Герман Гессе

Романист, поэт, критик и публицист Герман Гессе (2 июля 1877 – 9 августа 1962) родился в семье миссионеров-пиетистов и издателей богословской литературы в городе Кальве в Вюртемберге. Мать писателя, Мария (Гундерт) Гессе, была филологом и миссионером, многие годы прожила в Индии, замуж за отца Гессе вышла, уже будучи вдовой и имея двоих сыновей. Иоханнес Гессе, отец писателя, в свое время также занимался в Индии миссионерской деятельностью.

Дом, где родился Г.Гессе. Кальв, Германия

В 1880 году семья переехала в Базель, где отец Гессе преподавал в миссионерской школе до 1886 года, когда Гессе снова возвратились в Кальв. Хотя Герман с детства мечтал стать поэтом, его родители надеялись, что он последует семейной традиции, и готовили его к карьере теолога. Исполняя их желание, в 1890 году он поступает в Латинскую школу в Геппингене, а на следующий год переходит в протестантскую семинарию в Маульбронне. «Я был старательным, но не очень способным мальчиком, – вспоминал Гессе, – и мне стоило большого труда выполнять все семинарские требования». Но как Гессе ни старался, пиетиста из него не получилось, и после неудачной попытки бежать (и попытки покончить жизнь самоубийством) мальчик был исключен из семинарии. Учился Гессе и в других школах, но столь же безуспешно.

«Час после полуночи» Г.Гессе

Некоторое время юноша работал в издательстве отца, а затем сменил несколько профессий: был подмастерьем, учеником книготорговца, часовщиком и, наконец, в 1895 году устроился работать продавцом книг в университетском городе Тюбингене. Здесь у него появилась возможность много читать (особенно юноша увлекался Гете и немецкими романтиками) и продолжить свое самообразование.

Вступив в 1899 году в литературное общество «Маленький кружок» («Le Petit Cenacle»), Гессе опубликовал свои первые книги: томик стихов «Романтические песни» («Romantische Lieder») и сборник коротких рассказов и стихотворений в прозе «Час после полуночи» («Eine Stunde hinter Mitternacht»). В том же году он начал работать продавцом книг в Базеле…

В одной из своих автобиографий Гессе многое поведал нам:

Я родился под конец Нового времени, незадолго до первых примет возвращения средневековья, под знаком Стрельца, в благотворных лучах Юпитера. Рождение мое совершилось ранним вечером в теплый июльский день, и температура этого часа есть та самая, которую я любил и бессознательно искал всю мою жизнь и отсутствие которой воспринимал, как лишение. Никогда не мог я жить в холодных странах, и все добровольно предпринятые странствия моей жизни направлялись на юг. Я был ребенком благочестивых родителей, которых любил нежно и любил бы еще нежнее, если бы меня уже весьма рано не позаботились ознакомить с четвертой заповедью. Горе в том, что заповеди, сколь бы правильны, сколь бы благостны по своему смыслу они ни были, неизменно оказывали на меня худое действие; будучи по натуре агнцем и уступчивым, словно мыльный пузырь, я перед лицом заповедей любого рода всегда выказывал себя строптивым, особенно в юности. Стоило мне услышать «ты должен», как во мне все переворачивалось и я снова становился неисправим. Нетрудно представить себе, что свойство это нанесло немалый урон моему преуспеванию в школе. Правда, учителя наши сообщали нам на уроках по забавному предмету, именовавшемуся всемирной историей, что мир всегда был ведом, правим и обновляем такими людьми, которые сами творили себе собственный закон и восставали против готовых законов, и мы слышали, будто люди эти достойны почтения; но ведь это было такой же ложью, как и все остальное преподавание, ибо, стоило одному из нас по добрым или дурным побудительным причинам в один прекрасный день набраться храбрости и восстать против какой-либо заповеди или хотя бы против глупой привычки или моды – и его отнюдь не почитали, не ставили нам в пример, но наказывали, поднимали на смех и обрушивали на него трусливую мощь преподавательского насилия.

