Другая Я
…Очнулась я в полвосьмого утра в общей палате. Общая палата – это уже неплохо, хороший прогноз. Голова была ясная как никогда. Не припомню, когда за последнее время у меня была такая ясная голова. В последние два года она, голова моя, вечно затуманена под воздействием алкогольного или любовного опьянения.
Несмотря на ясную, бодрую голову, физическое состояние было тяжелым. Первое, что я почувствовала, – это мой пустой желудок. Хорошо постарались коллеги в промывании желудка. Он был не просто пустым, он был опустошенным до задних стенок. И это ощущалось физически.
Душа больше не горела. Она, возможно, перегорела. Сколько же она может гореть! Или она на время оставила меня в покое. Она пребывала вне меня, осталась в бессознательном.
Душевную рану вытеснил ясный, трезвый разум с суровым реальным вопросом: «Как быть? Как мне дальше жить в создавшейся ситуации?» Я знала, что мой поступок расценивается медиками как попытка суицида, и мне не избежать беседы с психиатром. Обычно в такой ситуации, в которой оказалась я, суицидантов направляют в психиатрическую больницу для дальнейшего исследования психического состояния. И моя задача на данный момент в том, чтобы убедить психиатра в своей полной адекватности и не загреметь в психушку. Задача не из простейших.
Как я и предполагала, меня в девять утра вызвали на беседу с психиатром. Беседа длилась без малого полчаса, она была тяжелой, но продуктивной. Мне удалось убедить врача, и меня выписали из больницы. Это был институт имени Склифосовского. Никогда не предполагала, что я там окажусь в качестве пациентки. Мне там неоднократно доводилось бывать в качестве практикантки.
Теперь меня ждала встреча с мужем и с детьми. Боже, как я боялась этих встреч! Это, пожалуй, круче беседы с психиатром. Психиатры – это крутые специалисты по душе человека, повидавшие виды, они с полуслова, полувзгляда понимают людей. А как же мне объясниться с мужем?
Муж сидел в машине, погруженный в глубокие мысли. Конечно, мрачные. Во всяком случае, внешность его ничего оптимистичного не сулила. При виде его траурного вида – по-другому не назовешь – меня захлестнуло острое чувство вины перед ним, перед детьми, перед семьей в целом. Господи, как я могла допустить такое! Что же это со мной было? И как оно могло случиться? И где я была до сих пор? Чем жила, чем дышала? Почему у меня такое чувство, будто мужа вижу впервые после долгой разлуки? И что нас с ним связывает? А где он был все это время? Вроде живем вместе, а почему он мне будто чужой? Опять я увлеклась самокопанием, но сейчас не время. Я об этом подумаю завтра, как Скарлетт, или потом, когда останусь одна…
Увидев меня, он вяло улыбнулся, открыл мне переднюю дверь, не выходя из машины, и мы молча поехали по направлению к дому.
Он молчал. Мой муж молчит. Ему это не присуще, он, вообще-то, не умеет молчать. Но тут он молчал. Молчала и я. Это было громкое, душераздирающее молчание. Это было невыносимо. Он на автопилоте вел машину, мысли его блуждали где-то далеко. Я изо всех сил силилась разрушить это угнетающее молчание, но все мои попытки были тщетны. Я не могла заставить себя вымолвить, выдавить из себя хоть словечко.
День был будний, машин на дорогах было много. Мы то и дело застревали в автомобильных пробках. В одной из пробок мой благоверный разрушил наше тягостное молчание. Он спросил:
– Ты что, травилась? – в вопросе прозвучало столько недоумения, непонимания и мучительных догадок.
– Нет, Костик, я не травилась, это случайно, – по возможности обыденно постаралась я произнести.
– А с каких пор ты пьешь одна? У тебя, что, проблемы с алкоголем? Я думал, мои подозрения по поводу твоих проблем с алкоголем уже в прошлом. Припомни время, когда ты в общежитии почти каждую смену пила эту гадость, но с тех пор ты, мне казалось, изменилась. У тебя работа ответственная, ты сейчас учишься, профессия будущая тоже серьезная. Как ты могла такое допустить?
Он говорил это все на полном серьезе, с болью в голосе, и очень напоминал мне моего отца. Я понимала, в какой угол себя загнала, мне было очень стыдно, я готова была провалиться сквозь землю, только бы не выслушивать нравоучения. А муж тем временем переменил тон и спросил:
– Алиночка, любовь моя, объясни мне, пожалуйста, я не понимаю, что с тобой происходит. Мне врач сказал, что такие вещи случаются от нехватки внимания. Что с нами произошло? Почему я тебя не понимаю? У нас что, нет больше любви? Да, да, я знаю, я все время на работе, ты все время на работе, видимся редко, но я не предполагал, что тебя обделяю вниманием. Я всегда любил тебя. Ты для меня смысл моей жизни, я это особенно понял этой ночью. А что было бы со мной, если б тебя не спасли? А что было бы с детьми, ты о них подумала? Господи, что с нами происходит, объясни мне, пожалуйста!
У меня по щекам текли горячие слезы. Я молча плакала. Если б я знала, что происходит с нами! Если б знала, что происходит со мной! Я совершенно ничего не понимала. Я была в таком состоянии, что не владела ситуацией, не могла оценить ее. А сказать что-либо в ответ просто побоялась, потому что вряд ли сумела бы найти объективность. Мне нужно время: все переварить, проанализировать, подумать, как следует. А потом только я могу выдать более приемлемые, более адекватные заключения. Поэтому я молчала, продолжала молчать.
А мужа, наоборот, распирало. Он на некоторое время замолк, но было видно, что от своего молчания он безумно страдает. Ему лучше выговориться. Молчать он никогда не умел. Снедаемый подозрениями и догадками, но, видимо, с трудом решаясь спросить, он наконец-то выдавил из себя:
– Слушай, меня осенила догадка… Может, у тебя кто появился? У тебя личные проблемы, а я, как дурак, лезу не в свое дело? – Тут он ощетинился, стал агрессивным, противным и даже страшным.
Он всю жизнь был ревнивым. У нас это общее. И, пожалуй, не только это. Мы с ним и по темпераменту, как на заказ, одинаковые. И оба любвеобильные и не скудные на слова любви. И секс любили одинаково. А может, правду говорят, что браки заключаются на небесах? Ведь у нас все начиналось с умопомрачительной любви. Почему с годами все это теряется, почему нам не удается удержать то, без чего раньше не могли и минуты прожить? Почему?!
Я понимала, какого ответа он ждет от меня. Для ревнивца узнать об измене партнера смерти подобно. Я помню случай, когда, ревнуя его, в очередной скандал, я решила вызвать и у него чувство ревности. Пока я ему высказывала свои претензии: он поступает со мной нечестно, флиртует при мне с другими женщинами и тому подобное, он лежал, отвернувшись, и изображал полное равнодушие. Мол, поговорит женщина и замолчит в конце концов. Его безразличие меня задело за живое и, чтобы побольнее уколоть и его, я начала:
– Ты можешь молчать. Я знаю, что давно уже тебя не интересую как женщина. Но извини меня, я тоже живой человек, и к тому же женщина очень привлекательная, и, может, мне стоит уступить кое-кому, – это намек на его лучшего друга, к которому он меня беспочвенно ревновал. – Тем более он меня давно добивается.
Тут мой доселе «равнодушный» муж подскочил, сел на диване, и его начало трясти так, что диван стал ходить ходуном. У него губы посинели, а лицо побледнело. И удары его сердца были слышны на расстоянии полуметра. Я в первую секунду, как типичная стерва, испытала удовольствие от произведенного эффекта, но потом испугалась. Нельзя так издеваться над любимыми, нельзя так изводить близких. А мы, дураки, по-другому любить ведь не умеем. Вот мы и терзали друг друга беспочвенной ревностью. Но это было по молодости. Теперь другая ситуация.
– Не болтай глупости, – как можно убедительнее произнесла я. – Никого у меня нет и не было, и ты это прекрасно знаешь.
Меня бы такой ответ успокоил. Все ревнивые люди одинаковы: терзаясь подозрениями и догадками, они хватаются за соломинку, убеждая себя, что это лишь плод их фантазии. И вообще ни один человек, пока за руки не поймал и не уличил в измене, не может однозначно сказать, что такое факт измены. Поэтому, как правило, партнеры последними узнают об измене другого, хотя об этом всем окружающим давно известно. Се-ля-ви, как говорят мои любимые французы.
– И, пожалуй, и тебя у меня уже давно нет, – высказала я свою обиду. – Вспомни, когда нам с тобой в последний раз было хорошо! И какое по счету место я занимаю в твоей жизни, после твоих машин, после твоей работы, которая полностью поглощает тебя, после еще не знаю чего или кого…
– Любовь моя, не поверишь, я сам об этом тоже сегодня ночью задумался. Какой же я дурак был! И куда только смотрел, о чем думал? Я сегодня ночью понял, что дороже тебя у меня нет никого на всем белом свете. Доктор, наверное, прав. Я не уделял тебе должного внимания, прости меня. Я как-то не задумывался об этом. Прости меня, если сможешь. Я исправлюсь. Я не представляю жизни без тебя.
Тут его опять охватывали подозрения и догадки, и он тягостно замолкал. Задать прямой вопрос он больше не смел, но его одолевала ревность. И вот в таком состоянии мы добрались до дома. Дома никого: день был будний, дети пошли в школу.
Обычно чувство ревности, как и любая стрессовая ситуация, у нас вызывало обоюдно острое желание заняться любовью. И муж яростно бросился на меня. Мне поначалу казалось, что я хочу того же, но, когда легли в постель, я осталась холодной. У меня было такое чувство, будто у меня внутри все атрофировалось, ни один мускул не дрогнул, ни одна струнка не заиграла. Вот тут я поняла, насколько тяжелым было мое состояние. «Утеря либидо, как следствие перенесенной тяжелой душевной травмы», – констатировала я как будущий специалист свое состояние. Резкое снижение половой активности. Мало сказать снижение, она сошла на нет. Со мной это было впервые. Я растерялась. Боже, я из женщины «Хочу » превратилась в женщину «Нехочу ». Причем, в женщину «Нехочу ни в коем случае ». Говоря научным языком, нимфоманка превратилась во фригидную. Я так была шокирована этим, что не знала, как себя вести дальше. Природе известны факты полного сексуального фиаско у мужчин, но чтобы женщина, молодая женщина, да еще до сих пор страстная, горевшая чуть ли ни африканской страстью… Муж недоумевал. Он сквозь обжигающую душу ревность, неоднократно повторял:
– Что с тобой? Ты что, меня больше не хочешь?
– Костик, я, видимо, переутомилась, устала, ничего не смогу с собой поделать. Давай я отдохну, и мы с тобой потом попробуем.
Мне еле удалось успокоить, а затем проводить мужа на работу. Впервые в жизни я поняла выражение некоторых знакомых женщин, которые утверждали, что они, не имея желания заниматься сексом, шли на это, лишь бы успокоить мужей. Мне всегда казалось, что эти женщины лукавят, что такого быть не может, что без желания невозможно заниматься сексом. А неоднократное заявление одной женщины: «Меня муж достал своим сексом», для меня звучало как реклама мужа. Я не предполагала, что это может быть правдой и это можно воспринимать как жалобу на судьбу.
Мне самой было предельно ясно, что со мной. Да, психика порой с нами и не такое вытворяет. Так называемые игры разума. Мне нужна помощь, помощь квалифицированная. Но прежде всего мне надо самой в себе полностью разобраться, проанализировать все, подготовиться к принятию помощи. Как много работы предстоит! Да, госпожа, будущий специалист по душам. Вот вам и первый клиент, она же и первый пациент, экспериментируйте, исследуйте, помогите женщине. Ей еще жить да жить. В ней столько потенциала еще! А сексуальный потенциал заблокирован, защищается от психологических напастей со стороны мужчин, не будем называть фамилий… Какая бы она красивая ни была…
Другая жизнь
Когда я вышла на работу, на вахту, то мне показалось, что там зияющая пустота. Хотя меня окружали те же люди, что и раньше. Вахта ни на минуту не пустовала, ко мне забегали по-прежнему то уборщицы, то сантехник, то электрик, могла забежать заведующая или кто-нибудь из жильцов…
Я сидела, принимая во всей этой жизни активное участие, но в то же время была посторонним наблюдателем. Я на все смотрела теперь другими глазами. Боже, и в чем я тут раньше находила интерес, в чем смысл? И что меня тут удерживает сейчас?
Здесь почти все были в курсе моих дел относительно Бриллиантова и Несмеяны. Кто-то поддерживал меня, кто-то явно – позицию Несмеяны, кто-то держался нейтрально, а кто-то просто не был в курсе. От некоторых мне пришлось выслушать-вынести соболезнования по поводу случившегося, от некоторых приходилось терпеть злорадные взгляды. Многие деликатно делали вид, что ничего не произошло или они в неведении.
Сонечка зашла ко мне на вахту и с такой жалостью в голосе:
– Ну, как ты? Ты держись. Все ведь к этому шло. Она точно так же со мной поступила в свое время, увела у меня Эндрю. Все один к одному. В точности до запятой.
Но принять и переварить подобную информацию я была не в состоянии. Я так и не поняла: Сонечка за меня или против.
Теперь в моей жизни все делилось на до и после, а люди, которые меня окружали, раскололись на тех, кто за меня и кто против. Ярой моей сторонницей оказалась Полиночка. Поистине говорят, что друзья познаются в беде. До – мне казалось, что я со всеми в прекрасных отношениях, и что все мне отвечают взаимной симпатией. И что у меня со всеми дружба. А после – на мою сторону встали не все, как ни странно. Некоторые, о которых я думала, что они всегда за, оказались даже не нейтральные, а ярые против. Это было так забавно… Особенно потому, что эти некоторые когда-то Несмеяной не признавались по определению, а тут у них такая «взаимная дружба» с поцелуйчиками, и просто не разлей вода. Они явно «дружили против меня», прямо как в богемном обществе. Там дружбы в хорошем смысле слова не бывает, там люди всегда «дружат против кого-то».
Зато меня умиляло, как Полиночка в мою защиту ругалась со всеми. Мы ходили к Насте Агутиной, нашей хорошей знакомой, практически, подруге (значение этого слова с некоторых пор ставится мною под большое сомнение). А она, как назло, жила по соседству, прямо через стенку, с Алевтиной и Несмеяной. Сидели, выпивали, как обычно. А Полина, когда выпивает, начинает громко разговаривать, и ее перекричать невозможно. И вот тут зашел разговор, конечно, о сенсационных последних событиях общежития, где главные действующие лица – я, моя лучшая подруга и мой любовник. И подруги при мне же, обо мне в третьем лице, начали обсуждать меня, мои поступки, например, как я могла приютить на груди такую змеюку… Со стороны могло сложиться впечатление, что это специально устроенная мною акция против соседок. Я пыталась успокоить, урезонить подружек, сгорая от стыда, не дай бог, услышат соседки, «мои лучшие подруги» в жизни. А еще лучше – их мог услышать мой «лучший друг», который теперь обитает у моих «лучших подруг». Явно за меня еще была заведующая общежитием. Хотя ей по статусу надо соблюдать нейтралитет, она все-таки начальник, как мой, так и Несмеяны, в равной степени. Я ей говорила:
– Михална, тебе не надо ни во что вмешиваться. Это наши личные дела, сами разберемся.
Но она очень эмоционально реагировала:
– Аль, мне так неприятна эта ситуация! Мне, практически постороннему человеку, противно все это. Я представляю, каково тебе.
После «Склифа» для меня вопрос секса стал громадной проблемой. У нас по этому поводу с мужем происходили постоянные стычки, которые нас с ним, как ни странно сближали. Не понимая, почему со мной произошло такое, отчего я из очень сексуальной женщины превратилась в почти безнадежную фригидную особу, и, может, в какой-то степени обвиняя себя в этом, он стал очень внимательным ко мне. Не теряя надежды, решил, что прежнюю меня он вернет любовью и терпением. Прежде всего, он добился, чтобы я ушла со второй работы, чтобы нам больше времени быть вместе. Сам прекратил задерживаться на работе, старался как можно чаще бывать со мной и с детьми. Теперь он в обязательном порядке возил меня в университет, на другой конец города. Обязательно созванивался со мной на протяжении моих лекций и почти всегда приезжал за мной после занятий. Теперь, когда мы ездили в гости к друзьям с ночевкой, то он весь вечер не отходил от меня, ухаживая за мной, как за новой любовью, чем удивлял всех наших друзей. И главное, ставил условие, что мы останемся ночевать только в том случае, если у хозяев есть возможность предоставить нам на ночь отдельную комнату. Он, шутя, говорил, что умрет, если на ночь его разлучат с любимой женой.
И опять я влюбляюсь в собственного мужа. Как он трепетно относится ко мне! Сколько внимания он уделяет мне теперь! Каждый мой шаг отныне наделен вниманием мужа. А какой у него взгляд, полный любви и нежности! И сколько благородства в его поступках! И в постели он нежен, и, учитывая мое нынешнее положение, терпелив и тактичен. И семьянин он хороший. И отец замечательный. Господи, где были мои глаза? Почему всего этого я не видела? Почему не оценила по достоинству? И чего только мне не хватало? И почему мое сердце разбито другим мужчиной? Ну, почему, почему человек не может отвечать за свои чувства? Почему они не поддаются контролю? Почему спонтанны?
И чего такого в моем муже недостает, что я нашла в Бриллиантове? Меня не устраивало в муже то, что он любимец женского общества, в любом обществе пользуется повышенным вниманием дам, всегда не прочь пофлиртовать даже при мне. А может, недовольство поведением мужа я морально компенсировала поведением Бриллиантова, которому не свойственны ни флирт, ни заигрывания с женщинами. Мой муж в женском обществе заливается соловьем, обильно раздавая комплименты направо и налево, и добивается успеха у женщин, подтверждая высказывание, что женщины любят ушами. В отличие от него Бриллиантов в обществе женщин молчалив, замкнут – сидит, молчит, не принимая участия в беседах даже самой шумной компании, не говоря уж о комплиментах, которых от него не дождешься. «Дик и неотразим, как Тарзан».
Или проблема во мне, в моем негативном восприятии поведения мужа? Может, мне надо работать над собой? Научиться прощать и принимать мужа таким, какой он есть? Стараться понять, не обижаться? Но дело ведь опять-таки в чувствах, которые не контролируются разумом.
Как бы там ни было, после пережитого мною стресса с сексом у нас с мужем все еще не ладилось. Были лишь некоторые сдвиги в лучшую сторону. В сексе он был особенно нежен и терпелив. Прелюдии у нас были теперь продолжительными. Мы пытались экспериментировать разные позы в надежде, что во мне все-таки проснется моя прежняя сексуальная потенция. Но пока все наши попытки были напрасны, хотя почему-то муж горячо верил, что все образуется.
