Исаак Башевис Зингер
Американский прозаик польского происхождения Исаак Башевис Зингер (14 июля 1904 года – 24 июля 1991 года, настоящее имя Ицек-Герц Зингер), писавший на идиш, родился в маленькой деревушке Леоцин под Варшавой. Согласно одним источникам, дата его рождения – 14 июля, другим – 26 октября. Исаак был третьим из четырех детей Батшебы (Зильберман) Зингер, дочери ортодоксального раввина, и ПинчозМенделя Зингера, раввина хасидской школы. Отец придерживался мистического иудаизма, а мать при всей своей набожности была скептической рационалисткой.
От отца Зингер слышал истории об ангелах и демонах, а от матери – семейные предания.
В этом сборнике опубликованы многие из ранних рассказов И.Зингера
Когда Исааку исполнилось четыре года, вся семья переехала в Варшаву и осела в еврейском квартале, где отец стал раввином, зарабатывая на жизнь службой в Бет-Дин (еврейском суде). В приходской школе Зингер изучал еврейские законы по иудейским и арамейским текстам, а в свободное время читал на идиш книги по естественным наукам, политике и экономике, литературную классику, особенно произведения русских прозаиков XIX века. Многие книги давал ему старший брат Израиль Джошуа, писатель, отказавшийся от хасидизма и являвшийся сторонником модернизации иудаизма, его интеграции в западную культуру.
В 1917 году Зингер едет с матерью в Билгорай, в ее родную деревню на востоке Польши, которая практически не изменилась со времен средневековья. Прожив там 4 года, мальчик наблюдал жизнь еврейского местечка, впитывал в себя его нравы и обычаи. «Я имел возможность видеть прошлое таким, какое оно было, – писал впоследствии Зингер, – казалось, время повернуло вспять. Я жил еврейской историей».
Когда в 1920 году отец Зингера получил пост раввина в польском городке Джикув, юноша убедил родителей отпустить его в Варшаву при условии, что он поступит в иудейскую духовную семинарию и получит духовное образование. Однако, проучившись в семинарии всего несколько месяцев и недолго пожив с семьей в Джикуве, Зингер возвращается в Билгорай, где зарабатывает себе на жизнь уроками иврита.
В 1923 году Зингер вновь возвращается в Варшаву и живет там в течение 12 лет, поначалу работая корректором в «Литературных листах» («Literarische Bletter»), еврейском литературном журнале, редактируемом его братом Израилем Джошуа Зингером. В эти годы молодой человек много читает, особенно интересуется философией, физиологией, психологией, естественными и оккультными науками, пробует свои силы в прозе. В 1927 году в «Литературных листках» появляется первый рассказ Зингера «В старости» («Oyf der Elter») под псевдонимом Tee. Второй рассказ начинающего писателя «Женщина» («Vayber») был напечатан в следующем году за подписью Исаак Башевис (буквально: «сын Батшебы»). В течение последующих 5 лет Зингер продолжает писать короткие рассказы для еврейских газет и журналов, а на жизнь зарабатывает переводами с немецкого на идиш криминальных романов, а также произведений Кнута Гамсуна, Томаса Манна и Эриха Марии Ремарка.
Очередное переиздание первого романа Зингера
В 1932 году вышел в свет роман брата Зингера, Израиля Джошуа, «Грешник», и его пригласили на работу в редакцию нью-йоркской еврейской газеты «Джуиш дейли форвард» («Jewish Daily Forward»). Израиль Джошуа принял приглашение и эмигрировал в США, а младший брат остался без наставника. Тем не менее, Исаак Башевис продолжает писать и в 1933 году становится заместителем редактора литературного журнала «Глобус» («Globus»), в котором публикуются его рассказы, а затем и первый роман «Сатана в Горай» («Der Sаtаn in Goray»), печатавшийся в журнале в течение 1934 года и вышедший отдельной книгой в 1943 году. «Сатана в Горай», по мнению ряда критиков, лучший роман писателя, навеян воспоминаниями автора о днях, проведенных в Билгорае. В романе, действие которого происходит в еврейском местечке XVII века, рассказывается о дьявольском наваждении в небольшой хасидской общине. В нем уже было все то, что впоследствии принесло писателю мировую славу – противостояние и переплетение двух миров: любовно выписанного быта и присущих еврейскому фольклору, еврейскому сознанию и бытию мистицизма и фантасмагории. Эта история, как заметил английский критик Т.Хьюз, «является емкой метафорой культурного краха, который разрушил духовные принципы и отбросил наш век в болото циничного материализма».
