© 1984 by Og Mandino

© Перевод. ООО «Попурри», 2013

* * *

 

 

I

ЕДИНСТВЕННЫЙ КАЛЕНДАРЬ, КОТОРЫМ я пользуюсь, – пейзаж за окном. Листья кленов на холме пожухли и стали ломкими. Ударившие на прошлой неделе морозы стерли с них яркие краски осени.

«Преуспевай в труде и будь готов отправиться в мир иной, когда призовет тебя Господь», – начертал великий мудрец девятнадцатого века Тайрон Эдвардс. Сижу одинокий в своей студии, и грустные мысли, навеянные этими словами, как и увяданием листьев, завершающих свой жизненный цикл, одолевают меня. Молюсь, чтобы хватило сил совладать с ужасной тайной, которую постиг.

Мне суждено умереть в ближайшие девяносто дней.

Откровенно говоря, понятия не имею, сколько времени, а тем более часов осталось до конца, поэтому поспешаю со своим повествованием. Дотяну ли до Дня благодарения? Возможно. До Рождества? Весьма сомнительно. Однако совершенно очевидно, что снег, который вскоре скроет опавшие листья, ляжет и на мою могилу еще до начала отсчета дней нового года.

Страдаю ли смертельным недугом? Отнюдь. Доктор Саньё после ежегодного медицинского осмотра, который был всего четыре месяца тому назад, заверил, что все мои органы работают как часы и я, по его убеждению, являюсь обладателем одного из самых здоровых сорокадвухлетних тел, наблюдаемых им за последние годы.

Намереваюсь ли свести счеты с жизнью? Упаси Господи. Если и есть на земле человек, к которому судьба благоволит, так это я.

Тогда откуда это ужасное ощущение приближающейся развязки, эта неотвратимость рокового конца (подходящее словосочетание) моей жизни, вынуждающие ускорить работу на печатной машинке? В конце концов, кому из нас – ей или ему, гарантирован завтрашний рассвет? Возможно, прочтя все написанное здесь, вы поймете.

Приступая к этим кратким мемуарам, в завершении которых не был уверен, я надеялся, что в процессе работы сумею лучше разобраться в событиях, произошедших после моего внезапного решения круто изменить жизнь в памятное утро шесть лет назад. То решение я принял самостоятельно, единолично – это нужно четко осознать. И даже теперь, когда дни сочтены, будь возможность начать все сначала, поступил бы так же.

Ежедневно каждому из нас раз по сто приходится делать выбор; в большинстве случаев это настолько несущественно и обыденно, что происходит почти автоматически, сродни дыханию. Что съесть на завтрак, как одеться, какой дорогой добраться до работы, какие счета оплатить, а какие отложить на потом, какие программы посмотреть по телевизору, что сделать на работе, как поприветствовать друга или недруга – в памяти подобное хранится не более часа.

Но время от времени приходится делать выбор совсем иного рода, принимать решения, к которым мы можем возвращаться вне зависимости от возраста и вспоминать о них либо с горечью поражения, либо с радостью победы, смотря какое влияние они оказали на наше будущее. Столь важные поворотные моменты жизни чрезвычайно редко удается спланировать или предвидеть. А как иначе, ведь на протяжении многих лет большинство из нас бесцельно блуждает по жизненному пути, не представляя конечного пункта назначения или не имея хотя бы дорожной карты.

Тех, кто не знает, где находится или куда направляется, великое множество. Они борются лишь за выживание, неизменно ходят по краю пропасти, всегда находятся в глухой обороне. Когда ведешь подобный образ жизни, твои возможности сильно ограничены.

Но только не мои! И не Марка Кристофера, самого молодого вице-президента страховой компании «Treasury Insurance» с восьмьюдесятью четырьмя филиалами, разбросанными по всей Новой Англии, и успешными страховыми агентами и менеджерами, общей численностью превышающей семь сотен. Уж точно не Марка Кристофера, который раз в неделю, будучи помощником профессора, преподавал искусство торговли в Северо-Восточном университете.

Откровенно говоря, передо мной открывались прекрасные перспективы. Последние четыре года регион, который я возглавлял, был лидером по продажам всей компании, и мои повышение и переезд в головной офис в Чикаго не вызывали сомнения. Стоит упомянуть и благодарственное письмо, полученное от Дж. Милтона Хедли, основателя и действующего президента «Treasury Insurance», прочитавшего в ежедневной утренней газете «Boston Globe» весьма лестную статью обо мне. В пространной и прекрасно иллюстрированной публикации автор назвал меня Мистером Успех, и это прозвище прижилось.

Выступая на конференциях по торговле, я всегда приводил цитаты из книг выдающихся авторов, преуспевших благодаря самоусовершенствованию. Каждый сотрудник филиалов, находящихся в моем подчинении, к Рождеству и дню рождения непременно получал от меня в качестве подарка вдохновляющее повествование о том, как стать лучшим. Подобные книги способствуют карьерному росту, ибо их авторами являются Наполеон Хилл, Франклин Беттджер, Доротея Бранде, Максвел Мальтц, У. Клемент Стоун и Норман Винсент Пил. Мистер Успех, рассуждал я, действительно подходящее прозвище для того, кто четко формулирует свои цели и знает пути их достижения.

Утро начала новой жизни запомнилось мне навсегда. Оно не было каким-то особенным. Обычный предрассветный час воскресенья, коих множество в череде сменяющихся дней. Звон будильника выхватил меня из сна, и я, не желая потревожить Луизу, поскорее нажал на кнопку отключения. Тихо выскользнув из постели, подошел к окну. Обещанное накануне по телевизору ухудшение погоды не наблюдалось. На небе еще просматривались звезды, узкий серп луны только сейчас собрался неторопливо спрятаться за верхушками деревьев. Все указывало на прекрасный летний день. Новая Англия представала передо мной во всем своем великолепии.

Наскоро приняв душ, побрившись и облачившись в любимую форму для гольфа, состоявшую из рубашки марки Арнольда Палмера и подходящих по цвету бежевых брюк, за которые было выложено девяносто баксов в магазине спорттоваров для игры в гольф, я на цыпочках спустился на кухню.

Пока закипала вода для утренней чашки растворимого кофе, отправился в гараж, отворил ворота, нажав на кнопку автомата, осторожно протиснулся между велосипедами и двумя машинами и вынес на проезжую дорожку сумку с клюшками для гольфа. Обычно они хранятся в моем шкафчике в загородном клубе, но в четверг я только вернулся с собрания андеррайтеров по страхованию жизни, проходившем на Бермудских островах, где умудрился немного сыграть в гольф на площадке рядом с нашим отелем. Теперь я точно готов к приезду приятелей. По воскресеньям игры в клубе обычно начинались ровно в семь утра.

Выпив апельсинового сока и две витаминизированные пилюли «One-a-Day» принялся за кофе с пончиком. Трое приятелей на автомобиле-универсале должны были заехать за мной минут через двадцать, дав о себе знать коротким гудком.

Попивая маленькими глотками кофе, я наблюдал за стайкой дроздов, снующих вокруг огромного клена в углу нашего заднего двора. Вдруг, словно по таинственному сигналу, они расселись на нижней ветке дерева. Расположились с равными промежутками друг от друга, уважая территорию соседа, чем мы, люди, часто пренебрегаем. Вот только неумолкаемый щебет, сопровождавший все их действия среди тишины воскресного утра, сливался в оглушительный гомон, достойный любого малобюджетного фильма ужасов.

Позднее я услышал еще кое-что – топот босых ног по коридору сверху. На кухонных часах было 6:15 утра. Кому это не спится? Вскоре различил и вторую пару ног. Неужели мальчикам захотелось сгонять в туалет одновременно? Выходит, что так.

Вновь стал обдумывать предстоящий матч. На прошлой неделе я играл просто отвратительно, но сегодня все будет иначе. Настроение – лучше некуда. На Бермудских островах отшлифовал боковой удар и теперь был во всеоружии. Расслабив мышцы, приступил к «визуализации», сведения о которой почерпнул из книг мастеров успеха. Незамысловатая техника. Просто представляешь, будто достиг поставленной цели, причем неважно какой. Твердо придерживаешься первоначальной установки; результат буквально потрясает. Эта простая техника помогала мне с давних пор, причем в делах куда более серьезных, чем отработка удара при игре в гольф.

Сидя спиной к лестнице, ведущей наверх, и продолжая мысленно совершенствовать удары, я не мог увидеть, но зато услышал приближение сыновей. Они одновременно произнесли:

– С Днем отца, папочка!

Они заключили меня в объятия, как способны только дети двенадцати и шести годков, еще и поцеловали в щеку.

Тодд, младшенький, сжимал конверт, на котором сам вывел слово «Папе». Протянул его мне, распираемый от гордости, словно получил высшую отметку в школе. Я вскрыл конверт и осторожно извлек открытку с типографской надписью: «Самому лучшему отцу на свете», подписанную также крупно и коряво: «С любовью, Тодд».

Затем подошла очередь моего двенадцатилетнего сына, явно осознававшего, что подобные сентиментальные глупости он давно перерос. Парень вручил свой конверт. Открытка была точно такой же: «Самому лучшему отцу на свете». И прежде чем старший брат успел вмешаться, Тодд радостно сообщил:

– Мы купили их за собственные деньги, папочка!

Я обнял и расцеловал обоих, похвалив за проявленное внимание. Поскольку после нескольких минут разговора Тодд зевнул, я предложил им вернуться в постели – время-то было раннее. Такой вариант их явно не устроил. Они заранее договорились остаться со мной, пока я не уеду на игру, и, коль уж поднялись, своего плана менять не пожелали. Вскоре дети уселись за стол, хихикая и поглощая увесистые порции не слишком аппетитных на вид витаминизированных хлопьев.

Разглядывая и слушая мальчиков, во мне зародилось странное чувство. Возможно, то была некая иллюзия, созданная утренней дымкой, проникавшей сквозь москитную сетку двери. Показалось, что Гленн, мой старший, удивительным образом повзрослел. А может, впервые с незапамятных времен я просто внимательно к нему пригляделся. Он был таким славным, и, к счастью, все больше и больше походил на мать. Господи, парень-то стал совсем взрослым. Над верхней губой просматривалось подобие усиков, руки казались непропорционально длинными, голос начал ломаться. По будням засиживаясь в офисе или университете, пропадая по выходным на площадке для гольфа, я даже не заметил его постепенного превращения из младенца, которого прежде каждый вечер купал в ванночке, в молодого человека, сидящего напротив. Ужаснулся, неожиданно осознав, что всего через пять лет он отправится учиться в университет, а через десяток практически исчезнет из моей жизни.

Присмотрелся к Тодду, прилагающему усилия, чтобы прочесть вслух надписи на задней стороне гигантской коробки с хлопьями. Он уже в первом классе. Разве не вчера я вышагивал взад-вперед перед родильным залом, ожидая услышать его первый крик? Куда подевались эти шесть лет? Он оторвал взгляд от коробки, и я увидел огромные карие глаза, такие же, как у его матери. Впервые заметил, насколько порыжели его волосы – почти тот же цвет, что и у бабушки, которую он никогда не видел и уже не увидит. Моя матушка с радостью баловала бы обоих.

Тодд посмотрел на меня и нахмурился.

– В чем дело, пап? Тебе не понравились наши открытки?

Я убедил его, что открытки просто великолепны, самые лучшие открытки ко Дню отца, которые только есть. Затем раздался гудок. Приехали приятели. Поднявшись, я снова обнял обоих и направился к гаражу. Они припустили следом. Когда дошел до дорожки, Тодд пожелал:

– Удачной игры!

А Гленн прокричал:

– Надеюсь, ты победишь!

Помахав им, я пошел к поджидавшей машине. Боб вышел, чтобы открыть багажник универсала и загрузить мои клюшки. В довесок к «Утро доброе» я сказал ему еще пару слов. Боб нахмурился, раздраженно покачал головой, уселся за руль, с силой хлопнул дверцей. Мотор взревел, машина умчалась.

А я остался стоять на дороге в рубашке марки Арнольда Палмера и подходящих по цвету брюках, не до конца осознавая, что натворил. Наблюдавшие из гаража и все еще одетые в пижамы мальчишки были озадачены не меньше моего.

Наконец Тодд пронесся по дорожке и запрыгнул ко мне на руки. Я уткнулся лицом в маленькую грудь, а он, откинувшись назад, отстранил мою голову и спросил:

– Папочка, почему ты плачешь?

Что я мог ему ответить?

Как объяснить, что оплакиваю все те часы, дни, годы, растраченные на проекты, деловые встречи и игру в гольф, которые никуда не денутся даже после того, как мои малыши вырастут и покинут меня навсегда?

 

II

НА СЛЕДУЮЩЕЕ УТРО Я ПРОДИКТОВАЛ заявление, которым уведомлял Дж. Милтона Хедли о своем увольнении через 30 дней. Спустя четверо суток, как и ожидал, в кабинете раздался телефонный звонок. Подняв трубку, я услышал знакомый голос:

– В чем дело, Марк?

– Привет, Марта, как поживает лучшая секретарша страны?

– Речь не обо мне. Что стряслось у тебя?

– Ничего. Чувствую себя превосходно. Словно гору сбросил с плеч. Никогда не думал, что ноша настолько тяжела, пока не скинул.

– Господин Хедли ознакомился с твоим заявлением.

– И?

– Приглашает тебя для беседы в свой особняк, просил поторопиться.

– Так и знал, впрочем, ни к чему это. Все уже решено.

– Марк, меня убеждать нет нужды. Я-то знаю тебя лучше, чем он. За пять с лишним лет знакомства по ряду вопросов, как ни старалась, переубедить тебя не смогла. Господи! Невозмутимый, упрямый, неподкупный господин Кристофер! Но он желает тебя видеть, разумеется, когда сочтешь для себя удобным.

– Ладно. Где он?

– В Лос-Анджелесе, выступает перед представителями Ассоциации американских банкиров, вернется поздно вечером.

– А что у него запланировано на завтра?

– Как всегда, весь день расписан. Хотя нет ничего такого, что нельзя было бы отменить.

– Решено, завтра буду у него около полудня. Мой секретарь, как только забронирует авиабилет, сразу перезвонит тебе и сообщит о времени прибытия.

– Лимузин будет ждать тебя в аэропорту О’Хара.

– Отлично.

– Марк?

– Да, Марта?

– Ты круглый дурак! – Звонок оборвался.

Обшитая панелями из тикового дерева библиотека Дж. Милтона Хедли занимала целое крыло особняка в двадцать восемь комнат, возведенного на пригорке поместья, откуда открывались восхитительные виды на озеро Мичиган. Почему он называл эту часть библиотекой – оставалось загадкой, поскольку единственной книгой, хранившейся там, была Библия – большой фолиант в кожаном переплете, якобы принадлежавший самому Джорджу Вашингтону. Господин Хедли не был «читателем», как он объяснял тем, кого удостаивал чести посетить сие святилище, считая себя «созидателем».

Хозяин восседал за огромным, украшенным восточным орнаментом столом, под портретом Дуайта Эйзенхауэра в полный рост, написанным масляными красками. Поговаривали, будто господин Хедли вложил немалые деньги в две успешные президентские кампании Айка. За это ему предлагали должность посла в Италии, но он отказался, сославшись на особую нелюбовь к блюдам из макарон и опере, уверяя, что помрет в Риме от скуки, не протянув и трех месяцев.

Слева от господина Хедли сидел чрезмерно суетный Моррис Розен, вице-президент и главный юрисконсультант «Treasury Insurance», справа – Уилбур Гладстон, вице-президент и финансовый директор. После обмена рукопожатиями хозяин дома указал на свободное кресло напротив себя и остальных, сделав из меня прекрасную мишень для перекрестного огня триумвирата.

Старик никогда не вел светских бесед с глазу на глаз. Он подался вперед, поправил очки в золотой оправе и прочистил горло.

– Марк, ты – один из ценнейших работников компании. Наше богатство и сила зависят не только от успешных денежных вложений, но и от людей вроде тебя – героев на передовой. Все двенадцать лет, что мы вместе, ты прямо таки творил чудеса, хотя еще молод. Просто потрясающе! Я горжусь тобой. В прошлом году твой регион обеспечил новое страховое покрытие на сумму порядка миллиарда долларов. Что касается текучести кадров, то она у тебя, без сомнения, самая низкая по отрасли. Ты создан для этого бизнеса, и мне ненавистна даже мысль о том, что годы упорного труда и преданность общему делу полетят псу под хвост.

Раздраженный, он порылся в стопке бумаг на столе, извлек оттуда мое заявление об увольнении и обмахнулся им, словно веером.

– В заявлении ты не указал ни единой причины, почему надумал покинуть компанию. Мне кажется, тебе по меньшей мере следует объясниться. Не соблаговолишь ли здесь разъяснить нам свое столь неожиданное решение, если оно действительно таковым является. Конфиденциальность гарантирую.

Летя из Бостона, я постарался предугадать возможные вопросы, набрасывая в блокноте приемлемые ответы: редактировал, менял или переставлял слова местами, пока не удовлетворился результатом. Но теперь перед этим великим человеком, безмерно мною уважаемым, этим гением, создавшим компанию, которая менее чем за полвека была оценена в два с лишним миллиарда долларов, а перечисление ее достижений заняло две полные колонки в книге «Кто есть кто в Америке», все пошло наперекосяк.

Я заставил себя взглянуть ему в глаза.

– Сэр, с первого дня работы в компании я стремился сделать карьеру. Решив одну проблему, хватался за другую. Тут, как в игре: я стремился и мог выиграть, вот только отнимала она все мое время. Недавно снизошло озарение: игра игрой, но есть те, кто всегда в явном проигрыше. Их трое, любящих меня сильнее всех и нуждающихся во мне: жена и сыновья. Цена, которую пришлось заплатить за предыдущие годы, оказалась чертовски высока.

Господин Хедли нахмурился и провел пальцем по розовому листку бумаги, лежавшему сверху стопки.

– Но, Марк, мне кажется, ты вполне способен их вознаградить за принесенные жертвы и удовлетворить все потребности, да так, что процентов девяносто наших соотечественников позавидуют.

Я покачал головой.

– Боюсь, вы не совсем поняли, господин Хедли. Мое решение никак не связано с деньгами, речь о времени. Где я пропадал, когда старший сын впервые заиграл в Малой бейсбольной лиге? В Портленде на совещании по организации сбыта. Что, как правило, я отвечаю младшему сыну, когда тот просит поиграть с ним в пинг-понг или погонять мяч? Что я слишком занят или устал, но завтра мы обязательно сыграем. Теперь-то понятно – не бывало у меня свободного завтра. Ни у кого из нас его нет. Когда жена попала в ужасную автомобильную аварию, потребовалось семь часов, пока меня разыскали в окрестностях Нью-Гэмпшира, где я проводил практические занятия с новым менеджером. Знаете, на пальцах руки можно перечесть, сколько раз отобедал с семьей за прошлые двенадцать месяцев, последняя неделя не в счет. Трем замечательным людям не хватает отца и мужа! Вместо него у них есть автомат по производству денежных знаков, который временами заявляется домой, чтобы сменить одежду и снова исчезнуть. А ведь они достойны большего, впрочем, я тоже. Поэтому, пока не слишком поздно, я решил притормозить и насладиться каждым мгновением жизни.

Моррис Розен, главный юрисконсультант, до того яростно строчивший в блокноте, отложил ручку и произнес:

– Но разве некоторые из проблем, связанные с недостатком свободного времени, породили не вы сами? Например, вечерами преподаете в университете. Это время вы тоже проводите вдали от семьи, но оно не имеет никакого отношения к «Treasury Insurance».

– Верно, Моррис, а еще по субботам и воскресеньям много играю в гольф. Но отныне я вычеркнул его из своего расписания, так же как и преподавание. Пора покончить с глупой нескончаемой гонкой, в которую ввязался. Лично я уже почувствовал себя счастливчиком, а вы можете продолжать бесконечную погоню за радугой. Уверен: есть лучшая жизнь, и я надеюсь ее обрести.

Господин Хедли вздохнул.

– Великолепная речь, Марк, но не забывай, даже Торо в конечном итоге пришлось выйти из леса. Неужели подобного рода идеи не умерли еще в шестидесятые? Мне кажется, в современном мире люди стараются скорее попасть в обойму, чем выпасть из нее. Полагаю, твоя относительная финансовая независимость свела риск от столь стремительной смены декораций к минимуму.

– Нет, сэр, вовсе не так. Мы с Луизой не заглядывали в отдаленное будущее, а жили, что называется, на широкую ногу. Думаю, у меня около тридцати тысяч долларов в акциях и на сберегательных счетах. И все.

Впервые господин Хедли улыбнулся.

– Весьма необычное финансовое положение для того, кто сделал блестящую карьеру, убеждая других граждан часть заработанного вкладывать в страховые полисы и ренты на непредвиденный случай, не так ли?

Я улыбнулся в ответ.

– Возможно, но никогда не сомневался: останусь без средств – сумею выкрутиться, не чета большинству. Не важно, что заначки нет.

Улыбка сошла с лица Хедли.

– Но ведь ты наверняка получишь значительную сумму, сняв пенсионные вклады и те, что перечислялись за участие в прибылях.

– Боюсь, это не так. В прошлом году поснимал все, что только мог. У отца случились два серьезных сердечных приступа, и он пролежал в больнице почти пять месяцев. Это да плюс пару специалистов и услуги частных сиделок добили отложенные на черный день сбережения из пенсии и участия в прибылях.

– Каково самочувствие твоего отца теперь?

– Умер в прошлом декабре, сэр.

– Соболезную… прошу извинить за вопросы личного характера. Ты мне не безразличен, только поэтому задал их. А как обстоят дела с домом? Он, должно быть, потянет на целое состояние?

– Нет, сэр. Открывая отделения «Treasury Insurance» в Новой Англии, мы переезжали из штата в штат раз семь. Сейчас владеем домом в Бруклине. Он – наша первая недвижимость за последние два года. При покупке получили минимальную скидку. Учитывая нынешнее положение на рынке недвижимости, повезет, если вернем вложенные деньги.

Господин Хедли наклонился вперед и хмуро посмотрел в раскрытую перед ним папку, лежавшую на столе.

– А что думает… э-э-э… Луиза по поводу твоего решения?

– Честно говоря, сэр, в то, что брошу работу, она не верит. Провожая в аэропорту, была уверена, что после разговора с вами передумаю и останусь. И все-таки надеялась, что этого не произойдет. Луиза поддерживает меня во всем. Если возникали проблемы – преодолевали их сообща, правда, она не упускала случая напомнить: делить радости и горести в супружестве согласна, но относится ли к ним мое постоянное отсутствие за завтраком, обедом и ужином, сомневалась.

– Сыновей у тебя двое, Марк?

– Два замечательных парня.

– Полагаю, отправишь их в колледж, когда подрастут?

Дело ясное, меня обрабатывали по высшему разряду. К тому же старик мне всегда нравился, не было смысла уклоняться от ответа. Поэтому просто кивнул.

Господин Хедли несколько раз потер лоб.

– Должно быть, я что-то упустил, сынок. Тебе всего-навсего тридцать шесть. По меньшей мере столько же впереди. Большинство из них могут стать весьма продуктивными. Знаю, ты – человек рациональный и здравомыслящий. И это сбивает с толку. За счет накопленных сбережений твоя семья протянет пару годков, при условии, что вы хорошенько ужмете пояса. В «Treasury Insurance» ты не только делал карьеру, но благодаря ей жил, получая достойное вознаграждение. Как теперь собираешься содержать семью? Чем конкретно планируешь заниматься в дальнейшем?

Я колебался. Вероятнее всего, мои планы основательно повеселят троицу. Господин Хедли, неправильно истолковав случившуюся заминку, должно быть подумал, что наступил решающий момент и пустил в ход тяжелую артиллерию. Он поднялся, обошел вокруг стола и положил руку мне на плечо.

– Марк, ты ведь знаешь, Сэму Ларсону нездоровится. Недавно он попросил о преждевременном выходе на пенсию, мы пошли ему навстречу. Предлагаю занять его должность вице-президента по продажам компании. Твоя зарплата поднимется более чем в два раза, включая бонусные вознаграждения. К работе можешь приступать незамедлительно. Правда, придется перевезти свою чудесную семью сюда, в Чикаго, ну и морально быть готовым к частому общению со мной. Но это, надеюсь, мы как-нибудь переживем. Пожалуйста, уясни себе, с нашей стороны решение не было спонтанным. О состоянии здоровья Сэма было известно давно, твоя кандидатура уже обсуждалась на двух заседаниях совета директоров. Из-за заявления об увольнении пришлось форсировать событие. Что скажешь?

Что тут сказать? Предложение меня ошеломило. С первого дня работы, будучи еще только начинающим страховым агентом, мечтал именно об этом: преодолев все препятствия, казавшиеся непреодолимыми, взобраться на вершину. Власть и деньги, которые вряд ли сумеешь потратить за целую жизнь. Ко всему прочему, открывалась прямая дорога к тому, чтобы однажды возглавить самую прогрессивную и доходную страховую компанию в мире. Подавшись вперед от предвкушения, Моррис и Уилбур синхронно улыбнулись и закивали головами.

– Что ж, Марк, – продолжил господин Хедли, потрепав меня по плечу, – нет необходимости немедленно принимать решение. Уверен, ты захочешь посоветоваться с Луизой, обдумать…

Он умолк, увидев, что я качнул головой.

– Нет нужды говорить об этом с Луизой, сэр. В аэропорту она призналась, что примет любое мое решение, даже если передумаю. Я не передумал, господин Хедли. Спасибо вам за столь щедрое предложение. Это большая честь для меня, но вынужден отказаться.

Старик поспешно убрал руку с моего плеча и вернулся на место. Моррис и Уилбур разглядывали свои ботинки. Господин Хедли принялся постукивать ручкой о большую мраморную пепельницу. Взглянул на серебряную рамку, стоявшую в углу стола, со старой выцветшей фотографией, на которой изображен он, покойная госпожа Хедли и их четверо детей.

Наконец он тихо произнес:

– Что ж, высший балл за благоразумие не про тебя, хотя смелость восхищает. Куда же денешь прорву свободного времени и как планируешь обеспечивать тех, кто от тебя зависит? Чем займешься в дальнейшем?

Никто не засмеялся, услышав откровение. Все трое выглядели так, словно им объявили: утром я собираюсь спрыгнуть с вершины небоскреба имени Джона Хэнкока.

Моя декларация независимости получилась чрезвычайно краткой. С напускной бравадой, на какую только был способен, я заявил:

– Собираюсь стать писателем!

 

III

ПОСЛЕ ТЯГОСТНОГО ПРОЩАНИЯ В БИБЛИОТЕКЕ господина Хедли мы с Луизой предприняли еще один смелый шаг, в результате которого даже ближайшие друзья и родственники усомнились в нашем здравом уме.

Приобрели маяк!

Отправив Тодда и Гленна в школу, мы попивали с Луизой по второй чашке кофе, когда зазвонил телефон. На проводе оказался Боб Бойнтон, руководитель филиала «Treasury Insurance» в Кине, штат Нью-Гемпшир. С Бобом мы сблизились за последние пять лет, хотя разница в возрасте и опыте маркетинга была лет под двадцать. Обращаясь по службе, он называл меня боссом, и, хотя я был моложе, никогда не позволял себе снисходительного тона. Подчиненные ходили у него буквально по струнке, а объемы продаж ежегодно росли, постепенно выводя возглавляемый им участок в лидеры по нашему региону.

– Марк, что-то мне стало тебя не хватать, – раздался хрипловатый голос.

– Мне тебя тоже, Боб. Как дела?

– Просто замечательно. Похоже, в этом году идем на рекорд.

– Ничего другого от тебя и не ожидал.

– Марк, вы с Луизой все еще ищете подходящий дом?

– Естественно! Навскидку назови любой город или городишко на севере Новой Англии, и гарантирую, в последние три месяца мы там побывали. Прикинь, проехали чуть ли не десять тысяч миль, но ничего путного и подходящего по цене не нашли. Ты ведь знаешь Луизу. Она постоянно твердит: «Когда увидим предназначенный нам судьбой дом, сразу поймем».

– А свой вы уже продали?

– Не только продали, но и документы успели оформить. На наше счастье, покупателем оказался один из руководителей корпорации IBM, его переводят из Далласа, но прибудет он сюда не раньше первого февраля. Через три месяца нам по-любому придется отсюда съезжать. А пока выплачиваем ему арендную плату, но вскоре запаникуем.

– В таком случае, старина, можешь расслабиться, нашел для вас подходящий дом. Всего в пятнадцати милях отсюда. Где-то между городками Джеффри и Джеффри-сентр. Когда вы с Луизой его увидите, сразу поймете, что вашим поискам пришел конец.

– Ты что, подрабатываешь агентом по продаже недвижимости?

– Шутишь? Когда? От заката до рассвета, что ли? Тебе знакомо имя Джошуа Кройдон?

– Слышать, Боб, вроде слышал, но не припомню где.

– Ну ты даешь, Марк! Джошуа Кройдон был известным натуралистом, а его книжки для детей о необычных природных явлениях достойны самой высшей похвалы.

– Теперь припоминаю. Должно быть, у Тодда найдется парочка. Но какое отношение имеет Джошуа Кройдон к…

– Джошуа Кройдон умер шесть недель назад. Ему было семьдесят девять. Оказалось, у него имелся страховой полис «Treasury Insurance», поэтому вчера съездил к нему домой помочь вдове переоформить бланки требования по случаю смерти владельца. Дом стоит на вершине холма, в какой-то четверти мили от шоссе 124. Земельный участок – 1,2 гектара, часть его господин Кройдон отвел под огород, выращивал овощи, есть цветник. Плюс небольшая лужайка. Остальная часть холма в кленах да сосенках. Дому лет под семьдесят. Построен старым капитаном китобойного судна, когда-то плававшим из порта Бата, штат Мэн. Семь комнат. Четыре камина. Внутри дом отделан деревянными панелями. Шесть лет назад Кройдоны его утеплили. Снаружи обшит белыми досками, крыша из гонта. Имеется просторный сарай, который использовался как гараж. Госпожа Кройдон собирается выставить дом на продажу. В одиночку ей не потянуть. Я сказал, что, возможно, у меня найдется покупатель. Она пообещала не звонить агентам по продаже недвижимости, пока снова не свяжусь с ней.

– Может, она и цену назвала?

– Девяносто пять тысяч, но оно того стоит, даже при нынешнем удручающем состоянии рынка недвижимости. И это еще не все! Лучшее приберег на десерт.

– Как всякий ушлый торговец.

– Вовсе нет! Погоди и дослушай до конца. Марк, ты ведь не шутил, когда на прощальной вечеринке, устроенной нами в отеле «Statler», объявил, что решил заделаться писателем?

– Нет, был вполне серьезен.

– Отлично, тогда слушай. Во владении Кройдонов, ярдах в тридцати от дома, стоит маяк!

– Стоит что?

– Маяк! Сорока, может, пятидесяти футов высотой!

– Боб, до Атлантического океана шестьдесят миль на восток от Джеффри. Что, черт подери, делает маяк в юго-западной части Нью-Гемпшира?

