Хронологические рамки

Нелегко сколько-нибудь точно определить рубеж, с которого «начинается» история той или иной страны. Особенно трудно это сделать по отношению к народам и странам, чья судьба издавна привлекала внимание современников и получила отражение уже в самых древних из дошедших до нас исторических источниках. Именно к таким странам относится Франция.

Что считать «началом» ее истории? Время, когда здесь появился человек (примерно миллион лет тому назад), или же время, когда (около VI в.) современники впервые заговорили о «Франции» (этим именем называли тогда обычно область в бассейне Мааса и Шельды)?.. А может быть, следуя традиции, долгое время бытовавшей во Франции, взять за отправной пункт правление Карла Лысого (середина IX в.) — первого короля Западно-франкского королевства, ко времени которого относится к тому же первый из дошедших до нас памятников прафранцузского языка?..

Видя в истории человеческого общества на территории Франции неразрывную цепь событий и процессов, историки-марксисты подразделяют ее на периоды, соответствующие времени господства основных общественных формаций, сменявшихся здесь, — первобытнообщинной, античной, феодальной, капиталистической. Развитие этих общественных систем составляет подоснову исторической эволюции Франции и, соответственно, главный объект исследований историка. Возникновение почти всех современных европейских стран — и, в том числе, Франции — относится к феодальной эпохе. Именно к ней вернее всего может быть приурочено «начало» собственно «французской» истории. Внутри этой многовековой эпохи особое значение для формирования Франции как государства имел период VI–X вв. К концу его наметились территориальные, политические и этнические контуры будущей Франции.

Разумеется, это «начало» французской истории не может быть понято без хотя бы краткой характеристики предшествующих столетий. Как мы увидим, события и процессы, происходившие на территории Франции накануне нашей эры и в последующие века, наложили заметный отпечаток на все дальнейшее развитие страны. Весь этот период — до конца первого тысячелетия нашей эры — можно, таким образом, назвать как бы «предысторией» французского государства или (условно) историей возникновения Франции.

 

Географические рамки

Общие контуры территории, на которой формировалось и которую занимает ныне французское государство, кажутся намеченными самой природой. Атлантический океан, два моря (Средиземное и Севернее), пролив Ла-Манш, Альпы и Пиренеи — вот ясные рубежи, по которым легко дорисовать почти симметричный пятиугольник Франции. Лишь одна из его сторон, восточная, не имеет в северной своей части достаточно надежных естественных препятствий. И потому не случайно именно она на протяжении десятков столетий была объектом ожесточенных споров и кровопролитных войн. В целом, однако, выгоды географического расположения страны настолько очевидны, что были замечены уже во времена глубокой древности.

И в самом деле, по своему расположению Франция совмещает преимущества морской и континентальной страны одновременно. Максимальное расстояние до моря почти нигде не превышает 400 км. Франция — это как бы перешеек, разделяющий Средиземное море и Атлантический океан в том месте, где они близко сходятся друг с другом, и в то же время — это западный край длиннейшей в мире континентальной полосы, тянущейся вплоть до северо-восточных пределов Азии.

Расположение на стыке трех природных зон — средиземноморской, североатлантической и континентальной — определило широко известное многообразие французского ландшафта. Как ни в одной соседней стране, во Франции ярко выражены все основные виды рельефа: высокие горы, обширные плоскогорья и изрезанные реками низменности. Их расположение неравномерно: на севере преобладают холмистые равнины, здесь расположена крупнейшая французская низменность — Парижский бассейн, занимающая добрую треть всей территории страны; южная половина Франции — за Луарой — гораздо более высокая; значительную ее часть занимает плато Центрального массива, средняя высота которого лишь на 300 м уступает Пиренеям. Это различие гористого юга и равнинного севера наложило, как мы увидим, известный отпечаток и на особенности социального развития южной и северной половин Франции.

Соседство различных природных зон сказалось и на климате. В отличие от рельефа, он, вообще говоря, не оставался постоянным на протяжении последних тысячелетий, колеблясь то в сторону более сухого и континентального, то в сторону более мягкого и влажного. Но, независимо от этих колебаний, всегда было заметно сочетание противоречивого воздействия сухого Средиземноморья, богатого осадками океанического района и континента с его более резкими температурными колебаниями. В результате во Франции довольно сильны региональные различия в климате. В целом же французский климат, складываясь из многообразных элементов, всегда отличался редкой мягкостью. Не удивительно поэтому, что растительный мир Франции очень богат и разнообразен, а реки — многочисленны и в своем большинстве полноводны.

Само расположение рек весьма своеобразно. Ни одна из них не пересекает всю страну. Зато их русла создают как бы круглый веер, центр которого — в Центральном массиве. Это с давних пор позволяло использовать реки для транзитного сообщения между Средиземноморьем и Атлантикой, увеличивая важное значение речных путей. Если ко всему сказанному добавить, что в большинстве районов Франции, особенно на севере, много плодородных земель (пахотные земли составляют три четверти всей площади, треть их отличается особенно высоким плодородием), что, наряду с хлебными полями, здесь с древних времен было много виноградников и оливковых рощ, что обилие строительного камня (особенно известняка) издавна облегчало создание построек, дорог, укреплений, то представление о богатстве французской природы будет достаточно полным.

Отмечая исключительно благоприятные природные условия французской территории, многие историки и географы подчеркивали их влияние на историческое развитие страны. Особенно ярко писал об этом один из основателей современной французской географической школы Видаль де ла Блаш, определяя его одним словом — precocite, т. е. «скороспелость». Действительно, невозможно отрицать благотворной роли природы в быстром развитии экономики и общества Франции. Наиболее велика она была на заре истории, когда жизнь населявших страну первобытных племен непосредственно зависела от природных условий. Мягкость климата, богатства лесов и рек, плодородие почв облегчали тогда обеспечение людей средствами существования и потому создавали возможность более быстрого роста населения и ускорения общественного прогресса в целом. Но и позднее богатая природа заметно влияла на условия жизни населения на земле Франции, освобождая его от многих трудностей, которые приходилось преодолевать жителям менее благоприятных природных зон. Немалое значение в истории Франции имело само ее расположение, издавна превращавшее страну как бы в торговый мост между севером и югом, позволявшее одновременно контролировать две важные морские границы Европы, легко устанавливать связи со всеми континентальными странами и в то же время в значительной степени быть отгороженной ими от опасных вторжений кочевников. Сколь, однако, ни велико было значение природных условий в развитии общества на территории Франции, роль созидательной деятельности человека, как показывают факты, была намного важнее.

 

Начало этногенеза

С той же точки зрения, с какой мы говорили о природных условиях, подойдем к вопросу об особенностях заселения страны. Какое влияние оказали они на путь исторического развития Франции? История заселения Франции охватывает тысячелетия и завершается в основном лишь к X в. н. э. Источники позволяют с достаточной определенностью говорить об этническом составе населения Франции приблизительно с конца второго тысячелетия до н. э. В это время в Западной и Центральной Европе происходят значительные по своим масштабам «переселения народов». Одним из важных очагов этнической экспансии была обширная область, охватывавшая территорию современных Чехословакии, Австрии, Венгрии и Южной Германии. Ее население составляли племена, которых греки впоследствии назвали кельтами. В течение ряда столетий они расселялись в различных направлениях — и, в частности, передвигались на запад. Кельтская колонизация Франции продолжалась более тысячи лет. Она началась, вероятно, еще в эпоху бронзы (около 1600 г. до н. э.), резко усилилась с началом «железного века» (в X–IX вв. до н. э.) и достигла наибольшей интенсивности в VI–V вв. до н. э. Последние ее этапы отмечены уже в письменных памятниках и относятся к 250–150 гг. до н. э.

Археологический и лингвистический материал позволяет восстановить, хотя и в самых общих чертах, ход и последствия кельтской колонизации . Завоеватели намного уступали в численности местному населению. Их вторжения, растянувшиеся на столетия, не приводили к полному уничтожению коренных жителей. Разделенные между собой десятками, а то и сотнями лет, отдельные волны кельтских переселенцев успевали в большей или меньшей мере раствориться среди туземного населения прежде, чем начиналась новая полоса вторжений. Но в общем страна постепенно кельтизировалась, хотя разноплеменность ее не уменьшилась и в ряде районов даже увеличилась. Объяснялось это возникновением в ходе кельтской колонизации большого числа смешанных этнических групп, в той или иной мере отличавшихся как от новопришельцев, так и от более древних поселенцев. Современным исследователям удается нередко обнаружить общность антропологического склада и материальной культуры кельтов и автохтонных племен. Но сами они далеко не всегда сознавали свое родство, заслоненное для них вполне реальными этническими и социальными различиями.

Особенно заметна была разница между жителями севера и юга. В северных и восточных областях, через которые шел основной поток кельтских вторжений, население было значительно более кельтизировано, чем на юге и западе. В первом тысячелетии до н. э. почти на всем юге преобладали иберские племена, родственные народам Пиренейского полуострова. Лишь позднее и лишь в отдельных районах здесь стало складываться кельто-иберское население. Небольшими островками среди него — главным образом, на Средиземноморском побережье — были разбросаны колонии малоазийских греков, оказавшие заметное влияние на материальную и духовную культуру этого района и ускорившие его развитие(главная греческая колония — Массилия — на месте современного Марселя). Несмотря на то, что иберы и, особенно, греки очень долго сохраняли свою этническую самобытность, их роль в этногенезе французского народа была значительно меньшей, чем кельтов. Отчасти это определялось тем, что исходные области их расселения были отделены либо трудно проходимыми Пиренеями, либо морскими просторами и потому приток одноплеменного населения был сильно затруднен.

В целом последствия кельтской колонизации для дальнейшей истории страны были противоречивы. Кельтизация создавала известные предпосылки для будущего этнического сплочения. Но для ближайшего исторического периода важнее было то, что пестрота и разноплеменность населения еще более выросли, создавая благоприятные условия для новых иноземных вторжений.

 

Римская Галлия

Отзвуки последней волны кельтской колонизации, приведшей к расселению в северо-восточной части страны племен белгов, были заметны еще в середине II в. до н. э. Приблизительно в это же время на крайнем юго-востоке начались римские завоевания. Они не были случайностью. Захватив в III–II вв. до н. э. обширные владения в Испании и подчинив Цизальпинскую Галлию, Римская республика охотно воспользовалась просьбой греческой Массилии оказать ей помощь в борьбе против соседних кельтских племен как поводом для похода за Альпы. За семь лет (125–118 гг. до н. э.) римляне завоевали все Средиземноморское побережье и образовали здесь одну из своих многочисленных провинций , связав воедино метрополию с ее испанскими владениями.

Римский легионер и галльский воин. Барельеф

Не прошло и пяти лет, как на оставшуюся еще свободной часть Галлии обрушился новый враг — на этот раз с северо-востока. Племена кимвров и тевтонов, перейдя Рейн, прошли войной через всю страну (113–101 гг.). Последовавшая затем мирная передышка длилась немногим более сорока лет. Около 60 г. до н. э. новый союз зарейнских племен — германцы-свевы во главе с Ариовистом — стал угрожать восточным галлам. Борьба между отдельными кельтскими племенами, в ходе которой одни из них обращались за помощью к свевам, а другие — к римлянам (проконсулом завоеванной части Галлии был тогда Цезарь), явилась предлогом для почти одновременного вторжения в Галлию обоих опасных соседей. Столкновение между ними самими не заставило себя ждать. Разбитые римлянами германцы были отброшены за Рейн.

Но зато вся Галлия — до берегов океана и Пиренеев — оказалась под властью Рима. Это второе по счету римское завоевание (58–51 гг. до н. э.) положило начало пятисотлетнему господству Рима в Галлии.

Чем объяснить сравнительную легкость завоевания галлов Римом? Она отчасти определялась уже отмеченными обстоятельствами их внешнеполитического положения, мешавшими дать действенный отпор могучему Риму. Но не менее важны были особенности внутриполитического строя Галлии.

Населявшие страну кельтские и кельто-иберские племена распадались на многочисленные племенные союзы. Их этническая и племенная разобщенность усугублялась социальным расслоением. Это последнее сыграло столь значительную роль, что на нем стоит остановиться специально.

Основными занятиями галлов II в. до н. э. были земледелие и скотоводство, достигшие сравнительно высокого уровня. Умение удобрять поля, использование довольно совершенного железного плуга (заимствованного позднее римлянами), соблюдение правильных севооборотов — все это позволяло галлам собирать относительно неплохие урожаи. Обширные пастбища благоприятствовали разведению лошадей, использовавшихся галлами в военном деле, в лесах паслись многочисленные стада свиней. Изделия галльского ремесла — железоделательного, керамического, ткацкого — были известны и за пределами страны. Достигнутый хозяйственный уровень — особенно у наиболее развитых племен Юго-Восточной Галлии — давно уже не требовал коллективного труда и связанной с ним общественной собственности на средства производства и результаты труда. И потому не удивительно, что у этих племен уже накануне римских завоеваний значительная часть земли — главного богатства — находилась во владении отдельных семей. Еще сохранялась собственность всего племени или общины на лесные и пастбищные угодья, на вновь захваченные пространства или пустоши. Община, по-видимому, еще не утратила известных верховных прав на всю занимаемую ею территорию, включая и пахотную землю. Но в повседневной жизни большое значение имела уже не только верховная общинная собственность, но и собственнические права отдельных малых семей, владевших участками пахоты и ведших на них свое индивидуальное хозяйство.

Производственная деятельность и функции управления уже заметно отделились в галльских племенах друг от друга. Первая стала уделом большинства, вторые — концентрируются в руках племенной аристократии. Ко времени прихода римлян родовая знать обладала значительным влиянием во всех районах Галлии.