30-е годы стали для Зингера временем тяжких испытаний. Его жена Руня, коммунистка, уехала в СССР, забрав с собой их сына Израиля. В это же время к власти в Германии пришли нацисты. Опасаясь антисемитской политики Гитлера, Зингер в 1935 году покидает Варшаву и уезжает к брату в США, где поселяется в Бруклине и работает внештатным сотрудником газеты «Джуиш дейли форвард».
В течение последующих десяти лет Зингер испытал творческий кризис, вызванный отчасти бедностью, а отчасти культурной дезориентацией и неуверенностью в завтрашнем дне, а также будущим языка идиш в США.
Роман «Мессианствующий грешник» («Messiah the Sinner», 1937), который печатался серийными выпусками в Нью-Йорке, Варшаве и Париже, сам Зингер считал неудачным.
В 1940 году Зингер женится на Альме Вассерман (Хеллман), эмигрантке из Германии. Их брак продлится на 51 год… Двумя годами позже он переселяется из Бруклина в Вест-Сайд (Манхэттен), становится штатным сотрудником газеты «Форвард» («Forward»), подписывая свои статьи псевдонимом Исаак Варшавский. В 1943 году Зингер получает американское гражданство, а еще через два года вновь начинает писать.
Первое издание «Семьи Москат» И.Б.Зингера
В 1944 году в связи со смертью Израиля Джошуа, который в писательской среде был тогда известнее брата, Зингер вторично переживает творческий кризис. Смерть старшего брата он назвал «величайшим несчастьем» всей своей жизни.
В следующем году Зингер начинает работу над «Семьей Москат» («Di Familye Mushkat»), первым из трех реалистических социальных романов, который печатался с 1945 по 1948 год в газете «Форвард» и рассказывал о моральном разложении варшавских евреев после оккупации Польши гитлеровскими войсками. Двухтомник романа на идиш и однотомник на английском языке появились почти одновременно – в 1950 году. «Семья Москат» по праву стоит в одном ряду с такими произведениями, как «Будденброки» Томаса Манна и «Сага о Форсайтах» Голсуорси. Это история нескольких поколений большой еврейской семьи, жившей в Польше. Когда роман был переведен на английский и вышел отдельной книгой, он произвел огромное впечатление на самые широкие слои читателей. Перед многими впервые, в подробностях и деталях, раскрывалась глубоко укорененная жизнь евреев из Европы. Жизнь, которая была опрокинута в небытие ураганом нацистской ненависти и войны. Роман прозвучал как реквием по жертвам Холокоста, по жизни, которая уже никогда не возродится…
В эти же годы в качестве своеобразной прелюдии к «Семье Москат» Зингер начинает писать произведение, охватывающее последние четыре десятилетия XIX века, время, когда польские евреи начинают покидать средневековые гетто ради суматошной жизни современного индустриального общества. Этот роман с 1953 по 1955 год печатается в газете «Форвард», а затем переводится на английский язык и выходит двумя отдельными книгами: «Усадьба» («The Manor», 1967) и «Имение» («The Estate», 1969).
Когда «Семья Москат» появилась в английском переводе, круг читателей Зингера значительно расширился, а после публикации в журнале «Партизанревью» рассказа «Гимпл-дурень» («Gimpel Tarn») в переводе с идиш Сола Беллоу к писателю пришло признание. Герой рассказа «Гимпл-дурень» – деревенский юродивый, чудак, который верит всему, что ему говорят, и которого без труда обманывают соседи. «Нет сомнений, что наш мир – это воображаемый мир, – говорит Гимпл. – Но чтобы попасть в воображаемый мир, надо пройти через мир реальный».