По счастью, еще до начала школьных годов мне удалось выучиться самому важному и незаменимому для жизни: мои пять чувств были бодрственны, остры и тонки, я мог на них положиться и ждать себе от них много радости, и, если позднее я безнадежно поддался приманкам метафизики и временами даже налагал на свои чувства пост и держал их в черном теле, все же атмосфера развитой чувственной впечатлительности, особенно по части зрения и слуха, никогда не покидала меня и явственно играет свою роль и в мире моего мышления, каким бы абстрактным этот мир подчас ни казался.

Итак, некоторой оснасткой для жизни я обзавелся, согласно выше сказанному, еще задолго до школьных годов. Я не был неучем в нашем родном городе, смыслил кое-что в птичниках и лесах, в виноградниках и мастерских ремесленников, я распознавал деревья, птиц и бабочек, умел распевать песни и свистать сквозь зубы, знал и другие вещи, не вовсе бесполезные для жизни. К этому добавились школьные предметы, которые давались мне легко и славно меня развлекали, я получал особенно удовольствие от латыни и начал сочинять латинские стихи почти так же рано, как немецкие. Что до искусства лжи и дипломатии, то ему я обязан второму школьному году, когда господин учитель и помощник учителя обогатили меня соответствующими навыками, между тем как до того я, по моей ребяческой открытости и доверительности, навлекал на себя одну неприятность за другой. Оба вышеназванных наставника сумели исчерпывающе разъяснить мне, что честность и правдолюбие суть свойства, отнюдь не желательные в школьнике. Они приписали мне один случившийся в классе пустячный проступок, в котором я был решительно неповинен; поскольку же им не удалось побудить меня сознаться в несодеянном, из сущей безделицы проистекло форменное судебное расследование, и оба совместными усилиями после долгого мучительства извлекли из меня если не желаемое признание, то последние остатки веры в порядочность учительской касты. Позднее мне встречались, благодарение богу, и настоящие учителя, достойные самого глубокого почтения, но непоправимое уже свершилось, и мое отношение не только к школьным педагогам, но и ко всякому авторитету было извращено и отравлено. В общем же, я, был на протяжении первых семи или восьми школьных годов хорошим учеником, по крайней мере, место мое было всегда среди первых в классе. Лишь при начале тех испытаний, которых не минует ни один человек, обреченный стать личностью, я вступил в конфликт со школой, становившийся все тяжелее и тяжелее. Понять смысл этих испытаний мне удалось лишь два десятилетия спустя, тогда же они были голой данностью и отовсюду обступали меня против моей воли, как тяжкое несчастье.

Дело обстояло так: с тринадцати лет мне было ясно одно – я стану либо поэтом, либо вообще никем…

Первый роман Гессе «Посмертные сочинения и стихи Германа Лаушера» («Hinterlassene Schriften und Gedichte von Hermann Lauscher») появился в 1901 году. Книга создана в духе исповеди. Это был первый случай, когда Гессе говорил от лица вымышленного издателя – прием, который он в дальнейшем активно использовал и развивал.

Однако литературный успех пришел к писателю только через три года, когда вышел его второй роман «Петер Каменцинд» («Peter Camenzind»). После этого Гессе оставил работу, уехал в деревню и стал жить исключительно на доходы от своих произведений. В 1904 году он женился на Марии Бернуйи. У супругов было трое детей.

Раритетное издание «Германа Лаушера»

«Петер Каменцинд», как и другие романы писателя, автобиографичен. Здесь Гессе впервые касается своей излюбленной темы, которая впоследствии повторялась во многих его произведениях: стремление личности к самосовершенствованию и цельности. Гессе выводит в романе типаж всех своих будущих книг – ищущего аутсайдера. Перед нами история духовного формирования юноши из швейцарской деревни, который, увлекшись романтическими мечтами, отправляется в странствия, но не находит воплощения своих идеалов.

Домик в Монтаньоле (Швейцария), где сейчас находится музей Г.Гессе

Разочаровавшись в большом свете, он возвращается в родную деревню к простой жизни и природе. Пройдя через горькие и трагические разочарования, Петер приходит к утверждению естественности и человечности как непреходящих жизненных ценностей.

В 1906 году Гессе пишет повесть «Под колесами» («Unterm Rad»), которая была навеяна воспоминаниями об учебе в семинарии и в которой исследуются проблемы творческой личности в буржуазном обществе – чувствительный и тонкий по натуре школьник погибает от столкновения с миром и косной педагогикой.

