В зимний вечер, ясный, погожий, Через луг — океан заснеженный! — Человек колеёю исхоженной Шёл — истоптанной, поизъезженной. Впереди-то малёвано мелом — Эдак на холмы намело… Цвёл закат целовально-медным, Время было белым-бело. Человек дышал тяжкою тишью, Словно пойманный в цепи нежные; Вдоль дороги — деревья застывшие Руки вскинули оцепеневшие… Солнце в мёрзлых объятиях путалось, Между пальцев ветвистых буйствуя… «Сколько ж, — путник глядел, — сколько же тут вас!..» Да всё дальше — тропиною узкою — Брёл вслепую — на стынь, горе-зов, Выдыхая паром усталость… Ночь стекала на горизонт С облаков. По нему разрасталась Чёрным заревом — лесом чернильным Гематомно томных теней… Путник плыл: речка-ночь подчинила им Человека, ничейного в ней. — «Бедный!.. Бледный!.. Как ты одинок!» — «Дева! Небо, как ты мила!» — «О, куда завела тебя воля ног?» — «О, куда меня ночь завела?» — «Человек! Чем навет наплетать на рок, Ты сейчастья вдохнул бы чистого впрок, Часу, сказочного добела!..» То пред ним — на дороге дорог (Где ж вы, свет — неустанные сани?) Тень — с рябыми, что дикий дрок, Сребро-блёсткими волосами. Мол, продрог, дорогой? Продрог, Ты, бесконный всадник?.. Тень — навстречу. Всё ближе. За Ейной детской спиной — дальних вотчин Брезжит быль, вожделенная цель. Человеку глаза в глаза Дева — пряно, прямо (по-волчьи!): Выдыхает путнику в очи Кутерьму-метель. В тьму утробную свода — белёсый рой мотылей; Роем бель-мошкара задурманила трезвую темень… Чуть вдохнувший той пляски — потерян телом                     в метели; Чуть вкусивший — с душою сошёл в карусельный                       плен. Надоело — в себе, мол? Вырвись, милок, на деле: Тело кинь, как надел, как постылый престольный                      терем… Востро-выспрен восторг. Воспротивиться странно-лень. Рой мятущейся бели встревоженно-беспределен, Неделим, неподделен — как всё, чем взаимно владеем… В дебрях чуда-сейчастья не тесно ни двум неделям, Ни распухшей до вечности ноченьке, брезжащей,                   взбалмошной… С хороводом хрустальной страсти сливаясь в ветер, Человек расплясался (оставивши тело в кювете) Расплясался, плескаясь пургой на потеху ведьме — Той, какую посмел окликнуть своею барышней… Той, какая цветёт волосами (о, дикий дрок!), Деве с детским станом, с устами, к каким прирастали… Рёв пурги. Звёздный шторм. Беспредельность                бесовской стаи Мух белёсых. Сугробы, что мёртвые горностаи, Кверху спинами спят по брегам дороги дорог. … Кровь рассвета разводами стынет на этих спинах: Верно, солнце, как сердце, некто сжал в кулаке, Позволяя нектару течь меж невидимых пальцев. Свод светлеет, рябь наважденья всен о щного скинув; Поле бело: то ширь, не тревожимая никем, Беспредельно спокойный простор,                непорочный панцирь. Тишь да гладь. Глядь сюда — на свежем снегу ни следа. Он бездейственно девствен, мерцающий,                    словно слюда. Ни души. Только дерево новое в стыни купается, Средь таких же — рученьки вскинувшее навсегда.