В это время произведения Зингера привлекают внимание Сесил Хемли, редактора «Нундей-пресс», которая помогает писателю публиковать их в солидных американских литературных журналах. В 1955 году издательство «Нундей-пресс» выпустило в английском переводе роман «Сатана в Горай», получивший положительные отклики читателей и критики, а еще через два года вышел в свет и имел большой успех первый сборник рассказов Зингера на английском языке – «Гимпл-дурень и другие рассказы».
В последующие два десятилетия Зингер печатает множество рассказов, несколько романов, четырехтомную автобиографию и полтора десятка книг для детей. Главный герой романа «Люблинский чародей» («Люблинский штукарь», «Der Kunsmakher fun Lublin»), написанного в 1958 году и переведенного на английский язык в 1960 году, – обаятельный «чародей» и волокита, раскаивающийся, в конце концов, в своих многочисленных прегрешениях. Роман рассказывает о мятущейся душе необыкновенно одаренного человека, запутавшегося в страстях и попытавшегося разрешить душевное смятение и житейские сложности с помощью нечестивого поступка. Увы, даже самый малый грех открывает бездну, и спасительный путь герой находит совсем в другом решении и совсем не скоро…
Во второй сборник рассказов Зингера «Спиноза с Маркет-стрит» («Der Spinozisti Dertsey-lung», 1961) вошли некоторые ранее публиковавшиеся рассказы, действие которых происходит в польском гетто после второй мировой войны.
«Люблинский штукарь» в России в 2004 году
Диковинные порой встречаются люди в этом мире, а помыслы у них еще диковинней, чем они сами.
В доме номер десять по Крохмальной улице в Варшаве жила пожилая супружеская пара – их дверь выходила в тот же коридор, что и наша. Люди они были простые. Он был не то ремесленник, не то торговец-разносчик, дети их давным-давно жили своими семьями. Соседи говорили, что, несмотря на преклонные годы, муж и жена все еще влюблены друг в друга. Каж-дую субботу после чолнта они гуляли по улицам, держась за руки. В мясной, в бакалейной лавке, покупая продукты, она всякий раз сводила разговор на него: «Он у меня любит фасоль… Он не прочь съесть хороший кусочек говядины… Ему нравится телятина…» Бывают женщины, которые, кроме как про мужа, ни про что другое говорить не способны. От него тоже только и слышно было: «Моя жена… Моя жена…»
Моя мать, происходившая из семьи потомственных раввинов, такого поведения не одобряла. Считала его вульгарным. С другой стороны, любовь – особенно между людьми в возрасте – нельзя просто так взять и сбросить со счета.
Вдруг пронесся ошеломляющий слух: старики разводятся! Крохмальная улица загудела. Что это значит? Как такое возможно? Молодые женщины стискивали руки: «Мама, держи меня! Мне сейчас плохо будет!» Женщины постарше заявляли:
«Близится конец света». Желчные проклинали весь мужской пол: «Убедились теперь, что они хуже диких зверей?» Вскоре улицу потрясло новое известие: развестись они хотят для того, чтобы старый греховодник смог жениться на молодой. Каких только напастей не сулили старику соседи: чтоб у него брюхо лопнуло, чтоб сердце кровью захлебнулось, чтоб кишки сгнили, чтоб ему руки-ноги переломало – в общем, Господень гнев на мерзавца! Женщины не жалели бранных слов и предсказывали, что старый козел не доживет до новой свадьбы – черный гроб его ждет, а не свадебный балдахин.
У нас дома тем временем выявилась правда – подлинная правда.