В эти годы Гессе пишет много очерков и эссе в различные периодические издания и до 1912 года работает соредактором журнала «Март» («Marz»). Его роман «Гертруда» («Gertrud») появился в 1910 году.

На следующий год Гессе совершает путешествие в Индию, намереваясь, прежде всего, посетить место рождения матери. Но путешествие продлилась недолго – по приезде в южную Индию он почувствовал себя плохо и вернулся. Возвратившись оттуда, он выпускает сборник рассказов, очерков и стихотворений «Из Индии» («Aus Indien», 1913).

В 1914 году выходит роман «Росхальде» («Rosshalde»).

В повести «Три истории из жизни Кнульпа», вышедшей в 1915 году, появляется образ одинокого скитальца, бродяги, который противопоставляет себя бюргерской рутине во имя личной свободы.

Еще в 1912 году Гессе и его семья окончательно поселяются в Швейцарии и в 1923 году получают швейцарское гражданство. Будучи пацифистом, Гессе выступал против агрессивного национализма своей родины, что привело к падению популярности писателя в Германии и личным оскорблениям в его адрес. Вместе с тем, во время Первой мировой войны Гессе оказывает поддержку благотворительной организации помощи военнопленным в Берне и выпускает газету, а также серию книг для немецких солдат. Гессе придерживался мнения, что война – это неизбежный итог духовного кризиса европейской цивилизации. Писатель, по его рассуждению, должен способствовать рождению нового мира.

Обложка первого издания «Демиана»

В 1916 году из-за тягот военных лет, постоянных болезней сына Мартина и душевнобольной жены, а также из-за смерти отца у писателя произошел тяжелый нервный срыв, от которого он лечился методом психоанализа у последователя Карла-Густава Юнга (доктора Ланга и других). Позже Гессе встречается и с самим Юнгом. Под влиянием теорий Юнга Гессе пишет роман «Демиан» («Demian», 1919), который печатает под псевдонимом Эмиль Синклер. «Демиан» снискал большую популярность среди молодежи, вернувшейся с войны и пытавшейся наладить жизнь в послевоенной Германии. Томас Манн считал эту книгу «не менее смелой, чем «Улисс» Джеймса Джойса и «Фальшивомонетчики» Андре Жида: «Демиан» передал дух времени, вызвав чувство благодарности у целого поколения молодых людей, которые увидели в романе выражение собственной внутренней жизни и проблем, возникающих в их среде». Разрываясь между домашними устоями и опасным миром чувственных переживаний, герой романа сталкивается с двойственностью своей собственной природы. Эта тема нашла свое дальнейшее выражение в более поздних произведениях Гессе, где вскрываются противоречия между природой и духом, телом и сознанием. Чрезвычайно поэтически описанные встречи со значимыми людьми (друзья героя: Ева – олицетворение вечной женственности, органист Писториус – носитель знания, Кромер – манипулятор и вымогатель), символизирующими образы-архетипы психики, помогают молодому человеку освободиться от влияния семьи и осознать свою индивидуальность. Конец романа, действительно, исполнен глубокой уверенности в том, что, несмотря на все испытания, личность обладает немалой внутренней силой.

В 1919 году Гессе покидает семью и переезжает в Монтаньолу, на юг Швейцарии.

В 1920 году выходит сборник из трех новелл – «Последнее лето Клингзора». Сам Гессе назвал эту книгу «взглядом в хаос»…

А в 1923 году, через год после выхода в свет «Сиддхартхи» («Siddhartha»), писатель официально разводится с женой. Местом действия «Сиддхартхи» является Индия времен Гаутамы Будды. В книге воссоздается путь «индивидуации», достигаемый через преодоление противоречий между плотью и духом, через растворение собственного «я» в бессознательном и обретении единства с сущим. Здесь нашли свое отражение давний интерес писателя к восточным религиям и попытки синтеза восточного и западного мышления.

Одно из современных изданий «Сиддхартхи»

В 1925–1932 Гессе каждую зиму проводил в Цюрихе, регулярно бывал в Бадене – по мотивам этих поездок написана повесть «Курортник» (1925).