Особенно заметным было возвышение аристократии на юго-востоке и в центре страны. Представители знати окружали здесь себя многочисленными приближенными. Влияние и роль каждого знатного во многом зависели от числа таких «клиентов», имевших характерное название ambacts — «те, которые (находятся) вокруг». Их бывало по нескольку сотен, а у самых знатных — и несколько тысяч. Из них-то и составлялось теперь конное войско, (заменившее всеобщее ополчение, существовавшее раньше), как бы противостоявшее в этих племенах основной массе галлов.

С помощью своих военных дружин знать совершала набеги на соседей, захватывая богатства и пленников. Согласно старинным обычаям, большинство пленников приносилось в жертву богам. Лишь часть их обращалась в рабов и использовалась в поместьях, принадлежавших знати. Экономическая роль этих рабов была, однако, невелика. Главную рабочую силу в поместьях знати составляли рядовые галльские общинники, обрабатывавшие земли на правах временных владельцев или в качестве наемных работников. Одни из них еще сохраняли свою свободу, другие находились уже в той или иной форме зависимости от земельной аристократии. Если на юго-востоке страны социальная дифференциация достигла, таким образом, довольно высокого уровня, то в северных и западных областях она была выражена намного слабее. Основная масса членов племени сохраняла здесь еще свободу и полноправие. В результате сложность и неоднородность социальной структуры галльского общества в целом, как и его неспособность противостоять римскому вторжению, еще более увеличивались.

Тем не менее у галлов уже зарождались представления об их этнической общности. Выразителями подобных представлений выступали в первую очередь ученые жрецы — друиды. Друиды были у галлов не только религиозными наставниками. Они признавались также высшим авторитетом в спорах между родами и даже целыми племенами. Посредничество друидов в таких спорах оказывалось возможным благодаря тому, что жрецы всех галльских племен объединялись в особую религиозно-политическую корпорацию, действовавшую с известной регулярностью. Раз в год они собирались со всей Галлии в священном месте (близ современного Орлеана), чтобы обсудить общие дела. Над ними стоял пожизненный глава, пользовавшийся большим авторитетом. Друидизм был поэтому силой, в известной мере сдерживавшей рост усобиц между галльскими племенами.

Во II–I вв. до н. э. делались и прямые попытки объединения галлов. Их предпринимали вожди наиболее сильных племенных союзов арвернов, эдуев, секванов. Создававшиеся ими государственные образования были, однако, очень недолговечными. Противоречия между большинством галлов и знатью, достигшие наибольшей остроты у племен Юго-Восточной Галлии, различие интересов этих более развитых племен и населения ряда северных областей, где еще в основном сохранялся первобытный строй, наконец, постоянное соперничество внутри самой аристократии, враждующие роды которой были готовы на союз с любыми внешними силами, — вот основные причины постоянной внутренней борьбы, раздиравшей отдельные галльские племена и Галлию в целом. Эта внутренняя слабость в большой степени облегчила римское завоевание Галлии.

* * *

Военное поражение не лишило галлов воли к борьбе за свободу. Едва Цезарь в 53 г. до н. э. покинул Галлию, в ней началось восстание. Его возглавил Верцингеториг — сын вождя одного из сильнейших южногалльских племен арвернов. Цезарь не мог справиться с повстанцами около двух лет. Лишь тогда, когда он уже был вынужден начать отступление, ему улыбнулась удача, и он сумел запереть главные силы галлов в Алезии (в верховьях Сены) и разбить по частям остальные их отряды. Три миллиона побежденных, миллион убитых, миллион обращенных в рабство — таковы были итоги войны с галлами, официально объявленные во время триумфа Цезаря . Но ни массовые порабощения, ни продолжающиеся жестокие карательные экспедиции, в ходе которых захваченным повстанцам отрубали кисть правой руки, долгое время не могли усмирить галлов. В 31–30 гг. восстают треверы, в 29 г. — морины, в 28 г. — аквитаны. Спасаясь, многие галлы пытаются бежать за Рейн, в Британию, в Богемию. Эта «эмиграция» была настолько значительной по своим масштабам, что следы ее остались даже в археологическом материале .

Галльский ремесленник Надгробие. Бордо.

Что вынуждало галлов к столь активному и длительному сопротивлению Риму? Понять это нетрудно, познакомившись с системой римского управления Галлией. Победив галлов, поработив пленных, Рим не оставил Галлию в покое. Все галльские земли были превращены в собственность «римского народа». Отныне галлы стали лишь временными владельцами своих земель, которые завоеватель мог отобрать, основав на них колонию римских поселенцев, передав в награду ветеранам или продав кому-либо. И хотя подобные конфискации фактически затронули не большую часть галльских земель, они породили недовольство. Еще более тяжелым оказалось иго налогов. Уже при Цезаре римляне взыскали с Галлии 40 млн. сестерций. Со времен императора Августа раз в 15 лет в Галлии проводились описи имуществ, определявшие размер налогов, возлагавшихся на каждую семью. Их величина не менялась в течение следующего пятнадцатилетия, какие бы изменения в составе и материальном положении семьи ни произошли за это время. Помимо прямых налогов, Рим взимал многочисленные пошлины: с каждой купли-продажи, с товаров, вывозимых или ввозимых в Галлию, при отпуске раба на свободу, при наследовании имущества и т. д. Во многих пунктах Восточной и Южной Галлии появились гарнизоны, возникли римские колонии. Сто тысяч солдат, сто тысяч колонистов и еще столько же римских предпринимателей и их рабов — таковы приблизительные цифры, характеризующие, по мнению французского историка Дюваля, римское проникновение в первые века после завоевания. Оно было не настолько интенсивным, чтобы создать угрозу самому существованию галлов, число которых измерялось, вероятно, 6–8 миллионами , но вполне достаточным для того, чтобы заставить большинство галльских племен почувствовать тяжесть римского гнета.

Не удивительно поэтому, что немалая часть пятивекового римского господства в Галлии наполнена напряженной борьбой галлов против Рима. Ее характер и формы были различны: крупные восстания в первые десятилетия римского правления, преимущественно местные конфликты в последующие 100 лет (до 70-х годов I в.) и, наконец, после довольно долгого затишья, массовые движения, продолжавшиеся с перерывами с конца II в. уже вплоть до падения Рима. Выражение «Римский мир» (Рах Romana), которым долгое время обозначали период римского господства, чем дальше, тем больше обнаруживает в применении к Галлии свою относительность. Твердая римская власть, действительно, покончила с внутренними междоусобицами галльских племен и на время приостановила германские нападения. Но она была не в силах ни предотвратить антиримские выступления, ни, тем более, исключить социальные конфликты, обострявшиеся по мере углубления противоречий внутри галльского общества.

Изображение галло-романской жатки, найденное во время раскопок в Бюзеноль-Монтобане.

И все же изменения, происшедшие в Галлии за время пятисотлетнего господства Рима, охватили все области жизни и наложили сильнейший отпечаток на всю последующую историю страны. В чем сущность этих изменений? Как следует оценить историческую роль римского завоевания Галлии? Чтобы ответить на эти вопросы, охарактеризуем кратко важнейшие экономические, социальные и культурные итоги эволюции галльского общества за период римского правления.

Превращенная в одну из важнейших житниц метрополии, Галлия переживает в I–II вв. период интенсивного освоения новых земель. Не только на юге, но и на севере распахиваются пустоши, возникают новые хутора и села, расширяется хлебопашество. Растет число средних и крупных поместий, принадлежащих пришлым завоевателям и местной аристократии.

Галльская знать усвоила римские методы ведения хозяйства. В ее владениях значительно увеличилось использование рабов. Особенно широко применялся рабский труд новыми земельными собственниками — римскими ветеранами (в их числе были не только римляне, но и галлы, германцы, иллирийцы и т. д.). Их виллы были не так велики, как у владельцев латифундий в Италии (составляя максимально у солдат 100–150, у командиров — 400–500 га). Но число их было значительным, особенно в Южной и Центральной Галлии. В отличие от этих областей в бассейне Средней Луары и в районах, граничивших с Нарбоннской провинцией, росли крупные поместья местной знати и пришлых богатеев, напоминавшие по своему типу римские — с характерным для них преобладанием собственного господского хозяйства и большой ролью животноводства. Наряду с рабами галло-римские землевладельцы использовали также колонов — свободных арендаторов земли. Роль колонов была здесь значительно выше, чем в самой Италии. Это было тесно связано с особенностями Галлии как страны, позднее приобщившейся к рабовладельческой системе и потому не успевшей в такой большой мере, как Италия, отказаться от труда свободных людей.

Увеличившиеся в числе поместья Галлии производили на продажу хлеб, скот, вино. В свою очередь потребности этих галльских вилл способствовали росту ремесла и промыслов. Расширилась добыча железа в Южной Галлии. Увеличилось изготовление деревянных и железных изделий. Деревянные повозки, бочки, плуги с железными сошниками, глиняные чаны, амфоры, горшки, железные топоры, косы, пилы, мечи, кожаные штаны, колпаки, фартуки и многие другие изделия производились в Галлии в большом количестве (например, гончарные изделия — сотнями тысяч штук) и распространялись по всей стране, а иногда и за ее пределами. Изготовляли их большей частью свободные ремесленники, работавшие в небольших мастерских. Рабы-ремесленники имелись в сравнительно немногочисленных поместьях наиболее крупных землевладельцев; рабов использовали также на государственных рудниках, в каменных карьерах, на строительных работах.

Расширение торгового обмена и военные нужды империи толкнули римлян на проведение в Галлии нескольких важных дорог, прорезавших страну вплоть до берегов Ла-Манша. Эти магистрали, мощенные камнем и достигавшие порой ширины в 13 м, позволяли римским легионерам проходить 30–40 км в день, а курьерам — проезжать по 75 км в сутки. Дороги оказались одним из самых стойких памятников господства Рима. Они составляли основу дорожной сети Франции почти тысячу лет. Но не стоит преувеличивать их значение для галлов. Наиболее крупные из них шли вдоль границ и не проникали внутрь страны, особенно в северных и западных ее районах (в Пикардии, например, они пересекли лишь семь галльских деревень). Сами галлы могли пользоваться римской дорожной сетью далеко не всегда. Дальней торговлей занимались почти исключительно иноземцы — греки, сирийцы, римляне. Римские дороги в Галлии оставались поэтому в основном путями передвижения чужестранцев; они не сломали замкнутость галльских областных мирков, традиционность их жизни.

Сравнительно большее влияние имело для Галлии появление значительного числа городов, особенно в южных и северо-восточных районах. Возникшие на месте древних поселений или в стратегически важных пунктах, они по своему внешнему облику представляли нечто совершенно необычное на фоне галльских поселков, застроенных врытыми в землю глинобитными или деревянными домами-хижинами. Правильные кварталы каменных домов, городские стены, высокие храмы цирковые арены, триумфальные арки в честь римских императоров, акведуки, подводящие воду за десятки километров, — все это было неведомо в доримской Галлии. В городах находились римские власти, стояли римские гарнизоны, в них же переселилась значительная часть галльской землевладельческой аристократии. В городах была намного сложнее социальная структура и социальные отношения. Римская частная собственность и характерные для нее правовые представления пустили здесь глубокие корни. Городские курии, коллегии торговцев и ремесленников, школы «грамматиков» и «риторов» (средние и высшие учебные заведения), гладиаторские игры и театральные представления — весь строй социально-политической и культурной жизни отличал город от села.

В то же время экономические и политико-культурные связи между городом и ближайшей сельской округой были довольно интенсивны. Этому способствовало, в частности, то, что преобладающая часть собственников сельских поместий жила в городах, немалую часть горожан составляли также купцы, торговавшие земледельческими продуктами, судебные и налоговые чиновники, распоряжавшиеся в сельских поселениях, ремесленники, обслуживавшие село. В результате создавались благоприятные условия для экономического и политико-культурного подчинения сельской округи городу, для возникновения в Галлии города-государства, полиса. Город оказывался одним из важнейших каналов романизации галлов.

Тем не менее Галлия не знала той повсеместной власти города над деревней, которая была характерна для античной Италии и многих римских провинций. Даже в Центральной Галлии немалая часть территории оставалась вне городского влияния. Еще более характерно это для ряда северных и западных районов, многие из которых оставались необжитыми, малонаселенными. На территории нынешних полуостровов Бретань и Нормандия, в левобережье Мааса и в некоторых других областях Северной Галлии в течение всего периода римского господства сохранялись важные черты древнегалльских порядков. Главной фигурой оставался свободный крестьянин, подчинявшийся общему собранию односельчан. Община распоряжалась землями, распределяла налоги, имела даже свое ополчение. Социальные отношения античного типа были, следовательно, распространены в северной половине Галлии, исключая прирейнские земли, намного слабее, чем на юге.

Для разных областей Галлии римское завоевание имело, стало быть, различные социальные последствия. В тех областях Центральной и Юго-Восточной Галлии, где уже накануне римского завоевания социальная дифференциация зашла достаточно далеко и возникли могущественные племенные союзы (эдуев, арвернов), стоявшие, фактически, на пороге складывания государственности, установление власти Рима резко ускорило развитие частной собственности и классов, и общество стало приближаться по типу к римскому. Там же, где к приходу римлян еще сохранялись общинные распорядки (в ряде северных, западных и некоторых других районов), новые отношения укрепились лишь на изолированных островках завоеванной территории вблизи римских гарнизонов или крупных городов. Разложение общины и образование классов внутри основной массы галлов здесь, хотя и ускорилось, шло медленно и далеко не завершилось вплоть до конца римского правления. Что касается малообжитых гористых районов (например, в Центральном массиве), то они остались почти полностью вне римского влияния. Поэтому, хотя в Галлии в целом за время римского господства резко выросло число рабов, образовался многочисленный слой вольноотпущенников и значительно углубилась дифференциация среди свободных, социально-экономическое расслоение общества далеко не достигло таких масштабов, как в Италии.