Старуха пришла к моей матери сама и повела такой разговор, что бледное мамино лицо от изумления залилось краской. Мама всячески старалась отогнать меня подальше, чтобы я не слушал, но я так горел любопытством, что почти ничего не упустил. Женщина клялась маме, что любит мужа больше всего на свете.
Еще один сборник рассказов Зингера на русском языке
– Поймите меня, – изливала она душу. – Я ради одного его мизинца готова жизнь отдать. Я, горе мне горькое, старая женщина, разбитый кувшин – а он, он еще мужчина. Ему нужна жена. Я для него только обуза. Пока дети жили с нами, мы боялись соседских толков. Но теперь какая мне от них беда? Мне муж больше не нужен, но он – долгих ему лет жизни, – он до сих пор как молодой. Он и ребенка может зачать. И теперь нашлась девушка, которая согласна за него выйти. Ей уже за тридцать; пусть и для нее наконец заиграет свадебная музыка. К тому же она сирота и работает домашней прислугой; значит, сумеет о нем позаботиться. С ней он опять возрадуется жизни. Что до меня – тут беспокоиться нечего. Он будет давать мне на пропитание, да я еще и приторговывать могу. Много ли мне нужно, в мои-то годы? Главное – чтобы ему бы-ло хорошо. И он мне обещал, что, когда придет нам с ним пора – жить ему еще сто двадцать лет, – я буду лежать на кладбище с ним рядом. На том свете я опять стану ему женой. В раю я буду его скамеечкой для ног. Видите, все у нас решено.
Женщина пришла просто-напросто для того, чтобы попросить моего отца-раввина развести их, а потом исполнить свадебный обряд.
Мама попыталась ее отговорить. Как и другие женщины, она видела в этой истории вызов всему женскому полу. Если все старики примутся разводиться с женами и жениться на молоденьких, представляете, что произойдет с миром? Мама сказала, что в этом их намерении ясно видны происки сатаны, что такая любовь нечиста. Она даже процитировала один из трактатов о нравственности. Но и наша простая соседка, оказалось, может процитировать Писание. Она напомнила маме, что Рахиль и Лия дали Иакову в наложницы своих служанок Валлу и Зелфу.
Хоть я был еще мальчик, мне отнюдь не было безразлично, чем все кончится. Я хотел, чтобы старикам удалась их затея. Во-первых, я любил присутствовать на разводах. Во-вторых, на свадьбе мне всегда доставался кусок бисквитного пирога и глоток вина или вишневки. В-третьих, когда у отца случался заработок, мне давали несколько грошей на сладости. И, наконец, я же был мужчина…
Когда мама увидела, что ей эту женщину не переубедить, она послала ее к отцу, который тут же начал разъяснять ей закон. Он предупредил ее, что после развода бывший муж станет для нее совершенно чужим человеком. Ей нельзя будет жить с ним под одной крышей. Ей запрещено будет с ним разговаривать. Отдает она себе в этом отчет или она вообразила, что может оставаться с ним, как прежде? Женщина ответила, что закон она знает, но думает о нем, а не о себе. Ради него она согласна принести любую жертву, даже жизнь отдать. Отец сказал, что подумает и даст ответ. Пусть она придет на следующий день.
Книги И.Зингера на самых разных языках
Когда женщина покинула отцовский кабинет, туда вошла мама и стала доказывать, что зазорно зарабатывать деньги таким способом. Старик, говорила она, – похотливый козел, бабник и подлец. Она сказала, что, если отец согласится на развод и свадьбу, он восстановит против себя всю общину. Отец отправился в хасидскую молельню обсудить вопрос с понимающими людьми. Там тоже вышел жаркий спор, но окончательный вывод был таким: поскольку обе стороны на развод согласны, препятствовать никто не вправе. Один ученый раввин даже процитировал стих из Екклесиаста: «Утром сей семя твое, и вечером не давай отдыха руке твоей…». Согласно Гемаре, это означает, что даже в пожилом возрасте человек обязан «плодиться и размножаться».