– Вот то-то и оно! Госпожа Кройдон сказала, что первый владелец, ну тот старичок-капитан, кроме всего прочего, решил возвести некий памятник в честь славных деньков, проведенных на старых посудинах. Выйдя на пенсию, соорудил маяк. Но и это еще не все, Марк. Когда Кройдоны переехали, Джошуа не пожалел средств и превратил маяк в настоящую студию писателя. Это надо видеть! Там внутри до самого верха все обшито сосновыми досками, в центре – кованая винтовая лестница. Вдоль стен тянутся книжные полки, до них легко достаешь прямо со ступенек. Вот где найдется местечко для твоих книг!

– Слишком здорово, чтобы быть…

– Погоди, дай закончить панегирик. Уже говорил, дом стоит на холме. Так вот, если подняться по ступенькам на самый верх маяка, попадаешь в застекленную комнатку с удобными креслами и столом. Это вместо мощных прожекторов и линз, указывающих верный курс кораблям. Вытягиваешься в полный рост в этом миниатюрном раю, и перед взором предстает гора Монаднок. Вид обалденный, даже у тебя дух захватит. В ясные солнечные дни, если росточка хватит, разглядишь самые высокие пики в Массачусетсе и Вермонте. К тому же маяк оснащен отдельным камином, имеется жидкотопливный котел. Как и мистер Кройдон, сможешь творить даже зимой. Марк, когда вдохнешь полной грудью сосновый запах, окунешься в спокойствие и тишину, гарантирую, рука сама потянется за чековой книжкой! Ради себя, Луизы и детей ты просто обязан съездить и взглянуть на это сокровище.

Вчетвером мы вглянули и сразу влюбились. Взамен двух автомобилей приобрели полноприводный джип и приехали к новому дому в начале января в сопровождении двух фур для грузоперевозок, причем одна была до отказа забита сотней коробок с моими книгами. Перед домом стоял автомобиль универсал миссис Кройдон. Из авто вылезла еще одна женщина. Вдова представила свою дочь, приехавшую помочь ей собрать оставшиеся вещи и отвезти пожилую даму в ее новое жилище – небольшую квартиру, откуда рукой подать до второй дочери, проживающей в Нашуа.

Миссис Кройдон показалась более миниатюрной и хрупкой, чем в последнюю нашу встречу в банке. Она пыталась заговорить, но голос срывался. Наконец, грустно улыбнувшись, произнесла:

– Знаете, мы решили немного подождать, ведь вы говорили, что, вероятнее всего, приедете до полудня. Мне кажется, было бы неправильным просто оставить ключи в почтовом ящике. Лучше уж я сама вам их отдам, мистер Кристофер. Желаю вам, жене и очаровательным деткам обрести здесь счастье, такое, как выпало нам с Джошуа за тридцать лет, даже дольше.

Когда женщина отдавала ключи, у нее тряслись руки. Затем она обернулась ко входной двери, узкие плечи заметно задрожали. Покачала головой.

– Джошуа не стало, и больше некому было повесить на дверь новогоднюю гирлянду. Не представляю, просто не представляю, как расстаться с тысячью счастливых воспоминаний.

Она обняла Луизу, едва сдерживающую слезы.

– Миссис Кристофер, пожалуйста, прислушайтесь к совету старухи. Годы летят стремительно. Наслаждайтесь каждым из них и каждым прожитым днем, за все благодарите судьбу. Не думайте, что так будет всегда. И умоляю, позаботьтесь о нашем доме.

– Обязательно, миссис Кройдон, – всхлипнула Луиза. – Обещаем.

Пожилая женщина взглянула на сгущающиеся темные тучи, нависшие над вершиной холма.

– С отъездом мы запоздали. Похоже, пойдет снег. Ох, чуть не забыла! Пойдемте со мной, мистер Кристофер. Это ненадолго.

Она взяла меня под руку и направилась к сараю. Ворота были не заперты. Когда мы вошли, оказались в полутени. Вдова указала на темный угол.

– Вон там найдете снегоочиститель, он вам очень пригодится. Мы купили его всего два года назад, теперь он ваш. Знаете, бывает трудно расчистить дорогу от дома до шоссе 124. Советую воспользоваться услугами господина из Джеффри. Зовут его Билл Лэнг, нужный номер записан в телефонной книге. Он славный и честный человек. Вы сможете договориться с ним об уборке снега, когда сочтете нужным. Без этого, уж поверьте мне, не обойтись.

Я поблагодарил ее, и она вновь взяла меня под руку.

– Теперь пойдемте к маяку, на минутку, не более.

Двери маяка тоже были не заперты. Она потянула за ручку и впустила меня внутрь. Шаги гулко отдавались среди стен, обшитых сосновыми досками. Коллекции мистера Кройдона на книжных полках уже не было, и они висели пустые и одинокие. Мебель и светильники также отсутствовали. На нижнем этаже одиноко стоял огромный сосновый стол со старенькой печатной машинкой «Андервуд».

Тихому голосу миссис Кройдон в пустом помещении вторило эхо.

– Если верно поняла, вы – писатель, мистер Кристофер?

– Надеюсь им стать.

– Это, пожалуй, одно из труднейших занятий; становишься затворником. Но несмотря ни на что самые счастливые часы жизни муж провел именно за этим столом среди книжных развалов в вечном поиске нужных слов, надеясь донести до юных читателей свое отношение к Господу, природе и человеку.

Миссис Кройдон склонилась над печатной машинкой и нежно коснулась истертых клавиш.

– Поздними вечерами, – вздохнула она, – когда Джошуа трудился над очередной книгой, перед тем как лечь спать, я всегда приносила ему чашку горячего чая. Он благодарил, желал спокойной ночи; только для этого и отрывался от работы. А я, уходя, неизменно повторяла: «Чтоб тебе ногу сломать!» Ведь я когда-то была актрисой, мистер Кристофер, а среди театралов так заведено, когда желают удачи.

Я кивнул.

– Да, наслышан. Миссис Кройдон, скажите, зачем на печатную машинку наклеили однопенсовые монетки?

– Ах, да, – ее лицо озарилось. – Когда Джошуа заканчивал работу над книгой, всегда приклеивал к машинке монетку. Здесь их должно быть четырнадцать. Он говаривал: «Это мои медные зарубки, каждая – маленькая победа в битве с людским невежеством и нетерпимостью».

– Знаете, мне бы он точно понравился. Пришлете кого-нибудь за столом и печатной машинкой?

– О нет. Их место здесь. Они – неотъемлемая часть этого райского уголка, как и стеклянная башенка наверху. Пожалуйста, примите этот скромный дар. Возможно, благодаря ему на вас снизойдет вдохновение, и дело заспорится, как бывало с Джошуа.

От избытка чувств я раскрыл объятия, и женщина приникла ко мне. Я почувствовал, как вздрагивает ее хрупкое тело. Наконец она подняла голову, заглянула в глаза и прошептала:

– Чтоб вам ногу сломать, мистер Кристофер.

 

IV

К НАЧАЛУ МАРТА МЫ НЕПЛОХО ОБУСТРОИЛИСЬ. Тодд и Гленн быстро сообразили, насколько можно затянуть завтрак, чтобы потом, пулей сбежав с холма, успеть на желтый школьный автобус мистера Флэннери. Изо дня в день, проводив детей, мы с Луизой занимались насущными проблемами, из-за переезда казавшимися нескончаемыми.

Позже, когда Луиза стала ежедневно уезжать в Кин за новыми занавесками и сотнями других хозяйственных мелочей, потребность в которых, с точки зрения мужчины, возникает словно ниоткуда, я принялся распаковывать коробки с книгами, расставляя их по полкам маяка. Наконец все они обрели свои места – свыше трех тысяч томов в разноцветных обложках, заполнивших снизу доверху окружность внутренних стен. От одного их вида дух захватывало.

На нижних полках, до которых было рукой подать с неотшлифованного гранитного пола, я разместил любимые и самые ценные книги о том, как добиться успеха. За последний десяток лет мне удалось собрать свыше семидесяти уникальных изданий, таких как «Лекции молодым людям» Генри Уорда Бичера, «Помоги себе сам» Сэмюэля Смайлса, «Оборванец Дик» Горацио Элджера, «Алмазные поля» Рассела Конвелла, «Как завоевать друзей и оказывать влияние на людей» Дейла Карнеги, «Как преодолевать трудности жизни» Александра Энтони и «Сила позитивного мышления» Нормана Винсента Пила. Все сочинения я приобрел у продавца антикварных книг с Бостонс Бикен-стрит.

Прежде чем опустела последняя коробка, я приступил к работе над собственной книгой. Отстранившись от внешнего мира терпким запахом сосновых досок, я и не заметил, как за стенами маяка вымахали сугробы высотой под три фута. К старому раздолбанному «Андервуду» Джошуа Кройдона удалось приноровиться за пару дней. Скорость машинописи оказалась приемлемой – спасибо курсам, которые посещал по настоянию матушки еще старшеклассником. Похоже, сей некогда приобретенный навык является одним из тех, что остаются с вами навсегда, – как езда на велосипеде или плавание.

Матушка. После стольких лет забвения, должно быть, перестук клавиш печатной машинки навеял воспоминания о ней и годах отрочества. Отчасти это мешало сосредоточиться, особенно в первые дни уединенного творчества.

Матушка, веснушчатая ирландка с темно-рыжими волосами и зелеными глазами, с детства убеждала меня в том, что я когда-нибудь стану писателем. «И не просто писателем, – с энтузиазмом восклицала она, – а великим писателем!» Откуда и почему зародилась у нее эта фанатичная идея о будущем единственного сына, я никогда не спрашивал, но со своей стороны всячески поощрял. Не для того, чтобы угодить. Мне просто нравилось слушать яркие описания чудесной жизни великого писателя, каким стану. Она заставляла меня читать Киплинга и Эмерсона, когда одноклассники маялись над детской серией образовательных книг «Дик и Джейн». И задолго до того, как им пришлось корпеть над первым школьным сочинением, я уже, забавы ради, писал рассказы с развязкой в стиле О’Генри.

Где-то с середины последнего года обучения в средней школе наши с матушкой грандиозные планы стали претворяться в жизнь. Я подал документы и был принят в Университет Миссури. Решили, что там наилучшим образом преподают журналистику, вот и выбрали, предварительно проштудировав с сотню каталогов разных высших учебных заведений. При обсуждении моего будущего отец, честь и хвала ему за это, никогда не вмешивался в разговор. Он молчаливо сидел с сияющими от гордости глазами.

Спустя шесть недель после моего окончания школы храброе сердце матушки остановилось. Ничто не предвещало несчастья. Всего мгновение до того она готовила мне сэндвич с тунцом и салатом и вдруг внезапно рухнула у моих ног. Без слов прощания. Молча.

Наша мечта была зарыта вместе с нею. Не в силах справиться с жестокостью судьбы и вопреки слезным мольбам отца, я отбросил все помыслы об университете и карьере писателя, посвятив себя торговле, где изрядно преуспевал, пока двое парнишек в пижамах не преподнесли поздравительные открытки ко Дню отца, что повлекло за собой переосмысливание жизни.

Без сомнения, среди творческих профессий писательство является наименее привлекательной. Немногие из нас ваяют скульптуры, рисуют на холсте и сочиняют музыку, но всякий пишет: письма, приглашения, списки покупок, а то и просто ставит росчерк на чеке. И нет ничего необычного, когда всякий человек вне зависимости от пола, но с завышенной самооценкой уверен, что при наличии свободного времени и желания произведет на свет удобоваримую книгу или статью.

По скромным подсчетам в любое время суток только в Соединенных Штатах с полмиллиона человек занято написанием собственной книги. Ежегодно издается более сорока тысяч новых произведений, однако, и это горькая правда, лишь немногие из них приносят прибыль издателю и автору. Так является ли сочинительство легким путем к славе и богатству? Сомнительно. Недавнее исследование, проведенное по заказу Фонда союза писателей, показало: средний ежегодный доход большинства издаваемых авторов не превышает пяти тысяч долларов.

К счастью для меня, корпя что ни день за старым «Андервудом» Джошуа Кройдона, я даже не догадывался об этой удручающей статистике. Захотел писать, вот и взялся за дело со свойственным мне рвением. Причина проста. Верил прежде и не сомневаюсь теперь, что невероятный подъем нашей нации в первые полтора века ее существования в большей степени был предопределен целеустремленностью и руководством группы уникальных людей, писавших книги и читавших лекции об успехе и о том, как его достичь. Каждому последующему поколению детей в школе и дома на примерах из произведений Коттона Мэзера, Бенжамина Франклина, Элберта Хаббарда, Рассела Конвелла, Горацио Элджера, Наполеона Хилла и многих других доходчиво разъяснялось, как воплотить американскую мечту в лучшем ее проявлении.

Во второй половине нынешнего столетия переменилось многое. К худшему. Толстые и самодовольные, мы перестали прислушиваться к прежним гуру успеха, чей глас отныне стал подобен гласу вопиющего в пустыне. Их оттеснила нескончаемая череда крикливых торгашей, всучающих книги и записи семинаров, уверяющих, что обогатиться или возвыситься до кресла генерального директора можно за месяц, а то и быстрее. Подобно причудливым диетам, эти необременительные советы по решению насущных проблем, эти экспресс-методы моментально забываются теми, кто их опробовал и разочаровался.

В своей книге я собирался возродить старые подзабытые принципы успеха, техники его достижения, востребованные прежними поколениями, доказавшие свою эффективность, в том числе и мне. Постепенно, хотя и натужно, работа над записями к выступлениям на конференциях по торговле, бережно сохраненными Луизой, вкупе с произведениями истинных мастеров успеха из собранной мной библиотеки, начала приобретать осмысленную форму и направленность. С особой тщательностью я подготовил приблизительное содержание, включающее основные законы успеха, на которых собирался заострить внимание. На каждый отводилась отдельная глава. Писал, редактировал и заново переписывал. И так многократно, страница за страницей, предложение за предложением и даже слово за словом. Мучительный труд. Мысли и идеи, вроде такие четкие и ясные, будучи перенесенными на бумагу, оказывались путаными и теряли всякий смысл. Срочно переписать. Еще раз. А теперь заново. На компромиссы не шел принципиально. Главы следовало отшлифовать так, чтобы каждая представляла собой отдельное произведение, была познавательной и непременно увлекательной. В мире и без того полно скучных книг об успехе и его достижении.

Понимание того, что работа над книгой сильно отличается от подготовки к публичному выступлению, пришло быстро. Удовлетворенный очередной главой, я не срывал аплодисментов стоя, обходился без поощрительных похлопываний по спине, криков «Браво!» и похвал за прекрасное выступление. Полнейшая изоляция! Ни тебе отзывов, ни поощрений, только внутренняя мотивация, причем она должна быть достаточно сильной, чтобы преодолеть пугающие приступы неуверенности, сомнения и даже страха, готовые обрушиться на тебя в любой момент. Продвигаясь вперед, нельзя было усомниться в успехе, сдаться, ведь назад уже не повернуть. Оступись я, не помогут подняться и отмыться от грязи ни Дж. Милтон Хедли, ни его «Treasury Insurance». Отныне будущее трех самых дорогих людей всецело зависело от меня. Пусть медленно, но я двигался в заданном направлении: глава за главой, неделя за неделей, месяц за месяцем. Постарался, чтобы рабочее название книги не было излишне сенсационным и коммерческим, выбрав простое – «Ключ к лучшей жизни».

Несмотря на ежедневный труд на ниве литературы, я никогда не забывал главную причину увольнения из компании с ее бешеной гонкой за благосостоянием – быть с семьей и наслаждаться жизнью. Совместными усилиями мы возделали и засадили огород, прежде принадлежавший Джошуа Кройдону, каждому росточку кукурузы радовались не меньше, чем если бы у нас на вершине холма забил фонтан из нефти. Помню, как я нес домой первый созревший помидор, словно бриллиант Кохинор, а блюда из ранних огурцов и салата-латука поражали своим бесподобным вкусом. Кроме того, я вызвался подготовить команду Тодда к Малой бейсбольной лиге.

По выходным, а то, бывало, и вечерами, когда мальчики возвращались из школы, я оставлял печатную машинку, и мы вчетвером отправлялись исследовать новые удивительные места из числа тех, которыми изобиловал Нью-Гэмпшир, сверяя свой путь с дорожной картой. Ни с чем несравнимые воспоминания!

Бороздили океан у Хэмптон-бич, взяв на прокат парусник, скользили по глади озера Санапи, посещали скачки лошадей на колесницах и ели сахарную вату на ярмарке в Хопкинтоне. А еще мы поднимались на фуникулере на гору Вашингтон, бросали монетки в колодец желаний в деревне Санты, с восторгом рассматривали занесенное снегом бессмертное «Большое каменное лицо», воспетое Натаниэлем Готорном, ходили на пароходе среди островов озера Виннипесоки и молились у огромного каменного алтаря в сосновом бору. Один мудрец как-то вывел: «Иметь счастливую семью – все равно, что жить в раю». Согласен.

Еще на заре карьеры в сфере торговли я уяснил, что планы, не подкрепленные предварительной проработкой и не имеющие четких временных рамок, совершенно бесперспективны, как если бы их не было совсем. На написание книги я отвел себе десять месяцев, на каждую из двадцати глав выходило по две недели. Просчитался. Причем существенно. Последнюю страницу «Ключа к лучшей жизни» дописал вскоре после Дня благодарения в 1978 году. Примерно через двадцать месяцев от начала работы! Затем эстафету приняла Луиза. Прежде чем распечатать окончательный вариант с двумя копиями, она вычитала каждую страницу на предмет наличия ошибок и опечаток.

Как-то в одну из поездок в Конкорд приобрели последний выпуск «Писательского рынка», представляющего собой увесистый каталог, куда ежегодно включались американские издательства с указанием фамилий их главных редакторов и тем издаваемых ими книг. После многочасовых обсуждений о том, какое из них предпочесть, наконец, остановились на ведущем издательском доме Нью-Йорка. Не так давно там выпустили несколько весьма успешных книг по мотивации и самопомощи.

Отчетливо помню то утро, когда Луиза передала мне тщательно упакованную машинописную копию книги для отправки ее по почте. Поцеловала и задушевно произнесла:

– Джошуа Кройдон гордился бы, узнав, для чего ты использовал его печатную машинку.

 

V

ЭЙФОРИЯ И ГОРДОСТЬ ПО СЛУЧАЮ ОКОНЧАНИЯ книги вскоре уступили место опустошенности, превосходившей даже ту, которую я испытал после ухода из «Treasury Insurance». Все мы люди привычки, поэтому работа над «Ключом к лучшей жизни» стала неотъемлемой частью моего ежедневного времяпрепровождения. Ожидая ответа от редакторов с Пятой авеню, я не представлял, чем себя занять.

Однажды утром, находясь на маяке, постарался отвлечься, развешивая у камина семейные фотографии. Луиза вернула меня к действительности.

– Ну-ка, муженек, отложи свой молоток, – потребовала она. – У нас тут парочка безотлагательных дел, тянуть с решением которых дольше непозволительно.

– Я готов. Что угодно! Все что угодно! Все что пожелаешь!

– Для начала рождественскую елку.

– О господи, просиживая над книгой совсем…

Она взяла меня за руку и подвела к дивану. Когда мы уселись друг напротив друга, Луиза опустила руку в карман фартука и протянула сложенные листки из записной книжки.

– Что такое?

– Это, любовь моя, списки пожеланий наших сыновей. Если за долгие месяцы писательского труда у тебя образовались провалы в памяти, то напоминаю: ты сам когда-то предложил, чтобы ежегодно мальчики составляли списки подарков, которые хотели бы получить на Рождество. А что из них купить, мы выбираем сами.

– Раз так, то я готов. Куда поедем за покупками?

– Ты лучше взгляни на списки, – уныло проговорила она.

На первом развернутом листке, где значилось «Гленн», был всего один пункт, выведенный печатными буквами: «Альбом Би Джиз „Лихорадка субботнего вечера“». На другом листке с именем Тодд также было только одно пожелание – новая бейсбольная перчатка.

Я покачал головой.

– Что за наваждение. Мальчишкам всегда удавалось составить списки из пары дюжин необходимых им вещей. Причем далеко неполные. У нас и проблем не возникало.

Луиза пристально разглядывала свои руки.

– Луиза?

Пришлось податься вперед, чтобы расслышать ее ответ.

– Думаю, дети догадались, что в этом году мы сможем подарить им только по одному подарку. – С трудом сдерживая слезы, она крепко сжала мои руки. – Несколько месяцев назад я стала давать им меньше денег на карманные расходы, сама готовлю бутерброды для ланча. И строже слежу за расходами.

Я застонал, внезапно почувствовав себя жутко тупым, беспечным и беспомощным.

– Почему ты раньше мне об этом не сказала, милая? Конечно, я знал, что мы стеснены в средствах, но так заработался над книгой, что упустил это из вида.

– Поэтому ничего и не говорила, Марк. Не хотела беспокоить, пока ты писал. Тебе и без того хватало забот. И потом, с некоторых пор единственным казначеем в нашей семье была именно я. Помнишь ранние годы совместной жизни, когда, склоняясь над кухонным столом, мы решали, какие счета следует оплатить сразу, а какие подождут? Потом тебя повысили, доходы возросли. Мы все реже сообща обсуждали расходы, затем и вовсе прекратили. Я просто оплачивала все приходящие счета, что давало тебе возможность погрузиться с головой в работу. Привыкла, знаешь ли, теперь нужно отвыкать. Тяжело мне приходится, ведь я – женщина гордая.

Я вздохнул.

– Ладно, казначей, довольно ты тянула эту ношу. Предоставь ее мне.

– На текущем счете у нас чуть больше четырех тысяч долларов. Ровно столько, сколько требуется, чтобы выплатить по ежемесячной закладной, за коммунальные услуги и запастись продуктами на ближайшие три месяца, если не разбрасываться.

– А как же Рождество? Подарки?

Луиза уткнулась лицом мне в плечо.

– Право не знаю, милый. Мы не можем себе позволить…

Я провел по ее волосам, стараясь подобрать нужные слова.

– Луиза, за последние пару лет я не смог заработать гор златых, однако все, что мы намеревались сделать, все же сделали… Да и книга готова. Теперь будем полагаться на веру. Ту самую веру, которая не раз помогала нам преодолевать трудности и выходить из них победителями. Послушай меня. Сейчас мы отправимся по магазинам за подарками для детей, как поступали прежде. Может быть, ты знаешь, что они действительно хотели бы получить, кроме дурацкого альбома и бейсбольной перчатки?

– Им нужно что-нибудь из одежды, Марк. Просто необходимо. Ведь ты знаешь, как быстро мальчишки вырастают из рубашек, брюк и ботинок. Уж и не помню, когда в последний раз что-то для них покупала. Выглядят, словно позабытые сиротки.

– Убедила, садимся в машину и как в лучшие времена двигаем за покупками.

– Нет, Марк, – воскликнула она, покачав головой. – Не так! Не можем мы себе этого позволить.

– Ладно, давай условимся, что не превысим оговоренную сумму. По сотне долларов тратим на каждого ребенка и торжественно клянемся, что друг на друга не более пятидесяти. Принято?

– Принято, – сказала она и улыбнулась, но не больно весело.

– Есть еще одно условие.

– Какое?

– Подарки пакупаешь сама.

Объявив маяк запретной зоной для сыновей, мы превратили его в склад рождественских подарков, которыми отоваривались в течение следующих двух недель. Покупки делали в основном в Кине и Питерборо, но однажды, не удержавшись в погоне за скидками, махнули в свой любимый бостонский «Jordan Marsh». Толпы снующих людей, заезженные рождественские гимны, смех, сияющие лица детворы, церковные хоры на улицах – все это было прекрасным лекарством от собственной хандры. Казалось, живи да радуйся, но огорчало то, что часто в шумных переполненных ресторанах приходилось принимать непростые решения: как поровну поделить между мальчиками ограниченные средства.

В предрождественскую субботу по просьбе Тодда я отвез его в магазин «Sears» в Кине на встречу с Санта-Клаусом. Мне не забыть его удивленную и восхищенную мордашку, когда, устроившись на коленях Санты, он, запинаясь, повторял, что весь год был паинькой. Но особенно врезалось в память случившееся позже. Мы вышли из магазина, и внезапно, отпустив мою руку, Тодд бросился к витрине, где сидел большущий плюшевый медведь. Прежде мне таких видеть не доводилось.

– Папочка, – закричал сын, показывая на игрушку, – можно я подарю его маме на Рождество?

– Плюшевого медведя маме?

– Пожалуйста, папочка, пожалуйста. Мама говорила, что в детстве у нее был мишка, но у него отвалилась лапа, и он умер. Она тогда горько плакала. А сейчас она станет играть с новым другом. Пожалуйста! Я тебе заплачу, только дома. У меня в копилке есть денежки.

В бумажнике оставалось всего двенадцать долларов. Решение пришло почти мгновенно. Нарушив строгий наказ моего казначея, я расплатился за огромного медведя кредитной карточкой. Презент, завернутый в огромный подарочный полиэтиленовый пакет, нам удалось незаметно пронести в сарай и спрятать там от Луизы.

В канун Рождества, сразу после обеда, Луиза, извинившись и прихватив две сумки с оберточной бумагой и ленточками, направилась к маяку, чтобы посвятить себя ежегодному ритуалу упаковки подарков.

Рано поутру мальчики развесили на камине свои носки, причем Гленн, давно утративший безоговорочную веру в Святого Николая, никоим образом не хотел пошатнуть ее у младшего брата. А когда они отправились спать, я прошел в нашу спальню, извлек подарки для Луизы, припрятанные в шкафу за одеждой, и принялся возиться, упаковывая их. И как всегда провалил это простое дело. Нагруженный подарками, я тихонечко пересек коридор и по пути заглянул в комнату к Гленну. Кровать была пуста! Только тут припомнил традицию, которой мальчишки придерживались с тех пор, как Тодду стукнуло три года: в рождественскую ночь спать вместе в постели Тодда.

Подойдя к комнате Тодда, приоткрыл дверь и вошел. Вскоре в мягком свете коридорного ночника различил детские лица. Из радио на кухне еле слышно лились звуки рождественских гимнов. Внезапно, даже не осознав почему, плюхнулся на колени и тихонько принялся читать «Отче наш». Во время молитвы вспомнил о другом малыше, новорожденном, спавшем в такую же ночь почти две тысячи лет тому назад. Его бедные отец с матерью в незнакомой деревне были напуганы и одиноки, а ему вряд ли было теплее, чем моим мальчикам, да и спал он не в такой уютной постели.

Глядя на своих сыновей, я понял, что не стоял бы сейчас на коленях, охваченный любовью и благодарностью за благословение божье, не будь того малыша… а о чем думал его отец, всматриваясь в личико спящего сына, не ведал. Наконец, склонившись над постелью, нежно поцеловал Тодда и Гленна. Спустившись вниз, положил два подарка поменьше для Луизы под рождественскую елку, прихватив один с собой. Когда шел к маяку, падал легкий снег.

Луиза оказалась именно там, где я и ожидал ее найти: сидела посреди комнаты, окруженная оберточной бумагой всевозможных цветов и размеров, деловито отрезала ленточки и мастерски завязывала банты на красиво упакованных подарках.

– Позволишь войти?

– Заходи, Санта, твои подарки, все, какие есть, уже почти готовы. И раз уж ты все равно пока стоишь, не подкинешь ли полено в камин?

Я сделал, как меня просили, и опустился рядом.

– Мальчики крепко спят.

– Отлично, я почти закончила, – произнесла она с гордостью.

– Это что-то новенькое. Обычно они не спали до трех, а то и четырех утра.

Жена усмехнулась.

– С бюджетом в двести долларов число упаковок, требующих моего художественного оформления, значительно сократилось.

– Счастливого Рождества, – произнес я, вручая ей подарок, принесенный из дома.

Прежде чем осторожно снять зеленую оберточную бумагу, она, отодвинувшись, прилегла ко мне на колени.

– Книга? – Луиза полистала страницы. Они были девственно чистыми. – Пустая книга?

– Не совсем. На первой странице есть посвящение.

Луиза раскрыла книгу и прочла сначала про себя, затем вслух то, что я написал.

– Даме моего сердца. Пускай здесь не напечатано ни единого слова, обещаю, следующий автограф поставлю в книге, изобилующей мудрыми мыслями. С любовью к тебе. Марк.

Она положила руки мне на плечи и отклонилась назад.

– Спасибо, милый. Люблю тебя сильно-сильно и горжусь, потому как жена. Не думай о том, что можешь нас подвести. Этому не бывать. Знаешь, Марк, сидя здесь, в окружении книг, совсем неожиданно придумала прекрасное название для нашего маяка.

– Название?

– Ну да. Почему бы и нет? Будь Ирвин Уоллес или Уильям Бакли владельцами этого уникального местечка, спорим, снаружи уже давно висела бы огромная медная табличка с названием.

– Понятно. И несмотря на то что я не продал издателям ни единого слова, ты уже причислила меня к Уоллесу и Бакли?

Оттолкнув меня, она вскочила.

– Так все же желаешь ты услышать название или нет?

– Выкладывай!

Луиза направилась к полкам с книгами, посвященных успеху, пробежалась пальцами по корешкам. Затем, вскинув руки высоко над головой, указывая на взмывающие вверх ряды полок, воскликнула:

– Впредь, мистер Кристофер, маяк будет называться Башней Успеха! Окруженный этими прекрасными стенами, наполненными знанием и мудростью, ты будешь ваять предложения и абзацы настолько впечатляющие, что они, будто луч маяка, укажут путь всему миру. Обещаю!

Из небольшого холодильника Луиза достала бутылку вина «Chablis», мы чокнулись. Маяк был официально окрещен.

– Остается надеяться, – вздохнул я под звон бокалов, – что мне достанется хотя бы десятая часть успеха предшественника. Знаешь, бывает, когда завывает ветер и поскрипывает винтовая лестница, кажется, словно Джошуа Кройдон спускается по ступенькам, чтобы предъявить права на свой маяк.

– Кстати, я кое-что вспомнила! – воскликнула Луиза. – Не сходи с места!

Она подбежала к старому столу и вернулась с небольшим свертком в золотой фольге.

– Счастливого Рождества, писатель!

Прежде чем разорвать упаковку, я несколько минут вертел подарок в руках. Там была книга. Не с пустыми страницами, а старое потрепанное издание «Известных изречений» Джона Бартлетта. Луиза внимательно наблюдала за мной, а я, открыв фолиант, онемел от удивления. На внутренней стороне обложки зелеными чернилами было выведено: «Джошуа Кройдон, 1947».

– Откуда это?

– Нашла в старом столе, на второй день после переезда. Миссис Кройдон оставила тебе стол и печатную машинку. Уверена, она знала и о книге, лежавшей в одном из выдвижных ящиков, не иначе, хотела подарить тебе. Почти два года я хранила ее в своем шкафу. Надеялась, что она станет особенным подарком к первому Рождеству после окончания работы над твоей книгой.

– Истинное сокровище, – произнес я, поглаживая выцветшую обложку.

– И это еще не все. Видишь закладку? Она была в книге на той же самой странице, что и теперь. Открой и посмотри.

Страница 926. Теми же зелеными чернилами, что и надпись на обложке, было обведено четверостишие из стихотворения Джеймса Элроя Флеккера, английского поэта начала двадцатого века, как я узнал позднее.

Луиза взяла у меня книгу. Ее голос всего на малость превышал шепот.

– Хочешь услышать слова, выделенные мистером Кройдоном?

Я кивнул.

– Хорошо, закрой глаза.

Закрыл. Ожидание продлилось с минуту.