В 1924 году Гессе женится на Руфи Венгер, однако этот брак продлился всего три года.

В романе «Степной волк» («Der Steppenwolf», 1927), следующем значительном произведении писателя, Гессе продолжает развивать тему фаустовского дуализма на примере своего героя, мятущегося художника Гарри Галлера, ищущего смысл жизни. По словам критиков, «Степной волк» был первым немецким романом, проникшим в глубины подсознания в поисках духовной цельности». Книга тоже во многом автобиографична.

Однако считать героя романа. Гарри Галлера, двойником Гессе было бы ошибкой. Галлер, Степной волк, как он сам себя называет – мятущийся, отчаявшийся художник, измученный одиночеством в окружающем его мире, не находящий с ним общего языка. Действие романа охватывает около трех недель жизни Галлера. Некоторое время Степной волк живет в небольшом городе, а затем исчезает, оставив «Записки», которые и составляют большую часть романа. Из «Записок» предстает перед читателем образ талантливого человека, не способного найти свое место в мире, человека, живущего мыслью о самоубийстве, для которого каждый день становится мукой…

Два дня спустя извозчик доставил вещи незнакомца, которого звали Гарри Галлер. Очень красивый кожаный чемодан произвел на меня хорошее впечатление, а большой плоский кофр свидетельствовал о прежних дальних поездках, – во всяком случае, он был облеплен пожелтевшими ярлыками отелей и транспортных агентств разных стран, даже заморских. Потом появился он сам, и началась та пора, когда я постепенно узнавал этого необычного человека. Сначала я со своей стороны ничего для этого не предпринимал. Хотя Галлер заинтересовал меня, едва я его увидел, в первые несколько недель я не сделал ни шагу, чтобы встретиться с ним или вступить с ним в разговор. Однако, признаюсь, я с самого начала немного за ним наблюдал, даже захаживал в его отсутствие к нему в комнату и вообще немножко шпионил из любопытства.

О внешности Степного волка я уже кое-что сообщил. Он, безусловно, и с первого же взгляда производил впечатление человека значительного, редкого и незаурядно одаренного, лицо его было полно ума, а чрезвычайно тонкая и живая игра его черт отражала интересную, необыкновенно тонкую и чуткую работу духа.

Обложка одного из первых переводов «Степного волка» на английский язык

Когда он, что случалось не всегда, выходил в беседе из рамок условностей и, как бы вырвавшись из своей отчужденности, говорил что-нибудь от себя лично, нашему брату ничего не оставалось, как подчиниться ему, он думал больше, чем другие, и в вопросах духовных обладал той почти холодной объективностью, тем продуманным знанием, что свойственны лишь людям действительно духовной жизни, лишенным какого бы то ни было честолюбия, не стремящимся блистать, или убедить другого, или оказаться правыми.

Фрагмент спектакля театра в Тюбингене по книге Гессе «Степной волк»

Мне вспоминается одно такое высказывание последней поры его пребывания здесь, собственно даже и не высказывание, ибо состояло оно только в брошенном им взгляде. В актовом зале университета должен был выступить с докладом один знаменитый философ и историк культуры, человек с европейским именем, и мне удалось уговорить Степного волка, который сперва всячески отнекивался, послушать этот доклад. Мы пошли вместе и в зале сидели рядом. Взойдя на кафедру и приступив к лекции, оратор разочаровал многих слушателей, ожидавших увидеть чуть ли не пророка, своим щеголеватым и суетным видом. Когда он для начала сказал несколько лестных слов слушателям, поблагодарив аудиторию за ее многолюдность, Степной волк бросил мне короткий взгляд, выразивший критическое отношение к этим словам и вообще к оратору, – о, взгляд незабываемый и ужасный, о смысле которого можно написать целую книгу! Его взгляд не только критиковал данного оратора, уничтожая знаменитого человека своей убийственной, хотя и мягкой иронией, это еще пустяк. Взгляд его был скорее печальным, чем ироническим, он был безмерно и безнадежно печален; тихое, почти уже вошедшее в привычку отчаяние составляло содержание этого взгляда. Своей отчаянной ясностью он просвечивал не только личность суетного оратора, высмеивал не только сиюминутную ситуацию, ожидания и настроения публики, несколько претенциозное заглавие объявленной лекции – нет, взгляд Степного волка пронзал все наше время, все мельтешение, весь карьеризм, всю суетность, всю мелкую возню мнимой, поверхностной духовности – да что там, взгляд этот проникал, увы, еще глубже, был направлен гораздо дальше, чем только на безнадежные изъяны нашего времени, нашей духовности, нашей культуры. Он был направлен в сердце всего человечества, в одну– единственную секунду он ярко выразил все сомнения мыслителя, может быть мудреца, в достоинстве, в смысле человеческой жизни вообще. Этот взгляд говорил: «Вот какие мы шуты гороховые! Вот каков человек!» – и любая знаменитость, любой ум, любые достижения духа, любые человеческие потуги на величие и долговечность шли прахом и оказывались шутовством! Я сильно забежал вперед и, собственно, вопреки своему намеренью и желанью, в общем-то, уже сказал самое существенное о Галлере, хотя сперва собирался нарисовать его портрет лишь исподволь, путем последовательного рассказа о моем с ним знакомстве.