А я, конечно, понимала, что у меня проблема психологическая, что, прежде всего, мне надо вылечиться от несостоявшейся любви, реабилитировать свою душу, которая до сих пор еще кровоточила. Секс для меня был пустым звуком. Боже, неужели со мной это происходит?!
И вот тогда произошло нечто комично-ироничное. Встретила меня как-то возле дома в магазине заведующая общежитием и строго спросила:
– Кто у тебя на вахте второго этажа был в прошлую твою смену?
У нас в общежитии, помимо нашей вахты, была и на втором этаже вахта, которая отвечала за жильцов только этого этажа. Вахтеры там обычно служили почти как администраторы в гостиницах: они выдавали ключи жильцам, и жильцы, в свою очередь, уходя, должны были сдавать ключи вахтерам. В мою смену долгое время там работал полковник в отставке. В его бытность царил полный порядок. Он был старик очень правильный и всех старался строить под себя. Он, порой заходил ко мне на вахту и, пользуясь моей природной деликатностью, читал мне лекции по нравоучению. Причем, он в моем лице находил благодатную почву и часами мог реализовывать свои агитаторские способности. А затем он уволился, его место заняла моя Васильна. А в тот злополучный день в мою смену на вахте второго этажа никого не оказалось. То ли Васильна моя была на очередном больничном, то ли еще чего…
– Никого, – не совсем уверенно ответила я. – А что случилось?
И тут она меня отвела в сторонку от посторонних ушей:
– После твоей прошлой смены прихожу я на работу, и ко мне в кабинет прибежала бабка, вахтерша второго этажа. Притащила мне простыню. Когда бабка ее развернула, меня чуть не стошнило. На ней была размазана «живая» сперма. Бабка пришла на работу и решила поменять постельное белье. И обнаружила это безобразие. Потом я спустилась на вахту, а там сидят «твои подруги» – Несмеяна, Ира, Дина. И у них вид заговорщиков, они бурно обсуждали этот факт, видимо, но, увидев меня, разом умолкли. Как ты мне можешь это объяснить? Что это значит?
Я была шокирована. Но обиднее всего, что, возможно, мои «лучшие подруги» думали, будто виновата я. Если б они тогда знали, в каком состоянии я пребывала… Я растерялась:
– Михална, я не знаю, кто там мог быть.
– А ключи у тебя никто не брал от вахты второго?
– Нет.
– А ключи висели на дощечке? Они были там? – допытывалась начальница.
– Не знаю, – покачала я головой. – Мне как-то ни к чему. Я на вахту второго этажа, когда там никто не работает, не хожу.
Возможно, Михална мне поверила, но для меня этот случай стал очередным стрессом. Я не находила себе места, мне было невыносимо неприятно. У меня опять началось паранойя – я все представляла, как за моей спиной шушукаются мои «лучшие подруги», как моя «лучшая подруга» делится умозаключениями по этому поводу с моим «лучшим другом», и как они все в кругу семьи обсуждают пикантный инцидент. Как же можно пропустить такое, ведь в главной роли выступала я! Мне было плохо от всех своих параноидальных мыслей, я даже боялась идти в следующую смену на работу. Но, хочешь или вешайся, надо идти. Я шла на очередную смену и чувствовала себя Моникой Левински общагского масштаба. Скандал со спермой. И мне было, с одной стороны, стыдно неизвестно за что, а, с другой стороны, меня не оставляла ирония: вот какие иногда жизнь преподносит курьезы! Мне даже было немного смешно и интересно узнать, какая реакция будет у моих «подружек». На вахте была заведующая, с которой я тут же поделилась своим страхом идти на работу. У меня, видимо, был настолько подавленный вид, что Михална выразила искреннее сожаление:
– Да не переживай ты так сильно, наплюй на все! Я побуду с тобой, посижу.
Первой любопытной физиономией, которая пожелала посмотреть на местную скандально известную Монику Левински, была Несмеяна. Она, до сих пор после избегавшая моего общества, прибежала на вахту, перекинулась с заведующей незначительной информацией, но любопытства ей не удалось скрыть. Лицо ее выражало злорадство и в то же время нарочито напускное равнодушие. Когда она ушла, мы с заведующей лишь посмеялись. Затем были и другие…
Вот приблизительно в такой обстановке мне пришлось проработать в общежитии еще целый год. Менее общительной я не стала. Это у меня природное, этого не отнять. Но теперь я общалась совсем с другими людьми, хотя все равно чувствовала себя одинокой и покинутой. Имея много друзей, коллег, однокурсников, приятельниц по бизнесу, с которыми постоянно созванивалась, имея семью, многочисленных друзей семьи, мужа, с которым мы вышли на новый уровень отношений, детей, с которыми забот полон рот, максимально окруженная людьми, тем не менее, на вахте я оставалась одинокой. Я теперь в полной мере поняла значение фразы: «не о чем поговорить». Раньше, посмотрев какую-нибудь передачу по телевизору, мы с Несмеяной могли долго, бурно и не без удовольствия обсуждать ее, эмоционально обмениваться мнениями, которые у нас во многом совпадали, и получать взаимное удовольствие, то теперь образовалась пустота. Ее нечем или некем было заполнить. И я, как наркоманка в ломке, тосковала по общению. Мне катастрофически не хватало общения с моей Несмеянушкой. И я делала жалкие попытки хоть чем-то заполнить образовавшийся в душе вакуум.
Ко мне чаще стала заходить Настя Агутина. Бывало, вечером, возвращаясь с работы, заглянет ко мне на вахту и предложит:
– По пивку, что ли?
– Давай, – поддерживала я от безысходности.
Она брала с собой свою собаку, и мы шли во двор ее выгуливать, заодно пива попить и пообщаться. Затем она меня познакомила с какими-то мужчинами, которые жили у нас в общежитии. Но отношение мое к мужчинам было уже совсем другим, оно кардинально отличалось от прежнего. Я их не видела теперь в упор, не воспринимала, как противоположный пол, я им не верила больше, я их боялась. Как-то в одну из своих смен поднялась к Насте, и к ней заглянул какой-то мужчина и пригласил нас к себе в гости. Мы приняли предложение. Как обычно, там было застолье. Другое общение у нас исключено. Мужчин оказалось в четыре раза больше, чем нас. Мы пили пиво. Поведение мое внешне выглядело как раньше, но в душе – зияющая пустота. Мне было очень скучно с ними.
«Мужчина, мне с вами скучно, мне с вами хочется спать».
Они были разнообразные, но не те. Когда мне стало невыносимо от одиночества среди такого количества народу, я спустилась к себе на вахту. Была уже поздняя ночь. Не успела я лечь в постель, слышу, кто-то стучится ко мне на вахту. Не вставая, лениво и с нескрываемым недовольством я спросила:
– Кто там?
И услышала умоляющий ответ:
– Откройте, пожалуйста.
– Зачем?
– Вы мне очень понравились, пустите меня.
Какой вежливый! Это был один из мужчин компании.
– Уже поздно, идите спать.
– Я без вас не засну. Можно, я с вами? Вы мне очень понравились. Прежде чем отказываться, вы бы попробовали, вам понравится.
– Что за пьяный бред вы несете! – возмутилась я. – Идите спать и дайте мне отдохнуть. – С этими словами я практически заснула, но мужчина еще долго стоял под дверью.
После того случая прошло немало времени. Мужчина этот всегда проходил мимо, едва поздоровавшись. Как-то Васильна пригласила его на вахту, он нас угощал каким-то спиртным напитком. Я была уверена, что он не помнит событий той ночи, и мне стало любопытно, помнит ли он меня. Я спросила его, и он ответил:
– На память никогда не жаловался! Мы с вами познакомились наверху, когда вы пришли с Настей.
И назвал номер комнаты.
– А что было дальше? – поинтересовалась я.
– Потом вы ушли, а я спустился к вам, но вы меня не пустили, – усмехнулся он.
Но я все равно думала, что он все-таки не помнит своего хамского поведения, и продолжала:
– А потом? Вы помните, что мне говорили?
– Я сказал, что вы мне очень понравились, что я с вами хочу переспать и что вы не пожалеете, если попробуете, – ответил он мне прямо открытым текстом при Васильне, – а вы мне сказали, что это пьяный бред.
Я не знала, куда себя деть от неловкости. Странный мужчина. Странное поведение. Или это он только когда выпьет такой наглый? А в трезвый ведь проходил мимо, лишь кивком головы поздоровавшись. Даже не делал попыток подойти.
Однажды по старой дружбе ко мне на вахту заглянул Геныч, худой сосед бывшего моего «лучшего друга», мужчины моей мечты. Как в старые добрые времена, мы с ним долго сидели, общались. Геныч по своей сути очень интересный мужчина, с ним можно поговорить на многие темы, он неплохо разбирается в искусстве, много читает, и даже театры ему не чужды. Он засиделся, потом неизвестно почему его тоже потянуло на нежности. Боже, что это с ними со всеми, сговорились разве? Мне пришлось проявить твердость, чтобы выставить его прочь. Он даже обиделся, обозвал меня старой и ушел. Я не обиделась. Может, потому что у меня поменялась степень сексуальности. Вернее, сексуальности не осталось совсем. Либидо мое спало, и я была ко всем мужчинам безразлична. Они меня не волновали. К своему новому состоянию я должна была еще привыкнуть. И я тогда не знала, радоваться такому обстоятельству или огорчаться.
Потом в общежитие приехал в гости моя бывшая пассия Милый друг. Он у нас давно не жил, они всей бригадой уехали и работали где-то в Подмосковье. Я искренне рада была видеть его, но и к нему осталась равнодушной. Мужчина, с которым меня раньше связывали только сексуальные отношения, не волновал меня больше, как женщину. Мы с ним всю ночь просидели, вспоминая наши былые времена. В качестве эксперимента я даже решила попробовать с ним поцеловаться, затаив глубокую надежду, а вдруг… Я помню наши с ним «французские» поцелуи в те далекие времена, они у нас были страстными, обжигающими, мы оба обожали целоваться. Эксперимент мой потерпел крах. Наши поцелуйчики теперь были совершенно безвкусными, пустыми. Он, не посвященный в цели моего эксперимента, все пытался меня соблазнить, но тщетно. В отличие от Геныча, Милый друг не обиделся, он всегда умел адекватно реагировать на отказы женщин. Отвергнутым он себя не чувствовал.
А потом появился еще один друг. У него была кличка Кетчуп, потому что у него какой-то знакомый работал на предприятии, где производят кетчуп. И вот, как только он съездит к другу, всех нас, знакомых и друзей, снабжал кетчупом. Кетчуп по психотипу был полной противоположностью мне. Если я ко всем мужчинам оставалась безразлична, то Кетчуп был исключением: единственным мужчиной, который вызывал во мне хоть какие-то чувства, он меня здорово нервировал и раздражал. Мы с ним были совершенно несовместимы. Мне он не нравился ни внешне, ни поведением, ни манерой говорить. Я помню, как он пришел ко мне на вахту первый раз. Шел он с улицы, с пакетом. Сначала подошел к окошку и неуверенным голосом спросил:
– Можно к тебе зайти? – День был воскресный, когда по утрам обычно общага долго спит.
– Заходи, – сказала я без особого энтузиазма, но с некоторой учтивостью, чтобы не казаться невежливой. Он зашел, встал у порога и, стоя, начал беседу. А потом как бы невзначай спросил:
– Пива хочешь?
– Хочу, – ответила я, думая, может, теперь он присядет. А он из пакета вытащил бутылку пива, поставил на стол и продолжал стоять.
– И что, мне одной пить?
– А можно, я тебе компанию составлю?
– Ну, конечно, садись.
Он неуклюжей походкой подошел к столу и наконец-то присел. Впоследствии он стал моим постоянным посетителем, как, впрочем, и других вахтерш. Возможно, он пытался за мной ухаживать, не знаю. Но некоторые женщины общаги именно так интерпретировали его частые посещения вахты в мою смену и даже готовились открыто конфликтовать со мной, как с соперницей. Но разборка не состоялась. Какие могут быть раздоры, если с моей стороны – полное безразличие к их источнику?
Невыносимое воскресное утро
Скука. Скукотища. Как я боюсь этого понятия – скука. Сегодня воскресенье. Сижу на вахте. Утро раннее. Народ в общежитии спит. Отдыхает после трудовой недели. А я только заступила на вахту, у меня целые сутки, как целая вечность, впереди. Боже, дай мне силы и терпения пережить эту тоску! За окном серый дождь стеной. Дождь, как и сама осень, вселяет в душу непреодолимую осеннюю тягость. Скука. Невольно вспоминается анекдот, когда-то рассказанный Несмеяной:
«Приходит новый русский, одолеваемый скукой, в ресторан. Подзывает официанта и говорит: “Принеси мне ведро человеческого дерьма, любые деньги заплачу”. Официант, в погоне за длинным рублем, рад услужить, выполняет его просьбу. “Теперь найди дохлого кота и принеси, заплачу, не обижу”, – говорит новый русский, зевая. При виде зелененьких бумажек официант опять, обо всем позабыв, выполняет заказ. Новый русский берет кота за хвост, макает его в содержимое ведра, вынув, поднимает над головой и начинает крутить приговаривая: “Эх, скукота, скукотища-а-а”».
От воспоминаний у меня на душе становится еще тяжелее. Но признаться даже в душе, про себя, что мне скучно, я боюсь. Боюсь гневить Бога. У меня когда-то был горький опыт, когда мне показалось, что невыносимо скучно жить, и я легкомысленно подумала: «Что же это у меня в жизни не происходит никаких событий, ни плохих, ни хороших?» За что была немедленно наказана. И мне дорого пришлось поплатиться за такие необдуманные, беспечные мысли. Буквально в тот же день вечером у меня начались проблемы.
В то время я не работала, сидела дома с маленькими детьми. Дочь только в первый класс пошла, а сыночек был еще детсадовский. Хотя я активно занималась развитием детей, и мне физически скучать не приходилось, но, тем не менее, вдруг стало невыносимо тоскливо от однообразия быта, от этой монотонной рутины. И меня посетила греховная мысль о скуке.
В тот день вечером, делая уроки, мы напоследок с дочкой сели за чтение. С ним у нее были большие проблемы. Она вообще не любила читать. И, по природе медлительная, отставала в чтении от своих сверстников. Каждое занятие с букварем у нас с ней заканчивалось слезами. И на этот раз все шло из рук вон плохо. Она начинала беспричинно плакать, капризничала, то ей требовалось срочно попить, то удовлетворить другие физиологические потребности, в общем, она тянула время, как могла, только бы не заставляли ее читать. Она находила кучу причин, чем меня выводила из себя. В конце концов я, не выдержав, ударила ее кулаком по голове. Она расплакалась еще больше и отправилась в ванную комнату, умыться.
Меня же теперь переполняло чувство жалости к маленькой любимой дочке. Теперь я мучилась угрызениями совести, начинала корить себя, что не сдержалась, что вообще не умею себя вести, как подобает любящей матери. От избытка таких чувств втихаря от мужа и детей поревела и дала себе честное пионерское, что никогда больше не подниму руки на своих любимых чад.
На следующее утро жизнь продолжилась по избитому курсу. Позавтракав, отец повез по дороге на работу дочь в школу, а мы с сыном пошли в садик. В середине дня, как обычно, я пошла в школу забирать дочь после занятий. Встретив ее, угостила яблочком, которое она тут же и с удовольствием взяла и начала грызть. И тут я заметила у нее в лице что-то необычное, вызвавшее у меня еле уловимую волну тревоги. Она как-то странно жевала, странно улыбалась. Почему, я не поняла. Но ощущение тревоги усиливалось. Я невольно задала вопрос, скорее себе, а не дочери:
– Что с тобой, доча? Ты как-то странно улыбаешься.
– Ничего, – отвечала она.
– У тебя ничего не болит, тебя ничего не беспокоит?
– Нет, – покачала она головой. – У меня ничего не болит.
Всю дорогу домой я наблюдала за ней, но так ничего и не поняла. Дома за обедом, когда увидела, как она ест, в груди опять больно кольнуло и вновь появилось чувство тревоги. Господи, что с ней происходит, что не так?
– После обеда, встревоженная неизвестностью, я осмотрела у дочери ротовую полость. Мне показалось, что все там нормально. Но я решила обратиться к специалисту, чтобы успокоиться. Зубной врач, осмотрев Машу, тоже ничего не нашел.
– Мне кажется у нее правая щека немного отекшая, может, у нее флюс? – предположила я, не зная, как объяснить доктору свою тревогу.
– Мамочка, нельзя так сильно опекать ребенка, – сказала врач. – Я же вам говорю, что все нормально.
Это было в пятницу. Впереди два выходных дня, поликлиника не работает. Хотя после осмотра врача я немного успокоилась, чувство внутренней тревоги немного отступало.
Вечером после работы пришел муж. Видимо, мое душевное состояние было ярко отражено на лице, и он тревожно спросил:
– Что случилось? У вас все нормально?
– Что-то с Машей не так, а что именно, не могу определить.
– А что с ней может быть не так? – с этим вопросом он пошел к детям в комнату. Дети сидели на полу, на ковре, и дружно играли в лего, строили гаражи, в которых сын ставил свои машинки. Увидев отца, они радостно улыбнулись папе, не отрываясь от игры. У дочки на лице была кривая улыбка.
Отец, встревоженный увиденным, растерялся. Не имея никакого отношения к медицине и не зная, как все это определить, он поставил свой оглушительный диагноз:
– У нее искривление лица.
Он произнес то, о чем я даже боялась подумать. Мне стало плохо, слезы полились по щекам. Муж подошел ко мне, и мы, сплоченные настигшим нас горем, обнялись. Меня прорвало, я начала плакать навзрыд, пытаясь заглушить плач на плече мужа, чтобы не потревожить детей.
– Откуда это? Из-за чего? Как это могло случиться? Ведь у нас ничего подобного нет в роду.
– У врача были? Что врач говорит? – спросил растерянный и напуганный муж.
– Да, конечно. Я думала, что это флюс. Повела ее к зубному, но она ничего не нашла. Я стала объяснять, что мне кажется, у Маши правая щека немного отечная. А врача сказала, что я слишком опекаю ребенка, и выставила нас за дверь.
Ночь выдалась бесконечно длинная. Я то и дело подходила к кровати дочери, она спала спокойно и с удовольствием посапывала. Никаких признаков болезни не замечалось. А я ходила, ревела. Ни о каком сне не могло быть и речи. Меня мучила мысль, что я собственноручно изуродовала дочь, когда ударила ее по голове. Угрызения совести меня просто съедали.
На другой день, в субботу, наблюдая, как дочь завтракает, мы с мужем не находили себе места. Она была весела, ее ничего не беспокоило. Но ела она одним концом рта, это у нее плохо получалось, каша вываливалась изо рта. Картина была жуткая.
Я собрала дочь и опять побежала в детскую поликлинику. Настроена была я решительно, мне необходимо было выяснить, что с моей дочерью и кто нам может помочь. А в душе боялась услышать самое страшное: ничего не поделаешь, вам не повезло, это не лечится, и ваша дочь останется навсегда уродиной. И нечего было бить ее по голове.
