Мои друзья и родственники уже готовы были махнуть на меня рукой, когда однажды, в семь часов вечера, я проснулась и услышала оживленный разговор в гостиной. Надо признать, родители изо всех сил старались говорить вполголоса, но дом, построенный в шестидесятые, обладал такой же акустикой, как собор Святого Павла, и я отчетливо слышала каждое слово.

– Просто не знаю, что с ней делать, – говорила мама в отчаянии. – Девочка угасает на глазах.

– Я думал, она придет в себя – столько времени прошло, – отвечал кто-то.

– Я тоже так думала. Но она убедила себя в том, что все еще любит его. Даже теперь, когда Ричард ушел к этой модели.

– Я всегда знал, что он недостоин нашей девочки, – сказал отец.

– Она так и будет цепляться к ветреным типам, – произнес голос, который я все еще не узнавала. – Думает, что местные парни недостойны ее, и снова свяжется с каким-нибудь лондонским наркоманом.

– Не думаешь же ты, что Ричард принимал наркотики?! – спросила мама шепотом, но даже в нем была слышна паника.

– Они там в Лондоне все подсаженные, мам.

Теперь я точно знала, кому принадлежит этот голос. Это мой брат-близнец Колин, который в последний раз был в Лондоне в 1995-м, угодив в самую гущу демонстрации голубых за свои права: искал Музей естествознания и попался под ноги двухметровому амбалу в свадебном платье, который начал к нему приставать. С тех пор братец уверен, что Лондон – колыбель разврата.

– Колин, не пугай меня, – взмолилась мама.

– Есть чего испугаться, – спокойно заметил Колин. – Лондон – не Солихалл, знаешь ли.

В яблочко. Лондон так же отличается от Солихалла, как шампанское от воды. Именно по этой причине я предпочла жизнь в столице, а Колин в отчаянии выбрал родной городок. Ему вода показалась вкуснее. Причем даже не минералка, а водопроводная.

Колину достались все гены практичности и благоразумия, которые были в нашем роду. По крайней мере так он всегда говорил мне. Братец окончил колледж в Солихалле, здесь же устроился на работу, женился на местной девушке и наверняка уже встал на очередь, чтобы получить место на солихаллском кладбище лет эдак, уф-ф, через шестьдесят, если все пойдет по его четкому расписанию. Колин распланировал свою жизнь до минуты.

Наши взаимоотношения с Колином бросали вызов всем законам, которые психологам удалось вывести за последние двести лет. Мы не были похожи внешне, мы по-разному говорили и думали. Разумеется, мы голосовали за разные партии, читали разные издания: он – «Телеграф», я – «О’кей» и «Хеллоу!». Колин называл меня безответственной. Я считала, что он состарился раньше времени. А теперь брат, очевидно, решил, что раз он наладил свою жизнь, то пришла пора браться за мою.

– У этих художников нет никакого чувства долга, – продолжал Колин со знанием дела. – Сегодня они сгорают от любви к одной, а завтра им уже нужна новая муза. И пускаются на поиски этой музы, – хмыкнул брат. – Но, если хотите знать мое мнение, это всего лишь красивое слово для очередного флирта.

– Я думала, в один прекрасный день они поженятся, – сказала мама.

– После того, как она переехала к нему? – фыркнул Колин. – Вряд ли это могло случиться, мам. Зачем покупать корову, если можно получать молоко бесплатно?

– Я тоже так считаю. Я думаю, это неправильно – жить вместе до свадьбы, – поддержала его Салли.

Малышка Салли, слащавая женушка моего брата, которая недавно отказалась от повышения в должности, чтобы уделять больше времени приему лекарств и витаминов, необходимых для рождения ребенка. Это с учетом того, что приступить к зачатию они собираются годика этак примерно через три.

– Какой будет стимул брать на себя обязательства? – продолжала она. – Отношения следует оформлять сразу.

– Ну чем мы можем помочь ей, Колин? – спросила мама. – Если бы она хоть чуточку была похожа на тебя! Ты никогда не заставил бы меня волноваться, вернувшись жить домой в тридцать лет. Твоя жизнь идет как по маслу еще с тех пор, как ты закончил школу. Все в ней налажено – жилье, брак, в старости тебе обеспечена пенсия. Не то что у Лизы. Иногда мне кажется, что она так и осталась подростком.

