Дверь захлопнулась. Она осталась одна. Перевела дух. Глубоко и тяжко вздохнула. Только облегчения почему-то не почувствовала. Сейчас, разделавшись, наконец, со своим главным и последним врагом, Катя, к своему удивлению, обнаружила, что испытывает к нему почти жалость. Не торжество победы, а угрызения совести. Она бросила взгляд на стол. Вид шикарного ужина, заказанного и оплаченного Ломовым, лишь еще больше испортил ей настроение.

Катя вспомнила, что с утра ничего не ела. Не пропадать же добру, решила она, подсаживаясь к столу и расстилая на коленях салфетку. Не поскупился в предвкушении долгожданного тет-а-тет ее злосчастный ухажор. Чего тут только не было! Помимо омаров и черепашьего супа, дорогое вино и текилла, красная и черная икра, креветки, миноги, осетрина.

Вооружившись ножом и вилкой, она доверху наполнила деликатесами свою тарелку… и не смогла заставить себя хоть что-нибудь положить в рот.

«Не время предаваться чревоугодию, – подала голос та, что внутри. – Твой Ломов, как только придет в себя от шока, примется закладывать тебя. Со всеми потрахами, припомнив все твои художества.»

«Ну, допустим, он ничего не сможет доказать. Я нигде не наследила.»

«Для них будет вполне достаточно узнать, что Синди Свэб и некто Екатерина Погодина – одно лицо. Начнется расследование. Он подловит тебя на том же, на чем ты подловила его.»

«Не думаю, что ему это выгодно. Ведь тогда к сроку за спекуляцию оружием ему добавят еще и статью за убийство.»

«Разумеется. Но это вряд ли смягчит твою собственную вину.»

На то, чтобы побросать несколько шмоток в саквояж, ушло всего несколько минут. Сдав номер, Катя беспрепятственно вернулась домой. Здесь она первым делом искромсала ножницами свой паспорт на имя Синди Свэб и устроила из него на столе маленький костер.

Задумчиво глядя на завораживающий танец огня, Катя с легкой грустью проговорила:

– Спасибо за услугу, Синди. Ты была чертовски соблазнительной штучкой! Мне даже немного жаль расставаться с тобой. Но, увы, ты становишься опасной. Прощай.

«Удивительно, – пожаловалась она той, другой, – осуществленная месть приносит оказывается не столько удовлетворение, сколько пустоту. Как будто из жизни исчезла цель, и не к чему больше стремиться…»

«Разве? – тотчас отозвалась синеокая. – Разве тебе нечем теперь себя занять? Благодаря своей напористости и врожденному авантюризму, ты вырвала у Природы вторую молодость, исправила ее ошибки, став обладательницей вполне приличной внешности. И ты богата. Чего ж еще тебе не хватает для полноценной счастливой жизни? Любимого?»

«Он у меня есть. И, хочу надеяться, не устал еще ждать. Не забыл меня.»

«Ты только что добровольно призналась, что у тебя есть любимый. Так значит ты его все-таки любишь?»

«Ах, Боже мой! Я не знаю даже, любит ли он меня, или это было всего лишь мимолетное развлечение.»

«Брось! Такой фрукт, как ты, меньше всего пригоден для удовольствий и развлечений. Гораздо удобнее тобою травиться.»

«Ты думаешь, я все еще нужна ему?»

«А что тебе мешает это проверить?»

«Но как?»

«Ты совсем поглупела, моя дорогая! Очень просто. Сними трубку и позвони.»

«Сейчас уже поздний вечер. А вдруг он не один. Мне не хотелось бы в этом убедиться…»

«Он ждет твоего звонка. Ты слишком долго испытываешь его терпение.»

Катя набрала номер Андрэ. Автоответчик предложил ей оставить мессидж. Медленно вернув трубку на рычаг, она задумалась. Ощущение невосполнимой потери, холодное и тяжелое, как могильная плита, нависло над нею.

Утром ее разбудил звонок. Буквально скатившись с кровати, она бросилась к телефону.

– Катюша. – Голос Рыжей звучал виновато. – Валерка сегодня на занятиях, а врач во время обхода сказал, что выписывает меня. Что мне делать?

