Вот так. Меня просто хотят купить. Я вспомнила всех своих родных, друзей и знакомых, я перебрала их в памяти и поняла, что даже если сложить в общий котел все деньги, которые они нажили за свою жизнь, это все равно будет несравнимо меньше, чем состояние одной-единственной Эльспет Нордофф.

Но, кроме денег, был и еще один момент – моя виза истекала через несколько дней. Эрик не постеснялся напомнить мне, что это «туристическая виза», а она дает лишь право на пребывание в Америке в течение трех месяцев, без права работать.

– А мы с тобой познакомились при каких обстоятельствах? – напомнил он, гнусаво растягивая конец фразы. – Когда ты работала, дорогуша, так-то. Мне достаточно сделать всего один звонок куда следует.

– Ах ты сволочь, – прошипела я в трубку, – да я скажу им, что работала на тебя!

– Что ты говоришь? И где же твой контракт? – полюбопытствовал Эрик. – Как ты думаешь, Лиз, кому они поверят на слово – подозрительной иммигрантке или представителю богатейшей семьи Нордоффов?

Я понимала, что он прав, и даже если я попытаюсь рыпаться в такой ситуации, ничего хорошего из этого не выйдет.

– Ты самый настоящий… ты ненасытный… ты хапуга! – выпалила наконец я, заменяя этим словом куда более емкий эпитет, крутившийся на языке.

– А что бы ты сделала, реши твои родители оставить семейное состояние собачьему приюту?

– Была бы рада, что могу честно исполнить их предсмертную волю, – сказала я, чувствуя, что права и снова могу говорить с высоко поднятой головой.

– Не думаю, что ты смогла бы так поступить; в любом случае наш спор теряет смысл, если учесть, что тебе досталась бы какая-то мелочь. Но я-то говорю про сто миллионов долларов, Лиза! На эти деньги можно снять голливудский блокбастер! Да на них всю вашу Англию можно купить! Но если эти деньги попадут в лапки кумушек из благотворительного комитета, те еще до конца года спустят их, потому что станут отправлять группы искусствоведов в Тоскану для исследований и реставрационных работ. Я же потратил бы эту сумму на создание современного шедевра мирового масштаба!

– Да неужели? – хмыкнула я.

Я стояла посреди модной кухни от Версаче – вульгарной, кричащей о роскоши хозяев, сплошь в позолоте. Боже мой, у Эрика в доме даже полотенца от Версаче, вы только представьте! Просто денег у него больше, чем ума. Он из той породы людей, что спускают целое состояние на ерунду, а я должна помогать ему в этом? Не дождется.

Но тут я услышала нечто такое, что заставило меня всерьез призадуматься.

– Помнишь, по дороге из Санта-Барбары мы говорили об экранизации романа Толстого «Воскресение»? – сказал он. – Помнишь, я говорил, что понадобится целое состояние, если я буду снимать лучших звезд в этом фильме, чтобы люди действительно пошли его смотреть? Ну так вот, Лиза: сто миллионов долларов – именно та сумма, которую я имел в виду. И я хочу, чтобы ты знала: я прошу тебя помочь мне не ради того, чтобы потом все наследство спустить на «Версаче».

Он что, читает мои мысли?

– Послушай, я прошу тебя помочь мне для того, чтобы этот фильм был снят и остался в истории для будущих поколений. Разве это – не цель жизни: экранизировать книгу, в которой речь идет главным образом о борьбе за самые основные права человека?

– Эрик, я…

– Ты будешь играть в нем главную роль.

Это был нокаут.

– О боже, я не могу… Эрик, дай мне подумать хотя бы один день.

Итак, Эрик изложил мне даже не одну, а три вполне убедительные причины, по которым я должна была остаться и выйти за него замуж в ближайшее воскресенье. Если я не соглашусь, лечение Брэнди будет прервано, меня депортируют из страны, а величайший кинопроект XXI века сузится до реставрации одной-единственной картины XVI века в Тоскане. Но что выиграю лично я, если соглашусь принять его условия? Конечно, можно подписать контракт, но Эрик со своими адвокатами, разумеется, так составит его, что денежки по контракту я смогу получить только тогда, когда он сам захочет, и ровно столько, сколько он сам решит. Насчет этого у меня иллюзий не было. Что же касается его обещания снять меня в главной роли в «Воскресении», то он уже обещал однажды, что поможет мне с карьерой – один звонок Эда Строссера. И что же, позвонил мне Рыжий Эд? Дудки. Эрик обещает, что я стану гражданкой Америки. Но надо ли мне это?