Раз уж я так забежал вперед, то не стоит больше распространяться насчет загадочной «диковинности» Галлера и подробно излагать, как я постепенно почувствовал и узнал причины и смысл этого чрезвычайного и ужасного одиночества. Так будет лучше, ибо свою собственную персону мне хотелось бы по возможности оставить в тени. Я не хочу ни писать исповедь, ни рассказывать истории, ни пускаться в психологию, а хочу лишь как очевидец прибавить кое-какие штрихи к портрету этого странного человека, от которого остались эти записки Степного волка.

Памятник Гессе в Кальве

Уже с первого взгляда, когда он вошел через тетушкину застекленную дверь, запрокинул по-птичьи голову и похвалил хороший запах нашего дома, я заметил в незнакомце что-то особенное, и первой моей наивной реакцией было отвращение. Я почувствовал (и моя тетка, человек, в отличие от меня, совсем не умственный, почувствовала примерно то же самое) – я почувствовал, что он болен, то ли как-то душевно, то ли какой– то болезнью характера, и свойственный здоровым инстинкт заставил меня обороняться. Со временем это оборонительное отношение сменилось симпатией, основанной на большом сочувствии к тому, кто так глубоко и долго страдал и чье внутреннее умирание происходило у меня на глазах. В этот период я все больше и больше осознавал, что болезнь этого страдальца коренится не в каких-то пороках его природы, а, наоборот, в великом богатстве его сил и задатков, не достигшем гармонии. Я понял, что Галлер – гений страдания, что он, в духе некоторых тезисов Ницше, выработал в себе гениальную, неограниченную, ужасающую способность к страданию. Одновременно я понял, что почва его пессимизма – не презрение к миру, а презрение к себе самому, ибо, при всей уничтожающей беспощадности его суждений о заведенных порядках или о людях, он никогда не считал себя исключением, свои стрелы он направлял в первую очередь в себя самого, он ненавидел и отрицал себя самого в первую очередь…

Тут я должен вставить одно психологическое замечание. Хотя я мало что знаю о жизни Степного волка, у меня есть все причины полагать, что любящие, но строгие и очень благочестивые родители и учителя воспитывали его в том духе, который кладет в основу воспитания «подавление воли». Так вот, уничтожить личность, подавить волю в данном случае не удалось, ученик был для этого слишком силен и тверд, слишком горд и умен. Вместо того чтобы уничтожить его личность, удалось лишь научить его ненавидеть себя самого. И против себя самого, против этого невинного и благородного объекта, он пожизненно направлял всю гениальность своей фантазии, всю силу своего разума. Ибо в том-то он и был, несмотря ни на что, истинным христианином и истинным мучеником, что всякую резкость, всякую критику, всякое ехидство, всякую ненависть, на какую был способен, обрушивал, прежде всего, первым делом на себя самого. Что касалось остальных, окружающих, то он упорно предпринимал самые героические и самые серьезные попытки любить их, относиться к ним справедливо, не причинять им боли, ибо «люби ближнего твоего» въелось в него так же глубоко, как ненависть к самому себе, и, таким образом, вся его жизнь была примером того, что без любви к себе самому невозможна и любовь к ближнему, а ненависть к себе – в точности то же самое и приводит к точно такой же изоляции и к такому же точно отчаянию, как и отъявленный эгоизм.

