Лист папируса, содержащий текст сказки о двух братьях

Специальное изучение литературы Древнего Египта началось только в середине XIX века. До этого имелись лишь вольные пересказы некоторых египетских сюжетов, известные нам, в основном, по произведениям Геродота и произведениям мастеров средневековой литературы. Одно время муссировался вопрос об отсутствии литературы в Египте и вообще о неспособности египтян к поэтическому творчеству в силу особого склада ума и отсутствия эстетических чувств. В 1852 году был опубликован перевод «Сказки о двух братьях», написанной на папирусе. Сказка была приобретена английской путешественницей леди д'Орбиней, а перевод выполнен французским египтологом де Руже. В России со сказкой познакомил читателей журнал «Вестник Европы» в 1868 году.

В 1958 году был выпущен один из наиболее полных сборников переводов древнеегипетских произведений литературы на русский язык.

Так выглядит папирус!

Поэтическое творчество в Египте развивалось на протяжении целого ряда тысячелетий. Задолго до изобретения письменности уже появились основные сюжеты сказок, мифов, пословицы, песни, заклинания.

Первые надписи относятся к концу IV – началу III тысячелетия до нашей эры.

Египетские литературные произведения писались на камне, дереве, коже, обломках глиняной посуды. Со II тысячелетия до н.э. обычным материалом для египетских писцов становится папирус. Литературные тексты начертаны иероглифами, иногда скорописью (иератическим письмом), позднее использовали демотическое письмо – сверхскоропись, напоминающее стенографию.

Специфика художественного творчества египтян связана со своеобразием их верований. В основном, это были фетишизм, тотемизм и анимизм. Огромнейшее значение имели загробные культы. На создание «жилищ вечности» – гробниц, обращалось большее внимание, чем на постройку домов. Для обслуживания двойника покойника – Ка – работали писцы и художники; конечно, все это доступно было только земному богу – фараону.

В Египте гораздо раньше, чем в Европе, появляются научные исследования и наблюдения, связанные, прежде всего, с сельскохозяйственными нуждами. Река Нил объявлялась богом, от которого зависело благосостояние страны. Смена времен года объяснялась борьбой Осириса и его брата Сета. Мифы об Осирисе и его верной жене – сестре Исиде существуют в различных вариантах, и везде, как и в Древней Греции, богам приписываются людские страсти: коварство, жадность, любовь, верность, гневливость и пр.

Одним из древнейших в мире памятников литературы является Мемфисский богословский трактат, в котором говорится о боге Птахе, провозглашенном Разумом (точнее, сердцем – по египетским поверьям, мысль зарождается в сердце. Все существующее объявляется воплощением мыслей Птаха.

 

3.1.1. Литература периода развития рабовладельческих отношений

Бог Птах. Статуэтка из сокровищницы фараона Тутанхамона

Сама египетская поэзия зародилась задолго до возникновения иероглифической письменности. Однако богатейшее народное творчество, уходящее своими корнями во времена первобытнообщинного строя, практически полностью исчезло в глубине времен. Фольклор Древнего Египта реконструируется по позднейшим литературным обработкам. Кое – что было спасено древними художниками: сохранились рисунки, изображавшие войну кошек и мышей, шакала, пасущего гусей, квартета четвероногих музыкантов, где вместо козла и косолапого мишки фигурируют крокодил и лев, наряду с известными нам ослом и обезьяной. Видимо, рисунки отражают древние верования, позднее эти верования перешли в басни, произведения поучительного или сатирического характера.

Фрагмент Текста пирамид из гробницы Пепи I в Саккаре

Древние изображения плясок совершенно очевидно указывают и на существование обрядовых песен.

Первые иероглифические надписи малосущественны для истории литературы – это статистические данные, расписки, деловые записи, краткие сообщения.

Древнейшим литературным сборником Древнего Египта являются так называемые «Тексты пирамид», вырезанные на каменных стенах и окрашенные в цвета жизни и возрождения – зеленый и голубой – по приказу фараонов около середины III тысячелетия до нашей эры. Своим содержанием эти надписи уводят нас в еще более древние времена, к мифам о загробных странствиях души – двойника умершего фараона.

Поэтическое оформление этих текстов многообразно. Очень часто используются аллитерации и игра слов. Все это, как выясняется, имеет магическое значение. Излюбленным приемом является параллелизм:

Другим видом литературных произведений, выбитых на стенах усыпальниц, являются, так сказать, автобиографии (псевдобиографии) вельмож и чиновников, составленные, конечно, после смерти их мнимых авторов. Восхваляя покойного, старались обеспечит ему загробное блаженство – таким образом, эти автобиографии имели ритуально – магическое значение. Часто перечень титулов, заслуг и благодеяний покойного чередовался с живыми бытовыми сценами.

Следующим жанром литературных произведений были сборники поучений, составленные уже во времена Древнего царства (III тысячелетие до н.э.). Наиболее ранние приписываются вельможам Птахотепу и Кагемии. Написаны оно чрезвычайно тяжелым и очень цветистым языком, очевидно, специально для того, чтобы их не понимали простые люди.

Осирис. Фрагмент росписи VIII века до н.э.

В этих текстах, написанных придворными лизоблюдами, откровенно призывается беспрекословно подчиняться и гнуть спину перед господином, вообще перед начальством. Но есть и конкретные советы и поучения, например, о том, что следует избегать чужих жен, ибо прелюбодеяние и минутное наслаждение может привести к неприятностям и даже к смерти…

В XXIII–XXI веках до нашей эры Египет пережил экономический упадок и ряд междоусобных войн. Отголоски этих событий дошли до нас в повести о «Красноречивом селянине». Герой становится жертвой произвола, у него отнимают ослов с грузом.

Человек, напавший на беднягу, находится на службе у знатного вельможи, поэтому суд отказывает потерпевшему в иске. Но благодаря горячим речам потерпевшего, оказавшегося весьма красноречивым оратором, справедливость торжествует. Его речи удивляют и трогают фараона, и тот приказывает наказать обидчика и наградить бедняка. Как видите, появляется один из первых в литературе образ справедливого царя, фараона.

В одном из поучений, составленных в этот период неким Ахтоем, говорится о пользе учения, ибо знания – путь к богатству и высокому положению, поэтому стоит заниматься самым выгодным ремеслом – писца. Только образование поможет человеку из простой семьи сделать карьеру.

 

3.1.2. Египетская литература XXI – XVIII веков до нашей эры

Этот период египтологи называют классическим. Литературное творчество этого времени становится более разнообразным. Если прежде автобиографии, о которых мы говорили выше, включали в себя элементы лирики и яркие поэтические описания, то теперь на основе этих биографий создаются беллетристический произведения. Образцом этого является «Рассказ египтянина Синухета». Внешне здесь сохраняется традиционная форма жизнеописания от лица покойного, но теперь этот рассказ уже рассчитан на массового читателя. Он неоднократно переписывался с целью развлечения и поучения, до нас дошли фрагменты из 25 экземпляров этого рассказа.

Возможно, это иллюстрация к «Сказке о потерпевшем кораблекрушение»

Эта история повествует о том, как во время придворных смут герой спасается бегством и попадает в Азию. Он чуть не гибнет от голода и жажды в Синайской пустыне. Его спасают бедуины. Позднее он сближается с одним из палестинских правителей, женится на его дочери, добивается богатства и по приглашению фараона возвращается на родину. Автор, стремясь к максимальному правдоподобию, дает в своем рассказе множество бытовых подробностей, обходится без сказочных чудес, пользуется сравнениями, описывая жизнь египтян и чужеземцев, изображая их, кстати, не врагами и злодеями, а вполне гуманными и справедливыми людьми. Совершенно потрясающе описываются переживания героя. Синухет заблудился в пустыне и говорит об этом так: «Я задыхался, мое горло пылало, я сказал: «Это вкус смерти».

В дошедшей до нас «Сказке о потерпевшем кораблекрушение» изображаются приключения египетского моряка, потерявшего во время бури всех своих спутников и выброшенного на остров в Красном море, где обитает добрый змей, умеющий говорить. В этом произведении, насыщенном фантастикой из народных поверий, нас подкупает искренность тона автора.

Знаменитый «папирус Весткар» («Фараон и чародеи») знакомит нас со сказками о чудесах, творимых волшебниками. Благочестивая жрица рожает от бога солнца трех младенцев, которые должны стать царями.

«Беседа разочарованного со своей душой» – еще одно необыкновенно оригинальное произведение, дошедшее до нас с тех далеких времен – «Беседа» своеобразна и непроста по своей композиции: в одно целое связаны диалог, повествование, несколько стихотворений и общее заключение. В центре «Беседы» спор о том, что лучше: жизнь на земле или в загробном мире. И, в конце концов, признается, что земная жизнь является злом, а смерть – благом.

На фресках в Бенихассане изображены танцовщицы, наряженные одна фараоном, другая врагом, что является свидетельством того, что в эти времена существовали и зачатки драмы, сопровождаемой игрой на музыкальных инструментах.

К самому концу этого периода в истории Египта (называемому Средним царством) относятся два дошедших до нас отрывка из художественно – публицистического произведения – горячие политические речи, созданные под впечатлением восстания бедняков и рабов. В этих речах мудрец Ипусер (Ипувер) описывает бедные страны с точки зрения богатых, пострадавших от переворота. Ему кажется чудовищным преступлением любое покушение на частную собственность.

Эти же события, описание бедствий и восстаний рабов встречаются в так называемом «Пророчестве Нефертити», вложенном в уста древнего прорицателя, который говорит, что бедствия предопределены давно, так же, как и наступление лучших времен. Вообще, вера в богов и фатализм служили для поэтов, тесно связанных с господствующими классами, надежным утешением.

 

3.1.3. Египетская литература XVI–XI веков до нашей эры

Эта эпоха, наступившая после крупных народных восстаний, войн и стихийных бедствий, получила в истории Египта название Новое царство. Успешные завоевательные походы, приток новых рабов, усиление торговых и дипломатических отношений с другими государствами – все это привело к значительным сдвигам буквально во всех сферах жизни египтян.

Гиксосы?

К концу XV века до н.э. ликвидируется разрыв между живым, разговорным языком и классическим литературным. Побеждает народный язык. Новые произведения становятся более понятными широкому кругу читателей. Изменяется и тематика: действие переносится в чужие земли, появляется большое количество сюжетов, связанных с войной, изображение военных сцен.

«Сказка о Секененра и Апопи» рассказывает об изгнании гиксосов. Это произведение дышит патриотизмом и гордостью победителей.

Нам известно еще одно произведение – «Эпос Пентаура», условно названный так по имени переписчика, чрезвычайно патетическое и тенденциозное произведение, очень своеобразное по форме, рассказывающее о победах Рамсеса II над врагами. Автор, по словам исследователей, создал нечто среднее между похвальной одой и поэмой.

Поэма доходит до фантастического возвеличивания фараона: все египетские воины разбежались под натиском врага, один фараон выдержал натиск хеттских колесниц и одержал (с помощью бога Амона) победу.

Рамзес II

«Повесть о злоключениях Ун – Амуна» является более реалистическим и трезвым произведением. По сути, это отчет о морском путешествии в Финикию, весьма искусно переработанный в повесть с очень тонко переданными эмоциональными моментами.

Фрагмент «Книги мертвых» на стене пирамиды

До нашего времени сохранился от Нового царства и целый ряд сказок: «Сказка о двух братьях», «Сказка о Правде и Кривде» и др. Первая из них является явной параллелью к мифам об Осирисе. Главный герой, Бата, неоднократно умирает и воскресает в разных обличиях: от быка до младенца, но губит его не брат (как Осириса Сет), а коварная жена. Вообще, довольно прозрачен мотив этой сказки – все зло в мире от женщин, толкающих мужчин на любые преступления…

Крупнейшим произведением эпохи Нового царства является «Книга мертвых», дошедшая до нас в бесчисленных вариантах. Магические и религиозные сюжеты разбавлены или дополнены новыми мотивами: сценой загробного суда, где душа покойного должна отвергнуть все обвинения в совершенных на земле грехах и обмануть бога – судью Осириса.

Эхнатон

Неоднократно встречаются в дошедших до нас папирусных отрывках произведения, которые мы можем назвать, причем, вполне определенно, гимнами. Шедевром мировой религиозной лирики можно считать гимн Эхнатона – фараона-реформатора, в честь бога солнца, животворящего солнечного диска, Атона.

Перед нами резкое противопоставление ясного дня, когда мир озарен солнцем, и ночи, когда хозяйничают хищники. Добрый бог заботится обо всех созданиях.

Достаточно большое развитие получила в Египте рассматриваемой нами эпохи и светская лирика. Кроме од до нас дошли и песни пахарей, молотильщиков, носильщиков и пр. В них отражен простой повседневный труд рабочих людей.

Сохранились и любовные песни, простые и безыскусные: юноша, готовый стать служанкой своей любимой и стирать ее одежды, готовый переплыть полную крокодилов реку, если только любимая будет ждать на другом берегу, поет задушевную песню.

 

3.1.4. Египетская литература XI века до нашей эры – III века нашей эры

После падения Нового царства Египет неоднократно подвергается чужеземным вторжениям. В IV веке это были Греко-македонские рабовладельцы, в I веке до н.э. – римляне.

Но литературное творчество, конечно же, не прекращалось. Сюжеты теперь брались исключительно из прошедших времен. Наиболее яркими произведениями Птолемеевой эпохи (IV–I века до н.э.) были сказания о реально существовавшем царевиче Сатни – Хемуасе, превратившемся в литературного героя. Впоследствии от настоящего царевича остается только имя. Перед нами сказки о чародеях, причем, авторы сказаний, предостерегают царевича от чрезмерного увлечения магией. Герой, овладевший волшебной книгой, видит страшные сны, заставляющие его переживать мучения. По требованию красавицы Табубы ему приходится убить своих детей, но, к счастью, наступает пробуждение. В другом сказании этот же герой – царевич попадает в загробный мир и встречает бедняка в роскошных одеждах и богача с шипом в глазу (прообразы будущих евангельских легенд о Лазаре).

Морализующие тенденции этих сказаний выливаются в многочисленные басни: о ласточке, выпившей море, о льве и мыши, о кошке и коршуне. Вообще, уже в древнеегипетских произведениях разных эпох можно проследить и религиозные, и моральные, и политические идеи, сохранившиеся на протяжении веков.

В первые века нашей эры древнеегипетская литература завершает свое существование и сменяется коптской, которая, хотя генетически и связана с ней, является все же качественно отличной.

Становление феодальных отношений в Египте и торжество новой религии – христианства – привело к коренной ломке сознания – коптская литература наполнена идеями аскетизма, равнодушного отношения к семье и отрешения от земных благ.

Через греков и римлян искусство, поэзия египтян оказывали влияние на средневековую и даже на новую литературу. Выдающийся немецкий поэт Г.Гейне использовал в своих произведениях сюжет веселой истории ловкого вора и Рампсинита. Русский символист В.Брюсов написал стихотворение, где изобразил раба, строящего пирамиду.

 

В отличие от Египта, характеризующегося этническим единством населения, Месопотамия была заселена народами самого различного происхождения и говорящими на разных языках.

К началу III тысячелетия, т.е., к моменту появления письменных документов, в стране обитали в основном две этнические группы: в южной части страны господствовали шумеры, со своим особым языком и создавшие клинопись, впоследствии воспринятую многими азиатскими народами; на севере же расположились аккадийцы (вавилоняне) и родственные им ассирийцы. Язык этих этносов оказался наиболее жизнеспособным и вытеснил и шумерский и хурритский.

Во II тысячелетии шумерский язык становится мертвым и изучается лишь образованными людьми, учеными и жрецами.

Основным материалом для письма у всех народов Месопотамии служили глиняные таблички, иногда тексты вырезались на камне, реже использовали кожу и металлические пластинки.

Как прекрасная шумерская письменность!

В I веке до н.э. клинопись окончательно выходит из употребления. В XIX веке благодаря открытиям Гротефенда и Роулинсона был найден ключ к прочтению загадочных письмен шумеров. Позднее русский ученый М.В. Никольский продолжил работы европейских специалистов по исследованию клинописи.

В III тысячелетии до н.э. в долине Тигра и Евфрата сложились древнейшие рабовладельческие государства; поочередно возвышаются то Лагаш, то Аккад; в XVIII веке до н.э. большая часть Месопотамии объединяется под властью Вавилона.

Фрагмент Кодекса Хаммурапи

В Вавилонском царстве создается Кодекс царя Хаммурапи – главный памятник рабовладельческой Месопотамии.

Позднее усиливается Ассирия (Ашшур), но культура ее находится под сильнейшим влиянием вавилонской. После гибели Ассирии вновь возвышается Вавилон (Нововавилонское или Халдейское царство), но примерно в 539 году до н.э. он попадает под власть Персии. С конца IV века по конец II века до н.э. в Месопотамии господствуют греки, и с 129 года до н.э. здесь прочно утвердились парфяне.

 

3.2.1. Устное народное творчество народов Двуречья. Памятники шумерской письменности

К сожалению, большая часть богатейшей народной словесности шумеров погибла безвозвратно. Сохранилось лишь то немногое, что было воспринято письменностью или отражено в изобразительном искусстве. Нередко отдаленные воспоминания о прошлом проникали в поздние произведения, поражая читателей своим несоответствием. Из каменного века шагнул в позднейший эпос охотник Лугальбанда, убивающий дикого быка.

Другой знаменитый герой эпоса шумеров – Гильгамеш, убивающий змея по просьбе богини Инанны, поражающий небесного быка, душащий руками льва. В позднейшей библейской традиции, восходящей к шумерскому прообразу, властителем Месопотамии оказывается снова охотник – зверолов Нимврод.

Судя по печатям и сохранившимся рисункам, у шумеров существовали многочисленные рассказы о животных, наделенных человеческим разумом. Хищный орел и мудрая лиса, мстительная змея и другие играли, видимо, большую роль в мифах и баснях древней Месопотамии.

Скорее всего, письменность древних шумеров возникла на рубеже IV–III тысячелетий до н.э. Сначала это пиктография, затем клинопись. Большинство литературных произведений этого периода дошло до нас в поздних копиях (примерно II тысячелетия до н.э.). Точно определить время создания каждого памятника очень затруднительно. Авторы литературных произведений были связаны (как правило) с царским двором или храмом и, конечно, в силу этого выражали взгляды рабовладельческой аристократии.

