Франсуа Мориак

Французский романист, драматург и поэт Франсуа Шарль Мориак (11 октября 1885 года – 1 сентября 1970 года) родился в Бордо, в многодетной семье богатого коммерсанта Жана Поля Мориака и Маргариты Мориак, урожденной Куафар. Его отец умер, когда мальчику еще не исполнилось и двух лет, после чего семья переехала к родителям матери.

Мориак вспоминал, что, будучи застенчивым мальчиком, он чувствовал себя очень несчастным в школе св. Марии, куда его отдали в 7 лет. Через три года он поступает в коллеж, где впервые знакомится с Расином и Паскалем, ставшими с тех самых пор его любимыми писателями.

Лето Мориак проводит в родовом имении деда недалеко от Бордо, и пейзажи этих мест появятся потом во многих, если не во всех, его романах. После окончания коллежа Мориак поступает в университет Бордо, который кончает в 1905 году, получив степень лиценциата (магистра) по литературе.

В следующем году Мориак едет в Париж готовиться к вступительным экзаменам в Эколь де Шарт, школу, выпускающую историков-медиевистов и архивистов. Он поступает в нее в 1908 году, но через полгода бросает и целиком посвящает себя литературе. К этому решению его подтолкнуло предложение редакции обозрения «Наше время» («Le Temps Present») напечатать его первый поэтический сборник «Соединенные руки» («Les Mains jointes»). В ноябре 1909 года сборник был напечатан, а в 1910 году знаменитый писатель М. Баррес пишет хвалебную рецензию на эту книгу.

В 1911 году Мориак работает над вторым поэтическим сборником.

Дом Ф.Мориака в Малагаре, позже переданный в благотворительную организацию. Франция

Его первый роман «Дитя под бременем цепей» («L'Enfant charge de chaines») появился сначала в журнале «Меркюр де Франс» («Mercure de France»), а затем, в 1913 году, был опубликован издательством «Грассе». Книга рассказывает о нелегком житье юноши– провинциала в Париже… В том же году Мориак женится на Жанне Лафон, дочери банкира. У них было две дочери и два сына, причем старший, Клод, сам стал впоследствии известным романистом и критиком.

В 1914 году Франция объявила войну Германии, и, хотя Мориак был освобожден от армии по состоянию здоровья, он вступил в Красный Крест и два года прослужил на Балканах, работая санитаром в госпитале. Демобилизовавшись в 1918 году, Мориак пишет два романа, однако первый большой успех приносит ему роман «Поцелуй, дарованный прокаженному» («Le Baiser au lepreux», 1922), в котором рассказывается о несостоявшемся браке между безобразным, уродливым богачом и красивой крестьянской девушкой. «Писателю удалось убедительно показать, – писал об этом романе английский критик С. Дженкинс в 1965 году, – как любовь и юность в нашем обществе с помощью семьи и церкви приносятся в жертву иным, неподлинным ценностям».

Следующие два романа Мориака – «Река огня» («Le Fleuve de feu») и «Родительница» («Genitrix») – были опубликованы в 1923 году и резко осуждены представителями правого крыла католической церкви как отвратительные и даже порнографические книги. Действие романа «Родительница» происходит в мрачном загородном особняке недалеко от Бордо, похожем на дом из романа «Поцелуй, дарованный прокаженному» (фактически, это дом деда Мориака). «Родительница» – это тягостное описание тиранической любви матери к своему сыну, рассказ о том, как она разрушила его брак, как сын ей отомстил, но не обрел счастья…

Современное издание любимого французами романа Ф.Мориака «Тереза Декейру»

В следующем значительном романе Мориака, «Пустыня любви» («Le Desert de 1'amour», 1925), получившем Первую премию Французской академии, романе более длинном и композиционно более сложном, чем предыдущие, рассказывается о несчастной любви отца и сына к одной и той же совершенно бесстрастной, холодной женщине. Ирландский критик К.О'Брайен писал, что Мария Кросс, героиня романа, воплощает образ властной матери, часто встречающийся у писателей-католиков.