Отдельно следует остановиться на последствиях римского завоевания в области культуры. Наиболее яркое из них — вытеснение кельтских языков латынью. Произошло оно, конечно, не сразу и далеко не одновременно в разных районах Галлии. Раньше всего латынь получила распространение в среде галльской аристократии. Желая сохранить свое привилегированное положение, галльская знать стремилась слиться с завоевателями и воспринять их облик в одежде, обычаях и, главное, в языке. Поэтому уже в I в. н. э. верхушка городского населения Галлии стала говорить по-латыни. В деревне, особенно на севере и западе страны, кельтские языки сохранялись гораздо дольше. Даже в области Лиона еще в конце II в. местному епископу приходилось для общения со своей паствой специально изучать кельтский. А вокруг Бордо и в III, и в IV вв. люди, не знавшие кельтского, разговаривали с крестьянами с помощью переводчиков. Но в конечном счете латынь победила. Несколько изменившись по сравнению с классической латынью и восприняв ряд кельтских слов, она стала ко времени падения Рима родным языком подавляющего большинства галлов.

Пути ее проникновения были многообразны. По-латыни говорили в армии, где служили многие галлы, латинский изучали в школах, латинскими были надписи на монетах, которые имели хождение в Галлии, латынью приходилось пользоваться при общении с властями, купцами. Однако победа латыни объяснялась не только этим. По своему строю и фонетике языки кельтских племен были отчасти родственны латыни. Ее усвоение облегчалось также тем, что она конкурировала не с каким-либо единым кельтским языком, но с множеством племенных диалектов. И, что особенно важно, латынь была языком, на котором не только говорили, но и писали, в то время как кельтская Галлия не имела своей письменности.

В отличие от латыни, распространение которой в общем было прямо пропорционально степени римского культурного влияния в той или иной географической области, изменения в других сферах духовной культуры галлов не были связаны с римским влиянием столь непосредственно. Особенно это касается религиозных верований и представлений. И накануне римского завоевания, и в первые века нашей эры галлы, как и римляне, оставались язычниками и поклонялись десяткам и сотням различных божеств.

Но галльские и римские боги различались не только по именам и тому внешнему облику, в котором они представлялись своим поклонникам. Антропоморфным божествам Рима противостояли анимистские божки галлов, выступавшие то в виде трехликого богатыря с оленьими рогами, то змеи с бараньей головой, то священного быка или даже священного дерева. В Риме этого времени уже существовали общепризнанные боги, которым поклонялись практически все граждане государства. В Галлии общего пантеона не имели иногда даже члены одного и того же племени. Очень большую роль, особенно у менее развитых племен, продолжало играть поклонение богам отдельных общин. Эти боги мыслились в облике родоначальников общины, покровительствовавших только ей и охранявших только ее территорию. Их власть еще далеко не приобрела того могущества, с которым были связаны представления о римских божествах.

Римское завоевание не уничтожило культ галльских богов. Принцип многобожия, признававшийся римлянами, позволил им терпимо отнестись к религиозным верованиям галлов. Сменила веру лишь галльская знать, стремившаяся приобщиться к религии завоевателей. Но сохранившиеся в среде простонародья прежние культы не оставались неизменными. Их преобразование определялось не столько прямым влиянием римской религии, сколько развитием самого галльского общества, на которое римское завоевание в ряде случаев оказало немаловажное воздействие. Там, где галльская община окончательно разложилась, исчезли общинные боги. Их место заняли божества — покровители семьи и дома. Нередко они принимали более или менее стереотипный полуримский облик; их «божественная» природа усиливалась. Там же, где община в той или иной мере сохранялась, продолжали жить и общинные боги.

Различия в религиозных представлениях разных социальных слоев галло-римского общества сказались на особенностях их отношения к христианству. Впервые оно появляется в городах Южной Галлии во II в. К концу IV в. христианские общины существовали среди горожан уже не только на юге, но и в Центральной и Восточной Галлии. Деревенское население долго оставалось в своей массе чуждым христианскому вероучению. Но землевладельческая знать, следуя примеру императоров, постепенно сменила, начиная с IV в., римские языческие культы на христианство. Особенно это касается южногалльской аристократии. Уже в конце IV в. в Галлии насчитывалось 116 епископств. В руках епископов начали сосредоточиваться значительные имущества, включая земельную собственность. Сами же епископства все в большей мере становились очагами римского влияния как в религиозно-культурной, так и в социально-политической областях.

Подобно религиозным верованиям, галльское изобразительное искусство находилось в весьма сложной связи с римским влиянием. Дошедшее до нас доримское искусство (деревянная скульптура, бронзовые, железные и золотые украшения и статуэтки) отличалось значительным своеобразием. В противовес пластичному, антропоморфному римскому искусству для него была характерна стилизация геометрического или анималистического рисунка, широкое использование линейного и растительного орнамента.

После завоевания галло-римская знать, стараясь копировать обычаи и нравы метрополии, почти повсеместно украшала свои дома произведениями искусства, выполненными по римскому образцу. Далеко не все они привозились из Рима. Многие изготавливались местными мастерами, работавшими под руководством римлян или обучавшимися у них. Римское влияние ясно ощущалось и в архитектуре, и в каменной скульптуре многих городов. Но здесь же встречаются и образчики совершенно иного рода. Особенно ярко видно это на скульптуре надгробий и каменных рельефов, в которых с необычной для римской эпохи силой звучит тема труда. Дровосеки, несущие срубленное дерево, пильщики, превращающие его в доски, плотники и бочары со своими профессиональными инструментами, мясники, разделывающие тушу, крестьяне, работающие у жнейки или возделывающие землю, кузнецы с обязательными щипцами и молотом — обычные фигуры в этой скульптуре. Уважение к трудовой профессии, гордость ею видны в них совершенно ясно, представляя прямую противоположность римскому искусству первых веков н. э., которому было в принципе чуждо воспевание физического труда. Но и там, где галльский мастер берется за изображение более тонких сюжетов — любви, печали, женской красоты, — он часто привносит в свое искусство элементы искренности и выразительности, обычно не свойственные официальной римской скульптуре.

Сохранялось в римской Галлии и совершенно свободное от римского влияния изобразительное искусство. Используя в качестве материала то камень, то глину, то бронзу, то дерево, мастера создавали оригинальные изображения людей, богов, животных, обладающие большой художественной силой. И не случайно многие из таких произведений восхищают современного зрителя своей выразительностью и виртуозностью, сочетающимися с предельной лаконичностью изобразительных средств.

Заимствовав у римлян технику работы по камню и использовав в ряде случаев созданные ими художественные приемы, галло-римское искусство избежало, таким образом, полного подчинения римскому художественному стилю и сумело во многом сохранить свою оригинальность.

Подытоживая все сказанное, можно попытаться ответить на поставленный выше вопрос — какую роль сыграло римское завоевание в истории Галлии. Это — один из «вечных» вопросов исторической науки. Споры вокруг него начались еще среди современников, одни из которых (подобно галло-римскому поэту V в. Рутилию Нуманцию) прославляли миссию Рима и воспевали его «немеркнувшую» власть; другие же (как драматург того же V в. — неизвестный автор комедии «Керолус») открыто сравнивали римских властителей с ненасытными гарпиями, оскверняющими все вокруг.

Мертвый галл. Бронза. Найдено в Алезии.

В новое время дискуссия вокруг этого вопроса разгорелась с особой силой в связи с известной полемикой «германистов» и «романистов» (историографических течений, дающих прямо противоположную оценку роли германских и римских начал в складывании европейского общества). Впервые вспыхнув в XVIII в., эта дискуссия возобновляется всякий раз, когда новые конкретно-исторические данные побуждают к переосмыслению путей генезиса средневекового общества. Не удивительно, что отзвуки этой дискуссии прослеживаются и в западноевропейской историографии XX в. Так, некоторые ее представители считают римское завоевание, разрушившее галльскую цивилизацию, насквозь «пагубным» (К. Жюлиан), а в римской власти видят лишь бессмысленную систему неравенства и угнетения, ведущую к неминуемому краху (А. Мюссе). Другие, наоборот, полагают, что римское завоевание было единственной возможностью преодолеть тупик, в который зашло кельтское общество (Р. Седило), подчеркивают ненасильственный, благотворный характер романизации (Ф. Лот, Г. Юбер), ее важнейшее значение для всего последующего развития.

Научная оценка романизации Галлии не укладывается в рамки подобных упрощенно-прямолинейных суждений. Она может быть дана лишь на основе всестороннего анализа противоречивых последствий римского завоевания. Сложностью такого анализа отчасти и объясняется длительность научных споров по этому вопросу и неизбежность их продолжения в будущем. Но уже и сегодня в трудах советских и зарубежных ученых (Е. М. Штаерман, А. Р. Корсунский, А. Гренье, А. Эмар, Э. Перруа, П. Дюваль, А. Эйду, Г. Фурнье) можно найти немало ценных наблюдений и выводов, позволяющих дать объективную характеристику многих результатов римского завоевания.

Оно привело к гибели и порабощению сотен тысяч галлов, насильственному изъятию (в виде налогов и реквизиций) немалой доли материальных ценностей, прямой конфискации части земель. Усилилась эксплуатация народа. Погибли многие проявления самобытной галльской культуры. В то же время романизация сопровождалась расширением земледельческих площадей, появлением новых сельскохозяйственных культур, ростом ремесла, улучшением путей сообщения, подъемом торговли, интенсификацией экономических связей и т. д. В ходе романизации резко ускорилось общественное развитие, углубилась социальная дифференциация, усложнилась социальная структура, убыстрилось складывание классов. Сколь ни тяжелы были для низов общества субъективные последствия всех этих явлений, нельзя не видеть в них тенденции прогресса, который в ту эпоху не мог осуществляться иным путем.

Конкретные условия, в которых протекало в Галлии разложение общинного строя и рост рабовладения, определили при этом возможность для нее избежать многих из тех застойных явлений, которые были столь характерны для общественного развития в Италии и в тех римских провинциях, где рабовладельческие отношения были доведены до своего логического конца. Сохранение во многих районах свободного крестьянства, преобладание груда свободных в ремесле, широкое использование наряду с сельскими рабами различных категорий полусвободных работников — привносили в социальную структуру римской Галлии очень важное своеобразие и создавали предпосылки для того, чтобы дальнейшее общественное развитие оказалось возможным без «общей гибели борющихся классов», как это произошло в самом Риме. Иными словами, эволюция Галлии порождала оптимальные условия для зарождения элементов протофеодальной общественной структуры.

Галльский петух. Бронзовая статуэтка. Найдена в водах Роны близ Лиона

Большое значение имела, как мы видели, эпоха римского господства и для этногенеза. Уменьшилась разобщенность отдельных племен. Население Галлии в известной мере консолидировалось. Был сделан важный шаг на пути к становлению общего языка. И, хотя в основу его лег язык завоевателей, роль их самих в этногенезе, при всей ее значительности, не следует преувеличивать. Немалая часть галльского населения сохранила в римскую эпоху самобытность своего этнического облика, своей духовной культуры. Но это не исключало заимствования ряда форм римской жизни, начиная от одежды и кончая религиозными представлениями. Главными носителями этого романского культурно-этнического влияния была галло-римская аристократия, а также довольно обширный «средний» класс, пополнявшийся за счет осевших на землю ветеранов, разбогатевших вольноотпущенников и т. д. Именно эти слои вступали чаще всего в браки с римлянами, способствуя таким образом созданию смешанного этнического типа.

 

Франкское государство: Меровинги

Власть римских наместников в Галлии формально сохранялась до последней четверти V в., фактически, однако, господстве Рима над Галлией перестало быть реальным уже задолго до этого. Ослабевшая изнутри Римская империя не смогла противостоять натиску «варваров» (как именовали римляне чужеземцев — в первую очередь германцев), со всех сторон наступавших на ее границы. Галлия — один из западных форпостов Рима — оказалась во власти германских племен, нахлынувших из Центральной и Восточной Европы.

Уже в середине III в. на северо-восточных границах Галлии образуется племенный союз франков. Франки начинают совершать набеги и захватывать близлежащие земли в бассейне Шельды. Постепенно франкские отряды отваживаются и на более далекие походы — вплоть до берегов Нормандии и Пиренеев.

Южные соседи франков — алеманны — продвигаются в это время на территорию современного Эльзаса. В конце III в. римлянам удается на время стабилизировать положение (в частности, благодаря широкому привлечению в свою армию самих варваров и созданию германских поселений в пограничных областях). Но в середине IV в. франкские и алеманнские вторжения возобновляются. Не имея возможности справиться с их натиском, римские императоры Юлиан и Феодосий были вынуждены официально разрешить франкам расселиться в междуречье Шельды и Мааса и в левобережье Среднего Рейна с условием защищать эту территорию от натиска других племен. Осуществить такую защиту франки были не в состоянии, так как в течение ряда десятилетий на всю северо-восточную границу Галлии (вплоть до Альп) одна за другой обрушиваются волны иноземных вторжений. Особенно мощными становятся они в V в. — как раз тогда, когда под давлением военной опасности для самой Италии римские власти должны были отозвать свои регулярные войска с линии Рейна. 31 декабря 406 г. германские племена свевов и вандалов и сарматские племена аланов, насчитывавшие десятки тысяч человек, начали по льду переход Рейна. Преодолев довольно упорное сопротивление франков, они за пять лет с огнем и мечом прошли сквозь всю Галлию, оставив за собой разрушенные города и сожженные деревни, особенно на востоке страны. На опустевшие земли в этом районе постепенно переселялись из-за Рейна новые волны франков, алеманнов и других германцев.

