«Мало видеть будущее. Нужно уметь его изменить»
Почему «евромайдан» был обречен на победу? Как был сформирован правый консенсус в украинском обществе и как удалось искусственно разделить жителей страны? Можно ли было избежать разрушительной войны, и что необходимо сделать для примирения? Что такое украинский социал-шовинизм и можно ли оправдать уничтожение памятников? Главный редактор «LIVA» Андрей Манчук рассказывает об этом, отвечая на вопросы российских левых.
– Андрей, «евромайдан» сегодня принято оценивать в черно-белых тонах. Фашистский путч или народное восстание. Платная массовка прозападных олигархов или проявление широчайшего стихийного недовольства коррумпированным режимом Януковича – все-таки, что это было?
– Отвечая на этот вопрос, я хотел бы повторить собственную формулировку, которая прозвучала в апреле 2014 года, во время публичной дискуссии с известным журналистом, латиноамериканистом Олегом Ясинским и правозащитником Владимиром Чемерисом:
«В феврале, в результате кровавых столкновений в центре Киева, в Украине пришла к власти коалиция правых и неолиберальных политиков, которые опирались на активное политическое содействие Евросоюза и США, а также на финансовую поддержку ряда украинских олигархов, недовольных растущим влиянием и аппетитами “семьи” Януковича. Эта правая оппозиция, большинство представителей которой уже находились раньше во власти, умело использовала в своих целях недовольство украинцев, страдающих от антисоциальной политики режима Януковича, – чтобы проводить сейчас ту же антисоциальную политику, причем еще более форсированными темпами. Ради кредита МВФ власти готовят беспрецедентное повышение тарифов, в стране растут цены и уже начались задержки по выплатам зарплат, пенсий и социальных пособий. Растет напряжение на Юго-Востоке страны, однако киевские власти делают ставку на силовое подавление недовольных граждан, открыто уклоняясь от поиска компромисса.
Это, бесспорно, самое правое правительство в истории Украины, а его идеология органично сочетает в себе неолиберальный фундаментализм – безусловную веру в догмы свободного рынка – и крайний национализм, который стал своего рода гражданской религией для большинства представителей украинской интеллигенции… Да, на майдане были люди разных взглядов, и среди них было немалое количество честных и искренних людей. Но правые полностью контролировали это движение в политическом, идеологическом и организационном смысле, и было изначально понятно, что именно они возьмут власть после падения Януковича. Со всеми вытекающими отсюда последствиями, которые мы имеем сегодня».
Это самоцитата важна сейчас потому, что она показывает, насколько очевидными и «запрограммированными» были нынешние последствия политического переворота в Украине. Безусловно, попытки представить майдан «платной массовкой» – такая же пошлость, как и повторение пропагандистского клише «революция достоинства», или неуклюжие попытки отрицать, что это движение организовывали и направляли националистические неолиберальные политики, опираясь на активное содействие олигархата и иностранных правительств. Да, социальное недовольство режимом росло – и в условиях, когда политический фланг был зачищен от левых, а общество жило верой в чудеса рыночных реформ, недовольные своим положением люди стали легкой добычей правой пропаганды и жертвами политтехнологических манипуляций.
Мы неоднократно предупреждали об этом задолго до начала событий – особенно после парламентских выборов 2012 года, когда стало вполне очевидно, что этот процесс необратим. Правда, поначалу мы ожидали, что все случится несколько позже – на президентских выборах. Однако относительно последствий переворота не было никаких сомнений. Было заведомо понятно, что если Янукович вынужден проводить свою антисоциальную политику с оглядкой на международное общественное мнение, влиятельную оппозицию и угрозу массовых протестов, смертельно опасных для его слабого и гнилого режима, то у правых и либералов будут развязаны руки. В том смысле, что США и ЕС заведомо дадут им карт-бланш на самые жесткие антисоциальные реформы и зачистку недовольных, а буржуазная демократия, которой выгодно отличалась постсоветская Украина, сразу закончится. И все это изначально несло в себе реальную перспективу гражданской войны.
Именно поэтому многие люди, которые никогда не поддерживали Януковича или Путина, отказались поддерживать выступление на майдане.
– Почему стала возможной гегемония ультраправых на улицах Киева? Почему в ходе «евромайдана» не смогли весомо заявить о себе левые, социалистические, коммунистические силы?