Дежурила наша участковая врач, с которой у нас сложились прекрасные отношения. Увидев нас, она спросила:
– Что, медики заболели?
– Доктор, какой из меня медик? Я не знаю, что с моей дочерью, – сказала я, еле сдерживая слезы. Ком подкатил к горлу, душил.
– А что случилось? – спросила докторша участливо. Осмотрев дочь, она спросила:
– А как давно вы это заметили?
Я в подробностях все рассказала. И высказала предположение, отчего это могло случиться. Врач начала мне объяснять:
– Это неврит лицевого нерва. Тройничный нерв с правой стороны перестал функционировать. Бить детей нехорошо, конечно. Но причина болезни – инфекция. Обычно инфекция проникает через открытые ранки в области лица, шеи. Или через зубы, если есть не пролеченный кариес. Инфекция также может проникнуть через нос. Насморка не было в последнее время?
– Был небольшой. А это очень страшно? Ее вылечат?
– Я вас сейчас направлю в больницу, ее надо срочно госпитализировать, не теряя ни минуты, – очень серьезно сказала мне врач, оставив без ответа мои вопросы. И это подтверждало мои подозрения о необратимости болезни, я совсем уже отчаялась.
Взяв направление, я сразу позвонила мужу на работу. Он, бросив все дела, примчался мгновенно, и мы, убитые горем и неизвестностью, поехали на машине в больницу.
В приемном покое нас отправили в неврологическое отделение. В неврологическом отделении, одно название которого нас пугало, врач даже не обращала на нас внимания. На наши назойливые вопросы: «Что будет с нашей дочерью, вылечат ли ее?», раздраженно и очень сухо ответила: «Это лечится», – и забрала Машу, и закрыла перед нами дверь. Вот тебе и на! А как же медицинская деонтология?! Какие же врачи бывают бездушные, подумали мы оба. О том, что у нас с мужем мысли совпали, я не сомневалась ни на йоту. Не успела я подумать, что нужно остаться и выяснить какие-нибудь подробности лечения, муж мне предложил:
– Дорогая, извини, мне надо возвращаться на работу. Я поеду, а ты оставайся и постарайся хоть что-нибудь узнать.
Я села на лавочку во дворе у входа в отделение и ждала, сама не зная чего. Стоял жаркий май. Погруженная в свои грустные мысли, я не знала, сколько времени просидела. Но мои ожидания были не напрасны. Из отделения вышла молодая женщина с девочкой, приблизительно такого же возраста, как Маша. Я внимательно всмотрелась в девочку и заметила те же признаки болезни. Я подскочила к ним, схватила женщину за руку, боясь, словно она тоже захлопнет передо мной дверь, и жадно начала ее расспрашивать:
– Извините, пожалуйста, скажите, вы давно здесь? – и срывающимся голосом, давясь от слез, которые меня душили, начала объяснять: – Мою дочь тоже положили в это отделение сегодня, с этим же, – и я взглядом показала на девочку.
– Мы уже две недели здесь. – сказала женщина. – Но у нас запущенный случай. Мы не москвичи, приехали из глубинки Тверской области. Знаете, поначалу мы даже не поняли, что с ней такое. Пока мы это обнаружили, пока попали в районную поликлинику, пока нас направили в московскую больницу… У нас такое не лечат. И прошло больше десяти дней. А это, как нам здесь объяснили, такая болезнь, которую нельзя ни в коем случае запускать. Чем раньше начнется лечение, тем оно эффективнее. Здесь играет роль каждый день, даже каждый час. Поэтому у нас пока плохо поддается лечению. Но все равно сдвиги есть, мы не отчаиваемся. Да вы не расстраивайтесь так, – стала она меня успокаивать, видя непрерывно льющиеся по моим щекам слезы.
– А что нужно сделать, чтобы быть рядом с ребенком, как вы?
– Вы подойдите к заведующей отделением, – посоветовала она.
Поблагодарив ее, я решительно направилась в отделение. Мне надо обязательно добиться, чтобы мне разрешили быть рядом с моей Машей.
Заведующая отделением оказалась женщиной среднего возраста с миловидным, приветливым лицом. Выслушав мою просьбу, она сказала:
– Вообще-то не полагается. Но, учитывая ваше состояние, я сделаю исключение, только вот требуется…
И она начала перечислять все требования, которая я должна буду выполнять. Я была согласна на все.
Потом она любезно рассказала о подробностях лечения, какие процедуры необходимы, какие случаи бывали в ее практике, и уверила, что мы обратились вовремя, у нас очень хорошие шансы. Немного успокоившись, я поехала домой. Дома я позвонила мужу, успокоила и его, собрала все необходимое, чтобы весь день находиться в больнице, и вернулась туда. Мне разрешили находиться возле Маши целый день, до вечера. В течение дня я была обязана водить ее на все процедуры в другие корпуса, что я выполняла с удовольствием, тем самым приближая день скорейшего выздоровления, а также мне полагалось мыть полы в палате и кусочек коридора перед ней. И еще оказывать посильную помощь среднему медицинскому персоналу, как медицинской сестре.
У медицинских сестер в отделении работы было невпроворот. И врачи, надо им отдать должное, работали, не покладая рук. Была такая нехватка медперсонала, что им приходилось работать иногда несколько суток подряд. Если в первый день я была недовольна и немного обижена отношением врача из приемного отделения, то впоследствии я ее много раз встречала в отделении, видела ее за работой и поняла, что была неправа. Возможно, она в тот день трудилась уже далеко не первые сутки, а таких, как я, мам, через ее руки проходило неисчислимое количество. Никакого человеческого терпения и милосердия не хватит.
А лечение Маши шло весьма успешно, к нашей общей радости. Дочка быстро пошла на поправку. Но времени на полное излечение все равно потребовалось много. Мы целый месяц лежали в больнице и выписались без малейшего следа болезни. Но после выписки я еще долго не могла поверить, что этого не повторится. У меня день начинался с осмотра лица дочери. И для профилактики мы каждый день, в течение долгого времени, на всякий случай проделывали упражнения для лица.
То, что я пережила за время болезни дочери, особенно поначалу, никому бы не пожелала. Для меня это было сначала шоком, а затем начался длительный стресс, и я много месяцев приходила в себя. И не раз вспоминала ту мысль о скуке, которая посетила меня накануне болезни Маши. Мысль материальна, нельзя даже в мыслях допускать такую беспечность.
И вот сегодня, скучая от бездействия на вахте, я ни в коем случае не могла себе допустить в мыслях, что мне скучно. Нет, не скучно мне. У меня, слава богу, все прекрасно в жизни. Сейчас немного поленюсь, позволю себе такую роскошь, а потом займусь чем-нибудь креативным. Например, возьму учебник по «Логике», проштудирую какую-нибудь тему, порешаю задачки. Там задачки интересные, на первый взгляд, очень трудные, прямо нерешаемые, но потом, когда разберешься, когда поймешь принцип и подход к ним, то решаются неожиданно легко. Задачки из этого учебника даже мой сын, восьмиклассник, решает, будто семечки щелкает. И вообще, мне надо готовиться к сессии… Скучать некогда…
…Скучать в то утро действительно не пришлось. Мне позвонила Полина Юсупова и оглушила ошеломляющей новостью.
– Привет, ты уже слышала? – спросила она.
– О чем? – лениво отозвалась я.
– Тебе Дина не звонила? – опять задала она вопрос.
– Да нет же, а что случилось?
– Ты присядь. У меня плохая новость. Санька Тихонова умерла, – выпалила она.
– Как, когда? – вырвалось у меня. Мне не верилось в это, и я не знала, как реагировать на подобное известие. Санька Тихонова, наша Санечка, наша ровесница. Штирлиц, как я в шутку звала ее.
– Вчера она после работы, в обед, зашла к Насте Агутиной, они с ней пили, как обычно. А потом приехала домой, дома, видимо, она продолжила, зашла в туалет и так, сидя на унитазе, умерла. Муж ее позвонил Дине, а она мне.
Скуку, которая меня поутру одолевала, как рукой сняло. Я сидела, ошеломленная звонком, не веря, что такое могло случиться с Саней Тихоновой. Слезы наворачивались на глаза. Такое горе!
Боже, мне нельзя скучать даже в мыслях!
У меня это был первый случай, когда умер человек, которого я хорошо знала. Подругами мы с ней не стали, но работали вместе, мне приходилось бывать у нее дома. Порой откровенничали, делили хорошее и плохое. Как большинство людей, значительную часть жизни она проводила на работе, и мне казалось, что ближе общаги у нее не было никого. А такая близость определяет ответственность за человека. Особенно в таком случае, как смерть. И мне казалось, что мы, наш коллектив, теперь ответственен за ее похороны. Из всех нас ближе к ней была Дина. Они считались подругами. Они часто бывали вместе, почти неразлучны. И в моем представлении теперь Дина должна взять в свои руки все организаторские вопросы похорон. Возможно, с бывшим мужем Сани и, возможно, совместно с заведующей общежитием. И мы, все остальные, конечно, окажем посильную помощь. А в том, что коллектив соберет нужную сумму денег, необходимую для похорон, я почему-то не сомневалась. Для Сани, мне думалось, займут, но соберут.
Но предполагаемые мои ожидания не оправдались. Более того, они были далеки от суровой, меркантильной реальности. Каково же было мое разочарование, когда Дина с заведующей общежитием вернулись, посетив Санькин дом, и никаких предложений по поводу предстоящих похорон не сделали. Все знали, что у Сани не было ни родителей, ни близких родственников. У нее остался бывший муж, который по-прежнему жил с ней в одной квартире, и дети. В частых Санькиных пьянках муж обвинил наш коллектив, о чем Дина возмущенно известила нас.
О чем это она? Сейчас неважно, кто виноват, а кто – нет, сейчас надо обсудить предстоящие похороны. Я молчала, ожидая каких-нибудь дельных предложений со стороны Дины.
– Я думаю, надо собрать по сто рублей, – сказала наконец-то Дина.
– По сто-о-о? – вырвался у меня удивленный возглас.
– А по сколько же еще? – уже вызывающе ответила Дина.
Получалось, что мы, наш коллектив, в котором работала и практически жила Саня, как посторонние люди лишь соберем самый минимум денег, а весь груз похорон возложим на плечи ее бывшего мужа.
Я закипела. Мне неимоверным усилием удалось подавить вырывающиеся эмоции. По реакции окружающих я поняла, что одинока в своем возмущении.
Когда все разошлись, считая вопрос исчерпанным, я еще долго анализировала ситуацию. Не знаю, может, я устроена не так, как все, но меня равнодушие возмущало до глубины души. Я испытывала букет смешанных чувств, которые определить в тот момент не сумела. Но ясно сознавала одно: мне обидно за Саню. Мне казалось, что мы предаем светлую память своей, ну, если подруги – громко сказано, то все равно близкого человека.
Вот так… Живешь в коллективе – тесно общаешься, любишь, делишься событиями своей жизни, а с некоторыми – с сокровенным, сколько пудов соли съедаешь… А умрешь – окажется, и не была ты никакой близкой. Подумаешь, умерла одна из собутыльниц! Господи, что же это с нами произошло? Мир сошел с ума? А может, проблема во мне? Может, это я ненормальная, неадекватно душевная? Не знаю.
Мое разочарование было столь велико, что сами похороны для меня потеряли всякий смысл. Я молча сдала положенные сто рублей и не стала ни с кем обсуждать все происходившее в моей душе.
Отзвук своих душевных переживаний, я нашла в реакции Полины Юсуповой. Днем позже она мне позвонила домой:
– Алина, вы обалдели, что ли? Что такое сто рублей? Это же издевательство, курам на смех! Саня – это же наша, своя! Неужели жалко было денег? Достойно похоронить нашу подругу – это дело чести. Это святое! Не знаю, как вы, мне совесть не позволяет сдавать такие деньги, я сдам больше.
– Полечка, где же ты раньше была? Я все пережила уже, перегорела. Если б ты знала, как я была возмущена! Но поддержать меня оказалось некому. Мне так обидно было за Саню! Вот так помрем – соберут по сто рублей и отделаются.
– Ой, не говори! Ведь у нее ближе нас никого и не было.
В день похорон весь наш коллектив поехал в больницу, в морге которой хранилось Санькино тело. По прибытии нас пригласили в зал, где стоял гроб с телом.
Саня лежала, как живая, будто просто спала. Лицо только приобрело значение глубокой умиротворенности.
Перед нами по ритуалу выступил представитель церкви. Проповедь священника больше походила на лекцию против алкоголизма и прочих земных грехов.
Похороны были организованы мужем Сани и какими-то женщинами из ее дома. Видимо, соседками, с которыми также сблизилась добродушная, всегда открытая людям Саня.
С ней наш коллектив попрощался здесь же, в зале. Затем гроб погрузили в автобус и повезли хоронить на кладбище.
На кладбище в тот день от нас никто не поехал.
…Санька Тихонова, свой в доску парень, Штирлиц, дружище, Чепушок, как ее любя называли друзья, мужчины, в частности, Милый друг. Ей не было и сорока. Возраст совсем не для смерти. Ей жить да жить бы. В сорок лет у женщины второе дыхание открывается, говорят.
Кому ты оставила своих двоих маленьких: дочку-подростка и совсем маленького сыночка? Мать им никто никогда не заменит.
Вот как судьба порой бывает несправедлива и к детям. За что им такое наказание? Как они теперь будут без матери?
Хотя медики констатировали смерть от острой сердечной недостаточности, в общаге все негласно ставили другой, более приземленный диагноз, исходя из образа ее жизни. Меня ее смерть настолько впечатлила, что мне казалось: теперь водку я не смогу пить никогда. Впечатление было настолько сильным, что я физически ощущала боль в области сердца. Мне пришлось обратиться к кардиологу. Провели полное обследование, ничего не обнаружили и сказали, что я практически здорова, можно даже в космос. Но мне еще долго было дискомфортно, казалось, что я тоже могу умереть от позорного алкогольного осложнения. У меня появилась фобия – болезнь употребления алкогольных напитков.
Но, несмотря ни на что, жизнь продолжалась.
Спустя некоторое время, как-то поздним вечером ко мне на вахту спустилась Полина Назарова. Хотя она у нас не работала, а просто жила в общежитии, она считалась своей. Мы с ней решили помянуть Саню. Оказалось, что Полина тоже молча возмущалась и была недовольна, как все отнеслись к похоронам. Мы с ней обменялись мнениями по этому поводу, поговорили о чувствах. Потом помянули Саньку добрым словом.
– Она была добрая, всегда была готова прийти на помощь любому из нас, хотя своих проблем у нее хватало.
– Да, а мы ее не понимали. Несмотря на то, что сама была вся в долгах, она могла занимать денег для кого-то, кто в этом нуждался. Мы считали, честно говоря, ее дурой из-за таких поступков. А она оказалась святой. Недаром говорят, что Господь забирает лучших. Саня оказалась лучшей из нас. Светлая память ей. Пусть спит спокойно…
Новое приобретение родного сыночка
Как это бывает обычно с людьми, пережившими тяжелый стресс, я с головой ушла в семейные проблемы. Вернулась в семью, к мужу, к детям.
Стоит быть полностью откровенной перед собой, перед своей совестью. За тот период жизни, когда я эгоистично удовлетворяла свои сексуальные амбиции, находя наслаждение в исправлении своих физиологических, то есть животных инстинктов, когда я, долгими ночами извиваясь, содрогаясь, стонала в судорожных конвульсиях очередного оргазма, тем самым самоутверждаясь и неосознанно борясь со своими комплексами, я, естественно, выпала из жизни моих детей. Мои родные дети были предоставлены сами себе, брошены на произвол судьбы. Кроме как одеть их, обуть, накормить, я не принимала никакого участия в их жизни.
Главное мое упущение того времени – это, конечно, мой маленький сыночек. Поскольку я была занята двумя работами и вообще только собой любимой, дома я появлялась крайне редко. И то, чтобы отоспаться после развратных ночей, где я в основном пьянствовала, приятно проводила время в компании друзей и подруг и зачастую занималась сексом с очередным из любовников. И слепо, эгоистично была счастлива.
Тем временем мои дети, лишенные материнского участия и внимания, как-то карабкались по жизни. На дочери это негативно не отразилось, поскольку она более организованна, деятельна, самостоятельна и с раннего детства полагается в основном на свои силы. Она, наоборот, еще сильнее закалилась в этом плане, даже в какой-то мере опекала младшего брата.
А вот с сыном сложилась совсем другая ситуация. Здесь было намного труднее. Два года жизни моего сына у меня выпали из поля зрения. Это шестой и седьмой классы. Только когда у нас в восьмом классе начались проблемы в школе, мне удалось оценить всю проблему в целом. Она носила психологический характер. У сына появилось стойкое нежелание ходить в школу. Не сопротивление учебе, а именно нежелание ходить в школу. И оно даже не скрывалось, а, наоборот, демонстрировалось всячески. Только я трактовала проблему по-своему: как нежелание учиться. И сильно ошибалась. Потому что не знала своего сына, не чувствовала в тот момент. Я, к своему огромному стыду, не узнавала его. Даже не заметила, как он подрос, возмужал и рассуждал совсем как взрослый. А я осталась еще там, в его детстве, когда Денис был милым, пухленьким, наивным маленьким мальчиком. И очень плохо воспринимала его уже почти выросшего, рассудительного. Мне было и стыдно, и тяжело. Очевидно, что мы отдалились друг от друга. Я его почти теряла. Нас связывала лишь тонкая нить воспоминаний, когда между нами царила полная идиллия, когда он не представлял жизни без мамы, а я не могла им надышаться. Теперь его поведение мне напоминало загнанного в угол зверя. Денис не был таким общительным, как раньше. Он старался меньше говорить, дома почти не общался ни с кем. И всегда меня не покидало чувство, что он боится разоблачения, боится и ждет какого-то скандала. Сначала у меня появились очень нехорошие подозрения, не увлекается ли он наркотиками. Но тщательней понаблюдав за его поведением и постоянно вовлекая его в беседу, которая поначалу шла очень принужденно, тяжело, я все-таки убедилась, что Денис с наркотиками не связан, и немного успокоилась. Теперь осталось выяснить истинную причину его тревожного состояния. Но для этого требовалось уделить сыну много времени, внимания, чаще с ним общаться, узнать, чем он теперь у меня дышит, чем живет, какие у него интересы на сегодняшний день.
На меня снизошло озарение, будто я проснулась от летаргического сна. Мне жизненно необходимо было вернуть сына. А сыну вернуть мать, помочь ему, его спасти.