– Готов? – уточнила она.

Эхо разнесло слова по всему маяку. Я открыл глаза. Луиза стояла, опираясь на перила винтовой лестницы где-то на середине пути до вершины маяка!

– Ты что там делаешь? – воскликнул я.

– Просто закрой глаза и слушай, тогда узнаешь!

 

VI

ЛУИЗА И МАЛЬЧИКИ ДАВНО СПЯТ. Я засиделся в маяке, уставившись на клавиши печатной машинки, проведя так чуть ли не весь день, поскольку произошли события, оказавшиеся настолько болезненными и неприятными, что о них тяжко вспоминать, а уж доверить бумаге и того тяжелее. Однако должен. Время несется неумолимо.

Наш почтовый ящик находился внизу холма, но однажды утром в конце февраля мистер Слэттери подъехал на своем почтовом фургончике по заснеженной дороге прямо к дому и вручил мне объемистую желто-коричневую бандероль. Затем с сожалением поведал, что с меня причитается четыре доллара и шестьдесят четыре пенса за доставку.

Уплатив указанную сумму, я отнес сверток на кухню и вскрыл упаковку. Луиза молча наблюдала. Ответ издателей был краток. Они чрезвычайно благодарны за возможность ознакомиться с моей книгой, но выражают сожаление по поводу того, что она не соответствует их текущим планам по книгоизданию.

Как правило, время врачует самые грустные воспоминания, но я до сих пор отчетливо помню, как страшно скрутило живот от внезапного понимания того, что «Ключ к лучшей жизни» отвергнут.

Луиза подсела ко мне за стол, проигнорировав письмо. Ее больше удручало плачевное состояние рукописи, которую она так старательно подготовила.

– Марк, ты только взгляни на страницы. Почти все помяты или согнуты.

– Думаю, это произошло по нашей вине, милая. Нам следовало вложить плотный конверт с обратным адресом и оплаченной доставкой, тогда все вернулось бы в целости и сохранности. Возможно, стоит поблагодарить их – отослали ведь рукопись назад.

– Не беда. Напечатаю ее снова. У нас есть две печатные копии, но я где-то читала, что редакторы предпочитают читать оригинал. И нечего смотреть букой. Просто это испытание Господне. Подумаешь, отказали разок, не о чем беспокоиться. Ты разве не знаешь, что «Чайка по имени Джонатан Ливингстон» была отвергнута двадцать раз, прежде чем ее издали.

Дней через пять я отнес только что набранный экземпляр книги на почту и отправил в следующее издательство из составленного нами списка. На этот раз предусмотрительно вложил плотный конверт с обратным адресом и тем же вечером после ужина объявил, что устроился на новую работу и приступаю к ней завтра, рано утром.

– Где, пап? – одновременно выпалили Тодд и Гленн.

– На лесопилке.

– И что там станешь делать?

– Буду работать в бригаде, подавать большие сосновые бревна к пилам, которые их распиливают на нестроганые доски.

– Нет, не будешь, Марк! – воскликнула Луиза, сильно побледнев.

– Нет, буду. Я подал туда заявление задолго до Рождества, а когда заехал к ним сегодня после того, как съездил на почту, они меня приняли. Почти год после окончания средней школы я занимался чем-то подобным на заводе в Бангоре. За меня не беспокойся.

– Но ведь то было больше двадцати лет назад! Ты не в той форме, чтобы выполнять тяжелую физическую работу. И потом, разве это не опасно?

– Несколько недель тяжеленько придется, но ничего, выдюжу. И вовсе это не опасно… всем нужно лишь соблюдать технику безопасности. Уже много лет у них не было ни единого несчастного случая.

– Марк…

– Луиза, по крайней мере заработаю на пропитание, да и для меня сплошная польза. Целый день на свежем воздухе, а когда пристроим книгу, уволюсь. Лады?

Я был готов уволиться уже через пару часов. Таскать огромные бревна длиной футов под двенадцать и диаметром, превосходящим два, было сущей пыткой. Мышцы не болели, они прямо таки полыхали, в то время как ноги коченели от холода. В марте в Джеффри было довольно прохладно, особенно в семь утра, когда начинался рабочий день. Зато раннее начало означало, что в три тридцать или около того я уже возвращался домой, благодаря чему удавалось провести время с мальчиками. Правда, обычно, вернувшись из школы, они обнаруживали меня спящим на диване в гостиной, пока Луиза не расталкивала к ужину.

В конце апреля снова вернулся «Ключ к лучшей жизни», а еще пришло весьма неутешительное письмо из банка. В нем говорилось, что теперь у нас месячная задолженность по погашению ипотечного кредита. После долгого и болезненного обсуждения с участием двух рыдающих мальчишек мы поместили объявление в еженедельной газете и вскоре распрощались с любимым джипом, нашим ковром-самолетом, который много раз увозил нас к удивительным местам. Часть вырученных денег была потрачена на покупку старого пикапа марки «Chevrolet».

Когда книгу вернули в третий раз, спасая тонущий корабль, Луиза решилась на отчаянный шаг. Она поехала в Кин и тоже устроилась на работу. Официанткой. С пяти до двенадцати вечера, шесть дней в неделю. В месяц мы зарабатывали меньше, чем я получал в «Treasury Insurance» за неделю. Не совсем то, о чем мечтал, прощаясь с мистером Хедли в его библиотеке три года назад. Три года! Неужели прошло уже столько времени с того памятного дня, когда я самонадеянно заявил ему, что смогу справиться с безденежьем намного лучше многих?

Четвертое по счету издательство из списка вернуло нам рукопись в сентябре, также сопроводив ее официальным отказом. Отказ отказом, но никто из четырех редакторов не удосужился выслать нам критические замечания по книге. Поэтому, в надежде получить хоть какой-либо отзыв, я отправил печатную копию старому приятелю, Андриану Кроушоу, владельцу антикварной лавки на Бостонс Бикен-стрит, у которого приобрел все свои драгоценные первые издания. Сопроводительное письмо вышло кратким: в память о старой дружбе не мог бы он пожертвовать толикой своего времени и прочитать написанную мною книгу, а также высказать о ней свое мнение, не взирая, что называется, на лица. Ответ пришел быстро и был весьма конструктивным. По его мнению, рукопись заслуживает одобрения, легко читается и, без сомнения, является качественным продуктом, с трудом обнаруживаемым в последнее время среди развалов печатного мусора (его слова), претендующего на звание книг с практическими рекомендациями для оказания помощи самому себе. Также он дипломатично намекнул, что смог бы посоветовать щедрых покупателей на некоторые первые издания, приобретенные мной у него в прежние годы.

В начале января, когда возвышающиеся горы нестроганых пиломатериалов под завязку забили складской двор, лесопилка закрылась на неопределенный срок. Нам сообщили, что это затянется минимум на три месяца. С последней зарплатой в бумажнике и комком в горле по дороге домой я заехал заправиться на бензоколонку Мака. После продолжительного ожидания у насосов я вылез из пикапа и сам включил один из них. Как раз в этот момент и появился запыхавшийся Мак.

– Прошу простить, мистер Кристофер.

– Куда подевались ваши помощники?

– Вы шутите? Кто теперь хочет работать на заправочной станции?

– Предположим, я хочу.

Будь то гаечный ключ или отвертка, Мак обходился с ними как истинный волшебник. С учетом этого мы распределили обязанности. Он занимался ремонтом и регулировкой, а я обслуживал колонки, менял колеса и выполнял прочие дорожные работы, выпадавшие на нашу долю. Проработав в своем новом «амплуа» меньше недели, как-то рано утром я выбежал встречать зеленый кадиллак и тут же пожалел, что не могу провалиться сквозь землю. Боб Бойнтон, руководитель филиала «Treasury Insurance» в Кине, посоветовавший нам купить домовладение Кройдонов, восседал за рулем и глядел на меня разинув рот.

– Марк, ты ли это?

– Привет, Боб! Как дела?

– Что ты здесь делаешь? Как случилось, что ты не на своем холме и не за печатной машинкой?

Что мне было ответить? Помню, как я что-то пробормотал о законченной первой книге и об ожидании ответа от издательства.

– Прекрасно! А это что такое? – спросил он, кивнув на мою спецовку.

– Ах, это. Да так, помогаю приятелю. Маку не хватает рабочих рук…

– Слышал, ты работал на лесопилке, Марк.

Я кивнул. В сельских районах Нью-Гемпшира секретов ни для кого не существовало.

– Это до поры до времени, пока не продам книгу, Боб. Ты же знаешь, каковы детки. Они любят покушать, причем не реже трех раз в день.

Он натужно улыбнулся и кивнул.

– Нам тебя не хватает, Марк. Всем нам. В том числе мистеру Хедли.

– Как поживает старик?

– Превосходно. Шлет тебе наилучшие пожелания. На прошлой неделе в Бостоне была конференция по вопросам торговли. Все там были, кроме тебя.

Боб стал постукивать по рулю. Я приблизился и наклонился к нему.

– Брось, старина, мы ведь знаем друг друга не первый день, нечего в игры играть. Что у тебя на уме? Выкладывай.

– Ну… – Он заколебался. – Черт подери, Марк, Хедли прослышал, что дела у тебя идут неважно, и попросил меня передать: если сочтешь возможным, то позвони ему. У нас уже двое зазнаек зарылось, пытаясь совладать с регионом Новой Англии…

– Ты бы справился, Боб.

– Скажешь тоже. Я слишком стар, чтобы мотаться по шести штатам и нянчиться с семьюстами страховыми агентами. К тому же выглядел бы круглым дураком, пытаясь повторить твой успех. Нет уж, лучше останусь в Кине и без напряга буду получать свои пятьдесят штук. Совсем обленился. Мотивация отсутствует, Марк. Понимаешь, о чем я?

Я потрепал его по плечу, и он уехал. Даже не заправился.

Тем же вечером Луиза обнаружила меня на маяке, складывающим первые издания в несколько картонных коробок.

– Что ты задумал, Марк?

– Завтра собираюсь отвезти эти старые пылесборники в Бостон. Узнаю, может ли мистер Кроушоу обменять их на доллары.

– Дорогой, ты не можешь так поступить! Эти книги так много для тебя значат.

Я аккуратно уложил издание Элджера в коробку, затем поднялся и взял ее за руки.

– Разве выплата по кредиту снова не просрочена?

Она кивнула, вздохнув.

– Сегодня утром на заправку подъезжал Боб Бойнтон. Без сомнения, Хедли знает о нашем… затруднительном положении. Он хочет, чтобы я ему позвонил. Позвонить? Как считаешь, милая?

Блеснув карими глазами, она не промедлила с ответом.

– Продай книги, Марк! При желании всегда сможем их заменить. От нас не дождутся белого флага, не только сейчас, но и никогда! Уверена, справимся. Просто помни о «Чайке по имени Джонатан Ливингстон».

Мистер Кроушоу купил девять из моих первых изданий и выписал чек на тысячу семьсот долларов. Как бы мы отчаянно ни нуждались в деньгах, я был даже рад, что он не забрал их все. Предстояло долгое возвращение в Джеффри. Расставание с драгоценными книгами было сродни потере части семьи.

В марте мы сменили тактику. Поскольку нам так и не удалось получить вразумительного ответа от крупных издательств, Луиза предложила обратиться к тем, что мельче. Обвела три в «Писательском рынке». Одно привлекло мое внимание.

– Вот это я знаю: «Charles Bergen Publishers». Они издали пару первоклассных книг по психологии, торговле и успеху. Качественный материал и достойные авторы. Смотри-ка, этот Берген не только издатель, но, как отмечено в указателе, и редактор в одном лице. Возможно, еле сводит концы с концами, но у меня такое чувство, что именно он нам и нужен.

Итак, вскоре «Ключ к лучшей жизни» был отправлен в «Charles Bergen Publishers» вместе с обычным кратким сопроводительным письмом, представленным выжимкой из моей карьеры и резюме в одном абзаце.

Судьба приготовилась совершить крутой вираж. К счастью, об этом нам пока ничего не было известно.

 

VII

ТЕПЛЫМ МАЙСКИМ ВЕЧЕРОМ Я ВОЗИЛСЯ с древним культиватором в саду, подготавливая неподатливую влажную почву к весенней посевной. Внезапно крик Луизы прорвался сквозь шум и завораживающее тарахтение небольшого двигателя мощностью в три лошадиные силы. Она неистово махала руками, стоя на заднем крыльце, и вообще вела себя необычным образом. Я бросился к дому, не выключив культиватор.

– Телефон, – только и произнесла она, сияя, словно сорвала джекпот в нью-гемпширской лотерее.

Я стремглав кинулся в дом, но, распахнув дверь, был схвачен за рукав. Повернулся, и тут она меня поцеловала.

– Это Чарльз Берген, Марк!

Голос по телефону звучал хрипло, по-стариковски. Я сразу представил сидящего за старомодным бюро пожилого джентльмена с зеленым козырьком для защиты глаз от яркого солнца и в забавных подвязках, поддерживающих рукава рубашки.

– Мистер Кристофер, вы написали чудесную книгу. Буду чрезвычайно рад, если решите ее опубликовать.

– Сэр, это замечательная новость! Согласись вы стать ее издателем, возражать не стану!

– Насколько я понял из письма, долгое время вы были одним из руководителей страховой компании. Скажите, по многу ли вам доводилось писать, занимая столь значительный пост?

– Не сказал бы. Частенько выступал перед моими агентами, например, с мотивационными речами, поэтому к каждому выступлению тщательно готовил кое-какие наброски. Вот, пожалуй, и все, что можно отнести к работе над текстами.

– Поразительно. У вас удивительный дар. Вы выражаете свои мысли четко и красноречиво. Пишете столь одухотворенно, где-то даже поэтично, – сразу вспомнил о Маркусе Бахе и Лорене Айзли.

– Я хорошо знаком с творчеством обоих, мистер Берген, лучшего комплимента не придумать.

– Мистер Кристофер, у нас небольшое издательство, но мы очень гордимся прекрасными книгами и их авторами, публиковавшимися в прежние годы. Кстати, один из талантливейших писателей, сотрудничавший с нами, жил неподалеку от вас. Возможно, вы даже были с ним знакомы.

– С кем, сэр?

– С Джошуа Кройдоном, натуралистом.

– Мистер Берген, я проживаю в доме и работаю в студии, ранее принадлежавших ему, но, к сожалению, никогда не имел чести познакомиться с ним лично. Он умер три года назад, и вы, вероятно, об этом знаете. Мы купили домовладение у его вдовы.

– Да, припоминаю, еще мой отец рассказывал об уникальном, расположенном вдали от моря маяке мистера Кройдона, который тот приспособил под студию. Однажды он побывал у Кройдонов, в кабинете до сих пор висит фотография, где они запечатлены вместе на фоне маяка. Мой отец основал наш издательский дом более сорока лет назад и руководил им до самой смерти в 1975 году. Его, как, впрочем, и меня, звали Чарльз, поэтому не пришлось менять название: «Charles Bergen Publishers».

– Понятно.

– Мистер Кристофер, мы готовы выплатить вам в качестве предоплаты три тысячи долларов. Если ваша книга будет хорошо раскупаться, в чем не сомневаюсь, ибо у нее большой потенциал, позднее станете получать щедрые авторские гонорары дважды в год. Я вышлю вам две копии нашего стандартного договора. Пусть ваш поверенный их посмотрит, и если условия вас устроят, безотлагательно возьмемся за дело. Несмотря на то что уже май, думаю, если приналечь, сможем включить вашу книгу в планы издательства на осень, и она появится в магазинах аккурат к праздничным распродажам.

Следовало задать еще с добрый десяток вопросов, но все происходило настолько стремительно, что, даже помня об этом, я не мог думать ни о чем другом, кроме главного – наконец-то моя книга пристроена.

– Звучит прекрасно, – ответил я ему.

– Заверяю вас, мистер Кристофер, мы сделаем все от нас зависящее, чтобы донести вашу замечательную книгу до широкого круга читателей. Им нужна эта книга. Очень нужна. За последние десять или пятнадцать лет хорошие издания с практическими советами для тех, кто хочет самостоятельно определиться, стали большой редкостью. Отец всегда задавался вопросом: где же новые Наполеоны Хиллы и Дейлы Карнеги? Он был бы в восторге от вашей рукописи. Она написана в прежнем классическом стиле, свойственном лучшим книгам об успехе. В ней много полезной практической информации, и если кто-то надумал изменить жизнь к лучшему, ему достаточно воспользоваться ею. Да, вот еще что, пожалуй, самое важное – она легко читается. Я действительно верю, мистер Кристофер, что ваша книга станет бестселлером.

– Господин Берген, надеюсь, вы правы. Я усердно над ней трудился.

Последовала долгая пауза.

– В настоящий момент вы не работаете?

– Лишь частично. На заправочной станции. Уволился из страховой компании почти четыре года назад и переехал сюда с женой и детьми из Массачусетса ради написания книги.

Послышался сдавленный смешок.

– Вы следуете собственным советам, мистер Кристофер, похвально.

– Разве?

– В одной из глав вы пишете о пользе, а для некоторых случаев даже необходимости, сжечь за собой мосты. Если память не изменяет, далее поясняете: когда пути отступления отрезаны, остается одно – стремиться вперед. И прежде чем прервем разговор, мистер Кристофер, хотелось бы узнать, сколько издательств отказалось от книги, прежде чем вы отправили ее мне?

Я заколебался. Стоит ли открывать ему, что четыре крупнейших издательства завернули мою рукопись обратно? Как он на это отреагирует?

– Четыре, – решился я ответить и перечислил.

Опять смешок.

– Что ж, – обнадежил Берген, – я точно не играю в их лиге. А почему выбор пал на меня?

– Жена сузила список поиска до трех небольших издательств. Название вашего было мне знакомо, так же как и репутация издателя качественной литературы. Вот и все.

– Потрясающе. Подумать только, вы написали эту чудесную книгу в старой студии Джошуа Кройдона. Кажется, Шекспир некогда написал: «Нам не подняться к вечным письменам, открыто лишь сегодняшнее нам». Обещаю, мы приложим максимум усилий, чтобы как можно больше людей поднялось к вечным письменам. Всего наилучшего, сэр.

Благодаря бесценной помощи Луизы к концу июля мы закончили с правкой по внесенной издательством корректуре. В основном это были пунктуационные ошибки и мелкие опечатки. Мы располагались на кухне, завалив листами всю столешницу, пока не добрались до последней страницы. Луиза отложила красный фломастер и вздохнула.

– Марк, а ты заметил, насколько убедительнее выглядят слова, когда отпечатаны в типографии? Конечно же, они твои, но благодаря авторитетному изданию стали как бы весомее. Я только сейчас поняла, какое огромное влияние могут оказать книги, неся добро или зло. Умозрительно кажется, будто все описанное в литературе реальность. Так по крайней мере случалось со мной, особенно при чтении фантастики. Чем не повод для испуга, не правда ли? Ну все. Наконец-то закончили. Дальше-то что?

– Запакуем и вернем Бергену. И с нетерпением будем ждать громкого дебюта в мире книгопечатания, который, по словам Чарльза, намечен на седьмое октября.

Пару недель спустя позвонил Чарльз Берген.

– Мистер Кристофер, в спешке мы позабыли уточнить один вопрос. Это традиция, ставшая уже бородатой, но большинство авторов стараются ее придерживаться. Может, найдется тот, кому вы желали бы посвятить свою книгу? Страница с посвящением располагается сразу после титульного листа. Если кто-то есть на примете, сможете ли сейчас продиктовать текст по телефону?

– Перезвоню вам минут через двадцать, мистер Берген. Не возражаете?

– Отлично.

Я перезвонил менее чем через десять минут и продиктовал слова, которые только что набросал на обороте конверта…

«Рыжеволосой красавице, о которой грущу многие-многие годы, – моей матушке Маргарет».

 

VIII

ОСЕНЬЮ В ОГРОМНОМ МИРЕ, ГДЕ СВЫШЕ двадцати тысяч новинок претендуют на внимание, октябрьский дебют «Ключа к лучшей жизни» прошел незамеченным как одинокий бейсбольный болельщик, протискивающийся сквозь переполненные трибуны стадиона «Янки» в воскресный матч.

Совсем неприметно. Пресс-служба, на которую подписался Чарльз Берген, не смогла откопать ни единого отзыва, положительного или отрицательного, ни в одной из газет, вышедших в первые недели после издания книги. И это при том, что он лично проследил за рассылкой четырехсот экземпляров книжным обозревателям.

Теперь я в полной мере прочувствовал гнетущее состояние беспомощности, о котором не единожды приходилось слышать от выступающих на ток-шоу авторов. Новая книга сродни младенцу. Рано или поздно ему предстоит отправиться в большой мир, чтобы познать радость победы или горечь поражения, вне зависимости от пожеланий одного или двух любящих людей, беспокоящихся и переживающих за его судьбу, задающих себе сакраментальный вопрос: все ли возможное сделано для подготовки дитя к жестокой реальности?

Впервые с восторгом взял в руки экземпляр своей книги в прекрасно оформленной алой обложке с заголовком, выполненным золотым тиснением. Мы испытали несравненную радость, обнаружив ее в витрине книжного магазина «The Apple Tree» в Конкорде по соседству с последними новинками от Тома Вулфа, Генри Киссинджера и Эдмунда Морриса. Приходилось буквально сдерживать Луизу, едва не прикрывая ей рот, распираемую желанием поведать всем продавцам и покупателям магазина, что вот эту самую книгу в чудной алой обложке с золотыми буквами написал ее спутник и муж. И хотя дома лежало порядка двадцати пяти экземпляров, присланных Чарльзом, Луиза настояла на покупке еще одного – «на удачу».

И все таки гнетущее чувство страха из-за того, что книгу не приняли, не покидало меня, несмотря на выработанное умение справляться с подобными страшилками. Что если книга действительно дрянная? Как обстоят дела с доставкой? Выставлена ли она на продажу в магазинах по всей стране? Имеются ли у Бергена свои торговые представители, как это принято у ведущих издательств? Это такие сотрудники, которые периодически обзванивают магазины или сети магазинов, торгующих книгами, «проталкивая» товар. Я был в курсе, что с пятью мелкими издателями он пользуется услугами команды независимых комиссионеров. Какую работу они уже проделали, способствуя распространению книги? Насколько они весомее для магазинов или наоборот в сравнении с представителями из «Doubleday» или «Harper & Row»?

Потом случилось чудо. Когда до Дня благодарения оставалась всего парочка дней, позвонил Чарльз Берген. Заговорил обычным голосом, был сдержан и безмятежен.

– Мистер Кристофер, у меня для вас новость, от которой ваша праздничная индейка покажется раза в два аппетитнее.

– Не отказался бы отведать, сэр.

– Если стоите, советую присесть.

Я сел.

– Мистер Кристофер, первый тираж вашей книги, как я уже говорил, составил десять тысяч экземпляров. У нас правило: издавая книгу неизвестного автора, печатать не более пяти тысяч. Однако в этот раз, уверенный в успехе, я удвоил тираж. И вот, дорогой мой, он полностью распродан, собираемся доиздать еще двадцать тысяч экземпляров! Ведущие сети книжных магазинов «Dalton» и «Waldenbooks» только что прислали заказы на три тысячи экземпляров каждый! Эти два заказа самые большие за всю историю нашего существования. Сотни их магазинов объединены в единую информационную сеть, и, полагаю, выяснилось, что нигде не осталось ни единого экземпляра вашей книги. Похоже, мы стоим на пороге чего-то воистину грандиозного.

– Ух ты! Чем это вызвано с вашей точки зрения? Ведь реклама не задалась: ни единого упоминания в прессе, ни одной рецензии. Что же тогда стало толчком для такой невиданной распродажи, мистер Берген?

– У меня нет логического объяснения происходящему, Марк. О, позволительно ли мне, наконец-то, обращаться к вам просто Марк? И прошу, зовите меня Чарльз… но только не Чарли. Полагаю, мы стали свидетелями загадочного явления, непостижимого для рекламщиков. Название ему «сарафанное радио» – приснопамятное и вездесущее. Временами без всякой рекламной шумихи и гвалта появляются книга, фильм или песня, притягивающие к себе людское внимание и всеобъемлющую любовь. В издательском деле такое наблюдается с периодичностью в пять или десять лет. И когда это случается, разум просто отказывается верить в происходящее. В прошлый раз подобную волну подняли «Игры, в которые играют люди» Берна. Если тенденция продолжится, деньги потекут рекой.

– А какие конкретно регионы страны просят повторить заказы или вы…

– Все! – перебил он меня. – Многие магазины даже не пытаются связаться с нашими представителями, звонят сразу мне! Такого прежде никогда не было! Сегодня утром по телефону согласовал продажу почти двух тысяч экземпляров. Магазины в Такоме, Бьютте, в обоих Канзасах, Мемфисе. Еще до звонка вам «Ward’s Corner Book Shop» в Норфолке, штат Вирджиния, заказали пять сотен книг. Невероятно! Не наблюдал ничего подобного прежде, как, впрочем, и мой отец. Если заказы будут поступать и дальше, мне, скорее всего, придется запустить в печать третий тираж. Уже нанял дополнительно двух человек в отдел отгрузки товара, хотим заранее комплектовать заказы.

Через две недели он позвонил вновь, на сей раз не столь сдержанный и спокойный как обычно.

– Марк, мы приступили к выпуску очередного тиража. На сорок тысяч, почти восемнадцать тысяч из них пойдет на покрытие текущих заказов! Из магазинов звонят ежедневно, наш бизнес прямо-таки расцветает, не то что прежде. Пришлось нанять еще троих, чтобы не было задержки с выпиской чеков и погрузкой. Просто не верится! Не верится!

– Чарльз, а какими-либо данными о продажах вы располагаете? Кто они, покупатели книги? Мы затронули за живое какую-то определенную категорию людей, или пока об этом еще рано говорить?

– Я уже дал подобное поручение нашим торговым представителям. По отчетам книжных магазинов книгу покупают абсолютно все, – люди из всех слоев общества. В подарок. Подарки – великая вещь. Многие, купив книгу для себя, после прочтения возвращаются еще за тремя. Для детей. Начальника. Для тех, кого любят. Заведующие отделами продаж скупают их десятками в подарок своим торговым агентам. И еще женщины. Согласно представленной статистике, более половины покупателей именно женщины. Вы всех задели за живое, Марк! Чудо… истинное чудо!

Через три недели он позвонил и сообщил, что четвертый тираж отпечатан в сто тысяч экземпляров. Потрясающе! Без сомнения, потрясающе, ведь девяносто пять процентов всех изданных книг по продажам никогда не переваливают за десятитысячную планку. Спустя еще десять дней Чарльз повторил тираж, и теперь суммарное количество достигло невероятных двухсот семидесяти тысяч! По моим скромным подсчетам, если предположить, что все книги будут распроданы, мы заработаем более трехсот тысяч долларов. Неплохая прибавка к зарплате официантки и работника бензоколонки.

Наконец в «Newsweek» напечатали рецензию на мою книгу, назвав ее столпом литературы по самопомощи, сродни «Думай и богатей», «Как завоевать друзей и оказывать влияние на людей» и «Сила позитивного мышления». К концу мая в продажу поступил миллионный экземпляр «Ключа к лучшей жизни». Книга возглавила все общенациональные списки бестселлеров, а я сам оказался в полушаге от того, чтобы заделаться миллионером. Чудеса, да и только!

Телефонные звонки Чарльза вскоре стали своего рода ежедневным ритуалом. Каждое утро, приблизительно в десять, он был на связи, подобно самодовольному, хотя и ограниченному по результативности брокеру, сообщавшему клиенту всегда одно и то же: акции только что выросли еще на десять пунктов. Кроме всего прочего, мне поведали, что типография в Джерси-Сити, выполняя заказ по печати книги, была переведена на работу в две смены. И еще: у них проблемы с бумагой для таких огромных тиражей.

Однажды утром Чарльз позвонил, чрезвычайно обеспокоенный по двум серьезнейшим причинам.

– Марк, вы больше не имеете права скрываться ото всех в своем маяке. Журналисты просто сводят меня с ума. С утреннего телешоу трезвонят каждый день на протяжении недели; только что разговаривал с ассистентом режиссера программы «Доброе утро, Америка», и потом, до меня добрались представители Джонни Карсона, хотя бегать за кем-то не про них. Им это ни к чему.

– А что вы обычно отвечаете?

– То, о чем вы меня просили. Не даете, мол, интервью. За вас говорит ваша книга, и этого вполне достаточно. Уверены, что не передумаете? Они обеспечат такую всеохватывающую популярность, которую ни за какие деньги не купишь.

– Господи, Чарльз, вы не успокоитесь, пока не заставите типографию работать круглосуточно.

– А почему бы и нет? Такое выпадает раз в жизни.

– Никаких интервью, Чарльз. Уже повидал кучу авторов, выглядевших на ток-шоу полными идиотами. Загоните меня на одно из этих больших телешоу, где, вероятнее всего, я сяду в лужу, отчего продажи нашей книги резко упадут. И потом, не желаю снова и снова отвечать на одни и те же дурацкие вопросы: что едите на завтрак или какие у вас хобби? Спите голышом или в пижаме? Возможно, подобное льстит самолюбию большинства авторов и многие, вообразив себя важными персонами, слишком задирают нос, не замечая, как глупо выглядят со стороны.

– Вы действительно так считаете, Марк? Ладно, тогда как насчет журналистов? Послушайте, у меня есть список заявок на интервью, вы просто не поверите. Любой другой автор убил бы за возможность покрасоваться в такой компании… «The Wall Street Journal», «The New York Times», «Psychology Today», «The Washington Post», «The San Francisco Chronicle» и даже «The National Enguirer».

– А журнал «People»?

– Вы желаете «People», будет вам «People»! Дайте мне тридцать минут…

– Чарльз, я пошутил. Никто не нужен. Я слишком занят посевной, кроме того, помогаю тренеру бейсбольной команды младшего сына. И потом, мы еще не все достопримечательности посмотрели в этой части Америки.

– А как насчет вашей почты?

– Какой еще почты?

– Письма от поклонников, Марк, куча писем от ваших поклонников! Они потоком стекаются изо всех уголков страны, а также из Канады. Что с ними-то делать?

– Пересылайте мне, отвечу. Согласны?

– На все?

– Естественно.

– Значит, это вы будете делать, а давать интервью отказываетесь?

– Это большая разница, Чарльз. Если человек настолько впечатлен книгой, что решился написать письмо, он заслуживает ответа.

– Но, отвечая на корреспонденцию, разве вы не сделаете общедоступным свой домашний адрес?

– Необязательно. Буду писать на обычной бумаге и отправлять письма из Конкорда. Без указания обратного адреса.

Чарльз повесил трубку, крайне разочарованный.

На следующее утро я отправился за покупками, поэтому пропустил его звонок. Когда вернулся, Луиза сидела за кухонным столом. Стоило мне ее увидеть, как сразу понял: собирается серьезно меня озадачить. Поставив оба пакета с покупками на разделочный стол, я придвинул стул и уселся рядом.

– Выкладывай, не тяни резину.

– «Time» хочет опубликовать огромную статью о тебе с портретом на обложке!

Я, было, начал подниматься, но она опередила и мягко подтолкнула обратно.

– Погоди, Марк. Это предложение стоит хорошенько обдумать. Бедняга Чарльз разве что не плакал. Умолял постараться уговорить тебя. Они хотят прислать двух журналистов и фотографа, причем срочно. Редко кого из писателей приглашают сфотографироваться для обложки «Time». Почему бы тебе не согласиться?