Гильгамеш

Среди сохранившихся памятников шумерской поэзии преобладают мифы о богах и героях. Основными сюжетами являются: сотворение мира и людей, различные открытия и усовершенствования в мире, совершаемые богами, потоп, смерть, воскрешение богов и богинь, подвиги героев. Согласно шумерской космогонии, вначале существовал вечный, первичный океан. Затем в его недрах появилась гора, состоящая из неба и земли (бога Анна и богини Ки), слитых воедино. Рожденный ими бог воздуха Энлиль отделил отца от матери, создал растения и животных. Бога Энлиля пленила богиня Нинлиль, шедшая ради их союза на любые хитрости. В результате их любви родился бог луны Наннар, в свою очередь ставший отцом бога солнца Уту и богини плодородия Инанны.

Забавен и миф о происхождении людей: оказывается, они созданы, чтобы кормить богов! Создание этого мифа можно точно отнести к автору – жрецу. Бог мудрости Энки и богиня земли Ниимах лепят фигурки из глины и оживляют их. Но бога Энки преследует неудача – вылепленный ими человек не может ни говорить, ни лежать, ни ходить… А вот творчество Ниимах удачнее – она создает целых шесть типов людей. Развитие хозяйства шумеры приписывали деятельности богов, напоминающих нам греческого Прометея. Столкновения богов мы встретим в мифах о двух братьях: Эмеше (лете) и Энтене (зиме).

Стремление народа к облегчению своей участи воплотилось мифах о добром боге Нинурте, побеждающем злых демонов, усмиряющем реки и создающем плотины.

Особое место занимают в шумерском эпосе мифы о смерти и воскрешении богини плодородия Инанны. Она попадает в подземный мир и освобождается оттуда по настоянию богов.

Большое количество поэтических произведений посвящено Гильгамешу – центральной фигуре всего шумерского эпоса. Повествования о нем носят мифический характер не всегда, так в мифах о войне городов Урука и Киша сверхъестественные моменты или отсутствуют или отступают на задний план.

Поэтические приемы создателей шумерского эпоса имеют вполне определенную строгую систему построения. Видимо, они не декламировались, подобно древнегреческим, а распевались: об этом свидетельствуют часто встречающиеся повторы, усиления, анафора: «Что случилось с моей дочерью? Что случилось с царицей? Что случилось с Инанной?»

Кроме того, у шумерских поэтов существовало нечто вроде элегии – неизвестный мученик жалуется на несправедливость людей и богов – эти отрывки были справедливо названы исследователями «первой книгой Иова». Это древнейший образец лирики, говорящий нам о напряженности социальной обстановки, вызывающей неверие в силы человека и пессимистические настроения.

 

3.2.2. Вавилонско-ассирийская литература

Шумерийская литература была воспринята семитическими народами, в первую очередь, аккадийцами. Имена богов и героев сохранялись, лишь иногда заменяясь соответствующими семитическими именами.

Сильнее всего был переработан миф о сотворении мира. В центре внимания оказался бог – покровитель Вавилона Мардук, победивший чудовище Тиамат и ставший верховным богом. Шумерский образец воспроизводят и мифы о нисхождении богини Иштар – богини плодородия (мифы об Инанне).

Покровитель Вавилона – бог Мардук

Существенной переработке подверглись мифы о Гильгамеше. Из разрозненных сказаний была создана единая поэма с довольно стройной композицией. Величайший герой совершает грандиозные подвиги, но не может сравниться с богами и добиться вечной жизни. Он правит в Уруке как своенравный деспот. Недовольные его произволом подданные обращаются с жалобой к богам, те, в противовес ему, создают полузверя – получеловека, могучего Энкиду, незнакомого с культурной жизнью, питающегося травой и живущего среди животных. Но Гильгамеш с помощью храмовой блудницы привлекает страшного монстра в Урук, очеловечивает и делает своим другом.

Позже, когда Энкиду умирает, на Гильгамеша нападает тоска, он недоволен смертью и хочет найти и открыть тайну бессмертия. Иногда он совсем близок к цели… Наконец, он добывает со дна моря траву бессмертия, но пока купается, чудесное растение похищают.

Иштар

В вавилонской поэме о Гильгамеше много вставных эпизодов – так, здесь фигурируют мифы об Иштар, губящей своих любовников, не имеющие прямого отношения к теме. Своеобразен и включенный в поэму эпизод беседы Гильгамеше о смысле жизни с волшебницей Сидури: герой стремится к невозможному, а чародейка советует довольствоваться малым, жить сегодняшним днем.

Подобные мотивы самоограничения звучат и в поэмах об Адапе и Этане. Последний хочет добраться до верхнего неба, чтобы добыть для жены траву, облегчающую роды, он взлетает вверх, обхватив за шею орла, но, взглянув вниз и потеряв из виду землю, пугается и падает вниз, разбивается насмерть.

Очень ярким произведением является «Разговор господина со своим рабом», в котором вельможа, впавший в немилость у царя, советуется со своим рабом. Он пытается перебрать все способы, чтобы выйти из создавшегося положения, а мудрый и лукавый раб сначала поддакивает, потом разрушает иллюзии господина. Наконец, хозяин хочет найти утешение в молитве, но раб снова разочаровывает его, доказывая бессмысленность религиозных культов. Это еще не атеизм, но уже будущий скептицизм Эпикура.

До нас дошли басни и изречения, любовные песни и религиозная лирика, где неумеренные восхваления богов переплетаются с мифологическими намеками. Причем, поэты используют порой весьма сложные поэтические приемы вплоть до применения рифмы и акростиха.

Известны также и заклинания против злых демонов, например, против свирепой Лилит, преследующей детей.

К особому роду литературы можно отнести вопросы к оракулам о грядущих событиях и тексты сожжения (в них содержалось перечисление грехов, которых молящийся не совершал).

О том, что в вавилонской литературе существовали зачатки драмы, свидетельствуют диалоги, включенные в тексты эпических произведений, или как самостоятельные тексты.

До нас дошли тексты, рассказывающие о настоящих мистериях, разыгрываемых в храмах, подобных египетским религиозным драмам в честь Осириса. В основном, изображались истязания и убийство Бела – Мардука.

В Вавилоне создавалась литература на шумерийских образцах, переводившихся на свой язык и дополнявшаяся новыми элементами. Ассирийские же авторы, в основном, пользовались вавилонскими образцами. Это было удобно еще и в силу близости ассирийского диалекта вавилонскому. Но и самостоятельное творчество ассирийцев нам известно. Царские летописи – вот сфера, где были необходимы новые приемы. Поначалу это были сухие повествования, явно перегруженные статистическими данными и прославлениями царей и их походов и подвигов. Позднее, летописи Саргона, Синахериба и Ашшурбанипала превращаются практически в художественные произведения.

К концу существования Ассирийской державы на ее территории распространяется арамейский язык. Древнейшим произведением на этом языке считается повесть об Ахикаре, действие которой развивается при царском дворе. По сути, это сборник поучений. Арамейский оригинал обнаружен в Египте, а затем становятся известны версии этой повести на арабском и древнерусском языках.

Литература народов Месопотамии оказала значительное влияние на творчество хеттов и евреев, а через них и на европейскую литературу. Вера в зависимость судьбы от звезд, под которыми человек родился, пришла из Вавилона. Образ свирепой Лилит переходит в Библию, в древнерусские апокрифы, в «Вавилонскую ночь» Гете и «Дочь Лилит» Анатоля Франса.

 

3.2.3. Хеттская, урартская и финикийская литература

Хеттские цари

Хетты, обитавшие в Малой Азии и создавшие во II тысячелетии до н.э. могущественную рабовладельческую державу, представляли собой конгломерат различных племен, говорящих на разных языках. С достижениями народов Месопотамии, с клинописью, хетты познакомились достаточно рано. Местное письмо, хеттские иероглифы использовались мало, в основном на окраинах государства. Вавилонская поэзия (эпос о Гильгамеше) была хорошо знакома хеттам.

Но кроме заимствований в обнаруженных источниках мы встретим и самостоятельные сюжеты. Любопытна в этом отношении поэма о боге весны Телепине. Поссорившись с другими богами, он отправляется в царство мертвых, но затем соглашается вернуться на землю. Телепин во многом отличается от подобных ему богов Вавилона и Египта, кроме того, в мифах отсутствует богиня – супруга (как Исида или Иштар).

Одним из наиболее оригинальных произведений хеттской литературы считается царская автобиография Хаттушиля II. Конечно, вероятней всего, она была составлена не им, а от его имени неизвестным придворным писателем. Цель написания этого произведения – оправдание узурпации власти. Автор довольно ловко пользуется такими приемами, как ссылки на волю богов (богини Иштар, в частности).

До нашего времени дошло произведение некого Киккули, рассказывающее о езде на колесницах.

Вообще, хеттская литература известна мало, но несомненно ее влияние на литературу древних греков. Яркий образ греческой мифологии – коварная женщина – сфинкс (у египтян сфинкс – существо мужского пола) ведет свое начало из хеттской мифологии.

«Песнь об Улликуми», возникшая у хурритов, была переработана хеттами, а затем, в свою очередь, повлияла на греческий эпос. В этой песне говорится о низвергнутом боге старшего поколения, который собирается мстить новым богам. Его матерью является скала. После упорной борьбы побеждают новые боги.

Сохранилось несколько лирических произведений хеттской литературы: гимн в честь Бога солнца, где говорится о том, что каждый человек, каждый зверь, любо существо получают все, что им следует по праву. А Бог солнца все видит и знает, кто творит добро, а кто зло. Хеттская религия провозглашает отказ от борьбы и призывает к самоуспокоению. Позднее эти мотивы развиваются в библейских псалмах и Книге Иова.

Об урартской литературе нам практически ничего не известно, так как обнаружены только летописи и официальные надписи, начертанные клинописью и составленные сухим языком, не содержащим поэтических образов. Видимо, в Урарту были мифы о бога войны Халде, боге бури Тейшебе и пр. Кроме того, в урартских текстах упоминается имя Гильгамеша.

Вероятно, это Мелькарт и солнечный диск

Финикийские произведения тоже мало известны, и, в основном, по греческим переложениям, как легенда о Мелькарте, достигшем Атлантического океана, и мифы о страданиях, смерти и воскресении Адониса. Недавние раскопки в Рас-Шамра (древнем Угарите) позволили обнаружить несколько своеобразных мифологических поэм с вполне самостоятельными сюжетами. Центральными фигурами здесь являются юный бог Алийон, бог смерти Мот и богиня Анат (почитавшаяся потом древними евреями как супруга Яхве). В этих текстах мы встретим и имя Ваала, страждущего бога, невинную жертву, позже отрицательно представленного в Библии и ставшего в европейской литературе символом зла. Здесь же мы встретим и героя Данеля, двойника пророка Даниила, и морского змея Лотана, очень напоминающего библейского Левиафана. Еще следует упомянуть о героических сюжетах: о походе богатыря Керета в Эдом. Таким образом, и финикияне занимают заслуженное место в истории мировой культуры.

 

Литература Ирана – одна из немногих мировых литератур, которые имели свою античность и сохранили на протяжении нескольких тысячелетий преемственность своего развития. Но о самом термине «иранская литература» следует сказать особо. Дело в том, что древнеиранская литература создавалась на огромной территории Иранского нагорья и прилегающих к нему областей Средней Азии. В создании этой литературы принимали участие не только народы, заселявшие территорию современного Ирана, но и народы севера Индии, частично Закавказья и Малой Азии. А вот уже с XVI века, когда начинает формироваться персидская национальность, под литературой Ирана следует понимать творчество одних персов.

Главную роль в формировании литературы Ирана играли западные иранцы (предки современных персов) и восточноиранские племена (предки таджиков). Вообще, в литературе Востока творчество Ирана оставило огромный след.

Начиная с XIX века, она притягивала к себе взоры не только ученых и читателей, но и художников слова. Имена Фирдоуси и Хайяма, Саади и Хафиза стоят в одном ряду с именами Гомера, Петрарки, Данте, Шекспира, Пушкина. Эта литература оказывала влияние на творчество Жуковского и Гете, Пушкина, Фета и Гейне.

Мидия в первой половине VI века до н.э.

Конечно, все это только приблизительно…

Примечание: На карте указаны приблизительные границы царств

К сожалению, иранские памятники литературы дошли до нас уже в преображенном виде, сохранность их хуже, чем, например, сохранность памятников литературы древнего Китая. Этому есть несколько объективных причин: отсутствие подходящего материала (книгопечатание развилось только в XIX веке!); господствующая религия (ислам) больше заботилась о сохранности памятников угодной идеологической направленности; к сожалению, и это не единичный случай – трагическую роль в судьбе памятников играют неоднократные военные вторжения извне.

Древний этап в истории литературы Ирана охватывает эпоху первобытнообщинного (до середины I тысячелетия до н.э.) и рабовладельческого строя (с середины I тыс. до н.э. до III–IV веков н.э.). Словесность древнего Ирана создавалась многочисленными племенами и народностями, в разное время заселявшими огромную часть Средней Азии и Иранское нагорье. Племена находились на разной ступени развития: персы, бактрийцы были оседлыми, массагеты, тохары, саки – кочевыми. Первыми начали создавать государство западные иранцы.

Ахура-Мазда

К IX веку до н.э. на северо-западе Ирана и территории современного Азербайджана возник мидийский племенной союз. К VI веку Мидия была сильной державой, покорившей несколько соседних народов. В середине VI века конец мидийскому владычеству положил союз персидских племен. Начинает появляться новое рабовладельческое государство, которое по имени правящей династии называют государством Ахеменидов. В момент его наивысшего расцвета, при Дарии III Гидаспе, в его состав входили, кроме Иранского нагорья, территория Азербайджана, часть Малой Азии, Вавилония, Армения, Фракия, Сирия, Палестина, Египет, Киренаика, Аравия, острова Эгейского моря, Македония и часть Балканского полуострова, и даже области по реке Инд. К этому времени государство Ахеменидов стало централизованной восточной деспотией.

Никто не знает, как на самом деле выглядел Зороастр

Культура Ирана в это время была достаточно высокой. В ней, без сомнения, сказывалось влияние покоренных народов, в частности, египетского и особенно ассиро-вавилонского. Это заметно и на примере сюжетов наскальных изображений и мифов, в календаре и пр. Были заимствованы и элементы клинописи, которую приспособили к древнеперсидскому языку. Единого языка не существовало, в Фарсе хозяйственная отчетность велась на языке эламов – коренных народов этой местности, для переписки употребляли арамейский. Писали на скалах, глине, стенах, металле, коже. Широко использовались так называемые «глиняные таблетки», которые могли уже складываться в книги.

В настоящее время нет возможности восстановить, реконструировать верования древних иранцев, отразившиеся в самых ранних памятниках искусства. Отдельные конкретные сюжеты, имена богов и пр. были близки к представлениям древних индийцев, что свидетельствует об общем прошлом этих народов.

Тенденция к выделению отдельных богов становится заметной в период возникновения рабовладельческого государства (проповедь Зороастра – Заратустры – Заратуштры). Во время правления Ахеменидов в качестве верховного божества утверждается бог неба, солнца и творец всего сущего Ахура – Мазда. Однако культы старых племен и вероучение Зороастра не были уничтожены маздаизмом. Вообще, довольно сложно исследовать отношения зороастризма и маздаизма, поскольку представления о борьбе двух начал на земле – добра и зла, света и тьмы – свойственны и той и другой религии. Но Ахемениды, видимо, не считали Зороастра пророком, а его книгу «Авеста» священной.

Позднее, во времена господства греков и македонцев, в иранскую культуру активно проникают элементы греческой культуры, греческое письмо начинает употребляться наравне с арамейским, одновременно с местными божествами почитаются греческие: Зевс, Афина, Аполлон и др.

Итак, древнейшим памятником литературы иранцев считается «Авеста», книга эта содержит в себе зачатки буквально всех литературных родов и видов, причем, в ней вполне заметно и развитие форм народного творчества.

 

3.4.1. «Авеста»

По своей природе этот древнейший памятник неоднороден. Мы встретим в нем повторы и противоречия, несовпадения стиля и языка отдельных фрагментов, представления и понятия различных исторических периодов. В книге этой превалируют формы и приемы устной речи, хотя заметны и явные приемы письменной, ученой речи поздних времен. Вот именно эта многослойность «Авесты» и заставляла довольно продолжительное время сомневаться в ее подлинности.

Конечно, общенародное наследие впитывается религиозными и философскими школами, проходит отбор, обработку и фильтрацию, перерабатывается и приспосабливается к нуждам правителей – все это слой за слоем накладывается на первоначальные варианты, и появляются великие Книги, подобные Библии и Корану, священным текстам древнего Китая и Индии. Такой же путь прошла, скорей всего и «Авеста».

Традиция связывает эту книгу с именем полулегендарного основателя нового вероучения Зороастра, которому и приписываются «Гаты» («Песнопения») – ядро будущей «Авесты». В «Гатах» ложные боги племен и некоторые герои мифов предаются проклятию, в них содержится протест против жертвоприношений, имевших место в старых культах. Истинным признается учение, согласно которому в мире, созданном богом добра, идет вечная борьба между добрым и злым началом. Здесь уже намечено учение о загробной жизни. Кроме того, здесь, в «Гатах» содержится в зачаточной форме учение о воздаянии за грехи, рассказывается о приходе спасителя – мессии и о поклонении огню как об одной из обязанностей «праведника».

Фрагмент одной из самых старейших книг на земле – «Авесты»

Место возникновения «Гат» неизвестно – одни ученые считают, что книга появилась в Мидии, другие – что на востоке, в Средней Азии. Само время появления новой религии тоже неизвестно. Вероятно, это конец IX – начало VII века до н. э.

Вопрос о реальности исторического существования Зороастра сейчас решается, в основном, положительно. Он выступает основоположником нового вероучения, выражавшего идеологию определенных общественных групп. Конечно, ему пришлось вступить в борьбу с защитниками иных убеждений. Отзвуки идеологической борьбы слышны в отповедях «ложным жрецам», в речи на свадьбе дочери и др. Свои речи Зороастр не писал, а произносил, об этом говорят данные материальной культуры той эпохи.

Язык «Гат» резко отличается от языка других частей «Авесты» и является наиболее архаичным. Сами выступления оратора – автора этого произведения были, вероятно, импровизированными, это были проповеди – молитвы, произносимые от первого лица. «Гаты» уснащены обращениями, восклицаниями, вопросами и параллелизмами, но притча отсутствует, что указывает все-таки на невысокую степень развития ораторского искусства. Проповеди Зороастра, заучиваемые его последователями, сложились, со временем, в единое целое. При Ахеменидах, по-видимому, произошла первая письменная фиксация «Авесты». Подобно Корану, зороастрийская традиция приписывает запись ученику пророка Джамаспе (как ученику и секретарю Мухаммеда Зейду).