Я добилась месяца отпуска вдобавок к очередному, взяла своих двоих маленьких-взрослых детей и поехала в деревню к матери. Я посвятила себя, свой отпуск, исправлению своих же материнских ошибок. Целых два месяца мы с детьми жили бок о бок в одном доме, даже в одной комнате. У мамы большой семикомнатный дом, но я специально поселилась в гостиной – большой и светлой, где лишь вдоль стен стояли три дивана. А у четвертой стены – стол и несколько стульев. На этом интерьер гостиной завершался. Никакого намека на цивилизацию. Ни тебе телевизора, ни компьютера, ни-ни. То, что доктор прописал для психотерапии. Во всем доме был лишь один старенький телевизор, совковский «Рубин», с ужасной видимостью и капризным звуком, который надо было уметь регулировать, чтобы что-то внятно услышать. И телевизор этот стоял в комнате у мамы, которая спать ложилась рано, а вставала с петухами. Так что при всем желании невозможно было посмотреть его. По всей деревне не было ни одного компьютерного клуба, как выяснил мой огорченный сын в первый же день нашего приезда. В деревне не было также ни кинотеатров, ни бильярдных, ни боулингов, в общем, ничего, чем бы мог себя занять молодой, очень молодой человек. Просто идеальная обстановка для общения, для живого общения.
Что же оставалось делать моему сыну? Единственное занятие – читать. Вот тут я оторвалась по полной программе. Дочь у меня очень любит читать. Для нее день без книги – считай день пропащий. И читает она все подряд, у нее нет пока каких-то особых предпочтений. Я, естественно, ей составляю компанию. А вот Денису было поначалу плохо. Он слонялся по дому, по двору, по огороду без дела. С мамой в доме жила семья моего младшего брата с двумя маленькими детьми. Целыми днями молодая чета пропадала на работе, а дети оставались с бабушкой. После двух дней бесцельного шатания мой сын соизволил высказаться:
– С ума можно сойти! Дай хоть почитать чего-нибудь.
Для начала я ему подсунула карманную книжку, боевик про отечественного «Рембо», которого называли слепым за то, что он видел даже в темноте. Вот логика в современной литературе! Мой ребенок, который несколько лет не держал в руке книгу, кроме школьных учебников, сначала неохотно, но потом все заинтересованнее стал читать. После боевиков пошли в ход и другие книги, какие только нашлись у старой женщины. Затем мы перешли в библиотеку моей старшей сестры, учительницы. Здесь, конечно, литература была серьезная, от современных писателей до классиков, как зарубежных, так и отечественных. А помимо чтения мы вечерами ходили по гостям, по родственникам. В свободные от гостей вечера мы с Денисом играли в карты: в «дурака», «тысячу», «венгерку», «буру» и прочие безобидные игры. Дочь нам не составляла компанию, она относится к людям, не понимающим картежной игры. Для нее интереснее порешать какую-нибудь креативную головоломку или, на худой конец, разгадать кроссворд. Душа не картежная. Зато мы с Денисом находили особое удовольствие в игре, и нас это сближало. Несмот ря на возраст, он у меня был достойным соперником. А в случаях, когда для победы требовалось не только умение хорошо играть, но и некоторое везение, ему круто везло. Особенно, когда играли в «бридж». Ему тузы и джокеры так и шли. Я вспоминала себя молодую, когда мы в молодежном общежитии собирались и играли в карты, то мне тоже точно так же везло на тузы и джокеры. И мои соперники по игре говорили, что мне туза нельзя подкладывать, обязательно выиграю. И когда мои соперники в утешение себе объявляли, что якобы не везет в картах, то повезет в любви, Татьяна (Сократ моей жизни, моя подруга, теперь мой личный астролог), любила добавлять: «Не везет в картах, в любовь и не суйся».
Играми в карты мы так увлекались, что порой засиживались допоздна. А по утрам часто приходилось вставать рано, потому что надо было помочь по хозяйству старенькой маме: сходить на рынок за свежим натуральным утренним молоком и молочными продуктами, которые привозили колхозники. А заодно прикупить и прочие продукты, вплоть до мяса, не говоря уж о южных фруктах, которые стоили по сравнению со столичными ценами копейки и которыми мы объедались. На все эти хозяйственные похождения я в помощники брала сына. Он мне помогал не только физически, в качестве грузчика или носильщика, но я также поручала ему сделать часть покупок самостоятельно. Этим самым я преследовала множество целей. Во-первых, чтобы ненавязчиво дать Денису почувствовать себя взрослым человеком, который несет ответственность за какую-то деятельность. Во-вторых, дать понять, что я ему доверяю. В-третьих, тем самым я находила лишний повод общения с ребенком. После наших похождений по рынкам мы сообща подсчитывали наши расходы, сверяли сегодняшние цены с ценами предыдущих дней, высчитывали, где мы выгадали, а на чем потеряли. Весь этот процесс его так занимал, он чувствовал себя хозяйственником, крутым экономистом, а где-то и предпринимателем. Это его воодушевляло и способствовало раскрытию моего почти замкнувшегося в себе сыночка. Он стал более жизнерадостным, улыбался и смеялся чаще. Денис стал разговорчивее, охотно рассказывал всякие истории из своей жизни, из жизни друзей, одноклассников. Мы с ним теперь могли обсудить те книжки, которые он читал. У нас появилось много общих тем. Тревожность в его поведении отступала, Денис становился увереннее. Я у него ни о чем не спрашивала, не задавала никаких вопросов, боясь, что, возможно, он опять замкнется в себя. Я ждала того момента, когда сын созреет для откровенного разговора. А, может, этого разговора никогда и не состоится, думалось мне иногда, может, все так обойдется. Но разговор состоялся. Причем совершенно неожиданно для меня. Разговор Денис начал сам, легко и просто.
Как-то мы с ним прогуливались по селу, где прошло мое детство. Я ему показывала школу, в которой десять лет проучилась. И на меня нахлынули воспоминания, которыми я поделилась с сыном. Я была отличницей, но прилежным поведением не отличалась. И отцу моему, который работал учителем в нашей же школе, не раз приходилось краснеть за мое поведение перед коллегами. И тут Денис разоткровенничался и признался, что они с друзьями со двора покуривают, и они этим делом начали баловаться недавно, с начала лета. Это в тринадцать лет! И что, естественно, ни у кого из них родители об этом не знают. Мальчик у меня общительный, ласковый, ранимый, в нем нет ни капельки агрессии. И друзей у него много. Школа его находится далеко от дома, через четы ре автобусных остановки. И у него школьные друзья отдельно, а дворовые, с которыми он еще с детского сада дружит, – отдельно. Но почему у него проблемы со школой, почему он не хочет туда ходить? Мы, непринужденно беседуя, подошли и к этой проблеме. Денис не жаловался, практически ничего не рассказал, но по его единственной просьбе перевести его в другую школу, где учатся его дворовые друзья, было понятно, что в школе его очень сильно обидели. И эта обида была так глубока, что сам он не справится с ней. Но говорить об этом еще не готов. Я не стала вдаваться в подробности, не стала глубоко копать, понимая, что наступит время, и Денис, если посчитает нужным, расскажет мне об этом. Единственное, что я сделала, это спросила:
– Сынок, а в другой школе у нас с тобой не будет таких проблем? Ты будешь туда ходить? А учиться?
– Таких проблем, я надеюсь, у меня больше нигде не будет.
Это было сказано так серьезно, что у меня аж мурашки по телу побежали. А в следующую минуту я почувствовала ту боль, которую испытывал мой ребенок. У меня сердце просто обрывалось, обливалось кровью. Что же это за существо, которое нанесло моему ребенку столь глубокую душевную рану? Но спрашивать об этом нельзя. Ему и так тяжело, он и так многое рассказал.
Меня стал снова одолевать стыд. Я даже не в курсе, что происходило с моим собственным сыном. Но сейчас не время заниматься самокопанием. Я об этом подумаю завтра. Сейчас надо искать выход из напряженной ситуации, в которой мы с сыном оказались. Я сделала бодрый голос, от которого сама развеселилась, и сказала:
– Заметано, Штирлиц, дружище. Мюллер тебе поможет, только обещай, что не подведешь. – А затем, уже разрядив обстановку, я серьезно продолжила: – Сынок, я же не требую, чтобы ты учился только на отлично, я не делаю из тебя вундеркинда. Я просто хочу, чтобы ты понял, что учиться надо обязательно. Школу закончить надо, это даже не обсуждается.
– Мам, я понял, понял, – сказал Денис весело, радуясь тому, что его переведут в другую школу и у него начнется новая жизнь. Он внезапно обнял меня и поцеловал. Боже, неужели я этого дождалась?! Ребенок больше не сторонился меня. Мы стояли, обнявшись, и я от счастья, как старая бабка, стала причитать, приговаривая:
– Масенький мой мальчик, дуралей ты маленький. Надо было давно мне сказать, я бы тебя сразу перевела в другую школу.
– Мам, проехали! Пойдем, лучше я в карты тебя обыграю, – улыбнулся Денис.
– Как бы тебе самому в дураках не остаться! – отозвалась я.
– Нет, не останусь. Сегодня у меня самый счастливый день!
– Если б ты знал, как я счастлива! Так что готовься к поражению.
К нам вернулось взаимопонимание. Мы вновь обрели друг друга. Наши отношения стали превращаться в крепкие узы. Мы любили друг друга по-прежнему, были необходимы друг другу, как воздух. А иначе быть не должно между родными людьми, между сыном и матерью.
Вся эта метаморфоза в наших с сыном отношениях осталась незаметной постороннему взгляду. И вообще, все происходило на уровне ощущений, чувств, возможно, не совсем осознанных сыном. И вряд ли это заметили наш папа и наша сестра. Это все прочувствовали и пережили только мы с сыном…
Время – великий лекарь
… Прошло три года с тех пор, как от меня ушел Мужчина моей мечты. Жизнь продолжается. Я, пожалуй, живое подтверждение тому утверждению, что в сорок лет жизнь только начинается. И она прекрасна!
Успешно окончив университет, теперь я полностью реализовываюсь на любимом профессиональном поприще. В девять часов утра прихожу на работу, открываю свой кабинет, обставленный современной офисной мебелью, отвечающей требованиям евростандарта, оснащенный личным компьютером, надеваю стерильно белый халат и начинаю прием любимых пациентов. Работа у меня интересная, всепоглощающая, творческая. Мне она доставляет огромное удовольствие. Наконец-то я занимаюсь любимым делом, и мне за него еще и платят.
Сегодня, как и всегда, без четверти час по традиции раздается очередной звонок на мобильном телефоне. На мониторе высвечивается до боли родной, заученный на память номер.
– Привет, любовь моя, – звучит из трубки мягкий и очень приятный голос.
– Здравствуйте, – отвечаю я деловым тоном.
– «Здравствуйте»? Ты еще не одна? Задерживают? – он начинает задавать закрытые вопросы, чтобы односложно можно исчерпывающе ответить. Это издержки профессии.
– Да.
– Еще долго? – продолжает он в том же духе.
– Нет, – отвечаю ему в тон.
– Я перезвоню через десять минут?
– Да, – звучит мой вынужденно сухой ответ.
Ровно через десять минут раздается повторный звонок.
Если учесть, что пунктуальность ему не свойственна, то можно сделать определенные выводы. А на проводе тем временем слышу приятное, но уже привычное приветствие:
– Привет, любовь моя.
– Привет, моя прелесть, – без иронии и лести отвечаю я.
– Ты освободилась?
– Ненадолго.
– Я зайду через две минуты.
– Нет, боюсь, что ты не успеешь. Ко мне должны прийти.
– Очередной пациент? А я думал, прием у тебя закончен.
– Да, прием закончен. Это не пациент, а клиент.
– Даже так, – с досадой протянул он. И тут же с ноткой ревности в голосе спросил: – А кто, мужчина или женщина? Я знаю его?
– Я не знаю, знаешь ты или нет. Это одна наша сотрудница.
– Какие проблемы?
– Взаимоотношение с ребенком.
– Эдипов комплекс? – задал свой любимый вопрос.
– Нет, пожалуй, не так глубоко. Скорее, кризис пубертатного периода.
– Моя помощь потребуется? – спросил он уже деловым голосом.
– Спасибо, справлюсь сама, – как можно вежливее ответила я.
– Можно на секундочку зайти? Я соскучился, – изменив голос с делового на кокетливый начал он. – Мне бы только увидеть тебя, обнять, вдохнуть аромат твоих флюид.
– Во-первых, мы сегодня уже виделись. Во-вторых, ты просто не успеешь, ко мне должны зайти с минуты на минуту.
– Ага, виделись, – начал жалобным голосом он, – это было так мимолетно. Ты даже не посмотрела в мою сторону.
– Как же так, молодой человек? Мы ведь с тобой поздоровались.
– Там было много народу, и я даже не успел встретиться с тобой глазами. А перед этим я в окно видел, как тебя муж подвозил, испытал укол ревности. Он такой у тебя солидный.
– Да, в отличие от некоторых молодых людей, – поддела я его не без удовольствия.
– У меня все еще впереди. Да и вообще, при чем тут моя молодость? Зато кандидат наук, – подчеркнул он не без удовольствия.
– Не комплексуй, кандидат наук ты мой! Ты тоже женишься, будешь жену на работу подвозить и выглядеть солидно.
– Ответ на этот вопрос ты знаешь. Ты также знаешь, что я однолюб. И женюсь только на любимой женщине.
– Опять ты за свое… Извини, ко мне пришли…
– Когда освободишься? – непрофессионально задал он открытый вопрос. На него односложно ответить невозможно. Но, не замедлив, тут же исправился: – Через час?
– Да, – ответила я опять вынужденно сухим, деловым голосом. Издержки профессии, понимаете ли. И отключила телефон.
Сегодня у меня, как это бывает часто в последнее время, день, очень насыщенный событиями. Первую половину дня я была занята приемом очередных пациентов. Затем, ближе к обеду, иногда даже в обеденный перерыв, я консультирую по предварительной договоренности сотрудников нашего центра. Это, как правило, постоянные (образовавшиеся за два года работы) мои клиенты и их знакомые. И сегодня я консультировала одну из знакомых моей давней клиентки.
Затем в обеденный перерыв зашел ко мне, как и грозился, мой молодой кандидат наук. Высокий, статный, молодой человек, любимец всей женской половины нашего центра, Игорь Константинович Шереметьев. Он моложе меня по чти на десять лет. Мы с ним знакомы с первых дней моего прихода в центр. Как он сам утверждает, он влюблен в меня с первого взгляда. Только когда он, то есть этот «взгляд», состоялся у нас, я, конечно, не помню. Как это со мной обычно бывает по жизни. Я никогда не помнила начало очередного романа. «Всегда недолюбливала мужчин, не успевала…»
По его рассказам, это случилось в первый день моего прихода в центр. Он тогда по каким-то делам зашел к секретарше директора центра. Ему нужно было кое-что отксерить. Тут из своего кабинета выходит директор и, обращаясь к секретарше, говорит:
– Наташенька, проводите, пожалуйста, доктора в отделение.
А за директором из кабинета выходит…
По мере развития наших отношений его рассказ о нашей первой встрече, особенно подробности описания моей внешности, претерпевает все новые изменения и дополнения, превращаясь в длиннющий монолог, который он с удовольствием декламирует. Вот один из наиболее полных вариантов:
«…А за директором выходит маленькая женщина. Что такое маленькая женщина? Маленькая женщина – это украшение для дома, а большая – для работы. Маленькая женщина – находка для любого мужчины, особенно для маленького мужчины. Мужчины ее не боятся изначально, как это обычно бывает с ними в отношении других женщин. Маленький рост женщины подкупает мужчину внешней «незащищенностью». Наивные мужики клюют на это, порой даже не понимая, во что могут вляпаться. Так… Пошли дальше…
А формы… Прожито немало лет, и если учесть, что она мать двоих детей, то надо отдать ей должное: она неплохо сохранила свои формы. Ну, конечно, не идеал, но вполне, вполне… Соблазнительная грудь вмещается в ладонь… А линии талии, можно сказать, получше, чем у некоторых нерожавших. А ноги… не сказать, чтоб от ушей, но и не короткие… А когда она их облачает во всякие женские штучки, ну, там в какие-то особенные колготки, да еще на шпилечках, да еще если завуалирует удачным, очень сексуальным разрезом платья, показывая лишь дозированную часть их, то эти ноги могут с ума свести кого угодно. Во всяком случае, меня уж точно они не пощадили. Что касается самого главного… Лицо… Да, что касается лица… Это, пожалуй, то, что поначалу меня отпугнуло, но впоследствии я это оценил по достоинству… Это умное выражение глаз. Это отпугивающий фактор во внешности любой женщины. Ведь существует миф, будто мужчины не любят умных женщин, соответственно, и женщин с умными глазами. На самом деле, мужчины только поначалу пугаются умных женщин, но, по большому счету, каждый мужчина в глубине души мечтает иметь при себе именно умную женщину и гордиться ею, как охотник дорогим трофеем. Вот…»
Или еще один коротенький вариант:
«…А за директором выходит женщина в норковой шубе, вся из себя, с приятным лицом, приятной внешности и неопределенного возраста. И неожиданно своему статусу, вполне дружелюбно, почти по-свойски, подкупающе улыбнулась секретарше». А его, по его словам, удостоила лишь мимолетным взглядом. Это и была я.
После отличного окончания университета Игорь продолжил учебу в аспирантуре, написал диссертацию, блестяще ее защитил и вплотную занялся наукой. И вот в последние несколько лет он, наряду с наукой, занимается еще практической деятельностью.
Опять-таки, как он утверждает, раньше, до меня, у него не было личной жизни, он с головой ушел в учебу, затем в науку. А встреча со мной, по его словам, у него ассоциируется с громом и молнией среди ясного неба.
В первые полгода он занимал позицию наблюдателя. Мы с ним часто встречались на официальных мероприятиях – конференциях, заседаниях, планерках. Он всегда был крайне вежлив, предупредителен, приветлив и невероятно обаятелен. И оказывал лишь мелкие, незначительные знаки внимания, которые возможны в рамках многолюдной, официальной обстановки. И вообще у меня создавалось впечатление, что он ищет предлог со мной познакомиться поближе и в то же время избегает моего общества. И почему-то казалось, что он даже неоправданно побаивается меня.
Затем у нас в центре, в банкетном зале, в честь Нового года устроили банкет с фуршетом, с изобилием шампанского и изысканной закуской. То ли неформальная обстановка, то ли спиртное послужили причиной тому, что он, осмелев, подошел наконец-то ко мне.
– Шереметьев, – представился он официально и протянул руку. Мне стало смешно, и я, протянув свою руку, ответила ему в тон:
– Баева.
– Очень приятно, Алина Эдуардовна, – продолжил он, показывая свою осведомленность. – А я – Игорь Константинович. Счастлив случаю представиться лично.