Одно было совершенно ясно: замуж я не хочу. Во всяком случае, не за Эрика Нордоффа.

Потому что если вдруг… да, что мне делать, если вдруг Ричард поймет, что Дженнифер – стерва и дура, и решит разыскать меня, чтобы мы снова были вместе? Вдруг он приедет за мной и сделает мне предложение? Что я скажу ему тогда: «Извини, дорогой, но я тут уже ненароком вышла замуж»? Как я смогу объяснить ему это?

Эрик дал мне время подумать – двадцать четыре часа.

Кто хочет выйти замуж за миллионера?

В той игре, когда не знаешь ответа, есть последний шанс – «звонок другу».

«Здравствуйте, это Мэри и Билл. Нас сейчас нет дома…»

«Добрый день, с вами говорит Брайан Корен. Меня сейчас нет на работе, но…»

«Привет, с вами говорит автоответчик Симы Пэтел…»

«Оставьте сообщение для Колина и Салли Джордан после звукового сигнала…»

Боже, я и сама не знаю, зачем позвонила Колину и что бы я ему сказала, окажись он дома. Тем вечером мне так и не удалось ни до кого дозвониться – ни до родственников, ни до друзей, ни до знакомых. Я уж даже подумала, а не позвонить ли мне своей бывшей начальнице, Мэд Гарриет, и не спросить ли ее, как бы она поступила на моем месте. Но эта мадам из древнего аристократического рода, где все браки совершались только с целью увеличить и приумножить состояние. Так что ее выбор в данном случае был бы очевиден. Конечно, она посоветует мне принять предложение Эрика.

Я положила трубку и замерла. Потом снова сняла ее и быстро набрала первые несколько цифр домашнего номера, чтобы услышать голос мамы или папы…

– Лиза! – требовательно донеслось в этот момент из спальни. Эльспет позвала меня, как всегда, вовремя. – Иди сюда, мне нужно обсудить с тобой, какие цветы мы поставим в холле в день свадьбы.

На следующее утро я высадила Эльспет у входа для амбулаторных больных в клинике Святого Экспедитора. Я предложила ей пойти вместе, но старуха опять сказала, что легче переносит осмотр, когда она одна. Я не хотела ей навязываться. Честно говоря, мне было чем заняться. Время шло, Эрик ждал моего ответа, а я все еще не решила, как мне поступить.

К тому же я устала от Эльспет. Никогда в жизни не приходилось мне так много времени проводить с человеком, от которого нельзя отойти ни на шаг. Разве что однажды, когда соседка в Солихалле попросила меня присмотреть за ее детьми. Детей было двое: Шону два года, Кристоферу – пять. Я на одну минуту оставила их одних поиграть в песочнице, чтобы сходить в туалет, а когда я вернулась, Шон сидел на крыше сарая, а Кристофер уже чебурахнулся оттуда головой вниз и лежал плашмя на земле. Оказалось, он хотел показать младшему брату, как действуют настоящие рейнджеры. Вот тогда я и пообещала себе, что своих детей у меня никогда не будет.

Ухаживая за Эльспет, я только убеждалась в своей правоте. И то, что она разыгрывала мученицу, не могло меня не раздражать, хоть я и чувствовала себя виноватой. Вы, разумеется, понимаете, о чем я. Мученики и страдалицы – это особый тип людей; они отказываются от вашей помощи и считают себя при этом очень добродетельными. Но дело в том, что им не столько нужна помощь, сколько нужно поджать сухонькие губки и демонстративно продолжить свой путь, преодолевая боль и трудности. Нет, дело не в получении помощи, а в том, сколько раз в день мученики напомнят вам, как они от нее отказались и от чего им вообще приходится отказываться. Может, этим людям и не нужно, чтобы за ними ухаживали, но им просто необходимо, чтобы их слушали. Им нужна аудитория, и важнее для них ничего нет.

