Султан проснулся в отвратительном расположении духа. Голова была тяжелой, словно вчера поработала боксерской грушей, а плечо, простреленное три годя назад, ныло, как перед сильной грозой. Султан повернулся на бок, накрылся с головой одеялом и попытался снова заснуть.

Не получилось. Странное ощущение не давало успокоиться. Сердце металось в грудной клетке в ритме лезгинки, и каждый удар его тяжело отдавался в затылке.

А все проклятый сон! Бывает такое: привидится какой-то бред, а потом думаешь — а что это было?

Бред — очень правильное слово для описания ночных видений. Яркий такой, сочный, въевшийся в память как ржавчина в железо.

Только представьте: два чиновника из Администрации Президента самым беспардонным образом пробрались в султановский сон и устроили там странное представление. Первый — тот самый Добрый-Пролёткин, что хитро убедил согласиться на бестолковый план водворения Рудакова в места не столь отдаленные. А второй… несколько раз мелькал на встречах с Загорским. Длинный такой, худощавый, лицо как высушенное… фамилию никак не удавалось вспомнить.

Добрый-Пролёткин предстал в облике жизнерадостного Ходжи Насреддина — в чалме, старом халате, подпоясанном почему-то прозрачной пластиковой веревкой, и дырявых сапогах. Немец оказался одет в черкеску, бурку и папаху — ну вылитый абрек! Особенно глаза — черные, мрачные и грозные, как горные перевалы.

И завела эта парочка разговор, смысл которого был непонятен. Туман туманный. Ходжа Насреддин стал яростно утверждать, что не каждому дано понять доброе или злое событие происходит, ибо только Всевышний может знать причины и последствия. Абрек же очень хладнокровно и рассудительно возражал, что события не несут в себе добра и зла, и эта категория применима только к человеку.

Потом оба отвлеклись от спора и принялись убеждать Султана посмотреть в себя и сделать правильный выбор. Причем убеждения были столь назойливыми, что короткий на расправу Султан два раза просил их замолчать, а потом, не выдержав, попытался сунуть Доброму-Пролёткину справа в челюсть. Тем более что после фокусов с Рудаковым руки так и чесались. Однако советник оказался неожиданно проворным — он ловко увернулся и, даже не посмотрев на Султана, продолжил разговор с немцем-абреком.

Султан еще пару раз попытался достать наглого советника, но быстро успокоился — не баран же он, в конце концов, чтобы драться со сновидениями!

Одним словом, пришлось до самого утра смотреть на этот балаган, а потом проснуться невыспавшимся и злым, с твердым намерением найти советников и как следует с ними разобраться. Хотя… не простые эти ребята. И дело даже не в их шефе Загорском — у Султана было чутье настоящего охотника, и он сразу понимал, с каким зверем предстоит схватиться. А тут, похоже, звери серьезные.

Он наскоро оделся и спустился на первый этаж. Там уже ждали начальник охраны Асланбек и шустрый таджик по имени Файзулло. В московском доме Султана женщины не появлялись никогда, и Файзулло, которого все звали просто Таджиком, исполнял работу личного камердинера, повара, домоправителя и доверенного курьера. Впрочем, основные его способности лежали в области кулинарии. Знаете ли вы, каким бывает таджикский плов, истекающий ароматным курдючным жиром и благоухающий дразнящими обоняние специями? А жареные в масле пирожки-самбуса с рубленой бараниной? Да, в конце концов, простой лаваш с хрустящей корочкой и воздушной белоснежной мякотью! Истинное волшебство!

Файзулло, словно предчувствуя появление хозяина, с поклоном подал поднос с единственным стаканом янтарного чая, собранного на самой высокогорной плантации Цейлона. Султан обладал тонким вкусом и умел ценить качество. Он соглашался с мнением знатоков, что лучшие чайные сорта произрастают в Китае, но считал, что китайцы по природе своей не умеют делать черный чай, оставаясь приверженцами зеленого. А на Шри-Ланке научились делать именно настоящий черный напиток…

Султан осушил стакан, опустился в кресло, угрюмо посмотрел на Асланбека, хотел что-то сказать, но сильно закашлялся. Кашель вцепился колючими когтями в горло и стал выкручивать легкие, словно мокрую тряпку. Султан согнался пополам, пытаясь вздохнуть, но загустевший воздух липкими комками выплевывался из груди.

