В X в. Франция вступила в эпоху развитого феодализма, отлившегося здесь в наиболее завершенную, классическую форму, что оказало огромное воздействие на дальнейшие судьбы страны и сделало Францию своего рода образчиком западноевропейского феодализма вообще.

В IX–X вв. же началось и ее самостоятельное государственное существование. Характерно, что в течение X в. прежние наименования «Галлия» и «Западная Франция» постепенно исчезли, страна стала называться Францией. Однако еще долго это имя в равной мере прилагалось как ко всему королевству, так и к «сердцевине» капетингских владений — к окружавшей Париж области, которую впоследствии называли Иль-де-Франсом.

Оформление этого государства совпало с периодом феодальной раздробленности; фактически оно распадалось на многие феодальные владения, что определялось наличием уже сложившихся, в основном, феодальных отношений, которым предстояло достичь зрелости в политических рамках сравнительно небольших и более или менее компактных территорий.

Во всей Западной Европе это был самый ранний случай раздробления номинально единого королевства на настоящие феодальные княжества.

Вопрос о том, на какие именно владения распадалось это пока еще номинальное французское королевство, имеет первостепенную важность. Его составные части определялись не по воле случая. К X в. у них уже были свои устойчивые границы, свои географические, этнические и языковые особенности, своя история. Поэтому в состав объединенного национального государства они входили затем в качестве отчетливо выраженных по своему облику провинций, чье своеобразие частично сохранилось и до наших дней.

Административное деление страны на графства во Франкском государстве в значительной степени повторило деление на территории галльских племенных союзов, границы которых римская колонизация стерла лишь на юге. Это был старый устойчивый костяк страны, не зависевший от изменчивых очертаний непрочных государственных образований. Он проявился и при раздроблении на феодальные княжества.

Процесс дробления Французского королевства и распыление политической власти прошел два основных этапа. Сперва, в X в., появились крупные владения, затем, в XI в., совершилось их дальнейшее распадение на мелкие территории.

Основные области с населением, говорившим на диалектах северофранцузского языка, размещались в центре и на востоке северной части Франции: герцогство Нормандия (образовавшееся в начале X в. в результате завоевания норманнами, которые быстро растворились в местном населении и восприняли его язык), графства Вермандуа, Валуа и Шампань, расположенные по течению Луары графства Невер, Блуа, Турень, Анжу, Мен и Пуату. Отошедшее к Франции герцогство Бургундия было лишь частью прежнего королевства Бургундского; прочие его территории (в том числе и Прованс) входили тогда в состав Германской империи.

Королевские владения (домен Капетингов) располагались по среднему течению Сены и Луары, вокруг Парижа, Орлеана, Эгампа, Шартра, Мелена. На территории расселения северофранцузской народности они занимали центральное место.

На крайнем северо-западе находилось совершенно самостоятельное герцогство Бретань с населением, говорившим на отличном от романских диалектов кельтском языке. На крайнем северо-востоке — графство Фландрия; в его северной части господствовал диалект немецкого языка.

Южная часть страны с населением, говорившим на диалектах провансальского языка, распадалась на крупные герцогства Тулузское, Гасконь, Аквитанию и графства Марш, Овернь, Бурбонэ. Географическая и языковая обособленность южных областей немало способствовала их почти полной в ту пору неподвластности королю. В аналогичном положении находились Бретань и Фландрия.

Различия в сельскохозяйственных условиях северных и южных областей сказались к X в. еще отчетливее, чем в предшествующий период. Для слегка всхолмленной равнины севера самой существенной чертой было необычайное плодородие. И поныне эти области — главная житница Франции. Лишь на востоке — в Шампани и, отчасти, в Бургундии — почвы более пригодны для виноградарства и технических культур, чем для зерновых. На гористом юге почвы гораздо скуднее, за исключением речных долин. Там возобладала поликультура: пахотные земли, виноградники, плодовые сады, оливковые рощи, технические культуры. В обширных горных районах господствовало скотоводство.

Для развития сельского хозяйства — решающей отрасли производства в течение всего средневековья — природные условия северной части Франции (рельеф, почвы, климат) были наиболее благоприятны. В конечном счете это и предопределило ведущую роль северных областей в экономическом и демографическом, а затем и в политическом отношениях, тем более что политическое объединение северных областей не наталкивалось на географические и языковые препятствия.