Едва успела основная масса свевов и их союзников уйти в 411 г. за Пиренеи, как с юго-востока нахлынули новые завоеватели — германцы-вестготы. Разграбив Италию, они уже в 412 г. добились от Рима расселения в Нарбоннской провинции. Через шесть лет они создали, по договору с римскими властями, свое собственное королевство, постепенно охватившее почти весь юг, вплоть до Луары. Лишь бассейн Роны не принадлежал им — здесь расположилось другое германское племя — бургунды. В середине V в., в 451 г., вестготы, франки, бургунды сражаются уже на стороне Рима против нового нашествия, угрожающего судьбам их владений в Галлии, — против нашествий союза племен, возглавленного гуннами. Разбитые близ Труа, гунны отступили. Их вторжение продолжалось всего четыре месяца. Оно охватило сравнительно узкую область на востоке Галлии — между Мецем и Орлеаном; но разрушительность его была столь велика, что в памяти народов само имя гуннов стало нарицательным.

Следовавшие друг за другом нападения иноземных племен нередко сочетались с волнениями в самой Галлии. Непосильный гнет налогов, злоупотребления местных властей, насилия завоевателей — все эти разнородные факторы сливались воедино, толкая галлов на борьбу за свободу. Волнения были особенно сильными в тех северных и западных провинциях, где, как указывалось, сохранились свободные крестьянские общины. Арморика (нынешняя Бретань), запад и юго-запад Галлии оказались охваченными в IV–V вв. настоящими восстаниями. Восставшие, костяк которых составляли свободные крестьяне, уничтожали имперскую администрацию и пытались создать независимые «королевства».

Подобные восстания, получившие название восстаний багаудов («борцов»), охватывали — каждое в отдельности — не очень большую территорию и были обычно не очень длительными. Тем не менее, взятые вместе, они сыграли немалую роль. Недаром в V в. некоторые современники отождествляли власть багаудов с властью варварских королей.

Переживавшая иноземные вторжения и внутренние восстания Галлия в конце V в. была мало связана с римским императорским двором. Когда в 476 г. был свергнут последний римский император, это не произвело в Галлии большого впечатления: к тому времени она почти целиком представляла конгломерат возглавленных германскими вождями «варварских» королевств, которые даже формально далеко не все признавали власть Рима. Лишь в междуречье Луары и Сены сохранилась еще на несколько лет власть бывшего римского наместника Сиагрия. В 486 г. пала и она: владения Сиагрия завоевал девятнадцатилетний король салических (приморских) франков Хлодвиг.

Эта победа была началом целой серии военных триумфов салических франков. Они побеждают бургундов, разбивают войско крупнейшего государства того времени — Вестготского королевства, подчиняют рипуарских франков (живших в среднем течении Рейна), одерживают верх над алеманнами. Через 22 года после первой победы — к 508 г. — Хлодвиг овладел большей частью Галлии — от Гаронны до Рейна и от границ Арморики до Роны. Уже при сыновьях Хлодвига франки достигли Пиренеев на юге, альпийских предгорий на востоке и берегов Средиземноморья в Провансе. Почти одновременно франкам удалось подчинить и ряд зарейнских областей. Возникшее при Хлодвиге Франкское государство просуществовало в общем около четырех столетий — дольше какого бы то ни было из созданных германцами государств — и стало непосредственным предшественником будущей Франции.

Почему именно франкам удалось создать в Галлии наиболее устойчивую власть? Какие реальные изменения в социальном и экономическом строе отражало возникновение и расширение Франкского государства?

Чтобы ответить на первый вопрос, сравним условия возникновения Вестготского, Бургундского и Франкского королевств (т. е. тех трех варварских государств, которые существовали в Галлии).

Сложившиеся в разных географических районах, они различались уже по специфике социальных отношений, которые были характерны для каждого из этих районов в предшествующий период. Выше уже отмечалось, что Юго-Восточная Галлия, как и многие другие районы юга — исключая западные области и гористую часть Центрального массива — являлись областями сравнительно быстрого развития института римской частной собственности и рабовладельческих классов. Вестготы и бургунды создавали, следовательно, свои королевства на территории, где социальное расслоение достигло наибольшей в Галлии остроты. В отличие от этого территория, занятая первоначально франками (особенно в северной ее части), принадлежала к числу наименее романизованных областей Галлии: вне городов здесь во многих местах еще сохранялась община.

Не была сходной и предыстория самих вестготов, бургундов и франков. Вестготский племенной союз, прежде чем обосноваться на территории Галлии, проделал измеряемый многими тысячами километров путь. За несколько десятилетий вестготы пересекли всю Римскую империю с востока на запад. Этот период не мог не оставить следа на социальном развитии вестготов. Все более и более исчезали черты демократического устройства. Очень быстро усиливалась знать, руководившая военными походами и присваивавшая львиную долю награбленных богатств и рабов. Глубокие социальные противоречия, с которыми на каждом шагу сталкивались вестготы в римских провинциях, играли, по-видимому, роль «катализатора», ускоряя действие внутренних процессов разложения общины. И потому не случайно через полвека после поселения в Галлии многие основные черты общинного устройства готов уже мало где удается проследить.

Путь, пройденный бургундами по римской территории до создания отдельного королевства, был короче. Он ограничивался в основном движением с севера на юг вдоль восточных границ Галлии. Тем не менее пребывание в этом сильно романизированном районе, где долгое время располагались римские гарнизоны и находились крупные города, не прошло для бургундов даром. Немалое значение имела для бургундов (как, впрочем, и для вестготов) и самая необходимость создать власть, которая была бы способна организовать перемещение племен, их расселение на новых землях и управление обширной областью. Видимо, уже тогда, когда бургунды оказались в бассейне Роны, их общественный строй мало отличался от строя вестготов.

Иначе сложилась история франков. До воцарения Хлодвига большинство их не участвовало в сколько-нибудь далеких походах. Место основания их королевства отстояло от их первоначальных поселений в дельте Рейна на какие-нибудь полтораста-двести километров. Но и этим расстоянием измерялся не столько путь перемещения франков, сколько степень расширения области, которую они занимали. Сама эта область была населена сравнительно слабо, особенно после вторжений V в. Галльские общины и редкие галло-римские рабовладельческие виллы не занимали всей территории. Ничто не мешало поэтому франкам создавать свои отдельные франкские деревни. Меньше сталкиваясь в повседневной жизни с галло-римскими порядками, франки и на новом месте продолжали жить во многом по-старому. Распад древней общины шел здесь сравнительно медленнее, отношения эксплуатации среди самих франков — не развиты.

Вестготы же и бургунды, обосновавшиеся главным образом в густо заселенных районах, создавали преимущественно смешанные поселения. Германцы селились в них бок о бок с галло-римлянами.

Земли для новых поселенцев были выделены за счет галло-римских собственников, у которых отбиралось около двух третей их пахотных владений, половина лесов и большая или меньшая часть их рабов. Полученные вестготами и бургундами земельные владения издавна обрабатывались колонами или рабами. Естественно, что новые собственники, по крайней мере на первых порах, не могли, да и не хотели изменять сложившуюся здесь хозяйственную систему, тем более что, благодаря долгому пребыванию на римской территории, она была для них достаточно знакомой. Но с прежним общественным строем совместить ее было невозможно.

Понятно поэтому, что ряд характерных черт общинных отношений, уцелевших у вестготов и бургундов к моменту их поселения на галльской земле, стал быстро исчезать, а социальные противоречия резко обострились.

Как видим, исходные условия общественного развития на землях, занятых вестготами и бургундами, с одной стороны, и франками, с другой, не были одинаковыми. В Вестготском и Бургундском королевствах позднеримские общественные отношения явным образом превалировали над элементами примитивного («варварского») общественного строя, уцелевшими у вестготов и бургундов к моменту расселения в Галлии. Во Франкском же государстве на севере Галлии оба типа общественных отношений — и позднеримские, и варварские — были представлены примерно в равной степени.

Создается, казалось бы, парадоксальное положение. Более жизненным оказалось государство франков, социальная структура которого включала в себя особенно много пережитков «варварства». Государства же вестготов и бургундов, сложившиеся в экономически более развитом районе и имевшие в качестве отправного пункта своей эволюции более продвинутую стадию общественного развития, не устояли в борьбе и погибли. Видимо, отчасти это объясняется уже тем, что образование Вестготского и Бургундского королевств не разрешало многих из тех противоречий, которые раздирали римское общество в самой Италии и в ее провинциях в последние века существования Рима.

Хотя природа общественных отношений изменилась по сравнению с римской, острота социальной борьбы в этих королевствах почти не уменьшилась. Антагонизм рабов и рабовладельцев, колонов и земельных собственников дополнился глубоким расколом самих германцев, быстрым возвышением в их среде знати (сливающейся с римской аристократией), подчинением ею широкой массы рядовых свободных. Социальные противоречия дополнялись этническими (характерно, что в первый период после создания Вестготского государства готы не несли налогового бремени, целиком переложив его на галло-римлян) и религиозными (готы и бургунды исповедывали арианскую форму христианства, галло-римляне — римско-католическую). Ослабляя Вестготское и Бургундское государства, все это, без сомнения, уменьшало их способность выстоять в постоянных внешнеполитических столкновениях того периода.

Иным оказалось положение у франков. Относительная устойчивость общины обеспечивала свободному франкскому крестьянству сохранение прочных социальных позиций в течение двух с лишком столетий. Франкская знать была немногочисленна. Ее возвышение над своими соплеменниками ни в V в., ни в VI в. не выходило за рамки того, что характерно для варварского общества. Это давало возможность Хлодвигу и его ближайшим преемникам использовать в войнах достаточно широкое народное ополчение.

Знать также поддерживала военные предприятия этих королей, ибо они сулили ей усиление и обогащение. Именно в ходе военных походов V и первой половины VI в., приведших к подчинению всей Галлии, знать сложилась в правящую верхушку франкского общества.

Победы франков объяснялись, однако, не только объективными условиями их социального развития. Немалое значение имел и выбор политических средств, использовавшихся для достижения своих целей франкскими королями. В первую очередь это касается самого Хлодвига. Этот молодой король из рода полулегендарного Меровея (отчего сам Хлодвиг и его преемники именовались Меровингами) проявил недюжинное политическое чутье, не раз находя оптимальное решение стоявших перед ним задач.

Особенно показательна политика Хлодвига по отношению к христианской церкви. Приняв христианство вместе с 3000 своих дружинников, Хлодвиг избрал католическую форму христианства.

Крещение Хлодвига. Миниатюра середины XIII в.

Это решение, на первый взгляд, было тем более неожиданно, что и вестготы, и бургунды, и многие другие германские племена, воспринявшие христианство раньше франков, исповедывали арианскую его форму, отличавшуюся большей демократичностью церковной организации. Но предпринятый Хлодвигом шаг определялся трезвой оценкой сложившегося в Галлии положения. Католичество издавна укоренилось в среде галло-римской аристократии и горожан. Оно имело довольно крепкую церковную организацию. Преследуемые вестготами и бургундами католики охотно оказывали поддержку своим единоверцам. Избрав католичество, Хлодвиг одним этим решением обеспечивал себе поддержку влиятельных слоев галло-римского населения (особенно клира) и одновременно создавал осложнения для своих политических противников — вестготов и бургундов. Широкую известность приобрела и еще одна акция Хлодвига — физическое уничтожение всех своих сородичей, как возможных соперников в борьбе за власть. Кровавые распри в королевских семьях встречались у германцев, вообще говоря, издавна. Хлодвиг придал им небывалый масштаб, обративший на себя внимание современников потому, что в это время солидарность и взаимопомощь среди сородичей не стали еще пустым звуком. Презрев давние традиции, Хлодвиг включил в арсенал средств своей внутриполитической борьбы коварство, вероломство, убийство, которые до этого использовались франками чаще во внешнеполитических столкновениях. Жестокостью и насилием Хлодвиг укрепил свою власть над франками, облегчив этим военные победы над соседями.

* * *

Чтобы понять изменение социального строя в Галлии в результате франкского завоевания, следует представить себе численное соотношение пришлого и местного населения в разных районах страны. Общее число вестготов, поселившихся в V в. в Аквитании, составляло 80-100 тыс. человек. Большинство их переселилось в дальнейшем за Пиренеи. Число бургундов было меньшим, чем вестготов. Численность салических франков, как полагает ряд историков, составляла немногим более 100 тыс. Алеманны и другие германские (и негерманские) племена, проникшие во время «великого переселения народов» на галльскую землю, были малочисленнее.

В отличие от этого население самой Галлии (до начала германских завоеваний) измерялось, как мы отмечали, 6–8 млн. человек. И, хотя за время завоеваний оно сократилось (по-видимому, на 10–15 %), германцы в целом (не говоря уже о франках) явно были в меньшинстве: по самым смелым подсчетам, они составляли 25–30 % всего населения, по более осторожным и достоверным — в два-три раза меньше. Находятся и такие авторы, которые считают, что германцы не превышали 3–5 % от общего числа жителей в Западной Европе .

