Потрясает осень гривою линяющего льва, Знай разбрызгивает ливень палевый! …Был мой дух изнанкой вывернут, посыпались слова: «Выздоравливай, прошу, выздоравливай!» Два словечка, злую пару — золотых, что палый лист, Бездной множенных стократ осторожненько — Я швыряю, как уверовавший в небо атеист, Рваным голосом прозревшего безбожника. Выпускаю с кашлем — тоннами в окно слова из пут, Изломав тупыми пальцами — жалюзи. Пешеходы! Гляньте под ноги! Червонной вязью тут По асфальту вперемежку буквы с листьями цветут… «Поправляйся, чёрт возьми! Ну пожалуйста…» Тротуар линован чинно, точно детская тетрадь; Гладок, точно детский взгляд — ни ухабышка. Хоть пишу, как ты учила, — трудно, трудно разобрать Буквы, призванные встать — стройно, рядышком. Лев линяет — вот причина. Ливень плачет. Ты на гать Поглядела б. Различила, как кричит асфальта гладь Там, под нею: «Выздоравливай, бабушка!..» Как под маской: «Выздоравливай, бабушка!..» Ради звёзд, выздоравливай, бабушка. Маска листьев — палых, алых — карнавала атрибут. Чай, Венеция пирует отчаяньем: На высоких пьедесталах — львы нутро моё скребут, С каждой крыши листопадят рычанием… Львы ленивые, злобивые, отравленной Лавой ливня отлиняли — властно, лиственно… По Венеции, по русской, неправильной Расплывается червонная истина. «Выздоравливай! — кругом. — Выздоравливай!..» — воет каждый лев рыком истовым. Но не лев — тот, кто прав. Кто, злой нрав поправ И разбрызгавши сполна ливень палевый, Воет, небо скребя. О тебе. Для тебя. Воет голосом моим: «Выздоравливай!..» Очервонилось просветом небо низкое. Нынче, Осень, ты прозрела атеисткою.