Bellaночью свит, ты явил мне свет, сальвадор; [3] Или даже не свет: я не в силах спасаться светом. Сквозь небесное сито солила наш разговор Прошлогодняя осень, какая на всё — ответом. Раззвонилась высшая просинь — по ком, по ком? — Просыпаясь мукой через частые звёзды-поры. …Ночь снежила снаружи, а я зимовал под замком. Ты курил — и кудряво по камере цвёл покой, Без которого звери, наверное, роют норы. Звери роют, а я не горю — подниматься с нар, Мне бы — в небо глядеть, коль окно до поры прорыто. Сквозь него ты влетел, сальвадор — соловьиный дар, Лёг со мною серебряным телом ночной сюиты. Нам на пару синелось дыханием звёзд впотьмах; Ночь была в потолке — васильковым оконным                     квадратом. Мы лежали на нарах — ровно, рядком, брат с братом. …Верно, пах я тюрьмой — как царевны в своих                      теремах. Мы чему-то с тобой хохотали — совсем как люди. Ты курил, и нутро домовины полнил дымок. В нём я радостно знал: тут наутро меня не будет, И, упрям, как пророк, твёрдо ждал —                  ступить за порог. Ждут с подобной отвагой, что кровь превращает                     в студень, Только звери — освобождения из берлог. Прошлогодняя осень твои просолила сказки, Был ты — тень соловьиной трели, отцветшей давно. Я на небо глядел — в васильковость мою —                     без опаски; Снегом сытно-сиятельным сыпало в нас окно… А к утру появились Они, скрежетнув засовом, Затопив аритмией топота коридор. И меня увели, как других уводили. Словом, Ты, невидим, остался один, господин сальвадор. Растворился в дыму отгремевший по мне приговор. Ты явил мне свободу; с нею иду на костёр.