На следующее утро старая женщина пришла опять, на этот раз с мужем, и отец учинил им настоящий допрос. Меня он из кабинета выставил. Отец говорил хриплым голосом – то медленно, то быстрее, то ласково, то сердито. Я стоял за дверью, но мало что мог услышать. Я все время боялся, что вот сейчас отец разразится криком: «Негодяи, неужто вы решили, что Он бросил Свой мир, отдав его во власть хаоса?» – и выгонит их вон, как всегда поступал с нарушителями закона. Но прошел час, а посетители все еще были в кабинете. Старик говорил медленно и сокрушенно. Женщина упрашивала. Ее голос становился все вкрадчивее. Я чувствовал, что отец поддается ее доводам. Она шептала ему о самом сокровенном, о чем мужчина почти никогда не слышит из уст женщины, о чем лишь изредка говорится в тяжелых томах Респонсы. Когда муж и жена, наконец, вышли, они выглядели счастливыми. Старик вытирал платком потное лицо. Глаза женщины сияли, как вечером после Иом-Киппура, когда ты чувствуешь, что твои молитвы о хорошем годе услышаны Господом…
В прошедшие с того дня до свадьбы недели Крохмальная улица только дивилась и изумлялась. Община раскололась надвое. Событие обсуждали повсюду: у мясника и у бакалейщика, у рыбных садков на крытом рынке Янаса и во фруктовых лавках позади базарных рядов; в синагогах для необразованных и в хасидских молельнях, где собирались последователи того или иного раввина, чтобы порассказать о деяниях их цадика– чудотворца и развенчать притязания соперников.
Но сильней всех были взбудоражены женщины. Старуха жена, казалось, потеряла всякий стыд. Она превозносила невесту своего мужа до небес, покупала «молодым» подарки, занималась приготовлениями к свадьбе, словно преемница приходилась ей дочерью. Из женщин одни возмущались, другие жалели ее. «Сохрани нас, Господи, – вот ведь как в старости люди разум теряют!» Все сходились на том, что жена рехнулась и поэтому старый сластолюбец муж решил от нее избавиться. Все смеялись, все возмущались, все недоумевали. Все задавали один и тот же вопрос: «Как такое может быть?» И ответ был тоже один: «Ну, ведь вот же…»
Если бы в округе нашлись юные хулиганы, они могли бы как-нибудь обидеть стариков или невесту, но все наши соседи были люди тихие. Сам разводящийся был добродушный человек с седой бородой и кроткими глазами глубокого старика. Он по– прежнему регулярно ходил в синагогу. Дрожащими пальцами застегивал на левой руке кожаные ремешки филактерии. Молодежь смеялась над ним, но он ни разу не рассердился. Он подносил к глазам углы молитвенного покрывала с ритуальными кисточками. Целовал филактерии – сперва ту, что накладывают на лоб, затем ту, что прикрепляют к руке. Еврей остается евреем, какие бы необычайные события с ним ни происходили. Правда заключалась в том, что он не предлагал жене разводиться. Это, как он признался моему отцу, целиком была ее идея. Она просто-напросто заставила его подчиниться. Девушка была бедная сирота. Старая женщина ходила счастливая, всем улыбалась, была полна надежд. Ее глаза горели сумасшедшей радостью.
Среди приготовлений к разводу и свадьбе супруги еще и купили себе участок на кладбище. Они пригласили знакомых прямо туда, на место вечного упокоения, и угощали их там пирожными и вишневкой. Все завязалось в один узел: жизнь, смерть, вожделение, безграничная верность, любовь. Старая женщина объявила, что сама будет ухаживать за ребенком, когда новая жена родит, – ведь молодой матери придется работать, чтобы сводить концы с концами. Узнав про такие речи, женщины шипели: «Помоги, Господи! Храни нас небо! Пусть на них все их дурные сны обратятся!» Иные без обиняков заявляли, что это все происки нечистой силы, самого сатаны. Но было тут и кое– что другое. Хотя все были решительно против бракосочетания, людям почему-то хотелось, чтобы оно состоялось как можно скорее. Улицу трясло как в лихорадке. Драма, которая разыгрывалась в жизни, была куда интереснее, чем все, что можно прочесть в газете или увидеть в театре.