В начале правления Сасанидов зороастризм был избран орудием государственного управления и приобрел догматические черты. В «Авесту» входит учение зороастрийских жрецов в его законченной форме, где большую часть занимают ритуальные предписания, обязательные для каждого праведника. В окончательной редакции «Авеста» стала занимать 21 книгу. Одна книга говорила о добродетели, другая о религиозных обрядах, третья о вере Зороастра, четвертая и пятая толковапли об астрономии и космологии, восьмая говорила о законах, десятая о легендарных царях, тринадцатая рассказывала о детстве Зороастра и т.д. Большинство из этих книг не сохранились. Мы располагаем всего четырьмя, из которых лишь одна, 19, дошла полностью. Это книга «Вендидад» – (заклинания против злых духов – дэвов.)

Кроме этого сохранились «Висперед» – книга о божествах, «Ясна» – книга о ритуалах (в нее входят «Гаты»). Также к «Авесте» причисляют и так называемую «Малую Авесту» – книгу позднего происхождения, представляющую собой извлечения из разных частей «Авесты» для пользования праведников.

Первые редакции «Авесты» были книгами энциклопедического плана, подобно Библии и Корану, они содержали сведения по всем отраслям знаний, включая в себя и устное народное творчество.

Обязательно нужно помнить, что весь текст «Авесты» обладал в сознании людей той эпохи магическим значением, как и священные своды других народов.

«Авеста» отражает, без сомнения, мифологическое творчество народа, во многом развившееся из культа природы. Мы встретим в ней, например, гимны солнцу и травам.

Помимо этого, она вобрала в себя и героический эпос иранцев. И эпос, и мифы, и обрядовость – все смешалось в «Авесте» до такой степени, что привело к несовместимым противоречиям, таким, что даже в позднейшие времена попытки зороастрийских жрецов привести «Авесту» « в порядок» не увенчались успехом.

Мифология в «Авесте» излагается отнюдь не систематически – она разбросана по различным ее книгам. Здесь звучат отголоски древнейших космогонических мифов о двух началах, породивших мир – матери – земле и отце – небе. А вообще всю мифологию иранцев пронизывает дуалистичность, отражающая восприятие противоречий и противоположностей земного бытия. Человек – орудие сил добра, а представление о жизни – борьба человека с дэвами – демонами зла.

Царство света, в «Авесте» называемое Обителью песнопения, описывается как первый возникший на земле горный кряж, опоясывающий землю с востока и запада. Книга «Яшта» рассказывает нам о богине Анахите, выезжающей на колеснице, запряженной четырьмя одинаковыми белыми конями, о ее горе и тоске по богатырю, о помощи разным героям. Здесь же содержится и пламенный гимн Митре.

Необыкновенно красивы и рассказы о зарождении ненависти царя тьмы Ангра – Манью (Ахримана) к светлой обители Ахура – Мазды, о создании последним неба, воды и земли, растений и животных.

Ардвисура-Анахита

«Вендидада» рассказывает о «золотом веке» в царствование Йимы, справедливого и мудрого царя, получившего от Ахура – Мазды золотую стрелу – символ скотоводческих занятий.

Как уже было сказано выше, и мифология, и героический эпос, и сведения энциклопедического характера располагаются и излагаются в «Авесте» совершенно без системы, хотя, мы полагаем, система просто не определяется сегодня, при отсутствии подлинных и полных памятников столь далекой эпохи. Сама «Авеста» рисует события, происходящие на огромном протяжении времени, причем, события, совершающиеся как на небе, так и на земле. Герои книги или бессмертны (божества), или живут сотни и сотни лет (Йима). Согласно легендарным традициям, герои огромны, обладают сверхъестественными способностями и фантастическим обликом. Огромна Ардвисура – Анахита, монументален Митра с десятью тысячами глаз и тысячей ушей и прочих органов. Заметно, что основными средствами художественного изображения в «Авесте» выступают эпитет и гипербола. А то, что мы встречаем в «Авесте» так называемые «общие места», т.е. повторения некоторых сцен буквально слово в слово (выезд богов на колесницах, например), свидетельствует о непосредственной связи великой книги иранцев с устным народным творчеством.

Поэзия вышеупомянутого ядра «Авесты» «Гат», кроме всего перечисленного, сохраняет, без сомнения, гимновый характер. Хотя заметно явное вкрапление лирических элементов, взволнованных и скорбных строк, придающих «Гатам» такое живое, человеческое звучание. Но и философское осмысление мира звучит в «Гатах» с достаточной силой, например в строках, где автор обращается к главному божеству с просьбой раскрыть ему тайны мироздания.

Самый последний слой «Авесты» отражает идеологию зороастрийских жрецов, пытавшихся вытравить из книги учение о бесконечном времени, признанном ими еретическим. Вообще, те части «Авесты», которые явно были созданы жрецами, стоят гораздо ниже тех, где ощущается влияние народного творчества, они беднее и совсем лишены поэтичности – это скучнейшие и длинные описания ритуалов и правил поведения вплоть до порядка стрижки ногтей и волос. Как видим, в «Авесте» не было разграничения литературных видов и родов, но в ней намечались зародыши и лирики, и эпоса, и драмы. К особенностям формы мы можем отнести сочетание ритмизованной и прозаической речи. Древние стихи «Авесты» основаны на силлабическом стихосложении. Рифмы на конце еще не было, но ударение, например, в «Гатах» играло уже довольно значительную роль. Язык «Авесты» прост, точен, конкретен.

Остается добавить, что «Авеста», в силу своей энциклопедичности, является объектом изучения как теоретиков литературы, так и философов, историков, географов, религиоведов и биологов.

 

3.4.2. Героический эпос Ирана

В древнем Иране бытовали эпические произведения разных видов. Об этом мы узнаем из книг древнегреческих авторов, персидских и арабских произведений Средневековья и пр. «Авеста», о которой мы говорили выше, не включала в себя богатый эпос саков и согдийцев, главными героями которых были богатырь Рустам и богатырша Зарина. Не включала «Авеста» и известные рассказы об исторических личностях: царице саков Спаретре, о неком Шираке, погубившем отряд персов в пустыне. Существует и не отразившаяся в «Авесте» легенда о Кире, вещем сне, из которого мидийский царь узнает о великом будущем героя, и, несмотря на все попытки погубить его еще во младенчестве, терпит от него поражение. А ребенок, чудом избежавший смерти, растет, обнаруживая все достоинства будущего владыки мира.

Сохранились фрагменты памятников, воспроизводящие древние эпические традиции героических поэм. Один из фрагментов рассказывает о богатыре Зарере (в «Авесте» есть упоминание о Зариварае). Сказания о нем, видимо, складывались в разные эпохи и рассказывают о битвах со злыми витязями. Еще фрагменты рассказывают о любви этого богатыря. Только называют его в легендах IV века до н.э. Зариадром. И что любопытно, в этих отрывках он мыслится как лицо историческое. Легенды рассказывают о его любви к дочери царя страны, лежащей за Сыр-Дарьей. Имя любимой героя – Одатиды тоже встречалось в «Авесте». Герой посылает сватов, однако царь отказывает ему. Но он хочет выдать дочь замуж и устраивает пир, где Одатида должна выбрать себе жениха и подать избраннику чашу с вином. Девушка отказывается выполнять волю отца и тайно посылает весточку Зариадру. Переодевшись, юноша проникает на пир, Одатида, узнав его, подносит возлюбленному чашу. Зариадр увозит девушку в далекие края. В этой легенде мы уже встретим все элементы сюжета – предварительные сведения о героях, завязка – чудесные сны, кульминация – пир, развязка – похищение и увоз Одатиды. Повествование достаточно остро и занимательно, что говорит о более высокой ступени, на которую творчество иранцев поднялось к IV веку. Перед нами один из древнейших любовных сюжетов в литературе. Идея о всепобеждающей силе любви восходит к народным традициям и идеалам. Некоторые мотивы этой легенды становятся популярными в средневековой эпической литературе. Это, в частности, мотив сновидения, в котором является образ пленительной незнакомки или незнакомца, и мотив противодействия родителей браку возлюбленных.

 

3.4.3. Летописи древних иранцев

Летописное творчество иранцев возникло на базе письменной традиции. Существует довольно много гипотез возникновения клинописи. Согласно одной из них, письменность появилась сначала у мидян, которые использовали клинопись урартов.

Кир Великий

Впоследствии, достижения урартов через посредство Мидии были усвоены на юго-западе Ирана и поставлены на службу государственности. Появились знаменитые надписи ахеменидских царей, которые сохранились до наших дней и документально подтверждают начальный этап формирования иранских летописей.

Эти памятники, созданные по приказу царей, были обнаружены на скалах и в гробницах, на развалинах дворцов и каналов, на печатях и вазах. Первая из таких надписей «принадлежит» Киру Великому (VI век до н.э.) и находится на его гробнице: «Я – Кир, царь Ахеменид».

Надписи Дария I и последующих правителей более пространны и рассказывают о законах и политических притязаниях, пытаясь внушить страх не только своим, но и чужим народам. Эти надписи представляют собой панегирики (хвалебные речи) царей самим себе. Они оправдывают далеко не безупречные поступки правителей.

Барельеф в Бехистуне

Самой большой из этих надписей является надпись царя Дария I, высеченная на скале Бехистун около города Керманшаха, на высоте более 150 метров. В этой надписи всего 414 строк, расположенных пятью столбцами (их можно считать прообразами книжных страниц). Текст одного из столбцов попорчен временем. По своему содержанию – это самовосхваление царя Дария, говорящего о древности рода, об удачных походах, о жестоком покорении непокорных. Над надписью расположен огромный барельеф, где перед Дарием стоят девять царей и вождей кланов со связанными руками и петлями на шеях. Десятого царь попирает ногами. Вероятно, основная цель всего этого комплекса – внушить страх покоренным народам, поднять престиж царской власти и увековечить свое имя.

Вся Бехистунская надпись может быть разделена на три части: вступление с объяснением, от чьего имени ведется речь, основная часть, рассказывающая о кровавых подвигах царя царей, и заключение, где Дарий уверяет, что все, что он совершил, сделано под покровительством Ахура – Мазды. Каждый абзац начинается с повторения слов: «Говорит царь Дарий…». Торжественное звучание речи царя придают многочисленные повторы, застывшие словесные формулы, суровая простота рассказа: «Я, Дарий, царь великий, царь царей, царь Персии, царь стран, сын Виштаспы, внук Аршамы, Ахеменид…вот, что мной сделано, когда я царем стал…Ахура – Мазда мне помощь принес; месяца Багаяди, 10 дня было, когда я с немногими людьми убил того мага Гаумату и главных его преданных людей. Я отнял его царство. Волею Ахура – Мазды я царем стал. Ахура – Мазда мне вручил царство…».

Дарию принадлежат надписи, обнаруженные в Персеполе, в Сузах, около нынешнего Суэцкого канала. Там сообщается о границах его царства, передаются названия покоренных стран, рассказывается о постройке дворца и прорытии канала между Нилом и Красным морем. По стилю эти надписи сходны с Бехистунской.

А вот и сама Бехистунская надпись

Довольно много сохранилось надписей, созданных по приказу Ксеркса I, сына Дария. Знаменитая «Антидэвовская надпись», где содержатся сведения о борьбе Ахеменидов с древними традиционными племенными культами. В этой надписи содержится перечисление провинций Ахеменидской империи и сообщается о подавлении восстания в одной из них и насильственном внедрении культа Ахура – Мазды. Надпись кончается предписанием следовать учению Ахура – Мазды и просьба к верховному божеству хранить дом царя и страну от скверны.

Клинописные документы Ахеменидов являются подлинными памятниками древности, точно датированными и переведенными источниками, поэтому значение их для истории и литературы просто неоценимо. Они помогают установить и то, как, собственно, формировалась точность и ясность описания, умение последовательно и логично излагать мысли и события. Они составлены в прозе, хотя некоторые исследователи обнаруживают явно метризированные части и элементы рифмы. Все документы Ахеменидов, и на это следует обратить внимание, составлены в форме прямой речи – монолога, что отражает преемственность по отношению к устному «ораторскому» периоду в развитии художественного творчества.

Позднее, в парфянский период, традиция фиксации имен и важнейших фактов царствования различных правителей, заложенная при Ахеменидах, была продолжена.

Но существование отдельных надписей, то есть разрозненных записей отдельных исторических фактов уже перестает удовлетворять растущие запросы государства. Новые задачи должны были выполнять новые летописные принципы (кстати, в Библии содержатся намеки на существование дворцовых хроник у Ахеменидов). Такие записи могли содержаться на глиняных таблетках. Но сам факт существования летописей достоверен лишь для периода династии Сасанидов (224–651 год).

 

3.4.4. Драматическое искусство

В древнеиранском художественном творчестве драматический вид поэзии большого развития не получил. Существование элементов драмы бесспорно в самом раннем действе, магических и жреческих обрядах, где слово и музыка неотделимы друг от друга. Элементы драмы были, видимо, в пышных празднествах в честь богини Анахиты, о которых рассказывает античный путешественник, географ, ученый Страбон. Да и сами тексты и форма гимнов в «Авесте» дают возможность предположить о сопровождении их определенным драматическим действием.

Страбон

В процессе развития ритуалов, вероятно, выделяется актер, как главная фигура действа. У иранцев в праздники перед общиной появлялся человек, ряженный тотемом рода.

Кроме того, в «Авесте» можно увидеть предпосылки или намеки на существование похоронных ритуалов, «покойницкой игры», подобно сходным культам предков у многих народов древности. Речь идет о диалогах с покойным или материализовавшимся духом умершего: разговор идет о восхвалении земной жизни, прожитой этим человеком. В заключение диалога, ублаготворенный, он благословляет оставшихся на земле.

В парфянскую эпоху, судя по некоторым сохранившимся памятникам, иранцы были знакомы и со светской драмой благодаря культурному влиянию греков.

 

Заголовок нашего раздела говорит о литературе Индии, однако это – понятие собирательное. Оно включает в себя творчество многих народов, населявших Индию в прошлом (и населяющих ее сегодня, в XXI веке). Каждая из литератур этих народов: бенгальская и урду, хинди и маратхская, гуджаратская и тамильская, имеют свою историю развития и отличаются своеобразием и прелестью, присущими ей одной.

Древнейший фрагмент «Вед»

Их общность обусловлена только тем, что восходят они к одному корню – литературе древней Индии.

Древнейшими литературными памятниками Индии являются «Веды». Они представляют собой собрание молитвенных песнопений, гимнов и заклинаний, обращенных к богам и мудрецам, небесным светилам, сну, времени и т.д.

Собрание Вед состоит из четырех частей: «Ригведа» – веда гимнов, «Самаведа» – веда песен, песнопений, «Яджурведа» – веда жертвенных формул и обрядов, и «Атхарваведа» – веда заклинаний и заговоров. Каждое из этих четырех собраний имеет и свою комментаторскую литературу – Брахманы и философскую – Араньяки и Упанишады.

Все вместе это называют ведийской литературой.

Ведийские произведения создавались на северо-западе Индостана. Вероятное место их рождения – территория между реками Кабулом и Индом, а также часть Пенджаба. Датировка ведийских сборников и их частей условна, вокруг этого вопроса возникает много споров. Европейские ученые датируют их гораздо более поздними временами, чем индийские исследователи. Но большинство ученых все-таки сходятся на том, что наиболее ранние ведийские строки можно датировать приблизительно II тысячелетием до н.э. Расхождения в датировке как раз связаны с многослойностью ведийских сборников. Многослойность эта объясняется, в свою очередь, тем, что ведийские гимны рождались как произведения устной словесности, затем долгое время хранились и передавались в преданиях их поколения в поколения изустно. А запись ведийских памятников предположительно относится к I веку до н.э.

До нас дошли весьма поздние рукописи, отстоящие от подлинников на несколько веков.

Гимны Вед складывались в период разложения первобытнообщинного строя. Племена делились в ту пору на множество родов, занимались охотой, скотоводством и земледелием. Между ними шли бесконечные войны за скот, землю и людей. Верования и культы древних индийцев были примитивны, а роль жреца, как правило, исполнял – в племени – племенной вождь, в роде – глава рода, в семье – глава семьи. Постепенно появляется сословное и имущественное неравенство. Возникает деление на касты (варны). Высшими сословиями становятся жрецы – брахманы и воинская аристократия – кшатрии.

Вьяса

Индийская традиция считает сборники Вед откровением бога Брахмы, передавшего свое слово мудрецам, среди которых был великий поэт Вьяса. Однако этимология слова «вьяса» опровергает эту гипотезу: «вьяса» буквально переводится как «тот, кто разложил, распределил тексты».

Сами ведийские собрания и комментарии составляют «шрути», что в переводе означает «то, что слушается», и это явно свидетельствует об устном происхождении и бытовании ведийских гимнов.

В собраниях, «самхитах» гимны значатся под именами древних мудрецов. Создание первой части – «Ригведы» приписывается 15 авторам. На самом деле, и «Ригведы», и остальные ведийские собрания создавались многими и многими поколениями риши – певцов и поэтов. Иногда в Ведах рассказывается, что мудрецы нашли гимны, иногда они приписывают их рождение состоянию экстаза, вызванному божественным напитком.

Гимны слагались по каждому торжественному и важному случаю (начало и окончание военных походов и пр.). Видимо, риши были наиболее одаренными людьми племен и в те далекие годы они выражали надежды и стремления, радости и горести всех членов племени. То есть, фигурально выражаясь, творцом гимна было племя или племена, а Веды являются плодом коллективного творчества всех народов северо-западной части Индостана. К тому же, в Ведах, вероятно, сохранились лучшие образцы гимнов, навеки оставшиеся в людской памяти. Каждый новый певец, исполнитель гимнов импровизировал и что-то добавлял к творениям предшественников – таким образом, происходило то, что можно условно назвать естественным или стихийным отбором. Но не меньшую роль сыграл, безусловно, и классовый отбор. Ведь гимны подвергались обработке жрецами – брахманами. В самих гимнах говорится о старых песнях, существовавших с незапамятных времен.

Наверное, сменилось не одно поколение риши, прежде чем стихи, входящие в собрания Вед, отлились в свою законченную форму (как это было, например, с библейскими книгами). Любопытно, что ученые эпоху создания и составления сборников называют «эпохой самхит» и делят ее на две части: сначала создавались гимны, а потом они систематизировались, объединялись и располагались в определенной последовательности. Расположение гимнов не отражает хронологической последовательности их составления. Систематизаторами и редакторами выступали, конечно же, жрецы – брахманы.