И вот теперь Эльспет хочет, чтобы я вышла замуж за ее сына. Ну что ей, спрашивается, не жилось спокойно? И почему бы старухе спокойно не умереть, зная, что мы поженимся в ближайшем будущем? Почему надо обязательно увидеть это своими глазами? Разве не достаточно было убедиться в том, что Эрик – не голубой?

Когда Эльспет скрылась за дверьми клиники, я быстренько припарковала «мерседес» Эрика («машинка на каждый день», как он его называл; «машинка» стоила больше, чем дом моих родителей) и кинулась к Брэнди. С ней, хотя она тоже была больна и страдала, я общалась с несравнимо большим удовольствием.

– Как жизнь? Как свекровь? – спросила подруга, как только я вошла.

– Получает полное медицинское обслуживание на самом высоком уровне, – сказала я. – Только что подбросила ее до клиники, и она отправилась не то на анализы, не то на процедуры. Во всяком случае, старуха заявила, что пробудет здесь весь день. Я предлагала побыть с ней, но она сказала, что ей проще одной. Решила пойти без сопровождающих. А потом ныла всю дорогу, как одиноко целый день сидеть в очередях в больнице. Так что я снова предложила составить ей компанию. И она снова отказалась. И снова принялась ныть. И так далее, и так далее… Я изо всех сил стараюсь понять ее и пожалеть. Чувствую себя просто стервой: я же вижу, как тяжело тебе приходится, а она проходит через то же самое, только ее никто не может вылечить. Все, что могут сделать врачи, это облегчить ее муки перед смертью. А я… – Я уронила голову на руки.

– Ничего, не расстраивайся, – заговорила Брэнди. – Болезнь никого не красит, а уж рак тем более. Тут у нас есть одна больная – лежит через две палаты от меня, – так и хочется сделать ей смертельную инъекцию, до того по-скотски она ведет себя с персоналом.

– Я просто хотела, чтобы Эльспет была счастлива перед смертью, а она… – Я не выдержала и разрыдалась. – Брэнди, ты не представляешь, она хочет, чтобы мы с Эриком поженились!

– Не плачь! Я знаю, она думает, что вы помолвлены, – сказала Брэнди.

– Ничего ты еще не знаешь, – всхлипнула я, – она хочет, чтобы мы поженились в это воскресенье!

И я рассказала подруге, как все это было, во всех жестоких деталях и с кровожадными подробностями: настойчивое желание Эльспет, чтобы мы поженились прежде, чем она умрет; наследство; проблемы с визой; обещанные мне деньги и роль – короче, подкуп.

– А мне кажется, я уже видела фильм с таким названием. Ну точно, видела – с Арнольдом Шварценеггером.

– Да нет, Эрик собирается ставить фильм по Толстому, – протянула я. – Нет, ну что, ну что мне делать?

Брэнди пожала плечами. А потом сказала:

– Знаешь, а для тебя это было бы не так уж и плохо. Если ты выйдешь замуж за Эрика, то получишь грин-карту и сможешь работать официально.

– Знаю, но…

– И может быть, он даже сдержит слово и даст тебе роль в этом фильме – как его там, «Воскресный…»?

– «Воскресение».

– И деньги он тебе заплатит, это уж точно. Не сомневаюсь, что Эрик обезопасит себя всякими там юридическими документами и предварительными соглашениями, но раз уж он платит тебе пять тысяч баксов в день только за то, чтобы нянчиться с его матушкой, значит, за то, чтобы ты побыла его женой, он готов заплатить больше. Хотя бы в два раза.

– Знаю…

– Ты могла бы не тратить эти деньги, а снять собственное кино. Может быть, мы даже занялись бы этим вместе. Когда я поправлюсь, а? Вообще, можно было бы снять кино про меня.

Я улыбнулась, вспомнив, что говорил мне Джо. «Если бы про нас снять кино…»

– Да, вот это было бы классно, – согласилась я.

– И у этого фильма обязательно будет хороший конец. Знаешь, что я тебе скажу, подруга? Соглашайся. Что тебе терять?

Мне показалось, сила гравитации в комнате удвоилась. Тяжелый груз этих слов просто придавил меня к полу. Что мне терять?

– Брэнди, я знаю, ты скажешь, что это глупости, но я просто не могу не думать о том, что, стоит мне только выйти замуж за Эрика, мой настоящий любимый примчится за мной на белом коне и предложит руку и сердце. И что я ему скажу? «Э… я в общем-то не против, только вот я как-то того… уже замужем»?

