Эльспет в аварии не пострадала. Рентген не показал никаких повреждений. Ни одна, даже самая маленькая, косточка не треснула. Тем не менее, учитывая ее «состояние», я была уверена, что врачи не отпустят ее домой в тот же вечер. Отпустили! Скотт отвез нас домой на своей машине. У него был «вольво». По-моему, здравый выбор для врача – машина, внушающая уверенность в своей надежности. Когда мы наконец добрались до Малибу, я сразу же пошла к себе и легла спать. Скотт заверил меня, что побудет с Эльспет, пока ее не станет клонить в сон. До меня еще некоторое время доносились их приглушенные голоса, но вскоре я отключилась.

Уж не знаю, сколько времени они просидели вечером, но Эльспет проснулась, как обычно, в шесть утра. Кроме того, ей явно не терпелось заняться делом, и о том, чтобы провести день в тишине и покое, не дергая окружающих, не могло быть и речи. Впрочем, к тому моменту, когда прозвонил ее колокольчик, возвещая новый день моей каторги, я и сама уже полчаса как не спала.

Как ни странно, вчерашние события отступили куда-то на задний план и казались теперь чем-то далеким, словно они не имели ко мне отношения. Операция Брэнди, художественная галерея, авария… Я лежала в постели, тупо уставившись на херувимчиков по углам потолка, и чувствовала себя на удивление спокойно. У Брэнди все будет хорошо. Машина? Ну, это не проблема. Починят – и будет как новенькая. Что же касается призрака в галерее… Может быть, Скотт и прав: вполне возможно, Ричард мне просто почудился – с меня станется. Что уж скрывать, когда я узнала о его помолвке, то чуть с ума не сошла, постоянно думала о нем, вспоминала. Так что нет ничего удивительного в том, что галерея оказалась самым подходящим местом для того, чтобы подсознательные страхи и переживания выплеснулись наружу в виде галлюцинации. Надо же было нарисовать себе Ричарда в таком виде! Да он сроду не станет так одеваться! Скорее всего, это был кто-то из местных лос-анджелесских художников в прикиде от Донны Каран. Вот я озадачила беднягу, могу себе представить! Не часто, наверное, встречаясь взглядом с незнакомой девушкой, он видит, как она меняется в лице и с визгом убегает прочь.

– Лиза! – повторно и потому, разумеется, более настойчиво позвала Эльспет.

Я, словно заводная кукла, механически встала, накинула халат и проследовала в ее спальню. Эльспет сидела опершись спиной на подушки и, как всегда в такой позе, напоминала игрушечного пупсика, с той только разницей, что была умудренной жизненным опытом и не такой упитанной. Я в очередной раз подивилась, сколько же силы духа сохранилось у этой смертельно больной женщины. Для человека, побывавшего накануне в автомобильной аварии, она выглядела слишком уж хорошо, а настроению ее я могла только позавидовать.

– Я хочу сделать тебе свадебный подарок, – сказала Эльспет.

– Может быть, стоит подождать возвращения Эрика?

– Нет, этот подарок ждать не может, если, конечно, мы хотим, чтобы он был закончен вовремя – к самому важному дню в твоей жизни.

– Закончен? В каком смысле? Эльспет, признайтесь, что вы задумали?

Довольная собой, Эльспет улыбнулась и торжественно произнесла:

– Я заказала твой парадный портрет. В свое время, после моей помолвки с отцом Эрика, его мать, а уж она-то понимала толк в искусстве и знала лично лучших художников, заказала портрет жениха и невесты самому Кабриолани. Теперь, после смерти отца Эрика, этот портрет стал моим главным достоянием. Не считая, конечно, самого Эрика. Стоит мне взглянуть на эту картину, и я не только вспоминаю прекрасное молодое лицо своего мужа, которое осталось в моей памяти неизменным с тех далеких времен, я вспоминаю и те дни, которые мы провели вместе, пока Кабриолани писал наш портрет. Я вспоминаю, как, позируя, муж по нескольку часов подряд обнимал меня за талию, помню тепло его дыхания, помню, как он шептал мне что-то на ухо, пока художник споласкивал кисть… Я даже помню, о чем мы тогда с ним говорили. Мы говорили о том, как в один прекрасный день, когда у нас будут уже взрослые дети, мы на них «отыграемся» – закажем их свадебный портрет и заставим их и их «половинок» так же мучиться по нескольку дней ради того, чтобы сохранить на всю жизнь не только свадебные фотографии, но и настоящее произведение искусства в память о том замечательном дне.