Самое древнее собрание – «Ригведа» – состоит из тысячи с лишним гимнов, разбитых на 10 книг. Сначала идут гимны, обращенные к богу огня Агни, а затем к богу грозы Индре. Следующие за этим гимны посвящены силе, таящейся в божественном напитке Соме, а затем гимны различного содержания, расположенные без всякого плана.

Индра

Веды содержат мифы о происхождении вселенной, о жизни богов и их роли в судьбе человека и животных. Мифы вообще рождаются в ту пору, когда люди сознают свое бессилие в борьбе с природой, но уже пытаются понять и как-то подчинить ее себе. Выдающийся индийский писатель, лауреат Нобелевской премии, Рабиндранат Тагор определил ведийские гимны как «поэтическое свидетельство коллективного выражения народного восторга и благоговейного ужаса перед жизнью».

В Ведах, так же, как и в древнегреческой мифологии, обожествляются различные явления природы. Боги ведийского пантеона олицетворяют силы природы: Варуна – небо, Индра – грозу, Вайю – ветер, Агни – огонь, Ушас – зарю и т.д.

Агни

Воплощением солнца было несколько богов – Сурья, Митра, Савитр. Главный бог еще не выделялся, поскольку каждый из богов был главным в своей сфере – в воздухе, земле, воде… Богов люди создавали по своему подобию, но наделяли их большей силой, чем обладали сами. Правда, некоторые божества выглядят далекими от красоты, привычной человеку, например, многорукие. Из женских божеств следует назвать Сарасвати, позднее почитавшуюся в качестве богини мудрости.

Один из позднейших гимнов «Ригведы» изображает сотворение мира из тела титана Пуруши. Из его уст появились брахманы, из рук – кшатрии, из бедер – вайшьи, а из ног – шудры.

Среди сил зла почитали Шушну и Вритру. В одном из мифов в «Ригведе» рассказывается о том, как Вритра похитил облака, а люди, страдающие от засухи, просят Индру помочь им. Они приносят Индре божественный напиток – Сому. Выпив его, Индра, в сопровождении богов бурь и ураганов, идет в бой против демона Вритры.

Некоторые ведийские гимны являются подлинно художественными произведениями, воспевающими красоту природы. Таков гимн ночи:

Древние индийцы вообще восхищались природой, любили и одушевляли ее. Опоэтизированное солнце в некоторых гимнах из Вед наводит на предположение о близости ведийских культов и иранских зороастрийских традиций.

Сарасвати

Любопытен и один из древнейших в Индии (и Иране) культ божества пьянящего напитка – Сомы, о котором в Ведах говорится, что он возбуждает, вдохновляет, приводит в состояние экстаза. Заклинания, обращенные к духу священного растения и приготовленному из него напитку, свидетельствует о бытовавших в древности оргиях.

Большинство гимнов имеет религиозно – магическое значение, их создание было вызвано практическими целями: вымолить у богов помощь и защиту. Веды вообще проникнуты особой верой в силу молитв, обрядов и жертвоприношений.

 

3.5.1. Упанишады

Упанишады – комментарии к Ведам, о которых говорилось выше, свидетельствуют о попытках выявить наивно – материалистическое в воззрениях составителей древних гимнов. Космогония Упанишад весьма противоречива, происхождение всего на земле толкуется по-разному: в качестве первоэлемента называются и огонь, и земля, и вода. В этих книгах проза сочетается со стихами, а некоторые книги Упанишад целиком изложены в стихотворных строках. Очень часто Упанишады принимают форму диалога двух спорящих или беседующих или разговор наставника и ученика. Беседуют полуисторические, полумифические персонажи. Философские споры в древней Индии велись в форме беседы, учитель передавал свои мысли ученикам устно. Для того чтобы основные положения учений лучше запоминались, требовалось «связать» их единой нитью – сутрой, представляющей собой краткое изложение сути проблемы. Сформировался новый жанр – сутры или изречения. Сутрами называются и входящие в состав ведийских книг научные, законодательные и ритуальные трактаты, комментирующие Веды. Эти трактаты составляют веданту (ведангу) – часть Вед и принадлежат к тому, что должно быть заучено наизусть – «смрити» (в переводе «запоминаемое»).

Стоит добавить, что литература Вед и комментариев к ним, являясь выражением религиозных и мифологических, философских и научных, этических и других представлений древних индийцев, содержала в себе истоки всех родов древней литературы и оказала несомненное влияние на последующее развитие литературного процесса и религиозно-философских воззрений.

 

3.5.2. «Типитака»

В VI–V веках до н.э. возникают религиозные учения, направленные против брахманизма и отражающие борьбу за власть между отдельными родами. Наибольший след в истории и культуре Индии оставили буддизм и джайнизм.

До нашего времени дошел канон секты тхеравадинов, написанный на языке пали, «Типитака» («Три корзины»).

Палийский канон, или «Типитака

Буддийская традиция утверждает, что канон был составлен сразу после смерти Будды (т. е. приблизительно в восьмидесятых годах V века до н.э.) на первом соборе в Раджагрихе. Современные исследователи, однако, считают это собор легендарным. Что же касается самого канона, то, видимо, первый свод буддийских текстов не мог быть оформлен ранее IV века до н.э. Есть основания предполагать, что в первый канон входили «Сутта-питака» и «Виная». Канонические тексты передавались изустно на магадахском диалекте. Начиная с III века до н.э. буддийская община начинает распадаться на отдельные секты, тексты подвергаются переработкам в духе учения каждой школы или расширяются за счет введения новых книг, поэтому до нас не дошел единый канон в законченном виде, а только каноны разных сект.

Канон тхеравадинов – «Типитака» был записан на Цейлоне в 80 годах до н.э. на диалекте пали. Не все части канона одинаково интересны в историко-литературном отношении. «Виная – питака» – дисциплинарный кодекс буддийских монахов – наиболее интересная книга в составе канона. Изложение правил дается здесь в форме повествования о тех событиях, которые, собственно, и побудили Будду сформулировать то или иное предписание. Некоторые из этих эпизодов принадлежат к лучшим буддийским легендам.

Но одна из главнейших книг буддийского канона – «Сутта – питака» – раздел, где собраны многочисленные прозаические и поэтические произведения, по праву считающиеся шедеврами древнеиндийской литературы.

Итак, основными жанрами канонической прозы считаются джатака и сутта (сутра).

Сутта – прозаическое произведение, излагающее те или иные вопросы буддийского учения в форме диалога. Сутты включают в себя проповеди и обрамляются рассказом о событиях, мотивировавших проповедь и беседу. Ведет разговор Будда (реже – один из учеников), собеседники его – самые разные люди: монахи, ученики, богатые горожане и бедные крестьяне, цари и члены самых низших каст. Сюжетная схема однообразна: Будда встречается с собеседником (часто случайно), прослышавшим о мудрости и достоинствах Будды и решившим задать ему ряд вопросов. Причем, это могут быть и мучившие человека вопросы религиозной практики, сомнения в правильности выбранного пути и пр.

Иногда собеседник приглашает Будду домой и беседа происходит за трапезой.

Будда

Главным событием сутты является сам диалог, выливающийся в проповедь этических и философских принципов буддизма. Но диалог, согласно буддийскому канону, является необходимой ступенью, подготавливающей проповедь, и, прежде, чем услышать истину, собеседник сам должен пройти по пути, ведущему к ней.

В стилистическом отношении сутты неоднородны. Для повествовательных частей сутты характерна высокая степень формульности, застывшие формулы используются при описании ситуаций, которые являются необходимыми компонентами рамки и вообще всякого повествования о Будде и его учениках. Появление Будды всегда описывается в одних и тех же словах, неизменны формулы приглашения к трапезе и описания самой трапезы. Постоянна и характеристика Будды, которую слышит его собеседник.

Наиболее характерный стилистический прием в суттах – повтор. Повторяются и отдельные предложения, и целые куски текста. Определение, даваемое в начале текста, повторяется вновь в конце, таким образом, вся проповедь членится на формально законченные части. Иногда повторяются и огромные куски, целые параграфы – все это сообщает проповедям особый, медлительный и кругообразный, ритмический рисунок.

Скорее всего, на формирование жанра сутты оказали влияние как устная, так и ведийская традиции. Так целый ряд композиционно – стилистических черт роднит сутты с ранними Упанишадами. Лучшие и наиболее древние образцы сутты представлены в двух первых собраниях «Сутта – питаки» – «Дигханикае» и «Маджджхиманикае». Из поздних следует упомянуть так называемые «Вопросы Милинды» – беседа на философские темы между царем Милиндой (иногда отождествляемым с греческим царем Менандром, правящим в Северо-западной Индии во II веке н.э.) и буддийским монахом Нагасеной. Глубина рассматриваемых проблем, смелость и оригинальность их решения, высокие художественные и стилистические достоинства выдвигают «Вопросы Милинды» в ряд лучших философских произведений мировой литературы.

Наиболее значительными поэтическими сборниками являются «Суттанипата», «Дхаммапада» и «Тхеригатха». Первая из перечисленных принадлежит к числу древнейших буддийских книг: большинство текстов в ней датируется IV или даже V веком до н.э. Поэзия этой книги – в основном дидактического характера, воспевающая буддийский идеал праведного поведения.

Для «Суттанипаты» характерно стихотворение в несколько строк, объединенных рефреном:

Иногда стихотворения представляют собой сухой перечень определений с использованием вопросно-ответной формы.

К числу лучших произведений древнеиндийской афористичной поэзии принадлежит, без сомнения, «Дхаммапада». Она разделена на главы, каждая из которых содержит изречения, объединенные по тематическим признакам: главы о серьезности, о мысли, о глупцах, о мудрых, о счастье, о старости и пр. При том, что каждый афоризм самостоятелен, он связывается с рядом стоящими изречениями не только тематически, но и с помощью особых композиционных приемов, так что создается впечатление смысловой и формальной целостности. «Дхаммапада» касается самых разных проблем человеческого поведения, и именно эта этическая широта сделала данное произведение одним из самых популярнейших в Индии и до сих пор.

«Тхеригатха» и «Тхерагатха» – сборники стихов, приписываемые ученикам и последователям Будды, мужчинам и женщинам. Это стихи о тяжких потерях и страданиях, унижениях, которые заставили их создателей покинуть мир и вступить в буддийскую общину. В них звучит стремление к духовному освобождению, часто, впрочем, сопровождаемое сомнениями и ощущением бессилия в борьбе с самим собой. Но все же большая часть стихов заканчивается словами радости оттого, что все сделано так, как завещал Будда.

Самые поздние стихи этих сборников, отмеченные усложнением стиля и образности, начинают наполняться и картинами природы, вторящей поэту или контрастирующей с его состоянием:

В этих стихах появляются уже будущие постоянные клише классической пейзажной лирики: пляшущий павлин, белые журавли, резвящиеся слоны и др.

Древняя каноническая поэзия ведет нас к религиозной лирике поздних времен, к буддийским гимнам, написанным на санскрите и к поэзии отрешения от мира.

 

3.5.3. Эпос Древней Индии. «Махабхарата» и «Рамаяна»

Эти две колоссальные поэмы, чьи названия стоят в заглавии, являются основными произведениями древнеиндийской эпической поэзии. Их, конечно, следует рассматривать, как результат длительного развития устно-поэтического творчества, как итог творческой работы нескольких поколений.

В настоящее время в науке бытует мнение, что в основе «Махабхараты» лежат действительные события, имевшие место в глубокой древности, когда, невозможно утверждать даже приблизительно. Индийская традиция относит их к середине III или даже к IV тысячелетию до н.э. Относительно реальной основы «Рамаяны» мнения расходятся. Если события, легшие в основу этой поэмы и реальны, то изображение их крайне фантастично.

«Махабхарата» в том виде, в котором она до нас дошла, очень велика по объему: она почти в десять раз больше «Илиады» и «Одиссеи» вместе взятых. Она состоит из 18 книг, к которым добавляется еще одна, рассказывающая о биографии Кришны.

Слово «Махабхарата» обычно переводится как «Великая война потомков Бхараты».

Арджуна

В этой эпопее масса действующих лиц, огромное количество событий, имен и названий. По сути, это энциклопедический рассказ о подвигах предков. Некоторые части заключают рассказы еще и внутри себя, представляя двойные и тройные рассказы. Основным сказанием, к которому присоединяются все остальные, является героическое сказание о войне за власть между сыновьями двух братьев – Панду и Дхритараштры, общим отцом которых был легендарный царь Бхарата. Сыновья Панду в поэме именуются пандавами, сыновья второго брата – кауравами. Действие происходит в верхней части междуречья Ганга и Джамны. В царстве со столицей Хастинапур правил Панду, царствовавший вместо слепого брата Дхритараштры. После смерти Панду осталось пять сыновей. Даже старший из них еще не был совершеннолетним, поэтому власть оказалась в руках Дхритараштры. Пандавы воспитывались вместе с его ста сыновьями. Пандавы во всем превосходили своих родственников, чем возбудили злость, зависть и ненависть, усилившуюся, когда возник вопрос о престолонаследии. Особенно злобным был старший из кауравов – Дурьйодхана. Из-за его козней пандавам пришлось покинуть царство. Во время скитаний они попадают в страну панчалов, где происходит церемония выбора жениха для дочери царя. Один из пандавов – Арджуна – превзошел всех соперников и получил в жены красавицу Драупади. Затем, по завету матери пандавов, она стала женой всех пяти братьев. Видя, что пандавы породнились с могучим царем, кауравы были вынуждены уступить им половину царства. На берегу Джамны (в районе нынешнего Дели) пандавы построили город и зажили счастливо и мирно, выбрав царем здесь старшего – Юдхиштхиру. Но кауравы не смирились, их не покидала мысль погубить ненавистных соперников. Они вызвали Юдхиштхиру на игру в кости – согласно обычаю, тогда это было равно поединку. Юдхиштхира проиграл все имущество, царство, себя и Драупади. Дхритараштра, увидев, как далеко зашла игра, назначил второй поединок. Игра снова оказалась неудачной для пандавов – по ее условиям они должны на 13 лет уйти в изгнание: 12 прожить в лесах, последний год в городах, при условии, что их никто не узнает.

Прожили братья 12 лет, скитаясь в лесах, посещая святые места, встречаясь с мудрецами – отшельниками, беседуя с ними на религиозные и философские темы. Много было у них чудесных приключений, много старинных сказаний услышали они от мудрецов. По истечении срока изгнания пандавы начали претендовать на свои бывшие владения, кауравы вернуть их отказываются. Ни к чему не приводят долго длившиеся мирные переговоры, война неизбежна, вся Индия расколота на два враждебных лагеря.

Арджуна и Кришна на поле боя

На поле Куру – в 100 километрах к северу от Дели сошлись две огромные, многомиллионные армии и началась беспримерная битва.

Лучшие воины погибали, но битва продолжалась. Перевес был на стороне пандавов. На восемнадцатый день они, перебив почти всех воинов кауравов, победили. Лагерь побежденных подвергся разграблению. Но недолго торжествовали победители – ночью трое уцелевших кауравов напали врасплох на лагерь победителей, истребили их всех, только пятеро пандавов и их родственник Кришна спаслись – они провели эту ночь вне лагеря. Страшное побоище произвело впечатление на всю страну. Окончание битвы не радует и пандавов. Оставив на троне внука Арджуны, они уходят в Гималаи и становятся отшельниками.

Индийская традиция приписывает «Махабхарату» одному лицу – легендарному составителю Вед поэту – мудрецу Вьясе.

Построена поэма в форме повествовательных монологов сказителя и героев сказания.

Ряд сюжетов имеет несоответствия и противоречия, основная сюжетная линия перебивается многочисленными отступлениями. Но вообще, вставные эпизоды, представленные легендами, философскими трактатами, сказаниями и поэмами, построены, в свою очередь, на сюжетных ситуациях и образах, имеющих параллели в основном сказании.

К числу вставных эпизодов мифологического характера относятся рассказ о путешествии Арджуны на небо, сказание о потопе (сказание о рыбе), где рассказывается о волшебной рыбке и мудреце Ману.

Есть в «Махабхарате» притчи и аллегорические сказки, например, беседа океана с реками, где океан спрашивает, почему реки несут большие деревья и никогда не приносят в океан тростинок. В ответ Ганг говорит, что большие деревья не уступают напору вод и приходится вырывать их с корнем, а тростинки легко гнутся и этим спасают себя; когда сила течения ослабевает, они распрямляется.

Знаменитый фрагмент «Бхагавадгиты» – на иллюстрации Снова Арджуна и Кришна

Обычно вставные эпизоды введены в качестве поучений, аналогий, иллюстраций.

Так, небесный посланник, чтобы убедить пандавов никогда не ссориться из-за их жены Драупади, рассказывает им повесть о двух братьях, которые из-за любви к женщине лишили друг друга жизни. Во время пребывания пандавов в лесу, их жена Драупади была похищена. Это послужило поводом для введения в «Махабхарату» повествования о Раме («Малая Рамаяна»).

Жемчужинами индийской поэзии являются сказания о Нале и Савитри. Наль, попавший в положение, подобное проигравшему в кости Юдхиштхире, сумел вернуть себе утраченное. Сказание о Савитри является как бы ответом на вопрос о том, может ли какая – нибудь женщина сравниться добродетелью с Драупади. Строки этих двух сказаний, посвященных любви, воспевают силу женского чувства.

В шестую книгу «Махабхараты» включен уникальный трактат религиозно – философского характера – «Бхагавадгита» («Песнь божества»), в котором в поэтическом виде изложены догматы брахманизма – индуизма. Перед битвой скачущего на колеснице Арджуну охватывают сомнения, вправе ли он проливать кровь своих родственников. Кришна же убеждает его исполнить долг и принять участие в бою. «Бхагавадгита» стала основной и священной книги религиозно-философской секты «Сознание Кришны».

«Махабхарате» в Индии приписывается священный характер, иногда ее называют «Пятой Ведой». Однако книга эта призывает свято чтить сословное деление, внушает почтение к высшим варнам (кастам) и утверждает, что богатство спасительно, а бедность губительна.

Сюжеты «Махабхараты» привлекали русских и западноевропейских авторов. В свое время В.А.Жуковский познакомил русского читателя со сказанием о Нале («Наль и Дамаянти»).