– Вот делов-то! Разведешься, – отмахнулась Брэнди.

– Да, но вот как бы ты себя чувствовала, если бы влюбилась в человека, а тут вдруг оказалось, что он женат? Ведь согласись, в этом случае тебе будет не важно, являлось ли это просто деловым соглашением, тебе будет плевать на то, что муж и жена даже голыми-то друг друга ни разу не видели. Просто почувствуешь боль, что сказки уже не будет. Сказки, где выйти замуж – это значит начать новую, ни на что другое не похожую жизнь. Я хочу дать согласие на брак один раз, одному человеку, окончательно и бесповоротно.

– Лиза, в наше время сказки так и так не будет. У всех, кто старше двадцати одного года, уже есть прошлое, и в этом прошлом есть что-то, о чем они жалеют и не хотят вспоминать. Если прямо после свадьбы с Эриком Нордоффом ты встретишь свою настоящую любовь, для вас не будет иметь значения, замужем ты или нет. Ты просто подашь на развод, а любимый подождет немного, пока ты снова не станешь свободна. Вот и все.

Я кивнула. Брэнди все говорила правильно, но убедить меня ей не удалось. Мы с Ричардом как-то никогда не обсуждали, с кем мы встречались до того, как полюбили друг друга. Да, мы не были девственниками, но я интуитивно чувствовала, что Ричард не хочет знать, где и с кем я овладела некоторыми знаниями и навыками.

– А вот и Джо! – просияла Брэнди.

В дверях стоял Джо. В руках у него был букет светло-розовых роз.

– Ну зачем ты их купил? – упрекнула его Брэнди. – К чему такие траты?

– Я их не покупал. Это новый поклонник Аталанты прислал ей штук двести сегодня утром. Она сказала, чтобы я отнес букет тебе – мы все желаем, чтобы операция прошла успешно.

Я посмотрела на розы, и мне вдруг стало так тошно, ну просто сил нет! Эльспет тоже заказала такие розы на свадьбу. «Для нашей английской розочки», – сказала она.

– Плохо выглядишь, – сказал мне Джо, – совсем укатала тебя старушка?

– Лиза выходит замуж! – объявила Брэнди.

– Да не торопи ты меня, – отмахнулась я, – еще ничего не решено. Я знаю, вы оба возненавидите меня за это, но я не могу выйти замуж ни за кого, кроме Ричарда. Даже понарошку. Я все еще верю, что Ричард захочет вернуть меня.

Брэнди и Джо тревожно переглянулись.

– Я понимаю, что, если откажусь выйти замуж за Эрика, это поставит под угрозу лечение Брэнди. Я понимаю, что мне придется уехать из страны, чтобы Эрик не сдал меня иммиграционным службам. Но я просто не могу согласиться на эту свадьбу. Поймите меня! Я знаю одно: мы с Ричардом созданы друг для друга. Может быть, пройдет полгода. Может быть, много лет. Но я не хочу быть замужем, когда Ричард вернется ко мне.

– А что если он сам уже женился? – спросил Джо.

Мне захотелось заткнуть уши.

– У меня предчувствие, – продолжала я упавшим голосом, – он снится мне каждую ночь. Брэнди, помнишь, ты же сама нагадала мне на картах Таро, что мы снова будем вместе.

Джо взял меня за руки и заставил посмотреть на него, чтобы я сосредоточилась наконец и послушала, что он говорит.

– Лиза, сегодня утром я получил письмо от Симы по электронной почте. В пятницу она встретила в баре Дженнифер. Сима пишет, что у Дженнифер появилось кольцо.

* * *

У меня подкосились ноги. Я сползла на пол – точно так же было, когда Ричард признался, что бросил меня ради Дженнифер.

– Скажи, что это неправда, – взмолилась я.

– Сима не стала к ней подходить, – продолжал Джо, – но все и так очевидно. Новое кольцо на безымянном пальце левой руки. С бриллиантом, как уверяет Сима.

– Помолвка, ясное дело, – уверенно кивнула Брэнди.

– Но к-как же так? За-зачем? – проговорила я, заикаясь. – Почему он так поступил со мной?