Выпалив все это на одном дыхании, Эльспет рассмеялась.

– Почти все в жизни, что хоть чего-нибудь стоит, заставляет нас страдать и мучиться, – продолжала она. – Это касается самых разных вещей. Портрет, например. Рождение ребенка… Приходится потерпеть, даже когда тебе прокалывают уши, чтобы потом иметь возможность вдеть в них сережки с первыми в жизни бриллиантами.

Сжав мою руку, Эльспет еще раз улыбнулась и даже подмигнула мне.

– С сегодняшнего дня начинаем позировать. Ну что, ты довольна? Утром привезут твое свадебное платье, и позировать ты сможешь уже в нем. Я-то в свое время позировала в другом платье, ведь жениху не положено видеть наряд невесты до свадьбы. Но раз уж Эрика все равно дома нет и ты будешь позировать одна…

– То есть как это – привезут мое платье? – перебила я. Мне казалось – я даже была в этом уверена, – что свадебное платье я еще не выбирала.

– Я дала твои размеры в мастерскую Альберта Гольдштейна, – радостно сообщила Эльспет. – В свое время он и мне шил свадебное платье, а теперь согласился сделать для тебя его точную копию.

Старушка была просто в восторге. Я же пришла в ужас.

– Ну согласись, Лиза, я здорово все придумала! А главное – какой сюрприз для тебя! Уверена: уж этого ты отрицать не станешь. Если бы ты знала, девочка, как я жду этого дня! Как я о нем мечтала всегда! Скажу тебе по секрету, Лиз, ты даже иногда напоминаешь мне меня саму в те далекие годы, и мне очень хочется сравнить два свадебных портрета: тот, старый, кисти Кабриолани, и этот, который напишет для нас Ричард Адамс.

Ричард Адамс! Это имя, произнесенное вслух, прозвучало как взрыв. Страх, шок, ужас – все эти слова лишь приблизительно и тускло передают мощную волну чувств, которая захлестнула меня в тот момент. Я даже прикрыла рот ладонью, потому что на миг к горлу подкатил тошнотворный ком. Я подлетела к окну – якобы мне понадобилось срочно глотнуть свежего воздуха – и высунула голову на улицу.

– Это тот… – выдавила я, – тот англичанин?

– Угадала, Лиза, именно он, – просияла Эльспет и даже захлопала в ладоши от удовольствия.

Я посмотрела из окна вниз: земля качнулась и бросилась мне навстречу.

– Ты, значит, о нем уже слышала? – продолжала Эльспет, явно не замечая того, что я не в себе. – Вот и отлично. Я впервые заметила этого художника, когда в прошлом году ездила в Лондон. Его работы выставлялись в галерее «Октябрь».

Я тоже хорошо запомнила ту выставку. На вернисаже я умудрилась опрокинуть бокал красного вина на пиджак владельца галереи.

– А вчера в «Арахне» я познакомилась с ним лично.

Услышав эти слова, я вздрогнула.

– У него такая интересная манера письма! Он работает настолько живо и современно, но в то же время сохраняет верность традициям классической живописи.

Эльспет беззастенчиво цитировала краткую аннотацию из каталога, изданного к выставке в галерее «Октябрь», – аннотацию, которую написала я по просьбе Ричарда. Но откуда Эльспет было знать об этом?