Но пора мне отставить собственные домыслы и перейти к фактам. Итак, первое, что я узнал о Гарри Галлере, – отчасти благодаря своему шпионству, отчасти из замечаний тетушки, – касалось его образа жизни. Что он человек умственно-книжный и не имеет никакого практического занятия, выяснилось вскоре. Он всегда залеживался в постели, часто вставал чуть ли не в полдень и проделывал в халате несколько шагов, отделявших маленькую спальню от его гостиной. Эта гостиная, большая и приятная мансарда с двумя окнами, уже через несколько дней приобрела другой вид, чем при прежних жильцах. Она наполнилась и со временем наполнялась все больше. Вешались картины, прикалывались к стенам рисунки, иногда вырезанные из журналов иллюстрации, которые часто менялись. Южный пейзаж, фотографии немецкого провинциального городка, видимо родины Галлера, висели здесь вперемешку с яркими, светящимися акварелями4, о которых мы лишь впоследствии узнали, что они написаны им самим. Затем фотография красивой молодой женщины или девушки. Одно время на стене висел сиамский Будда, смененный сперва репродукцией «Ночи» Микеланджело, а потом портретом Махатмы Ганди. Книги заполняли не только большой книжный шкаф, но и лежали повсюду на столах, на красивом старом секретере, на диване, на стульях, на полу, книги с бумажными закладками, постоянно менявшимися. Книги непрестанно прибавлялись, ибо он не только приносил целые кипы из библиотек, но и получал весьма часто бандероли по почте. Человек, который жил в этой комнате, мог быть ученым. Такому впечатлению соответствовал и сигарный дым, все здесь окутывавший, и разбросанные повсюду окурки сигар, и пепельницы. Однако изрядная часть книг была не ученого содержания, подавляющее большинство составляли сочинения…

В «Нарциссе и Гольдмунде» («Narziss und Goldmund», 1930), где действие происходит в средневековой Германии, духу противопоставляется жизнь, аскетизму – жизнелюбие.

Современное издание книги Г.Гессе «Нарцисс и Гольдмунд»

В 1931 году Гессе женится в третий раз – на этот раз на Нинон Долбин (по профессии – историк искусства) – и в том же году начинает работу над своим будущим шедевром «Игра в бисер» («Das Glasperlenspiel»), который был опубликован в 1943 году.

В повести «Паломничество в Страну Востока» (1932), напоминающей романтическую сказку, полную символов и таинственных, но легко разгадываемых реминисценций, описан магический образ Братства – тайного общества единомышленников, стремящихся достичь вершин духа и проникнуть в тайну бытия…

И, наконец, свет увидела «Игра в бисер»! Этот утопический роман представляет собой биографию Йозефа Кнехта, «магистра игры в бисер», интеллектуального занятия, которым увлекалась элита высокодуховной страны Касталии в начале XXV века. В этой самой главной книге Гессе повторяются основные темы ранних романов писателя.

Г.Гессе за рабочим столом. 40-е годы. Время написания «Игры в бисер»

В этом произведении Гессе пытается разрешить всегда тревожившую его проблему – как совместить существование искусства с существованием бесчеловечной цивилизации, как спасти от губительного влияния массовой культуры высокий мир художественного творчества. История фантастической страны Касталии и жизнеописание Иозефа Кнехта – «магистра игры» – написаны историком-касталийцем, живущем в неопределенном будущем. Страна Касталия основана избранными высокообразованными людьми, которые видят свою цель в сохранении духовных ценностей человечества. Им чужд жизненный практицизм, они наслаждаются только чистой наукой, высоким искусством, сложной и мудрой игрой в бисер, игрой «со всеми смысловыми ценностями нашей эпохи». Реальный облик этой игры остается туманным для читателя. Жизнь Кнехта – «магистра игры» – история его восхождения к касталийским высотам и ухода из Касталии. Кнехт начинает понимать всю опасность отчужденности жителей этой страны от жизни других людей. «Я жажду действительности», – говорит он.