Джо сгреб меня в охапку и прижал к себе. Он держал меня так, пока я не заколотила кулаками по его накладной груди в толстом бюстгальтере.

– Зачем? Зачем? – кричала я. – Как он мог?

– Лиз, что толку теперь убиваться? – резонно заметила Брэнди.

– Да не может он на ней жениться! Этого нельзя допустить! Он любит меня, меня!!!

– Плюнь на него, – сказал Джо. – Теперь уже ничего не поделаешь.

– Я хочу умереть. Я покончу с собой, – решительно заявила я. – Моя жизнь больше не имеет смысла.

Брэнди внимательно посмотрела на меня. Наверное, она уже тогда знала, как мне будет стыдно за эти слова, когда я приду в себя и вспомню эту ужасную и нелепую сцену, которую сама устроила в палате больной подруги накануне операции.

– Давай-ка выйдем на воздух, – предложил мне Джо.

Он заботливо накинул свой пиджак на мои подрагивающие плечи и вывел из палаты. В коридоре нам навстречу попался Скотт Уолкер, который как раз совершал обход пациентов.

– Лиз? – обратился он ко мне, но Джо легонько подтолкнул меня, и мы пролетели мимо, словно подозреваемые, выпущенные на свободу из зала суда.

– Все в порядке, – бросил Джо на ходу, – мы просто идем в сад подышать воздухом.

Мы вышли из здания и присели на скамеечку. Перед нами был сад из кактусов. Его создавали те же люди, которые занимались дизайном великолепных садов музея Поля Гетти. Кактусовый сад – строгий, с видом на Тихий океан – был задуман как самое живописное место в клинике, которое должно поднимать настроение пациентов. Но для того чтобы поднять настроение мне, не хватило бы мощи даже всех четырех двигателей семьсот сорок седьмого «боинга».

Джо просидел со мной полчаса, не сказав ни слова. Что тут можно было сказать? Я думаю, ему было даже досадно, что он вынужден сидеть тут со мной, в то время как Брэнди осталась в палате одна; а ведь завтра утром она будет первым пациентом, которого отправят на операцию. В конце концов он пошел к ней. Я осталась в саду. Но долго сидеть одной мне не пришлось.

– Прекрасный вид, не правда ли? – раздался рядом голос доктора Скотта.

– Да? – Я впервые за все это время подняла голову и посмотрела перед собой мокрыми от слез глазами.

– Смотрите, смотрите, там, на горизонте! Мне кажется, там русалочка!

– Что? – Я шмыгнула носом и прищурилась, вглядываясь вдаль. Разумеется, он пошутил.

– Вы потеряли много жидкости. Хотите, я поставлю вам капельницу, которая восстановит водный баланс в организме?

– Все нормально, – сказала я. – Разве у вас сейчас не обход?

– У меня серьезная пациентка в палате шестьдесят семь. Она находится в состоянии крайнего возбуждения, что очень вредно, и не успокоится, пока я не принесу утешительные новости о ее подруге. Кто умер? – спросил Скотт. – Не Эльспет ли?

– Человек, которого я люблю, женится.

– На вас, надеюсь?

– Я говорю не об Эрике.

– А… Вот как…

– Он женится на другой, бросил меня ради нее. Всего лишь безмозглая красотка с пышным бюстом, модель, которая готова стянуть лифчик по первому требованию, которая с ним только потому, что он – перспективный художник. Она водит его за нос, а он собрался на ней жениться. А я… я не знаю, что будет со мной. Я больше никогда не буду счастлива.

– Облом, – констатировал Скотт. Он протянул мне салфетку. – Возьмите. Высморкайтесь.

Я послушно высморкалась и отдала ему салфетку.

– Спасибо. Так это тот самый парень, от которого вы сбежали в Лос-Анджелес?

Я кивнула. Странно, что он помнит.

– Сколько это уже длится?

– Четыре месяца и три дня, – без труда назвала я точный срок.

– Не так уж и долго, – сказал доктор Скотт и посмотрел куда-то в сторону. – Знаете, разбитое сердце чем-то похоже на сломанную кость. Внешне кажется, что все уже в порядке, но пройдет еще очень много времени, прежде чем перелом действительно срастется и на больном месте появится нарост.

– Что вы пытаетесь мне объяснить? – спросила я.