Развод состоялся в нашей квартире. Два старых человека, любившие друг друга великой любовью, стали теперь чужими друг другу. Скрипя гусиным пером, писарь выправил документ, затем вытер перо о ермолку. Изредка он принимался что-то бубнить себе под нос. В его зеленых глазах вспыхивали искорки. Кто знает – может быть, ему вспоминалась его собственная «лучшая половина»?.. Свидетели поставили подписи. Старик сидел, смущенно склонив голову, глаз не было видно под кустистыми седыми бровями. Борода распласталась по его груди. Ясно было, что он, главный участник событий, растерян не меньше, чем посторонние. Всю эту кашу заварил не он. Время от времени, чтобы отвлечься от грустных мыслей, он брал понюшку табаку. Порой взглядывал на жену, которая сидела на скамейке. Разводящиеся обычно приходят в скромной, даже бедной одежде, но тут старуха надела праздничный чепец и накинула нарядную турецкую шаль. Когда он смотрел на нее, она так и светилась ему навстречу. Ее глаза сияли. «Мазлтов! Ты видишь, я все, все для тебя сделала! Я жертвую собой ради тебя, жертвую собой. Прими эту жертву с благосклонностью, господин мой и повелитель… Будь это в моей власти, я ради тебя подставила бы шею серпу Жнеца…»
Мама нетерпеливо ходила взад и вперед по кухне. Парик замужней женщины сидел на ней косо. В глазах горел огонь негодования. Я пришел на кухню и попросил чего-нибудь поесть, но она вскинулась: «Уходи! Не до тебя! И не смей тут шарить по кастрюлям!»
Хоть я и был ее родным сыном и всего-навсего мальчиком, в ту минуту я был в ответе за весь презренный мужской пол.
Я видел, как старуха протянула морщинистую руку, и старик вложил в нее разводное письмо. Мой отец сделал обычное напоминание: она не может выйти замуж сразу, а должна ждать три месяца.
Она засмеялась, обнажив беззубые десны. Надо же до такого додуматься! Ей – и замуж!
Не помню, сколько прошло времени, но свадьба состоялась все в том же отцовском кабинете. Старик и статная молодая женщина стояли под балдахином. Четверо мужчин держали балдахин за шесты. Отец дал жениху и невесте по глотку вина. Все говорили «Мазлтов!» и пили вишневку, закусывая бисквитами. Потом в другой комнате уселись за праздничный стол. Готовила и подавала разведенная жена. Говорили, что она сшила для молодой нижнее белье, лифчики и юбки, потому что у невесты не было приличной одежды. Пришло так много гостей, что вся наша квартира была полным-полна и в коридоре тоже толпились люди.
Еще какое-то время Крохмальная улица кипела и бурлила.
Люди бегали за стариком и его новой женой и глазели на них, словно это были заезжие артисты или китайцы с косичками, из тех, что забредали изредка на нашу улицу торговать бумажными цветами. Но потом стали возникать другие темы для пересудов. Что, в конце концов, в этой истории такого необычного? Ну, сошла старуха с ума. Ну, женился старик на кухарке. Начали поговаривать, что первая жена уже жалеет о своем поступке. Молодая не забеременела. Старик захворал.
Увы, дорогой читатель, не могу попотчевать вас драматической концовкой. Как и другие, я тоже в какой-то момент потерял интерес. Помню только, что старик недолго прожил в новом браке и обе женщины горько рыдали на похоронах. Потом и его первая жена испустила дух на каком-то чердаке. Ничто не горит вечно – даже пламя Дурного Помысла.
Соединились ли муж и жена в Эдеме и стала ли она там его скамеечкой для ног – этого я не могу сказать. Когда вы, лет эдак через сто двадцать, явитесь туда сами, спросите, где там селят прежних обитателей Крохмальной улицы.