Прежде чем ответить, я налил себе чашку кофе.

– Ты ведь знаешь, почему я не соглашаюсь. Пару недель назад мы это уже обсуждали. Ничего не изменилось. Как только станем заигрывать со средствами массовой информации, жизнь превратится в цирк, а это место – в зоопарк.

Она подалась вперед и погладила тыльную сторону моей руки.

– Лучше успокойся и послушай. Вспомни весь тот кошмар, пережитый за прошлый год и позапрошлый. Ни ты, ни я даже в самых смелых мечтах не могли себе и близко представить, что ждет нас в будущем. Предвидь ты нечто подобное, ручаюсь, не закончил бы книгу. Но это произошло, хотя я не уверена, до конца ли осознаешь происходящее. Чарльз говорит, если продажи останутся на прежнем уровне, ты наверняка станешь самым успешным автором когда-либо написанной книги о самопомощи, превзойдешь Пила с Карнеги и всех прочих писателей в этой области. Те, кто так много почерпнул из твоей книги, все эти милые люди заслуживают знакомства с автором. Забудь о деньгах, славе и других преференциях, последующих после твоего появления на телевидении и в прессе. Лучше подумай о тысячах людей, стремящихся узнать тебя. Ты не можешь отвернуться от них, потому что это противоречит твоим взглядам. Просто не можешь! Если действительно веришь в свою книгу, а мне известно, что так оно и есть, выйди из башни и позволь миру поприветствовать тебя, познакомиться с тобой… и полюбить. Ты должен…

Звонок в дверь спас меня или, вернее, мне так показалось. Мистер Слэттери, наш почтальон, стоял на крыльце со шляпой в руках, потирая лысину и ухмыляясь. На дорожке перед домом вместо привычного джипа был припаркован большой почтовый грузовик.

– Мистер Кристофер, у меня для вас кое-какая корреспонденция. Она, знаете ли, не желает влезать в почтовый ящик.

– Хорошо, заберу сам, Том.

– Где вы хотите ее разместить? В грузовике восемнадцать мешков. Мы подсчитали, это по меньшей мере шесть тысяч писем. Никогда не видел ничего подобного. Придется вам попыхтеть. – Он расхохотался.

После того как мистер Слэттери помог затащить мешки с письмами в маяк, мы с Луизой, все еще пребывая в шоке, стояли, молча уставившись на огромную кучу холщовых мешков. Наконец она нагнулась, развязала узел одного из них, просунула руку и вытащила розовый конверт. Осторожно вскрыв его, моя жена извлекла листок бумаги в линейку, раскрыла и пробежала глазами.

Затем, взглянув на меня и убедившись, что я весь во внимании, прочистила горло и прочитала: «Уважаемый мистер Кристофер… Вы спасли мне жизнь. Недавно я пережила ужасный развод и лишилась опеки над двумя своими детьми, которых забрал муж. Я была уверена, у меня не осталось ничего, ради чего стоило бы жить. Из-за собственной глупости я потеряла всех, кто был мне дорог и любил меня. Я собиралась покончить с жизнью, когда сестра Анна, которая всегда обо мне заботилась, подарила вашу книгу. Целую неделю она пролежала на прикроватной тумбочке, непрочитанная, потому что по ночам я рыдала, пока меня не одолевал сон. А затем, приблизительно месяц спустя, когда я была уже в постели, что-то подтолкнуло взять вашу книгу. Я читала всю ночь напролет. Она очень глубоко тронула меня. Благодаря вам я поняла, как много могу предложить миру, что со всеми своими слабостями я – творенье Божье, что у меня есть шанс начать лучшую жизнь, стоит мне только захотеть. Вы вселили в меня уверенность, мистер Кристофер, и я благодарю вас от всего сердца. Да благословит вас Господь за то, что зажгли свечу в непроглядной тьме моей несчастной души».

Луиза наблюдала за моими метаниями из угла в угол. Лишь изредка тишину маяка нарушало поскрипывание винтовой лестницы.

– Ладно, – наконец пробормотал я, – перезвони Чарльзу. Скажи, что встречусь с парнями из «Time».

 

IX

МЕНЕЕ ЧЕМ ЧЕРЕЗ ЧАС ПОСЛЕ ЗВОНКА ЛУИЗЫ, сообщившей ликующему Чарльзу о моем решении, он снова был на связи. Жена подняла трубку, выслушала, сказала: «Хорошо» и прервала разговор.

– Парни из «Time» будут здесь в пятницу утром, Марк. Приедут из Бостона. Таким образом, на подготовку у нас менее четырех дней.

– А почта?

Она кивнула.

– Если мы не возьмем все под контроль, через месяц утонем в море писем.

Мы ненадолго забежали в банк, чтобы перевести часть только что полученного гонорара со сберегательного на текущий счет, затем наведались в свой любимый магазин канцелярских товаров в Питерборо. Охваченные потребительской лихорадкой, продолжавшейся более трех часов, истратили почти четыре тысячи долларов! Владельцы магазина впали в такой восторг, что загрузили все покупки в собственный грузовик, следовавший за нами до самого дома, и под чутким руководством Луизы помогли разместить купленное в маяке.

– Итак, сэр, – торжественно провозгласила Луиза, когда помощники удалились, – теперь мы в деле!

– Но я до сих пор пребываю в некотором замешательстве, миледи. Может, наконец, объяснишь, зачем нам еще два письменных стола и две печатные машинки?

– Только так мы сможем разобраться с твоей корреспонденцией. За одним столом буду работать я, за другим – Мэри Меллон. Вместе мы сможем…

– Постой… Погоди! Кто такая Мэри Меллон?

– Марк, ты совсем не запоминаешь имена. Ты знаком с Мэри. Она живет с хромым отцом в городе, напротив пожарной станции. Работала школьной учительницей в Риндже. Печатать умеет. К тому же ей нужны деньги.

– Не понял. Всегда думал, что женился на девушке с высокими моральными принципами. Ни ты, ни Мэри не можете отвечать на мои письма. Это неэтично.

Она бросила на меня свой коронный, полный гнева взгляд и умчалась в дальний угол маяка, затем вернулась с четырьмя большими коричневыми конвертами.

– Марк, в нашей помощи нет ничего неэтичного. Неужели ты думаешь, что Миченер и Хэрриот лично отвечали на все полученные ими письма? Вчера утром, пока вы с Тоддом играли в бейсбол, я наугад выбрала сто писем из мешков с корреспонденцией и с помощью этой выборки выяснила, с чем столкнемся в остальных.

– И что же вы выяснили, миссис Гэллап?

– Похоже, твою корреспонденцию можно разбить на четыре категории. Больше половины, пятьдесят пять из ста писем, от людей, желающих поблагодарить за «Ключ к лучшей жизни». Всем им ты наверняка ответил бы одной или двумя строчками, выразив признательность. Так?

– Допустим.

– Ответив на любое письмо из этой категории, передашь нам с Мэри его копию, а уж мы растиражируем твой ответ на все остальные подобные письма. Тебе останется только поставить свою подпись. Договорились?

Я не смог сдержать улыбку – вот так напор.

– Договорились.

– В следующих тридцати четырех письмах из ста просили прислать фотографию с автографом.

– Теперь понимаю, почему ты купила две тысячи специальных конвертов для фотографий. Но у меня нет ни одной подходящей для рассылки.

– Не проблема. Когда приедет фотограф из «Time», мы попросим его сделать необходимые портретные фотоснимки и выкупим. С лучшего сделаем кучу копий. В Конкорде я откопала компанию, которая наштампует любое количество глянцевых снимков, только закажи. Более того, чем больше заказываешь, тем ниже оплата. Выйдет не так уж и дорого. Ты ставишь автограф на каждой фотографии, а мы с Мэри отсылаем.

– Хорошо. Итак, вы берете на себя пятьдесят пять процентов моей корреспонденции, попадающей в первую категорию, и тридцать четыре процента из второй с просьбами о фотографии. В совокупности это составит восемьдесят девять процентов. А что…

Она всплеснула руками.

– Терпение. Не беги впереди паровоза. Третью категорию, всего восемь из ста, составляют письма людей, искренне верящих: только твой совет способен им помочь. Без сомнения, на эти письма ты, Марк, пожелаешь ответить сам. Правда, некоторые рвут сердце на части. Не думала, что стольким людям нужна помощь.

– Это люди с огромным потенциалом, Луиза. Но жизнь так часто сбивала их с ног, что они утратили веру в себя и остальных. Выходит, согласно твоей выборке, я буду отвечать где-то на восемь писем из ста, попадающих в третью категорию. А что в четвертом конверте?

– Необычная корреспонденция, или письма от тех, кто «с приветом». Всего три из ста. Один просит денег, причем много денег, считая тебя богачом. Какая-то женщина вообразила тебя воплощением Христа, поскольку никто другой не пишет столь прекрасно и мудро. С твоей помощью она надеется организовать новую церковь. В третьем письме сплошные непристойности.

– И ни одного предложения о браке? Думал, знаменитости получают их тоннами.

– Ну, из первой выборки ни одного подобного не нашлось. Могу поспорить за ними не заржавеет. Стоит только некоторым рассмотреть, как ты выглядишь. Не сомневаюсь, тебя ждет множество и других соблазнительных предложений.

– И ты, естественно, будешь их просматривать.

– Мэри тоже. Милой старой деве не повредит немного пощекотать нервы. А если серьезно, Марк, думаю, будем складывать странные письма с теми, на которые тебе нужно отвечать лично. Тогда сам сможешь их просмотреть и решишь, что с ними делать дальше. Возможно, самым мудрым решением было бы игнорировать письмена, входящие в четвертую категорию.

Я поцеловал ее.

– Благодарю. Отличный план. Все подходит, кроме одного. Как, усевшись за стол, я возьмусь за работу над второй книгой, если вы целый день будете стучать клавишами печатных машинок у меня под ухом?

– Об этом я тоже подумала. Соседство будет временным. Как только вывезем хлам из гостиной, сразу перебазируемся в дом. Мы с Мэри станем работать там. Ежедневно после сортировки писем будем приносить тебе небольшую стопочку, и когда отыщется свободное время, займешься ими. По вечерам станешь заглядывать к нам, чтобы подписать подготовленные письма. Твое убежище освободится примерно через месяц.

Мэри Меллон приступила к работе на следующее утро. Несмотря на то что в наши планы не входило мое участие на исходном этапе, первые пару дней пришлось провести вместе за сортировкой корреспонденции. Душераздирающее занятие. Письма от руководителей, продавцов, учителей, заключенных, домохозяек, больных раком, тренеров по атлетике, студентов и многих других людей разных профессий. Когда читал письма, убедился: Чарльз Берген был совершенно прав. Книга имела успех среди всех слоев общества и разожгла пламень надежды почти в каждом читателе. В первый день мы втроем с завидным постоянством нарушали молчаливое чтение друг друга возгласами вроде: «Послушайте-ка вот это!», «Вы просто не поверите!» и «Это лучшее из всего, что было!» Много раз я замечал, как то у Луизы, то у Мэри наворачивались на глазах слезы.

Ближе к вечеру Луиза, сидящая за своим столом, окликнула меня.

– Марк?

– Что?

– Тебе знакома фамилия Салом?

– Нет. Не думаю.

Она поднялась, принесла письмо и швырнула поверх того, которое я читал. Лицевой стороной конверта вниз.

– На-ка, полюбуйся.

Мы женаты приличное число лет. Несвойственные, странные нотки в ее голосе заставили меня мгновенно оторваться от листка и взглянуть на жену.

– Луиза, с тобой все в порядке?

– Прочти.

Из конверта коричнево-желтого цвета я достал открытку, шириной приблизительно четыре на четыре дюйма. По ее краю шла золотая кайма, слова были выведены самым изысканным каллиграфическим почерком, который я когда-либо видел.

В своей превосходной книге ты напомнил миру, что один из величайших даров Господа человеку – право выбора.

Открытка была подписана: «А. В. Салом».

В предыдущие годы твой собственный выбор потребовал мужества и веры. Рано или поздно придется вновь воспользоваться этим великим даром. И предстоящий выбор окажется самым тяжким в твоей жизни.

Я натянуто улыбнулся.

– Очередное письмо «с приветом», не так ли?

– Марк, я сама достала его из почтового мешка. Переверни конверт и взгляни на адрес.

Я схватил конверт и увидел имя адресата, выведенное синими чернилами тем же каллиграфическим почерком: «Марку Кристоферу».

– Но ведь здесь нет адреса, Луиза! Все остальные письма адресованы мне на «Charles Bergen Publishing». А тут ничего, только имя и фамилия. Как оно вообще сюда попало?

– И это все, что ты заметил, Марк? – взвилась она как-то по-детски задиристо.

Я снова уставился на конверт.

– Боже праведный, да здесь нет марки! И почтового штемпеля!

 

X

СПУСТЯ ТРИ НЕДЕЛИ ЛУИЗА, ВЕРНАЯ своему слову, при содействии двух старшеклассников перебазировала наш «почтовый отдел» из маяка в просторную гостиную дома. На память о своем недолгом пребывании в моем убежище рядом со столом на стену она водрузила небольшую доску объявлений в сосновой рамке, заявив, что собирается частенько ею пользоваться для напоминания о важных событиях грядущего, как то: отвезти мальчиков в парикмахерскую или иных возложенных на меня миссиях, о которых я периодически забывал, увлеченный работой над книгой.

Несмотря на то что данная тема была для нас своеобразным табу, еще одним напоминанием служило приколотое в углу доски письмо – таинственное послание мистера Салома, написанное синими чернилами и каллиграфическим почерком.

Интервью для журнала «Time», которого я так опасался, оказалось весьма увлекательным времяпрепровождением. Джон Кристи и Донна Темплтон, судя по продуманным вопросам, не просто внимательно прочли мою книгу, но и создали добродушную и беззаботную атмосферу, благодаря которой я полностью расслабился. Наша беседа вышла далеко за рамки моего прошлого и принципов успеха, описанных в «Ключе к лучшей жизни». «Time» охарактеризовал их как трудолюбивых журналистов, что полностью соответствовало действительности. Несмотря на два включенных диктофона, оба корреспондента безостановочно строчили в блокнотах, когда мы углубились в обсуждение развития литературы по самопомощи в Соединенных Штатах.

Прежде всего Джон извинился за отсутствие фотографа. Роджер Мейер задержался в Бостоне на других сьемках, однако завтра утром он непременно объявится. Джон еще раз принес извинения за неудобства и предупредил о возможном пребывании Роджера у нас в течение двух или трех дней с целью выведать обо мне решительно все. Он не уедет, пока не запечатлеет на пленке настоящего Марка Кристофера.

В конце дня, сидя за чашечкой кофе, Донна Темплтон вытянула длинные ноги в синих джинсах, посмотрела на тлеющие в камине угольки и вздохнула:

– Не хочется, чтобы день заканчивался. Здесь так тихо и умиротворенно. Сегодня столько всего узнала. Мистер Кристофер, вы открыли мне совершенно новые принципы истинного успеха. Теперь я точно знаю, что буду работать еще лучше просто оттого, что побывала здесь и пообщалась с вами.

Джон Кристи, погладив аккуратно подстриженную седую бороду, кивнул.

– Вы – счастливчик, Марк. Мало найдется тех, кто не позавидует вам. У вас была мечта и вы воплотили ее в реальность.

Я подошел к окну и подозвал Джона.

– Видите вон тот старый добитый пикап? Больше года он был нашим единственным средством передвижения.

Он усмехнулся.

– Зато теперь вы с Луизой можете позволить себе два мерседеса. По одному на каждого.

– Дело не в этом. Старый доходяга останется с нами, даже если придется упрятать его в сарай. Он всегда будет поблизости как напоминание о трудных временах. Замечательно, когда у тебя имеются мечты и цели. Однако если они действительно чего-то стоят, то и ценник на них будет висеть немалый. На этом я акцентировал внимание в своей книге. Великое изречение Черчилля: «Мне нечего вам предложить, кроме крови, пота и слез» также является отличной формулой достижения успеха, но в наши дни мало кто захочет ею воспользоваться.

Донна многозначительно глянула на часы, затем на Джона. Тот кивнул.

– Думаю, оно того стоит, Марк, но прежде, чем мы уедем, хотел бы задать еще один вопрос. Теперь, когда вы написали эту великолепную книгу, получили столько денег и уверенность в будущем, какова ваша цель в жизни?

Вполне невинный и логичный вопрос, однако впервые за день я колебался с ответом. Они, без сомнения, в ожидании наблюдали за мной, за тем, как я нервно теребил ремешок наручных часов. Наконец я решился.

– Хотел бы прожить достаточно долго, чтобы увидеть, как оба моих мальчика становятся мужчинами.

Садясь в арендованный «Олдсмобиль», Донна чмокнула меня в щеку. Стало жаль, что они уезжают.

Следующим утром, когда я подстригал лужайку, на сверкающем спортивном автомобиле подрулил наш фотограф. В качестве почетного гостя Роджер Мейер провел с нами выходные. Мы разместили его в комнате Гленна, а мальчиков расположили у Тодда. Он покорил обоих: весь вечер рассказывал о приключениях с фотоаппаратом. Научил их устанавливать выдержку, наводить резкость, выбирать объект и снимать его фотокамерой «Nikon», а еще, словно на Гран-при, промчал по окрестностям Джеффри, причем Тодд, не сводя глаз со спидометра, визжал от восторга.

Роджер в перерывах между играми с моими сыновьями не упускал случая щелкнуть меня в самых разнообразных позах. В саду с культиватором. Во время тренировки игроков Малой бейсбольной лиги на третьей базе. За печатной машинкой. На вершине маяка, когда я любовался открывающимися видами. За чтением писем. Рядом с пикапом. За колкой дров. Но чаще всего на фоне маяка: руки в боки, улыбающимся, хмурящимся, гримасничающим, указующим пальцем. Не отрываясь от широкоугольного объектива, он гонял меня взад и вперед так, чтобы маяк всегда оставался позади и попадал в кадр целиком. На все про все у него ушло двадцать три пленки по тридцать шесть кадров. Некоторые фотографии были цветными, однако большинство черно-белыми, включая две пленки с портретами, которые он презентовал Луизе в качестве, как сам выразился, «платы за проживание».

После отъезда Роджера мальчишки пару дней слонялись по дому как неприкаянные.

Как-то в понедельник в конце июля знакомый голос Чарльза Бергена по телефону повторял всего одно слово: «Восхитительно!»

– Марк, вы уже это видели? Восхитительно! Просто восхитительно!

– Видел что?

– Журнал «Time»! Обложку! Статью! Они потрудились на славу! Все очень хорошо… ни тени предвзятости или там нападок с их стороны. Меня это беспокоило. На фотографиях вы выглядите моложаво, очень даже привлекательно. Может, стоит поместить ваш портрет на обложку книги. Мы заказываем очередной тираж. Четырнадцатый. В сумме получается, вы не поверите, два миллиона экземпляров! Два миллиона! Надеюсь, у вас есть толковый консультант по налогам. Вам он понадобится. И телефон. Пусть Луиза поменяет номер, чтобы он не был указан в телефонном справочнике. Как только журнал появится в продаже, вам будут отовсюду названивать. Что еще сказать? Поздравляю! – Его голос сорвался. – Если бы… Если бы только отец мог это видеть.

Следующим утром мистер Слэттери лично доставил нам свежий выпуск «Time». По его словам, не мог же он просто запихнуть столь важную вещь в почтовый ящик. На обложке, как и предполагалось, был один из снимков Роджера: я на фоне маяка. Он был сделан из нижнего ракурса, так, словно я ростом со здание за спиной. Черным жирным шрифтом прямо под логотипом «Time» разместилась надпись: «Маяк надежды в нестабильном мире». Внизу, справа от фотографии, мельче было пропечатано: «Эксклюзивное интервью с мистером Успех!»

Я зашел с журналом на кухню. Луиза наливала апельсиновый сок – себе и Мэри. Присев за стол, я терпеливо ожидал, пока она дочитает статью и изучит каждую фотографию, наклоняя голову то так, то эдак.

– Ну?

– Безумно понравилось… все. Но больше всего – вот это, Марк, – сказала она, возвращая раскрытый журнал и указывая на последний абзац. – В конце статьи они отметили, что считают фамилию идеально тебе подходящей: Кристофер, или «Несущий Христа».

 

XI

ПОЯВИВШИЙСЯ В «TIME» МАТЕРИАЛ, как и следовало ожидать, спровоцировал лавину запросов на интервью, уклониться от которых отныне я не считал для себя возможным. Таким образом мой недолгий обет молчания был нарушен. В Нью-Йорке уставший от постоянных звонков Чарльз Берген пришел к заключению, что нам обоим не обойтись без отдела по связям с общественностью. Не для рекламы, поспешил пояснить он в ответ на мои стенания, а исключительно для сортировки, координации и составления графика визитов журналистов в наш дом на холме, безусловно, предварительно со мной согласованный.

Луиза подсчитала: за последние пять месяцев 1981 года у меня девяносто шесть раз брали интервью! Практически невозможно было пройти мимо журнальной стойки, особенно, что досаждало, мимо стойки в нашем любимом местном продовольственном магазине, не столкнувшись с одним или несколькими ликами Марка Кристофера, улыбающегося прохожим с глянцевых и не только обложек журналов. Наконец даже «Newsweek» опубликовал хвалебную статью, скрыв обиду за то, что предпочтение было отдано конкурирующему «Time». Хотя именно они стали первыми, кто поместил рецензию на мою книгу. Наш маяк фотографировали и описывали такое количество раз, что, как горделиво объявил Чарльз, он превратился во всеамериканскую достопримечательность.

По большому счету мне даже понравилось давать интервью. После первой дюжины или что-то около того приноровился и отшлифовал ответы, ведь обычно вопросы повторялись. Словно тренер по футболу, просматривающий все записи игр своей команды, чтобы выявить и исправить недочеты, мысленно прокручивал каждое интервью, анализируя его. Если ответ на какой-то вопрос не совсем удовлетворял, обдумывал, что сказать в следующий раз. А он, этот следующий раз, наступал непременно.

Как и прежде, отклонял приглашения слетать куда-либо для участия в радио– или телешоу. Тогда ввиду категоричности отказов последовали предложения о записи интервью «на месте», внутри или поблизости теперь уже знаменитого маяка, особенно для сетевого телевещания. Подобные предложения также отвергал, надеюсь, достаточно корректно, хотя беднягу Чарльза чуть инфаркт не хватил, когда от служащих отдела по связям с общественностью он узнал, что я пренебрег самой Барбарой Уолтерс.

Однако несмотря на мое нежелание, рекламная карусель только набирала обороты. Одну из пресс-конференций по телевидению президент начал цитатой из «Ключа к лучшей жизни». Фрэнк Рейнольдс в вечернем выпуске новостей сослался на меня, назвав Мистером Успех. В Маниле едва не вспыхнули беспорядки, когда мою книгу, прошедшую таможню, выставили в книжных магазинах, принадлежащих двум крупнейшим торговым сетям «Alemar’s» и «National Bookstore». Многие игроки футбольной команды Клемсонского университета, а также их тренер Дэнни Форд отдали должное «Ключу к лучшей жизни» во время сезонных игр на чемпионате. А в начале сентября типография Чарльза Бергена, день и ночь печатавшая только мою книгу, объявила о пятимиллионном тираже!

Подумать только, какая ирония судьбы. Я кардинально изменил жизнь, желая насладиться каждой минутой, но вместо этого пропадал в маяке, раздавая интервью и отвечая на письма, в то время как гусеницы и жуки уничтожали прекрасные чайные розы, о которых с такой любовью заботились Кройдоны. И, что несравненно хуже, наши семейные поездки так и не возобновились. Элементарно не хватало времени. Пожалуй, это самые грустные слова, когда-либо высказанные или написанные мною.

В самый разгар снежной вьюги, столь характерной для конца января, Луиза сделала волнующее объявление. Мы ужинали вместе – в последнее время чрезвычайно большая редкость, – когда внезапно она постучала вилкой по бокалу с водой и произнесла:

– Эй, вы все, послушайте-ка! В следующий понедельник мы летим в Финикс, штат Аризона, и проведем десять незабываемых дней на солнышке, просто, чтобы развлечься. Будем плавать, кормиться, ходить в кино, загорать, прошвырнемся по магазинам, посмотрим все достопримечательности, словом, оторвемся по полной. Что скажете?

Я дождался, пока восторженные вопли стихнут настолько, чтобы меня можно было услышать.

– Луиза, это невозможно. Мы не можем просто взять и уехать. Слишком многое нужно еще сделать.

– Послушай, дружок, я прочла твою книгу. Нет ничего невозможного. Дела могут подождать. Нам нужно снова побыть вместе. Минул еще один крайне тяжелый год, мы не часто были вместе, особенно с мальчиками. Просто соберем вещички и уедем. Мэри и остальные присмотрят за домом. Дела откладываются всего-то на пару недель. Если срочно понадобимся, свяжутся по телефону.

– Но уже слишком поздно, не удастся снять приличные номера в Финиксе. Лучшие места скорее всего забронированы с… с самого сентября.

Она усмехнулась.

– Именно тогда я и оформила заказ. Сразу, как только увидела сумму твоего авторского гонорара. У нас две смежные комнаты, забронированные в отеле «Аризона Балтимор». Меня заверили, лучше «Балтимора» не сыщешь.

Во время полета в Финикс Тодд и Гленн сидели впереди, по очереди меняясь местами у огромного иллюминатора DC‑10, чтобы с благоговейным трепетом взглянуть на величественную и незнакомую панораму, разворачивающуюся под ними. Вдруг над стеганым подголовником появилась озадаченная мордашка Тодда.

– Мам.

Луиза оторвалась от сборника кроссвордов.

– Да, милый.

– Почему я не вижу людей внизу?

– Потому что мы летим очень высоко, почти в семи милях над землей. Даже горы и реки с такой высоты кажутся крошечными.

– А Бог выше, чем мы?

– Намного выше.

– Тогда… как же он слышит наши молитвы и наблюдает за нами?

– Тодд, Бог может все. На то он и Бог.

– Ясно. – Все еще нахмуренное личико исчезло из виду.

Я погладил жену по руке.

– Неплохая попытка объяснить сущее.

Кто бы ни посоветовал Луизе остановиться в «Аризона Балтимор», он не промахнулся. Главное здание в конце длинной извилистой дорожки, обрамленной пальмами и цветочными клумбами, несло на себе отпечаток аристократизма, отличного от нашей менее сумасшедшей эпохи. Однако для гостей были доступны все современные удобства. Почти тридцатиградусная жара тоже стала блаженной переменой после двадцатиградусных морозов и бесконечных снегопадов, которые мы оставили дома.

За стремительные десять дней в Солнечной долине мы получили множество незабываемых впечатлений. Мы. Какое прекрасное слово. Мы совершали покупки в гигантском «Metrocenter» Финикса. Мы поедали огромные, поджаренные на углях бифштексы в патио при «Pinnacle Peak», и воплями подбадривали славных парней, разыгрывающих перестрелку в стиле вестерн в послеобеденные часы. Мы лицезрели первых настоящих ковбоев. Мы запечатлели на фотопленку «Молящегося монаха» на горе Верблюжья Спина. Мы проехались по пустыне на лошадях, сопровождаемые индейским гидом. Мы взобрались на Скво-Пик. Мы воспарили на дилижансе и попивали холодный рутбир в салуне «Золотая красотка» из ковбойского сериала «Роухайд».

Однажды днем, сидя около бассейна и нежась под лучами южного солнца, мы с Тоддом наблюдали, как его старший брат готовился совершить дурацкий прыжок с трамплина. Я наклонился и обнял малыша.

– Ты счастлив?

– Очень!

– Говорят, как встретишь новый год, так его и проведешь. Веришь?

Он как раз вытирал голову большим полотенцем, поэтому ответ прозвучал несколько приглушенно.

– Я-я-я не знаю, пап.

– Что значит, не знаю?

– Пап, теперь ты все время в маяке с этими журналистами. Этот год будет счастливым, если мы снова сможем больше быть вместе. Как сейчас.

– Что ж, сынок, тогда торжественно заявляю, – подняв правую руку, я произнес, изображая судейских. – Если будет на то Божья воля, да пребудет сей 1982 год таким же счастливым для нас, как первый год после переезда в Джеффри.

Тодд нахмурился.

– А почему ты сказал: «Если будет на то Божья воля»?

– По привычке, так говаривал мой отец. Сие означает: если Бог и впредь дарует мне жизнь, мы…

Малыш крепко сжал мою руку.

– Ты что, собираешься умереть?

– Нет, Тодд, конечно же, нет. Просто так говорят.

Внезапно Луиза вскочила на ноги.

– Ну-ка, разгильдяи, одеваемся и собираемся. Примерно через час у нас свидание с обедом. А эти милые официанты в «Оранжерее» не любят, когда их заставляют ждать.

Время промчалось так быстро, что утром в день отъезда в комнатах 212 и 214 наличествовали четыре грустные физиономии. Пока посыльные загружали чемоданы в багажник взятой напрокат машины, я, стоя у стойки, оплатил счет. Выходя, только у дверей спохватился, ключи от комнаты мальчиков до сих пор у меня в кармане. Вернулся, выложил ключи на мраморную столешницу и повернулся, собираясь уйти.

– Мистер Кристофер! – В руках у хорошенькой регистраторши, только что оформившей оплату моего счета, был конверт. – Хорошо, что вы вернулись. Забыла отдать вам письмо. Оно было в вашем ящике.

Я замер, уставившись на коричнево-желтый конверт, на котором синими каллиграфическими буквами было выведено мое имя. Наконец, вскрыл конверт, достал открытку с золотой каймой и прочел:

Чашу радости выпей до дна.

Нет того, кто достойней тебя.

Но морально готов будь теперь.

Время выбора близко, поверь.

На этой открытке, как и предыдущей, стояла подпись: «А. В. Салом». Никто из служащих отеля не смог припомнить, каким образом конверт попал в мой ящик для корреспонденции. Прежде чем выйти под слепящее солнце Финикса, я смял и карточку, и конверт и вышвырнул их в ближайшую медную урну.

 

XII

БЫЛ КОНЕЦ МАРТА 1982 ГОДА, КОГДА Чарльз Берген в сопровождении Дэвида Коронета, президента «Goliath Books», крупнейшего в мире издательства книг в мягком переплете, неожиданно материализовался у нашего порога. Чарльз, смущаясь, принес извинения за незваный визит, а мы с Луизой по-настоящему обрадовались: наконец-то смогли разглядеть его, поэтому приветствовали, словно блудного сына. Естественно, нам потребовалось некоторое время, чтобы свыкнуться с внешностью моего издателя. Как я уже говорил прежде, из-за вечно охрипшего голоса и устаревших речевых оборотов, он представлялся нам почтенным старцем. Оказалось, ему едва перевалило за тридцать. Передвигался он с изяществом атлета, одет был в обтягивающие джинсы и черную кашемировую куртку. Образ едва ли типичный для издателя.

Зато Дэвид Коронет полностью ему, этому самому образу, соответствовал. Стройная фигура, широкие, несколько покатые плечи, вздернутое испещренное морщинами лицо с квадратной челюстью, обрамленное копной непокорных седых волос. Даже темно-синий костюм в мелкую полоску и грудной баритон являлись, казалось, неотъемлемой частью облика этого легендарного гения книжного мира, который едва ли не в одиночку менее чем за двадцать лет превратил «Goliath Books» в издательского монстра.