Облегчение пришло внезапно: колючая хватка исчезла, Султан сделал глубокий вдох, отстранил подскочившего Файзулло, откинулся на спинку кресла и вытер проступившие слезы.

Асланбек все это время сохранял абсолютное спокойствие.

— Может, тебе отдохнуть?

Он произнес эти слова безучастным тоном, подчеркивая, что не заметил султановской слабости. Таджик, услышавший, что начался деловой разговор, тихо выскользнул из комнаты.

Султан несколько секунд поразмышлял, ощущая сильнейшее желание вернуться в спальню и не вставать до вечера, но все же ответил:

— Все нормально. У тебя что?

Асланбек понимающе кивнул:

— Шахиев в Москве?

— Ибрагим?

— Он самый.

— Та-ак… он что, закрыл вопрос с ФСБ?

— Полностью. Есть информация, — Асланбек понизил голос, — он договорился по Новороссийску.

Султан со злостью стукнул кулаком по подлокотнику:

— Ах, собака! Ты уверен?

— Это моя работа, — с достоинством ответил Асланбек.

— Прости, брат, — поторопился Султан, почувствовав, что сказал лишнее, — с кем он встречается?

— С первым.

— С самим?

— Да.

Султан шумно вздохнул. Это плохо. Шахиев два года добивался встречи, но всякий раз получал решительный отказ: президент однозначно ставил на Султана. Но, похоже, времена изменились. Ибрагим сумел договориться по Новороссийску и теперь идет к президенту. Новороссийск — это, конечно, плохо, придется искать новые маршруты отправки нефти, но в общем — не опасно. А вот шахиевские договоренности наверху могут иметь печальные последствия. Двоим волкам на Кавказе не жить. Значит, посчитали, что выдохся Султан? Ослаб, волю потерял, про честь забыл? Ладно.

— Значит так, — решительно сказал Султан, — срочно ко мне Ахмеда. С журналистом вопрос надо закрывать. Больше тянуть нельзя.

Асланбек не сдвинулся с места.

— Никаких проблем. Рано утром звонил, сказал, что готов. Просился на встречу.

— Так что же ты молчал?! С этого начинать надо было! Сюда его!

Султан от возбуждения вскочил с кресла и прошелся по комнате.

Асланбек также поднялся и тихо произнес:

— Как скажешь, хозяин. Только… не нравится мне все это.

Когда начальник охраны вышел из комнаты, Султан вдруг осознал, что тот первый раз в жизни назвал его «хозяином».

* * *

При появлении Ахмеда Султан поднялся из-за стола, и, широко расставив руки, пошел навстречу.

— Слава Аллаху, ты оказался настоящим мужчиной!

Султан обнял гостя, и заметив, как тот вздрогнул, участливо спросил:

— Что с тобой?

Он отступил на шаг и только сейчас заметил, что грудь Ахмеда под рубашкой туго перетянута бинтами.

— Тебя же вроде по голове ударили, нет?

Ахмед улыбнулся неожиданно кротко:

— Если Аллах хочет испытать, то посылает много бед… Поскользнулся на лестнице и сломал два ребра.

— Ай-ай-ай! — сокрушенно покачал головой Султан. — Беда какая… ну, ты садись, дорогой, кушай… Эй, Таджик!

Файзулло ловко, как фокусник, выложил на тарелку несколько кусков дымящегося мяса, полил густым чесночным соусом и наполнил высокий стакан ледяным айраном. Ахмед с благодарностью кивнул, сел за стол, подцепил вилкой баранину, отправил в рот и зажмурил глаза от удовольствия.

— Очень вкусно. Спасибо, почтенный! — он поклонился таджику, прижав ладонь к сердцу.

Султан внимательно оглядел гостя.

— Ахмед… с тобой все в порядке?

— Все очень хорошо! Никогда так не было!

— Что же, я рад. Мне передали, что ты решил исправить ошибку?

— Да, конечно! — с энтузиазмом ответил Ахмед.

— Молодец! — Султан перегнулся через стол и похлопал его по плечу. — Отец тобой бы гордился. Поверь, ты не пожалеешь. Еще будешь вспоминать этот день!

— Я знаю.

— Кушай, кушай, — Султан пододвинул миску с салатом, — тебе витамины нужны.

— Спасибо.

Ахмед положил себе салата и принялся есть, всем видом показывая, как ему вкусно.

В это время дверь открылась, и в комнату вошел маленький серьезный мальчик. Султан расцвел и расплылся в улыбке.