 

Прогресс сельского хозяйства

Наиболее важным процессом в истории Франции X–XIII вв., определившим течение всех остальных, был медленный, но непрестанный прогресс сельского хозяйства. Многочисленные исследования, появившиеся за последние 25–30 лет, позволяют достаточно отчетливо воссоздать его конкретную и убедительную картину.

Процесс этот полнее и интенсивнее всего протекал в плодородных областях северной части Франции — там, где уже и в каролингскую эпоху был выше уровень агротехники и наиболее плотное население. Сельское хозяйство южных и восточных областей развивалось не только медленнее, но и на меньших площадях; оно опережало север лишь в отношении тех культур, которые требуют теплого климата или особых почв (виноград, оливки, красящие вещества и т. д.).

Прогресс выразился прежде всего в значительном расширении посевных площадей и в важном по тем временам улучшении сельскохозяйственных орудий. С этими явлениями тесно связаны изменения в способах использования тяглового скота и обработки почвы. Все это дало возможность повести систематическое наступление на леса, пустоши, болота, использовать во многих местностях более тяжелые почвы, интенсивнее обрабатывать землю и получать более высокие и устойчивые урожаи.

Некоторые улучшения в агротехнике, достигнутые в каролингскую эпоху, при всей своей бесспорности были относительными и ограниченными. Трехполье, плуг и т. п. еще не получили тогда широкого распространения, и земледельцы со своими по преимуществу деревянными сохами и заступами не могли повсеместно применять трехпольный севооборот, ибо плохо обработанная и мало удобренная земля требовала более частого и продолжительного отдыха. Население скапливалось главным образом в тех местностях, где повышенное природное плодородие почвы могло до известной степени компенсировать печальные следствия низкого уровня агротехники и обеспечить пропитание (в этом отношении характерно, что в IX в. население деревень вокруг Парижа немногим уступало по численности населению в XVIII в.). Но это неизбежно вело к значительному дроблению крестьянских наделов, что ставило под угрозу возможность вести нормальное пашенное хозяйство; сказывалось оно отрицательно и на хозяйстве сеньоров. Поэтому распашка нови повсюду стала первейшей необходимостью как для крестьян, так и для феодалов. Внутренняя колонизация имеет для общества, почти целиком живущего в условиях аграрного строя, первостепенную важность и заслуживает особого внимания.

Франция со второй половины IX в. no XI в.

Освоение в масштабах целой страны всей пригодной для земледелия площади распадается на несколько этапов в зависимости от характера и темпов этого процесса. Необходимо учитывать также его неравномерность в различных областях и разницу в достигнутых результатах. Кроме того, как было уже сказано, сельскохозяйственный прогресс послужил основой для общего развития Франции; поэтому важно определить возможно точнее хронологические рамки отдельных этапов внутренней колонизации.

В наиболее плотно населенных областях на севере, и отчасти в Бургундии, она началась уже с конца IX в., в других местностях — по большей части в XI в. Сперва объектом новых заимок послужили залежи и пустоши, более легкие для поднятия нови; затем люди устремились в леса, болота, ланды, на морские побережья. На первом этапе — до начала XII в. — масштабы и темпы освоения новых земель были еще ограниченны. Они заметно возросли около 1140–1150 гг. и во второй половине XII столетия достигли апогея.

Расчистки были преимущественно делом крестьянских общин; своим массовым характером они обязаны именно крестьянам. Но ими активно занялись также и сеньоры. Монастыри меньше остальных приложили руку к поднятию целины. Старые бенедиктинские аббатства уже до X в. присвоили себе значительные культурные площади; монахи новых орденов, главным образом цистерцианцы, хотя и селились в глухих местах, но занимались преимущественно скотоводством, а не земледелием.