После традиционной для большинства посетителей экскурсии по дому и его окрестностям мы, наконец, расположились в маяке. Луиза принесла кофе и булочки и заспешила: ей нужно было встретить из школы Гленна.

Дэвид Коронет откинулся на спинку дивана, расстегнул приталенный пиджак, закинул ногу на ногу и поднял чашку над головой.

– Здесь… восхитительно! Башня Успеха! Подходящее название. Тут все – вершина холма, ваш дом, этот маяк – полностью соответствует тому, что описано во множестве статей. И вы с Луизой, Марк, оказались именно такими, какими я вас представлял. Очаровательные, скромные, да еще и практичные люди. Здесь так замечательно!

– Благодарю. Для нас большая честь принимать вас у себя.

– В прежние времена я отлично ладил с Джошуа Кройдоном, – произнес пожилой издатель. – Напечатал почти всю серию его книг для детей. Он был прекрасным и талантливым человеком, который не только знал что сказать, но и умел это преподнести. Подумать только, все его изящные фразы зарождались здесь.

Я указал на рабочий стол.

– А вот печатная машинка, прежде принадлежащая ему. Мне ее презентовала его жена.

Коронет поднялся, медленно приблизился к столу и коснулся нескольких клавиш «Андервуда».

– Выходит, вы напечатали «Ключ к лучшей жизни» на этом мастодонте?

– От начала до конца.

– Потрясающе! Как думаете, книга осталась бы прежней, работай вы на другой печатной машинке и в другой обстановке?

Подобного вопроса мне еще никто не задавал.

– Не могу припомнить ни единого случая, когда призрак Джошуа Кройдона, склонившись через мое плечо, напечатал бы пару абзацев, если вы это имеете в виду. Ему принадлежала студия и печатная машинка, но книга, уверяю вас, мое творение. Никаких соавторов, тем более покойных.

Седовласый издатель рассмеялся.

– О, прошу меня простить. В «Goliath» не так давно наиздавали целую вереницу книг по оккультизму. Похоже, привидения видятся мне под каждым уличным фонарем. Право глупо. Расскажите лучше о вашей замечательной комнате для корреспонденции, что в заднем крыле дома. Сколько писем вы получаете?

– Думаю, их поток уже стабилизировался. На данный момент мы получаем порядка восьми сотен в неделю.

Он в изумлении качнул головой.

– Просто невероятно, учитывая, что книга издана восемнадцать месяцев назад. А поступают ли письма от сумасшедших?

– По паре штук за неделю. На них мы не отвечаем, но храним.

– Они вас беспокоят?

Я заколебался.

– Сначала беспокоили, но теперь мы над ними посмеиваемся. Полагаю, это неотъемлемая часть цены, которой оплачивается слава или популярность, или назовите это, как вам будет угодно.

Чарльз наконец-то соизволил прервать свое затянувшееся молчание.

– Замечательно, что мы с вами встретились, Марк. Мне, как впрочем и Дэвиду, было приятно убедиться, что вы именно такой, каким я ожидал вас увидеть. Думаю, не секрет: наш сегодняшний визит далеко не случаен.

Я усмехнулся на его откровение.

– Неужели вы не просто проезжали мимо?

Он натянуто улыбнулся.

– Нет. Уже несколько недель мы с Дэвидом ведем в Нью-Йорке переговоры о передаче прав на издание «Ключа к лучшей жизни» в мягком переплете на территории Соединенных Штатов издательству «Goliath Books».

Я повернулся к Дэвиду Коронету.

– Простите, я не слишком хорошо разбираюсь в издательском деле, в особенности, когда это касается книг в мягком переплете, но разве у вас нет редакторов и юристов, способных вести переговоры о правах на переиздание?

– В данном бизнесе у нас они лучшие. Однако ваш издатель, этот вот парень, оказался крепким орешком, да и книги ваши в твердом переплете до сих пор отлично распродаются, поэтому он не желал обсуждать ее переиздание в мягкой обложке. Несколько месяцев двое редакторов бились над этим делом, но, в конце концов, опустили руки и перекинули его на мои плечи, зная, насколько сильно я хочу заполучить книгу для «Goliath». Марк, я уговорил Чарльза привезти меня сюда, чтобы переговорить с вами лично. И намерен сделать вам предложение, которое всколыхнет весь издательский мир, как только о нем станет известно. Предложенный гонорар намного превысит максимальную сумму, которая когда-либо выплачивалась в качестве аванса за издание книги в мягкой обложке.

Тут я повернулся к Чарльзу и произнес:

– Никак не могу взять в толк. По контракту вы обладаете всеми полномочиями для заключения сделок по вторичной продаже авторских прав другим издательствам без какого-либо согласования со мной. Вы уже продали права многим зарубежным компаниям, справились превосходно. Почему же на этот раз решили советоваться со мной?

Чарльз откинулся на спинку дивана, потер лоб.

– Потому что в данном случае, Марк, контракт с «Goliath» подразумевает некоторую активность с вашей стороны для продвижения на рынке книги в мягкой обложке.

– Вы имеете в виду эти безумные рекламные туры по всей стране и бесконечные представления книги по всем радиостанциям и телеканалам? Вы это хотите мне сказать?

Прежде чем Чарльз успел ответить, Коронет вскочил. Скинул пиджак и положил его на диван, предварительно вынув из внутреннего кармана длинную сигару. Закурил, потом сказал:

– Позвольте мне вкратце обрисовать наше предложение. Не возражаете?

Пожав плечами, я устроился поудобнее.

– Марк, я действительно считаю, что вы написали величайшую книгу об успехе всех времен и народов. В ней не просто теория и описание избитых приемов, но и разумные практические советы, которыми каждый может воспользоваться, решив изменить жизнь к лучшему. Мне не терпится заполучить книгу для «Goliath», поэтому я высказал свои соображения на нашем совете директоров. Их пришлось уламывать, но мне это удалось. Итак, вот мое предложение. Наш первый тираж станет самым большим за всю историю печатного дела – пятнадцать миллионов экземпляров! Ваша книга будет продаваться во всех торговых точках страны: в продовольственных и универсальных магазинах, аптеках, газетных киосках, книжных магазинах, аэропортах. Будут задействованы специальные плакаты и постеры. Реклама пойдет по радио и телевидению на местном и общенациональном уровнях. Вы посетите двадцать четыре крупнейших города страны и пробудете в каждом по два дня, выступая в самых популярных радио– и телепрограммах, дадите интервью для прессы и поставите автографы на книгах в ведущих книжных магазинах. Вас везде будут сопровождать наши представители. Единственной просьбой к вам является только одно – оставаться таким же очаровательным Марком Кристофером. Кульминацией оговоренного сорока восьмидневного рекламного тура станет ваше выступление на переполненном стадионе «Янки» в Нью-Йорке. Если удастся, оно будет транслироваться по главной телевизионной сети страны. Естественно, мы проработаем все нюансы тура заранее и приложим все усилия, чтобы вы не переутомились во время путешествия.

– Стадион «Янки»?

– Почему бы и нет? Это станет крупнейшим неспортивным событием после визита папы римского несколько лет назад. Всю выручку от продажи билетов направим в благотворительную организацию, выбор ее оставляем за вами. Возможно, сумеем организовать торжественный проезд вниз или вверх по Бродвею. Все что пожелаете!

Чарльз подался вперед.

– Марк, подумайте, издание «Goliath» в мягкой обложке будет доступно тем миллионам людей, которые не смогли позволить себе заплатить десять долларов за книгу в твердом переплете. Но ведь именно они больше всего нуждаются в ней. Благодаря массовому тиражированию своих принципов, вы сможете сделать гораздо больше для страны, чем конгресс и президент вместе взятые. Выведите ее из апатии, низложите жалость к себе и страх перед будущим. Поверьте мне.

– Знаете, Чарльз, вы сейчас смахиваете на ярмарочного зазывалу. Господи, это всего лишь книга, а не «Нагорная проповедь, часть вторая».

– Не просто книга, – возразил Коронет. – Уверен, лучшая книга по самопомощи из когда-либо написанных, великолепная дорожная карта к лучшей жизни для любого, кто будет следовать вашим рекомендациям, Марк. Послушайте, я знаю, как сильно вы любите мальчиков и Луизу. Это очевидно из всех статей о вас. Забудьте о нас, забудьте о читателях, забудьте о себе, на минуту задумайтесь о семье. Если примете мои условия, можете не сомневаться, вашей семье больше никогда не придется беспокоиться о будущем. Насколько это важно для вас? Неужели пятьдесят дней путешествия по стране с евангелием от Кристофера – слишком большая цена?

Чарльз усердно разглядывал свои туфли от «Gucci». Голову склонил низко, словно в ожидании удара топора палача. Моего топора.

– Дэвид, – собственный голос донесся как бы издалека, – каков рекордный аванс, выплаченный когда-либо за право переиздания в мягкой обложке бестселлера в твердом переплете?

Он поскреб подбородок и ответил:

– Чуть более трех миллионов долларов.

Я едва не задохнулся.

– Три миллиона?..

Дэвид опустил руку мне на плечо и продолжил:

– «Goliath Books» готово выплатить гораздо больше за «Ключ к лучшей жизни».

Последовал мой глубокий вздох.

– Сколько?

– Пять миллионов долларов!

 

XIII

ЧЕРЕЗ ДВЕ НЕДЕЛИ, ОСТАВИВ ТОДДА и Гленна на попечение Мэри Меллон, мы с Луизой отправились в Бостон, оттуда вылетели в Нью-Йорк. Там «Goliath» устраивал торжественный прием в отеле «Hilton» по случаю приобретения прав на издание «Ключа к лучшей жизни» в мягком переплете. Как только контракт был подписан, рекламный отдел «Goliath» развил бурную деятельность. Сопровождаемые Дэвидом Коронетом и Чарльзом Бергеном, мы с Луизой вошли в огромный зал отеля, где нас приветствовала ликующая публика, ослепили вспышки фотоаппаратов и бессчетное число телевизионных прожекторов.

Непринужденно помахав рукой и улыбаясь в объективы телекамер, Луиза исхитрилась слегка ткнуть меня локтем и прошептала:

– На этот раз, дорогой, попали мы в переделку!

– Продолжай улыбаться, милая. У тебя это прекрасно выходит.

– Боже мой, Марк, там Лорен Бэколл и… и Чарлтон Хестон, и мэр… как там его?

– Кох. Никак ключ от города Нью-Йорка преподнесет.

– Предпочла бы бутерброд с ветчиной. Прямо умираю от голода.

– Неудивительно, ведь обед ты проигнорировала.

– Сильно нервничала. Кстати, а почему ты спокоен?

– Если бы. Просто так ошарашен, что не до волнений. Ты лучше продолжай улыбаться. Вот умничка…

Наконец Дэвиду и Чарльзу, лавируя, удалось сопроводить нас среди моря тянущихся рук к центру зала, где, купаясь в ярком свете прожекторов, возвышалась скульптура Башни Успеха, выполненная из глыбы льда. Кругом были расставлены многочисленные столики, у которых суетилась целая армия официантов, разливая по бокалам шампанское.

Дэвид проявил инициативу: вручил нам по пустому бокалу и наполнил до краев искрящимся «Dom Pérignon». Но прежде чем пригубить сверкающий напиток, пришлось попозировать с поднятыми вверх бокалами для обступивших нас фотографов. Наконец Дэвид сказал:

– Думаю, начнем. Наберитесь терпения, надо поприветствовать наше впечатляющее сборище знаменитостей, журналистов и прилипал.

Есть мужчины, рожденные носить смокинг, и Дэвид Коронет, без сомнения, относился к ним. С безукоризненно прямой осанкой он стоял на низенькой сцене посреди зала перед единственным микрофоном, словно председательствовал на мировом правлении. Сложив руки на груди, спокойно дожидался наступления тишины.

– Друзья, я счастлив приветствовать всех вас! Сегодняшний вечер – событие чрезвычайной важности в истории «Goliath Books», да и вообще в истории американского книгопечатания. С гордостью довожу до вашего сведения: «Goliath», впрочем, многим это уже известно, выкупил право на переиздание на территории Соединенных Штатов Америки книги, менее чем за два года ставшей самым раскупаемым изданием в твердой обложке. Такого в нашей стране еще не бывало.

Он сделал эффектную паузу. Секунд на десять.

– Однако никто не догадывается, во что обошлась покупка. Никогда прежде авансовая выплата авторского гонорара за «Ключ к лучшей жизни», а речь идет о сорока трех годах печати книг в мягком переплете, не приближалась к сумме… в пять миллионов долларов!

Почтенный издатель умолк. Впрочем, другого выбора ему не предоставили. Стоящее скопище людское издало воистину оглушительный рев, замешанный на удивлении, восхищении и зависти вперемешку со свистом и визгом. Тут я только осознал: все взгляды присутствующих прикованы ко мне, Луиза пододвинулась поближе.

Голос Дэвида Коронета вновь раздался в зале.

– Первый тираж в «Goliath» тоже бьет все рекорды, пятнадцать миллионов экземпляров. Уже три наши типографии работают в круглосуточном режиме, чтобы к одиннадцатому августа доставить книги во все торговые точки страны. Одновременно Марк Кристофер начинает свой рекламный общенациональный тур, который пройдет в двадцати четырех крупнейших городах Америки. В подборке для прессы вы найдете их перечень и приблизительные даты его пребывания там, еще указаны дни участия в теле– и радиопрограммах и приложено расписание встреч с журналистами, а также отмечено время раздачи автографов в крупнейших магазинах. Вероятно, вам будет небезынтересно узнать, что мэры выбранных городов дали свое любезное согласие и объявят день прибытия к ним Марка Днем Мистера Успех. Однако кульминацией сорока восьмидневного тура станет выступление мистера Кристофера и беспрецедентного звездного состава на грандиозном шоу «Ключ к лучшей жизни». Оно пройдет двадцать восьмого сентября на стадионе «Янки». Вся выручка от него будет направлена на благотворительность.

Аплодисменты длились, показалось, целую вечность. Наконец Дэвид поднял правую руку.

– Дамы и господа, вам, без сомнения, известно: Марк Кристофер чрезвычайно редко покидает свой дом на вершине холма и полюбившийся маяк в Нью-Гемпшире, ставший символом надежды и названный Башней Успеха. Однако сегодня мы удостоились великой чести поприветствовать…

– За пять миллионов баксов как не удостоить! – выкрикнул кто-то из мужчин из стоящей неподалеку группки приглашенных. Раздался всеобщий хохот, к которому присоединился и Дэвид. Затем снова поднял руку.

– Итак, сегодня мы удостоились великой чести поприветствовать Марка Кристофера и сопровождающую его очаровательную жену. И знаете, раз уж он все равно здесь, то не попросить ли нам его подняться на сцену, чтобы произнести пару слов. Прошу только, не забывайте, это не пресс-конференция. Вопросы тут неуместны. Если после ознакомления с материалами для прессы вы захотите получить интервью, пожалуйста, обратитесь в рекламный отдел издательства «Goliath». Мы постараемся распланировать все наилучшим образом. А теперь, дорогие друзья, позвольте любить и жаловать – мистер Успех… Марк Кристофер собственной персоной!

Последовали бурные аплодисменты, и, сопровождаемый ими, я поднялся на сцену, подошел к микрофону, пожал руку Дэвиду. Ослепленный мощными телевизионными прожекторами, я стоял, взволнованно ожидая, пока стихнут аплодисменты, кивал и старательно улыбался, обозревая темноту перед собой. Не совсем представляя, что следует сказать собравшимся.

– Дамы и господа, полагаю, все мы начинаем свой непростой жизненный путь с мечты, цели, стремления. Лишь немногие счастливчики, преодолевая все преграды и превратности судьбы, достигают поставленных целей. Большинство же бредет неверной дорогой, попусту растрачивая отпущенные им годы, предав забвению надежды и мечты. Что касается меня, то через двадцать пять лет прозябания я реализовал мечту, некогда погребенную в связи со смертью моей благословенной матушки.

Зал затих.

– Сегодня, придя сюда, вы оказали честь не мне, а ей… ведь это была ее мечта. Матушка, надеюсь, ты где-то рядом, прости, что потребовалось так много лет. Просто знай: сын наконец-то осуществил твою мечту.

Несколькими часами позже, когда шампанское еще лилось в бокалы тех, кто не отважился шагнуть в дождливую нью-йоркскую ночь, Дэвид и Чарльз проводили нас до лифта, пообещав позвонить утром до нашего отъезда в аэропорт «Лагуардия». Поднимаясь в лифте, Луиза вздохнула:

– Милый, я так тобой горжусь. Ты был великолепен.

Я приподнял правую руку. Она дрожала.

– Интересно, скольким сегодня пришлось пожать руку?

– Трудно сказать, но боюсь, это только начало.

– Надеюсь, выдержу.

– Выдержишь… а когда рекламный тур закончится, вернешься домой и все будет как в старые добрые времена. Шумиха рано или поздно уляжется. На смену одним национальным героям придут другие, отодвинув прежних кумиров в сторонку.

Повернув ключ в замке и распахнув дверь наших апартаментов, я пропустил Луизу вперед.

– Смотри, Марк, – воскликнула она, указывая на огромную корзину с фруктами на кофейном столике, плотно обернутую в целлофан. – Очень мило со стороны отеля, правда?

Она сбросила туфли, поспешила к фруктам и вдруг отпрянула.

– Марк!

– Что такое?

– Взгляни!

К корзине был прислонен квадратный конверт коричнево-желтого цвета. Синими чернилами каллиграфическим почерком на нем была выведена моя фамилия. Вскрыв его, я быстро прочел краткое послание на открытке с золотыми краями, затем передал Луизе:

Господин Кристофер, вашей матушке прекрасно известно, что вы достигли небывалых высот. Связь детей и их родителей длится целую вечность. Об этом вам следует помнить, когда придет время выбора. До скорой встречи.

А. В. Салом

Луиза в ярости пхнула корзину с фруктами, та полетела на пол.

– Марк, кто бы ни написал письмо, сегодня он был в зале и слышал, как ты говорил о своей матери! Мне страшно.

Далее утаивать от нее о другом послании стало невозможно. Прижав ее к себе, я рассказал о втором письме, полученном в день отъезда из «Аризоны Балтимора».

– Пора это прекратить, – всхлипнула она. – Ничего общего с письмами от сумасшедших, которые приходят на дом, тут нет. Этот человек преследует нас! Каким-то образом ему или ей удалось подложить первое послание в мешки с корреспонденцией в Нью-Гемпшире. Затем этот некто оставил тебе записку в отеле в Аризоне. И наконец, вот это! Что же делать? Может, стоит рассказать завтра об этом Дэвиду… или ФБР… или кому еще. Нам необходима помощь. Нужно выяснить, что нужно этому Авессалому, пока он не свел нас с ума.

У меня мурашки пробежали по телу.

– Что ты сказала? Надо кому?

– Авессалому.

– Луиза, отправителя этих странных посланий зовут А. В. Салом.

– Ну? И как ты это произнесешь?

– Авессалом?

– Видишь!

– Авессалом, Авессалом. Звучит по-библейски.

– Конечно из Библии, – заявила она. – Авессалом, насколько помню из уроков в воскресной школе, был сыном царя Давида… больше ничего не припоминаю.

– И ты полагаешь, имя что-то да значит?

– Кто знает? Единственное, в чем не сомневаюсь – наш таинственный отправитель сегодня побывал в отеле. Боже праведный, может он здесь и номер снял! Держу пари, если проверить запись о доставке, окажется, что ее нет.

Я перезвонил дежурному администратору отеля, и оказалось, что Луиза права. Когда я повесил трубку, она нервно перелистывала страницы Библии, обнаруженной в ящике прикроватной тумбочки. Наконец Луиза прекратила листать и принялась читать про себя, бегая по страницам широко открытыми глазами. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем моя жена осторожно закрыла книгу.

– Ну что?

Она отвела взгляд.

– Все верно, Марк. Авессалом действительно был сыном Давида.

Луиза замолчала. Надолго.

– И? – наконец не выдержал я.

– Он возглавил восстание против собственного отца и был убит одним из военачальников Давида. Царь, узнав о смерти сына, рыдая, повторял: «Сын мой Авессалом! сын мой, сын мой Авессалом! о, кто дал бы мне умереть вместо тебя, Авессалом, сын мой, сын мой!»

 

XIV

МЫ ПРОЛЕТЕЛИ ЧУТЬ ЛИ НЕ ПОЛОВИНУ ПУТИ до Бостона рейсом 23, когда Луиза хлопнула меня по коленке и прервала несвойственное нам и весьма продолжительное тягостное молчание.

– Эй, чего приуныли-то? Будто с похорон возвращаемся, а не со званого вечера в компании воротил издательского мира. Ведь мы счастливейшая пара на свете. Глазом не успеешь моргнуть – и вот ты уже при деньжищах, которых хватит на всю оставшуюся жизнь. Имя твое прославлено и здесь, и за рубежом. Знаменитости клянчат автограф. Миллионы восторгаются, превознося твое творение. А теперь взгляни на нас! Мы зациклились на трех посланиях от придурка, позволив ему в день триумфа изгадить нам настроение!

– Это не совсем то, о чем ты говорила вчера у растерзанной корзины с фруктами.

– Согласна, – кивнула она, – но после шикарного приема весьма затруднительно переварить известие из сумеречной зоны.

– Оно тебя больше не волнует?

– Само собой, волнует. Но знаешь, нельзя позволять посторонним подавлять себя, влияя на настроение или манипулируя чувствами. Ты ведь сам писал об этом: мы теряем свою индивидуальность, когда позволяем другим влиять на наше мироощущение, будь то слова или действия, если они вступают в противоречие с нашими понятиями. Подобное не случается с теми, кто бдителен, правильно?

– Все верно. Позволяя кому бы то ни было собой понукать, ты вручаешь бразды правления своей жизнью в его руки. Всякий раз, допуская подобное, платишь несоизмеримо высокую цену.

– Ведь знала об этом, но, похоже, ненароком запамятовала. Кстати, когда Дэвид с Чарльзом позвонили утром, ты рассказал о таинственном корреспонденте?

– Нет, не счел нужным беспокоить.

– И что прикажешь нам теперь делать с этим небольшим недоразумением?

– То, что надлежало сделать, вернувшись из Аризоны.

Ближайшими соседями по Бруклину в последний год нашего там проживания были Стивен и Шейла Хаммонд. В день, когда фургон с их мебелью прибыл из Мемфиса вследствие перевода Стивена по долгу службы, завязались наши отношения, переросшие позже в крепкую дружбу. Поначалу все, что нам было известно о деятельности Стива – это работа на правительство, но через пару месяцев они с Шейлой доверительно сообщили, что он возглавил бостонский отдел Федерального бюро расследований. По ряду причин, пояснил Стив, сотрудники ФБР предпочитают не разглашать информацию о своей деятельности и домашнем адресе, поэтому ни я, ни Луиза никому не рассказывали об их тайне, даже собственным детям.

Как только самолет приземлился в аэропорту «Логан», я позвонил Стивену и сорвал джекпот: он находился в офисе, собирался работать там целый день и был бы искренне рад вновь повидать своих прежних соседей.

В просторном и светлом кабинете Стива, расположенном в федеральном административном здании имени Джона Ф. Кеннеди, мы пробыли около двух часов. Поведав ему то немногое, что знали, начав рассказ с первого послания, написанного каллиграфическим почерком и обнаруженного в мешке с корреспонденцией. Временами он что-то строчил в блокноте. Когда мы закончили, от знакомой улыбки на его лице не осталось и следа. Опять взяв открытку с конвертом, которые мы обнаружили в номере отеля «Хилтон», он принялся скрупулезно уже в который раз их рассматривать.

– Марк, выходит, первая открытка и конверт все еще приколоты к доске в твоей знаменитой Башне Успеха?

– Перед отъездом были там.

– Можешь прислать их мне?

– Безусловно.

– Надо бы отправить в лабораторию для исследования и письма, и конверты. Не будете возражать, если мы снимем ваши с Луизой отпечатки пальцев? Возможно, нам удастся идентифицировать не принадлежащие вам отпечатки.

– Все что пожелаешь, Стив. Сам-то, что думаешь? Что бы это значило? Небось, собаку на подобных делах съел.

– По правде говоря, ребятки, не знаю, что и сказать. Прежде у меня были кое-какие успешные дела, связанные с вымогательством, но тут нечто другое. Трудно классифицировать. «Припыленные» письма, слов нет, гуляют по всей стране. Обычно их получателями становятся президенты, кинозвезды, а с некоторых пор все больше спортсмены. В большинстве случаев их просто игнорируют. Да вы и сами получаете подобные перлы. Но Луиза заметила одно очень существенное отличие, предположив, что данный индивид, скорее всего, выслеживает вас. Подкинуть в мешок конверт без адреса и почтового штемпеля можно было, только находясь в Нью-Гемпшире; второе послание, оставленное на стойке администратора отеля, указывает на его присутствие в Финиксе; прошлым вечером он, вероятно, побывал в вашем номере в «Хилтоне». Естественно предположить, учитывая твою нынешнюю популярность, особенно приняв во внимание наличие авторских гонораров, и это первое, что приходит на ум, – похищение. Разглагольствования о предстоящем выборе, присутствующие в посланиях, вполне могут сойти, Марк, за намек на выкуп. Луиза, прошу, не пугайся раньше времени. Но лично я так не думаю, угроза похищения вас или детей явно не просматривается. Не припомню ни одного случая, когда бы похититель предупреждал жертвы до того, как совершит преступление. Нет… это и два других письма, насколько могу судить, проанализировав сказанное, скорее от доброжелателя, решившего поведать вам о событиях будущего.

– Незнакомый доброхот. Выходит, ты не усматриваешь, как Луиза с ее Авессаломом, что и в имени таится некое возможное послание?

Он пожал узкими плечами.

– По мне так это больше смахивает на старую добрую детективную историю в стиле сыщика Эллери Киуна. Хотя не знаю. Тут может быть все что угодно. В мире полно престранных людишек. Есть те, кто в День святого Валентина рассылает открытки со взрывчаткой, другие – собачьи экскременты, некоторые добавляют в конфеты ЛСД и раздают их детям в Хэллоуин.

Луиза не выдержала.

– А как же наши дети, Стив? Не хотелось бы их пугать понапрасну. Стоит ли им все рассказать или нет? Господи, может, имеет смысл нанять охранников? Или пуститься в бега? Как посоветуешь поступить? Что предпринять?

– На вашем месте я бы ничего пока не делал, – произнес он, приподняв за краешек обрамленную золотом открытку. – Знаю, легче сказать, чем сделать, но советую постараться выбросить все это из головы и жить прежней жизнью. В последнем послании выведено: «До скорой встречи». Очевидно, на чем бы Марк ни остановился, этот тип свяжется с ним лично. Как только это произойдет, Марк, желательно, чтобы ты сразу перезвонил мне.

Я изобразил улыбку.

– Если будет возможность…

Стив продолжил рассуждать, будто не расслышал.

– Сразу же свяжись со мной. Если буду отсутствовать, тебе помогут меня разыскать. Надеюсь, это обоим понятно? Если в лаборатории выудят хоть что-то по этим открыткам, не премину сообщить.

– Стив, – спросил я, – а каллиграфический почерк? Он ни о чем не говорит?

– Вряд ли. Каллиграфия она и есть каллиграфия. Ей пользуются все кому не лень. К слову, сейчас Шейла раз в неделю посещает подобные занятия, хочет научиться витиевато, как здесь, подписывать открытки. Она уверена: это подходящая идея для оформления рождественских подарков. Кстати, как насчет подписи…

Он выдвинул средний ящик стола и достал «Ключ к лучшей жизни».

– Не мог бы ты ее подписать для Шейлы и меня, пожалуйста. Представь, в прошлом году твоя книга оказалась нам весьма полезной при решении некоторых проблем личного, так сказать, характера. Не думал, что мой сосед, вечно пережаривающий барбекю и не способный забить гвоздь, такой глубокомысленный и талантливый. Воистину: не знаешь, где найдешь, а где потеряешь.

Я подписал для них книгу, вставив в заключении «С любовью», и вернул обратно. Наши руки на мгновение соприкоснулись, и он, сочувствуя, произнес:

– Иногда быть мистером Успех невыносимо, верно, Марк?

 

XV

НАШ ДОМ НА ВЕРШИНЕ ХОЛМА К КОНЦУ весны и началу лета 1982 года превратился в обитель отшельников. Я сам этого захотел. Дэвид Коронет и его люди из «Goliath Books», взвалившие на свои плечи всю ответственность по продвижению и рекламе «Ключа к лучшей жизни», справлялись превосходно. Я попросил Дэвида обеспечить мне три спокойных месяца, хотел провести их с семьей до начала кошмарного пятидесятидневного тура по городам и весям страны. Кроме того, требовалось некоторое время, чтобы морально подготовиться к этому суровому испытанию. Он согласился с неохотой: несколько раз пытался меня переубедить, но все же журналисты перестали ежедневно обивать порог Башни Успеха.

Еще Дэвид сообщил, что «Американская радиовещательная корпорация» согласилась транслировать мое выступление на стадионе «Янки» 28 сентября, и уложиться нужно в двадцать три минуты, не более, поскольку планировался тридцатиминутный спецвыпуск в прямом эфире, который для Восточного побережья повторялся во вторник в 22:30. Впечатляющая команда мотивационных ораторов приняла предложение поучаствовать в программе на телевидении, предваряя мое появление. Услыхав их имена, я усомнился, смогу ли после столь известных личностей не ударить в грязь лицом.

Безмятежные утренние часы пришлось посвятить тяжкому труду. Требовалось втиснуть содержание «Ключа к лучшей жизни» в короткое устное выступление. На стадионе «Янки» нужно было изложить важнейшие принципы успеха, произнеся всего четыре тысячи слов. Совсем не просто. Впоследствии я возблагодарил судьбу за вынужденное упражнение по препарированию текста. Выжимки из глав, включенные в речь, стали отличным подспорьем на протяжении всего тура. Я штудировал их всякий раз перед выступлениями на радио, телевидении и общением с журналистами в каждом из городов.

Похоже, Луиза с Гленном решили предпринять все возможное, дабы отвлечь меня от приближающегося 11 августа – дня начала рекламного турне. Однако как-то за завтраком в конце апреля Тодду, несмотря на юный возраст, удалось нечто более действенное. Тренировки и сборы Малой бейсбольной лиги в соответствии с расписанием должны были начаться менее чем через три недели. Из-за собственной занятости я решил отказаться от тренировок детской команды, хотя с нетерпением ждал выступлений своего подросшего игрока, надеясь, что этот год станет удачливее 1981‑го, когда малыш сыграл шестнадцать игр на второй базе команды всего с двумя недочетами и отбил 525 мячей, включая четыре законные перебежки по всем базам.

– Папа, – произнес он, отодвинув тарелку с хлопьями и дождавшись, когда обращу на него внимание, – в этом году я хочу стать питчером.

– Тодд, ты – лучший второй игрок защищающейся команды в этой лиге. Бога ради, зачем тебе что-то менять?

– Мне всегда хотелось подавать, папа.

– Так почему же ты никогда мне об этом не говорил?