– Живопись Ричарда Адамса просто пленила меня, – продолжала Эльспет восторженно, пока я возилась с фрамугой. – Очень многие современные художники, особенно молодые, уделяют слишком большое внимание тому, чтобы любым способом удивить, а еще лучше – шокировать публику. В работах же Ричарда Адамса есть что-то такое, что принадлежит не столько современности, сколько вечности. Он вполне мог бы состояться как художник хоть в шестнадцатом веке, хоть в двадцать шестом. У него есть дар поймать и удержать на холсте человеческие чувства, причем выражает он эти чувства в своих картинах таким образом, что те становятся понятны любому человеку. Этот художник крайне остро воспринимает действительность и умеет отобразить ее в произведении искусства с редкой в наше время пронзительностью и искренностью.

– Да-да, конечно, – не могла не согласиться я.

– Знаешь, Лиза, что во всем этом деле самое странное? Едва лишь я увидела работы Ричарда Адамса, я сразу же сказала себе: «Как только Эрик надумает жениться – закажу портрет его невесты этому художнику». Это решение я приняла, глядя на одну из его картин. Тоже женский портрет. Как ты думаешь, на кого больше всего была похожа та женщина на холсте? Ни за что не догадаешься, Лиза. Она – просто твоя копия!

Ну что тут поделаешь! Ох, не знала Эльспет, что на том портрете была изображена вовсе не похожая на меня девушка, а я сама. Вообще-то я позировала Ричарду для трех картин из тех, что были выставлены в галерее «Октябрь». На двух я была похожа на саму себя скорее внутренне, по общему настроению картины. Третий же портрет, запечатлевший меня у окна нашей квартиры на Тафнелл-парк, был единодушно признан всеми моими знакомыми точной копией Лизы Джордан. Этот портрет был самой большой картиной из всех, что Ричард написал в тот год. Вполне естественно, что он стал своего рода смысловым центром выставки. Более того, репродукция этой картины была помещена на обложке каталога. Того самого каталога, который Эльспет достала из папки, лежавшей на столике у кровати.

– Вот, посмотри, каталог с той выставки, – сообщила она мне. – Ну разве не удивительно? Вы же с этой девушкой просто двойняшки.

Я не видела «Возлюбленную, № 1», как Ричард назвал картину, с тех самых пор, как ее продали одной фирме, занимающейся дизайном интерьеров. В тот момент эти ребята скупали произведения искусства оптом – вроде бы для того, чтобы «напичкать красотой» офис одного коммерческого банка. Ричард еще шутил, что скорее всего его картина висит теперь где-нибудь в туалете для членов правления.

– Да, некоторое сходство есть, – осторожно согласилась я.

– У нее нос, пожалуй, крупнее, чем у тебя, – сказала Эльспет, – но, в общем-то, не в этом дело. По-моему, это больше, чем простое совпадение. А для тебя, согласись, это и вовсе знак судьбы. Надо же было такому случиться, что мое внимание привлекла именно эта картина! А затем оказалось, что у меня появилась очаровательная невестка, как две капли воды похожая на девушку, позировавшую для этого портрета.

– Потрясающе.

Я приложила руку ко лбу. Мозги у меня закипали. Мне было душно, у меня начала кружиться голова. Нужно было срочно выбираться из комнаты Эльспет.

– Ну что, нравится тебе? – спросила Эльспет, ткнув пальцем в репродукцию.

Нравится ли мне портрет? Раньше нравился. Я была в восторге от него, равно как и от каждого мазка, который наносил на холст Ричард, – в каждой его картине, в каждом наброске я видела его любовь ко мне. А то, что на картине я получилась красивее, чем в жизни, я, естественно, списывала на то, что он, влюбленный, видит меня такой. Я готова была позировать ему до потери сознания, даже когда у меня раскалывалась голова и болел живот перед этими делами, когда на лице высыпали прыщи и я выглядела так, словно не спала как минимум месяц. Я верила, что Ричарду удается проникнуть в мою душу, увидеть за несовершенством внешности по-настоящему красивый внутренний мир. Сейчас, впрочем, я уже не смогла бы с уверенностью сказать, что он там видел, когда смотрел на меня. Вполне возможно, что я была для него лишь одним из объектов, которые существуют для того, чтобы как-то сформировать композицию очередной картины. А то, что он превратил меня на картине в красавицу, так это еще ни о чем не говорит. Портрет красивой женщины можно продать быстрее и дороже, чем реалистичное изображение девицы двадцати с лишком лет, страдающей от предменструального синдрома, с прыщами и прочими недостатками.