– Гегемония ультраправых на улице стала следствием правой гегемонии в украинском обществе. К сожалению, большинство российских политических наблюдателей (в том числе и левых) пропустили этот момент – поскольку в бывшей метрополии очень поверхностно интересовались положением дел в «ближнем зарубежье». Между тем в течение двух десятилетий в Украине проводилась исключительно интенсивная и системная правая пропаганда с особым упором на антикоммунистическую риторику. Важно понять, что здесь не просто пытались дискредитировать советское наследие – как это, в общем, делалось и в постсоветской России. Левая идеология представлялась чужеродным для Украины учением, которое принесли на иностранных штыках с целью геноцидного уничтожения украинской нации: этакое новое издание «кровавого навета» на современный лад. Конечно, это звучало нелепо с точки зрения исторической правды – поскольку нынешняя Украина и ее культура фактически были сформированы в советское время, переживая в эту эпоху свой очевидный исторический расцвет. Но в обществе насаждались пропагандистские мифы, которые формировали иное, полностью искаженное восприятие исторической реальности. С одной стороны, они максимально демонизировали советский опыт, раздувая реальные преступления и ошибки советского руководства и полностью замалчивая (или присваивая) любые достижения, которые были совершены в этот период. А с другой, абсолютно некритически пропагандировали в обществе идеологию украинского националистического движения ХХ века и обожествленные образы-иконы его ультраправых вождей.
Созданием и продвижением этих мифов занимались множество историков, журналистов, политиков, «экспертов» и общественных активистов – во многом потому, что такая деятельность щедро финансировалась иностранными и украинскими грантодателями, поощрялась на правительственном уровне и получала поддержку у собственников и менеджмента СМИ. Трагедия этого исторического момента в том, что в формировании правого антикоммунистического консенсуса на каком-то этапе оказались заинтересованы практически все влиятельные игроки на финансово-экономическом поле страны. И украинская буржуазия, которая желала легитимизировать приватизационный захват общественной собственности, созданной и накопленной в советские времена (именно поэтому Янукович всегда клал венки к памятнику погибшим при Крутах, хотя трудно даже представить его на могиле участников рабочего восстания на «Арсенале»). И либералы, которым было удобно продвигать в обществе свою непопулярную в массах антисоциальную программу, «продавая» ее людям в патриотической обертке. И западные политики, которые хотели видеть Украину инструментом для давления на Россию в конкурентной внешнеполитической и экономической борьбе, вырастив здесь послушное им гражданское общество и марионеточные политические элиты. И российские политики вместе с Януковичем и Партией регионов, которые долго считали набирающий влияние украинский национализм удобным пропагандистским жупелом для мобилизации своего электората против этой угрозы, серьезности которой они никогда не осознавали. В паруса правым дули все ветры.
Хуже всего то, что тотальной правой пропаганде никто не противостоял – потому что тех, кто мог бы серьезно и аргументированно рассказывать об угрозах национализма и о реальной истории националистических организаций, практически никогда не подпускали к статусным СМИ, лишая возможности донести свои взгляды до общества. В результате этого колоссального пропагандистского перекоса в Украине выросло целое поколение людей, которые в принципе не воспринимали критику украинского национализма, априори считая ее пророссийской или коммунистической пропагандой. Естественно, речь, прежде всего, шла об интеллигенции. К примеру, если российская либеральная общественность до недавнего времени критически и враждебно относилась к проявлениям русского шовинизма, ксенофобии, нацизма и государственной патриотической пропаганде, то украинские журналисты, правозащитники, работники образовательной и культурной сферы, в своей массе открыто симпатизировали самым крайним формам украинского национализма, принимая его риторику и поддерживая его политические цели. В этой среде процветал социальный расизм, органично совмещенный с обыкновенными расистскими комплексами, культивируя презрение и ненависть к пролетарской «совковой» «черни» индустриального Юго-Востока. Рабочих нередко представляли неполноценными, ущербными недолюдьми, которые буквально на генетическом уровне (риторика «крови и почвы» вообще органично воспринята украинскими либералами) не совместимы с «цивилизационными ценностями» европейского капитализма и объективно являются социально-политическими агентами «дикой восточной Орды», мешая успешному развитию новой Украины. А занятые выживанием «простые», «посполитые» люди тоже получали свою дозу пропаганды из газет и телепередач. Ненависть и предрассудки накапливались, росли – и так не один год. И все это происходило на фоне постоянного падения общего образовательного уровня населения страны, которое создало особенно благоприятную почву для восприятия реакционных мифологем.