— Салам аллейкум, — сказал мальчик.

— Валлейкум ассалам, — отозвался Султан и поцеловал его в лоб.

Мальчик подошел к Ахмеду и протянул руку.

— Хасан.

Ахмед привстал и пожал крохотную ладошку.

— Ахмед.

— Как дела, Ахмед, как здоровье, как дома? — спросил мальчик.

— Слава Аллаху, все хорошо.

Султан подозвал мальчика, обнял его и тихо сказал:

— Хасанчик, оставь нас, мы с Ахмедом поговорим о делах, потом позовем тебя.

— Можно я к лошадке пойду?

— Можно. Таджик, отведи Хасана в конюшню.

— Я сам, — воскликнул мальчик и выбежал из комнаты.

Файзулло сразу же выскочил за ним.

— Растет мальчишка, — проводив глазами сына, сказал Султан.

— Слава Аллаху, — отозвался Ахмед.

— У тебя же еще нет детей?

— Нет.

— Ничего, будут. Сделаешь дело, поедешь на отдых. А мы тебя женим. Такую красавицу найдем!

— Спасибо.

— Да, да, — рассеянно сказал Султан, — красавица-жена и много детей… а скажи, почему ты сразу не соглашался? Не стесняйся говорить правду. Ты не привык к крови?

— Не совсем. Но это уже не важно. Я много думал, и решил, что должен сделать.

— Это очень хорошо! Человек всегда должен думать, прежде чем принять решение! Ты мне нравишься больше и больше.

И тут Султан почувствовал, что говорит неискренне. На самом деле ему очень не понравился Ахмед. Кроткая улыбка и ласковые глаза никак не вязались с внешностью не брившегося неделю борца. Для человека, каждую минуту ожидающего удара из-за угла, любое несоответствие вызывает сомнения. Султан оставался в живых потому, что на сомнения реагировал всегда одним-единственным способом, и очень похоже, что ближайшее будущее не сулило Ахмеду ничего хорошего. Но, к счастью для себя, гость сказал спокойно и убедительно:

— У меня было слишком много свободного времени. А это располагает к глупым мыслям. Знаешь, что я понял, Султан?

— Что? — резко переспросил Султан.

— Что я — плохой человек. И маленький. А ты — великий. Настолько, что не знаю равных тебе. Но мне стало интересно, считаешь ли ты себя хорошим человеком? Я решил, что исполню свой долг, но, прошу, расскажи, что думаешь о себе?

Лесть подействовала, словно стакан холодной воды в жаркий день. Султан расслабился и благосклонно сказал:

— Да, мысли глупые. Зачем тебе это надо?

— Понимаешь, то, что предстоит совершить мне — великий грех…

Султан пренебрежительно махнул рукой:

— Какой грех? Оставь…

— Нет-нет, — заторопился Ахмед, — я вовсе не иду на попятную. Человек — существо грешное. Что скажут о нас люди… не сейчас, через сто лет? Хорошие мы или плохие? Теперь я рядом с тобой, а о тебе говорить будут во все времена. Ты сам думал об этом?

— Вон оно что, — протянул Султан, — а ты не так прост. Правильные вещи говоришь. Хорошо спрашиваешь. Ладно, я отвечу. Ты знаешь, кто такой Гарун Ар Рашид?

— Да, конечно. Великий халиф.

— Великий? Ну-ну. Мне в детстве бабка рассказывала о нем сказки, а потом отец объяснил, что да как. Я, когда был в Египте, специально заезжал в Александрию, разыскал там старые книги и много чего прочитал…

Заметив удивленное выражение на лице Ахмеда, Султан усмехнулся:

— Ты думаешь, Султан умеет только стрелять и резать? Я, брат, читал больше книг, чем ты видел. Так-то. Но, слушай…

Рассказ Султана о Великом Халифе Гаруне Ар Рашиде

Блистательный и непобедимый Гарун Ар Рашид, пятый халиф Баглада из династии Абиссидов молча взирал на людей, стоящих на коленях и уткнувшихся лицами в землю. Говорил Джафар. Несмотря на молодость, голос великого визиря звучал слабо и глухо, и разобрать слова можно было, только напрягая слух.

— Доводил ли до вас глашатай волю Великого халифа?

Человек в толстом, несмотря на теплый вечер, и очень грязном халате, низко опустил голову, касаясь лбом земли, и не произносил ни слова.

