Словно вора, волка — сворой горестной, Лай цедя сквозь сито лжетактичности, Обвиненья гнали меня по лесу, По чащобам застращённой личности. Видно, кем-то спьяну напророчена Мне тоска таскаться меж трясинами! Бор издёрган, искорчёван корчами; Силы нет — собраться зверю с силами… Сипло зверю вслед двустволки дулами Взрыкивают, щурясь двоедырьями. Но меня не запугаешь пулями, Не приманишь псевдоперемирьями! Волк бежит, сжимая волю скулами; Плачет пульс: «Не вырони, не вырони…» А борзые — ближе, всё назойливей: Перекрыли тропоньку обратную. Лапы беглеца гудят мозолями — Не свернёшь, сорвавшись на попятную!.. Окружённый — куража лишаешься; Страх корёжит судорогой мускулы… Только ветки, как живые жалюзи, Душу слепят голосами тусклыми. Воют, зло-золу мешая с ласкою, Точно землю мытарь на костре бранит… Счастлив скорой самострел развязкою: Продавай-ка совесть за серебреник! Нет, не надо нам монет, намоленных Честью, за бесценок в рабство брошенной. Скор конец погони скоморошной; Я к нему ль — на лапах измозоленных? Не к нему — но немо в темень памяти За огнём; а истине — служил ли я? Обвиненья, глубоко копаете! Против шерсти рвёте сухожилия! Я петлять — вы петлю враз на шею мне Да на пятки, черти, наступаете! Глохнет топот по гнилой замшелине, Тонет, бедный, в буераках памяти. Исповедью вас едва порадую, Перед сворой на мысочках шастая: Окольцован клеветой-блокадою, Врос я в почву, мшистую, мышастую. Стали лапы древними кореньями, Кровь — смолой, кривые когти — иглами. Языки-то пёсьи — обвиненьями Стан основой в ствол сосновый выгнули. Волчья шкура, сплошь поиздуршлаченной Отвердев корой, чей чёс неровен, Стала — склепом, склянкой бурой крови, Крови, желатином насмерть схваченной. Кто травил с оружьем наготове, — Замерли ордою одураченной. Плеском лес скрипучим их подначивал: «Невиновен, черти! Невиновен…»