В итоге украинское общество на каком-то этапе полностью утратило иммунитет к правой и ультраправой идеологии, которая быстро охватила и поразила весь больной политический организм страны. Поставьте в такие «лабораторные» условия любую страну – и через десятилетие «эксперимента» она будет «правой». В течение «нулевых» годов в Украине проходила обвальная маргинализация «статусных» левых партий: КПУ, СПУ и ПСПУ – хотя стоит подчеркнуть, что их лидеры сами несут за это огромную долю ответственности, вступая в соглашательские сделки с Кучмой, Ющенко, Тимошенко, Януковичем и полностью отказавшись от классовой программы в пользу консервативной православно-пророссийской риторики. В этой ситуации растущее из года в год социальное недовольство находило выход в симпатиях к правому популизму, который обвинял во всех проблемах общества «невыкорчеванное наследие совка», а также происки внешних и внутренних «врагов нации». Людям внушали, что Украина может быть спасена только усилиями националистического режима, готового проводить в жизнь радикальные рыночные реформы – например, по грузинскому образцу, который всячески рекламировали украинцам. Все это сформировало почву для идейно-политического альянса ультраправых и либералов, где первые были силовой составляющей уличных протестов, а вторые обеспечили им легитимность насильственных действий, поддержку СМИ и сочувствие международной общественности. Такова была формула победы «майдана». И цементирующим элементом этого союза, который щедро благословили представители фрондирующего против Януковича крупного бизнеса и западные грантодатели, был именно воинствующий, фундаменталистский антикоммунизм.
Естественно, ослабленные и малочисленные левые не имели в такой ситуации никаких политических шансов и никак не могли повлиять на идеологически и политически враждебное им движение. Влияние и ресурсы левых и правых были попросту несравнимы – другое дело, что непарламентское левое движение Украины, которое увязло в бессмысленной междоусобной вражде, тоже несет за это свою вину. В этом несоответствии сил, кстати, заключено важное отличие «евромайдана» и «болотных» протестов. Посетив «Марш миллионов» в Москве, я писал, что «красная колонна», в которой мы тогда шли, будет невозможной на новом киевском «майдане» – по причинам, о которых я только что рассказал.
Этот «майдан» был обречен быть правым и обречен на победу – не важно, в 2014 году или годом позже – потому, что все предпосылки для его успеха формировались не один год, и не было никаких общественно-влиятельных сил (в лице популярных левых антифашистских и антикапиталистических партий или движений), которые могли бы противостоять правым в борьбе за общественное сознание и за улицу. «Войско, долженствующее победить, сначала побеждает, а потом ищет сражения», – знаем мы из Сунь-цзы. Можно сказать, что майдан победил задолго до своего начала – в те дни, два года назад, просто произошел качественный скачок, который оформил эту победу практически, в политическом смысле. Изменить его идейно-политическую природу, траекторию его развития на тот момент было нельзя – даже если кому-то очень хотелось в это по-маниловски верить. Можно долго поливать кактус апельсиновым соком, но на нем все равно вырастут колючки, а не апельсины. А два плюс два будет четыре – даже если кто-то надеялся на другой результат. Он просто не учил арифметику.
– Я понимаю, что история не знает сослагательного наклонения, но все же… Что должно было быть сделано уже после переворота 21 февраля, чтобы единая украинская государственность была сохранена? Или откол Крыма и война на Донбассе были предопределены вмешательством путинской России?
– Для этого был необходим общественный диалог. Огромное большинство скептически относившихся к майдану людей в разных регионах страны не думало ни о каком «сепаратизме» и не питало никакой симпатии к Януковичу. Есть очень впечатляющее в этом смысле февральское видео из Севастополя, где, как известно, были сильны пророссийские настроения. Даже там участники первых «антимайданных» акций, шокированные, напуганные событиями в Киеве и воинственной риторикой открыто угрожавших им украинских националистов, поначалу всего лишь требовали гарантий защиты культурно-исторических памятников и статуса русского языка, через какое-то реально реализованное местное самоуправление. Очень популярным был лозунг «деолигархазации», который наверняка бы нашел широкую поддержку на Юге и Востоке страны. Он мог бы стать основанием для общественного компромисса – если бы, конечно, новая власть не являлась властью коломойских и порошенко и сама не была заинтересована в глубоком расколе общества, а ее сторонники не были бы заражены националистическими фобиями и рыночными иллюзиями. Многие из них открыто требовали войны.
Такая позиция органично проистекала из идеологической природы майдановского движения – глубоко антидемократического и замешанного на социальном расизме. Его сторонники были охвачены победной эйфорией и рассматривали общественно-политический конфликт как священную, религиозную войну «небесных воинов света и добра» против диких орков из угольных подземелий, взаимопонимание с которыми мыслилось невозможным. Именно из этой установки происходили успешные попытки «расчеловечить» своих оппонентов (знаменитая «художественная выставка» в апреле 2014 года, где противников майдана представляли опасными животными в клетках, и появившийся в том же месяце термин «колорады»), доказать, что они не имеют права на свое мнение – вспомните популярный тогда же плакат со слоганом: «вате слова не давали».