– Ричард Адамс приедет в половине первого, – сказала Эльспет. – Я обещала ему, что к этому времени ты уже будешь готова. Так что, дорогая, отправляйся в свою комнату и начинай приводить себя в порядок. Прическа, макияж – ты должна быть неотразима.

Вот уж не думала, что это произойдет именно так. Я имею в виду свою первую встречу с Ричардом. Первую с того кошмарного дня, когда мы виделись с ним в кафе «Руж». Кто бы мог предположить, что в следующий раз судьба сведет нас за тридевять земель, на шикарной вилле в Малибу, куда его пригласят писать мой свадебный портрет?

Когда я думала о том, что мы с Ричардом можем снова встретиться, мне всегда приходили на память ситуации, знакомые по горькому опыту. В тех случаях, когда меня бросали приятели, мне в течение какого-то времени удавалось избегать встреч с ними. Затем все происходило по одному и тому же сценарию. Я натыкалась на них в самый неподходящий момент, какой только можно себе представить. Естественно, я оказывалась одетой в самый дурацкий, бесформенный, к тому же не очень чистый комбинезон, который уже отлежал свое на дне корзины для грязного белья ровно столько, сколько было нужно, чтобы с уверенностью констатировать: старинное народное поверье, гласящее: «Если грязную вещь засунуть поглубже и дать ей там полежать, она рано или поздно сама собой станет чистой», в корне неверно. Что же касается лица, в этот день на нем, естественно, не бывало и следа косметики. Зато цвета – хоть отбавляй. Парочка-другая прыщей, красноречиво говоривших о наступлении определенных дней месяца, позволяла безошибочно угадать, в какой фазе цикла я находилась. Волосы оказывались, разумеется, грязными и в лучшем случае затянутыми в уродливый хвостик на затылке. Впрочем, бывало, что на голове красовался ободок, надетый для того, чтобы сальные пряди не лезли в глаза. Кроме того, на животе у меня, естественно, болталось фунтов шесть лишнего жирку, а вот грудь каким-то чудесным образом одновременно усыхала и отвисала.

И вот в таком виде я обязательно натыкалась на «бывшего». Например, в тот момент, когда выходила из аптеки, читая инструкцию на мази от бородавок. Или того хуже: я могла налететь на него на пороге книжного магазина, потому что шла, опустив голову, читая аннотацию на обложке своего последнего приобретения – брошюры «Десять шагов от трагедии к счастью: что делать, если вас бросил мужчина и вы не можете выйти из депрессии».

Увидев меня, «бывший» удивленно восклицал: «Лиза! Ты… Ты выглядишь… ну…»

Ну, выглядишь ужасно, читалось на его лице, уродина какая-то. Хорошо, что я вовремя тебя бросил.

Но это полбеды. При худшем варианте он оказывался еще и не один. Какая-нибудь Кандида или Бьянка, сопровождавшая парня, выглядела полной противоположностью его бедной «бывшей». При этом очень быстро выяснялось, что она успела сделать успешную карьеру фотомодели, но решила взяться за ум и, бросив это вульгарное дело, вознамерилась послужить людям, работая, например, адвокатом. Теперь она абсолютно безвозмездно представляла интересы множества несчастных детей-сирот в деле против каких-то международных корпораций, работа на которые привела их родителей к болезни и преждевременной смерти. Впрочем, совсем не обязательно эта девушка была юристом. Она, например, могла находиться на переднем крае науки и заниматься поиском лекарства против СПИДа, а по выходным – опять же абсолютно безвозмездно, просто для души – давать мастер-классы солистам Королевского балета.