– Как что, дурная твоя голова! Радоваться. Это же здорово, что ты поправилась! Сейчас приведу себя в порядок и приеду. Жди!

Рыжая сидела на кровати, держа на коленях пузатую спортивную сумку, и честно ждала.

– Собралась? – деловито осведомилась Катя, появившись в дверях. – Вызвать санитара с инвалидным креслом, чтоб до машины подвез?

– Вот мне для полноты жизни только этого и не хватало, чтоб в инвалидной тарантайке разъезжать.

– Так ведь коридоры тут длиннющие. Сама разве дойдешь?

– Кать! Я уже на второй день, считай, здорова была. Это я перед Валеркой придуривалась – на жалость брала.

– Ладно, кончай хорохориться. Ранение есть ранение. Давай сюда сумку. Пошли… – Она попыталась подхватить сумку и от неожиданности просела под ней. – Подруга, ты чего, камнями ее набила или свистнула из больницы медицинское оборудование?

– Ничего я не свистнула, – обидилась Света. – Это ты столько всего натаскала, пока я здесь валялась. Не выкидывать же добро.

– Открывай! – потребовала Катя. И, видя, что у Рыжей не идет рука, сама раскрыла молнию и начала вытаскивать на стол пакеты с фруктами, пачки печенья, коробки конфет.

С обреченной безнадежностью в круглых, как у куклы, глазах Рыжая следила за ее движениями.

– Неужели мы все это оставим здесь? – ужасалась она.

– Жадина. Пусть сестры, что ухаживали за тобой, порадуются. Или ты хочешь, чтобы я тащила эту тяжесть через всю больницу?

– Слушай, а знаешь, я согласна! – нашлась Рыжая. – Пусть меня везут на коляске. А сумку я на колени положу, и тебе не придется ее тащить.

Не слушая ее, Катя подхватила заметно полегчавшую сумку:

– Вставай. Обопрись на меня. Пошли.

Света хоть и храбрилась, а по коридорам шла довольно неуверенно. Попадав-шиеся им навстречу сестры и больные с искренней сердечностью прощались с ней, желая здоровья и всего, что есть хорошего в жизни.

– Если бы они знали, кто я, так бы со мной не разговаривали, – невесело усмехнулась Света.

– А кто ты? – прищурясь спросила Катя.

Рыжая бросила на нее обиженно-осуждающий взгляд.

– В отличие от той, кем я была, ты очень симпатичное и милое существо. И душа у тебя симпатичная, – начала Катя, неторопливо идя рядом по бесконечным больничным коридорам. – Уродливая у тебя только судьба. Но ведь менять судьбу куда проще, чем внешность. И знаешь, что здесь главное? Вовсе не то, что думают или могут подумать о тебе другие, а то, что ты думаешь о себе сама. Да, да. Что ты о себе думаешь, то ты и есть. Уж поверь моему опыту. Я всю жизнь о себе думала очень плохо. И обо всех, кто меня окружал, тоже. А потому жила и действовала соответственно своим представлениям. Ты скажешь, иначе и не могло быть, ведь я была такая страшная.

– Я вовсе не собиралась этого говорить! – запротестовала Света. – Ты настоящий друг. Ты добрая, отзывчивая, заботливая. Ты…

– Не перебивай меня, ладно. Мне очень важно сейчас выговориться до конца. Я может и не тебе все это говорю, а самой себе. Я вытерпела все неимоверные издевательства над своим телом там, в клинике. Я торчала четыре месяца в четырех стенах, теша себя надеждой, что стоит мне выйти в Большой мир, и все разом изменится. Мужики начнут ходить за мной табунами, а женщины завистливо оборачиваться, шепчясь между собой: Смотрите, какая красавица! Но ничего этого не произошло. На свете, оказывается, и без меня хватало смазливых бабенок. И никого этим не удивишь. Я просто стала одной из них. Но мне помогло это избавиться от моих комплексов. Я начала меняться изнутри, работать над собой, над своим имиджем. Я научилась одеваться, как очень красивая женщина, Вести себя, как очень красивая женщина. Ощущать себя красивой женщиной. И это сработало! Отношение окружающих ко мне начало меняться. У них появился ко мне интерес. И, знаешь, произошла удивительная вещь: у меня появилось желание начать думать о себе хорошо. Мне больше не хочется быть злой, вредной и мстительной. Вот такие, подруга, пироги.