— Я повторяю, — начал Джафар, но тут человек на коленях вдруг сказал четко и ясно:

— Мир тебе, о, правитель правоверных, милость Всевышнего и благодать его!

Джафар в изумлении оглянулся на повелителя, а тот подался вперед, нахмурился и ответил:

— И тебе, незнакомец, милость Всевышнего и благодать его.

Великий визирь в совершенстве владел искусством определять настроение халифа по тончайшим оттенкам его голоса. Воистину, хороший слух для придворного иногда означает сохранение головы на плечах. Теперь именно слух подсказывал Джафару, что повелитель пребывает в страшном гневе, и книга жизни несчастного, дерзнувшего заговорить с ним, вот-вот закроется навсегда. Хотя, судьба незнакомца и так была незавидной — нарушители воли халифа долго не жили.

— Ты посмел обратиться ко мне словами сунны, и я обязан был ответить, — негромко сказал Гарун Ар Рашид, но опытное ухо придворного явственно слышало приближающиеся раскаты могучей грозы, — как дерзнул ты, ничтожный, говорить с халифом без приказа и разрешения?

Но незнакомец, по всей видимости, был лишен спасительной чуткости, поскольку ответил, не выказывая страха и трепета:

— Пожелание мира повелителю — это долг каждого подданного, а если подданный удостоится счастья лицезреть повелителя, то, поистине, он обязан высказать пожелание, и счастье это стоит любого наказания!

На некоторое время воцарилась тишина, которую опять нарушил дерзкий незнакомец:

— К тому же, у меня есть веская причина не опасаться на свою жизнь…

— Какая же? — не удержался халиф.

— Повелитель правоверных попросил у Всевышнего милости для меня, ничтожного. А это значит, что сам повелитель уже одарил меня своей милостью и помиловал! Чего же мне страшиться?

Джафар невольно посмотрел на верного стража халифа — могучего Масрура, неподвижно стоявшего за спиной незнакомца. Масрур внушал ужас едва ли не больший, чем сам Гарун Ар Рашид, собственноручно свершая суд над преступниками. Легкий, почти незаметный знак — и широкое лезвие клинка, выкованного в Дамаске лучшими мастерами, вылетало из ножен…

Но на этот раз все пошло иначе. Халиф рассмеялся и милостиво произнес:

— Ты сумел развеселить меня. Ты не похож на крестьянина. Кто ты?

— Я не крестьянин, — ответил незнакомец, — мои вещи… их забрали.

Гарун Ар Рашид кивнул, и двое слуг стремглав подбежали к груде сваленных на земле вещей, выудили оттуда большую сумку с длинной лямкой, поднесли и вытряхнули содержимое к ногам халифа.

— Дичь? Две утки, насаженные на одну стрелу! Прекрасный выстрел! Как тебя зовут?

— Муса ибн Идрис.

— Значит, Муса… Ты — искусный охотник, верно?

— Великий халиф видит суть вещей.

— Муса ибн Идрис, ты производишь впечатление человека умного. Как же ты осмелился нарушить мое повеление не появляться на улице после захода солнца? Вчера на всех площадях глашатаи объявили, что за это полагается смерть посредством отделения головы от тела. Тебе не нужна голова?

— Да позволит Великий халиф сказать слово в свое оправдание, но я неделю был на охоте, вернулся только сегодня и тотчас же был схвачен стражниками… Я не мог знать о воле халифа!

— Стало быть, — задумчиво произнес Гарун Ар Рашид, — ты невиновен… Но повеление халифа нарушено. Это плохо. Что ты сам думаешь об этом?

— Сказано: «Долгота власти обеспечивается справедливостью». Я прошу у Всевышнего долгого правления Великого халифа. К тому же, как не Великому халифу знать, что такое справедливость, ибо назван он этим именем.

Гарун Ар Рашид громко рассмеялся:

— У тебя хорошо подвешен язык, Муса ибн Идрис. Ты ученый?

— О нет! Ученым может назваться только тот, кто исправно посещал школы и университеты. Я всего лишь беседовал с мудрыми людьми из числа ученых.

— Похоже, ты встречал достойных мудрецов… Спрошу по-другому: ты сведущ в науках?

— О каких науках спрашивает Великий халиф? Во всех науках сведущ лишь Всевышний.

— Расскажи, что тебе известно о Писании Всевышнего?

— Да простит Великий халиф своего раба, но о каком именно Писании идет речь? Волей Всевышнего нам было ниспослано несколько Писаний, а мне посчастливилось изучать книгу пророка Мусы, книгу Инджил, которое упорствующие в заблуждении христиане именуют Евангелием, и, конечно же, Святой Коран.