– Я и сам толком не знаю, – пожал он плечами. – Просто показалось, что вам нужны поддержка и понимание. Видимо, у меня плохо получается говорить о тонких материях. Давайте лучше просто потанцуем.

– Нет музыки, – сухо сказала я.

– Я спою, только улыбнитесь. Хорошо?

– Скотт, я сейчас как-то…

– И… раз-два-три… раз-два-три… – Он потянул меня за руку и попытался закружить в вальсе вокруг кактусов. – Вы так прекрасно танцевали в прошлый раз.

– Извините, – вздохнула я. Я совершенно не могла попасть в ритм. – Сегодня не получается. Не до танцев мне.

Я снова села на скамеечку. Скотт опустился рядом со мной.

– Я все неправильно делаю. Извините, Лиза.

– Ничего, вы старались меня развеселить.

– Послушайте, я хочу, чтобы вы поняли: ваши друзья, там, в палате, переживают за вас. Им совсем не безразлично то, что с вами сейчас происходит. Вы вдали от дома, и, конечно, когда вы получаете новости, подобные той, что получили сегодня, то чувствуете себя покинутой и несчастной. Когда моя невеста заявила, что выходит замуж, я уехал в Биг-Сюр и два дня собирался с мужеством, чтобы броситься в море со скалы. Знаете, почему я этого не сделал?

– В штаны наложили?

Скотт сделал вид, что не услышал.

– Я вгляделся в окружающий мир. Потрясающая картина! Я вдруг понял, что, если брошусь вниз, пройдет, может быть, полгода, и большинство людей забудут обо мне. А если я еще и правильно подгадаю, чтобы, прыгнув, упасть в море, то от меня вообще ничего не останется. Не будет даже тела, которое можно оплакивать. Море сомкнет надо мной свои волны, и все останется как есть. Ничто не изменится в этом мире. А вот если не бросаться вниз, можно уехать домой и увезти с собой воспоминание об этих волнах и скалах. Я понял тогда: даже если я покончу с собой, Лора все равно выйдет замуж за другого и будет счастлива с ним.

– Я не покончу с собой, – прервала я его неуклюжие излияния.

– Вот как? Я рад, – сказал Скотт. – Брэнди будет счастлива.

– Не могли бы вы передать ей, что мне очень стыдно и я прошу прощения за сцену, которую устроила у нее в палате? – попросила я.

– Разумеется.

Скотт кивнул и тут же неловко поднялся, внезапно осознав, что я прошу его уйти.

Он стоял передо мной, решая, видимо, как бы завершить наш разговор, и я подумала: как жаль, что мы не встретились с ним при других обстоятельствах! Он был все так же красив, как тогда, в Санта-Барбаре, когда мы танцевали, выпив шампанского. В своем белом халате он был немного похож на Кэри Гранта, особенно когда потирал ямочку на подбородке – признак того, что нервничает. Сейчас он как раз это и делал.

– Лиза, все, что я хотел вам сказать, – это то, что в жизни бывают моменты, когда кажется, что счастье уже невозможно. Но это не так. Вы еще будете счастливы. Однажды вы заметите чью-то улыбку и вдруг поймете, что, хотя это улыбка уже совершенно другого человека, а не того, кого вы когда-то любили, она нужна вам ничуть не меньше.

– Спасибо, Скотт, я запомню ваши слова.

– Ну что ж… Тогда я, пожалуй… пойду?

– Хорошо. А мне надо к Эльспет. Я сегодня снова привезла ее в клинику и обещала встретить.

– А что случилось?

Передо мной снова был врач.

– Сама толком не знаю. Она не хочет обсуждать это. Просто просила забрать ее попозже и отвезти домой. Но я пойду подожду, посижу с ней, может быть, – решила я. – Моя мама часто ведет себя так же: никогда не говорит мне или Колину, что ее расстроило, только намекает, намекает, а потом так радуется, когда мы сами поймем, что случилось.

– Понятно. Что ж, еще раз передайте ей привет. И скажите, я рад буду встретиться с ней, если нужно. Даже если потребуется просто поговорить.

– Вы можете переквалифицироваться в психоаналитики. Спасибо, – добавила я. – Я чувствую себя гадиной за то, что расплакалась при Брэнди.