Аверс памятной медали Германа Гессе

Писатель приходит к выводу, что попытка поставить искусство вне общества превращает его в бесцельную, беспредметную игру. Символика романа, множество имен и терминов из различных областей культуры требуют от читателя достаточно значительного уровня эрудиции для понимания всей глубины содержания книги Гессе.

По словам американского литературоведа Т. Циолковского, роман «Игра в бисер» доказывает, что Гессе «предпочитает… ответственные действия бездумному мятежу. «Игра в бисер» – это не телескоп, направленный на далекое будущее, но зеркало, отражающее с волнующей остротой парадигму сегодняшней реальности».

В 1946 году Гессе была присуждена Нобелевская премия по литературе «за вдохновенное творчество, в котором все с большей очевидностью проявляются классические идеалы гуманизма, а также за блестящий стиль». В своей речи представитель Шведской академии А. Эстерлинг сказал, что Гессе вручается награда «за поэтические достижения человека добра – человека, который в трагическую эпоху сумел защитить истинный гуманизм». Гессе не смог присутствовать на торжественной церемонии, и от его имени выступил шведский министр Г.Валлотон, который в ответной речи процитировал слова З. Клурмана, президента Шведской королевской академии: «Гессе призывает нас: вперед, подымайтесь выше! Побеждайте себя! Ведь быть человеком – это значит страдать от неизлечимой двойственности, это значит разрываться между добром и злом».

После получения Нобелевской премии Гессе не написал больше ни одного крупного произведения. Продолжали появляться его эссе, письма, новые переводы романов. Последние годы писатель безвыездно прожил в Швейцарии, где и умер в 1962 году в возрасте 85 лет, во сне, от кровоизлияния в мозг.

Помимо Нобелевской премии Гессе был награжден Цюрихской литературной премией Готтфрида Келлера, Франкфуртской премией имени Гете, премией Мира Западногерманской ассоциации книгоиздателей и книготорговцев, а также удостоен почетной докторской степени Бернского университета. В 1926 году Гессе был избран в Прусскую академию писателей, однако через четыре года, разочарованный происходящими в Германии политическими событиями, вышел из состава академии.

Хотя творчество Гессе высоко ценили такие выдающиеся писатели, как Манн, Жид, Эллиот, к моменту присуждения ему Нобелевской премии он был известен в основном только в германоязычных европейских странах.

Одна из последних фотографий Г.Гессе

За последние 40 лет книги Гессе переводились на многие языки мира, появились новые монографии и критические статьи о его творчестве – на сегодняшний день Гессе считается одним из крупнейших писателей XX века. Гессе обращается к центральной проблеме начала XX столетия: разрушению традиционной действительности во всех сферах жизни. Он сумел показать своими книгами до какой степени новое является традиционным по своим мыслям и форме.

В 60–70-е годы слава Гессе выходит за пределы элитарных кругов, творчеством писателя заинтересовалась современная молодежная культура. Возможно, это было связано определенным образом с культурой хиппи, рок-культурой (один из музыкальных рок-ансамблей в США назывался «Степной волк»). Чтение «Игры в бисер» считалось в среде молодежи чуть ли не основным показателем некой избранности…

Г.Гессе. Маленький домик… 40-е годы XX века

Многие отнеслись к этому иронически, считая, что молодежь сделала Гессе своим пророком, не особенно вникая в суть его творчества. Молодежь Соединенных Штатов Америки буквально создала культ Гессе. Тем временем (и может быть, благодаря этой резкой вспышке интереса к книгам Гессе) творчество писателя стало предметом скрупулезного анализа многих литературоведов и критиков. К началу 80-х годов культ Гессе начал спадать, интерес критиков (но не читателей) к романисту уменьшился. В новую Россию книги Гессе пришли давно, однако только после 1985 года стали переиздаваться и вышли в свет практически все произведения великого и уникального романиста XX века – Германа Гессе.

Стоит добавить, что примерно в возрасте 40 лет Гессе открыл в себе еще один дар – живописца. К сожалению, чудесные картины Германа Гессе пока знакомы в нашей стране совсем немногим…