В общем, на этот раз грех было винить судьбу. У меня даже осталось какое-то время, чтобы привести себя в порядок перед встречей с Ричардом. Кроме того, я прекрасно понимала, что выгляжу несколько лучше, чем в тот проклятый день, когда он ушел, а я так и осталась сидеть на тротуаре в Ричмонде. Теперь я стала стройнее, загорела, мои волосы выгорели на солнце. Кроме того, у меня имелся целый шкаф фирменной одежды от самых модных дизайнеров. Жила я на шикарной вилле у самого океана, ездила на «мерседесе» и готовилась к свадьбе, одни лишь приглашения на которую стоили по пятьдесят долларов за штуку. Пожалуй, лучшей встречи с бросившим тебя когда-то мужчиной и представить себе нельзя. Посмотреть на меня в то утро и сказать, что время, проведенное без Ричарда, не пошло мне на пользу, значило бы сильно погрешить против истины.

И только я одна знала, что грош цена всему этому благополучию. Если бы не Эд Строссер и его дурацкое пари с Эриком, сидела бы я сейчас в нашем тараканьем питомнике в Венис-Бич, а может быть, уже вернулась бы в Солихалл и даже устроилась работать секретаршей по рекомендации Салли. Ричард – другое дело. Он-то как раз всего сам в жизни добился, и его успехи не были фальшивыми. Выглядел он тоже отлично, одет был дорого и со вкусом, в Лос-Анджелес его пригласил владелец одной из самых модных галерей. Ну и к тому же у Ричарда была невеста, которая действительно хотела выйти за него замуж.

Нет, глядя со стороны, любой нормальный человек сказал бы, что я проделала большой путь и многого добилась с того ужасного воскресенья, когда валялась на тротуаре, умоляя Ричарда вернуться. Другое дело, что себя не обманешь.

– О господи, – выдохнув, произнесла я, усаживаясь перед зеркалом и вглядываясь в свое отражение.

Я мысленно перебирала варианты фраз, с которых можно было бы начать разговор с Ричардом.

«Ну вот мы и снова встретились».

Это слишком уж походило на кадр из фильма о Джеймсе Бонде, где он здоровается со своей секретаршей.

«Рада тебя видеть».

Ну да, так, пожалуй, сказала бы Мэри, столкнись она в туалете со звездой сериалов, нюхающей кокаин.

Ничего, что-нибудь само придет на ум, попыталась я успокоить себя. Интересно, а что я ему говорила, когда мы встретились вообще в первый раз? Насколько я помню, слов в тот вечер прозвучало немного. Вот как было дело.

Пьяная как сапожник, я просто скатилась по лестнице прямо в объятия Ричарда. Он продолжал целовать меня даже после того, как первая же попытка погладить меня по голове обернулась тем, что у него в руках остались мои накладные золотистые локоны (я была одета и загримирована под Агнетту из «ABBA»). Как моего кавалера зовут, я поинтересовалась только на следующее утро. В общем, нельзя сказать, чтобы я как-то готовилась к первой ночи, проведенной с Ричардом. Все получилось как-то само собой. Я просто набросилась на него и к утру успела продемонстрировать ему весь свой постельный репертуар.

Сейчас меня эти воспоминания почему-то не радовали. Пока мы с Ричардом были вместе, я в глубине души даже немного гордилась тем, что наши отношения так быстро стали – как бы помягче выразиться? – предельно близкими. Я убедила себя в том, что это доказывает простую истину: не обязательно месяцами держаться за ручки и не подпускать мужчину близко к себе, чтобы добиться его уважения. Можно в первый же вечер вступить во «взрослые» отношения, которые впоследствии выльются в долгий серьезный роман. Теперь мне почему-то пришло в голову, что началом конца стал тот момент, когда я в самый разгар любовных утех прервалась на миг, чтобы спросить, какая у него, собственно говоря, фамилия. Увы, слишком многое было пройдено слишком быстро и слишком мало осталось нам на потом. В общем, чем больше я над всем этим думала, тем хуже становилось на душе.

В дверь позвонили. Меня опять замутило. К счастью, это был не Ричард. Девушка из ателье Альберта Гольдштейна привезла мое свадебное платье.

– Мистер Гольдштейн передает мистеру и миссис Нордофф свои искренние пожелания долгой и счастливой совместной жизни, – прочирикала она.