Ни той, ни другой добавить к сказанному было нечего. И обе надолго умолкли, погрузившись в свои мысли. Доставив Рыжую домой, Катя бросила в передней ее сумку, безапелляционно скомандовав:

– Давай, раздевайся и ныряй в постель. Сегодня я за тобой ухаживаю. Ты еще пока на больничном режиме.

– Ничего подобного! – заортачилась та. – У меня уже все прошло. Пуля же была в плече, а не в животе. Поберегу левую руку, только и всего. Жаль, что ты все оставила в больнице. Мы бы с тобой устроили пир в честь моего возвращения. – Света сокрушенно вздохнула.

– Перебьешься. Будешь так увлекаться сладостями, разжиреешь, и твой студент разлюбит тебя.

– Не разлюбит. Теперь уже не разлюбит. – Сразу просияв, Света блаженно улыбнулась. – Знаешь, что он сказал мне в тот день, когда ты привезла его в боль-ницу? Что никому меня не отдаст и что теперь мы будем всегда вместе.

– Да, кстати! Чуть не забыла. Это тебе. – Катя небрежно бросила на стол тугой сверток, завернутый в газету.

– Что это? – Глаза Светы приклеились к свертку.

– Деньги. Здесь 20 000 долларов.

– Сколько!?! – осипшим от волнения голосом переспросила Света.

– Двадцать тысяч.

– Ты чего, спятила?… За что?

– Ты оказала мне услугу. Ты рисковала ради меня своей жизнью. Все по справедливости. Бери, не стесняйся. Это твоё.

Рыжая то бледнела, то краснела, силясь осмыслить происходящее, предста-вить себя обладательницей такой невероятной суммы, какую она и в руках-то никогда не держала.

– Но если ты начнешь тратить их только на конфеты, отберу обратно, – строго предостерегла Катя. И многозначительно добавила: – Можешь считать это моим свадебным подарком.

Раздался звонок в дверь.

– Кого черти несут? – насторожилась Рыжая. – Валерка до пяти на занятиях. Ты здесь. А больше некому.

– Пойду взгляну. – Катя скрылась в передней.

А через минуту в комнату вошел мужчина в форменной одежде с двумя объемистыми бумажными пакетами в руках.

– Давайте сразу на кухню, – командовала Катя. – Вон туда. Спасибо. – Она сунула в руку рассыльному чаевые и заперла за ним входную дверь. – Ну вот теперь, подруга, по всем правилам отметим твое счастливое возвращение. Айда за стол!

Вернувшись домой, Катя долго сидела перед телефонным аппаратом прежде чем уговорила себя снова набрать парижский номер. Андрэ поднял трубку.

– Звоню узнать, bien-aime, где вы шляетесь по ночам.

– Ясное дело где, по барделям.

– Как, по всем сразу?

– Зачем же. Согласно составленному расписанию, в день по одному. А то как-то обидно сидеть в четырех стенах, зная, что тебя в это время дома нет.

– Хочешь чтобы я поверила, что ты делаешь это мне в отместку?

– Ну что ты. Просто я решил переквалифицироваться в журналисты, и беру у девочек интервью. А эти парижанки такие словоохотливые! Как заведутся…

– А чем ты занимаешься днем? – попыталась сменить тему Катя.

– Высыпаюсь и жду, когда наступит вечер, – последовал холодный ответ.

Они снова разговаривали как враги.

– Ты даришь мне приятные воспоминания о нашей первой встрече в купе, – съязвила Катя.

– Ладно. Тогда давай поговорим о тебе. Как твои ночные вояжи?

– О, они завершились полной моей победой.

– Рад слышать. – Его голос стал совсем отчужденным. – Твой бывший босс окончательно потерял от тебя голову.

– Мой бывший босс отныне пребывает там, где ему положено быть – на нарах.

– Иди ты! – оживился Андрэ. – И ты приложила к этому руку?

– Entendu. Не зря же я так старалась.

– Как тебе это удалось?

– История длинная и не для телефона. Но рассказать страсть как хочется.

– Что у тебя следующее по плану? И не мешает ли наш разговор его успешно-му осуществлению?

