Ясунари Кавабата
Японский писатель Ясунари Кавабата (11 июня 1899 года – 16 апреля 1972 года) родился в Осаке в образованной и богатой семье. Его отец, врач, умер, когда Ясунари было всего 2 года. После смерти матери, последовавшей через год после смерти отца, мальчик был взят на воспитание дедом и бабкой по материнской линии. Спустя несколько лет умерли его бабушка и сестра, и мальчик остался со своим дедом, которого очень любил (вообще, трагические обстоятельства в семье – кончина родителей и близких родственников – без сомнения, достаточно сильно повлияли на все его последующее творчество, поэтому тема смерти, сиротства, одиночества в произведениях писателя занимает большое место…). Хотя в детстве Кавабата мечтал быть художником, в возрасте 12 лет он принимает решение стать писателем, и в 1914 году, незадолго до кончины деда, начинает писать автобиографический рассказ, который публикуется в 1925 году под названием «Дневник шестнадцатилетнего».
В этом доме прошла юность Кавабаты
Продолжая жить у родственников, Кавабата поступает в токийскую среднюю школу и начинает изучать европейскую культуру, увлекается скандинавской литературой, знакомится с произведениями таких художников, как Леонардо да Винчи, Микеланджело, Рембрандт и Поль Сезанн.
В 1920 году юноша поступает в Токийский университет на факультет английской литературы, однако на втором курсе берется за изучение японской литературы. Его статья в студенческом журнале «Синейте» («Новое направление») привлекла внимание писателя Кана Кикути, предложившего Кавабате, который в это время (1923) учился на последнем курсе, стать членом редакции литературного журнала «Бунгэй сюнджю» («Литература эпохи»). В эти годы Кавабата с группой молодых писателей основывает журнал «Бунгэй дзидай» («Современная литература») – рупор модернистского направления в японской литературе, известного под названием «синканкакуха» («неосенсуалисты»), которое находилось под сильным влиянием модернистских писателей Запада, особенно таких, как Джеймс Джойс и Гертруда Стайн.
Первый литературный успех начинающему писателю принесла повесть «Танцовщица из Идзу» (1925), где рассказывается о студенте, влюбившемся в молоденькую танцовщицу. Два главных персонажа, автобиографический герой и невинная девушка-героиня, проходят через все творчество Кавабаты. Впоследствии ученик Кавабаты Юкио Мисима отзывался о характерном для творчества Кавабаты «культе девственницы» как об «источнике его чистого лиризма, создающего вместе с тем настроение мрачное, безысходное». «Ведь лишение девственности может быть уподоблено лишению жизни… В отсутствие конечности, достижимости есть нечто общее между сексом и смертью…», – писал Мисима.
«Танцовщица из Идзу» Кавабаты в переводе на английский язык
Концепция «недосказанного чувства» вот что главное в раннем творчестве Кавабаты. «Рассказы величиной с ладонь» – образец традиционной краткой формы – он создавал на протяжении всей своей жизни. Первый цикл вышел в 1926 году. В этих коротких образцах художественного мастерства писатель сливается с вещью, ощущая ее душу и постигая суть вещи. Истина открывается в момент прозрения как озарение в дзэн.
Какой горький у нас обычай – беседовать с усопшими! А в последнее время этот обычай – когда живые заставляют своих близких жить в их прежнем облике после смерти – кажется мне особенно горьким.
Я не помню имени философа, который сказал: «Извечной задачей элегической поэзии является утверждение тождества судеб человеческих и судеб растений…» Не помню, какими словами предварялось и заключалось это изречение, так что не мне судить о душе растений – в чем суть этой души: в собственном расцвете и увядании или есть у нее нечто более сокровенное? И все же сейчас, в эти дни, когда я, очарованная непревзойдённой элегической поэзией буддийских сутр, начинаю беседовать с Вами, – умершим, – мне хочется обратиться к алым бутонам рано цветущей карликовой сливы, а не к Вам, такому, каким Вы были при жизни. Почему бы мне не сотворить себе чудесную сказку и не вообразить Вас алым сливовым цветком, распустившимся в нише моей комнаты?.. Впрочем, пусть Вы будете другим каким-нибудь цветком, пусть я никогда и не видела этого чудесного цветка, раскрывшегося в неведомой мне стране, далекой, далекой, ну хотя бы во Франции… Будьте цветком, потому что я люблю Вас, люблю до сих пор…
В 2006 году маленькие новеллы Кавабаты впервые полностью переведены и изданы в России
Вот так я начала беседовать с Вами, и вдруг мне захотелось увидеть эту далекую страну. Я попыталась, но ничего не увидела, только ощутила запах собственной комнаты.