Следует учесть еще и неравномерность германского расселения в Галлии. Область на крайнем севере страны была, как указывалось, почти сплошь заселена франками. В прилегающих районах, вплоть до Сены, франки составляли в VI–VII вв. весомую часть населения. Романизованная прослойка здесь сократилась, но галло-римляне и галлы оставались все-таки в большинстве. Южнее Сены доля франкских поселений быстро падает. Они составляли здесь лишь изолированные островки. Еще заметнее это к югу от Луары, где франки в VI в. сильно уступали по численности не только галло-римлянам, но еще и вестготам.

Различия в численности германцев и в способах их расселения в разных районах Галлии, естественно, сказывались на особенностях эволюции отдельных ее областей. Но так как германцы, даже будучи в меньшинстве, представляли правящую силу, они могли оказать значительное социальное влияние, далеко не пропорциональное своей численности. Это влияние было тем интенсивнее, чем дольше сохранялась самобытность жизненного уклада того или иного германского племени. Не удивительно, что наиболее глубокое и преобразующее социальное воздействие оказали на Галлию именно франки, и притом в тех северных районах страны, где присущие им отношения оказались наиболее живучими.

Процесс социальной перестройки, происходивший в течение VI–VIII вв. в государстве, созданном франками, следует, таким образом, рассматривать раздельно для областей к северу и к югу от Луары.

Своеобразие социального развития на севере Галлии во многом обусловливалось, как мы уже отмечали, прочностью франкской общины. Как показывает древнефранкский судебник Салическая правда, на рубеже V–VI вв. община еще сохраняла за собой верховную власть над всей территорией деревни. Во франкских деревнях еще соседствовали домовые общины так называемых «больших семей» (включавших родственников до третьего поколения) с выделившимися малыми семьями. Все они обладали сходными правами и обязанностями, все владели скотом и землей, участвовали в труде. Те из них, которые имели подсобных работников — полусвободных (литов) или рабов, не отказались еще от непосредственного участия в производстве. Индивидуальный характер хозяйства обусловливал неизбежность имущественного неравенства среди крестьян. Однако в V–VII вв. общинные обычаи франков были достаточно прочны для того, чтобы предотвратить перерастание имущественного неравенства внутри общины в классовое. Даже самое понятие частной собственности малой семьи на землю во времена Салической правды у франков еще не сложилось.

Совершенно иными были в Северной Галлии VI в. отношения в галло-римских виллах. Напомним, что франки селились вместе с галло-римлянами очень редко. Принципы частной собственности и классового разделения сохранились здесь в полной мере. Уцелела и часть прежних собственников этих вилл: многие галло-римские аристократы перешли на службу к франкским королям; остались нетронутыми владения ряда средних землевладельцев. Организация хозяйства во всех таких виллах изменилась мало: здесь продолжали работать колоны, вольноотпущенники, рабы (юридически рабство так и не было упразднено). Немаловажными очагами позднеримских отношений являлись также земельные владения католической церкви и галло-римские города.

Сосуществование двух столь различных по характеру общественных укладов на одной и той же территории не могло долго оставаться без последствий для каждого из них. В результате их взаимодействия («синтеза») заметно ускорились исподволь назревавшие процессы социальной эволюции. В VI–VII вв. каждый из этих укладов подвергается перестройке. Еще важнее, что начинают возникать элементы новых, феодальных отношений.

В VI–VII вв. немалая часть галло-римских поместий на севере Галлии была пожалована франкскими королями их приближенным. Служилая франкская знать, как и сами короли, становится собственником земель, скота, рабов, колонов. В результате возвышение знати над рядовыми германцами резко усиливается.

Расширяются и ее судебно-административные права, приобретающие особое значение в условиях длительных междоусобных войн и территориальных переделов, заполняющих собой историю Франкского государства в VI–VII вв. (уже в год смерти Хлодвига Франкское государство было разделено между его сыновьями; во времена внуков Хлодвига распри между правителями отдельных частей государства усиливаются, перерастая в постоянную, лишь изредка затихающую борьбу). Политическая анархия увеличивала потребность свободных франков в покровительстве сильных. Традиционные для древних германцев отношения «верности» племенному вождю все чаще выливались теперь в Северной Галлии в отношения патроната представителей служилой аристократии — собственников галло-римских вилл — над отдельными общинниками. В первую очередь под такой патронат подпадали оскудевшие семьи.

Увеличению социальной роли северофранкской землевладельческой знати способствовали также и особенности положения городов и торговли. Не достигшие такого расцвета, как на юге, северогалльские города и торговля особенно сильно пострадали в период «великого переселения народов». Из числа римских городов в междуречье Рейна и Луары уцелели далеко не все (Трир, Мец, Турнэ, Реймс, Орлеан и некоторые другие), но и они уменьшились в размерах и утратили свое прежнее значение. Зато они стали местопребыванием католических епископов, расширение прав которых превратило города в своеобразные административные центры. Исчезли многие традиционные отрасли галльского ремесла. Сохранилось (и отчасти даже расширилось) лишь железоделательное ремесло, обеспечивавшее в первую очередь нужды военного дела. Торговые сделки стали редкостью: лишь изредка заезжие купцы (главным образом фризские) привозили небольшие партии товаров, произведенных в Англии или в приморских областях.

Общий упадок торговли и ремесла и натурализация хозяйства сократили ценность всех видов богатства, кроме землевладельческого. Соответственно в Северной Галлии VI–VII вв. была сведена почти до нуля экономическая и политическая роль той части верхов общества, которые не обладали значительной земельной собственностью. Социальный же вес франкской земельной знати от этого еще более увеличился.

Вместе с возрастанием ценности земли увеличивается регламентация прав пользования ею. Собственником пахотной земли во франкских общинах выступает теперь малая семья (хотя ее права собственности остаются во многом ограниченными). Развивается практика отчуждения земельных владений. Между отдельными семьями увеличивается неравенство в объеме прав на землю. Значение этого неравенства состояло не только в чисто имущественном расслоении, но, в не меньшей мере, и в росте различий в социальном престиже. Передавая часть прав на землю своим патронам-магнатам, оскудевшие семьи все более подпадают под их власть. Социальное могущество и земельное богатство магнатов увеличиваются. В середине VII в. в Северной Галлии начинает складываться феодальная вотчина с характерным для нее разделением земли на господскую («домен») и крестьянскую («держания»). Франкская знать (включающая и многих вновь возвысившихся людей) и галло-римская аристократия сливаются, постепенно превращаясь в новый господствующий класс земельной знати.

В общем, изменение социальной структуры, происходившее в VII в. в Северной Галлии, свидетельствовало о зарождении феодального уклада. Он еще далеко не созрел и, тем более, не стал преобладающим среди других общественных укладов. Но обстоятельства его возникновения и развития в северной части Франкского королевства обеспечивали ему здесь наиболее благоприятные условия роста по сравнению с любой из сопредельных областей, в том числе и по сравнению с Южной Галлией.

Социальное развитие юга Галлии имело, как указывалось, ряд особенностей. Франкское завоевание не уничтожило его специфику, так как, установив на юге свою политическую власть, франки ограничились размещением небольшого числа гарнизонов и взиманием налогов. Размеры франкской колонизации в VI–VII вв. были невелики. В ней участвовала в основном верхушка франкского общества, довольствовавшаяся обычно захватом земельных владений бывших вестготских правителей (менее обжитые районы в Центральном массиве и других областях эта колонизация вовсе не затронула). Права галло-римлян на землю отменены не были. Поэтому во многих местах сохранились обширные поместья, уцелевшие с позднеримских времен. Продолжалось широкое использование рабов, юридическое положение которых не изменилось. Действие римского права вообще не было прекращено, и им по-прежнему руководствовались во взаимоотношениях в среде галло-римского населения и при заключении различных сделок. Более прочным, чем на севере, оказалось и положение южногалльских городов. Хотя их число и размеры сократились (население их обычно составляло теперь 1000–5000 человек), они отчасти сохранили значение экономических центров (например: Марсель, Арль, Вьен, Лион, Шалон, Бордо). А роль ремесленников и торговцев благодаря переселению крупных землевладельцев в свои поместья в некоторых городах юга даже выросла (особенно это касалось приморских портов, участвовавших в транзитной торговле предметами восточного производства — шелками, пряностями, украшениями).

Включение юга в состав Франкского государства вызвало тем не менее ряд глубоких изменений в социальной структуре этой области. Наиболее заметно стали проявляться они к концу VII в. Оседавшие на южногалльской земле франкские дружинники наделялись землей за счет раздробления крупных доменов вестготской и галло-римской знати. Это уменьшало долю крупной земельной собственности в пользу средней. Одновременно преобразовывалась система хозяйства в этих доменах, изменяясь в сторону все более широкого использования труда колонов и испомещенных на землю рабов. Увеличение удельного веса подобного способа эксплуатации отражало тенденцию развития в сторону мелкого земледельческого хозяйства. Еще ярче эта тенденция проявлялась в росте числа свободных мелких собственников. Ими становились те (пусть не очень многочисленные) рядовые франкские воины, которые поселялись на юге Галлии и надел которых вследствие особенно прочного влияния здесь позднеримских отношений вскоре начинал рассматриваться как частная собственность. В число таких мелких земледельцев входили и уцелевшие во время франкского завоевания рядовые вестготы и бургунды, а также потомки свободного галльского крестьянства, особенно многочисленного на юго-западе. Слой мелких свободных земледельцев не был однородным не только с этнической, но и с социальной точки зрения. Те же процессы, которые приводили к его расслоению на севере Галлии, действовали здесь с удвоенной силой, благодаря длительному сохранению позднеримских институтов.

Все эти изменения, накапливавшиеся в течение VI и особенно VII вв., не устраняли, однако, значительного своеобразия общественной структуры в Южной Галлии. Среди трудящегося населения сельские рабы, колоны, вольноотпущенники составляли здесь гораздо большую часть, чем на севере Франкского государства. Верхи общества включали сельскую рабовладельческую аристократию, отчасти — городскую верхушку и епископат; франкская служилая и земельная знать, хотя и обладала политическим верховенством, долгое время была в меньшинстве. Это отражало особенности в самом содержании социальной эволюции севера и юга Галлии в VI–VII вв. В то время как на севере франкские и позднеримские порядки играли примерно равную роль, на юге в их взаимодействии явно превалировал позднеримский уклад. И хотя в процессе распада и синтеза этих двух общественных структур рождались сходные между собой элементы новых общественных отношений, последние еще долго будут хранить на себе «родимые пятна», указывающие на их различное происхождение и мешающие их слиянию.

* * *

Особенности пути, пройденного северными и южными областями Галлии, сказались и на этническом развитии. Различие в соотношении германских и галло-римских элементов обусловливало разницу в этническом типе, в языке, отчасти и в духовной культуре. Благодаря очень значительному преобладанию на юге Галлии галло-римлян и более высокому уровню их культуры латинский язык и элементы светской образованности долго сохраняются здесь и после франкского завоевания. Особенно это касается галло-римской знати. Домашние учителя обучают ее детей классической латыни. И даже в церковных школах изучение классического наследия продолжает играть заметную роль. Латынью пользовались и известные писатели и историки того времени — такие, как выходец из галло-римского сенаторского рода, составитель хроники «Деяния франков» Григорий Турский (влиятельный епископ, приближенный короля Сигеберта), провансальский аристократ Динамий Марсельский, автор многих «Житий», участники литературных кружков, действовавших в VI в. в Арле, Авиньоне, Вьенне, Бордо, Пуатье и других городах Южной и Центральной Галлии. Латинский язык сохранял свое значение и в среде простолюдинов. Об этом свидетельствуют латинские надписи на многочисленных надгробиях VI в., найденных в разных уголках юга Галлии .

Этническая и языковая обособленность германцев сохранялась на юге около столетия. В VII в. они были ассимилированы галло-римлянами. Смешению здесь германцев с галло-римлянами способствовали их совместные поселения, смешанные браки, общая религия. Немалое значение имело широкое использование франкскими королями галло-римской знати в качестве своих советников и чиновников. Документы, исходившие из королевских канцелярий (в том числе сборники формул для различных сделок), составлялись, естественно, по-латыни, ибо своей письменности германцы не имели. Латынь же легла и в основу нового разговорного языка, складывающегося на юге в течение VII–VIII вв. Потомки франков-завоевателей (не говоря уже о бургундах и вестготах, ассимилировавшихся еще раньше) усвоили, таким образом, словарный состав языка, на котором говорило все окружающее население, на котором составлялись и распоряжения королей, и проповеди христианских епископов. Но грамматический строй и фонетика этого нового языка отличались и от классической латыни, и от народной латыни IV–VI вв.

На севере Галлии франкский язык и франкская духовная культура продолжали жить дольше. Уцелевшая галло-римская прослойка была в ряде мест недостаточно многочисленна, чтобы оказать сильное воздействие на франкскую среду. Раздельность германских и галло-римских поселений затрудняла общение. Местное галльское население было здесь романизовано сравнительно слабо. Тем любопытнее тот факт, что, начиная, по крайней мере, с середины VI в., романское культурное влияние начинает все явственнее сказываться и на севере Франкского государства. Объясняется это в первую очередь привлечением франкскими королями к себе на службу администраторов из галло-римской аристократии, а также усилением роли христианства и галло-римского духовенства. К концу VI в. северофранкская знать порой не только говорила, но и читала по-латыни. В VII в. были открыты церковные школы; преподавание в них велось также на латыни. Однако подавляющее большинство северных франков, особенно в деревнях, еще долго продолжали говорить на родном языке. На крайнем северо-востоке Галлии (фламандские районы современной Бельгии), наиболее густо населенном франками, основа этого языка сохранилась до наших дней. В остальных районах разговорная речь, складывающаяся в VII–VIII вв. на основе латыни, удаляется от своего прототипа заметнее, чем на юге. Она пополняется несколькими сотнями германских слов, в первую очередь — в лексике, связанной с военным делом, с названиями предметов домашней утвари, с описанием флоры и фауны. Заметно упрощается построение фразы; сильно изменяется произношение. Северогалльская речь оказывается, таким образом, не совсем похожей на южногалльскую. Даже утвердительная частица «да» на севере и на юге произносилась по-разному. Равнозначное ей по смыслу латинское выражение «hoc illud» южане лишь сокращали, говоря кратко «ос». На севере же фонетическое изменение было глубже: hoc illud сливалось в oil (позднее — в oui). Отсюда появились в дальнейшем и названия этих двух языков: северного — langue d'oil, южного — langue d'oc.