– Потому что… – Он запнулся и, обдумывая как лучше объяснить, принялся изучать правую ладонь. – Потому что в прошлом году я играл в твоей команде и не хотел, чтобы другие дети думали, что… что…

– Ты не хотел, чтобы другие дети думали, раз я тренирую команду и раз ты – мой сын, то к тебе будет особое отношение и я поставлю тебя питчером?

Он кивнул и умоляюще посмотрел на меня своими огромными карими глазами.

– В этом году ты уже не тренер, и я хочу попробовать. Ты мне поможешь?

– Ведь знаешь, обязательно помогу. Сделаю все, что в моих силах. А что нужно?

– Каждый вечер во дворе я буду бросать тебе мяч. Мне надо научиться его контролировать, а еще научи броску со сменой скорости.

– Выходит, ты настроен решительно?

– Да.

– Придется взяться за тебя всерьез. Будешь тренироваться намного больше, чем прежде. Как тебе такой расклад, подходит?

– Подходит, папа. Ведь в жизни ничего стоящего не получается просто так, не маленький, знаю.

Луиза едва не поперхнулась кусочком тоста.

– Откуда знаешь, Тодд?

– Читаю папину книгу, мамочка.

Тем же днем, пока Тодд был в школе, я сгонял в самый большой магазин спортивных товаров в Конкорде и кое-что прикупил. К его возвращению у меня уже была готова насыпь, точнее питчерская горка с южной стороны Башни Успеха с закрепленным на ней белым квадратом. В сорока шести футах от нее, согласно правилам Малой бейсбольной лиги, я установил пятиугольник из отбеленной резины, называемый «домашняя база», или «дом».

Мы сразу приступили к занятиям. Первые несколько дней отрабатывали исключительно метательные движения Тодда, пока он не научился вкладывать в бросок силу всего тела, а не только руки. Постепенно парень стал лучше контролировать бросок, и уже через неделю мы вышли на пятьдесят подач в день; я сам считал очки и промахи. После десяти дней тренировки сын взялся за бросок со сменой скорости, причем подавал, как и при быстром мяче, но откидывал руку назад, высвобождая мяч из захвата, отчего снаряд долетал до «дома» лишь с двумя третьими скорости от быстрой подачи. Как и большинство мальчишек этого возраста, Тодд хотел попробовать бросок со сложной траекторией. Но мне удалось переубедить его: если научится контролировать быстрый мяч, время от времени чередуя его с броском со сменой скорости, то сумеет перехитрить любого противника.

Мой амбициозный сынишка делал успехи практически ежедневно. С улучшением контроля над броском, в нем росла уверенность в собственных силах. А главное, он прислушивался к моим наставлениям и усердно работал над исправлением недочетов, на которые я указывал. Каждый вечер время, проведенное с ним, достойно завершало мои дневные труды над речью. Я и сам превращался в двенадцатилетнего мальчугана, присоединяясь к нему в совместных путешествиях по увлекательному миру бейсбольных фантазий. Когда-то вместе с отцом я вот также отправлялся в незабываемые экскурсии.

– Давай, стрелок, – кричал я, присев за «домом» и подготовив руку в перчатке. – Это семнадцатый чемпионат США по бейсболу – «World Series». Ты ведешь в одно очко. Последний из девяти розыгрышей, два аута, базы заполнены, только что ты вышел на горку для питчеров и встал против самого Регги Джексона. Посмотрим, сможешь ли ты с ним справиться!

Выпятив вперед подбородок, нахмурив лоб, Тодд свирепо глядел с насыпи в ожидании моего сигнала. Он небрежно потеребил козырек синей кепки «Los Angeles Dodgers», замах, спружинил спиной и бросок.

– Очко!

– Два очка!

– Мимо!

Тогда он качал головой, раздосадованный результатом, поворачивался ко мне спиной, осматривая воображаемое дальнее поле. Наконец возвращался на насыпь, хмуро посматривал в мою сторону, низко нагибался, закидывал руки за голову и… бросок!

– Три очка!

Тут я подбрасывал высоко вверх перчатку и несся к насыпи, чтобы обнять и поздравить героя чемпионата.

– Ведь говорил я тебе, что смогу быть питчером, папа! – кричал он, кидаясь в мои объятия и целуя. Спасибо, что помогаешь! Люблю тебя!

– Я тоже тебя люблю, сынок, и очень горжусь тобой. Думаю, у тебя все получится.

– В этом году, став питчером, не дам сделать ни одного хита. Вот увидишь.

Полагаю, лучшим наследством, оставленным нами детям, становятся счастливые воспоминания. Такие незабываемые моменты, которые сродни пляжным камешкам, выкопанным из песка и разложенным по крошечным коробочкам, хранящимся потом на верхней полке где-то в шкафу. Однажды они рассыпаются, и начинается обратный отсчет, наполненный радостью и сладкой грустью, вот только ребенок уже повзрослел. Вспомнит ли Тодд эти особые вечера, проведенные нами ранней весной, лет через двадцать, когда сам впервые станет учить своего сынишку бросать мяч? Воспоминания. Лучшие хранители любви.

Во время наших совместных тренировок Луиза, бывало, выходила из дома, чтобы подбодрить двух своих бейсболистов. Однажды, после того как мы закончили и Тодд умчался на велосипеде с перчаткой и битой, горя желанием найти себе еще какое-нибудь занятие, мы уселись отдохнуть вдвоем на лавочке в тени маяка.

– Тяжеловато дышишь, тренер, – подколола она.

– Посмотрел бы я, как ты задышала бы после пятидесяти приседаний, уворачиваясь от небольшого, но увесистого предмета, летящего прямиком в голову со скоростью более пятидесяти миль в час.

Она хихикнула и прижалась щекой к моему взмокшему плечу. Чем ближе к началу тура, тем больше мы с Луизой сближались, хотя куда уж еще. Через пару минут молчания она спросила:

– Марк, а кто такой Александр Энтони? Имя вроде знакомое, но не могу припомнить откуда.

– С чего это ты спрашиваешь про Энтони?

– Сначала скажи кто он, потом отвечу.

– Ладно. Александр Энтони во время Второй мировой войны был военным корреспондентом. После ее окончания написал бестселлер «Как преодолевать жизненные трудности», ставший классикой литературы об успехе. Доведись выбирать самую лучшую книгу по самопомощи, выбрал бы ее. И знаешь, ведь он не написал больше ни одной книги.

Луиза хлопнула ладонью по лбу.

– Ну надо же! Точно. Ты часто упоминал его фамилию в выступлениях, когда работал в компании, а в «Ключе к лучшей жизни» есть даже глава, посвященная его принципам достижения успеха, так?

– Верно. К тому же Энтони – весьма загадочный человек. Он достиг небывалой славы, в течение нескольких лет на обоих континентах только о нем и говорили. Но потом Энтони внезапно исчез, и больше о нем никто не слышал. О его странном исчезновении было написано сотни статей, он стал самым известным из пропавших людей после Амелии Эрхарт. Позже о нем, конечно же, позабыли. Сейчас ему, пожалуй, далеко за семьдесят, при условии, что он еще жив.

– Думаю, он жив, Марк, – запнувшись, произнесла Луиза, протянув мне открытку. – Это пришло с сегодняшней почтой.

Выведенные нетвердой рукой мелкие буквы читались легко. Писатель выразил восхищение моей книгой и поблагодарил за теплые слова в свой адрес. Также Энтони высказал пожелание, чтобы я к нему приехал, ведь проживает он в Стоддарде, всего в каких-то двадцати милях отсюда. И поскольку он всегда дома, то подъехать к нему можно в любое удобное для меня время. Затем следовало подробное описание, как найти его хижину. На открытке стояла подпись: «Александр Энтони».

Я с нежностью провел по ней пальцами.

– Просто не могу поверить, Луиза. Словно получил весточку с того света. Пожалуй, это единственный человек в мире, с которым хотел бы поговорить, поучиться у него. Думал, он давно умер, а тут приглашение в гости. Почему меня? И где он был все эти годы? Его книга изменила жизни миллионов людей и до сих пор актуальна. Может, это какой-то розыгрыш. Очередной чудак вздумал разыграть нас?

– Не думаю, Марк. Что-то подсказывает мне, на этот раз открытка настоящая. Видимо, благодаря твоей книге он распознал в тебе родственную душу, которой может довериться. Хочешь не хочешь, но ты притягиваешь к себе словно магнит. Разные люди тянутся к тебе, ведь твои слова глубоко тронули их души. Ты не можешь ни спрятаться, ни убежать от этого. Совсем скоро, боюсь, тебе придется встретиться с А. В. Саломом, кем бы он ни был. Но сейчас в наличии Александр Энтони, одинокий, нуждающийся в тебе. Если его книга и слова значат для тебя так много, то выбора у тебя нет. Ты поедешь к нему?

– Напрасная трата времени.

Луиза взглянула на меня, не произнеся ни слова.

– Завтра, – пообещал ей.

 

XVI

ОПИСАННЫЙ НА ОТКРЫТКЕ МАРШРУТ оказался точен. Сразу за деревушкой Стоддард я увидел съезд с шоссе 123 на узкую проселочную дорогу, носившей излишне красочное название – «Окаймленная березами дорога», и ровно полмили трясся на ее ухабах. Затем свернул направо в единственный просвет в густых зарослях высокорослой черники и поехал по едва различимому в опавшей сосновой хвое автомобильному следу. Наконец вырулил к яркоокрашенному дощатому домику, находившемуся всего в нескольких ярдах от безмятежной глади небольшого пруда, обозначенного как Айленд Понд.

У открытой со стороны пруда веранды, между двух штабелей наколотых дров, стоял высокий худой мужчина с бородой. Опираясь на топор, он внимательно следил за приближением моего нового джипа 1982 года выпуска. Но вот широко улыбнувшись, человек выпрямился, отчего топор упал, и, прихрамывая, торопливо зашагал к машине, вытирая руки об истертые джинсы и клетчатую фланелевую рубаху, всем своим обликом напомнив Линкольна.

Едва успел захлопнуть дверцу, как он оказался рядом, протягивая руки и приветствуя чудным низким басом, какой прежде слышать не доводилось.

– Вы, должно быть, великий Марк Кристофер. Рад приветствовать вас в моем скромном пристанище!

Мне представлялось, что за время поездки из Джеффри я сумел морально подготовиться к возможной встрече с настоящим Александром Энтони, но сейчас, когда он тряс мою руку, потребовалось несколько минут, прежде чем я смог окончательно прийти в себя.

– Сэр, – наконец очнулся я, – мне право сложно выразить, какая это огромная честь… и потрясение. Я ведь не сомневался в вашей кончине.

Он едва заметно растянул в улыбке полноватые губы, прикрытые седовласой бородой и усами.

– Покончить с жизнью можно по-разному, мистер Кристофер, возможностей предостаточно. Прошу, зайдемте в дом, посидим.

Должно быть, в глуши Аллагаша в штате Мэн еще найдутся лагеря лесорубов, способные, как здесь, поразить наше воображение. Старик провел меня через небольшую кухню с полом из протертого линолеума мимо старой дровяной печи Франклина, круглого стола под вылинявшей клеенкой, двух стульев с кое-где облупившейся бледно-зеленой краской и заваленной немытой посудой раковины из стеатита. Его гостиная, как он ее назвал, была обита грубо обработанными неокрашенными сосновыми досками, а скрипучие половицы лишь частично покрывал истрепанный плетеный ковер, на котором стоял шаткий столик, подпертый небольшой стопкой газет и журналов. У столика разместились два мягких кресла и диван с подлокотниками, протертыми до деревянного каркаса. В одну из стен был встроен огромный камин, явно не вписывающийся в столь жалкую обстановку дома. И повсюду книги: высоченные колонны, чуть не до некрашеного потолка из гипсокартона.

Я медленно потягивал прохладный сидр, принесенный хозяином из кухни, отчаянно подбирая приличествующие слова, чтобы завуалировать смущение. Я никак не ожидал обнаружить давнишнего кумира, живущим в столь убогой обстановке. Но оказалось, в том не было никакой надобности. Расположившись напротив на краю дивана, Александр Энтони вовсе не собирался извиняться за состояние своего жилища. Вместо этого он элегантно коснулся своим бокалом моего и с энтузиазмом заявил:

– Провозглашаю тост за чудесную книгу и ее искрометного творца! Вам надо бы гордиться.

– Горжусь, сэр, хотя многим обязан именно вам. Ваша великолепная книга была моим главным руководством на протяжении многих лет, трудных и удачливых. И знаете, пришел к выводу: удачливые годы прожить не менее сложно, чем трудные. Право, не знаю, что представляла бы сейчас моя жизнь, не последуй я вашим наставлениям. Вы научили меня справляться с превратностями судьбы, но еще важнее – справляться с самим собой.

Старик склонил голову.

– Вы слишком добры. Столько лет прошло, но все еще приятно, когда снова слышишь в свой адрес подобные слова. Боюсь, тщеславие сродни неизлечимой болезни. Хотя, Марк, если позволишь называть тебя Марком, многие годы я размышлял о своем единственном литературном опусе и лишь недавно понял: книги вроде наших, книги об успехе, так сказать, не заслуживают всей той шумихи, которую вокруг них раздувают. Они вроде скоропроходящего увлечения, мимолетной моды и не имеют долговременного влияния на мир людей. Наши книги, полные надежды и воодушевления, – те же таблетки аспирина, принимаемые от головной боли, когда та слишком докучает.

– При всем уважении к вам, сэр, позволю себе не согласиться. За последний год или около того я получил тысячи писем…

Он поморщился словно от боли.

– Ах да, письма. Их я тоже помню. Извини, сынок, но боюсь, ты тронул сердца большинства из своих читателей не дольше, чем на день, неделю, или месяц. Они пишут тебе, охваченные восторгом, пока твои глубокомысленные идеи еще не стерлись в их памяти. На мгновение, допускаю, ты действительно убедил их в том, что они могут стать лучше, чем есть. Однако их возрожденная надежда редко переживает очередной провал. Вскоре они осознают: чтобы выиграть забег, недостаточно только подковаться, но ради собственного выживания придется потягать плуг.

Я хотел было возразить, но он поднял руку.

– Проходит время, Марк, и книги, такие как наши, оставляют пылиться позабытыми на полках. А их когда-то полные воодушевления обладатели продолжают влачить, как верно заметил Генри Торо, «жизнь тихого отчаяния». Они сами ставят на себе крест. Сами отказываются от борьбы. Да и в праве ли мы ожидать от большинства представителей рода человеческого чего-то большего? Ведь самая великая книга наставлений пребывает с нами постоянно вот уже несколько тысяч лет, переиздаваемая в разных форматах. А мы действуем в большинстве своем скорее как животные, чем ангелы.

Он махнул рукой в сторону газет на кофейном столике.

– Вот сейчас мы разговариваем, а люди убивают друг друга в Афганистане, Иране, Ираке, Северной Ирландии, Камбодже, Намибии, Чаде, Гватемале, Ливане, Сальвадоре и Эфиопии, не говоря уже о тех ужасных преступлениях, которые происходят ежедневно во всех городах мира. Мы крадем друг у друга. Обманываем друг друга. Жестоко обходимся друг с другом. В погоне за властью, богатством и славой пресмыкаемся друг перед другом. Какой толк в том, что пребывающие в вере, такие как ты и я, разъясняют остальным принципы успеха, которые, а мы это знаем, работают и способны изменить жизнь к лучшему, достаточно только им следовать, тогда как они неспособны следовать даже десяти простым заповедям. Мы зажигаем свечи в кромешной тьме, но лишь мотыльки летят на их свет. Выходит, зачем пробовать? Стоит ли пытаться спасти род людской, который, возможно, не заслуживает этого?

Трудно было поверить в то, что я услышал. Советы Дейла Карнеги оскорблять каждого встречного или лекции Нормана Винсента Пила о достоинствах негативного мышления сразили бы меня в меньшей степени. Что произошло с моим кумиром? Неужели проведенные в забвении годы настолько отравили его разум? Может, он просто испытывает меня, разыгрывая адвоката дьявола с его вечным презрением ко всему человеческому, а сам хочет определить, насколько я искренен или лицемерю? Неважно, в чем причина, но мне следовало ответить. Ради себя самого. Через несколько недель во время рекламного тура мне придется, в чем я не сомневался, отбиваться от схожих аргументов интервьюеров во всех двадцати четырех городах страны. Я сделался превосходным объектом для нападок. Моя книга, по-прежнему лидирующая в рейтингах продаж, сыграла со мной злую шутку, превратив в доступную мишень для не особо щепетильных ведущих ток-шоу.

Прежде чем ответить, я осушил бокал с сидром.

– Алекс, я не берусь судить, стоит ли род человеческий спасения, и, к счастью, отвечать на это мне не придется. Но знаю наверняка, в мире полно людей, достойных быть спасенными. Укажите на убийцу, и я представлю вам по крайней мере одного человека, готового пожертвовать своей жизнью ради спасения другого, часто даже незнакомого. На каждого указанного вами вора, найду тысячу неравнодушных людей, которые, находясь в затруднительном положении, не покусятся на чужой кусок хлеба. Внутри каждой личности присутствует некий особый компонент. Для нас он всегда невидим, мы не можем к нему прикоснуться, не представляем его местонахождение. Но он существует. Уверен, сам Господь вложил его. На протяжении многих лет сей исключительный компонент назывался по-разному – душа, дух, свет, пламя, но то, как мы его называем, не столь важно, если осознаешь: это особый дар, дар Божий. Проблема заключается в том, что в подавляющем большинстве людей эта необычная сила, как ее ни называй, дремлет, причем часто не по их вине. Мы обитаем в чертовски тяжелых условиях, и многие просто не могут с ними справиться, особенно после череды неудач. Сколько раз нужно упасть, прежде чем отказаться от попыток подняться? Сколько раз ребенок должен услышать от родителей или учителей, что он никогда ничего не добьется в этой жизни, прежде чем он смирится с вынесенным приговором и проведет остаток дней в соответствии с клеймом неудачника? И вместе с тем то особое, нечто невидимое внутри каждого из нас, не дает опустить руки от безысходности, пока теплится дыхание жизни. Самой важной задачей книг, подобных вашей и моей, является возрождение этого угасающего духа. Мы отпираем двери темницы для миллионов людей, обрекших себя на жизнь, которую жизнью назвать можно только с большой натяжкой. Спасти их всех, конечно же, Алекс, мы не в состоянии. Этого не сделал даже величайший из учителей, когда-либо ступавший по земле. Так почему же мы должны расстраиваться из-за более скромных результатов? Мы можем лишь попытаться. Насколько лучше станет наш мир, если мы спасем от горечи неудачи хотя бы одного индивида и поможем ему раскрыть весь свой потенциал? Разве это не достойная награда для любого из нас? Думаю, лично для меня этого вполне достаточно.

Морщины вокруг бледно-голубых глаз старика слегка разгладились. Он кивнул, едва заметно.

– Спасибо. Мне хотелось услышать это от тебя, – еле слышно произнес он. – Ты – хороший человек, Марк, прошу извинить меня за то, что подбил на чистосердечный разговор. Если тебе все еще небезразлично мое мнение – я думаю, как и ты. Возможно, мужчины и женщины глубоко врастают в землю корнями, но часто те усыхают от недостатка влаги и отпадают. И все же нет ни одного человека, который не смог бы дотянуться и коснуться хотя бы кончиками пальцев до самой верхушки божественной радуги. Мы с тобой, дружище, лишь попытались приоткрыть им, как это сделать. Остальное зависит от них самих.

В последующие несколько часов мы обсудили многое: любовь и надежду, неудачи и смерть, успех, детей, амбиции, авторов и даже политику. Лишь поздно вечером, когда лучи заходящего солнца, отражаясь от гладкой поверхности пруда, заиграли бликами на потолке, я отважился задать ему вопрос, который, казалось, витал над нами с начала встречи.

– Мистер Энтони… Алекс… Что с вами произошло? У вас было все: слава, деньги, восторг публики, успех. Целый мир принадлежал вам. Вы были сияющим посланником надежды для мира, зализывающего раны после самых ужасных войн в истории человечества. И вдруг пропали. Почему? Почему отказались от всего, стоя там, где мечтают оказаться многие, вознесясь на самую вершину?

Он тяжело вздохнул и нервно сжал длинные огрубевшие пальцы.

– Трудный вопрос, Марк. А ответ еще труднее. Но ведь я сам пригласил тебя сюда, верно?

– Простите, сэр. Не стоило упоминать об этом. А все потому, что за многие годы вы стали мне очень близки, вот и осмелился спросить.

– Нет, нет… С твоей стороны было так любезно принять мое приглашение, поэтому я просто обязан ответить тебе, не важно, что за последние тридцать пять лет не обсуждал это ни с кем.

Он взглянул на лучи заходящего солнца, глубоко вздохнул и произнес:

– Ни от чего я не отказывался, Марк, лишь по собственной глупости упустил все, будто песок сквозь пальцы. Разглагольствовал о том, как справляться с жизненными трудностями и побеждать, а сам не смог совладать с собственным успехом.

– В чем же причина?

– Мы с Мардж поженились во время Великой депрессии в 1934 году, тогда я еще был журналистом-новичком в «Associated Press». Год спустя Господь даровал нам прекрасного сына, которого, несмотря на мой протест, Мардж настояла назвать Александром. Когда началась война, мы жили в Сиракузах, а затем почти три года провели порознь, я вел репортажи почти со всех крупных сражений в Европе. Вернулся домой к храброй и замечательной женщине, умудрившейся сводить концы с концами и справляться с десятилетним мальчуганом, о котором мне мало что было известно. Но такое положение дел продолжалось недолго. Бейсбол сблизил нас. В те дни только начали проводиться чемпионаты Малой бейсбольной лиги, но Алексу удалось стать питчером в одной из новых команд. Почти каждый день, когда я бывал дома, мы отрабатывали его бросок.

Я улыбнулся.

– Мне это тоже знакомо. Мы с Тоддом, моим младшеньким, каждый вечер заняты тем же.

– Лучших дней в моей жизни, пожалуй, и не сыскать, Марк.

– Неудивительно. В моей тоже.

– Свою книгу «Как преодолеть жизненные трудности» я писал по вечерам и выходным, в ее основе лежат, казалось, невероятные случаи проявления храбрости и стойкости, свидетелем которых я был во время войны. Продал ее первому же издателю, и она сразу стала бестселлером. Это в корне изменило мою жизнь. Тогда еще не было таких рекламных кампаний, как теперь, со всеми этими выступлениями по радио и телевизору, но все же однажды утром я проснулся знаменитым. За счет издателя я отправился в поездку по стране в частном железнодорожном вагоне, проводил встречи в кинотеатрах, раздавал рекордное число автографов в лучших книжных магазинах страны, а также интервью в радиостудиях и представителям прессы. Мне нравилось все это, особенно обожание толпы. Многие, схватив мою руку, целовали ее после того, как я ставил автограф на их книги. Славные простые люди со слезами на глазах благодарили меня снова и снова за спасение своей жизни. Это оказалось чрезмерным для простого деревенского парнишки, пусть даже многого добившегося в этом психованном мире. И женщины. О боже! Я долго боролся с искушением, но чувствовал: защита постепенно слабеет, в особенности во время продолжительных отлучек из дома. В результате поддался искушению. Все они были такими прелестными, только и мечтали засветиться рядом с известным автором, а семья была далеко. В общем, через какое-то время, хорошенько приняв на грудь, я смог глушить в себе любые воспоминания о жене и сыне. Пристрастился покуривать травку, заметь, задолго до того, как это вошло в моду. Развлекуха. Удовольствия и игры… а тут еще все убеждают, что ты крутой по жизни чувак, вот наивно и полагал, что справлюсь со всем этим. Пока жена неожиданно не прилетела в Сан-Франциско отпраздновать годовщину нашей свадьбы и не обнаружила меня в отеле «Фейрмонт» в постели с молоденькой актрисой, впоследствии, кстати, ставшей довольно известной кинозвездой. Сюрприз, видите ли, хотела сделать. Мардж без лишнего шума подала документы на развод и, само собой, добилась попечительства над Алексом.

– Упоминалось ли это когда-нибудь в газетах?

– Нет, но уверен, тут не обошлось без существенных финансовых затрат моего издателя, постаравшегося защитить свое капиталовложение. По моральным соображениям тех лет новость о разводе уничтожила бы выстроенную систему будущих продаж моей книги. Однако, чтобы потерять все, чего я достиг, и скандала не потребовалось. Просто продолжил разрушать себя. Не смог пережить развод, не смог смириться с потерей Мардж и Алекса, особенно угнетало осознание того, что сам предал их любовь и веру в меня, был недостоин жить с ними как прежде. Катился под гору стремительно и неумолимо. Не счесть ночей, проведенных мною в вытрезвителях, едва не лишился жизни в нескольких драках в барах и, наконец, просто выпал из жизни, которая так благоволила ко мне. Больше ни разу не взялся за перо. Как я мог писать и одновременно оставаться честным с самим собой после всего, что натворил? Человек, написавший «Как преодолеть жизненные трудности», позволил жизни растоптать себя. Он свалился с заоблачной вершины на самое дно и с тех пор сам наложил на себя епитимью. Видишь, Марк, Александр Энтони не сгинул и не испарился. Он захлебнулся в выпивке, униженный, скорбящий о себе.

Я подался вперед и схватил его дрожащие руки.

– Кто-нибудь из местных знает, кто вы?

Он отрицательно покачал головой. Вид у него был скорее потерянного паренька, чем сломленного жизнью старика.

– Может, кому-то из тех, кто вам дорог, известно, что вы до сих пор живы и пребываете во здравии? Вашему издателю?

– Нет.

– Видимо, они должны вам целое состояние за выплаты авторских гонораров. Ведь ваша книга все еще неплохо распродается.

– Никогда не смогу взять эти деньги. Не заслужил я их.

– А вот этот дом? Он ваш?

– Все принадлежит мне. Куплено по дешевке много лет назад.

– Зимой здесь, должно быть, чертовски холодно. Похоже, теплоизоляция тут не предусмотрена.

– Да, слегка подмораживает, как говорят в этой части света, но я держусь.

– За счет чего вы живете, ведь выплаты по социальному страхованию вы вряд ли получаете?

– Разовые работы.

– Алекс, вы больше ни разу не видели жену и сына?

– Нет. Но слышал, Мардж снова вышла замуж…

– А ваш парнишка?

Он закрыл глаза.

– Алекс погиб в Корее в начале 1953 года.

Старик поднялся, захромал к камину, взял с тяжелой каменной полки некий предмет, вернулся и вложил мне его в руку.

– Это все, что осталось от сына. Самое ценное из всего, что у меня есть, – ценнее моей жизни.

Я держал бейсбольный мячик, мячик Малой бейсбольной лиги, на котором чернилами было выведено: «Папе, С ЛЮБОВЬЮ, Алекс». Слова «с любовью» были написаны жирными заглавными буквами и занимали почти половину белого кожаного мяча.

– Этот мячик он подарил мне, став питчером после первой победы. Сказал, что я его заслужил за все те часы, что тренировал его. Я видел ту игру, помню, какой был счет, словно это было сегодняшним утром. Наша команда победила со счетом 8:1, Алекс допустил лишь три хита. Этот мячик лежал у меня в чемодане, когда жизнь разлетелась в тартарары, иначе и его не было бы…

Когда сумерки медленно начали сливаться с тенями деревьев, а над прудом поднялся легкий туман, старик отправился проводить меня до машины. Внезапно остановился, осторожно коснулся моей руки и спросил:

– Марк, ты знаешь растение под названием «столетник», которое растет на юго-западе?

– Конечно, мы видели его много раз, когда отдыхали в Аризоне в январе. Забавное растение с пучком торчащих из небольшого основания клиновидных зазубренных голубоватых листьев.

– Совершенно верно. Его назвали столетником потому, что, предположительно, оно живет по меньшей мере сто лет, однако на самом деле это не так. Оно растет очень медленно, где-то десять, двадцать или даже пятьдесят лет, пока однажды без видимых причин внезапно не выпускает из центра толстый стебель, который менее чем за месяц может вымахать высотой в двадцать футов. Затем на неделю или чуть больше верхушка стебля взрывается сотней каскадов малюсеньких желтых цветочков, возвышающихся над всем живущим в пустыне.

Темнота сгущалась, но я ощущал на себе пристальный взгляд старика. Он крепче сжал мою руку.

– А знаешь, что за этим следует, Марк?

– Нет, не знаю.

– Ветер уносит прочь цветы, высокий стебель быстро засыхает и падает на землю. После слишком короткого мига славы растение увядает и умирает – грустная, но точная метафора для многих из нас, кто добился большого успеха. Кинозвезды, писатели, спортсмены, даже политики – люди, которые мгновенно возносятся на мировую сцену и также быстро сверзаются с нее. Я, как столетник, Марк, и уже больше половины жизни убеждаю себя, что, подобно этому растению, не имел власти над собой.

Дороге домой, казалось, не будет конца. Два вопроса донимали меня. Зачем он приглашал меня к себе? К чему рассказал о столетнике?

Той ночью я почти не спал.

 

XVII

РАНО ПОУТРУ 10 АВГУСТА, ПРЕОДОЛЕВАЯ недосып из-за поездки в Джеффри, я попрощался с семьей в аэропорту «Логан» в Восточном Бостоне. После множества объятий, поцелуев и даже слез дети и жена прижались друг к дружке, а я же, подхватив дипломат и сумку для авиапутешествий, ступил на трап самолета. Вдруг мне почудилось, что Луиза произнесла мое имя. Я остановился и обернулся. Тодд и Гленн обнимали мать, и все трое усердно махали на прощание и кричали: «Сломай ногу! Сломай ногу!» Я чуть было не отменил тур.

Сотрудники рекламного отдела «Goliath Books» составили расписание моего путешествия с точностью полета в космос. Во время перелета в Сиэтл, где была запланирована первая остановка, я еще раз просмотрел содержимое объемной синей папки, которой меня снабдили. В ней были не только двадцать шесть авиабилетов, но и подробный маршрут и графики каждого из сорока восьми дней, включая Нью-Йорк. Начинался тур с Западного побережья, далее следовало перемещение в восточном направлении. Все было проработано таким образом, чтобы свести челночные поездки к минимуму. После Сиэтла перелет в Портленд, затем в Сан-Франциско, Лос-Анджелес, Сан-Диего, через Финикс на север в Солт-Лейк-Сити, на восток в Денвер, на юг в Альбукерке, затем Даллас, Форт-Уэрт и Хьюстон, а после чего через всю страну в шестнадцать других городов, заканчивая 27 и 28 сентября в Нью-Йорке. В городах, следовавших один за другим, я давал вполне достойные интервью, мне задавали вопросы, в большинстве своем несложные и дельные, о жизни и успехе, о том, как преодолеть житейские трудности в зацикленном на материальном мире. Правда, не обошлось и без тех, кто пытался выставить меня дураком, богатым дураком, поспешно уточняли они, или мошенником, который написал книгу в помощь людям, но с целью набить карманы баксами. Поначалу я пытался их переубедить, сдерживая праведный гнев, но вскоре понял, что в этом нет необходимости, особенно если дело касалось передач с ответами на телефонные звонки в прямом эфире. Где бы мне ни задавались подобные вопросы, невидимая, но очень шумная аудитория всегда вставала на мою защиту и звонок за звонком прямо таки рвала недоброжелателя в клочья. Больше всего запомнились лица в магазинах: полные надежды и решимости взгляды, с почтением и благоговением следящие за моими руками, когда ставил автографы на «Ключе к лучшей жизни».