Начало светской беседы было неловким, натянутым, тяжелым. Меня не покидало ощущение, что он произносит уже заранее заученные и не раз отработанные перед зеркалом фразы. И с каждой новой фразой, произнесенной им, неловкость возрастала. Я старалась как-то сгладить создавшуюся напряженную ситуацию, активно поддерживала пустую светскую беседу. И напряженность постепенно отступала, он становился более расслабленным, наконец, совсем осмелев, пригласил меня на танец. Танец послужил нам обоим спасением. Танцевать я любила всегда и, похоже, в его лице нашла соответствующего партнера. Танцуя, мы продолжили уже не столь напряженную беседу. Но конец танца опять застопорил наш разговор, и я от отчаяния предложила:
– Может, нам выпить?
И опять началась спасительная суета. Он ускорил шаги, подошел к стойке бара, торопливо схватил два бокала, наполненные шампанским, как будто боялся, что если не поторопится, потеряет меня из виду. В этот момент к нему подошла молоденькая девушка, секретарь директора, улыбаясь, что-то ему сказала. Он в ответ мило улыбнулся, односложно ответил ей, и теперь, не торопясь отыскав меня глазами в толпе людей, спокойно, полными достоинства шагами направился в мою сторону.
«Он покорял женщин изысканностью манер и недюжинной эрудицией», – как всегда иронично промелькнула у меня в голове.
Тем временем Игорь приближался. В его движениях появилась нарочитая чопорность, как у английского лорда. Подойдя ко мне, он изящно подал мне бокал шампанского. Боже, куда девалась моя простота, приобретенная, пока я работала в общежитии?! Я почувствовала себя светской львицей в компании с английским лордом на приеме у царских особ. Поистине справедливо утверждение, что короля делает свита. Соответственно его поведению и отношению ко мне, я почувствовала себя особенно, как никогда еще себя не чувствовала. В следующую минуту, подняв бокал, сделав едва заметный поклон головой, Игорь безукоризненно светским тоном произнес:
– С наступающим.
– С наступающим, – мой голос прозвучал уверенней, чем на самом деле чувствовала я себя в тот момент…
…С того дня начались наши отношения. Как обозначить их, я не знала. Дружеские? Вполне соответствует моему пониманию значения этого слова. Любовные? Скорее, платонические с элементами эротики. И практически без секса. Фактически сексом мы занимались каждый раз. Я имею в виду наши долгие продолжительные поцелуи. Иногда я так возбуждалась от них, что испытывала мини-оргазмы.
Ухаживания были продолжительными. Например. Игорь иногда с утра приносил мне в кабинет букет цветов. Затем в обед заходил с каким-нибудь приятным пустячком: с плиточкой шоколада или парой апельсинов, которые с удовольствием очищал для меня, а затем по долечке подносил ко рту, то есть собственноручно кормил. Или, бывает, принесет ананас, почистит его, порежет на кусочки, затем обязательно посадит меня к себе на колени, и мы, чередуя с поцелуями, съедаем этот вкусный и очень эротичный ананас. И каждый божий день провожал меня до дома, подвозил на своем джипе. И на прощанье мы опять целовались. Дальше поцелуев наши отношения не заходили. Может, он так понимал порядочность и интеллигентность отношений. А может, вообще, относился серьезно к таким вещам, не знаю. С его стороны активных действий не было, а я форсировать ситуацию не собиралась. Но, честно говоря, ждала его предложения секса. У меня давно не было любовного свидания, и мне не терпелось вновь испытать это чарующее любовное чувство.
И вот однажды Игорь решился, пригласил меня в ресторан. Впервые мы с ним встретились вне рабочих стен, в романтической обстановке. В ресторане мы, естественно, выпили. Спиртное, как обычно, сделало свое дело. Физиологи чески я была готова к интимным действиям, что касается моральной стороны… Почему-то между нами стояла невидимая стена. Я его боялась. Чем больше мое тело хотело продолжения, тем сильнее меня охватывал страх быть обманутой им. Мне казалось, что он только хочет воспользоваться мною. Я не понимала, что со мной происходит. А когда в очередной раз мы пошли танцевать, Игорь обнял и крепко прижал меня, и сказал:
– Как я тебя люблю… Если б ты знала, как я тебя хочу… Поехали ко мне, я давно об этом мечтаю. Ты меня сводишь с ума.
Его дыхание было горячим. Слова звучали отрывисто. В искренности их я не сомневалась.
Но в то же время у меня возрастало чувство тревоги. Мне становилось все страшнее. А когда, неправильно истолковав мое молчание как согласие, он начал меня целовать, в первую минуту я импульсивно ответила горячим поцелуем. И в этот момент нахлынули боль воспоминаний и отчаяние прошлой любви, сердце застонало, и я, оттолкнув Игоря, в панике бежала прочь.
Я выбежала на улицу, холодный февральский ветер ударил мне в лицо, и я будто очнулась, проснулась и одновременно протрезвела. От удовольствия романтического вечера не осталось и следа.
– Что с тобой? – услышала я рядом его голос. – На тебе лица нет. Тебе плохо?
– Отвези меня, пожалуйста, домой. Я тебе потом все объясню. Пожалуйста, ни о чем не спрашивай.
…Он у меня сама деликатность. Сколько такта и терпения он проявлял и дальше! Может, это любовь?
Нашу романтическую встречу я очень долго переваривала. У меня опять начались копания в своей сути, обстоятельный анализ всего произошедшего, и в особенности поиск корней страха, охватившего меня внезапно в тот вечер. А мой Игорек, кстати, мое бегство в тот вечер трактовал по-другому. Он считал это ненормальным проявлением и излишком порядочности. Возможно, его посещали мысли о моем ханжестве. Но, как бы там ни было, он стал очень осторожен со мной в выказываниях своих плотских желаний. Боялся меня вспугнуть опять…
Знал бы он меня раньше, когда во мне пылала африканская страсть, возможно, у нас сложились бы совсем другие отношения. И вернется ли когда-нибудь ко мне то былое чувство страсти, то вожделенное увлечение мужчинами, или на мне можно уже ставить точку как на Женщине?
Спаситель мой – Маг
После того случая с Шереметьевым, когда на любовном свидании я потерпела полное фиаско, я решила больше не пытаться испытывать судьбу. Ну, нет у меня желания и никогда не будет. И почему это Шереметьев не чувствует? Или его устраивает такая фригидная женщина? А, может, он думает, что я отвергаю его любовь из других побуждений? Как бы то ни было, он не перестает приходить ко мне регулярно и продолжает свои ухаживания. Вот в таких размышлениях прошло еще полгода. Наступило лето. И тут нежданно-негаданно судьба преподносит мне одну, значимую для меня, почти судьбоносную встречу.
Она произошла в то тяжелое для меня время, когда мне казалось, что ко мне больше никогда не вернется половое влечение и я никогда больше не испытаю желания. В отношении с мужем мне приходилось симулировать оргазм, чтобы создать иллюзию благополучия. Не скрою, это было сложно для меня, но самое главное, – противно и унизительно одновременно. В конце концов, кого я обманывала? Мужа? Себя? Или обоих? И я не была уверена в том, верит ли мне муж или тоже делает вид. Но другого выхода я на тот момент не видела. Я постепенно стала забывать те чувства, которые вызывали во мне мужчины. Я угасала как Женщина. Я была матерью, была хозяйкой семейства, была студенткой, затем – молодым специалистом, была хорошей подругой, но никак не Женщиной, не любовницей.
И вот в один прекрасный, теплый, летний день я после работы, сославшись для Игоря на неотложные дела, ре шила съездить к подружкам в Жулебино. Вышла из метро и, подходя к остановке маршрутного такси… Если бы в тот момент мне сказали, что буквально через три минуты одномоментно вернется ко мне казавшаяся навсегда потерянной моя сексуальная чувствительность, я бы ни за что не поверила. Потому что не прошли еще те три минуты, отпущенные мне судьбой на короткий путь до маршрутного такси. Но перед самой маршруткой я поскользнулась на банановой корке и чуть было не упала навзничь. Голова моя сильно откинулась назад, шею пронзила острая боль, и моя последняя мысль была: голову мне не спасти от удара. И буквально в эту секунду я почувствовала, как меня сзади подхватила сильная мужская рука, но под тяжестью моего падающего тела эта спасительная рука скользнула и остановилась прямо на груди, крепко схватив за нее. Я почувствовала острую пронзительную боль теперь в груди, и одновременно меня захлестнул коктейль разнообразных чувств. Я одновременно испытала чувство стыда, чувство вожделенного полового влечения, у меня в животе пробежали многочисленные молниеносные микроволны, невыносимые спазмы… Но все это произошло за считанные секунды. Схватившая меня мужская рука поставила меня на ноги, и я услышала извинения.
«Если женщина виновата, попроси у нее прощения», – промелькнуло у меня в голове. Французская пословица.
Я обернулась посмотреть на своего спасителя, и тут меня молнией пронзило еще раз. Передо мной стоял молодой человек южного типа, но весьма рафинированной внешности, и мило улыбался:
– Я уже извинился.
– Извинения приняты, – сказала я, обретая ту прежнюю, почти забытую уверенность, когда я чувствовала власть над мужчинами. – Это мне надо поблагодарить вас за свое спасение. Если бы не вы, неизвестно, где я бы сейчас была.
– Полагаете, в «Кащенко»? – улыбаясь, предположил он. В его глазах я прочитала столько желания…
– Возможно, – ответила я. – Спасибо вам большое.
Тем временем мы сели в маршрутку. Мы сидели рядом, и я всеми фибрами души прочувствовала долгожданное желание. Моя реакция меня пугала и в то же время радовала: ко мне вернулось что-то очень важное, очень необходимое. Хотя до конца разобраться, что именно со мной происходило, мне было трудно. Тем временем мы с моим спасителем продолжали беседу.
– Я вот сижу и думаю, как, оказывается, полезно иногда воспользоваться городским транспортом. Можно встретить красивых женщин, например… – потом он, немного помедлив, добавил, – у нас есть возможность отметить событие.
Его предложение прозвучало как откровенное приглашение в постель. У меня сначала кровь ударила в лицо, затем заныл низ живота, и я вновь почувствовала непреодолимое сексуальное желание.
– И что же вы предлагаете? – спросила я, удивляясь своей смелости и уверенности.
– Я приглашаю вас к себе домой… – не успел он договорить, мне стало смешно от банальности предложения, и я подхватила его предложение:
– …на чашечку кофе?
Он весело засмеялся и серьезно предложил:
– Скорее, на рюмочку чая. Я здесь недалеко живу.
– И савсэм адын? – пошутила я в тон.
– Сейчас да.
– А где же остальные?
– Жену с детьми проводил в Дагестан, к родственникам.
– И давно?
– Уже почти неделю.
– Для вас это большой срок полового воздержания? – не узнавая себя и не понимая, откуда во мне столько наглости, спросила я.
– Не то слово. Слушайте, как с вами легко общаться! Вы все понимаете без слов.
– У вас повышенная потребность в сексе? – продолжала я распаляться, все больше возбуждаясь.
– Вопрос жизни и смерти. Я вам спас жизнь, теперь ваша очередь спасти меня. А у вас не бывают воздержания?
– Вы себе представить не можете, какой длительный период воздержания я пережила, – призналась я.
– Не может быть такого! – воскликнул он. – Вы не похожи на невостребованную женщину. У вас большой успех у мужчин. Это видно на расстоянии.
– Но, тем не менее, и я была отвергнута.
– Вы напрашиваетесь на комплимент.
Он действительно жил неподалеку – в обыкновенном панельном доме, в трехкомнатной квартире. Соблюдая меры конспирации, мы вошли в подъезд поодиночке: сначала он, через несколько минут я. Встретились только в его квартире.
Не успела я войти, мы лицом к лицу столкнулись с ним, и в его глазах я прочла непреодолимую страсть. Я успела понять только, что все во мне вспыхнуло от ответного страстного желания, какого я давно уже не испытывала. Мы начали друг с друга стягивать одежду, отчаянно стремясь поскорее прикоснуться руками и губами к коже, почувствовать друг друга на ощупь и на вкус.
Мне казалось, его руки и губы были повсюду одновременно. Когда на нас не осталось одежды, мы оказались на кровати, он выпрямился на постели и впился губами в мои груди, руками прижимая к себе мои бедра. Мы оба окунулись в волнующий и страстный круговорот поцелуев и прикосновений.
И когда мне уже казалось, что я больше не могу этого вынести, он, наконец, перевернул меня на спину и вонзился в мое лоно восхитительной силой. Мое тело выгнулось ему навстречу, и я едва не закричала от его первого проникновения. В тот момент мне казалось: именно этого мужчину я ждала все последние годы, именно его я хотела! Наконец-то воплотилась в жизнь моя мечта о «французе», вот где мой французский секс.
Через несколько секунд мы оба достигли наивысшего блаженства, и он, обессиленный, опустился на меня, крепко прижимая к себе. Совсем недолго я пролежала неподвижно, пытаясь унять прерывистое дыхание, но он вновь принялся целовать меня в шею, а руки тем временем опускались все ниже. И мы начали все сначала…
Я позвонила подругам, отменила встречу с ними, придумав какой-то предлог, и мы предавались любовным утехам еще очень долго. Для меня этот день был днем возрождения Женщины. И все как-то странно: так легко и просто, как бывает обычно при амнезии. Когда человек теряет память по какой-либо причине, а потом со временем может вернуть ее, как ни в чем не бывало. У меня была похожая ситуация. Будто у моего организма была амнезия, потеря памяти на ощущения, а сегодня, под воздействием неизвестных факторов, вдруг организм вспомнил все те ощущения, которые когда-то испытывал.
После очередного занятия сексом, наконец-то, мы перешли на вербальное общение.
– «Секс в большом городе» отдыхает, – прокомментировал мой партнер. – Если тебе интересно, меня зовут Магомед.
– Очень приятно, Алина. Если я ничего не путаю, Магомед – это один из пророков в Исламе? – спросила я.
– Нет, ты ничего не путаешь, моя Хадиша, – сказал он.
– А Хадиша – это, конечно, его возлюбленная, – догадалась я. – И у них была любовь, как у Ромео и Джульетты.
– Не как у Ромео и Джульетты, – сказал он, – а гораздо реальнее и прагматичнее, как у наших современников, скажем, у принца Чарльза и Камиллы. Любовь, которая вынесла столько испытаний, прошла сквозь годы и вновь соединила два любящих сердца. А у Ромео и Джульетты не могло быть серьезных отношений, они же были детьми. И если б они остались живы и поженились, то впоследствии, по прошествии многих лет счастливой совместной жизни, они начали бы друг другу так же счастливо изменять, как мы с тобой сейчас изменяем своим любимым супругам, не так ли?
– Ты – философ?
– Нет, моя профессия гораздо практичнее и душевнее.
Меня осенила догадка. Я пальцем в воздухе нарисовала знак профессии. Он засмеялся в ответ:
– Выходит, мы коллеги? Вот почему мне было с самого начала легко с тобой.
– Я полагаю, нам легко было не только поэтому.
– Совершенно с тобой согласен. Темперамент, обоюдное желание. Я так возбудился, когда, спасая тебя, столь нахально хватал за интимные места. А когда ты ко мне повернулась, мне было вдвойне приятно, что помог не упасть такой очаровательной женщине. А когда ты заговорила, я понял, что пропал совсем.
– А ты для меня на самом деле спасатель. Ты мне спас молодую душу. Понимаешь, я пережила такой стресс, что потеряла всякий интерес к сексу. Меня мужчины по большому счету не интересовали.
– Ты пережила стресс на любовном фронте?
– Да, мне казалось, что я любила его больше всего на свете, а он, как мне тогда казалось, меня подло предал.
– А сколько времени прошло?
– Ты бы еще спросил, вы хотите об этом поговорить?
– Как в том анекдоте? Есть такой профессиональный анекдот: «Подходит психоаналитик на автобусную остановку, но не успевает на автобус. Тут на остановке появляется второй психоаналитик, и первый ему говорит: “Представляете, я не успел подойти, как мой автобус “хвост” показал”. А второй: “Вы хотите об этом поговорить?”»
Мы весело расхохотались, нам было весело и легко. Я впервые почувствовала, что я об этом, о своей боли, которая до сих пор, пожалуй, кровоточила, могу говорить легко и просто. Возможно, потому, что собеседник мой был специалистом, а может, потому что я его не знала, или я уже изжила свою боль до конца и теперь могу просто порассуждать на эту тему профессионально.
– Времени прошло, пожалуй, предостаточно, чтобы излечиться. Но полное излечение я почувствовала сегодня: то ли от неудачного падения, то ли от удачного спасения. Но, во всяком случае, чувственность ко мне вернулась только что, с тобой.
– Какая честь для меня! Хотя верится с трудом, что ты могла быть менее сексуальной. Обычно в таких ситуациях клин клином вышибают. Может, надо было завести новый роман?
– Да, есть у меня один вздыхатель. Вроде и молодой, и умный, и красивый, но почему-то у нас с ним не клеится. Вернее, я к нему почему-то не испытывала такого желания. А если быть точнее, как я уже говорила, я не испытывала полового желания ни к кому из мужчин. Хотя муж старался, и у него иногда даже неплохо получалось. Знаешь, иногда кажется, не хочешь, а начинаешь заниматься, вдруг откуда что берется, возбуждаешься – и все нормально. Мне муж в таких случаях говорил, что аппетит приходит во время еды.
– Я думаю, твои проблемы позади, и теперь мужа твоего ждет вознаграждение за его терпение. Вот увидишь, он тебя даже приревнует к твоему темпераменту. А с тем молодым вздыхателем у вас не было постели?
– Нет. И проблема, пожалуй, во мне.
– А ты переспи с ним, и все встанет на свои места.
– Вы мне советуете, коллега?
– Как специалист не имею права советовать, это было бы непрофессионально. А вот как твой страстный партнер по сексу, я бы сказал, по бесподобному сексу, позволил бы себе дать дружеский совет.
– Совет принимается. Обязательно воспользуюсь. Спасибо.
– Да не за что, заходите еще, – пошутил он.
С того дня начался новый этап в моей жизни. Теперь я опять женщина – «хочу».
Шереметьев
В результате встречи с Магомедом я пришла к решению, что попытку с Шереметьевым нужно повторить, провести, так сказать, психологический эксперимент над собой. Мне нужно было убедиться, что теперь я ничего не боюсь, как при первом свидании, что я изжила тот страх перед мужчинами, которые меня, как я подсознательно боялась, обманут, используют и бросят. И, вопреки ожиданиям Игорька, однажды предложила поехать к нему домой. Он немного растерялся сначала, затем после долгих расспросов, а уверена ли я в своих желаниях, получив утвердительный ответ, от счастья не находил себе места. Он мне звонил каждые десять-пятнадцать минут и говорил:
– Не верю своему счастью. И рабочий день длится целый век. – И неоднократно переспрашивал: – А ты точно не сбежишь?
Вечер эксперимента настал. После работы мы, как и планировалось, поехали к нему. Он жил в тихом центре: на Чистых прудах, в старом элитном доме. Когда мы преодолели громадные двойные железные двери со сложными замками, то оказались в просторной, светлой, двухкомнатной квартире. Она сверкала безукоризненной чистотой. На поверхностях не было ни пылинки. Паркет блестел.