Новый режим поставил на принуждение и диктат. Это был вполне осознанный выбор, поскольку власть считала, что в условиях чрезвычайного положения и фактической гражданской войны ей будет удобно подавить оппозицию и утвердить свою легитимность, списав на войну все неизбежные социально-экономические проблемы, которые последовали за переворотом, и попутно устроив масштабный передел собственности. Кроме того, в Киеве всецело уповали на внешнюю поддержку и не могли не считаться с националистической истерией, которую раздували СМИ – требуя репрессий и погромов для всех несогласных и считая предательством любые призывы к гражданскому диалогу. Вместо того, чтобы провести объективное расследование гибели людей в феврале 2014 года – которое, в частности, отразило бы эпизоды стрельбы и насилия, отмеченные со стороны участников «евромайдана», – из этой трагедии сразу же начали делать государственный пропагандистский культ, взывая к крови и мести. А это раскручивало маховик насилия в регионах – тем более что власть тут же начала вооружать ультраправых, включая осужденных за уголовные преступления нацистов, которых выпустили из тюрьмы сразу после переворота, и тут же приступили к нападениям и стрельбе. Все видели, что они получили карт-бланш на расправу с несогласными, что их действия легитимизированы новым режимом, что никто не намерен хотя бы как-то считаться с позицией и требованиями критиков «евромайдана». И вера в мирный диалог постепенно обесценивалась.
Путинский режим, безусловно, активно использовал эту ситуацию в своих целях, но всегда нужно помнить о том, что она стала естественным следствием киевского переворота.
– Что лично для тебя стало последней чертой, «точкой кипения», которое определило критическое отношение к «евромайдану»?
– Мы с самого начала очень хорошо понимали, что победа этого движения будет иметь катастрофические последствия для страны. Подтверждением этому служат практически все опубликованные нами прогнозы. У американского левого писателя-фантаста Эдвина Табба есть рассказ «Ваза эпохи Мин» – один из его героев предвидит близкую ядерную войну, чувствуя себя бессильным это предотвратить. Лично у меня были тогда похожие ощущения. Хотя вместо того, чтобы созерцать произведения искусства в ожидании неизбежной катастрофы, мы пытались понять, что должны делать в этой ситуации левые.
Было ясно, что поддержка Януковича, против которого многие из нас начали выступать еще в бытность его донецким губернатором, также недопустима. Критикуя договор об экономической ассоциации с ЕС, мы, вместе с тем, так же критически разбирали предложенные Украине условия вступления в Таможенный союз. Левые не могли выступать на стороне участников этого противостояния и были слишком слабыми, чтобы проводить самостоятельную политику, которая могла бы как-то повлиять на ситуацию – в силу причин, о которых мы уже достаточно подробно поговорили. Изначально некоторые товарищи питали надежду на то, что массовые акции в Киеве можно попытаться использовать для пропаганды – не для открытой пропаганды левых идей, которая изначально была невозможной – а, по крайней мере, для рекламы профсоюзной кампании против повышения тарифов на проезд, с чисто социальной, аполитичной риторикой. Но уже в первых числах декабря, когда братья Левины организовали на Крещатике такой пропагандистский пикет, их почти сразу же избили и ограбили по прямому призыву со сцены майдана, ведущий которого послал толпу «бить коммунистов». У них забрали звукоаппаратуру и поломали агитационную палатку.
Через несколько дней последовали еще одно подобное нападение и другие инциденты, которые в итоге закончились нацистским погромом нашего офиса. Мы проводили на людных станциях метро мирные акции против угрозы гражданской войны, дважды пикетировали российское посольство, а также посольства США и Великобритании – в поддержку российских политзаключенных на день рождения Сергея Удальцова и с требованиями прекратить империалистическое вмешательство в дела нашей страны, разжигающее внутренний конфликт. Почти каждый раз это заканчивалось нападениями ультраправых. Но разгром агитационного пикета в самом начале «евромайдана» был знаковым моментом. Ведь Левиных били и грабили те самые люди, которые лицемерно протестовали против милицейского разгона националистической молодежи. Мы убедились, что либеральные участники «майдана» готовы без проблем простить им это насилие – хотя они участвовали с Левиными в десятках совместных акций. А уже спустя полгода некоторые из них точно так же оправдывали убийства 2 мая в Одессе.
– Известный организатор обмена военнопленными Рубан как-то высказался в том духе, что на Юго-Востоке восстали те, кто не хотел довольствоваться скромными результатами майдана, свергшего Януковича, но оставившего без изменения господство нуворишей в Украине. Мол, антимайдан – это отрицание, но, одновременно, и продолжение майдана. Как ты можешь прокомментировать этот взгляд?