Сперва небольшие по размерам заимки возникали в итоге усилий отдельных крестьян, большей частью по окраинам старых полей или на лесных полянах. Сначала их использовали в качестве лужков, затем распахивали. Часто таким полям обычай присваивал имена тех, чьим трудом они были вызваны к жизни. В областях малоплодородных или там, где условия рельефа ставили препятствия более массовым расчисткам, поднятие нови шло медленно, и лишь постепенно вокруг поселений расширялся ареал культурных площадей. Наоборот, при совокупности благоприятных условий начиналось систематическое проникновение в густые леса, покрывавшие еще в X–XI вв. значительную часть страны, особенно на севере, и разобщавшие поселения. Тогда потребовалось не только приложение коллективных усилий, но и разрешение сеньоров — земельных собственников. Начали возникать новые селения. На севере они назывались «новыми деревнями» (villeneuves, neuvilles, bourgs — здесь термин ville означает еще не город, а по-старому: деревню), на юге — «убежищами» (sauvetes). Порой они возникали, когда группа крестьян какой-либо деревни самостоятельно переселялась в глубь леса, порой это происходило по призыву сеньоров, приглашавших пришельцев (госпитов), откуда бы те ни являлись. Феодалам было очень выгодно увеличение населения в их владениях, и они приглашали госпитов на льготных условиях пользования землей. Иногда они заключали письменные контракты с лицами, бравшими на себя организацию «новых деревень», и предоставляли им там немалые права. Такими лицами зачастую бывали младшие сыновья рыцарских семей, не получавшие доли наследства. Иногда сеньоры соседних владений выступали совместно: определялся характер участия каждого в организации новых поселений, соответственно делились доходы. В тех случаях, когда на первых порах для устройства поселенцев нужно было произвести денежные затраты, светские сеньоры заключали долгосрочные договоры с богатыми рыцарскими орденами, монастырями, капитулами и т. п., ссужавшими им деньги.

Замечательно, что этот второй этап колонизации проходил наиболее быстрыми темпами, и уже в первой половине XIII в. она почти повсюду пошла на спад. В Парижском бассейне расчистки прекращаются в 30-40-х годах XIII в., на северо-востоке и на юго-востоке страны — в середине столетия. К этому времени почти все пригодные земли (при сохранении необходимых площадей леса и пастбищ) были там распаханы. Третий (последний) этап характерен устройством одиночных хуторов с огороженными полями и пастбищами (так называемыми бокажами). Именно таким путем было освоено в XIII–XIV вв. большинство новых площадей в центральных районах Франции.

В итоге внутренней колонизации IX–XIV вв. площади, освоенные под пахотные поля, виноградники, луга и пастбища, увеличились настолько, что дальнейшее — и притом лишь незначительное — их расширение стало возможно не ранее XIX в. Внутренняя колонизация закончилась во Франции раньше, чем в других частях Европы, и это имело самое непосредственное влияние на всю аграрную структуру страны.

Параллельно расчисткам происходило развитие агротехники, и прежде всего трехпольного севооборота. Его широкое (но отнюдь не монопольное) господство в северной половине страны не подлежит сомнению, однако систематическое и правильное использование было достигнуто далеко не сразу. Само по себе деление пашни на три участка еще не означало их ежегодного кругооборота в определенном строгом порядке. Все зависело от степени плодородия почвы, от ее обработки и удобрения. Поэтому регулярное трехполье довольно часто временно уступало место более продолжительным парам, а чередование озимых и яровых культур подчинялось различным местным условиям; на менее плодородных почвах сохранялось двухполье. К середине XIII в., т. е. когда уже кончились интенсивные массовые расчистки, во многих местах прочно установился четкий ритм трехпольного севооборота;

Работа на винограднике. Миниатюра XIII в.

в дальнейшем в некоторых наиболее плодородных районах даже делались попытки перейти к четырехполью, когда часть пара засевалась травами. На юге страны трехполье было известно, но применялось лишь на лучших почвах либо спорадически. Двухполье там господствовало из-за недостаточного плодородия почв и слишком раннего сухого лета.

Упрочению на севере правильных трехпольных севооборотов в большой степени содействовала улучшенная обработка земли, а именно более частая вспашка (как правило, четырехкратная). В условиях, когда пашня удобрялась далеко не достаточно, наилучший результат мог быть достигнут в итоге приложения больших трудовых усилий. Улучшились и сами орудия, особенно металлические части плугов. С XI в. широко распространился новый способ упряжки тяглового скота: появился хомут для лошадей, и во многих районах они вытеснили на пахоте волов. Последних продолжали применять либо на тяжелых или каменистых почвах, либо при поднятии тяжелой нови. Это было важное нововведение, ибо оно позволило значительно ускорить сроки пахоты (примерно в два-три раза) и обеспечить многократную вспашку, широко применять борону. Возросла и тягловая сила рабочего скота в результате лучшего ухода и больших посевов овса.