В основе романа «Тереза Декейру» («Trerese Desqueyroux», 1927), который французские литературоведы назвали лучшим французским романом с начала века, лежит нашумевший судебный процесс 1906 года. Главная героиня, которая попыталась отравить своего мужа мышьяком и которую, по чистой случайности, признали невиновной, сама не понимает мотивов своего преступления. Однако большинство читателей были убеждены, что она пыталась убить Бернара (своего мужа) не потому, что ненавидела его, а потому, что отчаянно пыталась избавиться от семейных уз, от губительной рутины, от буржуазного ханжества и бесцельности существования…

О.Задкин. бюст Ф.Мориака. Музей Аквитании. Бордо. Франция. 1943 год

Свободна! Чего же еще желать? Теперь для нее будет легче легкого жить возле Бернара. Открыть ему всю душу, ничего не оставив в тени, – вот в чем спасение. Вытащить на свет божий все, что было скрыто, и сделать это не мешкая, нынче же вечером. Решение это переполняет сердце радостью. По дороге в Аржелуз она успеет «подготовиться к исповеди», как говорила ее благочестивая подруга Анна де ла Трав каждую субботу в счастливые дни летних каникул. Милая младшая сестра Анна, невинное создание, какое большое место ты занимаешь во всей этой истории! Самые чистые люди не ведают, в чем они бывают замешаны каждый день, каждую ночь и какие ядовитые семена прорастают там, где ступали их детские ножки.

Конечно, эта юная школьница была совершенно права, когда твердила своей подружке Терезе, рассудительной насмешнице: «Ты и представить себе не можешь, какое чувство освобождения испытываешь, когда признаешься на духу во всем и получишь отпущение грехов, – все старое сотрется и можно зажить по– новому». И действительно, стоило Терезе решить, что она все скажет, как она и в самом деле почувствовала облегчение: «Бернар все узнает, я все ему скажу…».

А что она ему скажет? С чего начать признания? Можно ли передать словами это темное сплетение желаний, решений, непредвиденных поступков?

Как исповедуются те, кто сознает свои преступления? Но я-то ведь не сознавала свое преступление. Я не хотела сделать то, в чем меня обвиняют. Я сама не знала, чего я хотела. Я не знала, к чему ведет неукротимая сила, клокотавшая во мне и вне меня. Сколько же она разрушила на своем пути! Даже мне самой стало страшно…».

Фонарь с коптившей керосиновой лампой освещал побеленную известкой стену железнодорожной станции Низан и стоявшую у дверей тележку. (Какая тьма сгущается вокруг полосы света!) С поезда, стоявшего на запасном пути, доносились гудки паровоза, похожие на мычание и печальное блеяние. Гардер взял саквояж Терезы и снова впился в нее взглядом. Должно быть, жена велела ему: «Посмотри хорошенько, какая она теперь, поди, на ней лица нет…». Тереза безотчетно одарила отцовского кучера прежней своей улыбкой, из-за которой люди говорили: «Право, и не поймешь, хорошенькая она или нет, просто чувствуешь на себе ее обаяние…». Тереза попросила Гардера купить для нее билет – самой ей страшно было пройти к кассе через зал ожидания, где сидели две фермерши: пристроив свои корзинки на коленях, обе они вязали, покачивая головой.

Кучер принес билет, Тереза велела ему оставить сдачу себе. Он притронулся рукой к фуражке, потом сел на козлы и, разобрав вожжи, обернулся в последний раз – поглядеть на дочку своего хозяина.

Состав еще не был сформирован. Когда-то, приезжая летом на каникулы или возвращаясь в город к началу учебного года, Тереза Ларок и Анна де ла Трав радовались долгой остановке на станции Низан. Они закусывали в харчевне яичницей с ветчиной, потом, обняв друг друга за талию, прогуливались по дороге. Сейчас она такая темная и мрачная, но в те годы, уже отошедшие в прошлое, Тереза видела ее всю белую, залитую лунным светом.

Подружки смеялись, глядя на свои длинные, сливавшиеся вместе тени. Разумеется, говорили об учительницах, о подругах; одна защищала свой монастырский пансион, другая – свой лицей. «Анна!» – громко произнесла в темноте Тереза. Прежде всего, надо рассказать Бернару об Анне… Но ведь Бернар обожает точность. Он педантически классифицирует все чувства, каждое рассматривает отдельно и знать не желает, какая сложная сеть путей, переходов и переплетений существует меж ними. Как же ввести его в те туманные области, где жила и страдала Тереза? А ведь это необходимо.