– Ведь он же мертвый! – сказала я и рассмеялась.
Я не люблю духов и никогда ими не пользовалась. Вы помните?
А тогда, в ту ночь – с тех пор прошло четыре года! – я была в своей ванной и вдруг почувствовала резкий запах духов. Я понятия не имела, что это за духи, но мне стало мучительно стыдно, оттого что на мое обнаженное тело волной накатился чужой запах. Закружилась голова, и я потеряла сознание. Произошло это в тот самый миг, когда Вы далеко-далеко в гостинице окропили белоснежное супружеское ложе духами Вашей жены. Вы совершали свадебное путешествие, Вы убежали, Вы женились тайком от меня. Об этом я узнала много позже, а тогда я ничего не знала.
О чем Вы подумали в тот миг? Может быть, обо мне – хорошо бы, если бы на месте Вашей жены была я?..
Европейские духи очень крепкие, у них резкий, слишком уж «здешний» запах.
Кавабата в начале 30-х годов
Сегодня вечером у меня собрались мои старые подруги. Решили сыграть в карута (карута – специальные игральные карты). Но игра не ладилась: то ли время было неподходящее – ведь новогодняя неделя уже прошла, то ли мы сами больше не годились для этой игры – ведь каждая из нас была в том возрасте, когда у женщины обычно есть муж и дети. В комнате вдруг стало невыносимо душно от нашего собственного дыхания. Мы сами заметили это. Отец зажег китайские благовония. Воздух немного освежился, но настроение по-прежнему было унылым. Казалось, все погрузились в свои собственные мысли.
Воспоминания – прекрасная вещь, я убеждена в этом.
Но представьте, что будет, если сорок-пятьдесят женщин соберутся в одной комнате, над потолком которой устроены цветочные теплицы, и начнут предаваться воспоминаниям. Наверно, все цветы увянут. И не потому, что в памяти каждой всплывет нечто отвратное. Просто прошлое слишком уж осязаемо, слишком в нем много плотского по сравнению с грядущим.
Я размышляла о таких вот странных вещах и вспомнила свою мать.
В детстве меня считали вундеркиндом, и началось это с игры в карута.
Мне не было еще и пяти лет. Читать я не умела, даже ни одной буквы не знала ни из катакана (катакана – одна из двух японских слоговых азбук), ни из хирагана. И вдруг в самый разгар игры мама обернулась ко мне.
– Тацу-тян, ты всегда так тихонько сидишь и смотришь, как мы играем… Может, ты уже научилась? – Она погладила меня по голове. – А ну-ка, попробуй! Вдруг угадаешь? Возьми хоть одну карту…
Взрослые, уже было протянувшие руки за картами, тотчас же уступили место мне, несмышленышу. Все с любопытством смотрели на меня.
Моя крохотная, меньше картонной карты, рука бездумно опустилась на карту, лежавшую возле мамы, у самых ее колен.
– Вот эта, мамочка?
Первый возглас удивления вырвался у мамы. Вслед за ней заахали и заохали остальные. Мама сказала:
– Ну что вы, это же чистая случайность! Она ведь совсем еще маленькая, даже катакана не знает.
Но гости, специально пришедшие к нам поиграть, тут же оставили игру. Вероятно, это была дань уважения мне, ребенку. Чтица сказала: «Тацу-тян, слушай внимательно, внимательно!» – и стала читать для меня одной, очень медленно, по слогам, повторяя несколько раз одно и то же. Я взяла еще одну карточку. И опять угадала. Потом еще одну и снова угадала. Не знаю, как это получалось. Может быть, случай все время помогал мне. Ведь я действительно еще не знала ни одного иероглифа, а уж о стихах и говорить нечего – их я совсем не понимала. Моя рука бездумно двигалась, а другая рука, мамина, гладившая мои волосы, наполняла меня ощущением огромной радости.