Различия в этническом составе населения в Галлии VII–VIII вв. не исчерпывались особенностями севера и юга. Самостоятельные этнические группы представляли, кроме того, бритты Арморики, в V–VI вв. переселившиеся сюда из Англии, и испанские баски, колонизовавшие в конце VI в. области между Пиренеями и Гаронной (будущая Гасконь).

На территории Галлии складывалось, таким образом, несколько различных народностей. Наиболее многочисленными из них были северофранкская (будущая северофранцузская) и южнофранкская (будущая провансальская). Именно они сыграют впоследствии главную роль в складывании французской нации. В VII–VIII вв. (как и в более позднее время, вплоть до XIV–XV вв.) они различались между собой не только по языку и территориальному расположению, но, как мы видели, и по особенностям социально-экономического строя.

Тем не менее представление об этнической общности севера и юга Галлии уже зарождалось. И так как господствующую политическую группу первоначально составляли почти повсюду франки, именно их имя постепенно становится, начиная с VII в., общим «самоназванием» населения — независимо от действительного его происхождения. Новое имя появляется и у самой страны. В VII–VIII вв. ее все реже называют Галлией и все чаще «государством франков» (Regnum francorum).

Особенности социального и этнического развития наложили отпечаток и на духовную культуру севера и юга Галлии. Это видно, в частности, по распространению христианства, число приверженцев которого росло на юге значительно быстрее, чем на севере. Даже после обращения Хлодвига и его приближенных христианизация сельского населения в северных областях шла медленнее, чем на юге. В течение всего VI в. абсолютное большинство галльского крестьянства, особенно на севере, оставалось языческим. Положение изменяется лишь в VII–VIII вв. Постоянная поддержка, оказывавшаяся франкскими королями христианской церкви, позволила ей постепенно укрепить свои позиции. Растет число монастырей (уже к концу VI в. в Галлии было основано около 200 монашеских обителей). Меровинги раздают им щедрые пожалования. Представители знатных родов создают в своих владениях новые церкви, содействуя проникновению христианства в отдаленные уголки страны. Увеличивается влияние епископов, назначавшихся королями. Облеченные также политической властью, они усердно насаждали новую религию, либо запрещая, либо христианизируя языческие обряды и обычаи.

Значение христианизации Галлии не ограничивается теми социально-политическими последствиями, о которых говорилось выше. В конкретно-исторических условиях Галлии VI–VIII вв. христианство имело немалое значение для сохранения ряда достижений римской культуры. Проклиная и осуждая «языческую» культуру Рима, христианская церковь вынуждена была в то же время заботиться о сохранении некоторых элементов латинской образованности для удовлетворения своих собственных потребностей. Один из немногих обломков Римской империи, уцелевших в Галлии после ее падения, — церковь оказалась объективно как бы преемницей Рима в отдельных областях культурного развития. Это был ненадежный и «нерадивый» преемник. Но другого не было. И потому именно христианской церкви обязана была Галлия сохранением письменности, спасением хотя бы части накопленных во времена античности врачебных знаний, сведений о мореплавании и т. п. Более того, многие литературные и научные произведения древности дошли до потомков только в копиях, изготовленных по античным рукописям монастырскими писцами, в том числе и галльскими.

Не приходится удивляться и тому, что влияние христианизации явственно сказалось на развитии изобразительного искусства Галлии V–VII вв. По своему характеру это искусство очень сильно отличается от того, которое мы обрисовали выше, говоря о периоде римского господства в Галлии. Почти полностью исчезла скульптура. Неузнаваемо изменилась живопись. Главная тема изобразительного искусства римской поры — человек — была забыта. Начиная с V в. ведущей отраслью изобразительного искусства становится ювелирное дело. Драгоценности были теперь главным показателем социального положения человека, как бы заменив в этом отношении каменные постройки древности, игравшие в свое время ту же роль. В причудливой форме и замысловатом орнаменте поясных пряжек, застежек, бус, браслетов, в украшении домашней утвари и воинских доспехов проявлялось ныне мастерство художника. Техника его работы представляла как бы сложный сплав римских ремесленных навыков с приемами работы «варварских» мастеров. Главным элементом произведений ювелирного искусства стали либо стилизованные изображения зверей, либо геометрические узоры, невольно напоминая ведущую тему галльского доримского искусства. Важнейшим изобразительным средством была теперь не форма, но цвет. Ювелирные изделия этой поры поражают сказочной игрой черной эмали, багровых рубинов, зеленого и голубого стекла, золота.

Столь резкое изменение тематики и формы галльского изобразительного искусства было связано с действием сложного комплекса факторов. Немаловажную роль сыграло влияние церкви, которая всячески подчеркивала превосходство духа над плотью и объявляла греховным всякий интерес к человеческому телу и его изображению. Но, вероятно, не меньшее значение имела специфика присущего «варварам» видения мира. Именно цвет и цветовая гамма были излюбленным изобразительным средством у германских народов. Не случайно именно тот или иной цвет играл у многих из них роль охраняющего талисмана. Что же касается линии, формы, то они обычно передавались не в своем реалистическом воплощении, но в сильно деформированном, вытянутом или искаженно угловатом виде. Отсюда превращение фигур зверей в чудища, вплетение их в сложный орнамент, порой с трудом поддающийся расшифровке. Нерасчлененность рисунка, смешение в нем самых различных сюжетов и тем — характерная черта франкского искусства, связанная с синкретизмом общекультурных представлений германцев того времени. По своему содержанию рисунки часто были рассчитаны на то, чтобы произвести на зрителя устрашающее впечатление. Выполняя роль талисмана, они должны были отпугивать врагов, «охранять» и оберегать от опасностей.

Лишь в VII в. начинается возрождение антропоморфного искусства. Благодаря влиянию церкви важнейшими темами этого искусства было изображение человекоподобного божества или библейских сюжетов.

* * *

Более двух веков ученые вели спор о роли германских и римских институтов в истории меровингской Галлии. Спор этот продолжается и поныне, хотя хронологические его рамки значительно расширились, а постановка вопроса в корне изменилась: вместо противопоставления германских и романских порядков в историографии сложилась тенденция отрицать самый факт социального перелома, связанного с германской колонизацией.

Углубленный анализ фактического материала заставляет, однако, отказаться как от упрощенного подхода родоначальников дискуссии, требовавших признать определяющее значение либо только франкского, либо только романского начала, так и от концепции «подобия» римского и германского обществ. Трудами многих исследователей (в том числе историков-марксистов и прогрессивных западных ученых) выяснено, что, как это отмечалось выше, между галло-римскими и франкскими распорядками существовала принципиальная разница. Прямая преемственность в социальном развитии Галлии в V–VII вв. оказывалась поэтому исключением, а не правилом. Но подспудное влияние римского наследия было огромным. Оно обнаруживается во всех районах Галлии. Его интенсивность и значение для путей социальной эволюции зависели от конкретно-исторических условий, существовавших в той или иной области. Действительную роль галльских, римских и германских институтов в становлении общественного строя франков можно поэтому определить только при тщательном учете локальных особенностей, и прежде всего различий между севером и югом Галлии.

Однако, каково бы ни было соотношение германских и романских элементов в том или ином районе Галлии, повсюду смысл социальной перестройки, пережитой после падения Рима, состоял в постепенном переходе к новой общественной системе — феодализму.

С этой точки зрения рассматриваемый период повсеместно был временем глубокого общественного переворота, опережавшего по времени своего осуществления многие соседние страны.

 

Франкское государство: Каролинги

Наследники Хлодвига сохраняли за собой титул франкских королей более двух с половиной столетий — до середины VIII в. фактически, однако их власть довольно быстро ослабела, а территория, на которую она распространялась, — сузилась. Ряд завоеванных в начале VI в. территорий перестает подчиняться франкам. В конце VII в. восстанавливается в качестве независимого герцогства Аквитания. Почти полностью отделяется Прованс. В Арморике усиливается государство бриттов, правители которых объявляют себя королями и значительно расширяют свои владения. Под властью франков к концу VII в. остаются реально только земли между Луарой и Рейном. Но и эта область не сохраняет единства. Внутри нее складываются три самостоятельных франкских королевства — Австразия («Восточное государство»), Нейстрия («Новое западное государство») и Бургундия, которые ведут между собой постоянную борьбу.

Этот ход событий был естественным и неизбежным следствием сложившейся в Галлии (особенно в северной ее половине) социальной системы, о которой мы уже говорили выше. Усиливавшаяся земельная знать всячески стремилась к укреплению своей власти, к расширению своих владений. Франкские короли могли поэтому рассчитывать на поддержку знати только ценой передачи ей все новых прав, все новых пожалований. По мере того, как земельные ресурсы франкских королей истощались, росло самовластье знати, и сами короли оказывались нередко игрушкой в руках наиболее могущественных аристократических родов.

В VIII в. распад и раздробление Франкского государства, однако, не только приостановились, но и были, казалось бы, решительно преодолены. Франкские королевства вновь воссоединились. Удалось остановить и отбросить за Пиренеи арабов, уже подчинивших было себе средиземноморское побережье и часть Аквитании. Восстановлена была власть франков над всей южной половиной страны. На рубеже VIII–IX вв. границы Франкского государства раздвинулись далеко за пределы древней Галлии, включив в себя Италию, значительную часть Германии, ряд западнославянских областей и Северную Испанию.

Чем объясняется этот поворот в истории Франкского государства? Наиболее очевидной представляется, на первый взгляд, его связь со сменой королевской династии. Пришедшие к власти Каролинги (носившие вначале имя Пипинидов) принадлежали к знатному роду рипуарских (восточных) франков, выдвинувшемуся уже в конце VI в В середине следующего столетия в руки этого рода попадает высшая административная должность майордомов при королях Австразии. Майордомы ведали доходами и расходами королевского двора, командовали дворцовой стражей, распоряжались людьми, находившимися под королевским патронатом. Не удивительно, что обладание этой должностью позволило роду Каролингов укрепить свою власть, расширить свои земельные владения и еще более увеличить число лично зависимых от них людей. Добившись главенствующего положения в Австразии, они уже в конце VII в. объединяют под своей властью и Нейстрию, и Бургундию и становятся, в полном смысле слова, некоронованными правителями Франкского государства.

Влияние Каролингов особенно резко усиливается во времена майордома Карла Мартелла. При нем получает особое развитие секуляризация церковных земель. Карл Мартелл стал значительно шире, чем его предшественники, вознаграждать своих приближенных путем передачи им земельных владений, принадлежавших не ему самому, но аббатствам или епископствам, находившимся в Галлии. Он опирался при этом на издавна укоренившуюся практику замещения должностей епископов и аббатов людьми, назначенными королевской властью. Сменяя на этих постах неугодных ему лиц, Карл распределял затем ту или иную часть их владений среди тех, кто был готов служить ему и приводить вместе с собой вооруженных слуг. В результате армия Карла пополнилась «новыми людьми» среднего достатка, теми, кто был достаточно состоятелен, чтобы служить в коннице, приобретавшей в эту пору все большую роль, и достаточно свободен от хозяйственных забот, чтобы овладеть необходимыми для этого рода службы воинскими навыками (само вооружение, так же как и содержание, необходимое на время ежегодной трехмесячной службы, приобретались тогда каждым воином за свой собственный счет). Имя Карла Мартелла связывают обычно и еще с одной важной реформой. В период его правления постепенно прекращается раздача земельных пожалований в наследственную собственность. Воины Карла получают землю лишь на срок своей жизни, т. е. на срок службы своему сеньору. В случае отказа от службы или измены пожалованные им земли (или другие права) подлежали конфискации. Это способствовало развитию особого вида землевладения — условных держаний за службу (так называемых бенефициев). Реформы Карла Мартелла не остались безрезультатными. Они в немалой степени подготовили его победы над фризами, алеманами, баварами и главный его успех — отражение натиска арабов (в битве при Пуатье в 732 г.). В результате Мартеллу была обеспечена прочная власть над всеми землями между Луарой и Рейном и значительное влияние в ряде соседних областей.

Сын Карла Мартелла — Пипин Короткий, продолжавший политику отца, сделал следующий шаг на пути к упрочению власти своего рода. Воспользовавшись благоприятными политическими обстоятельствами и заручившись поддержкой римского папы, он в 751 г. официально короновался королем франков; последний из Меровингов был пострижен в монахи. Пипину удалось сломить упорное сопротивление южногалльской (аквитанской и гасконской) знати. В ходе многолетней войны значительная ее часть была истреблена, а ее владения — так же, как и земли, опустошенные арабами, — переданы служилым людям короля. Это была как бы вторая волна германской колонизации юга Галлии, имевшая далеко идущие социальные и этнические последствия.

Арабы были изгнаны из последнего своего оплота на галльской земле — Септимании. Под властью Каролингов объединилась, таким образом, территория всей страны — от Ла-Манша до берегов Средиземноморья. Своего апогея Франкское государство достигло при сыне Пипина Короткого Карле Великом (768–814 гг.), распространившем свою власть на большую часть Западной Европы и при содействии папы получившем титул императора.