Итогом было не только расширение посевных площадей, но и значительный для того времени рост урожайности. Разумеется, разнообразие местных условий, различные темпы расчисток и распространения трехполья и других улучшений не позволяют считать, что по всей стране происходил более или менее одинаковый рост урожайности. К тому же она почти всегда и везде резко колебалась в зависимости от погоды. Тем не менее повышение урожаев не подлежит сомнению. На юге оно было небольшим, но в центре и на востоке урожаи возросли в полтора-два раза. Наилучшие результаты были получены на севере: там в XIII в. пшеница давала нередко урожай сам-восемь, а в лучшие годы он доходил до сам-пятнадцать, рожь — сам-семь, овес — сам-шесть и т. д. Такие урожаи в ту пору можно было получить лишь на исключительно плодородных почвах северных областей. Кроме того, даже на севере далеко не все крестьянские хозяйства могли использовать в полной мере прогресс агротехники; особенно это касается малоземельных крестьян.

Расширение посевных площадей и повышение урожайности несколько смягчали последствия частых до того неурожаев и сопутствовавших им голодовок и эпидемий. Улучшился помол зерна и повысилось качество муки, так как широко распространились ветряные и водяные мельницы, использовавшиеся и для нужд различных ремесел.

Прогресс происходил и в других отраслях сельского хозяйства. Как раз в ту пору прочно встало на ноги знаменитое французское виноградарство и виноделие, завоевав себе славу во всей Европе. Были выведены новые, высококачественные сорта (около Бордо, в Лангедоке, в Бургундии, Анжу, Осерруа, Сентонже и т. д.). В этих районах виноградники начали вытеснять пашни, и вывоз вина занял заметное место в экономике. Виноделие широко распространилось по стране, даже на севере, и вино вошло в обиход всего населения.

Значительные перемены произошли в животноводстве. Сильно возросло поголовье коров, свиней и овец, улучшилась их породность. В некоторых районах на севере и в горах Лангедока паслись тысячные стада, дававшие отличную шерсть.

Расширились полевые посевы бобовых культур; в систематически унавоживавшихся огородах культивировались овощи, как давно известные, так и новые, привезенные с Востока (шпинат, разные сорта капусты, лучшие сорта моркови, свеклы и т. д.). Плодовые, ореховые, оливковые деревья насаждались целыми рощами, орехи и сушеные фрукты вывозились за границу.

 

Города

В X в. во Франции растет новая социально-экономическая сила — города. Уже с XII в. они стали оказывать очень сильное воздействие на жизнь деревни; судьбы ее и города теснейшим образом переплелись.

В письменных источниках сведения о росте городов появляются с конца X в., но археологические данные свидетельствуют, что уже в начале столетия началось расширение площадей, занятых поселениями городского типа. В первую очередь это коснулось старых городов.

В главе 1 уже было сказано, что галло-римская эпоха оставила в наследство, особенно на юге, много городов. В эпоху раннего средневековья они захирели, их территории сжались, население сильно поредело и занималось преимущественно сельским хозяйством. Однако часть ремесел уцелела, обмен и деньги не исчезли полностью, и в целом города не превратились в деревни, т. е. не утратили своего прежнего облика.

В X–XI вв. возродилось подавляющее большинство старых городов, к числу которых принадлежали самые крупные: Париж, Бордо, Тулуза, Лион, Марсель, Ним, Пуатье, Руан и др. Тогда же на юге появились и новые городские поселения, например Монпелье. Наиболее интенсивно возникали и росли города в XII–XIII вв. В ту пору многие села и деревни, в том числе и те, что появились в результате расчисток, постепенно развились в небольшие и мелкие города, часть которых выросла затем в большие центры. В XIII в. Франция уже была покрыта густой сетью городов — крупных, средних и мелких. Все они существуют поныне, и до XX в. возникло лишь немного новых.

Далеко не случайным было совпадение во времени (X в.) начала двух важных процессов: нового этапа в развитии сельского хозяйства и роста городов, т. е. отделения ремесла от сельского хозяйства. Это означало, что производительные силы достигли во Франции, притом почти на всей ее территории, такого уровня, что дали сильный толчок одновременному подъему обеих отраслей хозяйства, которые продолжали в XI–XIII вв. непрерывно развиваться, не встречая на своем пути значительных препятствий.