«Раб» И.Зингера – великая и трогательная книга о любви
Любовный роман «Невольник» («Раб», «Knekht», 1962), история из еврейского быта средневековой Польши, сразу же стал бестселлером – после резни, учиненной гайдамаками в еврейском местечке, талмудист Яков лишается всех своих родных и становится рабом польского крестьянина. Но воля к жизни творит чудеса: пройдя через многие унижения, не раз рискуя погибнуть, он сумел сохранить свою веру и обрести любовь.
Трогательная история любви Якова и польской девушки Ванды, ради любви оставившей католическую веру и ставшей Саррой, продолжает волновать умы и души читателей и по сей день…
Снова чудесная книга И.Зингера о любви – «Страсти»
Когда же в английском переводе были опубликованы лучший, по мнению критиков, сборник рассказов Зингера «Друг Кафки и другие рассказы» («A Friend of Kafka and Other Stories», 1970) и роман «Шоша» («Shosha», 1978), где писатель вновь обращается к темам невинности, любви и раскаяния, авторитет писателя вырос еще больше. Роман этот неслучайно называют еврейской «Лолитой»…
Любовь и секс играют огромную роль в творениях Исаака Башевиса Зингера. Он певец любовных переживаний (особенно людей зрелого возраста). Любовным томлением, жаждой обладания, поисками понимания полны его маленькие поэмы-рассказы, которые вошли потом в сборники «Страсти» и «Старая любовь» (1975-1976). В предисловии к ним он писал:
«Любовь старых людей и любовь людей среднего возраста – эти темы, эти проблемы все более занимают меня. Литература всегда пренебрегала миром чувств и эмоциями старых людей. Она не говорила, что в любви, как, впрочем, и во всем остальном, молодые – это только начинающие, а искусство любви приходит с годами и опытом. Бог дал людям столько эмоций и каких сильных! С годами они делаются еще сильнее! Каждый человек, даже если он полный идиот, проходя свой жизненный путь, становится миллионером по части эмоций».
Как тут не вспомнить А.С. Пушкина:
В 1964 году Зингер становится первым почетным членом Национального института искусств и литературы, который пишет не на английском языке. Через 5 лет писатель получает Национальную книжную премию по детской литературе за автобиографические очерки «День удовольствий. Истории о мальчике, выросшем в Варшаве» («Day of Pleasure: Stories of a Boy Growing Up in Warsaw»). На вопрос, почему он пишет для детей, Зингер ответил, что «дети еще верят в Бога, семью, ангелов, чертей, ведьм, домовых…».
В этой книге И.Зингера собраны истории для детей.
Аверс памятной медали И.Зингера
Исследуя смысл веры в своих произведениях, Зингер использует традиционные формы литературы, близкие к фольклору – притчу, народную сказку, проповедь. Герои его переживают кризис, усомнившись в непреложности семейных, общественных и вселенских установлений. Лучше всего Зингеру удавались рассказы, в которых много одержимости, фантастики, кошмара…
Нобелевская премия по литературе 1978 года была присуждена Зингеру «за эмоциональное искусство повествования, которое, уходя своими корнями в польско-еврейские культурные традиции, поднимает вместе с тем вечные вопросы». Представитель Шведской академии Л.Йюлленстен назвал Зингера «бесподобным рассказчиком и стилистом, мастером и волшебником». Особо были отмечены книги автора, действие которых происходит в средневековье. «Именно в исторических произведениях искусство Зингера проявилось в полной мере, – сказал Йюлленстен, – в литературный пантеон вошли многие из его исторических персонажей: мечтатели и мученики, личности ничтожные и благородные».
В своей Нобелевской лекции Зингер сказал, что рассматривает награду как «признание идиш – языка изгнания, языка без земли, без границ… языка, в котором нет слов для выражения таких понятий, как «оружие», «амуниция», «муштра», «тактика боевых действий». «Идиш, – продолжал, отмечая неизменность еврейских традиций, писатель, – это мудрый и скромный язык запуганного, однако не теряющего надежд человека».