Шереметьев по-хозяйски прошел чуть вперед, распахнул двухстворчатые стеклянные двери и, улыбаясь, произнес:
– Проходи, это моя гостиная. – Лицо его просто сияло от счастья. – Я сейчас соберу на стол. У меня есть французское шампанское.
И убежал, как я поняла, на кухню.
Оставшись одна, я огляделась. Большая, метров тридцать, комната была обставлена дорогущей, модерновой мебелью в стиле минимализма. Гостиная. Надо же, какое слово! Буржуйское. Невольно на ум пришло: «Как у профессора Преображенского». В гостиной тоже царил полный порядок.
Только на большом компьютерном столе был завал: стопка бумаг формата А-4, часть из них исписанная, в беспорядке лежала на одной стороне стола, часть чистой бумаги – на другой стороне, здесь же была пирамида раскрытых книг. На всех прилегающих к столу полках царил такой же хаос: диски, дискетки, опять же стопка распечатанных на принтере бумаг.
А в целом в квартире была чужая мне атмосфера. Там шла другая жизнь, жили другие люди. Хозяин полностью гармонировал с атмосферой квартиры. Мне невольно подумалось, что про таких, как он, в книгах пишут: «Хороший мальчик из старой московской семьи, где вслух читали книги и пили по вечерам чай. А из спортивных игр отдавалось предпочтение интеллектуальным – шахматам».
К реальности меня вернул Шереметьев. Он в одной руке держал ведерко из фирмы «Цептер» со льдом на дне, из которого выгладывала бутылка шампанского «Мондоро», а в другой руке – большое, красивое блюдо с нарезанными и красиво уложенными кусочками ананаса, и весело улыбался. У меня опять возникла какая-то странная мысль, будто я не с Шереметьевым, он казался теперь чужим, а в каком-то голливудском фильме. Я почувствовала растерянность, неуверенность. «Мистер Буржуй», – как всегда иронично промелькнуло у меня в голове. А Шереметьев с сияющим лицом посмотрел на меня, потом перевел взгляд на компьютерный стол и сказал:
– Извини за так называемый творческий беспорядок. Я никому не разрешаю подходить к моему рабочему столу, и поэтому у меня там всегда такой завал. Тем более в процессе работы. Я потихонечку пишу докторскую.
Меня такой монолог опять вернул к реальности. Я узнала своего вздыхателя, коллегу, с которым мы встречаемся каждый божий день, и между нами не стоит классовое различие.
– А еще долго писать? – вполне уверенно спросила я.
– Долго. Давай не будем об этом. У меня голова сейчас забита другим.
– А чем же она у тебя забита, ученый ты мой? – спросила я, все более возвращаясь к реальности и вновь приобретая власть над ним.
– Ты сама знаешь. Я счастлив видеть тебя у себя дома. Я просто не верю своему счастью. Давай выпьем по этому поводу шампанского.
– Я только пригублю за компанию, – сделала я одолжение.
Спиртное я не стала употреблять преднамеренно, вспоминая тот вечер в ресторане и боясь вновь потерять контроль над собой. Но вечер вне рабочих стен, при приглушенном свете и под тихую музыку, опять приобрел оттенки романтизма. А Шереметьев, в отличие от меня, наоборот, пил шампанское, для храбрости, наверное.
Когда он снял пиджак и изящно, как он это умеет, повесил на спинку стула, я заметила нервную дрожь его рук. Он нервничал, как подросток. Это меня немного умиляло, с одной стороны, но с другой стороны, пугало. Мне вдруг показалось немыслимое: а вдруг он боится меня, а вдруг у него не было опыта сексуальной близости? Я представила ситуацию: я боюсь его в силу своей прошлой «несчастной» любви, а он боится меня в силу своей неопытности. Мне от этих мыслей стало весело, и я рассмеялась.
– Что смешного, милая? – спросил он нежно.
От этой нежности у меня потеплело на душе, появилось ощущение надежности. Я подошла к нему, села на колени и сказала:
– У меня такое чувство, будто с тобой это впервые.
– Что ты имеешь в виду? – уточнил он.
Его уточнение меня насторожило.
– Извини за бестактный вопрос, но у меня такое странное чувство, будто у тебя не было сексуального опыта…
Он весело расхохотался и поцеловал меня в щеку:
– Ну, почему ты меня воспринимаешь как подростка? Я не так уж и молод, мне почти тридцатник. И не монах, к твоему сведению. И если я так занят наукой, это еще не значит, что мне все остальное в жизни чуждо. «Homo sum, humani nihil a me alienum puto. В переводе с латыни, я человек, и ничто человеческое мне не чуждо».
И все это он опять произносил с такой нежностью во взгляде, что мне становилось все теплее и спокойнее на душе. И почему я в нем эту нежность не замечала раньше? И как он трепетно целует мне руку… И почему я всерьез не воспринимала его слова? И какой он умница! И какой красивый… И какие у него манеры, манеры воспитанного, образованного, интеллигентного человека. Куда я до сих пор смотрела? Слепая, ой, слепая… А ведь мы с ним давно встречаемся, если это можно так назвать. Во всяком случае, у меня ни одного рабочего дня не проходило без его общества. И почему у нас до сих пор не было секса? А, может, его тактичность и интеллигентность лишь прикрытие, а на самом деле, он – просто нерешительный болван?
– Расскажи мне о своих женщинах, – вдруг неожиданно даже для себя выпалила я.
Он опять весело расхохотался:
– Про которую из них тебе рассказать?
Ответ мне понравился. У меня даже настроение поднялось. И что самое интересное, я узнала свой ответ на подобные вопросы в былые времена.
– Обычно я тоже так отвечаю.
– Что-то на тебя не похоже. То она дрожит, боится, бежит сломя голову, то она, видишь ли, так отвечает. Я, честно говоря, не знаю даже, что от тебя в следующую минуту ожидать. Иногда ты мне кажешься такой раскованной, без всяких комплексов и предрассудков, уверенной в себе женщиной. Женщиной хай-класс. Особенно, когда целуешься. А иногда кажешься до ужаса скромной, деловой, и, как бы помягче это сказать…
– Фригидной? – продолжила за него я.
– Нет, нет, фригидная женщина не способна на такие страстные поцелуи. Я хотел сказать что-то другое.… – тут он, конечно, потерял нить мыслей, потом продолжил: – Да бог с ним. Просто ты настолько непредсказуема и одновременно очень эмоциональна, чувственна и ранима, что я боюсь нечаянно обидеть тебя. А я меньше всего на свете хотел бы обидеть тебя.
– Хочешь обидеть меня? – в шутку прервала я его монолог. Он любитель монологов. Иногда, как начнет о чем-нибудь рассуждать, так увлекается, что может философствовать часами. Ученый.
– Боже, опять ты меня сбила с мысли. Конечно, я хотел другое сказать. Я так тебя люблю. Я просто не представляю жизни без тебя. Как же я раньше жил? Чем дышал? Какая у меня раньше жизнь была серой, без тебя… Ты меня с ума сведешь.
Его голос становился прерывистым. Он прижал меня к себе, начал осторожно целовать. И шептал, страстно шептал:
– Только не бойся меня. Я не причиню тебе зла. Я тебя люблю. Я тебя хочу. Только не бойся меня, не убегай, не оставляй меня одного…
Мы с ним так сладко целовались. У меня сердце сжималось от чего-то сильного, надежного и теплого. Тепло разливалось по всей груди.
Он поднял меня нежно и понес в спальню. Положив на диван и не переставая целовать, начал меня раздевать. Во всех его прикосновениях была такая нежность… Во взгляде – влюбленность. Я некоторое время чувствовала себя, как посторонний наблюдатель, который бдит.
Бдит. Как можно наслаждаться нежностью и одновременно бдить? Господи, что опять со мной происходит?
А в нем с каждым движением разгоралась страсть, его поцелуи становились все горячее.
Я закрыла глаза, и меня понесло, как в круговороте.
Я опьянела от нежности, от счастья. У меня голова пошла кругом, и я, расслабившись, отдалась воле судьбы. Я непроизвольно начала издавать звуки – это истомы любви. Я наслаждалась, стонала от удовольствия, умирала от счастья. Во мне проснулась та страстная любовница в прошлом. Мою страсть подхлестывал еще его горячий шепот:
– Ты сводишь меня с ума, любовь моя. Я с ума сойду, с ума сойду… Какая ты желанная… Как давно я об этом мечтал… Я хочу тебя… Я умру без тебя…
Мы судорожно начали снимать друг с друга одежду. Я надолго застряла с его галстуком. Пальцы меня не слушались. Потом, оставив эту бесполезную затею, я принялась за рубашку, справившись с ней, я принялась за брюки и …
…После испытанного одновременно пика блаженства мы откинулись в разные стороны и долго приводили дыхание в нормальное русло.
Немного отдышавшись, он все еще задыхающимся голосом произнес:
– Ты – супер. Ты оправдала все мои ожидания.
Я посмотрела на него и засмеялась, у него был такой забавный вид: на голом теле на шее висел галстук:
– Так вот что значит спать с ученым, – прокомментировала я. – Голый, но в галстуке.
– У меня к тебе идиотская просьба. Только ты обещай, что смеяться не будешь, во-первых, а, во-вторых, обещай, что не откажешь.
– Боже, сколько у тебя всяких запросов, Шереметьев! – опять засмеялась я. – К тебе даже опасно ходить в гости. Давай сделаем так: ты озвучишь свою просьбу, а я обещаю твердо, что смеяться не буду, но насчет того, откажу или нет, ты узнаешь потом.
– Так нечестно! – пробубнил он. – Я озвучу свою просьбу только в том случае, если буду твердо уверен, что ты не откажешь.
– Слушай, Шереметьев, ты меня начинаешь пугать, – объявила я. – Говори сейчас же, или я вынуждена буду принять меры…
– Ладно, ладно, что за детские выходки? Сразу же за вещи хвататься! Я очень и очень хочу принять вместе с тобой ванну, только не смейся. Я об этом мечтаю с первой нашей встречи. – Он даже смутился.
– Шереметьев, ну ты и маньяк! – хихикнула я. – Это когда же ты мечтал об этом? Ты что, приходил ко мне в кабинет и представлял меня в ванне голой?
– Все тебе расскажи! Может, это мои эротические фантазии. Может, это самое сокровенное. – Он слегка обиделся.
– Можно, я тебе задам один очень неделикатный вопрос? – Я смотрела на него очень внимательно.
– Я уже догадался! – махнул он рукой. – Нет, ни одной своей женщине я не предлагал вместе принять ванну. Только не говори, что именно поэтому у меня такая мечта. Психоанализ. Знаем, проходили. Читали, изучали. И никакое это не тайное желание. Просто очень хочется с тобой больше времени проводить.
– Особенно с голой?
– Ну, ты, Фрейдиха, пошли лучше. Нет, давай я тебя отнесу.
И он меня голую поднял и на руках понес в ванную. Ванная у него, как и вся квартира в целом, соответствовала евро-стандарту. В джакузи у нас опять возникло обоюдное желание, и мы самозабвенно предались любовным ласкам.
А после ванной он укутал меня в свой махровый халат и посадил в кресло на кухне, и мы с ним пили английский чай. Чай был очень вкусным, с изысканным ароматом.
– Какая у тебя классная квартирка! А где твои родители живут? – поинтересовалась я.
– У них квартира в этом же доме, четырьмя этажами ниже.
– Тоже большая?
– Точно такая же, только они там практически не живут, – объяснил Игорь..
– А где же они живут? Извини за любопытство.
– У нас дом на Рублевке, они там чаще обитают.
– Рублевка – город новых русских, – иронично прокомментировала я.
– В данном случае – старых интеллигентов. Мои родители этот дом на Рублевке купили еще в 1964 году, задолго до моего рождения.
– А чем теперь они занимаются?
– Мать на пенсии, а отец еще работает. Когда у отца длительные загранкомандировки, мать приезжает жить в Москву и берет к себе Марию Васильевну. – Игорь улыбнулся.
– А кто такая у нас Мария Васильевна? Извини, не знаю, что со мной, какая-то я любопытная стала.
– Нет, я отвечу с удовольствием. Мне даже лестно видеть твой интерес к моим делам, моей жизни. Наконец-то! А то ведь в упор меня не замечала. Мария Васильевна – это наша домработница. Причем она домработницей была у моих родителей чуть ли не с детства. Воспитала моего отца, хотя старше его всего лишь лет на восемь. Ее еще совсем молоденькой наняли мои бабушка и дедушка, когда мой отец учился в третьем классе и стал ходить в музыкальную школу. Сначала Мария Васильевна водила его только в музыкальную школу, а затем стала помогать бабушке по дому, а когда бабушка с дедушкой уезжали в командировки, она оставалась с отцом. И так всю жизнь. Потом она была моей няней, а теперь она в квартирах наших убирает.
– Вот почему у тебя идеальная чистота! А где она живет? И сколько же ей лет, она, наверное, старенькая уже?
– Отцу моему почти шестьдесят, а она его старше. Но старенькой ее не назовешь, она выглядит очень хорошо. Все ждет, когда я женюсь, и у меня будет ребенок, чтобы воспитать и его. А живет она тоже в нашем доме, только у нее однокомнатная квартира. Мои родители ей давно купили, чтобы она была рядом.
«Вот это да, мистер Буржуй! Точно профессор Преображенский, не меньше».
– Раз пошел такой допрос, хочу спросить, откуда у тебя такая машина? Ты сам ее купил? Она же дорогая. – Я никак не могла уняться.
– А ты что, в машинах разбираешься?
– Нет, это мой муж однажды спросил, чья машина. Сказал, очень редкая, эксклюзивная и очень дорогая. Правда?
– Да, это отцу японцы привезли из Токио. Действительно она эксклюзивная. А отец подарил мне. Только она большая, мне не очень нравится. У меня нет комплекса маленьких людей, я не люблю большие машины, предпочитаю, на оборот, маленькие, компактные и маневренные. Вообще-то, японцы обычно делают маленькие машины, но эту действительно сделали на заказ от МИДа специально для отца. Видимо, решили, что русские большие, и соответственно сделали огромную машину.
– Игорек, мне так неудобно… – пропела я. – Но кто у тебя папа и какое отношение имеют к нему японцы?
Он снова улыбнулся.
– Алиночка, наоборот, я очень рад, что ты мною интересуешься, я думал, никогда этого не дождусь. Правда, все женщины, с которыми я раньше мог быть знаком, так или иначе знали моих родителей, и меня не покидало чувство, что их больше интересуют мои родители, чем я. А ты совсем другая. Вот сколько мы с тобой знакомы… Больше года, да. Но ты до сих пор никогда не интересовалась моими родителями и моим материальным положением. Почему?
– Шереметьев, ты, как тот еврей, вопросом на вопрос. Я, кажется, задала тебе вопрос. А то, что меня не интересовали твои родители, извини, ты сам мне как-то говорил, что они у тебя профессора. И достаточно. Ты сам не рассказываешь, и мне как-то ни к чему. По-моему, это нормально. Ты ведь тоже не знаешь о моих родителях ничего. А что касается твоего материального положения, меня вообще этот вопрос мало волнует. Я, знаете ли, больше по душевной части. Или что-то не так?
– Это нормально! Ты не представляешь, как это для меня нормально и очень важно! – Он вскочил со своего стула, подбежал ко мне, обнял, затем поднял и начал кружить. – А отец у меня – японовед. И ты не представляешь, как мне важно, что я сам тебе об этом сообщаю, и очень даже важно, что ты об этом раньше не знала.
– Шереметьев, по-моему, в этом доме меня в чем-то подозревают. И вообще, ты меня уморил своим буржуйским наследием. Отвези меня в мой панельный дом, бывший в недавнем прошлом общежитием.
– Прелесть ты моя, ты себе цены не знаешь! Не хочу тебя пугать, но хочу сделать тебе предложение. – Тут он посадил меня на стул, а сам опустился на пол на колени, взял мои руки в свои ладони и поцеловал. – Выходи за меня замуж, я жить без тебя не могу. Я не хочу, чтобы ты уходила из этого дома, я хочу, чтобы ты всегда была со мной.
– Шереметьев, ты спятил. Отвези меня домой, уже поздно.
Это было начало нашего романа. Встречались мы больше года, а любовниками стали только теперь. Со мной такое впервые.
И это положило начало реабилитации моего душевного состояния. Я стала обретать себя. Я постепенно возвращалась к себе.
Я опять влюблена без памяти…
После того вечера я не представляю жизни без него. Мы с ним почти постоянно вместе. После работы – а рабочий день заканчивается у нас в три часа дня, – мы обязательно куда-нибудь идем. Редко в театр, потому что представления поздно начинаются и соответственно поздно заканчиваются. А у меня все-таки семья, хотя дети уже взрослые, самостоятельные – студенты. Чаще заходим в какое-нибудь кафе, а еще чаще едем к нему домой, наслаждаемся обществом друг друга, а потом он отвозит меня домой.
В последнее время у него обострение его идеи-фикс – жениться на мне. Он поздний и очень желанный ребенок у немолодых, обеспеченных родителей, профессоров, которые всю жизнь занимаются наукой. В свои тридцать лет он имеет блестящее образование, не говоря уж о прекрасных перспективах, отдельную квартиру, прекрасную внешность и кучу всяких других преимуществ. Его идею-фикс я обычно объясняю тем, что у него Эдипов комплекс.
– Единственная женщина, которую ты любил всю свою жизнь – это твоя мать, – сказала я Игорю. – Она для тебя служит идеалом женщины, совершенством. Поэтому в твоем больном воображении во мне проецируется любимый мамин образ. Это тяжелый недуг, от которого надо лечиться.
– Не учи ученого! – отрезал он. – Этот вопрос я досконально изучал, разрабатывал различные концепции. Долгое время занимался сбором научных материалов, искал информацию из реальной жизни у практических психологов. Не на того напала! Так что я с тобой ни теоретически, ни практически не согласен. Если ты намекаешь на возраст, то моей матери далеко до пожилой. А разницу между нашими возрастами я совсем не ощущаю. И вообще, жизнь показывает, что такие браки, где муж моложе жены – это давно норма. И что такое возраст? Не тебя мне учить. Возраст – это состояние души в совокупности с характером и личностными психологическими особенностями человека. Важно, не то, сколько человеку по паспорту лет, а важно, как он выглядит, как воспринимает мир и как он сам воспринимается окружающими.
– Ладно, дорогой мой. Можешь не продолжать, – махнула я рукой. – Я знаю, это твой любимый конек. Ты способен рассуждать об этом бесконечно. Но, давай посмотрим правде в глаза. Она в данной ситуации состоит из жизненных фактов.
– Знаю, знаю, – перебил он меня. – Понимаю, что ты дальше скажешь. Жизненные факты, которые ты хочешь мне предъявить, – это твоя семья, твой муж, твои дети, твой жизненный опыт. И еще неопровержимый факт для тебя, конечно, то, что я моложе тебя. Но, извини меня, мне не так уж мало лет. А то, что ты зациклилась на моем возрасте… Похоже, ты моим возрастом прикрываешься, защищаешься от меня, и этот факт меня, честно говоря, обижает.
