Иероглиф — загадочный символ, Иероглиф — таинственный сумрак, Иероглиф — и пепел, и свиток, И стенанье стреноженных суток, И хрипенье младенца во чреве, И как свечи оплывшие — камни, И как черные камни — деревья, И зрачки на песке — словно капли… О сплетенье и были и сказки Ярче тысячесолнцевых молний! Словно идолы с острова Пасхи Иероглифы смерти безмолвны. Иероглифы траурно тусклы И бесстрастны на сером утесе… «Город атомной бомбы» — по-русски, По-японски — «гэмбаку-тоси». Но горят, но кричат, как живые, На знаменах, вздымающих небо, И печатные, и кружевные Иероглифы боли и гнева!

Хиросима — «широкий остров»… Это зданья сгоревшего остов. Это тень на стене человека, Это скопище тел, кунсткамера. Это вера, сраженная намертво, В гуманизм двадцатого века. На широком острове — город. На широком острове — горе. Но ликует буйная зелень Средь омытых дождем расщелин Но дымят воскресшие трубы, Но целуются снова губы, И не видно, не видно пепла — В замурованных урнах пепел! — И сжимает девочка крепко Журавля, плывущего в небе… Хиросима — всего здесь вдосталь, Хиросима — широкий остров.

Над Хиросимой солнце встало, Пылая немо и устало. Оно едва земли касалось, Оно, как рыжий кот, ласкалось, А мне казалось, мне казалось, Как раскаленными хлыстами Его лучи вокруг хлестали По спинам, по глазам — нещадно, Как в тот навеки страшный день, Когда в аду огня и чада Весь город превращался в тень.. «Воды! Воды! А-а-а!» — тень кричала, «Воды!» — хрипела одичало, «Воды! Воды!» — молили губы, «Воды!» — без губ оставшись, зубы… «Воды!!.» Тысячеусто пелась На все лады «вода», «вода», — Урча, рыча, вздуваясь, пенясь, — Исчезнувшая навсегда. Вода — с улыбкой и любовью, Вода — с надеждой и богами, Вода — с невысказанной болью, Вода — с витыми облаками, Как та, в реке, за теми грудами Ползущих тел в кровавом месиве, Холодным синим полумесяцем Манящая и недоступная… Земля от пепла здесь прогоркла, Но небеса, как прежде, сини, И бьет фонтан — как бил из горла Крик умиравшей Хиросимы!

Необычная сушь, говорят, Водопад пересох в Никко, И сухие дома горят, И в Симидзу зреет клубника. Нефти нет — тысячи бед. Электроэнергии — вето! А без света и Гиндзы нет, Ну что за Гиндза без света! Гарь над Токио. Сушь. Газеты кричат: «Кризис!» У ста миллионов душ Дрожь социальных коллизий. Вчера покончил с собой Владелец плавательных бассейнов, Неподогретой водой Клиентуру вконец рассеяв. Необычная сушь, говорят? Только что это? Пальмы в белом! Все цветы, все деревья подряд Засыпаны тающим мелом. Журчит под окном ручей В микросаду отеля, Обыкновеннейшая из ночей Обернулась русской метелью! И уже по колено в снегу Бредут трамваи Сэндая, И камелия на берегу Цветет, от снега седая… В сумрак, в нетопленные дома, Не постучавшись у входа, Ввалилась, как кризис, зима Семьдесят четвертого года.