И.Б.Зингер в последние годы жизни
После получения Нобелевской премии в 1978 году Зингер стал достопримечательностью Нью-Йорка – «волшебником с Западной 86-й улицы»: The Magician of West 86th street – так его называли. Он десятилетиями обедал в одной и той же невзрачной еврейской закусочной, куда к нему приезжали рассуждать и спорить читатели из Бруклина, из Лондона, из Варшавы… По свидетельствам всех его знакомых и визитеров, Баше– вис Зингер, обретя славу, не обрел покоя…
Критики относятся к произведениям Зингера по– разному. Называя Зингера «простым писателем, как по форме, так и по содержанию», американский исследователь Р.Алтер отказывается считать его современным писателем. Для Т.Хьюза главной темой модернизма является отношение человека к Богу. «Зингер, – замечал Хьюз, – поднимает свою нацию до символа и в результате пишет не о евреях, а о человеке во взаимосвязи с Богом». По мнению американского литературоведа Р.Бергина, ясность прозы Зингера в сочетании с его метафизическими и гносеологическими корнями роднят его с такими писателями модернистской ориентации, как Франц Кафка и Хорхе Луис Борхес.
Открывший Зингера американский исследователь И.Хоу указывает, вместе с тем, и на некоторые слабые стороны писателя: «В своей тематике Зингеру нет равных, однако он повторяется, играет один и тот же мотив снова и снова…».
«Когда я был мальчиком и рассказывал разные истории, меня звали лгуном, – вспоминал Зингер в одном интервью через несколько лет после получения Нобелевской премии. – Теперь же меня зовут писателем. Шаг вперед, конечно, большой, но ведь это одно и то же». «Если опытом не делиться, то кому этот опыт нужен», – заключил писатель.
Писатель, на долю которого выпало рассказать о восточно-европейском еврее, вышвырнутом трагическими обстоятельствами не только из его привычных реалий, но и с земли, с целого контонента (навсегда ли? кто знает…), где веками жили его предки, и ввести этого еврея в современную жизнь, полную страхов, неустроенности и одиночества…
Б.Стрейзанд в мюзикле «Йентл»
В одном интервью Зингер сказал: «Когда я сажусь писать, я не говорю себе: «Вот сейчас я буду писать еврейский рассказ». Как француз, приступающий к строительству дома во Франции, не говорит: «Вот я буду строить французский дом». Он просто строит дом для себя, своей жены, своих детей. Так и я, садясь писать, пишу о людях. Но так как евреев я знаю лучше, чем других людей, то мои герои и все население моих произведений – евреи. И говорят они на идиш. Среди этих людей я чувствую себя уютно. Мне с ними хорошо, мы друг друга понимаем и эти люди мне очень интересны. Но не потому, что они – евреи, а потому, что через них я могу выразить то, что важно для всех нас: писателей и читателей во всем мире – Любовь и предательство, надежды и разочарования».
Умер Зингер в Серфсайде (Флорида) 24 июля 1991 года…
Многочисленные переводы романов и рассказов Зингера пришли в нашу страну только после 1985 года – перестройка нам позволила в полной мере оценить творчество этого волшебника пера. Сегодня книги Зингера не залеживаются ни в библиотеках, ни на полках в книжных магазинах, а его творчеству посвящены бесчисленные монографии. Книги Зингера переведены на десятки языков мира, по ним поставленные фильмы (в США пользовался большим успехом мюзикл «Йентл» с Б.Стрейзанд в котором рассказывается о еврейской девушке, выдающей себя за юношу, чтобы попасть в религиозную школу), его рассказы и романы инсценированы и идут на сценах российских, европейских и американских театров.
Уникальное сочетание этнического и общечеловеческого, реального и выдуманного, бесконечная ирония и тончайший юмор навсегда полюбились читателям практически во всем мире.