– Да, это важный момент. Хотя многие сторонники киевского «евромайдана» всегда видели в жителях Юго-Востока пассивное и забитое, рабски послушное «регионалам» быдло, этот регион имел впечатляющие традиции социального протеста. Мы наблюдали это еще в 90-х и начале «нулевых», когда помогали в организации забастовок и шахтерских маршей. В то время как в Киеве царствовала кучмовская «стабильность», а интеллигенция видела в слове «революция» опасный архаизм из советского словаря, на Луганщине и Донецке проходили масштабные выступления рабочих – такие, как знаменитое «Луганское побоище» на День независимости в 1998 году, когда ОМОН жестоко избил профсоюзных активистов из Краснодона. Многие местные организации КПУ были очень боевыми и традиционно представляли собой главную оппозицию местным «регионалам», поскольку другой влиятельной оппозиции в регионе не было. И это довольно часто приводило к жестким конфликтам.
Во время «евромайдана» на Юго-Востоке внимательно следили за событиями в Киеве по телевизору. Местные жители также были недовольны Януковичем. Да, их отталкивала откровенно враждебная по отношению к ним националистическая риторика участников киевских акций, но многие были не против выйти на протест под социальными лозунгами. Это проявилось весной 2014 года, когда в регионах начались протесты против действий только что захвативших власть в Киеве политиков. В них приняли участие местные «буйные» – низовые политически-активные элементы, среди которых было немало членов КПУ и других левых структур, для которых были важны не только требования защиты русского языка, но и лозунги борьбы с олигархами. Причем на Донбассе они, как правило, в течение многих лет конфликтовали с местными чиновниками и бизнесменами из Партии регионов.
Кредо этих людей выразил в своем первом известном видеообращении Алексей Мозговой: «Как мы боролись против чиновников, депутатов и олигархов, так и будем бороться. Фашизм, который идет к нам сюда, это отдельная история. Но своих местных “нехороших людей” у нас хватает, и даже больше, чем “Правого сектора”. На сегодня кто-нибудь видел “Правый сектор”? Нет. А товарища, который сидит в кабинете и которому плевать на народ? Вот это и есть наш главный враг. И сейчас их все больше становится». Остается добавить, что до войны Мозговой профессионально занимался исполнением украинских народных песен, которые сам и писал. И, по некоторым данным, с симпатией отнесся к «первому» майдану 2004 года.
Эти люди во многом копировали действия евромайдановцев, включая организацию митингов, «дружин» и захват админзданий, которые еще с декабря 2013 года широко практиковались в Киеве и на Западной Украине. На это обратил внимание покойный Всеволод Петровский, который написал тогда об этом известную статью: «Загляни в свое зеркало, майдан». Кстати, личность самого Петровского хорошо показывает, какие разные люди принимали участие в этом движении. Человек леволиберальных взглядов, молодой успешный тележурналист, автор талантливых стихов на украинском и переводчик Сергея Жадана, Всеволод активно поддерживал выступления против Януковича и написал подробный критический разбор «законов 19 января». Он меньше всего походил на стереотипный образ «донецкого орка» и сторонника «русского мира» и имел возможность уехать к проживающим в США родителям. Однако, вместо этого, погиб в боях под Дебальцево.
Что же до такой степени оттолкнуло от «евромайдана» множество подобных людей, которые никогда не имели предубеждений против жителей Киева, Западной Украины, украинской культуры и украинского языка? Ожесточенная националистическая враждебность к жителям Юго-Востока. А также то, что новый режим очень быстро сделал ставку именно на олигархов или их прямых ставленников, избрав президентом Порошенко, отдав Юго-Восток в руки Коломойского, Корбана, Филатова, Таруты, Палицы, Балуты, откровенно поощряя их к силовому подавлению оппозиции. Это сделало «антиолигархическую» риторику едва ли не самой знаковой и популярной в «антимайдановских» выступлениях. И в этом смысле очень характерно, что большинство видных и влиятельных капиталистов быстро переехали из Донецка и Луганска в Киев. А в Торезе и Шахтерске «антимайдан» вообще получил форму конфликта работников нелегальных шахт-«копанок» и их бывшего хозяина Онищенко-Абальмаза, который сформировал потом печально известные грабежами, пытками и изнасилованиями батальоны «Шахтерск» и «Торнадо».
Впрочем, стоит отметить, что антиолигархическая риторика «антимайданов» во всех других отношениях осталась только риторикой. На этот счет тоже не должно быть никаких ненужных иллюзий. Но факт в том, что националистическая, неолиберальная и «донбассофобская» повестка майдана искусственно разделила людей на Западе и Востоке страны. Хотя если бы в Украине возникло социальное по своему политическому и идеологическому характеру движение, «снявшее» и преодолевшее националистические предрассудки, многие из них оказались бы в нем по одну сторону баррикад – в общей борьбе против чиновников и капиталистов.
– Пресловутый «русский национализм» на Юго-Востоке. Насколько он был и остается влиятельной силой внутри сопротивления? Насколько коммунистам комфортно в этой среде?