История прихода Каролингов к власти показывает, что восстановление единства Франкского государства и его усиление в течение VIII в. действительно были в немалой степени заслугой представителей новой династии. Важную роль сыграл уже тот факт, что они сумели собрать в своих руках значительные земельные владения, позволившие им привлечь к себе большое число сторонников (около 800 г. Каролингам принадлежало несколько сотен вотчин в разных областях Галлии, особенно в Австразии; многие из них насчитывали по 1000 га и более). Не меньшее значение имело проведение первыми Каролингами таких внутриполитических акций, как секуляризация церковных земель, вознаграждение приближенных условными пожалованиями, требование от них присяги в личной верности. Ни одна из этих мер не была «изобретена» новой династией. Но именно ее представители впервые стали применять их широко и в комплексе. Они же ввели в политическую практику европейских монархов тесный союз с папством, призванный освящать королевскую власть. Самая возможность использовать подобным образом авторитет римских первосвященников появилась во Франкском государстве лишь тогда, когда христианство стало повсеместно господствующей религией. И Каролинги не замедлили воспользоваться этим новым положением.

Однако, воздавая должное политической изобретательности и находчивости представителей новой династии, нельзя не заметить еще более важных объективных предпосылок усиления их власти. Никакие политические реформы Каролингов не смогли бы дать результата, если бы не существовало социальных слоев, способных поддержать их борьбу за укрепление и расширение Франкского государства. Во времена Хлодвига и его ближайших преемников опору королевской власти составляла не только франкская знать, но и основная масса свободных франков, составлявших народное ополчение. В завоевании новых земель участвовала тогда значительная часть племени; война была привычной формой жизни большинства населения. Участие в войне было доступно для всех и с материальной точки зрения, поскольку вооружение тогдашнего пехотинца было несложным и имелось у каждого франка.

Ко времени Каролингов положение существенно изменилось. Франки прочно осели на галльских землях. Перестроилось сельское хозяйство: в нем выросла роль таких интенсивных отраслей, как хлебопашество. Усложнилось военное дело: все большее значение стало приобретать конное войско. По мере обособления малых семей совмещение земледельческого труда с участием в войне становилось все более затруднительным. Покупка коня, вооружения и приобретение необходимых навыков в пользовании им для большинства были теперь непосильны. Это же касалось и мелких земледельцев галло-римского происхождения. Зато из среды тех и других в процессе имущественного расслоения постепенно выделялся слой зажиточных людей, заинтересованных в силу самого своего положения в закреплении своих привилегий. Их не могла не привлекать военная активность Каролингов, сулившая новые назначения, новые должности и владения. Каролинги были для них реальной силой, способной помочь им войти в состав господствующего класса. В то же время их имущественное положение рождало особый интерес к ним со стороны представителей подымающейся династии, которая нуждалась в пополнении нового конного войска. Так сложился естественный союз Каролингов с верхушкой зажиточных аллодистов, сыгравший особую роль в восстановлении и укреплении Франкского государства.

В основе возникновения этого союза лежал процесс социального расслоения франкского общества, особенно бурно протекавший на той поздней стадии, которая предшествовала завершению раскола общества на классы крестьян и крупных землевладельцев. В разных районах Франкского государства эта стадия была достигнута не одновременно. И потому не одинакова была и роль, сыгранная различными географическими областями в подъеме Каролингов. Особенно активную поддержку оказали в VIII–IX вв. Каролингам те центральные области севера (западная Австразия, восточная Нейстрия), в которых социальная дифференциация шла интенсивнее всего именно в VIII–IX вв. (в западной Нейстрии и Бургундии ее апогей относится к более раннему времени).

Все это, разумеется, не значит, что Каролингов поддерживала только «новая знать», выросшая из числа мелких и средних землевладельцев Северной Галлии. По мере того как росли успехи новой династии, вокруг нее сплачивались многие представители старой знати, рассчитывавшие на расширение своих прав и привилегий и на новые территориальные пожалования. Каролинги добились также поддержки со стороны церкви, которая сохранила в Галлии, несмотря на секуляризацию, громадные владения (около трети земель).

* * *

Тесно связывая становление Каролингской империи с ходом социального развития, нельзя в то же время недооценивать то обратное воздействие, которое оказал процесс укрепления и расширения государства на внутреннюю историю франкского общества. Начать с того, что воссоздание Франкского государства сопровождалось географическими перемещениями ряда этнических и социальных групп. Преобладающая часть поддерживавшей Каролингов новой знати из Австразии и Нейстрии принадлежала по своему племенному происхождению к франкам, алеманам и другим германским племенам. В пользу этой новой знати происходили значительные по масштабам изменения в распределении земельной собственности. В той или иной мере они затронули все области Франкского государства, поскольку повсеместно земли, секуляризованные у церкви или конфискованные у политических противников, передавались сторонникам Каролингов. Но особенно значительными были эти изменения в южной части страны. Восстановление власти Каролингов было достигнуто здесь ценой многолетней упорной войны, в процессе которой франкская знать получила ключевые административные должности и обширные земельные пожалования.

Завоевательные войны VIII — начала IX в. оказали непосредственное влияние и на структуру франкского общества. Отличаясь длительностью и ожесточенностью, они прямо или косвенно содействовали дальнейшему углублению социального раскола франков. Уже резкое обострение междоусобной борьбы в период первых Каролингов (конец VII — начало VIII в.) всей своей тяжестью легло на плечи мелких свободных собственников. В обстановке внутренней анархии социальное расслоение значительно усилилось. Когда же победившие Каролинги отчасти восстановили политическую стабильность, на мелких собственников обрушились многочисленные военные повинности. Не имевшие материальных возможностей лично служить в войске, свободные крестьяне обязывались объединяться по трое или по четверо и совместными усилиями выставлять вооруженного воина. Их отягощали, кроме того, транспортные повинности, реквизиции, потравы и т. п.

Естественно, что многие из таких крестьян готовы были на все, чтобы защитить свое хозяйство от учащающихся посягательств со стороны власть имущих, от насилий и притеснений с их стороны. В этих условиях получают значительное распространение всевозможные сделки («прекарии», «коммендации», «самозакабаления»), по которым крестьяне передают самих себя или свою землю под покровительство и власть крупных землевладельцев, отказываясь в их пользу от своих гражданских прав. Число крестьян, оказывающихся, таким образом, в зависимости от светской знати и церкви, быстро растет. Упрочивается могущество земельной аристократии, концентрирующей военные и административные функции и приобретающей владения как в пределах прежних границ Франкского государства, так и в новых областях Каролингской империи — в Саксонии, на Дунае, в Северной Италии или в Испании.

И хотя в VIII–IX вв. немалая часть свободных (особенно на юге Галлии) еще избежала зависимости, их участь была предрешена. Феодальные отношения побеждают.

Повсюду — и, в первую очередь, на севере Галлии — укрепляется и распространяется феодальная вотчина, весьма различная по своей структуре и размеру, но единая как форма эксплуатации крупным земельным собственником мелких земледельцев, владеющих землей и ведущих на ней свое хозяйство. В областях севернее Луары в середине VIII и в IX в. во многих местах складываются крупные вотчины, имевшие барскую запашку, доходившую иногда до трети всей пашни. Обрабатывали ее преимущественно крестьяне, владевшие земельными наделами (число безземельных зависимых было невелико).

Крестьяне находились в различных формах зависимости от вотчинников.

Если не касаться рабов, в наиболее суровой зависимости находились сервы — потомки рабов и части вольноотпущенников и колонов меровингского времени, реже — лишившихся свободы общинников. Как показывают последние исследования, в Северной Галлии IX в. рабы и сервы составляли не более трети крестьянства.

Большая часть сервов владела в вотчине земельными держаниями — мансами, за которые полагалось выполнять многочисленные повинности. Они были тяжелыми и включали барщину и уплату оброков. Юридические права сервов были во многом ограничены. Они не могли отчуждать свои держания без разрешения сеньора, были лишены права обращаться за защитой в королевский суд, не могли свидетельствовать в спорах, касавшихся несервов, и т. п. сеньоры продавали и покупали их, дарили и завещали. Часть сервов не имела даже собственного дома и находилась на положении дворовых рабов. Важной особенностью в положении сервов-держателей было то, что все ограничения их свободы, так же как и многие повинности, сохранялись за ними независимо от владения земельным держанием и передавались по наследству. Они лежали как бы на самой личности сервов, навечно связывая каждого из них с определенным сеньором. Это не означало, однако, их навечного прикрепления к наделу. Попытки такого рода, предпринятые при Карле Великом, в общем не имели успеха. В условиях сохранения значительных неосвоенных пространств и при отсутствии достаточно сильной государственной власти осуществить юридическое прикрепление не было возможно. Это позволяло многим сервам при наличии благоприятных условий уходить от своего сеньора, переселившись в другую вотчину или на неосвоенные земли. И хотя такому переселению мешали и материальные трудности переезда, и необходимость выполнять на новом месте повинности прежнему и новому сеньорам одновременно, и сила привычек и традиций, игравших в ту пору особую роль, — отсутствие реального прикрепления к земле создавало немаловажные предпосылки для улучшения в будущем правового статуса многих сервов.

Менее приниженным по сравнению с сервами был социальный статус колонов. В их число вошли не только потомки галло-римских колонов и вольноотпущенников, но и бывших свободных общинников. Их правоспособность была ограниченна в меньшей степени, чем у сервов. По-видимому, они обладали большей свободой распоряжения своими держаниями, могли защищать свои права в королевском суде, были освобождены от некоторых специфических сервильных повинностей. Но по своим обязанностям они во многом напоминали сервов, выполняя, как и те, разнообразные барщинные службы и оброки . В наиболее благоприятном внутри вотчины положении находились полусвободные крестьяне франкского и галло-римского происхождения, оказавшиеся под патронатом крупных собственников. Они уплачивали обычно небольшие оброки, изредка выполняли барщины. Эта категория крестьян была полностью свободна от прикрепления к земле, вообще не составлявшего в VIII–IX вв. конституирующего признака феодальных отношений. В условиях натурального хозяйства и при ограничении целей сеньора обеспечением его потребительских нужд оказывались достаточными сравнительно простые формы внутривотчинной эксплуатации.

Крупная вотчина с барщинным домениальным хозяйством была не единственным и не самым распространенным типом сеньории в областях к северу от Луары. Наряду с ней здесь существовало много мелких и средних вотчин, в которых домен и барщина играли, по-видимому, значительно меньшую роль. Но именно существование этого типа вотчин, принадлежавших либо королям, либо отдельным сеньорам, составляет специфику Северной Франции по сравнению с югом страны, где барщинное домениальное хозяйство в VIII–IX вв. по источникам почти не прослеживается. Наиболее распространенной была здесь, по-видимому, система эксплуатации крестьянства путем взимания натуральных и денежных оброков.

Однако аграрные отношения в Южной Галлии VIII–IX вв. пока еще недостаточно изучены. Остаются невыясненными, в частности, степень сохранения крупных землевладельческих комплексов, сохранившихся от меровингского времени, характер рабочей силы, эксплуатируемой в них, пути эволюции меровингских рабов и колонов и т. п. Более или менее определенно можно говорить лишь о том, что втягивание мелких земельных собственников в феодальную зависимость шло здесь в целом сравнительно медленно. И в IX в., и даже в X–XI вв. на юге сохранялось гораздо большее число свободных земледельцев, чем на севере. Сеньория во многих районах юга (особенно в горных) отличалась крайней раздробленностью своих владений, делавшей невозможным ни создание домена, ни организацию барщинного хозяйства.

По мере восстановления и укрепления Каролингами Франкского государства в нем ускорялось становление новой системы политического господства и управления. По своей форме и сущности она отличалась и от той, которую Галлия получила в наследство от Рима, и от той, которая зарождалась у франков в IV–V вв. Позднеримская государственная система отличалась существованием разветвленного и централизованного бюрократического аппарата, крайним ограничением демократических начал, повсеместной победой публично-правового принципа в построении органов власти. В противоположность ей догосударственная по своей сущности система управления у франков накануне завоевания ими Галлии предполагала участие в управлении широкой массы членов племени и характеризовалась полным отсутствием какого бы то ни было бюрократического аппарата. Существенные изменения в развитии государственности произошли у франков уже во времена Меровингов. Прежние органы «военной демократии» либо отмерли, либо переродились, став инструментом в руках знати для осуществления ею власти над большинством населения.

В развитии структуры Меровингского государства известную роль сыграли позднеримские учреждения, частично сохранявшиеся — особенно на юге Галлии — еще и в VI в. Не без их влияния сложилась налоговая система, определились функции графов, как представителей власти на местах, расширился и дифференцировался центральный орган государственного управления — королевский двор.

Однако в своей основе государственная система франков уже при Меровингах стала обнаруживать большое своеобразие. Реальная власть концентрировалась в руках церковных и светских магнатов. Чем заметнее слабели короли, тем в большей мере административные и судебные функции над окрестным населением сосредоточивались в руках графов, герцогов, епископов и аббатов. Они присваивали себе налоги, пошлины и штрафы. Степень их повиновения королю целиком определялась личными отношениями с королевским двором. Тем не менее известные пережитки эпохи военной демократии в VI–VII вв. еще оставались. Они выражались в сохранении за каждым свободным франком права (и возможности) иметь оружие, служить в ополчении, участвовать в судебном разбирательстве.