– Ничего. Ей полезно подумать о ком-то другом и не зацикливаться на завтрашней операции.

– Все будет хорошо, как вы думаете?

– Ей будет делать операцию лучший хирург клиники.

– Что ж, всего доброго, – сказала я бодрым голосом. – Надеюсь, вы придете на нашу свадьбу в воскресенье.

– В это воскресенье? – изумился Скотт.

Но я уже шла к амбулатории.

– Здравствуйте, не подскажете, где я могу найти Эльспет Нордофф? – спросила я девушку-администратора.

– Кого-кого?

– Нор-дофф.

Я уже привыкла к тому, что в Америке меня частенько не понимают. Это из-за британского акцента. Как-то раз, когда я только-только приехала, я зашла в «Макдоналдс», чтобы купить бутылку воды. Какое там! Пришлось ткнуть пальцем в картинку, чтобы продавщица меня поняла. При этом у нее было такое возмущенное лицо, словно она хотела сказать: «Понаедут тут всякие, а по-английски говорить не умеют». Это я-то!

Итак, девушка-администратор, нахмурившись, второй раз пробегала глазами список больных.

– Нордофф, – повторила я еще раз на всякий случай. – Она должна была прийти еще утром, я сама привезла ее к вам. По предварительной записи. Она должна была провести здесь весь день. Я – ее невестка. Будущая, – уточнила я.

Девушка уже вносила имя Эльспет в компьютер.

– Простите, у нас нет больной с такой фамилией.

– Вы уверены?

– Абсолютно.

Странно, подумала я. Но, с другой стороны, даже хорошо, что у меня есть время посидеть в машине и поплакать. Да и Эльспет, я думаю, все равно будет приятно потом, когда она узнает, что я волновалась за нее и искала.

Я забралась в «мерседес», закрыла все окна, которые, к счастью, были тонированными, и дала волю слезам. Так, мокрая от слез и от жары в запертой машине, я просидела до трех часов, пока Эльспет не показалась в дверях амбулаторного отделения. Я видела, как она вытащила мобильный телефон и стала набирать номер. Через несколько секунд зазвонил мой мобильник, валявшийся на пассажирском сиденье.

– Я освободилась, – сказала Эльспет.

– Я уже жду вас в машине, – ответила я.

Когда она открыла дверцу, то сразу заметила, что я плакала.

– Лиза, не надо так убиваться, – сказала она, – врач говорит, уж до свадьбы-то я всяко дотяну. Да и после еще немного успею на вас порадоваться.

– Я заходила, хотела посидеть с вами, но администратор не нашла вашего имени в списке пациентов.

Я посмотрела на Эльспет. В машине было очень жарко, и я заметила, что у нее даже лоб покраснел.

– Ну, должно быть, девушка просто выполнила мою просьбу, – пояснила она. – Я предупредила ее утром, чтобы ко мне никого не пускали. Так и сказала – никаких посетителей.

– Я же ваша будущая невестка. Неужели и мне нельзя?

Эльспет взяла меня за руку и легонько сжала ее.

– Ты хороший человечек, Лиза.

– Что сказал врач на этот раз? – спросила я. – Не хотите со мной поделиться?

Эльспет приподняла очки и устало потерла переносицу.

– Не сейчас, дорогая. У меня был трудный день, я переутомилась.

Всю дорогу до Малибу мы молчали, а едва вошли в дом, Эльспет тут же отправилась спать.

Я пошла в сад, нашла Пикассо и уселась неподалеку от него, глядя, как садится солнце. В кои-то веки мерзкая птица, кажется, почувствовала мое настроение и ни разу не нарушила тишину и величественность заката своим противным криком, от которого обычно закладывало уши.

Когда сегодня утром Джо сообщил мне о Дженнифер, о том, что они с Ричардом помолвлены, во мне что-то перевернулось. С тех пор прошло не так много времени, но я чувствовала, что я уже не та, что прежде. Мой мир рухнул. Я была как Джульетта, увидевшая Ромео мертвым. От отчаяния у меня опустились руки, и я отдалась на волю судьбе. Нет, я не покончу с собой, но и бороться больше нет смысла. Пусть все идет так, как суждено. Я выйду замуж за Эрика. И это будет хуже физической смерти – это будут похороны любви.