— Хорошо, — воскликнул Гарун Ар Рашид и вскочил на ноги с низкой скамейки, устланной расшитыми золотом мягчайшими подушками, — я желаю говорить с тобой, Муса ибн Идрис! Следуй за мной!

Джафар, Масрур, стражники и слуги склонились в глубоком поклоне, а Муса ибн Идрис поднялся и прошел за халифом в маленькую комнату. Масрур задернул портьеру и, скрестив руки, встал на входе.

Плотная ткань задерживала звук, и великий визирь, хоть и напрягал слух, не смог разобрать слов.

Беседа продолжалась долго и прервалась призывом муэдзина к вечернему намазу. Халиф с задумчивым видом вышел из комнаты, и опытный взгляд Джафара сразу же уловил необычную красноту глаз, свидетельствующую о том, что слова собеседника тронули повелителя до слез.

Словно подтверждая догадку визиря, халиф воскликнул:

— Воистину, велика мудрость этого человека! Если бы он написал книгу, где повторил слова, сказанные мне, то польза для правоверных была бы неисчислима!

Джафар подумал, что сейчас Гарун Ар Рашид, по своему обыкновению, осыплет Мусу ибн Идриса благодеяниями, но халиф подозвал Масрура, кивнул в сторону прикрытого портьерой входа в комнаты, где оставался его недавний собеседник, и негромко сказал:

— Отрубить ему голову.

* * *

Султан перегнулся через стол, внимательно заглянул в глаза Ахмеду, словно пытаясь прочесть потаенные мысли, и спросил громким шепотом:

— Ты знаешь, почему халиф приказал казнить Мусу?

— Нет, — ответил Ахмед.

Султан вернулся на место и сказал уже обычным голосом:

— Когда отец впервые рассказал эту историю, мне было четыре года. И я расплакался. Почему? За что? Муса — прекрасный человек, мудрый, талантливый, и, главное — он не виновен! Не мог он знать об указе халифа! Неужели великий Гарун Ар Рашид — просто жестокий тиран? Жестокий до бессмысленности?

— И что же на самом деле?

— Ответ на этот вопрос я нашел, прочитав много книг, названия которых ничего тебе не скажут, — заявил Султан с некоторым самодовольством, — знаешь, что происходило в это время?

— Нет.

— Это только в сказках Халифат процветал. Все не так просто. Гарун Ар Рашид был окружен врагами. Бунты возникали в Египте, Сирии, Тунисе, да что там — чуть ли не во всех городах имелись очаги смуты. И проявить малейшую слабость — значило дать шанс врагам и вселить сомнение в сердца подданных. Жалость и власть — вещи несовместные. Высшая справедливость означает сохранение и укрепление власти правителем — это благо для всех. Остальное — не важно. И спустя века, кто скажет плохо о Гаруне Ар Рашиде? Хотя, по правде, трудно его назвать великим правителем… Но это — другая история. Кому важна истина, если люди хотят слушать красивые сказки?

— Я все понял, — кивнул Ахмед, — ты думаешь, что потомки будут считать нас хорошими людьми. Это так?

— Конечно.

— А то, что на твоих руках кровь единоверцев?

— Гарун Ар Рашид убил мусульман едва ли не больше, чем неверных. Того же Джафара по его приказу удавили в тюрьме. И что? Мнение нескольких умников, читающих старые книги, ничего не изменит. Да и зачем?

Ахмед несколько минут пребывал в задумчивости, потом, словно внезапно проснувшись, глубоко вздохнул, огляделся по сторонам и решительно сказал:

— Спасибо тебе, Султан. Спасибо.

Голос его изменился до неузнаваемости, казалось, что говорит тяжело больной человек, с великим трудом произносящий слова.

— За что? — резко спросил Султан.

— Ты развеял мои последние сомнения. Прощай.

Ахмед щелкнул в кармане выключателем. Электрический импульс от аккумулятора передался к детонатору, вставленному в двухкилограммовый кусок пластида. Под тугими бинтами на груди Ахмеда пряталась смерть. Он успел увидеть, как маленький таджик Файзулло прикрыл телом вернувшегося из конюшни Хасанчика, и как возникли прямо в воздухе полные гнева глаза львенка Рычалки.

Погас свет, и Ахмеда залили потоки черного пламени.