Остается только одно: сегодня вечером войти к Бернару в спальню, сесть у его постели и повести его за собой шаг за шагом, пока он не остановит ее и не скажет: «Теперь я понял. Встань. Я прощаю тебя».

Ф.Мориак любил читать на природе, в одиночестве, ища себе «потайцные» места

Она прошла в темноте через садик начальника станции, услышала запах хризантем, но самих цветов не могла различить. В купе первого класса никого не было. Впрочем, при свете тусклого фонаря ее лица все равно никто бы не разглядел.

Читать невозможно, да и любой роман показался бы Терезе пресным по сравнению с ее ужасной жизнью. Может быть, она умрет от стыда, от тоски, от угрызений совести, от усталости, но только уж не от скуки.

Она забилась в угол, закрыла глаза. Да неужели такая умная женщина, как она, не сможет рассказать всю эту драму так, чтобы суть ее стала понятной?

Да, да. Когда она кончит, Бернар поднимет ее и скажет: «Иди с миром, Тереза, не тревожься больше. Мы будем жить в Аржелузе, в этом самом доме, до самой своей смерти, и никогда между нами не встанет то, что произошло. Мне хочется пить. Спустись сама в кухню, приготовь мне стакан оранжада. Я выпью его залпом, даже если он окажется мутным. Я не испугаюсь, если у него будет странный привкус, как у того шоколада, который я когда-то пил по утрам. Помнишь, любимая, как у меня поднималась рвота? Милыми своими руками ты поддерживала мне голову, не отводила взгляда от зеленоватой жидкости, извергаемой моим желудком, приступы рвоты не пугали тебя. Но как ты была бледна в ту ночь, когда я заметил, что у меня онемели и отнялись ноги! Меня бил озноб, помнишь? А этот болван доктор Педмэ поражался, что температура у меня очень низкая, а пульс такой частый…».

«Ах, нет, – думает Тереза, – он не поймет. Надо начать с самого начала…». А где начало наших поступков? Наша судьба, когда мы хотим обособить ее, подобна тем растениям, которые невозможно вырвать из земли вместе со всеми корнями. Может быть, Терезе надо начать с детства? Но ведь и само детство – это некий конец, завершение.

Ф.Мориак. Стела в Бордо. Франция

Детство Терезы – чистый, светлый исток самой мутной из рек. В лицее она казалась ко всему равнодушной, словно и не замечала мелких драм, терзавших ее подруг. Учительницы часто ставили им в пример Терезу Ларок: «Тереза не ищет иной награды, кроме радостного сознания, что ее можно считать олицетворением высоких человеческих чувств. Совесть – вот ее единственная путеводная звезда. Гордая мысль, что она принадлежит к избранным натурам, поддерживает ее надежнее, чем страх перед наказанием…» Так высокопарно говорила о ней одна из учительниц. Тереза думает: «А была ли я счастлива? Была ли я так чиста сердцем? Вся моя жизнь до замужества предстает передо мной как свет и чистота, – несомненно, по контрасту с неизгладимой грязью брачной ночи. Лицей и все, что предшествовало супружеству и рождению ребенка, кажется мне теперь раем. Но тогда я этого не сознавала. Могла ли я знать, что в те годы, когда еще не начиналась моя жизнь, я как раз жила подлинной жизнью? Да-да, я была чиста, да, я была ангелом! Но ангелом, исполненным страстей. Что бы там ни говорили мои учительницы, а я страдала и доставляла страдания другим. Я радовалась, что могу причинить кому-нибудь боль, и радовалась боли, которую причиняли мне мои подруги.

Страдания наши были очень чисты, никакие угрызения совести не примешивались к ним: наши горести и радости доставляли нам невинные развлечения».

А как приятно было Терезе сознавать, что она нисколько не хуже Анны, с которой они встречались в летние месяцы под дубами Аржелуза. Тогда она могла говорить этой девочке, воспитанной монашками Сакре-Кер: «Чтобы быть такой же чистой, как ты, мне не нужны все эти ваши ладанки и бормотание молитв». Да и чистота Анны де ла Трав проистекала, главным образом, из неведения. Монахини-воспитательницы накидывали множество покровов на реальную действительность, скрывая ее от своих воспитанниц. Тереза их презирала за то, что они не видят разницы между добродетелью и неведением.