– Андрэ! Я ужасно по тебе соскучилась, – не выдержала Катя и почувствовала, как запылало ее лицо.

– Да не может такого быть! Это не в твоем стиле.

Он продолжал язвить, а у нее почему-то вдруг перехватило дыхание и слова, как кость, застревали поперек горла.

– Извини, – хрипло выдавила она и дала отбой.

Он не перезвонил. Кате не удалось уснуть до самого утра. Она снова и снова перебирала в памяти всю свою жизнь, с детства и до последнего дня. И поняла вдруг, что самыми ценными в ее жизни были те десять дней, проведенные с Андрэ. Ничто больше – ни злая радость осуществленной мести, ни силой и обманом добытое богатство – не наполняли и не грели ее душу так, как ласки и внимание этого чело-века, нежданно ставшего таким нужным ей и желанным. Человека, предложившего ей всего себя. Но Кате казалось, что личное подождет, что главное для нее сведение счетов. Увы, Андрэ не вещь, которую можно до поры до времени засунуть в ящик. Он не пожелал оставаться там, не пожелал ждать. И правильно сделал. Поделом ей, самоуверенной, шизофреничной дуре. Ее удел выть на луну в полном одиночестве, ненавидеть всё и всех, и в первую очередь самою себя.

«Ну что ж, – мрачно усмехнулась ее бессменный оппонент. – Пусть это будут те Десять дней, которые потрясли мир – твой мир, дорогая. По крайней мере будет что вспомнить на старости лет.»

«А пошла бы ты…» – рассердилась Катя и, укрывшись с головой одеялом, повернулась к стене, чтобы не видеть восходящего солнца.

Она уже успела с утра разбить свою любимую чашку, поругаться с куда-то запропастившейся сковородкой и обозвать тупицей кухонный нож, когда зазвонил телефон. У Кати не было никакого желания не то что с кем-то разговаривать, но и разжимать рот.

– Слушаю, – мрачно буркнула она.

– Bonjour, mademoiselle Grillon. Как поживаете? – Голос Андрэ, говорившего к тому же по-французски, звучал непривычно официально. И, чтобы не дать ей возможность разразиться очередными колкостями или того хуже швырнуть трубку, он поспешил добавить: – Я звоню из офиса. Рядом со мной мсье Шарль Доре, президент нашей фирмы. Его очень заинтересовал ваш дом в историческом центре Москвы. Это именно то, что мы ищем. И он готов заключить с вами долгосрочный договор на его эксплуатацию в качестве нашего филиала в России. Как вы на это смотрите, Кэтрин?

От неожиданности Катя растерялась и не знала что ответить.

– Ало, Кэтрин! Вы слышите меня?

– Да, Андрэ. Я думаю… я думаю, это стоило бы обсудить подробнее. И не по телефону.

– Entendu, mademoiselle! Entendu! – с вежливой жизнерадостностью посторон-него воскликнул он. И добавил уже по-русски: – Я сразу же, как приехал, рассказал боссу о твоем чудо-доме. Но мы вынуждены были ждать, пока ты освободишься.

– Очень мило с вашей стороны.

– Мы могли бы вылететь в начале следующей недели.

– Нет проблем.

– Отлично, Кэтрин. Тогда договорились. Я еще позвоню. Adieu!

Она продолжала держать трубку в руке, слушая монотонную музыку коротких гудков, и в то же время не слыша их. В голове козленком скакала лишь одна мысль: Он приезжает! Он снова будет здесь!

Следующие несколько дней прошли для Кати в бегах и заботах. Она наняла двух женщин из бюро «Добрых услуг» и заставила их вылизать квартиру на Смоленской и Купеческий дом – от чердака до подвалов. Она снова часами пропадала в салонах красоты и в дорогих магазинах, пополняя свой гардероб последними моделями самых престижных «Домов». А по вечерам выискивала на интернете заново отстроенные или реконструированные храмы, изучала туристические проспекты, репертуар московских театров и концертных залов, выставочные программы музеев и так далее.

Андрэ, вопреки своему обещанию, не спешил перезвонить. Продолжает наказывать или окончательно и бесповоротно охладел? – ломала голову Катя. Ее снова точил изнутри червячок, насколько бескорыстен по отношению к ней Андрэ, не руководят ли им меркантильные цели.