– Не волнуйся, мама. Я поговорю с ней, – пообещал Колин. – Как брат с сестрой.

Как брат с сестрой? Я больше не могла терпеть. Я распахнула дверь в гостиную и предстала в пижаме перед изумленной публикой. Все уставились на меня так, словно увидели привидение.

– Не могла уснуть, – пояснила я.

– А, привет, Лиза, – нервно сказала Салли. – Мы как раз говорили о том, как прекрасен сад в это время года.

– Да? – спросила я бесцветным голосом.

– Розы просто восхитительны, да, дорогой? – обратилась она к Колину за поддержкой.

– Хватит про сад, – отрезал Колин. – Лизе известно, для чего мы собрались здесь, а собрались мы не для того, чтобы обсуждать тлю на цветочках.

– А чтобы надеть на меня смирительную рубашку? – поддразнила я.

– Тебе бы это не повредило, – ответил братец. – Я был бы только «за». Но мама с папой против. Они лишь хотят понять, когда ты собираешься взяться за ум.

– Никогда, – заявила я. – Мой ум и душа уже умерли.

– Очень смешно. Не сомневаюсь, в Лондоне это душераздирающее признание оценили бы по заслугам, – сказал Колин, – но меня не интересуют твои самозабвенные страдания. Мне интересно, когда ты снова собираешься пойти работать. Нельзя же вечно сидеть на шее у родителей.

– Я могла бы замолвить за тебя словечко у нас в офисе, – быстро добавила Салли. – У тебя же большой опыт, верно? И ты хорошо умеешь печатать. Сколько знаков в минуту?

– Не хочу я работать в твоем офисе, – хмуро ответила я. – И сказать по правде, я скорее сдохну, чем пойду работать в какой бы то ни было офис в Солихалле.

– Не хами, – рявкнул Колин. – Ты ведешь себя как неблагодарная свинья, а Салли просто пытается помочь. Как и все мы.

– Я понимаю. Но я не могу работать в офисе. Не могу и дальше жить с мамой и папой. И не могу оставаться в Солихалле.

– Тогда что ты можешь? – спросил Колин.

– Я училась на актрису. У меня была мечта.

– У Мартина Лютера Кинга тоже была мечта. И чем это кончилось? – ухмыльнулся Колин.

– Его застрелили, – подсказала Салли на тот случай, если я не знаю.

– Но до этого он кое-что успел! Он успел вдохновить миллионы людей на то, чтобы постараться сделать мир немного лучше.

– Давай! Вперед! Есть хороший пример – Линда Маккартни. Стань вегетарианкой. Борись за мир во всем мире. Что еще ты намерена делать?

– Играть, – с сарказмом сказала я. – Я актриса, если ты об этом забыл.

– Ты дура, – бросил Колин. – Да как актриса ты не заработаешь ни гроша!

– Посмотрим, – с вызовом ответила я. – Я найду работу еще до Рождества, и буду играть. Вот увидите!

– Ну разумеется, – рассмеялся брат, – а я полечу на Луну с секретным заданием. Да кому нужна актриса Лиза Джордан? Ты целый год моталась по Лондону после окончания своей актерской школы в поисках работы, и тебя не пригласили ни на один поганый просмотр.

– Пригласили. На роль девушки в рекламе чипсов. И я дошла до последнего тура, между прочим.

– Но взяли-то не тебя, – подколол Колин.

– Знаю, – сказала я, сдерживаясь, чтобы не двинуть ему по носу, – и именно поэтому я решила, что Лондон мне не подходит. Там мой талант не оценят по достоинству.

– Ну хоть это ты теперь понимаешь, – начал Колин, но я оборвала его прежде, чем он снова упомянет Солихалл:

– И поэтому я еду в Лос-Анджелес.

Четыре челюсти синхронно отвисли.

Честно говоря, я и сама не поняла, как у меня это вырвалось. Мама, папа, Колин и Салли молча уставились на меня. Тишина была такая, что я слышала стук собственного сердца.