– Извини, я не хотела тебя обидеть, – вздохнула я. – Но твоя идея о женитьбе мне кажется необдуманной и даже комичной. И как ты себе это представляешь? А потом, как же мои дети? И вообще, я давно замужняя, семейная женщина, и о разводе не может быть и речи. Семья для меня – святое. Это не обсуждается.
Этот разговор был неприятен нам обоим. Я бы предпочла об этом никогда не говорить. Но, с другой стороны, Игоря надо тоже понимать: ему хочется создать семью, родить детей. И чем больше мы с ним встречаемся, тем неразрешимее, видимо, становится этот вопрос. Иногда мне кажется, что я даже виновата в том, что он со мной. Время проходит, годы идут, а у него из-за меня нет семьи. Боже, как все сложно в этой жизни!
– Ну, а что ты предлагаешь? Как мне жить? Я люблю тебя, ты знаешь. Я мечтаю создать с тобой семью, родить детей, – продолжал он.
– Мне уже поздно рожать. И вообще мы говорим не о том. Может, нам стоит прекратить наши отношения, тебе надо жениться на молодой…
– Я не в состоянии слышать подобное! Пощади меня, только не это! Я просто погибну без тебя! – Он разволновался. – Господи, когда ты поймешь, что ты для меня – ВСЕ?! Я жить без тебя не могу. А ты так легко можешь говорить о разлуке… Неужели тебе все равно? Мне очень больно такое слышать. И вообще, мне кажется, мы с тобой идеальная пара. Мы созданы друг для друга. У нас много общего. Мы с тобой люди не только одной профессии, которых объединяет корпоративная солидарность, но у нас еще своя узкая специализация.
– Стоп! Куда это тебя понесло? – воскликнула я. – В таком случае у нас с тобой пол-Москвы коллег. И что, мне за всех замуж выходить?
– Да, да, я знаю. Я опять потерял нить мыслей. Какую-то другую, важную мысль хотел вербализовать.
– «Хорошая мысль пришла в голову, но, не застав никого, ушла обратно», – постаралась я превратить все в шутку.
Он рассмеялся, обнял меня и горько произнес:
– Какое у тебя чувство юмора! Почему мне тошно от этого разговора? Почему так больно? Ты одним своим присутствием парализуешь мою психику. Вот видишь, я даже толком не могу выразить свою мысль.
– Ну, это легко объясняется! Ты просто неравнодушен ко мне.
– Какое там равнодушие! Ты с ума сводишь меня.
– Тихо, коллега, – продолжала я шутить, чтобы спасти положение. – Вы понимаете, что говорите? Моя миссия состоит как раз в обратном.
– Боже, какая ты прелесть! Я просто обожаю тебя. – Он немного успокаивался. – Давай об этом больше не будем! Давай поговорим о чем-нибудь другом. Сходим сегодня в «Темирлан» на Пушкинской.
– Я не успела тебе сказать, что сегодня не смогу. Мы с мужем приглашены на день рожденья, он за мной заедет. Мне очень жаль, честное слово. Мне хотелось побыть с тобой, – с нескрываемой досадой произнесла я.
Боже, как он переменился в лице! Но надо отдать должное его самообладанию.
– Опять в «Сим – сим» идете? – как можно равнодушнее произнес он, но изобразить хладнокровие ему не удалось.
– Нет, не в «Сим-сим». К друзьям домой.
– Опять все друзья соберутся? Опять напьешься?
– Ну, ты же знаешь, я у тебя неисправимый алкоголик, – я тоже пыталась выдержать определенную ноту диалога.
– А завтра болеть будешь?
– Традиционно.
– Много не пей. А завтра мы увидимся? Я буду скучать… – Он выглядел несчастным.
– Не знаю, посмотрим. Если получится. Я позвоню тебе.
– Я буду с нетерпением ждать твоего звонка. Как я ненавижу эти выходные! Постарайся позвонить. Может, тебе удастся вырваться хоть ненадолго…
Магомед
А на самом деле в тот день у меня было назначено свидание с Магомедом. Мой спаситель, закономерно обстоятельствам, стал тоже моим любовником. По дороге к нему я как раз занялась анализом наших с ним отношений. Не знаю, какое я чувство к нему испытываю, знаю только две вещи.
Во-первых, у нас с ним изначально так сложилось, что он мне как друг, и я ему полностью доверяю. Он – мой личный психоаналитик, я ему могу рассказать все, что угодно. То, чем я не могу поделиться ни с одним человеком. Есть вещи, которые подругам не расскажешь, не потому что не доверяешь, а просто потому, что они могут неправильно понять по своему мироощущению, не от злобы, не от зависти. У них нет того безоценочного принятия человека, как у специалиста. Мужу тоже многое не расскажешь, хотя иногда тебя может переполнять такое, что хочется немедленно все выплеснуть, разгрузиться. И вообще, Магомед для меня действительно пророк, посланный Всевышним, чтобы поддерживать в трудные минуты.
Во-вторых, мы с ним болеем одной болезнью – гиперсексуальностью. Он женат, у него еще есть любовница, но, тем не менее, каждая наша встреча потрясающа. И мне с ним так просто и легко, как ни с кем другим. У нас с ним равное семейное положение, у него тоже двое детей, и он прекрасный отец, и я полагаю, прекрасный муж. О его любовных отношениях на стороне жена даже не догадывается. Он этого не допустит никогда. Мне с ним безумно интересно. Мы с ним обсуждаем множество различных вопросов. Иногда наши отношения напоминают мне сугубо деловые, профессиональные. За время нашего знакомства я, в прошлом влюбчивая, не влюбилась в него почему-то. Но, тем не менее, я смело могу рассчитывать на его симпатию, знаю, что я ему нравлюсь. Хотя любовных слов он мне никогда не говорил, а лишь галантные комплименты.
Иногда наши с Магомедом отношения напоминают мне ту мою мечту о «французской» любви, где умопомрачительный секс, взаимная симпатия и никаких взаимных обязательств. Лишь за малым недостатком: Магомед в некоторых моментах очень сдержан. Например, после любви он так долго и испытывающе на меня смотрит, будто в чем-то сомневается. В его глазах в такие минуты можно прочитать смешанные чувства восхищения и недоверия, будто он не верит своему счастью. Возможно, этим объясняется его сдержанность, он никак не комментирует наш секс. А я, как всякая нормальная женщина, жду теплых слов любви и не понимаю его холодности. Я думаю, что тут играют роль его восточные гены. Однажды я у него спросила:
– Откуда такая сдержанность в словах? Это восточное?
– Восточного во мне только внешность и от прадеда имя, а во всем остальном у меня менталитет российский. Я – москвич в четвертом поколении. Четыре поколения назад моя пра-пра-бабушка вышла замуж за дагестанца, у них родился сын, которого назвали Магомедом и который считался дагестанцем. И оттуда пошло-поехало. Других чистокровных дагестанцев у нас не было. Но, тем не менее, мой отец по паспорту тоже считался дагестанцем, пока паспорта не поменяли. Хотя и отец, и мать мои светловолосые, а я вот в четвертом поколении родился с темными волосами и чертами лица того дагестанского пра-пра-деда. Тут ты, пожалуй, права, гены играют большую роль. И в формировании личности тоже.
– А жена у тебя кто по национальности?
– Я же говорю, женская половина вся русская, все москвички.
– А сына твоего как зовут? И кем он себя считает по национальности? – мной снова овладело любопытство.
– Сына назвали тоже Магомедом. Причем жена так захотела, из-за любви ко мне и моему имени, как она говорит. А насчет национальности пусть сам решает, когда вырастет. Ему пока всего двенадцать.
– У тебя такой маленький сын?
– Зато дочке девятнадцать…
Эти воспоминания и мысли меня занимали до нашей последней встречи. А во время нее в наших отношениях произошла кардинальная перемена…
В этот раз я к нему приехала, чтобы обсудить мои далеко зашедшие отношения с Шереметьевым.
Магомед удивился:
– Ну, что именно тебя беспокоит? Как и где проявился этот душевный дискомфорт, о котором ты говоришь? Может, ты комплексуешь по поводу возраста?
– Да нет, возраст ни при чем. Просто меня тревожит его идея-фикс, – жениться на мне, – вздохнула я.
– Это вопрос серьезный, конечно.
– Очень серьезный. Представь себе, если бы тебя твоя Светочка все время просила на ней жениться. Особенно, если она никогда не была замужем и по уши в тебя влюблена. Вот так бросить семью, детей, жену… Это тяжело. Конечно, с одной стороны, мне очень хорошо с Игорем. Я в него, пожалуй, влюблена. И знаю, что он от меня без ума. Не скрою, мне льстит, что такой молодой, умный, успешный, к тому же красивый мужчина добивается моей любви. Мне очень приятны и его ухаживания, мне, как любой нормальной женщине, очень приятно слышать слова любви. Все это, конечно, замечательно. Но, Маг, ты же понимаешь, что я не могу так круто поменять свою жизнь, как он хочет. Выйти за него замуж, родить ему ребенка.
– А что такого? – вновь удивился он. – Ты ведь еще способна родить, осчастливила бы бедного парня.
– Ты, наверно, шутишь! – возмутилась я. – Мне нужен серьезный совет. Маг, я не знаю, что делать. Мне жалко его, молодого, ему бы жениться, родить ребенка. Я иногда чувствую себя эгоисткой и испытываю даже угрызения совести по этому поводу.
– Глупости! – махнул Магомед рукой. – Ты прекрасно знаешь, что в его любви к тебе нет твоей вины. И что мы не отвечаем за чувства, которые испытываем. Чувства не подвластны нам. Почему люди обычно расстаются? Потому что один из них, а иногда оба, уже не испытывают той страсти, которая их когда-то держала друг подле друга. Например, мы можем обсудить какую-нибудь ситуацию из нашей жизни, если хочешь.
– Хочу. Мне нужно понять, дойти до сути. И мне нужно знать механизм действия психики в тех или иных ситуациях на жизненном примере. Давай разберем какую-нибудь ситуацию из моей жизни, чтобы я все осознала и могла воспользоваться знанием в своих консультациях.
– Предлагай любую, – сказал мой пророк великодушно.
– Может, мы обсудим предательство моего некогда бывшего любовника?
– Которого ты считала мужчиной твоей мечты? Давай для начала разберем, что такое для тебя предательство?
Я не задумалась ни на секунду.
– Человек, очень близкий мне, которого я любила и от которого ожидала определенного поведения, повел себя вопреки моим ожиданиям, причиняя мне боль. Он бросил меня, причем, молча. Это что, не предательство?
Магомед улыбнулся.
– Послушай себя со стороны. Представь себе: то, что ты сейчас произнесла, сказала твоя клиентка. Теперь подумай, как бы ты ей ответила?
– Если человек, вольно или невольно, отказался соответствовать вашим ожиданиям, то вправе ли вы рассматривать это как предательство? Не переоценили ли вы свою значимость? Может, у вас любовь была односторонняя, или вы идеализировали его? А может, вы отреклись от здравого смысла и трезвого взгляда на жизнь, в которой нам никто ничего не должен? – сказав все это, я задумалась. И, пожалуй, почувствовала облегчение, будто на меня снизошло прозрение. – Да, пожалуй, Маг, ты прав. Никто никого не должен любить. Он же не виноват, что у него прошли те чувства, которые он ко мне испытывал, чувства, которые его держали возле меня.
– Не возле тебя, а с тобой. Ты что, хочешь сказать, что я возле тебя, а не с тобой? – шутливо поддел он меня.
– Да я не так выразилась. В общем, идея мне предельно ясна.
– И какие ты выводы сделала из обсуждаемой ситуации? Озвучь, пожалуйста, мне интересно.
– Во-первых, всегда надо помнить, что мы все несовершенны, что человек слаб, и он может предать, то есть не соответствовать нашим ожиданиям, – задумчиво начала я. – Отсюда вывод: надо уметь прощать. Во-вторых, сменить свои ожидания на более реалистические. И, в-третьих, пожалуй, обязательно нужно учитывать интересы другого человека и наше значение в его системе ценностей. Это я его любила, а он, может, вообще ко мне никаких чувств не испытывал, или это все были мои фантазии, желания…
– Умничка ты моя! – воскликнул он. – Ну что, разобрались с твоим предательством? А какие могут быть причины предательства, будем обсуждать?
– Давай я попробую, можно?
– Конечно! Только у меня к тебе предложение: давай ляжем в постель, если ты не торопишься и не против.
Мы сидели у него в кабинете за столом. Время было уже не рабочее, но еще не позднее. Его секретарша ушла, как только я появилась. Это уже не первый раз. Сегодня днем она позвонила мне на работу и сказала:
– Магомед Магомедович просил позвонить вам и спросить, не могли ли вы к нему подъехать сегодня к пяти часам. У него свободное время.
Меня Магомед Магомедович таким образом вызывал на семинары повышения квалификации, где он занимался со мной лично. Магомед делал себе алиби перед женой, перед любовницей и перед руководством. Этот звонок секретарем регистрируется.
А когда я пришла, секретарь, женщина пенсионного возраста, улыбнулась так, будто догадывалась, что мои с ее шефом отношения не заканчиваются сугубо профессиональными, но, тем не менее, это не ее дело, и сказала:
– Магомед Магомедович ждет вас, передайте ему, что я уже ушла. Приятного вам вечера.
И нет никакой опасности, что нас кто-нибудь застукает: ни его жена, ни его любовница, ни кто-либо еще.
– С удовольствием. Я уж думала, не дождусь сегодня такого предложения, – поддела я его в его же духе.
Мы с ним не виделись больше месяца и заметно соскучились друг по другу. Обычно наши свидания начинались с постели, но сегодня я пораньше пришла к нему, было еще рабочее время, так что мало ли, вдруг клиент какой-нибудь нагрянет. И поэтому мы начали с обсуждения моих проблем, для чего мы зачастую встречаемся. Мне повезло как начинающему специалисту – у меня отличный наставник. У него большой опыт работы. Он еще в совковом МГУ учился. И стаж работы у него более десяти лет.
– Маг, я хотела бы с тобой поговорить и о муже, можно?
– Конечно, дорогая моя. А что, с ним тоже проблемы?
– В том то и дело, что нет, слава богу. И я имела в виду не своего мужа. Я хотела бы обсудить с тобой вопрос об измене. Почему люди изменяют, в частности, я.
– Опять самокопанием занимаешься? Это хорошо. Значит, совершенствуешься как личность.
Кабинет у Магомеда был большой, просторный и светлый. А сбоку – незаметная дверь, которая вела в крохотную комнату, очень уютную по-домашнему. Магомед, когда работа накапливалась, практически жил здесь, засиживался допоздна, а потом мог остаться в этой уютной комнатенке. Там у него стоял очень компактный и удобный диван, небольшой столик, холодильник и даже небольшой шкафчик для посуды и для вещей. Тут же был санузел с душевой кабинкой. Все условия для жизни.
Сегодня эта комната мне показалась нежилой, она блестела неестественной чистотой и полным порядком. Ею давно не пользовались. Возможно, Светы у него давно не было…
– Света две недели назад уехала в Ростов к родным, – как телепат сказал мне Магомед. – Кофе будешь?
– Нет, не хочу.
Честно говоря, мне не терпелось оказаться в постели в его объятиях. Рядом с Магомедом мне постоянно хотелось этого. И он этого тоже хотел. Нас тянуло друг к другу магнитом.
Потом мы лежали, обнявшись, и наслаждались ощущениями голых тел. И он спросил:
– А ты когда заметила свою сексуальность? Она тебе не мешала в жизни?
– Пожалуй, в пубертатный период и заметила. И она мне не мешала никогда. Замуж я вышла рано, в семнадцать лет, и муж у меня соответствовал моим сексуальным запросам. Наоборот, вот когда после стресса я потеряла сексуальное желание, у меня и начались проблемы. Во-первых, муж, у которого с потенцией и сексуальными запросами все было нормально, просто не узнавал меня и не понимал. Во-вторых, мне было как-то дискомфортно от того, что я стала другой. А у тебя как?
– А я свою гиперсексуальность обнаружил очень рано, – признался Магомед. – И, честно говоря, очень ее боялся. Еще в школе, в классе, ребята, спокойно могли обсуждать девчонок, у кого какая грудь или попа, а я так от этого возбуждался, что молча уходил от таких тем. Боялся обнаружить свое необычное состояние.
– А сейчас как? У меня, например, такое до сих пор. Я не могу ни с кем спокойно говорить на интимные темы, возбуждаюсь и очень хочу быстренько заняться сексом. Вот и сейчас, например, очень хочу тебя опять. Я маньячка, да?
– Ты как две капли воды похожа на меня. Пока мы говорим, я уже опять тебя хочу. Мы с тобой оба маньяки. И мне с тобой так хорошо, как никогда ни с кем не было. Мне казалось, что среди женщин не бывает таких как ты, что только мужчины могут быть маньяками. Я считаю, что полжизни потерял, потому что у меня не было тебя. Понимаешь, у меня с женщинами всегда одинаково: я всегда хотел, я всегда просил, а они только делали одолжение. Даже жена моя, с которой я много лет прожил, не понимает меня, считает, что мы в таком возрасте, когда занятие любовью должно быть только раз в неделю. И мне до встречи с тобой казалось, что так хотеть, как ты меня, не может ни одна женщина.
Тут мы достигли пика своих обоюдных желаний и погрузились в нирвану…
– А о чем ты хотела поговорить? – спросил он после.
– Уже не тот настрой. Поговорим как-нибудь в другой раз.
– А когда у нас будет другой раз?
– Когда ты меня вызовешь на семинар.
– Я могу завтра вызвать, сумеешь? – он пристально глянул на меня.
– Не знаю. Вызови, а там посмотрим.
– Ты просто прелесть, маленькая моя!
– Если сорокалетнюю женщину зовут маленькой, – это любовь.
Это была лишь кокетливая фраза, безобидная по своей сути, незначительный элемент флирта. Но моего сексуального партнера как прорвало.
– Полностью с тобой согласен. Я на самом деле боюсь с тобой часто встречаться. Боюсь привязаться, ты мне с каждым разом все ближе и ближе, все роднее и роднее. Я завидую твоему мужу, который всю жизнь прожил с таким кладом, как ты, не зная горя ни в постели, ни в любви. Я завидую твоему молодому ученому, которому есть что тебе предложить и просить тебя стать его женой. Я до смерти завидую тому неудачнику, который тебя бросил, которого ты считаешь мужчиной своей мечты.
– Какой же он неудачник, если он бросил меня, а не я его? – рассмеявшись, спросила я.