«Ты, дорогая, жизни не знаешь», – говорила она Анне в те далекие, такие уже далекие дни чудесных летних каникул в Аржелузе… И вот, думая о них в поезде узкоколейки, который тронулся, наконец, Тереза говорит себе, что именно с воспоминаний об этих днях ей и нужно начать, если она хочет во всем разобраться. Невероятно, но это так – светлая заря нашей жизни уже чревата самыми страшными грозами. «Небо голубое поутру – будет буря днем иль ввечеру». А после бури увидишь развороченный ливнем цветник, сломанные ветки и грязь. Когда-то Тереза жила, ни о чем не задумываясь, ничего не загадывала, на жизненном ее пути не было никаких крутых поворотов, она незаметно спускалась по склону, сначала медленно, потом все быстрее. И вот юное, жизнерадостное существо, каким она была в те далекие дни летних каникул, стало погибшей женщиной, которая возвращается нынче осенним вечером в тот же Аржелуз, возвращается крадучись, под покровом темноты.

Как она устала! Зачем отыскивать тайные пружины того, что уже совершилось? В оконном стекле отражается ее лицо, бледное, неподвижное, как у мертвой, а за окном ничего не видно; колеса стучат по рельсам уже по-другому, паровоз дает долгий гудок, поезд осторожно подходит к станции.

В темноте покачивается фонарь в чьей-то поднятой руке, какие-то люди перекликаются, выкрикивают что-то на местном диалекте, пронзительно визжат выгружаемые из вагона поросята. Это станция Юзест. А дальше – Сен-Клер, а оттуда придется ехать до Аржелуза в шарабане. Так мало времени осталось у Терезы, чтобы подготовиться к своей защите…

В эссе «Страдания христианина» («Souffrances du chretien», 1928) Мориак с отчаянием пишет, что идеалы христианства, которое умерщвляет плоть ради духа, неосуществимы в жизни. За этим последовал религиозный кризис, в котором свою роль сыграли и широкое осуждение его произведения католиками, и неодобрение его набожной матери, и внебрачная связь, грозившая разрушить его семью. Беседы со священником помогли Мориаку укрепиться в вере и обрести душевный покой, о чем свидетельствует эссе «Мука и радость христианина» («Souffrances et bonheur du chretien», 1931). В книге «То, что потеряно» («Се qui etait perdu», 1926) ощущается новая религиозная ориентация писателя, а один из лучших его романов, «Клубок змей» («Le Noeud de viperes», 1932) даже называли «…блестящим образцом католического романа».

«Клубок змей» Ф.Мориака. Французское издание 60-х годов

«Клубок змей» – это семейная драма, в центре которой стоит трагическая фигура главы семьи, адвоката, портрет которого выполнен с исключительным психологическим искусством. Мориак вскрывает лицемерие, господствующее среди респектабельных католиков, и показывает духовное перерождение своего главного героя. После выхода в свет книги «Клубок змей» Мориак перенес операцию по поводу рака гортани, что повлекло почти полную потерю голоса.

В 1933 году писатель был избран в члены Французской академии.

Хотя Мориак продолжал писать, пытаясь создать великий католический роман о спасении души, многие критики отмечали упадок в его творчестве. В «Фарисейке» («La Pharisienne», 1941) рассказывается история Бригитты Пьен, глубоко религиозной и властной женщины, которая, вмешиваясь в жизнь других людей, ломает их судьбы и превращает религию просто в карикатуру на христианское милосердие. Правда, в итоге героиня осознает свой грех и достигает спасения…

Книга «Бог и мамона» («Dieu et Mammon», 1929) открывает цикл религиозных трактатов, главный из которых – «Жизнь Иисуса» («Vie de Jesus», 1936). В эти же годы Мориак обращается к театру. «Асмодей» («Asmodee»), первая из его четырех пьес, в постановке Жака Кокто была сыграна 100 раз за сезон 1937– 1938 годов на сцене театра «Комеди Франсез».

Один за другим вышли и два сборника новелл Мориака – «Три истории» («Trois Recits», 1929) и «Прыжки в воду» («Plongees», 1938).