Начиная с 20-х годов XX века, русские искусствоведы работали над переводом «Махабхараты». В 60-е годы были изданы 4 книги в Москве и Ашхабаде. Существует полный перевод «Бхагавадгиты», созданный коллективом авторов по заказу общества «Сознание Кришны».

«Рамаяна». Эпопея «Рамаяна» в индийской традиции именуется «первая поэма».

Она объединяет сказания о великих подвигах Рамы, царя Айодхьи. В основе поэмы, без сомнения, лежит народное творчество. Легенда о Раме была порождена мечтами о добром вожде – спасителе. По сравнению с «Махабхаратой» «Рамаяна», состоящая из семи частей, выглядит более целостным произведением. По объему она значительно меньше, но события поэмы уводят нас к еще более древним временам.

Вероятно, «Рамаяна» – это повествование о перемещении племен с севера на юг Индостанского полуострова.

Вальмики

Согласно индийской традиции, мы считаем автором поэмы поэта Вальмики.

Легенда о Раме, составляющая ядро «Рамаяны», рассказывает, что на острове Ланка (современный Цейлон), у живших там демонов – ракшасов был десятиглавый царь Равана, владевший даром непобедимости. Свое могущество он использовал, чтобы обижать богов и отшельников. Чтобы наказать злого царя ракшасов, бог Брахма предписал богу Вишну родиться на земле в образе человека. Он и появился в образе Рамы, старшего сына Дашарахти, царя Айодхьи. Рама превосходил всех людей своей силой, воинской доблестью и добродетелями. Он оказался победителем в состязании за руку царевны Ситы. Решение Дашарахти сделать Раму своим наследником, было одобрено всеми, но из-за козней своей второй жены царь отменил решение и назначил наследником Бхарату, а Раму отправил в изгнание на 14 лет. Вместе с Рамой пошли в изгнание красавица Сита и брат Рамы Лакшман. Долго они жили в лесу, пока злой демон Равана не похитил Ситу, превратившись в оленя и заманив ее в глубь леса. В поисках Ситы Рама встречается с царем обезьян, изгнанным из своего царства своим братом. Рама помогает ему вернуть в престол, а тот в благодарность предоставляет раме все свое обезьянье войско. При помощи обезьян, сцепившихся хвостами и построивших таким образом мост, Рама перебирается через море на материк. Огромная армия, состоявшая из обезьян и медведей, напала на армию демонов. Оба войска показали высочайшее мастерство, но постепенно перевес оказался на стороне Рамы, тогда Равана сам решил выйти и сразиться с Рамой.

В этом поединке Равана был убит Рамой. Затем Рама освобождает Ситу, хранившую в плену верность мужу (хотя Рама долго мучается и не касается Ситы, не веря в это). Наконец, истек срок изгнания, и Рама возвращается в Айодхью и занимает престол отца. В дальнейшем Рама долго и счастливо жил и царствовал.

Равана

«Махабхарата» и «Рамаяна» – эпопеи, создававшиеся на основе народного песенного творчества. Записаны они особым стихотворным размером, который вообще распространен в эпической поэзии – шлока. Этот размер строился по принципу чередования долготы и краткости слогов и их количества. Иногда, в некоторых местах обеих поэм шлока переходили другие размеры с похожими принципами построения. Любопытно использование в поэмах внутренней рифмы, ассонанса и аллитерации. Так, «мотив Рамы» построен на основе буквы (звука) «р», «мотив Лакшмана» на «ш» и «л».

Рама и Сита

В этих поэмах огромное количество действующих лиц, что вполне закономерно: каждый из персонажей олицетворял одно или несколько качеств, достоинств человека или бога: воинская доблесть – Арджуна, сила – Бхима, стойкость – Юдхиштхира и т.д.

Наряду с героями, обладающими общими чертами, в поэмах встречаются и герои с индивидуальными чертами, такие, как Дамаянти и Савитри.

Как уже говорилось, обе поэмы обладают поистине энциклопедическими свойствами, ибо охват действительности очень велик. В развитии сюжета большую роль играют боги, которые разрешают все сюжетные комбинации и конфликты. Кроме богов в качестве действующих лиц появляются еще демоны и полубожественные существа. Если внимательно присмотреться, вчитаться в поэмы, то мы заметим, что ведийские божества отступают на задний план, уступая место великой триаде: Брахме – богу-творцу, Шиве – богу-разрушителю, Вишну – богу-хранителю. Немалую роль в «Махабхарате» играет Кришна.

Обе рассматриваемые нами поэмы представляют, несомненно, не только литературный интерес – они до сих пор сохраняют невероятную силу эстетического и эмоционального воздействия на читателя. Тагор писал, что в Индии «Махабхарата» и «Рамаяна» играют такую же роль, как в Греции «Илиада» и «Одиссея». Кришна и Рама – любимейшие образы индийцев. Художники, скульпторы, композиторы и поэты постоянно черпают в этом эпосе вдохновение и сюжеты для своих произведений. Они оказали влияние не только на литературу и искусство всей Индии, но еще и Цейлона, и Индонезии.

 

3.5.4. Повествовательные жанры и формы

К эпической литературе относят и пураны (сказания о древности). Это собрание мифов о богах и героях. В индийской литературе нет летописей, и пураны тоже не являются ими, однако в какой – то мере их можно считать отражением взглядов древних индийцев на историю. Пуран несколько – обычно их называют именем божества, которому они посвящены, например, «Калипурана» (посвящена богине Кали). Еще пураны считаются «Ведами шудр» (представителей самой низшей варны), так как шудрам запрещено присутствовать при чтении текстов Вед. Наибольшей популярностью в Индии пользуется пурана, посвященная Вишну, «Вишнупурана». В ней, кстати, встречаются чрезвычайно любопытные легендарные описания различных стран и земель, в том числе и Бхаратварши – Индии. В основе пуран, как и в основе легендарных поэм, рассмотренных выше, лежит фольклор, который, пройдя через аристократическую среду, снова вернулся к народу.

Кали

Джатаки. 550 рассказов о перерождениях Будды – джатаки – входят в буддийский канон «Типитака». В основном – это сценки из жизни Индии середины I века до н.э. Джатаки обычно состоят из трех частей: вступление, в котором сообщается об обстоятельствах жизни Будды и о том, что побудило рассказать эту историю из своих прежних рождений, затем следует рассказ о прошлом и отождествление персонажей рассказа (один оказывается Буддой, другие – его сподвижниками или противниками). В джатаках прозаическое повествование сочетается со стихами. Большинство джатак носит нравоучительный характер (с точки зрения буддистской морали). Эта мораль – полное смирение и непротивление злу, подавление страстей и привязанностей, уход от активной деятельности в самосозерцание, вера в Будду и подражание ему.

Вишну

Во многих джатаках провозглашается, что Будда был мудрейшим из мудрейших. Он дает ответы на самые каверзные вопросы, при этом Будда не только справедлив, но умен и остроумен. Так одна из джатак рассказывает о похищении ребенка у матери ведьмой – якхини. Женщины заспорили о том, чей это ребенок. Придя к мудрецу, они услышали предложение положить мальчика посреди проведенной на земле черты и растянуть его на две стороны, то есть, поделить. Когда одна из женщин сразу же бросилась тянуть плачущего мальчика, мудрец (в образе которого выступает Будда) сразу понял, кто настоящая мать (полагаем, все вы сейчас вспомнили притчу о мудром царе Соломоне…).

Много рассказов в джатаках о том, как наказывается человек, не верящий в Будду и не соблюдающий буддийские законы.

В древней Индии джатаки пользовались необычайной популярностью. Об этом говорят многочисленные изображения в буддийских храмах и монастырях на сюжеты джатак. Как и другие произведения, джатаки являлись богатым источником для сюжетов последующих произведений литературы. Рабиндранат Тагор для своей драмы «Раджа» о безобразном царе с красивой душой заимствовал сюжет из «Кушаджатаки».

Включенные в буддийский канон, джатаки оказали большое влияние на литературное творчество многих стран Востока, среди которых распространен буддизм.

«Панчатантра» («Пять основных книг») составлена в III–IV веках н.э. Наиболее древний вариант этой книги до нас не дошел. «Панчатантра» состоит из пяти частей, каждая из которых имеет свою внешнюю тему: разъединение друзей – козни двух шакалов; приобретение друзей – союз ворона, голубки, мыши и других зверей для охоты и защиты от врагов; третья часть рассказывает о воронах и совах; рассказ об утратах приобретенного; последняя часть рассказывает о безрассудных поступках, где первые рассказы вставлены один в другой, а обрамлением служат разговоры кладоискателей. Рамкой для всех пяти частей служат наставления мудреца Вишнушармана, обучающего наукам царевича. «Панчатантра» построена по принципу нанизывания новых сюжетов, создавающих, таким образом, гирлянду.

Из иллюстраций к «Джатакам»

Сборник произведений, входящих в «Панчатантру», сформировался далеко не сразу, но основной прием – вставка рассказа в рассказ – сохранялся во всех пяти книгах. Проза в них, как и в джатаках, сочетается со стихотворными строками. Стиль прозаического повествования четок и прост, местами напоминает разговорную речь, значительную часть рассказа занимают монологи и диалоги, описание практически отсутствует. Некоторые стихотворные вставки повторяют стихи «Махабхараты» или изречения из древних сводов и правил, другие, выражая накопленную веками народную мудрость, напоминают пословицы. В «Панчатантре» действуют и люди, и боги, и полумифические существа. Во многих рассказах участвуют животные, наделенные качествами, присущими человеку: благочестивый тигр, добрые львы, слон – отшельник, ученая кошка, изучающая Веды, вороватый воробей – брахман.

На этом рельефе в одном из индонезийскийх храмов сцена из «Панчантры»

Что представляют собой рассказы «Панчатантры» – басни, сказки, новеллы, притчи? Этот вопрос уже долгое время занимает ученых. Для историй этой книги характерно переплетение жанров, элементов бытового описания, басни и волшебных сказок. Любопытно, что в «Панчатантре» практически отсутствуют портретные характеристики. Вероятно, сюжеты сборников рождались в народной среде, в сельских общинах, но потом неоднократно подвергались переработкам, сглаживанию и пр. Они имели не только развлекательную, но и дидактическую задачу. Перед читателем проходят яркие запоминающиеся сцены из повседневной жизни древней Индии: суд, религиозные праздники, паломничество, жертвоприношения, свадьба, супружеские измены и ссоры, прием гостей и т.д. Мы можем сказать, что если в эпических произведениях в центре события исторической важности, то в «Панчатантре» – жизненные ситуации. Вмешательства богов представляются здесь как хитрый замысел человека. Судьбу человека, вообще, по «Панчатантре», определяет богатство – эта мысль звучит достаточно ярко. Законы сословий в «Панчатантре» практически не замечаются (за исключением, может быть, рассказа о гончаре – воине, которого изгоняют из войска, приняв за представителя другого сословия).

Исследователи заметили, что при составлении рассказов о перерождениях Будды и санскритских сборников типа «Панчтантры», обнаруживается совпадение сюжетов и отдельных мотивов. Видимо, составители джатак и рассказов «Панчатантры» пользовались одним и тем же источником – устным народным творчеством.

Но уже через «Панчатантру» можно проследить развитие повествовательных жанров от фольклорных рассказов к «санскритскому роману».

 

3.5.5. Калидаса. Поэтические традиции древней Индии

Калидаса. Становление индивидуального творчества в Индии следует отнести, видимо, к концу I тысячелетия до н.э. – началу нашей эры. Крупнейшим лириком древней Индии был Калидаса. О времени его жизни среди литературоведов нет единого мнения. В настоящее время существуют две основных точки зрения. Одни ученые считают, что Калидаса жил в IV – V веках н.э., другие – во II – I веке до н.э. Российские индологи считают, что годы жизни Калидасы относятся к династии Гупт, что он был современником легендарного царя Чандрагупты I (IV век н.э). В эту эпоху меценаты из знати поощряли изысканную, стилизованную литературу, посвященную любованию женской красотой и природой, описывающую чувственность и тончайшие любовные переживания. Известны имена нескольких таких поэтов во время правления Гупт, и одним из них был Калидаса. Биографии его мы не знаем, сохранились лишь легенды о его жизни. Во всех этих легендах проходит мысль о том, что талант Калидасы превосходит обычные людские способности, что он дан ему богами. Судя по легендам, Калидаса был хорошо известен народу. Легенды о нем содержат объяснение происхождения имени (слуга богини Кали): однажды друзья уговорили юношу переночевать в храме страшной богини Кали, жены бога Шивы, юноша вошел в храм с измазанной в саже рукой, чтобы коснуться лица статуи богини для подтверждения того, что он провел ночь в храме; испугавшаяся богиня (сажей мазали, когда хотели кого-нибудь опозорить), предстала перед молодым человеком в своем настоящем облике, однако тот все равно не испугался, и тогда богиня пообещала ему все, что он захочет, если откажется от своего намерения; юноша попросил сделать его самым мудрым на земле. Кали пообещала исполнить просьбу и сказала, что он будет знать содержание всех книг, которые успеет перелистать за ночь…

Из произведений Калидасы нам известно, что он, кроме того, был хорошо знаком с музыкой, танцевальным искусством, живописью и обладал знанием самых различных сведений из множества разных наук.

Калидасе приписывается много произведений, однако достоверно известно лишь шесть: две поэмы так называемого искусственного эпоса, одна лирическая поэма и три драмы.

Калидаса

Поэма «Род Рагху» – одна из тех, что в Индии назывались махакавья – большая поэма. Она представляет собой панегирик легендарной династии Рагху, к которой принадлежит царевич Рама, известный нам по «Рамаяне». В поэме рассказывается история Рамы, его предшественников и наследников. В ней 19 глав (песен). Повествование развивается в спокойном, эпическом стиле. В первой песне рассказывается о том, что у прямого потомка первого человека Ману царя Дилипы не было детей, и Дилипа просит мудрого отшельника о продолжении рода. Мудрец дает царю священную корову, молоко которой принесет потомство. Во второй песне рассказывается о рождении у Дилипы сына Рагху, в последующих песнях говорится о покорении Рагху всех стран земных, рождении у него сына; девятая песня – «Охота» раскроет сюжетную завязку «Рамаяны» – причину изгнания Рамы (над царем Дашаратхой, убившим во время охоты сына отшельника, тяготит проклятье – он, проклятый мудрецом, должен умереть от горя в разлуке с сыном). Песни с 10 по 15 представляют собой высокохудожественное переложение эпопеи «Рамаяна», причем, некоторые события из жизни Рамы Калидаса рассказывает по-своему. Последние песни повествуют о потомках Рамы. Поэма написана в торжественном, приподнятом стиле. Цари рода Рагху, по мнению автора, – герои, совершенные люди и идеальные правители.

Поэма «Рождение Кумары» рассказывает о любви богини Парвати к богу Шиве, который отвергает ее, но сила женской любви, в конце концов, покоряет грозного бога, и он отвечает на чувства Парвати. Через всю эту поэму проходят две главных темы творчества Калидасы – любовь и воспевание индийской природы.

Иллюстрация к одному из произведений Калидасы

Художник величайшего таланта, Калидаса, достиг совершенства в изображении чувств. Человеческие переживания Калидаса раскрывал в тесной связи с чудесной индийской природой, которую он глубоко и проникновенно любил. Эта характерная черта творчества Калидасы находит выражение в лирической поэме «Облако – вестник». Эта поэма, появившаяся в английском переводе в начале XIX века сразу привлекла к себе внимание ученых и поэтов Европы. Гете писал, что знакомство с этим произведением «…сотворило эпоху в нашей жизни».

Несомненно, что до Калидасы в Индии были поэты – лирики. Неизвестный автор поэмы (ряд исследователей и эту поэму относит к творчеству Калидасы) «Разбитый сосуд», представляющей монолог влюбленной женщины, удрученной горем разлуки, жил, видимо, раньше Калидасы. Истоки лирики и этого поэта, и Калидасы уходят своими корнями к вставным эпизодам «Махабхараты».

Сюжет «Облака – вестника» прост: один из полубогов – якшасов был изгнан за какой-то проступок на целый год из волшебного царства владыки богатств. Томясь в разлуке и тоскуя о своей возлюбленной, якшас обращается к облаку, плывущему с севера на юг, с просьбой передать привет любимой. Вся поэма представляет собой монолог, обращенный к облаку. Действие протекает в атмосфере мифа, но мифология играет здесь роль аллегории, художественного приема.

Поэтическое описание пути облака из Центральной Индии до мифического царства, якобы расположенного в Гималаях, свидетельствует об обширных познаниях автора в географии. Описание сказочно прекрасного царства можно воспринять как изображение жизни верхушки индийского общества. В конце поэмы рисуется образ возлюбленной якшаса, красавицы – первого создания Брахмы. Величайшее мастерство поэта – в передаче всех оттенков человеческих чувств.

Набор художественно – изобразительных средств в этой поэме типичен для древнеиндийской поэзии: сравнения и эпитеты взяты из богатейшей индийской природы и мифологии (слон, жасмин, пчела, лотос, небесная Ганга, лук Индры, пляска Шивы и пр.).

Поэма, в которой страстная и нежная любовь переплетается с грустью, кончается словами якшаса:

Мотив вестника, встречающийся и в «Махабхарате» и «Рамаяне», используется многими поэтами Индии, что дает основание говорить вообще о «линии вестника» в индийской литературе.

Кроме вышеназванного выдающегося поэта Калидасы следует упомянуть еще имя Бхартрихари – великого лирика и философа. Бхартрихари – автор лирических стихотворений, объединенных в три сборника (шатаки): «Сто стихов о мудрости житейской», «Сто стихов о страсти любовной» и «Сто стихов об отрешении от мира». Шатака сложилась, как самостоятельный жанр лирики на санскрите. Ему присуще внутренне единство, определяющееся либо идейной задачей, либо темой.

Так не совсем внятно изображают Бхартрихари

Бхартрихари рассказывает об острых противоречиях, о людях, находящихся в трагическом конфликте с обществом. Популярность стихов Бхартрихари необыкновенна – ни один из индийских поэтов не представлен таким количеством рукописей, древнейшая из которых относится к XII веку. Конечно, первоначальный текст всех трех шатак Бхартрихари сегодня восстановить невозможно. Текст, который считается каноническим, разделен на три части, но имеет и внутреннее членение. Стихи Бхартрихари необыкновенно искренни и проникновенны:

Сведения, дошедшие до нас с XII века, говорят о том, что отец поэта был брахманом, а мать принадлежала к шудрам, и ему, как ребенку от смешанного брака, было запрещено получать образование. Тем не менее, отец обучал сына вместе с другими сыновьями, но приобретенные знания не помогли поэту занять соответствующее место в обществе или получить достаток. Это и стало основой глубокого личного конфликта Бхартрихари с обществом. Стихи его сдержанны и лишены изощренности и помпезности стиля некоторых его современников.