– Дело в том, что влияние этого фактора было откровенно выгодно преувеличивать и раздувать как сторонникам киевской, так и сторонникам кремлевской власти. Огромные пропагандистские машины враждующих государств два года старательно пытались свести все причины протестов условного «антимайдана» к якобы поголовно «пророссийской» позиции жителей Юго-Востока, выхолащивая или замалчивая любые протестные действия или заявления с социальной повесткой – поскольку упоминать об этом было невыгодно и опасно и для Киева, и для Москвы. На самом деле в протестах участвовали представители самых разных взглядов – тем более что они проходили в разных городах, были очень разнородными и, в отличие от конспирологических мифов, обычно никем не организовывались и не направлялись (что, в основном, и способствовало их поражению). Русские националисты никогда не имели в Украине существенного влияния, за исключением Крыма. Более того, в последние годы перед майданом они откровенно проигрывали конкуренцию более «модному» и влиятельному украинскому национализму субкультурного неонацистского толка, который распространялся среди молодежи через среду футбольных фанатов – в том числе и на востоке страны. Поэтому представители националистических группировок доминировали далеко не везде. Если в Донецке русские националисты (в том числе приехавшие из России и Крыма) сыграли в «антимайдане» заметную и активную роль, то, например, в Харькове их влияние было очень невелико – люди выходили там протестовать под условно-просоветскими лозунгами, требуя сохранить памятники, заводы и мир на своей земле. Даже если при этом они не хотели разрушать нормальные отношения со страной, граница которой проходит в 90 километрах от их города, в которой живет их родня и куда они ездят на базар, то на самом деле это вовсе не «пророссийские» настроения, и в них не было ничего антиукраинского. На «антимайданах» встречались российские флаги, но их было гораздо меньше, чем флагов ЕС, США и черно-красных знамен на киевском «евромайдане».
В остальном нужно понимать: Донбасс развивался в Украине, с ее очень правым и консервативным обществом. И поэтому в нем, как в зеркале (вспомним еще раз слова Петровского), можно видеть последствия общих для Украины болезней – в частности, растущее у нас из года в год влияние клерикалов, ксенофобов и популистов правоконсервативного толка. Все это было в Донецке до войны – как и в Киеве или Львове – и, судя по многим признакам, все это там никуда не делось. А уж в Киеве и Львове – тем более. Просто украинские националисты и их российская группа поддержки старательно выискивают на Донбассе те пороки и проблемы, которые они так же старательно стараются не замечать в самой Украине. Хотя проблемы, по сути, одни и те же.
Насколько комфортно чувствуют себя левые Донецка и Луганска? Мне кажется, правильно будет спросить об этом у тех, кто там живет. Да, руководство ДНР и ЛНР не преследует местных левых и не продвигает антикоммунистическую повестку, которая стала идеологическим базисом нынешней украинской власти. Многие левые достаточно активны там в общественной жизни. Но и в местную политику их пока что стараются не допускать – в качестве каких-то организованных политических сил. И это, конечно, симптоматично.
– Есть вероятность, что по итогам минского процесса люди на разделенных территориях снова будут жить в одном государстве. Но что должно произойти, чтобы донетчанин и львовянин осознали себя частью одного политического и культурного пространства добровольно, без насилия и принуждения олигархов и националистов?
– С украинской стороны для этого нужна реальная демократизация общественно-политической жизни в Украине: прекращение шовинистической пропаганды и преследований оппозиции, освобождение политзаключенных, сворачивание дискриминационной антикоммунистической политики, роспуск ультраправых подразделений, реальное наказание военных преступников, реализация права на мирные собрания и отмена цензуры. Аналогичные процессы должны пройти и ДНР-ЛНР. Но и этого мало: нужна многолетняя политика преодоления ненависти и вражды – очень взвешенная, кропотливая и упорная. А ее очень трудно реализовать в условиях нестабильности, хаоса, разрухи и нищеты.
Пока же по факту нет даже реального прекращения боевых действий, а страна стремительно скатывается в пропасть кризиса, глубину которого даже сейчас представляют себе далеко не все. Хотя давно понятно, что нас ждет полноценная и системная социально-экономическая катастрофа.
Однако я, безусловно, верю в то, что жителям Донецка и Львова нечего делить между собой – и искусственно раздутая правящими элитами ненависть, которая разделила и стравила людей, будет однажды преодолена. Сколько бы времени для этого не понадобилось.
– Какова была в течение этих двух лет позиция украинских профсоюзов?