Слух о моих чудесных способностях молниеносно распространился. Теперь я только и делала, что играла в карута, и у себя дома, в присутствии гостей, и в чужих домах, куда меня приглашали вместе с мамой. Взрослые не переставали восхищаться. Но скоро я стала являть чудеса еще почище, чем в этой игре…
А сейчас я сижу дома и думаю, какая сложная игра эта ка– рута. Я давным-давно знаю наизусть все стихи из антологии «Хякунин-иссю», с легкостью разбираю вязь хирагана на карточках, но играю гораздо хуже, чем в детстве, когда неведомая сила направляла мою детскую руку.
Мама… мама… Теперь она вызывает во мне такую же неприязнь, как европейские духи. А все из-за Вас. Моя мать постоянно требовала у Вас доказательств Вашей любви ко мне.
А этих доказательств было предостаточно. Даже слишком. Может, потому Вы меня и бросили, хотя мы оба горячо любили друг друга.
В ту ночь, когда в ванной на меня нахлынул аромат с Вашего брачного ложа в далекой гостинице, в моем сердце захлопнулась какая-то дверца.
И после того, как Вы умерли, я ни разу Вас не видела. И не слышала Вашего голоса.
Сломались у моего ангела крылья.
Ибо я не хочу вознестись в страну мертвых, где Вы обитаете.
Но я нисколько не дорожу жизнью. Ради Вас я бы спокойно рассталась с ней, рассталась бы, если бы могла стать полевой ромашкой. О, тогда бы я хоть завтра последовала за Вами!
Я сказала: «Он мертвый!» – и рассмеялась. Над чем? Не только над своей нелюбовью ко всяческим искусственным ароматам – даже китайские благовония кажутся мне уместными лишь на похоронах и во время буддийского богослужения, – но и над двумя сказками о запахах, которые я недавно прочла в двух разных книгах.
Одна из них излагается в сутре «Има». Вот она: в Стране Благовоний растут удивительные деревья и каждое дерево имеет свой особый аромат. А под деревьями сидят мудрецы и, вдыхая различные запахи, постигают истину. Сколько запахов, столько и истин…
Если непосвященный человек прочитает учебник по физике, ему может показаться, что цвет, запах и звук – явления одного порядка, только для их восприятия человеку служат разные органы чувств. Что ж, ученым тоже свойственно создавать правдоподобные сказки вроде той, что таинственная душевная сила сродни электромагнитным волнам…
…Жили-были влюбленные. Он много путешествовал. И пользовались они голубиной почтой, чтобы посылать весточки друг другу. Почему голуби всегда находили дорогу через моря и океаны? Влюбленные верили, что птиц ведет сила любви, исходящая от писем, привязанных к их лапкам… Говорят, есть на свете кошки, видящие привидения… И есть животные, которые предчувствуют, что случится с их хозяином, а сам человек ничего-то не знает и ничего не чувствует… Кажется, я рассказывала Вам про нашу собаку, английского пойнтера? Когда я была еще маленькой, отец однажды поехал на охоту в Идзу и взял с собой собаку. Она потерялась, а через восемь дней вернулась домой совсем отощавшая, кожа да кости. О чем она думала, на что надеялась? Как отыскала дорогу домой, в Токио, из такой дали? Должно быть, это была такая собака, которая принимает пищу только из рук хозяина, это ее и вело…
Комната, где Кавабата размышлял…
В этом же сборнике сегодня можно прочесть и небольшой, на четыре страницы рассказ, написанный еще в 1924 году и называющийся «Кузнечик и сверчок». Сюжет рассказа минимален и может быть легко пересказан: возвращаясь из университета, автор обнаруживает в соседнем школьном дворе группу детей с зажженными бумажными фонарями разных цветов и понимает, что дети готовятся к ловле насекомых. Кавабата описывает процесс изготовления фонарей – дети вырезают их из цветной бумаги и картона, делают узорные прорези и аккуратно выписывают своим имена, затем они спускаются по склону в поисках насекомых… Один из мальчиков спрашивает: «Кто-нибудь хочет кузнечика?» Шесть или семь детей подбегают к нему, но он выбирает