Другим крупнейшим лириком этой эпохи был Амару. Его «Сто стихов» посвящены любви. Поэт в своих строках передает все возможные оттенки чувства:

О времени жизни и биографии Амару практически ничего не известно. Причем, если о личности Бхартрихари можно получить некоторые сведения из его произведений, то в отношении Амару этого сделать нельзя. Думается, что жил он не позднее IX века.

 

3.5.6. Драматургия Древней Индии

Классическая индийская драма – драма Калидасы и его предшественников Бхасы, Саумилы и др. свидетельствует о расцвете этого рода литературы в Древней Индии. Видимо, это искусство было развито здесь уже в начале I тысячелетия до н.э., но самые древние произведения до нас не дошли.

Ко II веку н.э. относится трактат о театральном искусстве Бхараты – «Наставление в театральном искусстве», причем, автор, видимо, опирался на более древние труды.

Древнеиндийская драма развивалась из трудовых и культовых танцев и сопровождавших их песен и рассказов. Гимны, обращенные к богам, произносились нараспев, и пение их сопровождалось различными жестами и телодвижениями.

Танцующий бог Шива – создатель и покровитель танца в Индии

Танцы составляли неотъемлемую часть всех драматических представлений.

Различались три рода танцев: простой, танец с жестами, но без слов, и танец с жестами и словами. Из народных обрядовых игр и пантомим развивалось драматическое искусство. Упоминание о драме есть уже в «Махабхарате» и «Рамаяне». Однако следует иметь в виду, что наряду с классическим театром в древней Индии существовал и народный театр, правда, представления о нем у нас довольно скудные.

Иллюстрация к «Артхашастре». Покорение новыз земель

В «Махабхарате» упоминаются народные игрища, а в древнем трактате о политике – «Артхашастре» рассказывается об актерах, музыкантах, сказителях, лицедеях, которые «не должны мешать работе»… Речь идет, вероятно, не об актерах придворных театров, которые без устали услаждали слух и зрение придворных, а о каких-либо других, возможно, странствующих лицедеях, хотя сведения о них весьма скудны.

Эта скульптура в Махуре, видимо, изображает сцену из «Глиняной повозки» Шудраки

Одним из предшественников Калидасы в области драматургии был Бхаса. Только в XX веке были найдены отрывки из его произведений – до этого он был известен лишь по имени. Предполагается, что он жил в III веке нашей эры. Ему принадлежит, по нашим сведениям, тринадцать драм. Сюжеты некоторых из них позаимствованы из «Махабхараты» и «Рамаяны». Наиболее любопытны драмы «Пять ночей», «Сломанное бедро», «Задача Карны».

Основой драмы «Подвиги мальчика» были известные легенды о Кришне. Ярко и выразительно здесь нарисован образ злого царя Кансы. Конец драмы – народное ликование по поводу свержения Кансы. Любопытно, что в драмах Бхасы заметную роль играет народ. Лучшим произведением Бхасы является драма о любви «Пригрезившаяся Васавадатта», отмеченная лиризмом и мягким юмором.

Особое место в истории индийской драматургии занимает Шудрака. Его драма «Глиняная повозка», где дана яркая картина жизни древнеиндийского общества, наиболее близка к действительности. Наряду с аристократией здесь изображены купцы, шудры, гетеры и пр. Сюжет глиняной повозки не оригинален, скорее, это переработка одной из неоконченных драм Бхасы. В центре драмы – образ защитника добрых людей Чарудатты. Герой брошен друзьями, разорен из-за своей щедрости. Его не оставил лишь верный друг – глуповатый брахман Майтрея, разновидность шута. Большую роль в драме играют люди из народа – палачи – чандалы, которые, несмотря на свою профессию, по моральным качествам выше аристократов.

Вообще, «Глиняная повозка» – произведение народное. Народность в ней – в приземленности персонажей, в симпатии к простым людям. Действие в ней завершается счастливым концом. Чарудатту восстанавливают в правах, он обретает возлюбленную, а она получает от вступившего на престол царя звание «царской супруги».

Драма Калидасы. Вершиной драматического искусства древней Индии являются драмы известного нам уже Калидасы «Малявика и Агнимитра», «Мужеством обретенная Урваши» и получившая признание во всем мире «Узнанная Шакунтала». «Шакунтала» была одним из первых произведений, переведенных с санскрита на европейские языки. Первый перевод на русский сделал Н.М.Карамзин, впоследствии переводил эту драму и К.Бальмонт.

Драма создана на основе сказания, вошедшего в «Махабхарату». Главная тема драмы – любовь. В обители отшельников царь Душьянта встречает Шакунталу. Они полюбили друг друга навеки. Уезжая из обители, царь дает возлюбленной кольцо, После отъезда любимого Шакунтала не замечает ничего вокруг – а в обитель приходит грозный отшельник, он проклинает девушку за непочтение, говоря, что как она пренебрегла им, так и царь скоро ее забудет… Меняется тон драмы – все погружается в печаль. Шакунтала отправляется к царю, но по дороге теряет кольцо, и царь гонит ее прочь. И здесь появляется человек из народа: стражники поймали человека и избили за то, что у него в руках оказалось царское кольцо. Рыбак рассказывает, что нашел кольцо в пойманном им карпе. Царь, увидев кольцо, вспоминает о тайном супружестве с Шакунталой, скорбит об ушедшей, а рыбака вознаграждает. Душьянта находит Шакунталу на небе, а царь богов возвращает царя, его любимую и их сына на землю.

В пьесе нет сложной интриги, действие замедлено, но пьеса чрезвычайно драматична. Центральный образ пьесы – образ Шакунталы нарисован с необыкновенной теплотой. Этим символом чистой девушки, верящей в добро, Калидаса воспевает силу подлинной любви.

«Малявика и Агнимитра» считается более ранним произведением Калидасы. Сюжет заимствован тоже из древних преданий. Герой драмы – царь Агнимитра, занятый любовными развлечениями и придворными интригами, как-то увидел портрет красавицы – пленной танцовщицы. Царь влюбляется в нее, Малявика отвечает взаимностью. Затем выясняется, что она дочь соседнего царя и, следовательно, может стать достойной женой царя. Сюжет драмы незамысловат, исполнение тонко и изящно, написана драма для развлечения аристократической публики; действие развивается весело и стремительно. Стиль придворной интриги выдержан полностью, образы прекрасны и трогательны. Переводчик произведений Калидасы К. Бальмонт назвал Малявику воплощением юности, влюбленности, песни и пляски.

Третья драма – «Мужеством обретенная Урваши» рассказывает о любви небесной нимфы – апсары Урваши и царя Пурувараса. Царь спасает девушку от демонов и влюбляется в нее, героиня тоже полюбила страстно и беззаветно. Боги, в наказание за любовь к смертному, отсылают Урваши на землю. Драма полна фантастики. Но любовь Урваши, такая же сильная и «земная», как и любовь Шакунталы, поэтому, читая или смотря пьесу, забываешь об обилии фантастических деталей.

Вообще, для литературной манеры Калидасы характерно чередование возвышенных сюжетов и земных ситуаций и чувств. Написаны они, видимо, для придворного театра, но настолько сильно связаны с полнокровным народным искусством, что достоинства их не умирают, и по сей день они пользуются в Индии огромной популярностью.

После Калидасы драма продолжала свое развитие, и нам известны имена Вишакхадатты и Бхавабхути. От первого из них дошла драм «Перстень Ракшасы», с очень сложной и запутанной интригой, построенной на столкновении двух царских приближенных.

Р.Варма. Герои драмы «мужеством обретенная Урваши»

Целеустремленный и не знающий жалости Чанакья и доверчивый, честный и благородный Ракшаса. Победу одерживает Чанакья.

Бхавабхути создал несколько драм, из которых три нам известны, кстати, две из них написаны на сюжеты «Рамаяны». Третья, «Малати и Мадхава» – трогательная история любви на фоне множества интриг и приключений.

Надо отметить, что индийская драма не знала четкого деления на жанры трагедии и комедии, а законы индийской драматургии запрещали изображать на сцене все, что могло бы вывести зрителя из равновесия, поэтому из произведений исключалась трагическая развязка, борьба и смерть на сцене не показывались, всеобщие бедствия не находили своего отражения в действии драмы. Зритель должен был знать заранее все, что произойдет. Главными действующими лицами были боги, цари и герои. Причем, любопытна многоязычность драм: боги, цари, знать говорили на санскрите, женщины и другие персонажи – на пракритах. В драме чередовалась проза и стихотворный текст, большую роль в представлении играли танцы и музыка.

О том, как выглядел сам индийский театр, нам неизвестно, но, видимо, постоянных помещений, как в Греции и Риме, в древней Индии не было. Спектакли давались в храмах, в залах дворцов или богатых домов.

 

3.5.7. Становление прозы в Древней Индии

В середине I тысячелетия нашей эры в Индии появляется прозаическая повесть (роман). Одним из наиболее известных авторов этого нового жанра был Дандин. Жил он, видимо, в VI–VII веках нашей эры. Можно предположить, что если он сам не принадлежал к аристократии, то писал, конечно, для «золотой молодежи». Сыновья разбогатевших купцов и ростовщиков, придворная знать – вот основные читатели Дандина. Индийская традиция считает его автором трех произведений, хотя достоверно установлены лишь два: прозаическая повесть «Приключения десяти принцев» и стихотворный трактат, посвященный теории поэзии – «Зеркало поэзии». Последняя из книг – трактат о поэзии, состоит из трех частей. В одной из них описываются литературные роды и стили, а во второй и третьей автор разбирает различные виды словесных украшений. Дандин приходит к выводу, что поэзия – наука, овладеть которой можно только в результате упорного и длительного труда. Наука эта состоит, по мнению, Дандина, в освоении литературных приемов и правил. Поэт также должен заботиться о стилистических украшениях своего произведения. Видимо, те, кому предназначался трактат, были люди образованные и начитанные, прекрасно разбирающиеся в тонкостях литературных стилей и приемов.

Роман «Приключения десяти принцев» рассчитан именно на таких читателей.

Перед нами проходит реальная жизнь индийского города, которая ярко видна через всю фантастику и изощренность повествования. Исследователи пытались установить время написания романа, и один из ученых, Коллинз, называет точную дату – 585 год.

Роман этот состоит из пролога, повестей с приключениями и эпилога. Некоторые исследователи полагают, что пролог и эпилог написаны другими авторами.

Итак, роман представляет собой цикл повестей, заключенных в общую рамку, каковой является история о борьбе царей Магадхи и Мальвы. Побежденный Магадхи удаляется с женой в леса, где у них рождается сын Раджавахан.

Раджавахан со своими друзьями, пройдя через великое множество приключений, восстанавливает на царском престоле отца. Приключения Раджавахана и его друзей представляют собой самостоятельные повести, в которые, в свою очередь, включены новые рассказы. Такая форма романа напоминает «Панчатантру». Кстати, установлена и общность сюжетов, так что, вероятно, произведения Дандина ведут свое происхождение от сборников типа «Панчатантры».

В основном, роман Дандина описывает бесчисленные любовные похождения, кутежи и игры, подкупы и обманы, измены и воровство, воинские подвиги. Рассказы друзей Раджавахана полны описаний невероятных приключений, в которых участвуют цари и гетеры, монахи и сводни, купцы и отшельники. Происходит немало чудесного, появляются волшебные и мифические существа, фантастика переплетается с реальностью. Сама фабула романа очень запутана, действующих лиц много, и временами сам автор забывает их имена; повторяется по нескольку одна и та же интрига. Огромное место в романе уделено любви. Подробно описываются любовные свидания, сцены любви, красота женщин. Эти эпизоды отличаются вычурностью и шаблонным построением.

Обществу, изображаемому Дандином, присущ один девиз: «Все решают деньги».

Преступление может быть оправдано, если оно совершено ради получения выгоды или удовольствия. Герои романа не думают о завтрашнем дне, и вволю вкушают «сегодняшние наслаждения». В романе обвиняются порочные нравы господ, причем, образы старых и преданных слуг еще больше оттеняют эти пороки.

Наряду с Дандином можно назвать еще двух авторов санскритского романа – Бану и Субандху. От первого остались романы «Жизнь Харши» и «Кадамбари». «Жизнь Харши» повествует о реальном историческом лице – царе Харши, современнике автора, который, кстати, рассказывает в романе и о себе. Книга посвящена войне Харши с царем соседней страны, заточившим в темницу сестру главного героя.

Субандхе принадлежит «Повесть о Васавадатте» – история полюбивших друг друга заочно царевича Кандарпакету и царевны Васавадатты. После длительных поисков герой находит возлюбленную и увозит в свое царство, по дороге теряет ее и находит после долгих поисков превращенной в мраморную статую. Статуя оживает, и возлюбленные соединяются, наконец, навсегда.

Таким образом, основой санскритского романа древней Индии является, как правило, любовь, наталкивающаяся на разного рода преграды. К главным особенностям этих произведений следует отнести сложность и занимательность сюжета, стремительность и тонкость описаний чувств героев, смешение фантастики реальности, подлинных исторических действующих лиц и вымышленных персонажей.

 

Первым письменным памятником древнего Китая, в полном смысле этого слова, была дошедшая до нас летопись «Весна и осень» («Весны и осени»), в которой, по приказу царя, фиксировались события между 722–481 годами до н.э. Более ранние источники составлялись с целью регистрации важных речей, запоминавшихся специальными людьми, а затем, во II тысячелетии, соединившиеся с письменностью и зафиксированные на бамбуке.

Свидетельств об устной передаче текстов сохранилось довольно много. Так, философ Мэнцзы (IV–III века) рассказывал о героях, которых он делил на две группы: тех, кто непосредственно учился у мудрецов, и тех, кто знал об этом учении понаслышке.

Речи великого Конфуция, как сообщает китайская традиция, записывались не им самим, а его учениками и учениками учеников, а после были записаны в книгу «Лунь-Юй» («Изречения»).

Самые ранние памятники, создававшиеся со времен первобытнообщинного строя, оказались в Китае записанными позже других – только во II веке до н.э. Они появились в виде сводов: «Книга песен», «Книга преданий», «Книга перемен (гаданий)), «Книга обрядов». Вместе с уже упомянутой летописью «Весна и осень»» а также с комментариями к ней, эти книги составляют так называемое конфуцианское Пятикнижие (по преданию, их объединил и собрал воедино именно Конфуций).

Конфуций

Мифология. Древнекитайская мифология складывалась еще в доклассовом обществе. Мифы черпали образцы, сюжеты и мотивы, естественно, из фольклора.

Однако таких песен сохранилось немного. В китайской мифологии нет крупных сказаний, подобных мифам о Гильгамеше, «Махабхарате», «Илиаде». До нас дошли только отрывки из обрядовых песен и гимнов, философских и географических памятников, но они позволили достаточно хорошо реконструировать различные мифологические пласты древнего Китая. Но иногда памятники, закрепившие одни и те же сюжеты, толкуют мифы совершенно по-разному, что свидетельствует о том, что они создавались в условиях острой идеологической борьбы. Например, «Книга преданий» является полным антиподом «Каталога гор и морей».

В ранних мифах вполне нашли свое отражение, как и в мифах многих древних народов, и анимизм, и фетишизм, и тотемизм. В «Каталоге гор и морей» сообщалось о магической силе нефрита и других камней, персика и шелковицы, петуха и черной черепахи, а также других птиц, животных (в том числе и волшебных, мифических) и предметов. Тотемизм отразился в зооморфности богов и предков: богиня плодородия Нюйва, например, была полузмеей, бог грома – быком, бог Востока Гауман – полуптицей.

Довольно рано у китайцев предметом поклонения и обожествления стало Солнце. Культ солнца осознается родственным культу огня.

Крупнейшими фигурами в мифологии были уже названная выше Нюйва и Охотник, о котором существовал целый комплекс сложных и запутанных сказаний. Он добывает солнце, борется с тайфуном и пр. Позднее Охотник выступает в качестве царя – узурпатора, ставшего, в свою очередь, жертвой измены и коварства. Мифы об Охотнике послужили источником для вызревания героического эпоса. А обработанная мифология ложится в основу «истории» древности. В таком псевдоисторическом толковании мифов особенно велика роль конфуцианства.

Кризис мифологического сознания отразился в философских «Вопросах Небу».

Это произведение приписывалось Цюй Юаню, но создавалось явно раньше.

«Вопросы Небу» говорят о попытке выявить противоречия в сказаниях с очень сильным элементом скепсиса и критики. Главные вопросы – о мироздании.

В этом произведении раскрывались зачатки критики религиозных верований, которые, вместе с развитием научных знаний и попытками философского их обобщения, свидетельствовали о раннем появлении сомнений в правильности религиозных взглядов, о зарождении вольнодумия, как важном сдвиге в мировоззрении древнего человека.

 

3.6.1. Народная песня Древнего Китая

Одним из самых ранних видов народного творчества были песни, передававшиеся из уст в уста. Они сохранились в двух памятниках: наиболее ранние (II – I тысячелетия) – в «Книге песен» («Ши Цзин»), конец I тысячелетия – в сборнике «Музыкальная палата» («Юэ Фу»). В этих песнях отразилась жизнь китайского народа за огромный промежуток времени. В древнем Китае, как и в других странах, песня объединялась с жестом и танцем и представляла собой целую сценку. В таких сценках заключался элемент театрального действия, но это, конечно, был еще не театр, поскольку зритель не отделялся от исполнителя.

«Ши-Цзин»

Древних песен было около трех тысяч, сохранено же лишь триста. Комментарии в «Книге песен» часто искажали их смысл, их истинное содержание. Российские исследователи, рассматривая песни как истинно народное творчество, разделяют их на свадебные, любовные, насмешливые, жалобные, служебно-чиновничьи, хозяйственные, календарные.

Вследствие классового отбора, в точном смысле слова, сохранилась только одна трудовая песня – «Подорожник».

Других трудовых песен в «Ши Цзине» нет, остатки их сохранились в зачинах других песен. Непосредственно к трудовым примыкают песни – заклинания, обращенные к известным тотемам – Белому тигру и Единорогу. Они созданы для того, чтобы привлечь расположение тотема и способствовать трудовым процессам, поэтика таких песен несложна: в каждой из трех слов повторялись целые фразы, изменялись лишь два слова: в первой строфе называлась часть тела Единорога (копыто, чело, рог), во второй – упоминалась семья, весь род. Новые слова, которые меняли смысл каждой строфы, выделялись довольно сильно, но ударение падало на междометия, на которых построен заговор.