– Украинские профсоюзы традиционно были маловлиятельными и практически полностью зависели от различных политических группировок. Но по итогам «евромайдана» снизилась даже их прежняя незначительная роль в общественной жизни страны. ФПУ, которая в основном поддерживала прошлую власть, находится в стагнации. КНПУ, представители которой в основном поддержали «евромайдан» – в силу давних политических связей их лидера Волынца с Юлией Тимошенко – все чаще подпадает под давление новой власти, несмотря на свою полную политическую лояльность. В течение последних двух лет власти не раз преследовали организаторов социальных протестов, угрожая им обвинениями в «сепаратизме», как это, например, было с организаторами протеста транспортников в Киеве. В июне прошлого года Волынца и его активистов забрали на допросы без присутствия адвокатов, после чего он пригрозил голодовкой и заявил, что спецслужбы «целенаправленно препятствует деятельности профсоюзов в стране».
Успехи профсоюзников случаются сейчас очень редко – в основном это отдельные факты частичного погашения задолженностей по зарплате, которые в целом постоянно растут. На массовые, системные процессы – ликвидацию предприятий, сокращение рабочих дней и увольнение работников, падение реального уровня зарплат и ликвидацию соцльгот, незаконную мобилизацию на рабочих местах, они никак не влияют. Против участников акций социального протеста все чаще выставляют вооруженных людей. А на днях представители «Правого сектора» избили лидера профкома шахты «Нововолынская» – причем открыто и демонстративно, прямо в офисе директора шахты. Шахтеры заявили, что националисты действовали по указке киевских чиновников, которые добиваются ликвидации этого предприятия, и чувствуют себя полностью безнаказанными – поскольку офис ПС расположен рядом с местной милицией, и националисты делают в этом западноукраинском регионе все, что хотят.
– Из уст российских и украинских «евролевых» довольно часто можно услышать упрек «левым антимайдана» в советском фетишизме. Мол, не может «ленинопад» восприниматься как серьезное подтверждение антикоммунизма украинского общества. Валят памятники не лидеру мирового социализма, а человеку, которого связывают сегодня с пророссийским лобби на Украине, с продажной и прогнившей КПУ. И вообще, сам Ленин явно был бы не в восторге от такого количества каменных истуканов в его честь. Следовательно, концентрация внимания на уничтожении памятников, переименовании географических объектов запирает левых в гетто «совковости», маргинализирует их. Как ты оцениваешь такую позицию?
– Я уже давно не слышал этой лукавой риторики, которая действительно звучала когда-то, в 2014 году. Потому что теперь, когда «декоммунизация» приняла нынешний дикий размах и дикие формы – запрет левых организаций и их символики, вандализация памятников истории и монументального искусства, уничтожение и переименование всего, что связано с традицией левого и рабочего движения, включая имена Маркса и Розы, даты 1 мая и 8 марта, имена демократических социалистов, борцов с нацизмом, феминисток и анархистов, поэтов, ученых, писателей и художников, – совершенно очевидно, насколько реакционным является этот процесс. Оправдать его просто нельзя – причем не только с левых позиций, но и с точки зрения любого культурного, образованного человека.
А еще более важно то, что на месте уничтоженного тут же воздвигаются настоящие идолы – безвкусно-вульгарные и реакционные по своему содержанию памятники, улицы называют в честь нацистов, клерикалов и погромщиков. И это показывает, насколько значимую роль в борьбе за общественное сознание имеют эти «фетиши», с помощью которых ультраправые подчиняют себе сейчас общественное пространство страны.
Хотя для российских или белорусских левых это предупреждение – те, кто оправдывает уничтожение левого культурно-исторического наследия в Украине, желают того же и для ваших стран. Какой риторикой они бы это не прикрывали.
– Украинские левые, занявшие позиции поддержки майдана. Кем они для тебя являются на рациональном и чувственном уровне? Ведь с некоторыми из них ты состоял в одной Организации марксистов? Есть ли будущее у этих групп – как классовых социалистических организаций? Возможно и нужно ли примирение левых Украины?
– Одна украинская левая активистка как-то пообещала подарить левым сторонникам «евромайдана» плакат с лозунгом «мыши за кота!», имея в виду, что позиция поддержки враждебного левым, антисоциального и ультранационалистического движения выглядит самоубийственной нелепостью. Как и знамена с эмблемой Евросоюза на знаменах красного цвета, которые вызвали бы шок у любого европейского левого. Как заметил на Фейсбуке Владимир Ищенко, это все равно что российский гербовый орел на фоне красного флага.