девочку, которой и передает насекомое. Та внимательно разглядывает подарок и говорит: «Это не кузнечик, это сверчок». «Сверчок», – с завистью повторяют дети. В момент смены названий и передачи из рук в руки кузнечик сублимируется в нечто более поэтическое – в «сверчка», и связано это уже с невинной прелестью девочки, как будто проецируемой на насекомое. Мальчик и девочка приникают к клетке из пальцев и пытаются сквозь просветы рассмотреть пойманное насекомое. И теперь уже происходит главное «событие» рассказа – поглощенный разглядыванием насекомого, мальчик подносит свой зеленый фонарь к белому кимоно девочки и проецирует на ее грудь очертания собственного имени – Фуджио: «Фонарь девочки, свободно свисавший с ее запястья, не проецировал своего узора столь ясно, и все же можно было разобрать в дрожащей красной полосе на талии мальчика имя «Киоко». О случайной игре красного и зеленого – если игра эта была случайной – не знали ни Фуджио, ни Киоко»…
Кавабата заключает рассказ меланхолическими размышлениями: даже если дети, став взрослыми, будут помнить, как они передали друг другу кузнечика, оказавшегося сверчком, они никогда не будут знать о том, как две полосы света, отброшенные их фонарями, мимолетно написали на их одеждах их имена…
Книга «Птицы и звери» (1933), где рассказывается о холостяке, который отказывается от общения с людьми и обретает мир среди животных, лелея воспоминания о девушке, которую любил в молодости, считается одним из самых удачных произведений раннего периода его творчества. Концепция «пустоты» или «небытия» в их буддийском понимании переплетается с элементами западного декаданса и нигилизма, что до сих пор является предметом споров критики – считать ли Кавабату писателем западной или японской ориентации…
Издание произведений Кавабаты на английском и японском языках
В 1931 году Кавабата женился на Хидеко и поселился с женой в древней самурайской столице Японии, в городе Камакура, к северу от Токио, где у них родилась дочь. Лето они обычно проводили на горном курорте Каруйдзава в коттедже западного типа, а зимой жили в доме японского стиля в Дзуси. Неподалеку от Дзуси у Кавабаты была квартира, где он работал в традиционном японском кимоно и деревянных сандалиях…
Играя в го, Кавабата обдумывал сюжеты своих книг
В 30-е годы творчество Кавабаты становится более традиционным, он отказывается от ранних литературных экспериментов. В 1934 году писатель начинает работу над «Снежной страной», повестью об отношениях токийского повесы средних лет и великовозрастной деревенской гейши. Написанная с подтекстом, в эллиптическом стиле (в духе «хайку», силлабической японской поэзии XVII века), «Снежная страна» не имеет связного, продуманного сюжета, и состоит из серии эпизодов. Кавабата долго работал над романом: первый вариант появился в печати в 1937 году, и последний, окончательный, – только через десять лет… В поезде герой замечает девушку, которая в видениях его олицетворяет нереальный мир, мир зеркального отражения. Главы-новеллы рисуют неторопливую и размеренную жизнь Симамуры и его взаимоотношения с двумя женщинами в удаленном от цивилизации уголке Японии, покрытом глубоким снегом. Роман также интересен тем, что в нем на примере героя Симамуры выведен социальный портрет части японской интеллигенции, которая в преддверии войны, отстранившись от социальных проблем, полностью сконцентрировалась на собственном внутреннем мире, на своих впечатлениях и переживаниях…
Поезд проехал длинный туннель на границе двух провинций и остановился на сигнальной станции. Отсюда начиналась снежная страна. Ночь посветлела.
Девушка, сидевшая по другую сторону прохода, поднялась, подошла и опустила окно рядом с Симамурой. В вагон ворвался холодный, пахнувший снегом воздух. Девушка далеко высунулась в окно и крикнула в пустоту:
– Господин начальник станции!.. Господин начальник станции!..