За первые две недели рекламного тура похудел фунтов на двенадцать. Несмотря на то что дни становились длиннее, а мой запас энергии иссякал, я находил в себе силы каждый вечер звонить Луизе и мальчикам. Вне зависимости от того, насколько поздно возвращался в номер отеля после заключительного появления на публике, я всегда выходил на связь с семьей.

Однажды вечером в середине тура я позвонил домой из Сент-Луиса. Трубку подняла Луиза, и по ее голосу я понял, что она возбуждена сильнее обычного.

– Марк, у Тодда для тебя замечательные новости, он весь вечер крутится у телефона в ожидании звонка. Ладно, пусть он сам тебе все расскажет.

– Папа?

– Да, сынок.

– Помнишь, что я говорил тебе несколько месяцев назад, когда ты учил меня во дворе подавать?

Мой утомленный разум отказывался что-либо припоминать.

– Тодд, мы обсуждали так много вопросов. Напомни-ка мне, пожалуйста.

– Помнишь, я сказал тебе, что в этом году проведу игру без единого хита?

– Только не говори мне…

– Я сделал это, папа! Сделал! Сегодня! Ни одного хита, ни одного рана, один пробежал три базы!

– Ух ты! Просто сенсация. Поздравляю, сынок! Я так тобой горжусь. Этой новостью ты поднял мне настроение не только на сегодня, но и до конца тура. Прости, что не смог быть с тобой во время игры. Спасибо тебе, спасибо огромное! Очень скучаю по тебе.

– Я тоже скучаю по тебе, папа. Скоро увидимся. Даю маму.

Луиза подошла к телефону не сразу.

– Луиза? Ты где, Луиза?

– Да, я здесь, милый. Просто дожидалась, пока Тодд уйдет. Хочу сказать тебе кое-что еще…

– Что? Что случилось?

– Ну, после сегодняшней победы тренер Мерфи подарил Тодду бейсбольный мяч. Всю дорогу домой он сидел рядом со мной на переднем сиденье с мячиком в перчатке и молчал. Наконец, я поинтересовалась у него, почему он такой грустный после столь значительной победы в качестве питчера, а он заплакал и сказал, что все это не имеет никакого значения, ведь папа не видел игры.

– О боже…

– А знаешь, что лежит с сегодняшнего вечера на твоем комоде?

– Что?

– Бейсбольный мячик. С этой игры. Он поставил на нем автограф, как только вернулся домой. На нем написано: «Папе, С ЛЮБОВЬЮ, Тодд». Причем слова «с любовью» выведены жирными, заглавными буквами!

 

XVIII

В МЕМФИСЕ ДВА РЕКЛАМНЫХ ДНЯ ПРОШЛИ занимательно и очень даже продуктивно. По меньшей мере баллов девять по десятибалльной шкале. Отменные интервью и восторженная толпа, штурмом берущая книжные магазины, а еще звонок Дэвида Коронета в первый же день моего пребывания в этом замечательном городе. По сводкам отдела продаж и в соответствии с данными компьютеров за пять недель продано более семи миллионов экземпляров книги в мягком переплете. Новый рекорд в издательском деле! Еще одна хорошая новость, которая, по его словам, и он в этом уверен, должна меня порадовать – согласно данным «Publishers Weekly» «Ключ к лучшей жизни» возглавил список бестселлеров в мягком переплете. В довершение издание в твердом переплете продолжает лидировать в списках своей категории – невиданное прежде достижение.

Обняв и поблагодарив Марсию Бечтол, представителя «Goliath Books» в Мемфисе и моего славного ангела-хранителя на протяжении последних двух суток, в десять часов вечера я поднялся на борт рейса 1774 компании «Delta». Прибытие в Атланту, следующий пункт назначения, ожидалось в 23:26 с учетом часовой разницы во времени. Однако столь напряженный график меня больше не беспокоил. Я свыкся с повседневностью, вдохновленный сознанием того, что после Атланты останется посетить всего семь городов – две недели до воссоединения с семьей.

– Похоже, все тут в вашем полном распоряжении, сэр, – заметила улыбающаяся стюардесса, беря у меня куртку и осматривая пустой салон первого класса. – Могу я предложить вам что-нибудь перед взлетом?

Я покачал головой, удовлетворенный тем, что она меня не узнала. После пяти встреч с раздачей автографов тем днем в Мемфисе сил для светской беседы совсем не осталось.

Стоило коснуться головой подголовника, как я впал в дрему и пришел в себя от тряски самолета, выруливающего по взлетно-посадочной полосе. Место рядом оказалось занятым. Причем кем! Александр Энтони аккуратно поправил белую замшевую куртку под ремнем безопасности, потом повернулся и протянул мне свою большую руку.

– Марк, рад видеть тебя снова! Недурно выглядишь. Видать, тур пошел тебе на пользу.

Что мне было ответить? Меньше всего ожидал, что повстречаю его во время ночного перелета в Атланту. Или куда бы то ни было. Пока я усердно собирался с мыслями, «Боинг‑727» рванул вперед по взлетно-посадочной полосе с ревом всех своих лошадиных сил, со скрипами, стонами и толчками. Вскоре мы парили в воздухе, сразу приняв вправо. Все еще находясь под впечатлением, я не мог вымолвить ни слова, продолжая смотреть на старика, пока тот не улыбнулся и не похлопал меня по колену, словно ребенка.

– Надеюсь, не возражаешь, что я расположился рядом, хотя у нас обоих довольно длинные ноги. Должно быть, ты порядком вымотался после напряженного дня. Свободных мест полно, думаю, мне позволят пересесть, тогда ты сможешь вытянуть ноги и вздремнуть.

– Не возражаю? – поперхнувшись, переспросил его. – Естественно, не возражаю, Алекс. Чудесно встретить вас снова. Просто пытаюсь прийти в себя после шока, когда, проснувшись, обнаружил вас напротив. Не думал, что такое возможно. Что вы делали в Мемфисе? Навещали друзей? Вы говорили, будто никто о вас не знает. Или путешествуете инкогнито?

Он засмеялся.

– Инкогнито? Именно. Иногда мне приходится путешествовать, выполняя разовые поручения. Между прочим, сейчас я лечу с вами как раз по служебной надобности.

Я покачал головой. Хорошо хоть мозг еще способен воспринимать шутки старика.

– Надо полагать, выполняя порученное, вы пользуетесь другой фамилией?

Он утвердительно кивнул.

– И какой, если не секрет?

– Салом, – тихо произнес он. – А. В. Салом.

В тусклом освещении салона я видел, как он изучающе рассматривает мое лицо своими бледно-голубыми глазами, оценивая впечатление от сказанного. У меня бешено заколотилось сердце. Я расстегнул ремень безопасности и попутно убрал ногу с другой ноги.

– Вы? – выдавил я, едва признав собственный голос. – Вы!

Он промолчал.

– Вы – тот шизоид, который слал нам все эти жеманные записки, выведенные каллиграфическим почерком? Они лишили нас покоя. Так вы вовсе не Александр Энтони?

– Марк, я действительно Александр Энтони. Этими посланиями я лишь пытался заранее подготовить тебя к тому, что должно произойти. Думал, ты вполне сообразительный, чтобы разгадать их значение, особенно с подписью: «А. В. Салом».

Я пытался справиться с гневом.

– Какое такое значение? Объяснитесь, что ли. Не силен я загадки разгадывать.

– Авессалом. Сын Давида. Он пал в битве, а его отец, сраженный столь трагическим концом, все причитал: «Сын мой, сын мой… кто бы дал мне умереть вместо тебя».

– Алекс, не пойму, черт бы вас подрал, к чему вы клоните. Мне трудно поверить, что человек с вашим интеллектом способен опуститься до таких мерзких выходок. Может быть не вы отправитель этих странных посланий.

Старик вдохнул, пожал плечами, подался вперед и достал из кармана переднего сиденья предлагаемый пассажирам самолетов «Delta» журнал «Небо». Из внутреннего кармана куртки извлек гигантскую перьевую авторучку, медленно снял колпачок, что-то написал на обложке журнала и протянул его мне. У меня свело живот. Моя фамилия была выведена теми же синими каллиграфическими буквами, которые нервировали нас в полученных письмах. Ассоциация была такой, словно меня вжали в кресло стоматолога. Та же беспомощность, бессилие и безысходность попавшего в переплет – другой властвует над тобой. Но сдаваться без борьбы я не собирался.

– Алекс, а как насчет приглашения посетить вас в Стоддарде?

– Да?

– Почему вы не воспользовались той же бумагой и конвертом, что и в предыдущих письмах? И почему написано было не каллиграфией и не подписано как прежде: «А. В. Салом»?

Он покачал головой.

– Потому что, Марк, поступи я так, ты бы позвонил своему приятелю из Федерального бюро расследований в Бостоне. А тот взялся бы сопровождать тебя на встречу со мной, усложнив все дело.

– Откуда… откуда вы про него узнали? Только Луиза…

– Сынок, не стоит на меня давить. Знал и все тут. Прими это как должное. Хотелось, чтобы ты приехал в Стоддард один, понимаешь, у меня было очень важное послание, которое доверили тебе передать. Одно из разовых поручений, выполняемых мною время от времени. Я – всего лишь посыльный. Но, видишь ли в чем дело, чем дольше мы были вместе в тот день, тем больше ты мне нравился, а потом я не нашел в себе силы выполнить неприятную обязанность. Это было первое проваленное мной поручение.

Очень хотелось услышать само послание, но прежде следовало его проверить.

– Алекс, сколько всего писем вы отослали?

– Три.

– Как вы передали первое?

– Подбросил в мешок с письмами, доставленный к вам домой в Джеффри вместе с другими мешками.

– И никто вас не видел?

– Никто меня не видит, если сам того не пожелаю.

– Второе послание?

– Оно было оставлено на столе регистратора в отеле «Аризона Балтимор» в Финиксе. Едва не упустил тебя в тот день.

– Третье?

– Оставил в твоем номере в «Нью-Йорк Хилтон» вместе с корзиной великолепных фруктов.

– В тот вечер вы были в зале «Хилтона»? Слышали мое выступление?

– Ты очень почтительно высказался о покойной матушке. Да, я его слышал.

– Что ж, если вы были так близко от меня в Джеффри, Финиксе и Нью-Йорке, зачем было писать послания? Почему бы просто не подойти и передать все на словах?

– Потому что время не пришло. Всему свой черед. Записки – моя идея, и за них я уже понес заслуженное наказание. Но я надеялся, что они прояснят твой разум, подготовят, особенно когда вникнешь в тему Авессалома, касающуюся отца и сына.

– Моя жена была близка к разгадке. Но я не пойму, к какому выводу должен был прийти? Я слишком измотан, Алекс, и обдумываю, не стоит ли вызвать полицию к трапу самолета со смирительной рубашкой, пусть бы вас с ней встретили в аэропорту Атланты.

Он допил кофе, смял огромной рукой пластиковый стакан и засунул его, скомканный, в карман переднего сиденья.

– Марк, поверь мне, умоляю. Я не сумасшедший, и это вовсе не игра. У меня для тебя послание. Ежегодно доставляю по нескольку подобных. Когда ты был у меня в гостях в Стоддарде, я сплоховал. Сегодня подобного не повторится.

– Хорошо, передавайте ваше послание.

– Сынок, – сбивчиво начал он, – знаю, как сильно ты любишь всех членов своей семьи. Моя печальная обязанность сообщить тебе, что один из них не доживет до конца года.

Мне вдруг стало трудно дышать.

– Откуда… откуда, прости господи, вы это знаете?

– Именно от него и знаю.

– Что?

– Знаю, потому что это – послание от Господа.

– Алекс, Алекс, – простонал я, – неужели вы рассчитываете, будто я поверю, что вы – ангел, доставляющий послания свыше? Боюсь, вы слишком долго жили в одиночестве, одолеваемые всякими мыслями и сожалениями. Думаю, вам нужна помощь. Когда прибудем в Атланту, не возражаете, если попробую как-нибудь вам?..

– Марк, дружище, вот уже много лет я не нуждаюсь ни в чьей помощи. Ты должен поверить, должен принять мое послание как данность.

– Кто-то из моей семьи вскоре умрет?

– До первого дня нового года. Это уже предрешено свыше, – ответил он, указывая наверх.

Я закрыл глаза, обдумывая, стоит вызывать стюардессу или нет? Решил, что не стоит. Может, лучше подыграть ему.

– Ладно. Кто?

– Твой младший сын, Тодд.

Я взглянул в небольшое окно иллюминатора на безоблачное синее небо. Яркие лучи полной луны отражались от алюминиевого крыла за стеклом. Не оборачиваясь к нему, спросил:

– Известно, как именно он умрет?

– Конечно известно, – вздохнул он, – но не мне. Я передаю лишь то, что мне поручено.

– Алекс, – проговорил я, – каждый день и каждую ночь, каждую секунду по всему миру кто-то умирает. И уж точно без всяких предупреждений свыше. Зачем кому-то понадобилось так себя утруждать, предупреждая именно меня?

– Потому что ты – особенный человек, Марк. Своей книгой ты изменил жизни миллионов людей, и благодаря твоим стараниям мир стал намного лучше. Бог посчитал, что ты сотворил много хороших дел и заслуживаешь особого расположения. Тебе дарована редчайшая возможность – самому сделать выбор. Именно к нему я пытался тебя подготовить своими непродуманными письмами.

– Выбор?

– Марк, поскольку ты избранный, тебе предоставлена возможность предотвратить смерть сына, если пожелаешь.

– Если пожелаю? Я сделал бы все что угодно ради спасения сына. Как и любой отец.

Он похлопал меня по руке.

– Ты – не любой отец. Благодаря бесчисленным спасенным тобою жизням ты попал в редкую и уникальную категорию.

– Хорошо, что я должен сделать для спасения сына?

Он продолжал похлопывать меня по руке.

– Боюсь, существует всего одна возможность. Ты можешь спасти сына, согласившись занять его место в списке. Это весьма необычное проявление милости Божьей, которое ежегодно даруется лишь нескольким избранным, тем, кто заслужил особую благодарность.

Я изобразил нечто наподобие улыбки.

– Вот так выбор!

Он нахмурился.

– Предполагалось, поскольку ты сильно любишь сына, то с благодарностью примешь предоставленную возможность.

– Алекс, как мне узнать, что вы – тот, за кого себя выдаете?

Он вознес руки ладонями вверх.

– Сожалею, но предъявить подписанное Богом удостоверение не смогу. У меня нет никаких доказательств того, что сказанное – нечто большее, чем пустословие тронувшегося умом старика с извращенным относительно смерти чувством юмора. Это всегда самое сложное в моей миссии. Но ты узнаешь, ты узнаешь…

– И когда я должен сделать выбор?

– Доставь я послание в назначенный срок, в день твоего визита ко мне в Стоддард, у тебя было бы больше времени обдумать эту непростую дилемму, глубоко сожалею об этом. Теперь, похоже, времени осталось в обрез, поэтому возникла необходимость во встрече наедине с тобой в полете. Ты должен определиться до полуночи 28 сентября.

Мой нервный смех прозвучал неискренне и был недолог. Из всех ночей именно ночь 28 сентября должна была стать кульминацией моего триумфального рекламного тура. Вечер выступления перед переполненным стадионом «Янки» и бесчисленными миллионами телезрителей. Всего через четырнадцать дней!

– А как передать мое решение, мой выбор? Вы встретитесь со мной в тот день?

– Нет, боюсь, мы с тобой больше не увидимся, по крайней мере, в ближайшем будущем. По расписанию двадцать восьмого ты будешь выступать на стадионе «Янки» где-то после десяти вечера.

– В десять тридцать.

– Способ, которым сообщишь о своем решении, незамысловат. Если выберешь жизнь для сына и согласишься занять его место, пожертвовав собственной жизнью, то вечером перед выступлением повяжи красный галстук. Твой ответ будет принят, и дальше произойдет то, что должно произойти. Пожалуйста, постарайся меня простить. Ты представить себе не можешь, насколько тяжело и горько передавать столь ужасные вести, но логику происходящего я перестал искать давным-давно. Сам вызвался сообщить тебе все, поскольку мы – коллеги, думал, может, сумею слегка смягчить удар.

Слезы струились по его морщинистым щекам. Я подался вперед и взял его за руку.

– А после 28 сентября сколько мне останется до… до?..

Он пожал плечами.

– Не знаю, Марк. Точно не дольше первого дня нового года.

Несмотря на струи прохладного воздуха, бьющие из кондиционера над головой, я чувствовал, что покрываюсь испариной. Неужели все это происходит со мной на самом деле? Или это всего лишь безумный сон? Алекс расстегнул ремень безопасности, встал и медленно направился к туалету. Я сжал кулаки и уставился в иллюминатор на крошечные вздрагивающие огоньки на дальнем конце крыла.

– Сэр, пожалуйста, пристегните ремень. Мы скоро пойдем на посадку.

– Посадку? Мы же взлетели минут десять или пятнадцать назад!

Стюардесса странно на меня посмотрела.

– Мы летим уже почти час, мистер Кристофер. Пожалуйста, пристегните ремень.

Я кивнул в сторону пустого места рядом со мной.

– Мой приятель все еще в туалете. Возможно, мне следует проверить, все ли с ним в порядке.

– Кто, сэр?

– Мой приятель, мистер Энтони… вернее, Салом. Мужчина, который сидел рядом со мной.

Ее улыбка растаяла.

– Сэр, рядом с вами никто не сидел. Вы летели в полном одиночестве – единственный пассажир первого класса.

– Да что вы говорите? Он сидел здесь от самого Мемфиса.

Она отступила назад.

– Мистер Кристофер, здесь не было других пассажиров.

Понятно, что она ошибалась. Я наклонился к заднему карману сиденья напротив места Алекса, в который он сунул смятый стакан из-под кофе. Ничего. Стюардесса протянула мне планшет с зажимом для бумаги.

– Видите, сэр, я внесла только вашу фамилию в схему рассадки пассажиров первого класса. Марк Кристофер. Больше никого.

– Я спал?

– Нет. Предлагала вам подушку, но вы отказались. Мы с вами немного поболтали о вашей книге, неужели не помните?

Не говоря ни слова, я расстегнул ремень безопасности, шагнул в проход между сидений и подбежал к туалету, в который зашел Алекс. В крошечном окошке на дверце значилось «Свободно». Распахнул дверь и заглянул внутрь. Никого!

– Пожалуйста, вернитесь на место, сэр, – строго заявила юная леди, окинув взглядом заднюю часть салона. Я смиренно подчинился, пристегнул ремень и, не шелохнувшись, просидел в кресле, пока мы заходили на посадку над Международным аэропортом Атланты. Когда я повернулся к иллюминатору, нога скользнула по упавшему на пол журналу. Наклонившись, я поднял его.

Под ярко-красным заголовком «Небо» знакомым каллиграфическим почерком была выведена моя фамилия. И только сейчас впервые я обратил внимание на то, что было изображено на обложке. На буроватом фоне мрачных гор и выгоревшего на солнце белесого песка пустыни стоял одинокий столетник, указующий на мою фамилию своим верхним зазубренным синеватым листом.

 

XIX

ПОДБОЧЕНЯСЬ, ДЭВИД КОРОНЕТ СТОЯЛ У ОКНА в апартаментах, снятых для меня в отеле «Нью-Йорк Хилтон», и хмуро взирал сквозь залитое струями дождя стекло на потоки машин, снующих по Авеню Америк.

– Черт! Черт бы все побрал! – проклинал он погоду, раздосадовано тряхнув головой. Перед этим по телефону из этих самых апартаментов состоялся его продолжительный разговор с сотрудниками Национальной метеорологической службы, повлекший за собой отмену запланированного «Goliath Books» торжественного проезда моей персоны по Бродвею.

– Они утверждают, что стоит возблагодарить судьбу и за это, – брюзжал он, – надвигается сильнейший тропический циклон, который через пару дней может стать ураганом Эрнесто. Глупее имени для урагана не придумать! Вроде им всегда давали женские имена.

– Года три назад так и было, – произнес я. – Но борьба за равенство полов чревата последствиями.

– Ладно, пока мы не в проигрыше, – проворчал он, взглянув на часы. – Парни из метеослужбы сказали, что глаз циклона повернул в сторону моря у мыса Лукаут, и этот противный дождь к середине дня возможно прекратится. Так что наше игрище на стадионе «Янки», благодарение Господу, не придется отменять. Как подумаю о проблемах, связанных с переносом и возвратом денег за проданные билеты, а их свыше шестидесяти тысяч, так не по себе становится. А что Луиза? Прилетит поглядеть на покоряющего мегаполис героя?

– Не прилетит. Позвонила из Логана где-то около часа назад. Там не принимают самолеты, и взлеты отменены из-за плохой видимости как минимум на пару часов. Луиза возвращается домой, посмотрит по телевизору.

– Жаль. Вечер триумфа… и для нее в том числе.

– Она побудет с мальчиками, переживая за меня вместе с ними.

Он закурил еще одну сигару.

– У меня, знаешь ли, Марк, голова так забита, позабыл сказать. Вчера в утреннем шоу ты был бесподобен.

– С Джейн Паули это не сложно.

– Пропустил твое нынешнее участие в «Доброе утро, Америка». Как прошло?

– Дэвид Хартман только и делал, что рекламировал трансляцию нашего выступления по телеканалу ABC.

– Превосходно, очень даже распрекрасно. – Он снова взглянул на часы. – Что у тебя запланировано на остаток дня?

– В час за мной заедет Стюарт. Около часа раздаю автографы в универмаге «Macy’s» и столько же в издательской компании «Doubleday», затем вернусь сюда, надо немного вздремнуть. В последнее время к середине дня еле ноги таскаю.

– Да, отдых тебе необходим. График уж больно напряженный, мы тебе чрезвычайно признательны за усердие на протяжении всего тура. Шоу на стадионе начнется в девять вечера. Доктор Пил произнесет вступительную речь, за ним выступят еще трое – лучшие мотивационные ораторы страны – Каветт Роберт, Чарльз «Великолепный» Джонс и Чарльз Джарвис. Будут минут по двадцать гнать возвышенную позитивную чепуху.

– Доводилось слышать их выступления. Ты значительно затруднил мою задачу, Дэйв. Не знаю, на что ты рассчитывал, выставляя меня после трех профессионалов.

Он стряхнул пепел с сигары.

– Не бери в голову. Все пройдет великолепно. Итак, во сколько мне за тобой заскочить, чтобы отвезти на стадион? Хочешь послушать выступления?

– Если не возражаешь, Дэйв, я предпочел бы оставаться здесь как можно дольше и поберечь силы.

– Нет проблем, – заявил он, еще раз бросив взгляд на часы. – Поднимусь к тебе в номер в девять. У нас будет достаточно времени, чтобы добраться до стадиона. Идет?

Стоило ему уйти, я открыл дипломат и достал карточки с напечатанными для выступления заметками. В верхнем правом углу каждой из них был проставлен порядковый номер. Тут обнаружилось, смотреть-то смотрю на карточку под номером восемь, но слов не разбираю. Я перевел взгляд на окно, за которым все еще капал дождь. Подумать только, насколько быстро с памятного полета из Мемфиса пролетели эти две недели. Как ни силился, я не мог воскресить в памяти подробности последовавших затем посещений Кливленда, Питтсбурга, Вашингтона, округа Колумбия, Балтимора, Филадельфии и Бостона, за исключением ланча с президентом и первой леди в Белом доме да двух дней, проведенных с Луизой во время пребывания в Бостоне.

Помню, я несколько дней промучился, размышляя, стоит ли рассказать Луизе о второй встрече с Александром Энтони, но решил, что не стоит причинять ей лишнюю боль, перекладывая часть столь тяжкой ноши на ее хрупкие плечи. Что прикажете ей думать о выборе между сыном и мужем, принимая во внимание ее сильную любовь к обоим? Какая из жен и матерей способна на такое? Нет, окончательное решение принимать мне одному. Смирившись с этим леденящим душу фактом, я понял, что сумею утаить ужасную тайну даже от столь прозорливой женщины, как Луиза. Поэтому мы наслаждались сорока восемью часами, проведенными вместе в Бостоне, во время коротких перерывов между интервью и раздачей автографов.

Согласно графику, Стюарт заехал за мной ровно в час. Без перерывов я подписывал книги в «Macy’s» и «Doubleday» и уже в четыре вернулся к себе в номер. Вздремнул, ровно в шесть поднялся по звонку будильника, заказал в службе обслуживания номеров бутерброд с яйцом и салатом, молоко, принял душ и побрился. Еле сжевав половинку бутерброда и выпив молоко, в одних шортах я расположился на кровати и попытался сосредоточиться на карточках с заметками.

Минул час, а я не продвинулся ни на йоту в своих стараниях. Что со мной происходит? Слова, повторяемые неоднократно на протяжении последних нескольких недель, убедительные фразы, провозглашающие самые позитивные и конструктивные принципы из моей книги, теперь, стоило произнести их вслух, казались никчемными, аргументация неэффективной. Попробовал повторить с самого начала. Получилось ничуть не лучше. Словно скучающий школяр бубнит содержание прочитанной книги. Понятно, что текст тут ни при чем. Дело во мне. Не лежит у меня сердце к сегодняшнему цирковому представлению, отсюда и слова, в которые как ни старался я вдохнуть хоть искру жизни, звучали банально и бесцветно. Из раза в раз, повторяя их во всевозможных интервью, я стал походить скорее на попугая, чем на вестника успеха.

Оставался час до того, как мне следовало переодеться. Довольно ли будет этого времени, чтобы собраться и подготовить лучшую из моих речей? Все возможно. Я вскочил с постели, достал из дипломата пачку чистых карточек и разместился за небольшим восьмиугольным столиком у окна. Минут через двадцать швырнул ручку в противоположную стену. Меня охватило отчаяние. На одной из карточек я вывел единственное слово – «Авессалом!» То, что оставалось неосознанным, теперь осознал в полной мере. Наконец истина пробилась наружу, и от нее уже не скрыться. Сегодня вечером Марк Кристофер должен сделать наиважнейший выбор в жизни… Тодд или я… синий галстук или красный.

Почувствовав головокружение и тошноту, я рухнул на постель. Как перед огромной толпой и телекамерами изображать харизматика, полного энтузиазма, не сомневающегося в себе, когда сердце рвется на куски? Как? Я с головой зарылся в мягкую подушку; перед глазами возникла фотография в позолоченной рамке с Луизой, Тоддом и Гленном, которую ставил на каждую прикроватную тумбочку в каждом отеле каждого города. Представил, как они сидят в нашей гостиной и с волнением ожидают появления отца и мужа на огромном экране телевизора. Разве допустимо разочаровать их заурядным выступлением? Если подобное случится, завтрашние газеты запестрят заголовками типа «Мистер Успех терпит сокрушительное поражение на стадионе “Янки”»! Тут уж сомневаться не приходится. Боже ты мой!

Боже?

На тумбочке рядом с фотографией лежала Библия. Я поднялся и взял ее. Когда я был ребенком, матушка, перед тем как уложить нас спать, бывало, играла со мной в необычную игру. Мы наугад открывали Библию и на раскрывшейся странице наобум пальцем указывали на стих, который затем зачитывали вслух. Это, как уверяла она, особое послание от Бога, помогающее справиться с насущными проблемами. Я верил ей. Что ж, благодаря Александру Энтони, одно послание уже получил. Отчего бы не получить второе?

Произвольно раскрыв Библию и закрыв глаза, я повел пальцем по правой странице. Когда открыл, палец указывал на два стиха Евангелия от Матфея:

Когда же будут предавать вас, не заботьтесь, как или что сказать; ибо в тот час дано будет вам, что сказать; ибо не вы будете говорить, но Дух Отца вашего будет говорить в вас [26]Евангелие от Матфея, 10:19–20.
.

Я осторожно закрыл Библию и впервые за две недели почувствовал, что нахожусь в гармонии с самим собой.

В десять пятнадцать Дэвид Коронет провел меня через просторную раздевалку стадиона «Янки», и мы вошли в переполненный дагаут, где я пожал руку доктору Пилу и трем выступившим уже ораторам, пожелавшим мне удачи. Прямо за основной базой была установлена огромная сцена, а тысячи складных стульев занимали внутреннюю часть поля. Далеко в центре внешнего поля я увидел уменьшенную копию Башни Успеха, вокруг которой маршировал, играя, духовой оркестр. Трибуны были забиты до отказа, толпа принялась скандировать: «Мистер Успех! Мистер Успех! Нам нужен мистер Успех!» Сколько раз на этом самом клочке земли раздавались схожие приветствия Руту, Геригу, Димаджио, Мэнтли и Мариси? Я оцепенел и едва удержался, чтобы не сбежать. Скрыться. Не важно где!

Чья-то рука опустилась на правое плечо. Дэвид указал на три телевизионные камеры на штативах: две были установлены на лицевых линиях поля, а третья – на небольшом постаменте над насыпью питчера.

– Тот паренек в кепке для гольфа, у камеры на третьей базе, – прокричал Дэвид мне на ухо, – режиссер программы. Когда он подаст мне знак, я выйду, поднимусь на сцену, подойду к микрофону и представлю тебя. Как только услышишь: «Давайте-ка послушаем, что скажет нам мистер Успех!», выходи, не торопясь. Спокойно поднимайся по ступенькам. Поддай им жару. Пусть аплодисменты снесут над трибунами крышу. Уяснил?

Я кивнул.

– А где твои заметки? – забеспокоился он.

– Обойдусь без них.

– Ну даешь! Двадцать три минуты импровизации?

– Не совсем.

Из-за рева толпы я едва его слышал.

– Не совсем? Что ты этим хочешь сказать?

Тут человек в кепке для гольфа подал нам знак.

– Надеюсь, парень, ты знаешь, что делаешь, – прокричал Дэвид. – Удачи тебе!

– Спасибо, – поблагодарил я его, прочистил горло и достал носовой платок, чтобы вытереть со лба нервную испарину. – Боже, – прошептал я, – спаси и помилуй!

– Кстати, Марк, великолепно выглядишь, – оглянувшись, прокричал Дэвид, направляясь к сцене. – Костюмчик что надо. Весьма элегантный. И красный галстук тебе к лицу!

 

XX

НЕ ПОМНЮ, КАК ПРОИЗНОСИЛ РЕЧЬ. Помню, что вышел на расцвеченную флагами сцену с батареей микрофонов по центру, махал рукой и нервно улыбался в ответ на бурные аплодисменты.

Еще помню, как в конце выступления раскланивался и посылал воздушные поцелуи в колышущийся океан улыбающихся лиц. Позже Дэвид восторженно поведал: овации длились не менее двадцати минут. Из самой речи – ни слова. Полный ноль! Даже после того как Луиза прокрутила мне ее по видеомагнитофону, я не смог идентифицировать ни единой произнесенной тогда фразы.

Через пять дней после выступления на стадионе «Янки», в воскресенье 3 октября, «Goliath Books» поместила рекламу, занявшую целую страницу в тридцати ведущих газетах страны, где дословно была приведена моя речь. Правда, без вступительного приветствия и благодарности Дэвиду Коронету за великолепное представление меня публике.

Далее привожу запись этого выступления, напечатанного в одной из газет.