Песня «В седьмой луне» отражает цикл сельскохозяйственных работ. Это календарно – обрядовая песня о том, что делал земледелец в седьмой, девятой и других лунах, ибо каждый вид труда в ней соединен с определенным месяцем по действовавшему в Китае вплоть до начала XX века лунному календарю. Она исполнялась как обрядовая игра – перекличка четырех хоров: мужского и женского, девичьего и юношеского.

По «Книге песен» можно заметить, что народная лирика Китая вырабатывала свои особые поэтические и композиционные приемы, хотя, например, рифму и ритм часто определить невозможно. Заметен свойственный всем мировым произведениям устного творчества параллелизм:

В песнях вырабатывались и сравнения, и постоянные эпитеты: девичья красота сравнивается с ценившимся в Китае нефритом, брови красавицы – бабочки, пальцы – ростки бамбука. Мужская сила воплощается в образе тигра и т.д.

Любопытно, что поэтика Китая впервые вырабатывает припев песен. Вот старинная песня «Иволга», где старые приемы повторов сочетаются с новым – припевом:

Тематика песен со временем расширяется, они постепенно отрываются от трудового процесса и исполняются во время отдыха. Ритм теряет свое значение, уступая место содержанию. Радость по поводу рождения ребенка – песня «Как саранче», совершеннолетие юношей – «На той шелковице голубка сидит», проводы невесты в дом жениха – «Персик прекрасен и нежен весной» и др. – вот немногие из тем песен, где отражается вся повседневная жизнь человека от рождения до смерти. Зарождается и лиро-эпический жанр, к нему можно отнести песни о любви без взаимности – «Ветер с востока», песни о семейных раздорах – «Так кипарисовый челн…».

Хотя в песнях преобладало трагическое начало, были песни и веселые, вольные, связанные с общим разгулом и ликованием, песни о совместных игрищах юношей и девушек (некоторые из них стали запретными); во время празднеств отбрасывались правила приличия, происходили ссоры и перебранки, изображались комические сценки. Юноша высмеивает изменившую ему возлюбленную:

Девушка насмехается над юношей:

Такая свобода издевки шла от древних празднеств плодородия. А вообще, во многих песнях, певшихся на празднествах, сохранился оргиастический характер – чествование весенней коровы, дракона… Многие песни, сопровождающие особые жертвоприношения (поедание свиньи, раздирание собаки и др.), посвящались Небу, а позднее Конфуцию.

Из праздничных, сатирических и шутливых песен вырастал дидактический фольклор. К таким песням можно отнести, например, жалобу воинов на незаконную задержку на службе:

К дидактическому фольклору можно отнести и пословицы с поговорками, которые становятся известными из песен и прозаических выступлений ораторов. В этих пословицах раскрываются моральные идеалы народа, семейные устои: «У себя дома братья в ссоре, но, выйдя из дома, дружны в отпоре», «отрежут губы – станут стынуть зубы» и пр. Как и в пословицах других народов, в китайских отражается народная сметка и наблюдательность – «иней падет – цветы увядают, вода разольется – все оживает» и др. Часто опыт народа доходит до нас именно через эти образцы народного творчества – пословицы и поговорки, песни и сказки.

Обрядовая песня. Обрядность, прежде всего, отражает самые главные моменты в жизни человека: рождение, достижение совершеннолетия, заключение брака, смерть. Из этих четырех моментов в китайском поэтическом творчестве лучше всего сохранились свадебные и похоронные песни.

Свадьба представляла собой действо из нескольких частей.

Первая – сватовство, с передачей свадебных даров, происходило это без согласия жениха и невесты, знакомство их исключалось. Этот обычай вызывал песни, с одной стороны, жалобные, с другой стороны, дидактические, о том, что недозволенная любовь к добру не приведет. Это песни «Ты юношей простым», «Так кипарисовый челн», «Одежда зеленого цвета», «Новая башня» и др.

Вторая часть свадебного действа – поездка за невестой – сопровождалась песнями, воспевающими пышность свадебного выезда.

Третья часть – обряд поднесения брачной чаши, когда жених откидывает красное покрывало с лица невесты и новобрачные пьют вино, впервые увидев друг друга. Об этом рассказывают песни «Встреча невесты», «Ты величава», «С супругом вместе встретишь старость ты».

Так выглядит текст одной из древних песен в «Ши-Цзин»

Похоронная обрядность сохранилась с наибольшей полнотой, поскольку она вообще характерна для Китая, где культ предков позднее стал частью государственной религии. Смерть близкого человека вызывала горе, а с ним и песню – плач.

Так поет вдова:

К плачам следует отнести и песни о разлуке, о страданиях жены ушедшего в поход воина, сиротские песни, такие, как «Груша растет в стороне», «Высока, высока артемизия та» и пр.

Наиболее ранними являются песни – молитвы, гимны предкам, им пели хвалу, заверяли в преданности, выражали надежду на счастье, которое они будут посылать своим сородичам.

Некоторые из гимнов – молитв напоминают по форме заговор – заклинание. В них наблюдаются определенные словесные застывшие формулы – средство для достижения определенных результатов. Эти заговоры обращены и к тотемам, и к предкам. «Сладостный дождь пролей!» Основная цель заговора – подчинить тотем воле заклинающего. Воспевание заслуг тотемного животного или предка постепенно усложняется: речь уже идет не только о заслугах, в гимне говориться о достижениях людей в охоте, скотоводстве и земледелии, то есть, обряду предшествует описание труда. В этом плане любопытна песня «Большое поле», где рассказывается, и очень подробно, и об отборе зерна и пахоте, о посеве, прополке, уничтожении вредителей, росте зерна, орошении и жатве, вместе с благодарением за урожай и надеждой на счастье и благополучие рода.

Часто изображались военные подвиги предков. Для основателей царства Чжоу сохранились и гимны, и описание сопутствующего им танца. Обряды чествования усопших предков превращались в культ предков, который отправлялся с жертвами, плясками и песнопениями. Главным героем действа являлся умерший, а позднее во время этих действ выбирали преемника, который объявлялся в конце празднества в «слове покойного». Вокруг актера, исполняющего монолог «покойного» оформлялась целая покойницкая игра, имевшая важное значение и в обряде, и в общественной жизни, и все это, без сомнения, явилось зачатком театрального зрелища. Таков была песня – действо «Густой терновник». Здесь три пира подряд происходили с все более сужающимся кругом участников и напоминали драму в трех однотипных актах.

Эпическая песня. Виды плача, звучащего непосредственно за смертью человека, характеризуются большой силой эмоционального выражения. Гимны в честь предков носят иной характер. Лирическое начало в них уже исчезает, на первое место выдвигается обряд, а за ним – историческое воспоминание, эпическая, так сказать, часть. Это гимны «Светлая, светлая доблесть», «О, прекрасный».

Лирика в таких гимнах уступает место перечислениям заслуг предков. Гимн «Воинственному» воспевает царя, одержавшего победу над иньцами, и положившего конец войнам. Гимн «Создало небо» воспевает мирное правление царя Прекрасного (Вэнь Вана). За то, что научил людей выращивать злаки, воспевается равный Небу царь Просо в гимне «О, прекрасный».

С пробуждением интереса к событиям старины и к деяниями героических предков отдельные упоминания о них в гимнах привлекают все большее внимание, объединяются, дополняются новыми сведениями. Объем их расширяется, гимны вырастают в сказания, которые уже теряют связь с обрядом и существуют помимо него, исполняясь на праздниках и пирах.

Пиршества в древнем Китае устраивались не только на жертвоприношениях, похоронах, но и во многих других случаях. В сборнике «Ши Цзин» сохранились песни, посвященные пирам братьев, друзей, и даже пирушке вдвоем с милым. Но больше всего сохранилось песен мужских: по случаю удачной охоты, состязаний в стрельбе из лука, победоносного похода и пр. В далекой древности, вероятно, исполнение песен на пиру превращалось в некое состязание, так же, как и состязания в загадывании загадок, метании стрел, сочинении стихов, в пляске и т.д. Причем, стоит отметить, что эти обычаи сохранились до XXI века. Но постепенно стали выделяться певцы – профессионалы, чаще всего слепые (вспомним древнюю Грецию!). Они играли на музыкальных инструментах, пели, часто импровизируя, усложняя содержание и форму произведения. Часто пелась слава в честь царя, воина, хозяина, гостя. Герой песни «Сколь величав» прославлялся за красоту лица и быстроту ног, меткость в стрельбе и превосходство в танце. Позднее в гимнах стали воспевать деяния героев, с именами которых связывали появление рода или племени, излагались события, явившиеся причиной торжества. Такова песня о походе Инь Цзифу против гуннов – «В шестую луну», песня о победе над южными варварами военачальника Фан Шу «Сбирали просо» и др. Таких песен сохранилось, в общем-то, немного. Наиболее характерными среди песен о деяниях мужей, предков и богов были песни «Державный», «Светлая, светлая доблесть», «Уединенный храм».

Каждая из этих песен воспевала одного героя, излагалась, и довольно подробно, биография его, причем, все персонажи вышеназванных песен принадлежали к одному царственному роду. Таким образом, можно проследить тенденциозность отбора песен для сборника «Ши Цзин», созданного в интересах рода Чжоу и царства Лу, родины Конфуция. Среди приемов, которыми пользовались творцы песен, можно отметить чрезвычайную детализированность описания, замедленность повествования, повторение общих или типических мест. В песнях повторяются одни и те же факты из жизни героев и дословно повторяются одни и те же строки. Многие выражения стали застывшими, определенными раз и навсегда формулами (стрелки берут по четыре стрелы; гости подходят к циновкам справа и т.д.). Все эти приемы образуют так называемое сценическое раздолье и показывают, как вместе с чрезвычайной наглядностью деталей и монументальностью образов, народное творчество постепенно приходит к эпосу.

Отсутствие в Китае крупного эпоса можно, кстати, объяснить и тщательнейшим отбором песен при составлении «Ши Цзина». Общие места – рассказы о великом Драконе, посвящение царю Испытующему, царю Просо и пр. свидетельствуют о наличии попыток создать большой эпос, рассказывающий о родоначальниках племен Ся, Чжоу и Шань-инь. Любопытны в этом отношении гимны «Рождение народа» и «Пурпурная птица». В них давалось краткое изложение истории племен, появление земледелия, перечисление родов и поколений, общие советы о пирах и угощениях, советы по сельскому хозяйству.

 

3.6.2. Ораторы, философы, поэты Древнего Китая

Наряду со сводами народных песен, сохранились памятники прозаического характера, это были речи о важных государственных делах, которые запоминались, устно передавались, а позднее записывались. Речи мифического и легендарного характера сохранились в «Книге преданий» («Шу цзин») – III–II тысячелетие, «Речах царств» – X–V века, в «Речах борющихся царств» – V–III века. Каждый их этих памятников считается написанным единовременно, одним лицом. Эти памятники показывают, что в Китае, как в Греции и Риме, существовало ораторское искусство. Но греческое искусство не оставило следов раннего красноречия, в отличие от Китая.

Во всех выступлениях, записанных в «Книге преданий», наблюдается единообразие стиля и композиции, отработанные формы диалога и монолога, что объясняется уже давно сложившимися традициями. Таковы, например, фрагменты речей «Вмести с И и Цзи» и речи пред битвой, собранные в XI и XII веках. Эти речи, крайне тенденциозные по своему содержанию, произносились в определенных случаях, на определенные темы, они содержали обращения домочадцев к предкам, полководца – к воинам, советников – к царю, царя – к другому царю, клятвы верности и различные увещевания.

Речи в суде свидетельствуют о том, что суд относился не к административным делам, а к религиозным. Сохранилось очень мало записей, свидетельствующих о попытках законников, таких, как Гуань-цзы (VII век), перейти к писаному закону в решении судебных проблем. Гуань-цзы отрицал неподкупность знати как привилегию.

Возможно, это автор трактата – Гуань-цзы

Он требовал обнародования законов в царстве. Указал даже для этого время – канун Нового года и место – дворец – и точный момент – аудиенция у законодателя – царя.

Появление первых законников – легистов положило начало идеологической борьбе, похожей на борьбу за реформы, проводимые в Афинах в 594 году до н.э. Солоном.

Но каждая такая попытка вызывала яростный протест сторонников аристократии.

В 512 году Конфуций прямо заявил, что писаный закон, известный каждому – угроза власти аристократии. Такой закон подорвал бы основанную на культе предков власть старшего в роде, как единственного вершителя судеб всех рядовых его членов.

Эта идеологическая борьба способствовала появлению целой группы философских школ – легистской, даосской, конфуцианской, моистской и других, разделению всех мыслителей на новаторов и защитников традиций.

Лао-Цзы

Отстаивая необходимость изменений, Лаоцзы (Лао-Цзы, IV век), как и Гуаньцзы, отстаивал даосскую концепцию развития. Но наиболее ярким противником старого был Чжуанцзы: он требовал нового подхода к познанию, изображал Конфуция хранителем дедовских обычаев, который «подбирает чучела собак прежних правителей».

Во всех учениях появлялся образ мудрого царя – правителя. У Гуаньцзы его достоинства – это высшие достоинства человека, которые на других не распространяются. У Конфуция черты государя распространяются и на «благородных мужей». Причем, обусловленный внешним совершенством комплекс добродетелей ориентирован у Конфуция также на внешние проявления. Особое значение придается костюму и осанке: «Благородный муж поправляет на себе шапку и одежду, полным достоинства взором и суровым видом внушает трепет тем, кто на него смотрит»… А вот у Лаоцзы уже появляется новая концепция, оспаривающая единство внутреннего и внешнего: «Искренние слова не красивы, красивые слова не искренни; добрый не красноречив, красноречивый не добр». Даосы постоянно утверждали в своих сочинениях примат естественных наук, говорили о необходимости человеческой практики, о восприятии действительности через ощущения. Познание для них – отражение природы. Ученик Лаоцзы Лецзы в своих трудах раскрывает, что подражание природе, основанное на познании ее законов, оказывает обратное воздействие на природу и человека в том числе. Чжуанцзы обнаруживает, что при создании свирели человек подражает ветру… «Отражение» природы при ее познании требует все большей сосредоточенности, внутреннего покоя сердца, как вместилища чувств и мыслей. Вообще, следует добавить, что даосы – атеисты, и атеизм их не случаен, их взгляды на мир – гениальные догадки о едином материальном начале вселенной и каждого существа. Первичной субстанцией они считали эфир, воздух (ци), или мельчайшие семена. Чжуанцзы считал даже, что материя, Дао, дала святость душам предков и богам. Понятие Дао, от которого пошло название школы Лаоцзы, означало здесь «материальную субстанцию вещей, «естественный закон мира», «Путь».

Противниками даосских мыслителей, как уже указывалось выше, были конфуцианцы.

Экземпляр изречений Конфуция VI-VII веков

Судя по «Изречениям» Конфуция, эта школа совершенно игнорировала проблемы связанные с познанием природы, она ограничивалась созданием этического или политического учения, в основе которого лежало признание человека центром вселенной, а остального мира – посланным человеку в награду или в качестве кары Небес. Конфуций и его последователи вырабатывали практические знания о том, как следует поступать в семье и государстве, прибегая для этого к особым логическим приемам. Так, приняв за основу добродетели, свойственной каждому, «сыновнее послушание», Конфуций выводит тождество между добродетелью сына и государственного деятеля. Воспитание почтительных сыновей, таким образом, представлялось основной правительственной и государственной задачей. Вместе с тем, все, что было свойственно «благородным», отрицалось для других, «низких», и это разделение, якобы по нравственному признаку, оказывалось тождественным делению на сословия. Все это, зависевшее от воли Неба, по Мэнцзы, оправдывало отделение физического труда от умственного.

Конфуцианцы использовали элементы художественности для сравнения и различения, для своих умозаключений по аналогии. Их интересовали законы формальной логики, метафизики, что говорило о стремлении не изучения развития, а устранение противоречий, доказательство отсутствия движения.

Как хотелось бы правильно понимать этот текст – Великий «Дао дэ цзин»

«Изречения» Конфуция, этот свод сентенций на моральные темы, приписываемых великому философу и его ученикам, отличается большой лаконичностью, что является, видимо, результатов большой работы при сокращении, проведенной во время канонизации этого памятника. Есть сведения, что 20 глав книги – это остаток из 100.

В книге этой господствует развернутый диалог, на краткий вопрос дается краткий ответ, следующий вопрос поднимает другую тему, появляется новый собеседник и т.д. «Изречения» позволяли судить не только о приемах, но и задачах преподавания. Конфуций допускал, что знания могли приобретаться путем «учения», но такое учение требовало специальных занятий под руководством наставника, особого досуга. Создание такой школы, платной, ассоциируется в Китае с именем Конфуция.

В противоположность конфуцианским памятникам «Дао дэ цзин» – «Книга о пути и добродетели», иногда называемая по имени автора записанных в ней выступлений «Лаоцзы», представляет собой близкий к поэзии монолог. Отдельные абзацы (чжаны) и афоризмы слабо связаны друг с другом. Но с первых же строк автор противопоставляет свое учение всему созданному ранее, Лаоцзы отвергает понимание пути – Дао, как пути предков и царей и требует признания Дао как пути природы; протестует против ограничения всех интересов замкнутым кругом обрядов, выводит человека на просторы более широких проблем мироздания по сравнению с предшественниками. Иногда речи Лаоцзы трудны для понимания, это следствие создания им первых абстрактных понятий, ибо формирование философской терминологии в Китае шло только за счет собственных, а не заимствованных языковых ресурсов. Для доказательства своих положений Лаоцзы не прибегает ни к песням, ни к преданиям, он презрительно обходит молчанием привычные идеалы, формулировки его, в общем – то, просты, а речь близка к народной образности, умозаключения строятся от общего к частному, много внимания он уделяет дедукции. Кроме того, выступления его красочны потому, что каждое явление рассматривается в противоположностях, с частым употреблением антонимов:

«Тяжелое является основой легкого. Покой – владыка движения… Незнатные являются основой для знатных, низкие – основой для высоких…».

Чжуанцзы

Почти в каждом изречении Лаоцзы отвергает старое, отстаивает необходимость развития и движения вперед. Полемический характер его выступлений свидетельствует, что диалектическая логика, как и формальная, создавалась как теория доказательства и опровержения в процессе идеологической борьбы.