Неторопливо ступая по снегу, подошел человек с фонарем.
На нем была меховая шапка, закрывавшая уши, и шарф до самого носа.
Неужели действительно так холодно, подумал Симамура и посмотрел в окно. Пустынное место. Лишь вдалеке, у подножия горы, где темнота поглощала снежную белизну, виднелось несколько унылых строений барачного типа, очевидно казенные дома для железнодорожников.
– Это я, господин начальник! Как поживаете?
– А-а, это ты, Йоко!.. Домой, значит, едешь… А у нас опять холода.
– Я слышала, младший брат теперь здесь, у вас, служит.
Спасибо, что о нем позаботились.
– Служит, служит, да боюсь, зачахнет он здесь с тоски. Такое это уж место. Жаль, совсем ведь еще молодой парнишка.
– Совсем молодой, маленький даже. Вы уж, господин начальник, присмотрите за ним, поучите его, прошу вас! – Ладно, присмотрю. Да он пока ничего, здоров, с работой справляется… А у нас тут скоро самая горячая пора наступит. В прошлом году такие снега были, жуть! И без конца снежные обвалы. Все поезда тут застревали. Так и стояли на путях. Жителям ближних деревень работы подвалило – они день и ночь варили рис для пострадавших.
– Господин начальник, кажется, вы очень тепло одеты? А брат писал, что до сих пор даже без жилетки ходит.
– Я-то? Тепло – на мне целых четыре кимоно. А молодым что? Как наступят холода, они, знай, сакэ тянут. А потом простужаются, валяются там… – Он махнул фонарем в сторону казенных домов.
– Как, неужели и мой брат пить начал? – Да нет…
– Господин начальник, вы уже уходите? – Да, к врачу мне надо. Ранен я. – Ой, вот несчастье-то!..
Начальник станции – хоть на нем поверх кимоно было еще пальто – должно быть, не хотел задерживаться и болтать на холоде. Уже повернувшись спиной, он сказал:
– Ну, счастливо тебе доехать!
– Господин начальник, скажите, а сейчас брат не на дежурстве? – Взгляд Йоко скользнул по снегу. – Господин начальник, вы уж присмотрите за ним, умоляю вас!
Ее голос был до боли прекрасен. Казалось, он рассыпается эхом по снежной простыне ночи, но не теряет своего высокого звучания.
Поезд тронулся, а девушка не отходила от окна. Когда их вагон поравнялся с шагавшим вдоль путей начальником станции, она снова крикнула:
– Господин начальник, передайте, пожалуйста, брату, пусть в следующий выходной домой приедет…
– Хо-ро-шо!.. – во весь голос закричал начальник станции. Йоко закрыла окно и прижала ладони к раскрасневшимся щекам.
Здесь, в горном районе, на границе двух провинций, ждали снега. Три снегоочистителя стояли наготове. В туннеле с юга на север тянулась линия аварийной сигнализации на случай снежных обвалов. Для расчистки снега были мобилизованы пять тысяч рабочих и добровольная молодежная пожарная команда в составе двух тысяч человек.
Узнав, что младший брат Йоко служит на сигнальной станции, находящейся под угрозой обвала, Симамура почувствовал к незнакомке еще больший интерес.
Он мысленно называл ее «девушка». Он не знал, кем приходится ей мужчина, с которым она ехала, но держались они как муж и жена. Впрочем, мужчина был больной, и в таких случаях женщина обычно начинает ухаживать за своим спутником, и оба уже ведут себя без свойственной неблизким людям сдержанности, и, чем больше женщина ухаживает, тем больше походят они для постороннего глаза на супружескую пару.
Но Симамура мысленно отделил ее от спутника и называл «девушка» – такое она производила впечатление. А, кроме того, он смотрел на нее по-особому, наблюдал за ней всю дорогу, и в его душе появились какие-то намеки на нежность, оттого ему и хотелось так о ней думать – «девушка».