Ключ к лучшей жизни

Мужчина или женщина… чем бы ты ни был сейчас занят, но когда твоего слуха достигнут мои слова, оторвись от трудов своих тяжких и повседневных забот и протяни мне свою руку. Давай отправимся в путь познания, в дальнее путешествие духа, которое, надеюсь, изменит твою жизнь к лучшему.

Мы, ты и я не станем искать золото, серебро или нефть. Мы поищем нечто более ценное – ключ, обыкновенный ключ, открывающий двери нашей темницы и освобождающий нас от бремени несчастий, неискренности и неудач. И тогда у нас появится возможность реализовать свои мечты. Этот же ключ, если повезет его найти, откроет секретную дверцу клетки, где пребывает все человечество, и даст ответ на вопрос, веками мучавший людей…

Есть ли лучшая жизнь?

Нам внушают, что человек – всего-навсего неразумная особь, неспособная ничему научиться, если ее не обучать. Он изначально не может ни говорить, ни ходить, ни есть – ничего не умеет, только плачет.

За прошедшие века мы многому научились, но с возросшим знанием наш плач не ослаб. Слезы отчаяния, неудач, крушения надежд, жалости к себе, беспомощности и страха также имеют место быть среди нас, как и во времена Гомера, сокрушавшегося, что из всех созданий, дышащих воздухом и ползающих по земной тверди, не сыскать печальнее, чем человек.

Почему так происходит? Почему мы такие несчастные? Разве не нам говорили, что мы созданы по образу и подобию Божьему? Не нам ли даровано владычество над сим миром? Когда же мы отказались от своего образа? Когда отреклись от своей власти? Что пошло не так? Почему мы ощущаем себя столь же несчастными, как и наши предки, чья жизнь от рождения до смерти была примитивной борьбой за существование?

Неужели Господь отвернулся от нас? Неужели он устал от нашей неспособности использовать все преимущества разума и талантов, которыми он наделил нас, а также рая, который завещал нам? Неужели он обратил свой взор на другие миры, другие галактики, оставив нас на произвол судьбы? Сделал ли он это в силу своей безграничной мудрости намеренно после того, как вложил в каждого из нас столько противоречий, вопреки знанию о том, что они приведут к неизбежным проблемам?

Человек – единственное существо, способное краснеть, смеяться и быть столь нежным и любящим, а также единственное, которое неустанно истребляет собственный вид. Почему? Почему он убивает, крадет, насилует, грабит, обманывает и лицемерит, по природе своей являясь вершиной эволюции? Почему он своими глупыми поступками обрекает себя на рабство, страдания, неудачи и разочарования, представляя собой центр мироздания, на ком лежит благословление Господне? Найдется ли у нас хоть одна причина после многих тысячелетий, проведенных в столь жалком состоянии, поверить в перемены к лучшему и в лучшую жизнь?

Это цель нашего путешествия, твоего и моего, поэтому внимай моим словам. То, чего мы вместе достигнем, определит нашу дальнейшую судьбу.

Давай отправимся в путь, как и все путешествующие, предварительно установив, когда и откуда. Ответь на пять вопросов, чтобы точно знать свое местоположение на карте жизненных дорог.

Являешься ли ты хозяином собственной жизни?

Находишься ли ты в гармонии с самим собой и окружающим миром?

Гордишься ли своими достижениями?

Наслаждаешься ли ты и твоя семья плодами своего труда?

Счастлив и доволен ли ты?

Простые вопросы, не правда ли? Но в то же время необычайно сложные. Больно. Больно потому, что те, кто способен правдиво и утвердительно ответить на все пять, встречаются так же редко, как и безупречный бриллиант в двадцать каратов. Собери этих счастливчиков со всех концов света и увидишь: они лишь малая толика шестимиллиардного населения земли.

Почему? Почему мы не можем жить в мире и спокойствии с чувством гордости, удовлетворенности и счастья на этой щедрой планете, дарованной нам с безграничной любовью?

Неужели мы всего лишь марионетки, актеры и актрисы на сцене, играющие свои роли исключительно по сценарию пророчеств, выстраданных мудрецами прошлого. Прав ли был Иов, восклицая: «Человек, рожденный женою, краткодневен и пресыщен печалями»? [29]Книга Иова, 14:1.
Оплакивал ли Софокл нашу истинную судьбу, когда вопрошал: «Какой беды не сотворит человек? Какого бремени не снесет?» Или Лукреций, когда, опуская перо в чернила, писал: «О, жалкий человеческий разум! О, ослепленные чудовища! В какой кромешной тьме, где на каждом шагу поджидают ужасные опасности, протекает их жизнь от рождения до смерти!»

Легко насмехаться над попытками человека жить лучше, особенно после того, как его изгнали из Эдема. Множество последователей снискали те, кто с презрением утверждает: все смертные – глупцы, рожденные с петлей на шее. Их слова, многократно повторенные в истории и литературе, позволяют нам найти себе оправдание, когда мы ошибаемся, когда устаем от попыток улучшить свою жизнь, когда повержены независящими от нас высшими силами, когда череда неудач полностью истощила наши ресурсы. Каким-то чудесным образом поражение кажется не столь сокрушительным при осознании того, что такая судьба была предначертана великими мудрецами. Итак, после непродолжительной борьбы мы можем позволить себе медленно погружаться в пучину заурядности, или глубоко запрятать свой истинный потенциал, или с чувством горечи и жалости к себе брести сквозь годы, которые могли бы быть лучшими в нашей жизни, и лишь мельком представлять то, что упустили. Итак, пророчество сбылось.

Почему мы допустили эту трагедию? Почему позволили этой чуме неудач и несчастья поглотить нас? Почему мы, научившиеся побеждать смертельные болезни, летать к далеким планетам, наблюдать за событиями, происходящими за тысячи миль от наших комфортных домов, создавать машины, готовые исполнить любые наши желания, трансплантировать органы и даже зарождать жизнь в пробирке, имеем столь ничтожную веру в себя и свои таланты?

Неужели мрачные пророчества прошлого и настоящего – истина? Неужели наша жизнь бесцельна? А мир, этот крутящийся шарик, где мы обитаем, не более чем муравейник, в котором одни добывают пищу, другие заботятся о потомстве, а третьи вечно голодны, и все в нем снуют вдоль и поперек по небольшому холмику над землей? Неужели наша жизнь, наше ценнейшее достояние, не более чем кратковременный проблеск между двумя вечностями, и второго шанса нам не дано?

Почему в наиболее преуспевающей и жизнелюбивой нации из когда-либо существовавших ежегодно более трехсот тысяч человек предпринимают попытку суицида? Почему мы настолько неспособны справиться с перипетиями судьбы, что за прошлый год в стране было выписано более пятидесяти миллионов рецептов валиума? Почему каждые двадцать четыре часа нам приходится констатировать наличие более чем четырех тысяч новых случаев душевных расстройств и беспомощно наблюдать за растущей в геометрической прогрессии численностью наркоманов и алкоголиков? Неужели именно так мы должны жить: ежедневно пугаясь очередной неудачи до такой степени, что готовы выброситься из окна, даже если это будет наш последний полет?

Должен же быть лучший способ жить.

И он есть!

Когда нам было даровано владычество над миром, мы также получили неограниченную власть над собой. Господь не штурман. Он никогда не стремился проложить курс для каждого из нас и таким образом поработить. Наоборот, Господь наделил каждого из нас интеллектом, талантами и проницательностью, чтобы мы благодаря им проложили собственный курс, написали собственную Книгу Жизни, руководствуясь собственным выбором.

Выбор! Вот ключ ко всему! У вас есть из чего выбирать. Совсем необязательно проводить жизнь, барахтаясь на волнах неудач, невежества, кручины, нищеты, стыда и жалости к самому себе. Однако постойте-ка! Если это – правда, почему же столь многие из нас обрекли себя на такое жалкое существование? Найдется ли глупец, который выберет неудачу вместо успеха, невежество вместо знания, нищету вместо богатства? Ни одного! Тогда как объяснить тот факт, что большая часть населения земли продолжает существовать в этой беспроглядной посредственности, с неосуществленными мечтами, чувством разочарования, зависти, лишенная уверенности и самоуважения, неспособная выполнять даже свои повседневные обязанности? А еще печальная, несказанно печальная от того, что каждый новый день несет не свежие ростки надежды, а все больше сорняков отчаяния?

Ответ прост и очевиден. Те, кого постоянно преследуют несчастья и неудачи, никогда не пробовали изменить жизнь к лучшему, поскольку никогда не осознавали, что у них есть право выбора! Жизнь для них никогда не была игрой разума, в которой поиск, тяжкий труд, мужество и настойчивость могут превратить неудачу в успех, отчаяние – в счастье. Однако весь этот легион неудачников представляет свою жизнь вроде войны, на которой они всегда в глухой обороне, вынужденные бросать свои ничтожные внутренние силы против значительно превосходящего числом противника. Войны, где они обречены на поражение, ибо свято верят, что их единственный выбор – выжить или умереть. Как печально!

Если вам знакома горечь поражения, если вы уверены, что трудясь в поте лица своего, единственное, чего достигнете, – очередная неудача, после которой вновь будете засыпать со слезами отчаяния и безнадежности на глазах, то позвольте распахнуть перед вами черный занавес. Присмотритесь. Прикиньте, что еще вам доступно. Какой выбор вы можете сделать прямо сейчас, независимо от вашего нынешнего положения, чтобы прожить остаток жизни так, как желал вам Творец – во славе, а не в стыде.

Примите эти слова как собственные. Впустите их в свое сердце и позвольте сим древним принципам, позабытым правилам, этим священным канонам прошлого – всем им стать публичным объявлением о ваших намерениях жить лучше. Это станет вашим собственным манифестом…

Столь многие из нас каждое утро просыпаются со страхом в сердце. Осознание еще одного дня, наполненного тяжелым трудом и подчинением за столь малое вознаграждение, – настоящая агония. Мы умываемся, одеваем костюм и неохотно вылезаем из своего кокона, чтобы противостоять внешнему миру, который в нашем представлении только и желает поглотить или раздавить нас. Эта мука повторяется изо дня в день с той лишь разницей, что с возрастом часы тянутся дольше. Тело изнурено. Разум тускнеет. Ответственность возрастает. Будущее туманно. Наконец, день заканчивается. Благословенный сон. Забвение. И затем снова восходит солнце.

Я выбираю лучшую жизнь!

Впредь каждое утро я буду вставать и падать на колени, и благодарить Господа за дар, который лишь он один может преподнести – за новый день. Это поистине бесценно. Если когда-нибудь не почувствую себя благодарным или с пренебрежением отнесусь к подобному чуду, мне достаточно только открыть в утренней газете страницу некрологов и пробежать по длинному списку фамилий – фамилий тех, кто, невзирая на мои проблемы, с радостью поменялся бы со мной местами. На погосте не существует проблем. Однако лучше я буду здесь, чем там. Я благодарен за эту возможность, и сегодня она будет выражена во всех моих делах и поступках. Солнечные часы отсчитывают минуты, лишь пока светит солнце, но я исчислю их все. Буду ценить каждую минуту. Я бессмертен, пока не закончу свою работу, и она только началась. Спасибо тебе, Боже, за эти новые часы и минуты. Сегодня я должен доказать, что твоя вера в меня не была напрасной. Я выхожу из дома с улыбкой. Птицы – когда в последний раз слышал их пение? Как я счастлив, пребывая здесь.

Столь многие из нас проводят жизнь в погоне за счастьем. Как дети, ищущие пасхальные яйца, мы мечемся в надежде поймать за хвост мистическую синюю птицу. Жизнь была бы совсем другой, вздыхаем мы, улыбнись нам удача. Итак, один спешит домой, чтобы быть счастливым, а второй убегает из дома, чтобы быть счастливым. Один женится, чтобы быть счастливым, а второй разводится, чтобы быть счастливым. Один отправляется в дорогие круизы, чтобы быть счастливым, а второй работает сверхурочно, чтобы быть счастливым. Бесконечный поиск. Потерянные годы. Сумасшествие. Луна, до которой не дотянуться, недозрелый фрукт, слишком сухое вино. Призраки. Слезы. Лишь наша подушка знает всю правду.

Я выбираю лучшую жизнь!

Впредь моя погоня за счастьем закончена. Насколько слеп я был! Теперь знаю, счастье заключается не в новом доме, не в моей новой карьере и новых друзьях. Его не купить. Когда не могу найти удовлетворение в самом себе, бесполезно искать его где-то еще. Как только начинаю искать радости в чем-то вне себя самого и зависеть от этого, я обречен на разочарование. Теперь понимаю: счастье не в том, чтобы брать. Оно состоит из удовлетворения от того, что имеешь, а не того, чего нет. Совсем немного нужно для счастья мудрецу, в то время как глупцу всегда мало. Но я не глупец. Я очертил вокруг себя круг, и каждый раз, выходя за его пределы, буду отдавать, а не брать. Мои потребности ничтожны. Пока у меня есть, чем заняться, кого любить и на что надеяться, буду счастлив. Теперь знаю: единственный источник истинного счастья находится во мне, и я начну им делиться. Как духами, ведь невозможно вылить их на других без того, чтобы ни капли не попало на тебя самого.

Сколь многие из нас воспринимают свои рабочие часы как рабство. Каждый день мы с трудом волочим ноги, словно на них надеты кандалы, с неохотой выполняем работу, подвластную нашим рукам, глазами постоянно скользим по часам. Скорее бы день закончился, молимся мы, тогда сможем скрыться из этого отвратительного места в темноту. Мы вздрагиваем от голоса начальника, презирая власть, регламентирующую наше поведение и отношение к работе. Мы чувствуем себя такими беспомощными. Словно дети. Ослушаешься – и тебя накажут. Наша потребность в пище, в крыше над головой, да и само наше существование, подразумевает тяжкий труд. Неужели таков наш рок? Неужели все эти инструменты, переговоры о продажах, безжизненные компьютеры – мое будущее, пока смерть не освободит? Неужели это все, что у меня есть? Позвольте мне отдохнуть.

Я выбираю лучшую жизнь!

Впредь буду выполнять любую рутинную работу, не важно, какой бы низкооплачиваемой, тяжелой и скучной она ни была, словно от успешности ее выполнения зависит: попаду ли в Царство Божие. Теперь я знаю самый надежный способ достижения успеха, который когда-либо знал человек. Теперь я знаю, если всегда буду делать больше, чем ожидают от меня другие, сделаю больший шаг к лучшей и более плодотворной карьере. Мое теперешнее задание – не пожизненный срок. У меня есть ключ, который поможет вырваться на свободу. Мне нужно лишь с головой уйти в работу, с энтузиазмом, инициативой и любовью, – и оковы слетят с ног. Я не винтик в колесе. Я – само колесо, и должен доказать это. Но как? Своими поступками показать, что я намного ценнее тех копеек, которые сейчас получаю. Моя теперешняя работа – всего лишь промежуточная станция. У Бога есть еще большие планы для меня, но они не исполнятся волею случая. Я должен заслужить привилегию бросать вызов испытаниям, превосходящим настоящие. Я могу расти прямо здесь и сейчас, каким бы ни было задание. И меня ждет награда, я верю в это.

Сколь многие из нас принижают себя, думают о себе хуже, чем они есть на самом деле. Мы сдерживаем себя излишними предосторожностями. Боимся рисковать. Нам не хватает храбрости и мужества. А затем умираем, не дотянув и до средних лет, хотя нас закопали бы в землю не раньше семидесяти. Что же случилось с грандиозными мечтами нашей юности? Самоуничтожение. Мы сражены собственными предосторожностями, недостаточной верой в себя и свои способности. Были ли возможности? Масса. Однако там всегда присутствовал определенный риск. Отважимся ли? Мы колеблемся. Время бежит. Возможности исчезают. Мы страдаем. Годы идут. И наконец мы убеждаем себя, что уже слишком поздно, и довольствуемся жалким подобием жизни. Завидуем тем, кто чего-то достиг. Какие они везунчики.

Я выбираю лучшую жизнь!

Впредь буду идти на любой риск и принимать любую возможность, которые смогут сделать жизнь моей семьи лучше. Верна поговорка: под лежачий камень вода не течет. Лучше быть в движении, даже если это напрасная трата энергии, чем похороненным в тесной могиле. Скоро именно это и случится. Я буду презирать себя, если, обернувшись на прожитые годы, осознаю: у меня были таланты и способности, чтобы добиться чего-то большего в этой жизни, но я не смог найти в себе сил попробовать. Знаю, что могу сделать, и знаю, сколь мало сделал. Растрачивал свои возможности, словно дети на берегу моря, пропуская сквозь пальцы песок. Для меня еще не слишком поздно. Я все еще могу кое-что взять в руки. Все еще могу добиться счастья и успеха. Я способен на великие чудеса и теперь знаю: мои достижения никогда не превзойдут мою веру в себя. У меня новая вера. Я был создан по образу и подобию Божьему. И не был обречен на провал. Поражение? Возможно. Спасаться бегством? Ни за что!

Эти четыре позитивных жизненных выбора, дарованные всем нам, лишь небольшая иллюстрация миллиардов возможностей, открывающихся перед вами каждый день. Теперь, когда вы понимаете весь замысел. Теперь, когда видите, насколько просто отделять зерна от плевел. Теперь, когда узнали правду о том, что выбор есть всегда. Нет нужды дальше перечислять наши типичные ошибки и способы их исправления. В мире итак слишком много руководств, инструкций, обучающих семинаров и аудиозаписей, раскрывающих секреты успеха, которые таковыми на самом деле и не являются. Меньше всего вам нужен еще один свод правил или наставлений о том, как расширить свой бизнес, накопить несметные богатства, восстановить пошатнувшуюся самооценку. Когда истина очевидна, мы, люди, редко обращаем внимание на колонки инструкций, правил, законов и канонов, какими бы важными или прибыльными они ни казались. Вспомните самые важные жизненные принципы, которые мы когда-либо получали, – десять заповедей. Люди часто пренебрегают даже этими священными законами, поскольку меньше половины притворяющихся праведниками могут процитировать хотя бы пять из них!

А как же счастье, душевное равновесие, чувство удовлетворения, безмятежность? Если сейчас вы выберете подъем вверх и достижение успеха, выберете победу и славу, должны ли вы жертвовать всеми неотъемлемыми атрибутами хорошей жизни? Станут ли они той ужасной ценой, которую придется заплатить вам и вашей семье, как и многим другим, чтобы достичь своих новых целей?

Выбор за вами. Желаете ли вы это все: успех, счастье, душевное равновесие, чувство удовлетворения, безмятежность? Не слишком ли много хотите? Нет! Откройте ваши сердца и увидите, что это совсем нетрудно. Просто проживайте каждый день так, как могли бы проживать и молиться, как те двое в стародавние времена, те двое, которые точно были посланниками Бога. Потрудитесь запомнить их смиренные молитвы, объединенные здесь в единое целое, поскольку, несомненно, они исходили из одного и того же любящего сердца:

Я пришел в этот мир лишь один раз. Позволь мне сделать то доброе, что могу, или выказать доброту, которую могу проявить по отношению к любому. Не дай мне ни отступиться, ни отречься от него, ибо второй жизни мне не дано.

Теперь вы свободны!

Наконец вы можете открыть двери своей темницы и высоко подняв голову выйти навстречу достойному будущему с осознанием того, что Господь не требует от вас жить в кредит. Он платит нам тем, что мы заслужили – добром или злом, раем или адом в зависимости от нашего выбора.

Есть лучшая жизнь… и вы нашли потерянный ключ!

Сделайте свой выбор!

 

XXI

Я ВЕРНУЛСЯ В ДЖЕФФРИ НА СЛЕДУЮЩИЙ ДЕНЬ после выступления на стадионе «Янки» совершенно разбитым. Истощенным в физическом и эмоциональном плане. Когда забрался в постель, словно после долгих лет отсутствия, проспал целые сутки. И все же, к большому удивлению Луизы, спустя два дня вернулся в любимую мною Башню Успеха и принялся стучать на стареньком «Андервуде», спеша поделиться воспоминаниями за последние шесть лет до того, как кончится отсчет моим дням и ночам. «Не позже первого дня нового года», – предупреждал Алекс. Луиза, естественно, полагала, что я приступил к работе над новой книгой, вдохновленный недавним опытом и встречами во время рекламного тура. Я ничего не предпринимал, чтобы переубедить ее.

Работа над этим повествованием заняла всего пятнадцать дней и восемнадцатого октября была завершена. Что касается заключительной, XX главы, как вы уже прочитали, в ней я написал лишь несколько абзацев о неспособности вспомнить хоть что-то из моей речи. Приложив рекламы «Goliath Books» из газет, названные «Ключом к лучшей жизни», я поместил рукопись в папку и спрятал ее под замок в нижнем ящике стола. Каждая прочитанная вами глава именно такая, какой была написана. В свете дальнейших событий не было внесено ни единой поправки.

Без сомнения, Луиза заметила произошедшие со мной перемены. Как очевидно, и наши сыновья. Несмотря на все мои старания оставаться прежним мужем и отцом, таким, каким бывал раньше, я понимал, что ничего путного у меня не получается. Я стал в большей степени подвержен сменам настроения, выходил из себя по пустякам, а добродушное подшучивание, которое играло столь бесценную роль в наших семейных отношениях, полностью испарилось. Возможно, между собой они как-то пытались объяснить мое странное поведение, списывая все на огромное напряжение во время тура. Скоро, со дня на день, папа вновь станет самим собой.

Каждое утро, поднимаясь, я благодарил Бога за еще одну прожитую ночь, но чуть позже сознание возвращало меня к действительности: что если это последний день, когда вижу солнце или чувствую запах сосен, или слышу голоса тех, кого люблю. Я беспрерывно рылся в своей библиотеке, пытаясь найти слова утешения и советы великих мудрецов прошлого относительно того, как справиться с думами о неизбежности смерти. И не находил ответа. Мне не хватало мужества читать о том, что «смерть нам не враг, а тайное приключение» или «смерть – золотой ключ, который распахнет врата дворца вечности». Единственным приключением, которого я страстно желал, была прогулка по лесу с Тоддом и Гленном, а единственный дворец, который мне был небезразличен, стоял на холме в Джеффри.

Я стал чрезвычайно рассеянным – постоянно терял всякие мелочи, например, ключи от машины и кошелек, забывал, где припарковался, выехав в город, не находил любимую ручку или журнал, читаемый в последнее время. Фамилии, всплывавшие в разговорах с Луизой, ничего для меня не значили, но я притворялся, что помню, о ком идет речь. По нескольку раз ежедневно, вне зависимости от того, был ли то день или ночь, я размышлял об истории со столетником Александра Энтони. Мой краткий миг победы уже настал, и теперь высокий стебель, бывший когда-то Марком Кристофером, должен, судя по всему, рухнуть наземь.

Наконец горечь от несправедливости судьбы начала ослабевать или, может, я просто устал бороться, приняв слова великого римского мудреца Сенеки, который когда-то написал: «Чему быть, того не миновать; и если ему необходима борьба, то это лишь выбор его воли». Снова выбор. Но никогда ни при каких обстоятельствах я не позволял страхам очернить убеждения и принципы, которые отстаивал в своей книге, веру в способность человека сделать свою жизнь лучше, используя правильные инструменты и полученные от создателя дары. Моя вера в Бога оставалась непоколебимой. Я молил о помощи, о силах вынести то, что ожидало меня впереди. Мистер Успех, пытающийся отыскать дорогу без своего надежного компаса.

Настал День благодарения. Мы с мальчиками смотрели по телевизору футбол, как это делали в течение многих лет, пока Луиза колдовала на кухне. На следующей неделе моя жена и ее помощники начали буквально задыхаться под лавиной рождественской почты. Поэтому ей пришлось отложить ежегодную праздничную беготню по магазинам, которую она предвкушала неделями. Я втайне радовался этой задержке, поскольку не был уверен, что при своем душевном состоянии смог бы перенести вид множества счастливых лиц и звуки рождественских песнопений. Пока Луиза и остальные деловито сортировали поздравительные открытки в поисках достойных внимания писем, я все больше и больше времени проводил в башне, в одиночестве, в ожидании…

Однажды, сидя за столом и уставившись на календарь, я решил сжечь эти страницы, внезапно осознав: мои своекорыстные воспоминания прошлого стали бы ужасным наследием Тодда, раной, которая всегда будет кровоточить от осознания того, что он жив лишь благодаря отцу, согласившемуся поменяться с ним местами. Как глупо с моей стороны! Как недальновидно! Я только открыл ящик, где хранилась рукопись, как в башню ворвалась Луиза.

– В чем дело, милая?

Задыхаясь от бега, она выпалила:

– Вот, – и швырнула знакомый коричнево-желтый конверт, на котором синими чернилами каллиграфическим почерком была выведена моя фамилия. Я вскрыл письмо и прочитал послание на открытке с золотой каймой. Затем прочитал еще раз. И еще.

О тебе помнят.

Я ходатайствовал за тебя и совершил свое первое и последнее чудо.

Список изменен.

После долгого и тщательного обсуждения, принимая во внимание то, что слова твоего крайне убедительного послания до сих пор звучат в райских кущах, было решено оставить все как есть, оставить тебя среди тех, кого любишь. Таким образом, ты можешь продолжать бескорыстно делиться ключом к лучшей жизни со всем человечеством.

Возможно, тебе также будет любопытно узнать, что мое ходатайство достойно поддержал еще один коллега-писатель, чье мнение имеет значительный вес, и зовут этого человека Джошуа Кройдон.

Желаю тебе и твоей семье веселого Рождества и многих лет совместной жизни.

Я так долго стоял, уставившись на открытку, что Луиза, не выдержав, выхватила ее у меня из рук и прочитала, затем вернула обратно.

– Марк, не понимаю. Что все это значит? И эта карточка не подписана. Ни А. В. Саломом, ни Авессаломом.

Я обнял ее за талию и поднял высоко над каменным полом. Потом усадил на диван и все рассказал. Все!

– Боже мой, – повторяла она снова и снова. – И ты скрывал этот ужасный секрет с… того самого полета из Мемфиса. И закончил тур и произнес речь, будто у тебя все отлично!

– Старался, милая, очень сильно старался.

– Удивительно, как ты выдержал. Почему не рассказал мне? Нет, не отвечай. Ты не хотел перекладывать это на мои плечи, верно?

Впервые с тех пор, как я вернулся из рекламного тура, в башне раздался счастливый смех.

В Рождество, самое лучшее в моей жизни, когда все подарки были уже открыты, я обратился к Луизе.

– Сколько времени у нас в наличии до того, как ты представишь нас той вкусно пахнущей индейке из духовки?

– Часа два, – ответила она, – плюс-минус пятнадцать минут. А что?

– Собираюсь прокатиться. Вернусь примерно через час, ладно?

– Конечно. – Луиза вскинула голову. – В Стоддард?

– Да, хочу поблагодарить его. Не могу придумать более подходящего дня, чем сегодня.

– Почему ты думаешь, что мистер Энтони будет там? Полагаю, из-за своих «разовых поручений» ему приходится часто путешествовать.

– Стоит попробовать.

Когда я надевал пальто, в коридоре появилась Луиза.

– Марк, у тебя нет для него подарка. Как ты приедешь на Рождество без подарка?

– Боже, ты права. Есть идеи?

– Да, захвати с собой Тодда. Думаю, старику будет приятно познакомиться со вторым участником договора.

Легкий снежок, падавший весь вечер, все еще оставался лежать на тротуарах, но дорога до Стоддарда была почти пуста и заняла менее тридцати минут. Без проблем я отыскал «Окаймленную березами дорогу», ровно полмили проехал по узкой грязной грунтовке, как и во время своего первого визита, и остановился в поисках просвета в зарослях высокорослой черники. Однако его не оказалось. Сквозь лабиринт голых веток увидел тропинку к пруду. Что-то было не так. Что-то изменилось.

– Давай выбираться из машины, Тодд.

Вместе мы пробились через упрямые переплетенные ветки кустов. Тодд последовал за мной, когда я почти бегом припустил вниз по склону в направлении огромного камина из натуральных булыжников, который, подобно серому айсбергу, возвышался среди молодых сосен и канадских елей.

Тодд споткнулся и упал, поднимаясь, показал на обуглившееся бревно, из-за которого произошла задержка.

– Здесь был пожар, папочка, но, похоже, очень давно. Посмотри, на этом месте уже выросли деревья.

Я медленно прошелся между молодыми деревцами, пока не оказался прямо напротив камина. Почувствовал, как мурашки побежали по коже. Провел рукой по неровной поверхности камней, некогда поддерживавших каминную полку. Внезапно за спиной раздался голос:

– Могу ли я чем-то вам помочь, ребята?

Я повернулся и увидел закутанную в шаль пожилую женщину, направляющуюся к нам. Она опиралась на самодельную клюку и при каждом шаге раскачивалась из стороны в сторону.

– Счастливого Рождества, – улыбнулась она, взмахнув клюкой. – Кого-то ищете? Я живу вон там, вверх по дороге, и, возможно, смогу помочь.

– Да, – ответил я, заметив, что голос мой прозвучал как-то странно. – Мы ищем мистера Энтони…

– Кого?

– Энтони. Александра Энтони. Если не ошибаюсь, у него здесь был дом.

– Энтони. Эх, да. Он жил здесь. Все время один. Приятный человек. Никогда никого не беспокоил. Он умер, дайте-ка припомнить, в 1964 или 65‑м году. Родственников у него не было, по крайней мере мы о них никогда не слышали. Городские власти похоронили его на нашем небольшом кладбище за церковью. Я присутствовала на похоронах, я и Альфред, мой муж. Он тоже умер. Альфред и я были единственными, кто там был, естественно, кроме священника. А затем, всего через неделю после похорон мистера Энтони, разразилась страшная гроза. Сверкали молнии, и одна из них ударила прямо в его дом. Он сгорел дотла. Печальное зрелище. Все его книги превратились в пепел.

– Спасибо, – мягко произнес я.

Она кивнула и снова взмахнула клюкой, но уже на прощание.

– Рада была помочь. Счастливого Рождества!

– Счастливого Рождества, – прокричал Тодд удаляющейся фигуре, затем приблизился ко мне, почувствовав: что-то здесь не так, как должно было бы быть. – Поехали домой, пап?

– Думаю, самое время, сынок.

Тодд, проходя мимо камина, стукнул ногой по одинокому бревну, лежавшему на почерневших камнях, затем наклонился и поднял обгоревший почти до неузнаваемости круглый предмет.

– Папа, смотри, – вскрикнул он, вытирая ладонями свою находку. – Это же мячик! Бейсбольный мячик! И на нем что-то написано!

Я протянул руку, и сын положил на мою ладонь обгоревший шарик. Несколько секунд я ласково гладил его, прежде чем нашел в себе силы поднести к глазам и прочесть то, что еще можно было разобрать…

С ЛЮБОВЬЮ

 

Об авторе

Ог Мандино – самый популярный и вдохновляющий автор книг об успехе и самопомощи. Тринадцать из них были переведены на семнадцать языков и разошлись тиражом более восемнадцати миллионов экземпляров. Он является членом Зала Славы Международной ассоциации профессиональных ораторов и одним из наиболее известных спикеров в Соединенных Штатах Америки. Среди его самых популярных произведений: «Величайший торговец в мире», «Величайший секрет в мире», «Величайший успех в мире», «Величайшее чудо в мире», «Дар Акабара», «Комиссия по делу Христа», «Университет успеха», «Миссия: Успех!» и «Ключ к лучшей жизни».