– В Лос-Анджелес? – выговорила наконец Салли так, словно я собиралась сесть на белого коня и отправиться на поиски сокровищ. – Не хочешь же ты сказать, что уезжаешь в Америку? А?

– Именно это я и хочу сказать. Я еду в Америку. В Голливуд.

– На кой? – выдавил братец.

Хороший вопрос. Но ответ пришел сам собой.

– Я собираюсь сделать то, что должна была сделать сразу, как только окончила театральную школу, – быстро проговорила я. – Я собираюсь поехать туда и получить роль в кино.

Колину наконец удалось совладать с лицом.

– И когда тебе пришла в голову эта блестящая мысль? – спросил он тоном, который ясно говорил, что мысль эту он считает не более блестящей, чем использованные бенгальские огни в новогоднее утро.

– Я давно размышляла об этом, – отважно начала я, хотя на самом деле мне и в голову не приходило подумать о Лос-Анджелесе всерьез. Сказать по правде, мне это просто стукнуло в голову, когда Колин задел меня за живое. До этого я и помыслить не могла о поездке в Калифорнию. Точнее, мне пороху не хватало решиться. Я смутно надеялась, конечно, что когда-нибудь окажусь в Голливуде, но только после того, как успешно снимусь в парочке английских фильмов. Однако ради того, чтобы заткнуть брата, я готова была отправиться хоть на войну. И конечно, в Лос-Анджелес тоже – только бы доказать Колину, как он ошибается насчет меня.

– Но где же ты будешь жить, Лиза? – спросил папа.

Резонный вопрос.

– Ты никого не знаешь в Америке, кроме Брайана, а он живет в Нью-Йорке.

– Вообще-то он не единственный, кого я знаю там. Я собираюсь пожить вместе с Толстым Джо на побережье, – гордо заявила я. – Он переехал в Венис-Бич, живет в доме в трех кварталах от моря. Он звал меня. Одному платить за дом слишком дорого. – Хоть это было правдой. Сима держала меня в курсе дел Толстого Джо и трудностей, с которыми ему пришлось столкнуться после развода. Ему жилось не слаще, чем мне.

– Джо снимает дом пополам с одной актрисой, она представит меня кое-каким влиятельным людям, – добавила я, подливая масла в огонь. Правда, насчет влиятельных людей я придумала на ходу.

– Но тебе же не нравился Толстый Джо, – сказала Салли. – Разве ты не жаловалась, что он все время портил воздух в ванной?

– Он портил воздух по всему дому, – встрял братец.

– Джо изменился, – ответила я.

– Надеюсь, – вздохнула Салли.

– Похоже, ты уже все решила, – сказала мама. Она единственная не оправилась пока от удара и не начала возмущаться.

– По-моему, это идиотская мысль, – заявил Колин. У него никогда не хватало аргументов, чтобы долго спорить. – Облететь пол земного шара, чтобы жить рядом с полудурком? Все закончится слезами, вот увидишь. И не жди, что мы вытащим тебя оттуда сразу, как только ты поймешь, что улицы твоего Города грез не выложены золотом.

– Не бойся, этого не случится, – заверила я. – Только и ты не жди, что я попрошу тебя сопровождать меня на церемонию вручения «Оскара».

– «Оскара»? – рассмеялся Колин. – Что ты будешь делать на этой церемонии? Пылесосить ковровую дорожку?

Я застыла. И, несмотря на то что все еще была в пижаме с Микки-Маусом, в которой ходила практически всю неделю, я надеялась, что выгляжу внушительно, когда, расправив плечи и гордо вскинув голову, я сказала:

– Мне плевать, веришь ты в меня, Колин, или нет. Я сделаю это, поддержишь ты меня или нет. Я поеду в Голливуд как можно скорее, и я стану звездой. И что бы ни случилось, что бы ты обо мне ни думал, я не собираюсь гнить в Солихалле всю жизнь!

Гнить в Солихалле. Вот словосочетание, способное довести моего брата до белого каления. Колин выдвинул челюсть вперед, готовый к ответному удару. Но ему помешала Салли.

– Вот и славно, правда? – с улыбкой обратилась она к присутствующим, давая понять, что спор окончен. – Надеюсь, Лиза, у тебя все получится. Может быть, кто-нибудь хочет еще чашечку чаю?