«Стон горы» Кавабаты на русском языке
Во время Второй мировой войны и в послевоенный период Кавабата старается быть в стороне от политики, никак не реагируя на то, что происходит в стране. Он долго путешествует по Маньчжурии и много времени уделяет изучению «Саги о Гэндзи», классическому японскому роману XI века. В загадочной повести Кавабаты «Тысячекрылый журавль» (1949), в основе которой лежит традиционная японская чайная церемония, прослеживаются элементы «Саги о Гэндзи». В «Тысячекрылом журавле» проблема интеллигенции находит свое основное для писателя развитие. Неуловимый образ японской женщины, восторг перед красотой традиционной керамики как части древней японской культуры становятся предметом описания в этом произведении. Именно повесть «Тысячекрылый журавль» лучше всего известна на Западе, хотя многие критики полагают, что «Стон горы» (1954), семейная сага в шестнадцати эпизодах, является произведением более совершенным. Перед нами предстает лирический герой Синго, способный жить в гармонии с окружающим миром. Источник такой гармонии – умение черпать жизненные силы в окружающей человека природе. Концепция «недосказанного чувства» и тема смерти являются лейтмотивом этой книги…
Повесть Кавабаты «Озеро» (1954), где описывается эротическое наваждение и используется прием «потока сознания», американский писатель и эссеист Э.Уайт назвал «столь же сжатой и насыщенной, сколь же естественной и продуманной, как идеальный чайный сад». Тема женской красоты (что, кстати, присуще всем произведениям Кавабаты) перекликается с мотивами жестокого и отвратительного, темой смерти. Главный герой по имени Гимпэй, в прошлом учитель, уволен из школы за то, что состоял в связи с ученицей. Теперь он занимается тем, что шпионит за молодыми девушками, подглядывая за интимными подробностями их жизни. Цепь загадочных и постоянных совпадений и следственных связей делает повествование занимательным и держит читателя в постоянном напряжении. Название «Озеро» воскрешает в памяти место, где некогда родился герой. Кавабата, естественно, был знаком с работами Фрейда и поэтому слово «озеро» выбрал намеренно, поскольку именно чистая водная гладь взывает к образу не до конца реализованного материнства. Это произведение по проблематике тесно смыкается с двумя другими – «Домом спящих красавиц» и «Рука» (1963-1964), вероятнее всего, относимых к явно декадентским в творчестве Кавабаты.
«Дом спящих красавиц» на испанском языке
В «Доме спящих красавиц» (1961) рассказывается о старике, который в порыве крайнего отчаяния отправляется в публичный дом, где девицы находятся под таким сильным наркотическим опьянением, что даже не замечают его присутствия. Здесь он пытается обрести смысл бытия, избавиться от одиночества. В этом произведении, писал критик А.Кимбалл, «мастерство Кавабаты проявилось в сочетании мыслей о смерти с мозаикой жизни, нагнетание напряжения сочетается с цветистым отступлением… С точки зрения Эдгара По, это идеальный рассказ, в котором автор добивается многозначного эффекта».
В эти же годы (60-е) появляются довольно загадочные, созданные не без влияния дзен-буддизма новеллы Кавабаты.
В 1960 году при поддержке госдепартамента США Кавабата совершает турне по нескольким американским университетам (в число которых входил и Колумбийский университет), где ведет семинары по японской литературе.
В 1961 году появляется роман «Старая столица», принесший писателю мировую известность и способствовавший получению Нобелевской премии. В этом произведении явно звучат ностальгические нотки по японской старине на фоне быстро меняющегося мира. Тон книги лирический и грустный. Кавабата с сожалением пишет о том, что старые традиции в Японии сходят на нет, а на их место приходит дух коммерции.