Чтобы хоть на время избавиться от мучивших ее мыслей, она решила поболтать с Мишей.

– Катя! – как всегда обрадовался тот. – Твои звонки для меня праздник. Кстати, у нас тут потрясающая новость. До Америки она вряд ли дошла, слишком мелка, но тебе будет не безынтересно.

– И что же там такое случилось? – равнодушно осведомилась Катя.

– Наш с тобой бывший босс угодил за решетку.

– Да что ты говоришь!

– И знаешь, кем он оказался на самом деле?

– Теряюсь в догадках.

– Станиславом Зайцевым – подпольным торговцем оружия.

– Потрясающе.

– Удивительно, что они его вычислили одновременно с нами.

– Уникальное совпадение.

Оба весело рассмеялись.

– Поделись, как тебе это удалось. Оттуда.

– А у меня не только ноги длинные, но и руки.

– Что-то ты, как всегда, не договариваешь.

– Договорю при встрече. Обещаю. Лучше расскажи, как ты об этом узнал.

– Как узнал. Журналисты – народ шустрый. Большие и маленькие сенсации ловят, как чайки корм, налету. Его уже дважды показали по телевидению. На него было страшно смотреть. Почернел осунулся. Перед телекамерами сидел, как извая-ние, стиснув зубы и сжав кулаки.

– Спасибо, Мишуль. Ты мне будто бальзам на душу пролил. А что наш горячо любимый «Контакт»?

– Сегодня утром я как раз наведался туда. Из любопытства. Стоит опечатан-ный. Работников распустили.

«Ну вот и все, – мрачно усмехнулась Катя, закончив разговор. – Многолетний мезальянс Ломова-Зайцева с «бесполым биороботом» нашел свое логическое завершение. Я его не только обобрала, но и уничтожила. Милая мама! Я отомстила за тебя, как смогла, хотя далеко не уверена, что тебе бы это понравилось».

Свете Катя звонила ежедневно. Та полностью оправилась от ранения и пребывала в радостной эйфорие. Они строили с Валерой планы совместной жизни, и он ее вроде бы даже уговорил пойти учиться.

– Ты спрашиваешь, как я живу? – сказала она, смеясь. – Можно я отвечу тебе стихами Рождественского? А ты воспринимай их в женском варианте:

Тут я, кажется, что-то подзабыла, – замешкалась Рыжая. – Но концовка такая:

Вот и у меня последние дни что-то под лопатками чесаться начало. Как ты думаешь, может уже время проделать прорези? Учти, в случае чего, мой гардероб, как виновнице, придется обновлять тебе.

– Гардероб не проблема. Боюсь, в городском транспорте помещаться не будешь. Да и от зевак не отмажешься. Так что с этим делом лучше повремени. Кстати, что слышно от бабули?

– Если честно, там у них совсем фигово. Врачи заставляют ее лечь в больницу. А она наотрез отказывается. «Не могу же я, – говорит, – Татулю одну оставить.»

– Я займусь этим вопросом в самое ближайшее время, – пообещала Катя. – И обязательно что-нибудь придумаю.

Наконец, позвонил Андрэ и тем же полуофициальным тоном сообщил, что завтра прилетает в Москву, что остановится в «Савое», и что свяжется с ней уже из отеля.

– Я буду не один. – Это единственное, что он счел нужным ей объяснить.

Итак, Андрэ летит не к ней и не ради нее, а по делам, к которым она каким-то краем оказалась причастна. Не она нужна ему, а ее только что приобретенная и отреставрированная недвижимость. И что означает «не один»? С кем он летит – с президентом фирмы, с любовницей, а может с новой женой? Что ж, к подобным поворотам судьбы она уже давно привыкла. Но мстить ему, в любом случае, не станет. С этим покончено навсегда.

Приняв лошадиную дозу снотворного, Катя рано легла спать. Как можно скорее вырубиться и ни о чем не думать, наказала она себе. Да кто он такой, чтобы портить из-за него себе нервы и настроение. И вообще! Она теперь привлекательна и богата. Стоит ей только свистнуть, и у нее будет целый шлейф кавалеров, не чета этому ястребоподобному эмигрантишке. Ведь он, мерзавец, не сообщил ей даже, в какое время прилетает.