Во время второй мировой войны, когда Германия оккупировала Францию, Мориак иногда писал статьи для подпольного журнала «Французская литература» («Les Lettres Francaises»). Когда один из создателей журнала был арестован гестапо и расстрелян, Мориак написал «Черную тетрадь» («Le Cahier noir», 1943) – гневный протест против фашистской тирании и коллаборационизма. И хотя «Черная тетрадь» вышла под псевдонимом, Мориак некоторое время вынужден был скрываться.

Несмотря на это, после войны Мориак призывал своих сограждан быть милосердными к тем, кто сотрудничал с немцами.

Впервые Мориак был выдвинут на соискание Нобелевской премии в 1946 году, однако этой награды он удостоился лишь 6 лет спустя, в 1952 году – «за глубокое духовное прозрение и художественную силу, с которой он в своих романах отразил драму человеческой жизни». Член Шведской академии А.Эстерлинг в своей приветственной речи отметил, что «…в романах Мориак католический образ мыслей является фоном и краеугольным камнем одновременно». «Мориак не знает себе равных в ясности и выразительности языка, – сказал также Эстерлинг, – писатель умеет в нескольких строчках объяснять самые сложные вещи. Лучшие его книги отличаются логической ясностью и классически экономным расходованием выразительных средств и этим напоминают трагедии Расина».

В своей Нобелевской речи Мориак подчеркнул, что необходимо сохранять надежду в мире, пронизанном ужасом и «мистерией зла». Человек по природе своей, сказал Мориак, не может сомневаться в том, что жизнь имеет направление и цель, не может пребывать в отчаянии. По словам Мориака, отчаяние современного человека рождено абсурдностью его бытия, тем, что он оказался в плену ложных мифов, – и этот абсурд низводит человека до уровня животного.

Аверс памятной медали Ф.Мориака

После получения премии Мориак выпускает свой предпоследний роман «Агнец» («L'Agneau», 1954). Занявшись в эти годы журналистикой, писатель поддерживает антиколониальную политику Шарля де Голля в Марокко, выступает вместе с левыми католиками за независимость Алжира. Когда в 1958 году де Голль вернулся к власти, Мориак был награжден Большим крестом ордена Почетного легиона по представлению самого генерала.

С конца 50-х до конца 60-х годов Мориак выпустил серию мемуаров и биографию генерала де Голля. С середины 50-х до 27 июля 1970 года он вел сразу ставшую знаменитой еженедельную газетную рубрику «Блокнот», остроумно, порой язвительно комментирующую политические и литературные события. Эта рубрика собирала гораздо большую читательскую аудиторию, чем его романы.

80-летие Мориака газета «Фигаро литерэр» отметила в 1965 году специальным выпуском, где лучшие французские критики с похвалой отзывались о его творчестве.

Последний роман Мориака «Дитя прошлого» («Un Adolescent d'autrefois») вышел в 1969 году. Умер писатель 1 сентября 1970 года в Париже…

Между 1930 и 1945 годами французские критики ставили Мориака на второе место во французской литературе XX века после Марселя Пруста, однако после 1945 года интерес к писателю стал падать, большинство исследователей сходится на том, что Мориак «…одержим детскими воспоминаниями», что он изображает одну и ту же социальную среду, одних и тех же героев, которые «…преисполнены страстью подчинять себе всех, кто их окружает». Для Мориака, считают критики, характерна также тема «чудесного обращения грешников», а также мрачная, напряженная атмосфера его романов. И все же, по мнению многих, среди всего написанного Мориаком есть 4 или 5 романов, которым уготована долгая жизнь. А ведь писателей, о которых можно сказать подобное, не так уж много в любой стране…

Российскому читателю повезло – книги Ф.Мориака у нас переводятся и издаются достаточно давно, хотя, отметим, являются достоянием совсем немногих – сказывается определенного рода мрачность атмосферы его книг, серьезный разговор о католичестве, резкая отчужденность от простоты. Однако, тем не менее, многие находят в книгах Мориака и определенное сходство с романами Достоевского.

Здесь покоится Ф.Мориак… Париж. Франция

Стоит сказать, что интересу к творчеству Мориака способствовали и экранизации его произведений, в частности, упомянутого выше романа «Тереза Декейру», ставшего, в некотором роде, откровением для зрителя нашей страны.