Неслучайно местом действия романа писатель избирает Киото – древнюю столицу Японии, где еще можно встретить заповедные уголки культуры и старины. В «Старой столице» мы вновь встречаем двух женщин (одна принадлежит миру реальному, а другая – ее зеркальное отражение) – теперь это две сестры– близняшки – Тиэко и Наэко. Тиэко – подкидыш, она выросла в семье мастера кимоно, мастерская которого находится в старом квартале Киото, хранящем атмосферу старины. Однажды Тиэко, прогуливаясь в горах, встречает девушку, как две капли воды похожую на нее саму, которая оказывается ее сестрой по имени Наэко. Тиэко узнает, что вскоре после того, как она была подкинута в богатый дом, ее отец, дровосек, погиб, упав с дерева, а мать умерла через несколько лет. Конец романа печален: Тиэко после встречи с сестрой расстается с ней навсегда. Расставание сестер символично – Япония расстается с уникальным миром своей старины на глазах Кавабаты и его поколения…
В своих лекциях он указывал на непрерывность развития японской литературы с XI по XIX век, а также на глубокие изменения, происшедшие в конце прошлого столетия, когда японские писатели испытали сильное влияние своих западных собратьев по перу.
Вероятно, вследствие возросшего влияния Мисимы (писателя, киноактера и политического деятеля правой ориентации) Кавабата в конце 60-х годов порывает с политическим нейтралитетом и вместе с Мисимой и двумя другими писателями подписывает петицию против «культурной революции» в коммунистическом Китае.
Аверс памятной медали Я.Кавабаты
В 1968 году Кавабата получил Нобелевскую премию по литературе «за писательское мастерство, которое передает сущность японского сознания». Будучи первым японским писателем, получившим Нобелевскую премию, Кавабата в своей речи сказал: «Всю свою жизнь я стремился к прекрасному и буду стремиться до самой смерти». С типично японской скромностью он заметил, что не понимает, почему выбор пал именно на него. Тем не менее, он выразил глубокую благодарность, сказав, что для писателя «слава становится бременем».
Получение Нобелевской премии Кавабатой.
Стокгольм. Швеция.1968 год
В 1970 году, после неудачной попытки организовать восстание на одной из японских военных баз, соратник Кавабаты Юкио Мисима совершает харакири (ритуальное самоубийство), а спустя два года тяжелобольной Кавабата, который только что вышел из больницы, где он обследовался как наркоман, тоже кончает жизнь самоубийством (он отравился газом у себя дома в Дзуси). Этот поступок потряс всю Японию, весь литературный мир. Поскольку писатель не оставил посмертной записки, мотивы самоубийства остались неясными, хотя высказывались предположения, что, возможно, самоубийство вызвано аналогичным поступком его друга, глубоко потрясшим писателя. Но, если говорить точнее, фактические причины смерти до сих пор остаются невыясненными – самоубийство является лишь версией…
По иронии судьбы, в своей Нобелевской лекции Кавабата говорил: «Какова бы ни была степень отчужденности человека от мира, самоубийство не может быть формой протеста. Каким бы идеальным ни был человек, если он совершает самоубийство, ему далеко до святости».
Трудно поверить, что этот снимок сделан незадолго до смерти писателя…
В романах Кавабаты, которые отличаются вторым планом и недоговоренностью, переплетаются модернистские приемы и элементы традиционной японской культуры. В статье, напечатанной в «Нью-Йорк таймс», Такаси Ока отмечает, что в творчестве Кавабаты «…западное влияние превратилось во что-то чисто японское, и, тем не менее, книги Кавабаты остаются в русле мировой литературы».
Помимо Нобелевской премии, Кавабата получил также премию «За развитие литературы» (1937), Литературную премию Академии искусств (1952). В 1954 году он был принят в Японскую академию искусств, а в 1959 году награжден Франкфуртской медалью имени Гете. Кроме того, в 1960 году писатель получил французский орден Искусства и литературы, премию Франции «За лучшую иностранную книгу» и орден Культуры от японского правительства в 1961 году. Кавабата являлся президентом японского ПЕН-клуба с 1948 по 1965 год, а после 1959 года стал вице-президентом международного ПЕН-клуба.
В России книги Ясунари Кавабаты издаются давно – наш читатель знаком почти со всеми его произведениями – мы знаем и романы, и повести, и новеллы, и эссе, и стихотворения в прозе. Тонкий лиризм, загадочное очарование Востока и волшебная мудрость произведений Кавабаты продолжают волновать и сегодняшнего читателя – его открывают заново молодые, его перечитывают люди старших поколений… Книги Кавабаты продолжают переиздаваться в нашей стране, как, впрочем, и за рубежом.