Чрезвычайно оригинален Чжуанцзы, чьи произведения представляют собой пародии на поучения правителю или царю. Чжуанцзы нередко изображает государя и его помощников как карикатуры, балаганные фигуры, не скрывая своего к ним презрения и даже пользуясь грубоватыми и непристойными выражениями. По силе презрения к власть имущим Чжуанцзы можно сопоставить с Диогеном, ответившим Александру Македонскому: «Не заслоняй мне солнца».

Со второй половины III века до нашей эры начали появляться и новые философские произведения. «Весна и осень Люя» (239 год) и «Хуайнаньцзы» (140 год). Эти произведения были созданы несколькими авторами, крупными меценатами, министрами, лицами царской фамилии. Все это придавало своду «Весна и осень» официальный характер. Оба названных памятника имеют особое для каждого композиционное единство. «Весна и осень Люя» состоит из трех частей, «Хуайнаньцзы» – из 21 главы, среди которых есть вступление и заключение. Понятно, что книга имела единый замысел, кроме того, изложение отличается последовательностью и логичностью. Каждая глава представляет собой, по сути, самостоятельный трактат, выдержанный в определенном стиле – поэтичном или сухом, в форме монолога или диалога, некоторые главы напоминают каталоги.

Налицо стремление к научности повествования. Таковы главы «География», («Очертания земли»), «Космография» («Небесный узор»). Любопытно, что глава «Сезонные работы» появилась и в конфуцианском сборнике «Книга обрядов» под названием «Полунные приказы».

Ван Чун

Последний античный китайский памятник – трактат «Критические рассуждения», созданный в I веке нашей эры Ван Чуном. В этом трактате рассматриваются проблемы философии, теории познания, этики, религии, общественной жизни. С помощью естественнонаучных знаний своего времени Ван Чун опровергает мифы о мироздании. Сам автор сообщил, что в его произведении сто глав, но сохранилось лишь 84. Названия глав единообразны: «О небе», «О солнце», «О естественном», «О действительном знании» и т.д. Этот трактат огромен по своей величине – 200 000 знаков. Надо отметить, что трактат «Критические рассуждения» написан в духе народной речи, с использованием простых немудреных слов, понятных каждому китайцу. Кроме того, соблюдается ритм, благодаря симметричному построению слов внутри фразы и особому симметричному же порядку построения текста. В каждом отрезке речи содержится одинаковое количество знаков.

Художественные средства, выработанные философами и ораторами, помогли формированию художественной литературы. Живые формы беседы – монолог и диалог – продолжали развиваться в ранней китайской поэзии. Притчи, порожденные приемами доказательства по аналогии, сыграли важную роль в развитии прозы, они зачастую сами приобретали самостоятельное значение, и часть этих сказок, анекдотов живут в народе до сих пор, как басни Эзопа, иногда целиком, иногда в виде отдельных поговорок и метких словечек. Сейчас бывает трудно установить, что из народного творчества перешло в памятники, а что из памятников стало достоянием фольклора, но несомненно, что именно из притч выросли басни и побасенки, а из них – новелла, повесть, роман.

 

3.6.3. Поэты древнего Китая

Цюй Юань (340-278 гг. до н.э.). Существование Цюй Юаня, даты его жизни и авторство стихов неоднократно ставилось под сомнение, что вполне естественно при изучении столь отдаленной эпохи. Но рассеять эти сомнения может само содержание его произведений. Одно из его важнейших творений – «Скорбь отлученного» – начинается с родословной автора, где он называет свое имя, а потом, еще в нескольких стихотворениях снова упоминает его. Вообще, этот прием, ввод автора в повествование, свойственен ранним поэтам. Цюй Юань жил в Чу, могучем царстве на юге Китая. Видимо, он был одного рода с чуским царем, вел свою родословную от общего мифического предка. Он занимал высокий пост, был советником царя во время дипломатических переговоров, составлял указы от имени царя, однако в результате политических интриг впал в немилость и дважды попадал в опалу и изгнание. Первое изгнание было непродолжительным, а второе длилось девять лет и кончилось тем, что поэт в отчаянии «с камнем в объятиях» бросился в реку Мило.

Цюй Юань

В своих произведениях Цюй Юань выступает не только поэтом, но и философом – моралистом. Стихотворение для него – форма провозглашения истины. «Скорбь отлученного» – его основное произведение – это увещевание изгнавшего его царя. Но Цюй Юань настоящий поэт, ведь его наставления облечены в высокохудожественную, образную форму. Редко обращаясь прямо к государю, Цюй Юань разговаривает со своей якобы неверной возлюбленной, иногда прибегая и к другим аллегориям. Все положительное у этого поэта связано с конфуцианской системой образов, с легендой о золотом веке, с преклонением перед прошлым. В сравнении с праведными правителями он устанавливает порочность современных. Его противники те, кто вместо ароматов хранит навоз и украшает себя бурьяном и полынью вместо цветов. Вывод Цюй Юаня один: «Как грязен мир!» Не найдя признания на родине, поэт жалуется на несправедливость опалы и измены друзей. В «Скорби отлученного» изгнанный из своего царства поэт отправляется на поиски справедливого царства, он странствует по поднебесью на колеснице, запряженной драконами и в сопровождении фениксов, богов грома и ветра. В одно мгновение поэт облетает всю вселенную, останавливаясь лишь в жилищах богов. Он изображает себя властелином мира, космоса, боги становятся его помощниками.

Определяющим моментом в этом стихотворении является решение поэта обратиться к верховному богу, но ворота столицы Чу остаются для него закрытыми навсегда…

В ряде других произведений Цюй Юаня проходят те же темы. Это такие стихотворения, как «Плачу по столице Ин», «Мне жаль ушедших дней», «Ода к мандариновому дереву» и др. Кроме этого, Цюй Юань прославлял воинскую доблесть («Смерть за родину»), предназначая эти песни для плача над умершими во время погребальных обрядов. А его «Девять гимнов» предназначались для самых разных обрядов и представляют нынче важный источник для изучения мифологии Китая.

Любопытно и то, что гимны Цюй Юаня резко отличаются от гимнов «Книги песен»: вместо торжественного славословия в честь божества на первый план выступает любовная тема – монологи в «Душе горы» и «Владыке реки» полны любовного томления.

Фрагмент творения в жанре фу

Форма стиха Цюй Юаня представляет собой дальнейшее развитие песенно-поэтического творчества Китая. Автор создает разнообразные ритмы, обусловленные специфической мелодией (многие стихи исполнялись на одну, раз и навсегда заданную, мелодию). Строки его неравномерны по длине, зато рифма уже обязательна. Цюй Юань – мастер стихотворной формы, черпающий свои образы, сравнения и метафоры из народного творчества. Стихи его наполнены богатейшим мифологическим материалом и до сего времени сохраняют свое обаяние. Его поэзии свойственны замедленность в развитии действия и обилие мелких сцен и эпизодов, эпическое величие стихам придают повторы, усиленные все новыми деталями.

От эпопеи «Скорбь отлученного» произошел новый жанр крупной формы в китайской поэзии – фу, послуживший основой для создания произведений на философские темы, для описания придворной жизни. По этой же поэме называли и поэтов в древнем Китае – «люди скорби».

Сунь Юй (290–223 гг. до н.э.). Поэт Сунь Юй жил и творил в том же южном царстве Чу, что и Цюй Юань. Биографических сведений о нем почти не сохранилось. Известно лишь, что происходил он из знатного рода, но был беден и важных постов не занимал. На своем происхождении он не останавливался ни в одном из произведений и представлял себя поэтом, отвечающим на вопросы царя во время прогулок. Сунь Юй продолжает традиции Цюй Юаня – разрабатывает те же жанры: лирический и лиро-эпический, также он связан с ораторским искусством и народной песней. Философский цикл «Девять изменений» близок к философской лирике предшественников.

Однако Сунь Юй вносит и много нового в развитие китайской поэзии: от высоких философских проблем он переходит к вопросам земного бытия. Он переносит атрибуты небесных владык на земного царя, желая возвеличить одного, тем самым, требуя объединения страны. Большую роль в его поэзии играет близость к даосской философии. «Девять изменений»: изменения здесь означают смену времен года в природе и смену настроения человека. Часто в своих стихах Сунь Юй скорбит по себе, по своему непризнанному таланту. «Призыв к душе» – это произведение является спорным, поскольку часть исследователей приписывает его создание Цюй Юаню. В этой песне представлено заклинание, исполнявшееся во время обряда – магического возвращения на землю души умершего. Песня делится (условно) на две части: в одной изображаются муки за гробом, в другой – радости земной жизни.

Каждая строка кончается призывом: «Вернись, душа!»

Сунь Юй является большим новатором в жанре фу, особенностью коего являются прозаические вступления, в которых излагаются причины создания данного произведения. Это позволяло вводить в стихотворение автора и других исторических лиц и свободно переходить от диалога к монологу.

Конечно, лирика Сунь Юя еще остается, как и у всех древних, дидактичной, но его произведения являются подлинно художественными, ибо прекрасное – художественное слово – в них превалирует над остальным. Можно назвать ряд таких блестящих творений Сунь Юя, как «Горы высокие», «Ода о ветре» и др. В его одах мифические и реальные герои близки друг другу, но мифические образы становятся у него художественным приемом. А красоту земных героев, например, простой сельской девушки, поэт воспевает лишь в одном произведении – оде «Распутный Дэнту», рассказывающей о вельможе, который чернит поэта в глазах царя, намекая, что тот распутен. Царь предлагает Сунь Юю покинуть дворец, и остальная часть стихотворения превращается в защитительную речь. Сценки из придворной жизни в этой оде необыкновенно живо раскрывают нравы придворной жизни того времени и остроумие поэта.

Стихи Сунь Юя, его замечательные образы, в том числе и Дэнту, вошли в сокровищницу китайской поэзии. Поэзию, витавшую в сфере высоких моральных и философских проблем, он приблизил к земному, очеловечил. Своим воспеванием природы и человека, чувства любви и земных наслаждений он положил начало светской поэзии в Китае.

Цзя И (201–169 гг. до н.э.). Цзя И жил накануне объединения Китая и был сторонником аристократии, пытавшейся вернуть утраченное влияние. По своему образу мысли Цзя И тяготел к даосской школе философов.

От Цюй Юаня Цзя И наследует жанр фу, не порывая при этом связи с народным творчеством. «Плач по Цюй Юаню» он создает как обрядовую песню и, начертав его на свитке белого шелка, бросает в реку там, где погиб Цюй Юань. В этой элегии поэт скорбит о безвременной кончине своего предшественника и посылает проклятья сгубившему его миру. Но не оправдывает самоубийства:

В своих произведениях Цзя И изображает себя и свою судьбу, горько высмеивая себя за мечту принести пользу людям, а отказ от этой мечты излагает в «Оде к сове», созданной во время изгнания. В этом стихотворении автор рассказывает о своей надежде воспитать правителя, отвечающего его идеалам, но…Нежно любимый воспитанник разбивается, упав с коня. Цзя И тоскует о нем и через год умирает. Таким образом, «Ода к сове» представляется нам итогом деятельности автора.

И содержание, и форма оды раскрывают восприятие автором древних концепций даосизма. Как и Лаоцзы, Цзя И мыслит антонимами, часто прибегая к изречениям, афоризмам Лаоцзы, лишь слегка их перефразируя.

В прозаическом введении к этой оде Цзя И рассказывает о том, как во время изгнания к нему в жилище влетела сова, а, по народному преданию, прилет дикой птицы означает, что душа хозяина покинет дом. Цзя И ведет поэтический диалог с невидимым собеседником – птицей. Сохранив традиционные приемы ораторского искусства, Цзя И становится новатором – старое и новое в композиции сплетаются в необыкновенно красочное и яркое произведение поэта – мыслителя.

Сыма Сянжу

Сыма Сянжу (179–117 гг. до н.э.). Из большой плеяды поэтов эпохи Хань наиболее выдающимся был Сыма Сянжу. Он происходил из обедневшего аристократического рода. С малых лет любил «учиться и фехтовать». Сначала Сыма Сянжу служил у императора Вэньди, затем, когда ко двору прибыл лянский князь, собравшийся вокруг него кружок поэтов, увлек Сыма Сянжу. Поэтическое дарование открыло поэту путь к меценату. Впоследствии Сыма Сянжу занимался не только поэзией, но и государственными делами. Официально известно о его хождении послом в «земли южных племен» и доклад на высочайшее имя о политике империи на окраинах. Биография Сыма Сянжу – единственная в древнем Китае, в которой не только сохранилась официальная сторона, но и житейская – история его женитьбы и любви. Это объясняется особенностями эпохи – усилением интереса к личной жизни, к интимному. Нам известно, что после смерти лянского князя поэту пришлось расстаться с кружком поэтов и отправиться к себе на родину. Здесь он сначала оказался в бедности, а затем нашел покровителя – начальника уезда, который приглашал его к себе и возил в гости к богатым и именитым людям. На пиру у местного богача Сыма Сянжу знакомится с дочерью последнего, жившей затворницей после смерти мужа. Красота молодой вдовы пленила его, поэт начал импровизировать, аккомпанируя себе на музыкальном инструменте – цине, вкладывая в песню все свое чувство. От этой песни, считается, пошел в Китае жанр тяоцинь, сходный по значению с испанской серенадой. Изысканная внешность, манеры придворного, его песня очаровали красавицу, и она сбежала с поэтом из отцовского дома. Отец, в гневе, пообещал убить дочь и «не дать ей ни гроша». Жизнь в голых стенах родного дома заставила красавицу пойти на хитрость: супруги продали коня и колесницу, купили кабачок, молодая жена стала хозяйничать у жаровни, а поэт, словно раб, в одной набедренной повязке, мыл посуду. Отец девушки, не смея показаться на улицу от позора, дал дочери приданое. Надо сказать, что жена поэта, в старости, когда Сыма Сянжу захотел взять новую наложницу, не имея права возразить мужу, сочинила песню, принимаемую комментаторами за народную – «Плач о сединах», где напомнила мужу об их молодости и любви. Поэт отказался от своей затеи… Такова сила искусства!

В творчестве Сыма Сянжу наблюдается окончательный переход к индивидуальной лирике, если так можно выразиться, к анакреонтическому стиху. В оде «Красавица» он говорит о любви с первого взгляда. Любовь у него уже земная, и расставание с женщиной изображается не как исчезновение прекрасного видения, а как невозможность старику соединиться с молодой красавицей. По просьбе императрицы (как сказано в предисловии), Сыма Сянжу сочиняет оду «Там, где длинны ворота», изображая любовные томления отвергнутой женщины. Говоря от лица героини, Сыма Сянжу замечательно передает всю гамму ее настроений: от взрыва страсти до тончайших оттенков скорби.

Оды «О Пустослове», «Об императорской охоте», «О великом человеке» показывают, что Сыма Сянжу начинает утрачивать близость к народной песне. В концовках еще сохранены дидактические черты, сатира дается намеком: преувеличенное воспевание пышности дворца обличает расточительность правителя.

В оде «Об императорской охоте» автор предстает перед нами как крупный художник, мастер пейзажа, воспевающий красоту своей страны. Хотя следует отметить, что, как и многие древние поэты, Сыма Сянжу в произведениях крупной формы еще не выработал стройной композиции, патетические сцены перегружают оду и наносят ущерб художественной целостности произведения.

Ода «О великом человеке» – панегирик в честь самодержца Уди. Воспевая его, автор не находит своему герою равных ни на земле, ни на небе. Поэт становится здесь зачинателем светского торжественно – панегирического стиля, певцом мощной объединенной китайской империи.

Вообще жанр фу, созданный целой плеядой блестящих поэтов Китая, от Цюй Юаня до Сыма Сянжу, прославил китайское искусство далеко за пределами страны и продолжался в творчестве поздних поэтов вплоть до нашего времени.

 

3.6.4. Песни «Юэ фу»

Сначала, как известно из исторических хроник, так называлась музыкальная палата при императорском дворце. Основанная во II веке, она привлекала талантливых политиков к созданию гимнов Небу и Земле для исполнения во время ритуалов, жертвоприношения и т.п. Позже так стали называться собранные в ней песни, далее – свод этих песен, а затем уже стихотворения поэтов, написанные в подражание или на мотив «Юэ фу». Такие произведения создавались почти всеми крупными китайскими поэтами. В стихах сборника «Юэ фу» часто отражались подлинные чувства и трагедии, разыгрывавшиеся во дворце императора. Так, судьба фаворитки Лю Бана, основателя Ханьской династии, нашла свое отражение в песнях «Сын мой князь, а я рабыня» и «Дикий гусь летит высоко». Первая песня – плач женщины о своей горькой доле, вторая – по отравленному сыну. Мелодии, на которые пелись песни этого сборника, были заимствованы из чуских народных песен.

Из песен «Юэ фу» мы узнаем и о тяжелой доле простого человека. «Песня сироты» – рассказ мальчика, оставшегося без отца и матери, попавшего под бремя жены старшего брата, помыкавшей сиротой и заставлявшей его выполнять самые тяжкие домашние работы.

В указанном сборнике отражается и тема любви – клятва верности в песне «О Небо!», горе жены, которой изменил муж, – в песне «О ком тоскую я» – все это выражено с необычайной яркостью и состраданием.

Цай Янь

Одна из наиболее любопытных древних песен – «Песня о скорби». Ее авторство приписывается героине песни – Цай Янь. Эта песня – большое эпическое полотно, отражающее историческую действительность. Речь в ней идет о женщине, проведшей длительное время в плену у гуннов. В зачине определяется время – 189 год. Основная часть – рассказ героини о жизни в плену. Она узнает, что ее выкупили, но трагедия рабства сменилась трагедией матери. Наложница варвара должна покинуть своих детей. А возвращение домой приносит героине новые испытания – родина опустошена и разорена.

В древнем Китае народ не только пел о своей горькой судьбе и поучал правителей… В I–II веках нашей эры Китай сотрясался от восстаний рабов и свободных бедняков («Краснобровые» и «Желтые повязки»). Сохранилась песня, печальная история «Шанлютинь»:

Эта песня – единственный древний памятник народного движения, знаменовавшего распад рабовладельческого строя в Китае.

Сыма Цянь

В качестве завершения рассказа о китайской литературе прошлого можно упомянуть «Исторические записки» китайского Геродота – Сыма Цяня. Этот свод является одним из основных источников наших сведений о древнем Китае.

О летописи «Весна и осень» мы уже упоминали. Достаточно литературного материала содержится и в произведениях философов даосистов и конфуцианцев. О них говорилось выше, и основное их изучение лежит в рамках истории философии и истории религии.