На период Каролингов приходится новый этап в формировании франкской государственности. Предпринятые Каролингами реформы уничтожают участие рядовых свободных в государственном управлении. Бенефициальная система закрепляет новый порядок формирования войска, основу которого составляют теперь крупные и средние собственники. Служба в армии и вообще военное дело постепенно становятся привилегией землевладельческого класса. В его пользу изменяется и порядок судопроизводства. Судебные коллегии меровингского времени, ежегодно избиравшиеся из числа свободных людей каждой местности, при Карле Великом были уничтожены. Отныне состав этих коллегий определялся должностными лицами короля. Назначенные сверху, их члены сохраняли судебные права пожизненно и, таким образом, превращались как бы в чиновников, стоящих над народом. Эти коллегии заседали под председательством королевских графов, возглавлявших все местное управление.

Графы контролировали исполнение государственных повинностей, взимали судебные штрафы и торговые пошлины, созывали ополчение, сообщали о королевских распоряжениях и следили за их исполнением. За свою службу графы вознаграждались правом присвоения части судебных штрафов и земельными владениями в пределах подвластной им области. Формально король мог в любое время сместить графа и назначить вместо него другого. Фактически, однако, это было сделать трудно, так как графы быстро превращались в крупных земельных собственников, тесно связанных с местной знатью и пользовавшихся ее поддержкой.

В результате уже при Карле Великом и, особенно, при его преемниках графы стали превращаться из сменяемых королевских чиновников в наследственных частных властителей. Их повиновение королю зависело от степени личных связей с ним. Поэтому для упрочения верности графов короли имели лишь одно средство — расширение их владений и привилегий. Но это еще более увеличивало независимость графов и только отсрочивало их выход из подчинения.

Такими же полусамостоятельными властителями были в своих землях епископы и аббаты, получавшие от короля иммунитетные привилегии, которые закрепляли их судебно-административную и военную автономию. Первые иммунитетные пожалования были розданы еще при Меровингах в VII в. Они имели своей целью привлечь на сторону все более слабеющих королей церковных магнатов, которые уже с давних пор реально обладали рядом государственных прав. Во времена Каролингов иммунитеты получают широкое распространение. Карл Великий попытался включить их в систему общегосударственного управления и для этого стремился поставить власть иммунистов под контроль особых должностных лиц — адвокатов («фогтов»). Добиться этого не удалось ни Карлу, ни, тем более, его преемникам. Фогты превращались постепенно в таких же независимых землевладельцев, бесконтрольно распоряжавшихся на выделенных для них землях, как и сами иммунисты.

Подобно графам, владельцы иммунитетных привилегий были связаны с королевской властью договорами личной верности. Эти частноправовые по своему характеру договоры оказываются главной в тех условиях формой социальных, поземельных и политических связей внутри господствующего класса. Карл Великий добивался принесения клятвы вассальной верности от всех своих приближенных (число личных вассалов Карла достигало, по-видимому, нескольких тысяч человек). Каждый из них в свою очередь должен был стать сеньором других землевладельцев и т. д. с тем, чтобы нити вассальных связей смогли объединить всех землевладельцев вокруг верховного сюзерена — короля. Однако, несмотря на то, что договоры о личной верности подкреплялись передачей вассалу земельного пожалования (или иных прав) от сеньора, преодолеть раздробленность класса феодалов не удавалось. Известное сплочение было достигнуто лишь в местных рамках, внутри которых авторитет и земельное могущество какого-либо крупного графа или епископа оказывались достаточными для более или менее реального подчинения остальных сеньоров. Что же касается Франкского государства в целом, то соперничество магнатов внутри него не утихало.

Тем не менее период правления первых Каролингов во Франкском государстве оставил по себе долгую память. Особенно это касается времени Карла Великого, когда Франкское государство достигло вершины своего могущества. В течение ряда последующих столетий Карл выступал как герой легенд и сказаний. Ему приписывались подвиги, которых он не совершал, победы, которых он не одерживал. Самое имя его стало синонимом могучего властителя. И подобно тому, как в древности римские императоры присваивали себе титул «Август» (по имени Октавиана Августа), правители европейских государств стали впоследствии называть себя «королями» (по латинской форме имени Карла — Karolus). Объясняется это прежде всего тем, что в течение столетий, предшествующих и последующих правлению Карла Великого, на Западе не существовало политических образований, которые хотя бы формально объединяли столь значительную территорию. Существенно важной была также связь империи Карла со становлением трех крупных европейских государств — Франции, Германии и Италии. Известную роль в увековечении памяти о Карле Великом сыграло, вероятно, и то, что он был одним из очень немногих крупных политических деятелей раннего средневековья, о которых источники сохранили сравнительно богатый биографический материал, достаточный для воссоздания сколько-нибудь конкретного образа. Жизнь и деятельность Карла изучались несколькими поколениями историков, многие из которых, в свою очередь, способствовали идеализации его личности и преувеличению его значения. Сейчас, однако, накоплено уже достаточно материала, чтобы нарисовать подлинный облик Карла Великого, отделив реальные его черты от вымышленных.

Карл был действительно незаурядным государственным деятелем. Его основная заслуга в том, что он сумел максимально использовать политические результаты, достигнутые его предшественниками, и довести до конца начатое ими дело расширения Франкского государства. Осознанно или неосознанно, Карл стремился сохранять и укреплять свои связи с окружавшей его знатью и, несмотря на свою, казалось бы, неограниченную власть, не предпринимал обычно ничего, что не получало бы прямого или косвенного одобрения тех, кто составлял его социальную опору (известно, в частности, что, прежде чем обнародовать многие свои политические или военные решения, Карл обсуждал их не только со своими ближайшими советниками, но и на широких ежегодных съездах знати во время так называемых «майских полей»). И хотя Карл не мог, конечно, полностью оценить ограниченность политических перспектив своей империи, ему не была чужда известная трезвость в определении реальности тех или иных государственных задач. Он избежал, например, ошибки, допущенной в дальнейшем правителями Священной Римской империи, и не позволил, чтобы борьба за подчинение Италии отодвинула на второй план внутриполитические задачи. Карл сознавал, по-видимому, невозможность сохранения единства созданной им империи и потому еще при жизни пытался разделить ее на отдельные королевства между своими сыновьями.

При всем том величие Карла во многом относительно. Карл Великий не был ни столь крупным военачальником, каким его нередко рисуют, ни оригинальным законодателем. За свою жизнь он не выиграл ни одного крупного сражения. Серьезные поражения наносили его войскам и саксы, и испанцы, и итальянцы. Нам не известно ни одно тактическое или стратегическое новшество, которое бы он предложил. Проведенные им политические реформы также содержат мало нового, ограничиваясь осуществлением мероприятий, намеченных еще его предшественниками. Как пишет Фердинанд Лот, Карл Великий не был политическим деятелем типа Петра I или Наполеона, который бы осуществил какой-либо крупный поворот в политическом развитии страны, «опережая свой век». Его роль не шла дальше завершения дел, начатых еще до него. И потому понятно, что усиление Франкского государства при Карле Великом следует объяснять не только (или даже не столько) его политическими талантами, сколько более глубокими социальными процессами, о которых говорилось выше.

Эти процессы позволили лишь на время восстановить могущество франкских королей. Новая знать приобрела экономическую и политическую самостоятельность и все меньше нуждалась в королевской поддержке. Апогей в ходе социальной дифференциации основной массы свободных — особенно в центральных областях Галлии — к концу правления Карла Великого был уже пройден. Ресурсы политического усиления Каролингов были, таким образом, в значительной мере исчерпаны. А между тем действие центробежных сил продолжалось и даже усиливалось. Сепаратистские тенденции знати сочетались со стремлениями многоплеменного населения Каролингской империи к высвобождению из-под власти чужеземцев — франков. Экономические стимулы к сохранению единства империи отсутствовали, так как хозяйственные связи отдельных ее частей были неразвиты. В этих условиях никакие политические акции — ни коронация Карла Великого в 800 г. в качестве «римского императора», ни реформирование системы государственного управления (в частности, создание для контроля за действиями местных властей института разъездных королевских «посланников» — так называемых missi dominici) не смогли надолго отсрочить распад государства.

Карл Великий. Миниатюра X в.

Смуты в империи начались вскоре после смерти Карла Великого. Уже при его внуках (в 843 г.) империя формально разделилась на три самостоятельных королевства (Западнофранкское, Восточнофранкское и еще одно — «среднее» королевство, включавшее Италию и пограничные земли между западным и восточным королевствами). Западнофранкское государство по своим границам в основном предвосхищало будущую Францию. Оно не включало, правда, еще ряда восточных областей — Прованса, части Бургундии, Лотарингии, но известная географическая и этническая общность его территории не оставляла сомнений. Общепризнанным был, в частности, факт отличия диалектов романского языка, на которых говорили его жители, от языков восточнофранкских или итальянских земель.

С распадом Каролингской империи на три государства процесс политического раздробления не остановился. Крупные светские и церковные феодалы, не имея стимулов поддерживать ослабевших королей, употребляли всю свою энергию на усиление собственных княжеств. Внутренними междоусобицами поспешили воспользоваться внешние враги — норманны, арабы, венгры, — опустошавшие своими набегами многие страны Европы IX–X вв. и в том числе Западнофранкское государство. Из-за неспособности королей отразить эти набеги борьбу с ними все чаще приходилось вести отдельным графам или герцогам. Те из них, которым удавалось добиться в ней успехов, быстро усиливались и подчиняли своей власти соседние графства.

В этих условиях на территории Западнофранкского королевства возникает большое число полусамостоятельных княжеств. Особенно независимы по отношению к западнофранкским королям были княжества юга (Аквитания, Гасконь, Тулуза, Овернь), отличавшиеся, как указывалось, и по своему языку, и по природным условиям, и по социально-экономическому строю.

Но наибольшую угрозу для ослабевших западнофранкских Каролингов представляли с конца IX в. графы Парижа — Робертины. Усилившиеся в период борьбы с норманнами, они то открыто провозглашают себя королями, заставляя своих соперников отрекаться от престола, то правят, прикрываясь их именем. Очередное избрание в 987 г. королем одного из Робертинов — Гуго Капета оказалось концом династии Каролингов в Западнофранкском государстве и положило начало династии Капетингов. На время их правления приходится период, когда феодальная Франция стала одним из сильнейших государств Запада.

Сколь ни непрочным государственным образованием была Каролингская империя, она оставила свой след не только в социально-политической сфере, но и в области материальной и духовной культуры. Относительная политическая стабильность, сохранявшаяся около столетия, и распространение новых — феодальных — отношений, содействовавших сосредоточению всех сил крестьянина на хозяйственной деятельности, дали известный толчок росту производительности земледельческого труда. Несколько расширяется поместное ремесло. В приморских районах активизируются купцы, ввозящие из стран Востока предметы роскоши для господствующего класса. Оживляется городская жизнь, увеличивается население.

Новые явления обнаруживаются и в области образования. Церковь и империя нуждались в грамотных священнослужителях и чиновниках. Между тем каролингская знать, в немалой части вышедшая из мелких и средних землевладельцев, была чужда даже той невысокой образованности, которой достигала меровингская аристократия. Арабские вторжения и франкское завоевание VIII в. разорили культурные центры на юге и покончили с остатками античного наследия, сохранявшимися здесь долгое время. Грамотность стала редкой не только в среде светской знати, но и среди высших церковников. Это заставило Карла Великого предпринять ряд мер для возрождения образования. При дворе и в центрах крупных епископств и аббатств создаются школы для детей знати. Приглашаются из-за границы учителя — ирландские, английские, итальянские монахи. Вместе с возрождением грамотности возобновляется интерес к произведениям древних авторов — Аристотеля, Боэция, Тита Ливия, Светония, Колумеллы и др. Переписываются принадлежавшие им труды. Усилиями безвестных писцов епископских и монастырских «скрипториев» в конце VIII в. создается так называемый каролингский минускул — легко читаемое письмо, явившееся основой современного латинского алфавита. Делаются попытки создания подражательных литературных произведений. При дворе Карла складывается своеобразный ученый кружок — «Академия» (включавший и семью самого императора), в котором обсуждались теологические и философские вопросы. Изменения затрагивают и искусство. Усиление связей с Византией и другими странами Востока способствует улучшению качества ювелирных изделий, появлению стенной росписи в церквах, усложнению каменной архитектуры.

Все культурные явления этого рода затрагивали узкий круг людей, и потому их значение преувеличивать, разумеется, не приходится. Сугубо условный смысл имеет поэтому применение к ним предложенного в середине прошлого века обозначения «Каролингский Ренессанс», так как от подлинного Ренессанса культурное движение времен Карла Великого отличается коренным образом — как по содержанию, так и по социальным предпосылкам. Тем не менее оно не прошло бесследно, дав импульс развитию духовной культуры в Западнофранкском государстве.

* * *

Период французской истории, заканчивающийся падением Каролингов, может быть назван историей возникновения Франции не только потому, что в течение его определились очертания ее границ и ее этнический облик. Не менее, если не более, важен тот факт, что в это время, как мы видели, созревали предпосылки, определившие специфику социальной эволюции Франции в последующую эпоху. Они подготавливались исподволь и постепенно уже со времен глубокой древности. Природные условия благоприятствовали сравнительно быстрому развитию галльского общества уже в доримский период. Приобщение к античной культуре во времена господства Рима значительно ускорило экономический и социальный прогресс. Франкское завоевание создало благоприятные условия для перерождения протофеодальных элементов в феодальный уклад. Социально-политическая система, возникшая у франков во времена Меровингов, содействовала особенно быстрому вызреванию и упрочению этого уклада. Мощным стимулом распространения феодальных отношений во Франции оказалась политика Каролингского государства. В результате всего этого на территории современной Франции развитие феодализма оказывается более интенсивным, чем где бы то ни было в Европе, и быстро достигает своего полного расцвета.