В руках девушка держала огромную длинную коробку, в которой, как я поняла, и лежал мой свадебный наряд.

– Спасибо, – сказала я и чуть было не закрыла дверь перед носом не кого-нибудь, а самой Эбби Гольдштейн. Да-да, оказалось, что мое платье привезла не простая работница из ателье, а правнучка его основателя, будущая наследница семейного бизнеса. Несколько удивленная моим легкомысленным подходом к столь серьезному делу, она позволила себе заметить:

– Я должна убедиться, что размер подошел и платье хорошо на вас сидит.

Эбби поднялась ко мне и помогла облачиться в платье. Я встала на табуретку, чтобы она могла немного подшить подол. Не могу не признаться, что узкий корсаж с тонкими бретельками сидел на мне просто великолепно.

– В мои годы так обнажать руки и плечи считалось весьма рискованным, – сказала Эльспет, входя в комнату.

Чуть ниже талии корсаж переходил в длинную – до полу – шифоновую юбку, расшитую жемчугом и стразами. Немало жемчуга украшало и лиф платья. Более того, Альберт Гольдштейн расположил целую россыпь сверкающих камушков в виде сердечка прямо по центру выреза на груди. Приглядевшись, я увидела, что внутри сердечка читаются две переплетенные буквы «Э».

– Это судьба, – завила Эльспет. – На моем подвенечном платье тоже две буквы «Э», одна – «Эльспет», другая – «Эрнест».

Эрнест. Впервые она произнесла вслух имя мужа. До сих пор она называла его не иначе как «отец Эрика». Старушка чуть не расплакалась, глядя, как Эбби потуже затягивает на мне корсет и возится с целой паутиной шнуровки на спине. Когда все было закончено, Эльспет попросила Эбби оставить нас ненадолго одних. У нее был для меня еще один подарочек, который она обязательно хотела вручить именно сейчас. Как только Эбби скрылась за дверью, Эльспет протянула мне небольшую розовую коробочку.

– Как говорится, на свадьбу надо дарить что-то старое, что-то новое и что-то взятое взаймы… Пусть это будет «старой» частью подарка.

Я открыла коробочку. Внутри лежала тончайшая, просто волшебная диадема! Невесомая золотая проволока, жемчужины и алмазы – все это было аккуратно уложено в форме сердечка. И так трогательно перекликалось с вышивкой на платье. Эльспет закрепила диадему на моей голове, и я вспомнила, как в свадебном салоне продавщица водрузила на Мэри позолоченную «дуру» размером чуть ли не с велосипедное колесо. Другое дело – эта диадема. Такого дорогого, изысканного украшения у меня не то что никогда не было – я ничего подобного и в руках-то не держала.

Поправив диадему, Эльспет набросила мне на голову фату. Наконец я встала перед зеркалом и посмотрела на себя в полном свадебном облачении. Да, прямо настоящая невеста…

– Прелесть! Прелесть! – мурлыкала Эльспет.

«Ужас!» – думала я.

Изображать безмерную радость по поводу этого маскарада я больше не могла. Придумать что-либо больнее и обиднее для меня в тот момент было бы трудно. Да какая там свадьба, если мне все равно суждено провести остаток дней, проклиная человека, который променял меня на другую. Я не в силах забыть этого подлеца.

Дзынь-дзынь, донеслась до нас веселая трель звонка.

– Ах, это, наверное, Ричард Адамс! – всплеснув руками, воскликнула Эльспет. – Ну что ты стоишь, Лиза? Иди открывай.

Чтобы не упасть, я вынуждена была ухватиться за спинку стула, снова почувствовав тошноту. Больше всего на свете мне хотелось, чтобы время в этот миг остановилось. Мне нужно было срочно собраться с мыслями и решить, что делать дальше. Мне казалось, я сплю – так нереально было все происходящее: я в подвенечном платье, на шикарной вилле, а на пороге стоит Ричард. Неужели судьба смилостивилась надо мной? Ведь не может быть, чтобы, увидев перед собой такую красивую и, не побоюсь этого слова, роскошную женщину, он снова не влюбился в меня до беспамятства.