На самом же деле в этой печальной и комичной истории нет ничего нового и необычного. Социал-шовинизм, поддержка войны, которую ведет собственное буржуазное националистическое правительство, – это очень старые болезни левого движения. Именно на этой почве начал постепенно развиваться после Триполитанской войны итальянский фашизм. Во время Первой мировой, в условиях патриотической истерии, подобным патриотическим настроениям поддалась большая часть европейских социалистов того времени – хотя это были блестяще образованные марксисты, идейные синдикалисты и анархисты, признанные классики социалистической мысли, за спиной которых стояли влиятельные массовые партии и профсоюзы. Сторонники Циммервальда и «революционного пораженчества» были в то время абсолютным меньшинством. В России их всячески преследовали, а после Февральской революции зачастую арестовывали и убивали, после истерических митингов с плакатами «Верните Ленина Вильгельму!» – хотя у власти уже находилось «социалистическое правительство», с которым сотрудничали Плеханов и Кропоткин.
В межвоенные годы «революционный антикоммунистический национализм» стал неотъемлемой чертой всех европейских фашистских движений. Стоит вспомнить и послевоенную маккартистскую истерию в США, когда целый ряд ультралевых деятелей, таких как Истмен, Шахтман и люди из их окружения, постепенно перешли от «леволиберального» антисоветизма к воинствующему антикоммунизму, открытому доносительству на левых, поддержке корейской и вьетнамской войны. А затем помогли сформировать интеллектуальный субстрат для развития идеологии неоконсерватизма и неолиберального «восстания элит».
Украинская непарламентская левая была конгломератом малочисленных и совершенно не известных обществу групп, которые находились в состоянии бессмысленной перманентной грызни. У левых отсутствовал даже элементарный «инстинкт выживания», который, казалось бы, должен подталкивать их к тому, чтобы держаться вместе в очень неблагоприятных для них условиях. В движении находилось много случайных людей, которые попали туда ради участия в тусовке и имели очень поверхностное представление о социализме или анархизме. Вместе с тем эта среда была обильно насыщена теми же патриотическими и либеральными иллюзиями, которые доминировали в обществе, постепенно сходившем с ума на почве национализма. Ведь пропаганда в школах, вузах, по телевизору и в газетах действовала и на новую генерацию левых.
Поэтому лично у меня не было сомнений в том, что некоторые из этих людей не выдержат патриотической истерии такого накала, которую генерировала майдановская среда. Их идейная и политическая капитуляция перед господствующим в обществе правым дискурсом была предопределена. Причем даже те, кто, в общем-то, понимал, к чему идет дело, часто не могли найти в себе силы пойти против течения и противопоставить свою критическую позицию мнению родных, друзей, однокурсников, сослуживцев. Срабатывал эффект эйфории массового действа – пускай даже его результаты изначально виделись очень сомнительными. Многих соблазняло участие в «драйвовом» экшене, возможность бросаться камнями в милицию и ставить на аватарки в соцсетях сделанные на фоне баррикад снимки. Кроме того, пропаганда сторонников майдана представляла дело так, будто у конфликта нет третьей стороны, и те, кто их не поддерживал, якобы автоматически становились соучастниками власти. Чтобы противостоять всему этому давлению, нужно было, по крайней мере, иметь идейную убежденность, базис знаний и личную силу воли – что давно стало дефицитом в левой среде.
Я не держу зла на этих людей. Их сломали тогда до такой степени, что они в считанные недели превратились в группу поддержки избивавших их неонацистов и считали своим достижением министерский пост правого политика Квита, который брутально вытирал о них ноги всего за год до майдана, изгнав левых либералов из стен Киево-Могилянской академии, а теперь на корню уничтожает украинское образование. Даже подписанты доносов и боевики ультраправых подразделений, которые призывают убивать коммунистов, это тоже жертвы того, что произошло. Многие из них уже перестали относить себя к левым и полностью перешли в либерально-националистический лагерь – за что надо по-своему поблагодарить «евромайдан». Их политическое влияние и раньше было крайне невелико, а сейчас окончательно сошло к нулю. Потому что в обществе, где тотально господствуют правые, непросто даже «левым» шовинистам, которые старательно агитируют против мира и за продолжение войны, чтобы их приняли за своих или просто не били. Они не нужны ни патриотическому электорату, который и без того запутался в целой куче конкурирующих на этом поле националистических политгрупп, ни разочарованным в майдане людям, которые видят в них экзотическую разновидность националистов.
Что же касается тех сторонников «евромайдана», которые критикуют сейчас его последствия и переосмысливают произошедшие два года назад события, – диалог с ними необходим, а будущее сотрудничество – неизбежно. Массовое демократическое левое движение будет на равных объединять таких людей со вчерашними противниками майдана. Для этого нужно будет пройти длинный путь, научившись взаимодействовать в общих интересах трудящихся своей страны, а не ради удовлетворения сектантских комплексов и личных амбиций. Но ему нет альтернативы. Опыт последних двух лет показывает: мало видеть будущее, надо уметь его изменить. Для этого нужны силы, а у левых их крайне мало – без солидарности и сотрудничества тут не обойтись.
Беседовал Кирилл Васильев
Февраль 2016 г.