– Не перебивай меня, прошу тебя! Он самый настоящий неудачник, потому что нельзя бросать женщину, которая тебя любит. Если он не понимает таких вещей, он просто дурак по жизни. Впрочем, дело не в нем. Дело во мне. В отличие от них всех, я просто люблю, хочу и молча жду своей очереди, когда ты сможешь мне уделить время.
Высказав все это, он поднялся, достал сигареты и закурил, стоя у подоконника. Я растерялась, не зная, как это воспринимать. Все было так неожиданно, так не похоже на спокойного, всегда уравновешенного Мага.
– Маг, миленький, что с тобой? Я же пошутила насчет любви.
– А я нет. Извини, может, это немного не в той манере, я вообще-то очень влюбчив. Я влюбляюсь, страдаю, переживаю, а потом проходит время – все нормально. Я перегораю. Но во всех женщинах обычно я разочаровываюсь после первой постели.
– А как же твоя Света?
– Подожди! Не перебивай меня, пожалуйста. Мне надо высказаться. В тебя я влюбился в тот же день, когда мы сидели в маршрутке. А после секса со мной что-то произошло… Я до сих пор не могу определить, что это со мной. У меня такого никогда не было. Я вижу, как ты искренне хочешь любви, как и я, и столько же, сколько я. Ты ни разу не притворилась или не сказала, что больше не хочешь. Меня в тот день это просто шокировало. Я решил подождать, проанализировать. Сначала отнес это к твоему артистизму, думал, что ты искусно притворяешься. Затем, после нескольких наших встреч, увидел, что ты на самом деле очень искренна, и тогда понял, что пропал. С тех пор я потерял покой. Я не могу толком работать, не могу есть, пить, спать. Я все время думаю о тебе, все время хочу тебя, я просто жить без тебя не могу! Но не говорил тебе об этом до сих пор, потому что надеялся, что все пройдет. А сегодня утром я проснулся с мыслью, что обязательно должен увидеть тебя, иначе сойду с ума.
Он замолчал. Я тоже молча сидела, не зная, как поступить, что сказать. Я в нем узнавала прежнюю себя, когда я тоже была очень влюбчивой. Маг повернулся ко мне, подошел к постели, присел и посмотрел в упор. Таким серьезным я его никогда, пожалуй, не видела.
– Напугал я тебя, моя маленькая? – спросил он нежно.
– Нет, просто я не ожидала, честно говоря. Ты до сих пор всегда держался сдержанно, никогда не произносил слова любви… Я просто не ожидала такого длинного монолога. Ты говорил, а я вспоминала себя. Я тоже была очень влюбчива. Говорю «была», потому что после «Склифа» до сих пор не могу разобраться в себе. Не могу понять, что я чувствую к мужу, что – к Игорю, какие чувства испытываю к тебе. Нет, мне не плохо, это однозначно. Но и утверждать, что я кого-то люблю, кроме моих детей, я не могу. Или после стресса я потеряла способность чувствовать? Может, я эмоциональная уродка? У меня эмоциональная тупость после той несчастной любви? Или защитная реакция по отношению к мужчинам? Не знаю. Наверное, я просто боюсь опять полюбить мужчину, привязаться, а потом быть брошенной и опять испытать тяжелую душевную боль.
– Извини, после «Склифа», ты сказала? Или я что-то упустил?
– Маг, я никому об этом не рассказывала. Я тогда чуть было не отравилась, меня в «Склифе» еле откачали.
– Ты даже такое пережила, моя маленькая… Это из-за мужчины твоей мечты?
Я кивнула.
– Расскажи про него.
– Честно говоря, сейчас даже не знаю, зачем я это делала. Просто мне в тот момент было невыносимо плохо без него. Наверное, любила по-настоящему. А вот рассказать про него нечего. Был какой-то человек, практически никакой, и имя ему, по большому счету, никто.
– Не надо так говорить. Если ты до сих пор вспоминаешь о нем с такой горечью, с такой обидой, значит, ты еще любишь его. Во всяком случае, неравнодушна к нему. А мудрая китайская философия учит: «Всякий человек заключает в себе целый мир…
– …И это имманентное его свойство и трансцендентное качество», – продолжила я, вспомнив, как нас в университете пытался в том убедить почти каждый преподаватель. – Люблю я его до сих пор или нет, мне трудно судить. Я просто очень любвеобильна по натуре, поэтому все возможно. Во всяком случае, я о нем вспоминаю реже, безболезненно. А забыть до сих пор не могу, потому что думаю, это мой «незавершенный гештальт» в жизни.
– Эффект незавершенных действий?
– Да, да, именно это я и хотела сказать.
– Верно, незавершенные действия в подсознании человека остаются навсегда, – улыбнулся он.
– Маг, что-то я утомилась… И время уже позднее, – пробормотала я.
– Извини, это я тебя утомил. Подожди, я сейчас тебя отвезу.
Всю дорогу мы ехали молча. Я смотрела на него, наблюдала, как он ведет машину, и меня снова охватило желание… Не доезжая до моего дома, он вдруг затормозил, посмотрел на меня, и мы, как по мановению волшебной палочки, начали жадно целоваться. У нас даже не было терпения отъехать подальше от посторонних глаз. Благо, было темно, на дороге машин мало, и мы прямо в автомобиле, подхлестываемые опасностью быть увиденными, невзирая ни на что, напали друг на друга.
Под скудным освещением ночной уличной лампы я наблюдала за его лицом. За те минуты, что мы занимались любовью, пока я, почти потеряв сознание, не откинулась назад, на его лице отразилась тысяча чувств, близких к настоящему экстазу.
– Родная моя, я хочу, чтобы ты всегда была моей… Я не хочу тебя ни с кем делить, – шептал он мне прерывисто, крепко обнимая меня.
– Маг, ты великолепен, как никто другой! Мне с тобой очень хорошо. Но сейчас мне пора домой. Отпусти меня, пожалуйста.
– Да, да, конечно, – вежливо сказал он, расслабляя руки.
– Давай не будем целоваться, – сказала я, прощаясь, боясь, как бы опять не появилось неугасимое желание, с которым мы не справимся.
– Да, а то нам никогда больше не расстаться… Но я подъеду поближе к твоему дому.
– Не надо, я пройдусь. Пока!
И я вышла из машины и побежала, не понимая, что бегу от себя, от своих желаний, в которых, как Маг, долго не могла признаться даже самой себе…
Сон
Стояли теплые осенние деньки. Будто подтверждая глобальное потепление, весь сентябрь был сухим, теплым, иногда даже жарким. Когда это в Москве в сентябре воздух прогревался до двадцати? За всю свою двадцатипятилетнюю московскую жизнь я такого не помню.
То ли из-за такой теплой осени, то ли оттого, что дети незаметно повзрослели, наша семья стала собираться дома только к десяти вечера. И моя задача состояла в том, чтобы к приходу домочадцев оказаться дома, подогреть или приготовить ужин, чтобы дети, приходя домой, видели улыбающуюся маму, а муж, соответственно, – хорошую хозяйку.
Сегодня день особенный. Неожиданное признание Магомеда меня выбило из колеи. Я бежала домой и все еще мысленно витала в облаках. Проходя мимо продуктового магазина, я со значительным усилием воли опустилась на землю. «Я об этом подумаю потом, как-нибудь на досуге, а сейчас надо возвращаться в любимую семью», – промелькнуло у меня в голове. Не успела я осознать эту мысль, подоспела другая: «Любовь приходит и уходит, а кушать хочется всегда». Я улыбнулась своим мыслям, заходя в магазин.
Готовить я люблю. Не признаю никакие полуфабрикаты. Даже пельмени готовлю сама. Один раз в месяц выделяю день специально для кулинарных фантазий и готовлю полуфабрикаты. Куплю хорошего мяса, сама накручу, добавлю специй. Вот тебе и фарш домашний. Тесто намешу, раскатаю тонкой пластинкой, налеплю домашних пельменей великое множество – и в морозилку. Надолго хватает. Люблю с тестом возиться. А какая тоненькая у меня лапша домашняя! А с каким удовольствием я готовлю узбекский плов! А казахские манты! Но, к сожалению, у меня нет времени на каждодневные кулинарные изыски. Вот сегодня, например. Заходя в магазин, я мысленно спланировала, что мне приготовить на сегодняшний ужин, а заодно на завтрашний обед, да на скорую руку. Купила я большую охлажденную курицу. «Одной пулей убью сразу двух зайцев». Окорочка и грудка для второго, приготовлю жаркое. А с остальной частью курицы – из лапок, крылышек, шейки, спинки, да еще добавив морковку и головку луковицы, сварю бульон, и на нем приготовлю домашнюю лапшу. Лапша собственного производства у меня есть, заранее заготовленная, просушенная.
Времени было в обрез. На все про все около часа. Но к возвращению семейства у меня все было уже готово.
Первым пришел Дениска. Не успев войти в квартиру, из прихожей он прокричал, как в детстве:
– Hi, mum! I’m home. I love you.
– Привет, любовь моя.
– Как же вкусно пахнет, мамуль! Что у нас сегодня на ужин?
Не успела я ему выйти навстречу, он уже успел скрыться в ванной. Зато в прихожей появились отец с дочкой, будто вместе были.
– Мампуся, ты что, нас ждешь, не отходя от двери? – прокомментировал мой благоверный. Затем повел носом, принюхался: – У-у-у, как вкусно пахнет. Чем нас потчевать будешь, хозяюшка?
– Привет, мам! Чур, я первая в ванную, – сказала Маша папе.
– После Дениски, – уточнила я, подходя к ней вплотную. Мы с дочкой обнялись, поцеловались, а папа обнял нас обеих и сказал:
– Девочки, не дайте помереть мужику с голоду! Покормите скорее, спасите жизнь, не бесцельно прожитую.
Ужинали они, как правило, втроем. Дети, растущий организм которых требовал много калорий, и отец, которому тоже были необходимы калории: он работал у нас, как вол, не зная ни выходных, ни отпусков. А я себе могла позволить лишь стакан кефира, и то не всегда. Я себя давно приучила к ограничениям в яствах после шести вечера. Мне это жизненно необходимо, я всегда должна быть в физической форме, иначе перестану себя уважать. Тем более, теперь, когда возраст перевалил за бальзаковский.
Для поддержания формы мы с мужем два раза в неделю посещаем бассейн. Причем ходим на первый сеанс, к семи утра. А после бассейна разъезжаемся каждый на свою работу. С утра, получая такой мощный заряд энергии, мы целый день чувствуем прилив сил.
Сегодня был одним из таких дней. Заряженная с утра энергией, я, несмотря на длительный рабочий день и на свидание с Магомедом, которое состояло из двух частей, – из супервизорства и личной, – до сих пор оставалась трудоспособной.
И тут раздался телефонный звонок. Хотя время еще было не поздним, я интуитивно почувствовала тревогу. На дисплее высветился номер домашнего телефона наших друзей. Подняв трубку, я услышала тревожный голос Альбины:
– Алин, привет, как у вас дела?
– У нас-то все хорошо, а как у вас?
– У нас проблемы с Ромкой. Ты не могла бы нам помочь? Я имею в виду сеансы психотерапии.
– Я, конечно, попробую. Но что у вас случилось?
Тут в трубку я услышала, как она всхлипнула и подавленным голосом начала рассказывать:
– Понимаешь, какое дело, Ромка у нас случайно придавил Ксюшку диваном, и насмерть. – Голос у нее сорвался. Чтобы дать ей передышку, я стала задавать наводящие вопросы:
– Насколько я помню, Ксюша – это ваше животное, маленькая норка, да?
– Да.
– Альбина, возьми себя в руки, не плачь. Я понимаю, жалко, вы к ней привязались, полюбили, она стала членом семьи, но нельзя же убиваться так по этому поводу! Что теперь поделаешь, ну, случилось это, уже ничего не изменить.
Надо принять все как факт. Лучше расскажи, когда это случилось, как Ромка?
– Это случилось вчера вечером. Я была на работе, мне со слезами звонит дочь и, обвиняя брата, рассказывает обо всем.
– А кто еще в этом обвинил Ромку?
– Ну, папа тоже на него наорал.
– А ты?
– Тоже было дело…
– И теперь Ромка мучается угрызениями совести?
– Да.
– Во-первых, это нормально. Произошло несчастье на его глазах, да еще с его участием, и это не может пройти незаметно. Переживания обязательно будут, это нормально, я повторяю. Во-вторых, взрослые не совсем правильно повели себя в этой ситуации, но это тоже нормально, пусть их тоже не мучают угрызения совести. Потому что для взрослых этот случай – тоже не рядовой, и мы не знаем, как обычно правильно вести себя в таких ситуациях. Согласись, не каждый день погибают у нас на глазах наши питомцы. Тут и жалость, и безысходность, оттого и такое поведение, и даже некоторая агрессия по отношению к ребенку. Теперь ваша задача состоит в том, чтобы убедить ребенка, что он не виноват. Что каждый мог быть на его месте, что это он случайно.
– Хорошо, мы так и делаем, но он сильно переживает. Может, ты приедешь, поговоришь с ним?
– Я завтра после работы заеду к вам и поговорю с ним. Только вы к нему не относитесь как к пострадавшему, не опекайте его сильно, чтобы он себя не почувствовал таким ущербным, несчастным. Пусть все идет в обычном ритме жизни.
– Как скажете, доктор, – сказала она, уже улыбаясь. – Завтра мы ждем тебя. Пока.
– Пока. До встречи.
Повесив трубку, я подумала, что если она к концу разговора способна шутить, это уже хорошо. Но сама ситуация меня немного расстроила. Ксюшка была такой всеми любимый сорванец. Во-первых, очень красивая, ее было приятно взять на руки и погладить, несмотря на то, что она могла довольно ощутимо укусить. Во-вторых, я не раз становилась свидетелем всеобщей любви к питомцу, когда в семье все разговоры сводились к ее персоне, если так можно сказать о животном. И было искренне жаль норку.
Во время ужина мы с семьей поговорили о горе наших друзей, повспоминали шкодные выходки питомца.
И перед сном я, почти засыпая, почему-то невольно опять вспомнила Ксюшку, потом, ни к месту, – Магомедовские внезапные откровения, которые я убрала в дальний ящик и собиралась анализировать позже, как-нибудь на досуге… И мне от всего этого стало немного тоскливо, и на этой не совсем оптимистичной ноте я заснула.
Но мне приснился сон немного другого плана. Мне снилось, будто я на свадьбе, где я – невеста, и выхожу замуж за собственного мужа. Оказывается, он год назад со мной развелся и теперь хочет опять на мне жениться. Действие происходит у его родителей, в деревне. И столы стоят в ряд, и народ сидит, готовый праздновать. В какой-то момент я думаю, почему я не в белом свадебном платье. И тут же сама себе отвечаю, как это обычно бывает во сне, что в нашем возрасте не выходят замуж в белых платьях и в фате.
А дальше я стою в одной из комнат большого отцовского дома и почему-то за барной стойкой, как в ресторане, рядом со мной двое каких-то мужчин, с которыми я кокетничаю, флиртую с двумя одновременно, и нам всем хорошо. И я еще шучу в своей манере: вот откроется сейчас эта дверь, зайдет мой Баев и, видя такую сцену, передумает на мне жениться еще раз. Но, видимо, муж не зашел, не застукал, так сказать, меня на месте преступления, потому что в следующую минуту я себя вижу в красивом вечернем платье под ручку с мужем, будто мы уже на ритуале бракосочетания.
Сон настолько меня впечатлил, что я, проснувшись, еще долго пребывала во сне. Потом поделилась с мужем:
– Представляешь, Баев, я видела во сне собственную свадьбу, будто выхожу замуж.
– А жених кто?
– Жених ты. Будто ты год назад со мной развелся, а теперь решил опять жениться.
Я все это рассказывала весело, упуская только эпизод, где я во сне флиртовала с двумя мужчинами подряд, чтобы не вызвать в нем ревность. Но моего веселого настроения муж не разделял. Он очень серьезно сказал:
– Плохой сон. К потере одного из супругов. Посмотри в соннике, если не веришь. – Сказав это, он уже собрался уходить на работу. Я подбежала к нему и традиционно стала с ним целоваться, как это у нас принято. Мы поцеловались, затем он на меня посмотрел какими-то хитрыми глазами и, улыбаясь, спросил полушутя: – Прощаешься?
– Не пугай меня, – лишь успела я ему бросить вслед.
Потом достала сонники, которых у нас несколько штук.
Это муж у меня увлекается. И стала читать. Действительно во всех сонниках подряд свадьба трактовалась, как потеря одного из супругов, потеря близкого, печаль и тому подобное. В общем, ничего утешительного. Но я помню откуда-то, что сны плохо трактовать нельзя. Что таким образом мы просто программируем себе плохое. Надо обязательно отыскать хорошую трактовку. И я стала искать в сонниках слова «невеста», «жених», «женитьба». Наконец-то, обнаружив пару фраз, утешительных для себя, я быстро собралась и поехала на работу, занимаясь по дороге аутотренингом, чтобы изжить весь негатив от сна.
По дороге я невольно вспоминала, как муж пошутил, спрашивая: «Прощаешься?» – и меня охватывало чувство неоправданного беспокойства. И я, забыв все профессиональные психотехники, невольно начинала просто молиться Богу, прося Его спасти и сохранить нас всех. Я даже мысленно не могла себе позволить потерять мужа, самого дорогого в моей жизни человека. Не говоря уж о детях. Семья – это самое дорогое, что у меня есть. Вот в таких печальных мыслях я добралась до работы.
Придя, я ушла с головой в чужие проблемы и не заметила, как пролетела первая половина дня. Ближе к обеду, немного разгрузившись, я невольно вспомнила свой сон и, обеспокоенная, решила позвонить домой. У дочери сегодня был свободный, библиотечный день. По голосу дочери стало понятно, что с ней полный порядок. Затем позвонила сыну на сотовый, но его телефон был отключен или находился вне зоны действия сети. Но Денис сейчас не в метро, он должен быть на занятиях. А, может, он отключил телефон? Но зачем? Он обычно его никогда не отключал. Меня стали одолевать тревожные мысли. Но растревожиться я не успела, пришлось опять сконцентрироваться на работе.
Уже в обеденный перерыв наконец-то дозвонилась до сына, который сидел на лекции и не смог мне ответить. Вместо этого у нас началась смс-переписка:
– Сижу на лекции, не могу ответить, что хотела?
– Просто хотела узнать, сынуль, все ли у тебя нормально. Почему долго не могла к тебе дозвониться?
– Это я случайно телефон отключил. Сам недавно обнаружил. Не переживай, мамуль, у меня все нормально. Целую.
После переписки с сыном я немного успокоилась и по инерции мужу отправила смс-сообщение:
– Все еще переживаю по поводу сна. Как ты там?
– Не дождешься.
Ответ был дерзким, хамским, но в то же время вселяющим надежду на продолжение семейного счастья. Так что я решила не обижаться и не зацикливаться на грубом ответе мужа. Тем более в этот момент ко мне в кабинет зашел до боли родной мой Шереметьев со словами приветствия:
– Привет, любовь моя…