Если не брать в расчет прежних римских центров, то первый этап жизни французских средневековых городов пришелся на X–XI вв. Его можно определить как период формирования торгово-промышленных центров, находившихся под владычеством феодальных сеньоров, светских или духовных. С конца XI в. начался второй этап, продолжавшийся около столетия: города завоевали себе ту или иную степень свободы и на севере вступили в политический союз с королевской властью, В течение XII–XIII вв. они пережили пышный расцвет и стали важной экономической силой в стране, приобретя к концу этого третьего этапа также и значительный политический вес. Для Франции, как и для других стран, характерна очень большая пестрота темпов и форм развития городов. Хотя это разнообразие еще далеко не изучено полностью, все же можно отметить некоторые его черты, характерные как для старых, так и для новых городов.

Одной из таких черт является сравнительно быстрое разрушение существовавшей на городской территории системы феодальных земельных держаний с их земельными и личными повинностями. Первоначально эта система прочно привязывала город к сеньору, и поэтому торгово-ремесленные центры (где бы они ни возникали — на новых местах или в пределах старых городов) до известной степени повторяли структуру феодального поместья. Основой этой структуры было то, что земля в городе, как и в деревне, принадлежала сеньору, иногда нескольким. Городское население продолжало заниматься также и сельским хозяйством — горожане держали домашний скот, возделывали огороды, виноградники, даже пашни (впрочем, пахотные участки сравнительно быстро исчезли). Сеньор рассматривал горожан как выселившихся из деревень сельских ремесленников и взимал с них оброк и поборы поземельного и личного характера. Лишь купцы, странствующие или полуосевшие, были свободны от этой всеобщей зависимости, хотя и уплачивали разного рода пошлины.

Значительную часть городской территории занимал замок или «двор» феодала — укрепленный дом, сад, огород, хозяйственные и общественные строения, сеньор имел в городе постоянное местопребывание и держал при себе большое число вассалов-рыцарей и слуг. Немалая часть земли в городе была им роздана рыцарям во владение, остальная принадлежала церковным учреждениям. Поэтому переселившийся в город ремесленник не мог осесть там на «ничейной» земле и должен был брать участок у сеньора, рыцаря или церкви и платить за него, равно как и за построенный на нем дом, феодальную ренту (ценз). Городской рынок был расположен на земле сеньора, которому шли рыночные пошлины. Он же со своими слугами вершил в городе суд и расправу.

сеньор был обязан защищать город от внешних врагов, и в X в. эта задача была не из легких. Набеги норманнов, венгров и арабов опустошали страну, и лишь города могли устоять и оказать сопротивление. Только они являлись надежными убежищами, и в них стекалось сельское население округа. Но в XI в. внешняя опасность почти исчезла и такого рода общественно полезная деятельность феодалов значительно сократилась. Тогда на первый план выступили противоречия между горожанами и сеньорами.

Ярче всего они проявились в экономически развитых городах передовых областей Франции — на севере и на средиземноморском побережье. Ремесла и торговля достигли там в XI в. значительного расцвета, городское население быстро росло, упрочивались рыночные связи с сельскими округами. Особенно большую роль начало играть сукноделие. Наиболее быстро и широко оно развилось в областях интенсивного овцеводства; расположенные там города стали снабжать сукном многие местности. Более широкий рынок обеспечил сукноделию размах, который был тогда недоступен для остальных ремесел. Богатые купцы-суконщики вместе с некоторыми другими мастерами и купцами (ювелирами, мясниками, оптовыми зерноторговцами, виноторговцами) образовали сплоченную и влиятельную группу, выступавшую от имени города. Она пользовалась поддержкой остальных горожан, ибо экономическое неравенство, в ту пору уже вполне заметное, отступало пока на задний план. Главная же задача заключалась в борьбе с сеньорами; она объединяла горожан и ставила перед ними общую цель.

Сеньоры, господствовавшие в быстро богатевших городах, рассматривали их как полное свое достояние и как источник возрастающих доходов. Они произвольно повышали цензы, рыночные пошлины, судебные штрафы и прочие поборы, притесняли горожан в суде, держали их деятельность под контролем, не останавливались и перед актами насилия. Перед вымогательствами сеньора и его слуг горожане были беззащитны. Более того, алчность сеньора лишала смысла весь их труд — накопления и заработки уходили в казну сеньора, как в бездонную бочку.

Сопротивление горожан приняло сперва форму денежных сделок с сеньорами. Взамен уплаченной разом крупной суммы сеньор давал обещание не переступать определенных границ в обложении. Но данную при этом клятву он вовсе не считал нерушимой и через некоторый срок принимался за старое. Тогда горожане изменили тактику. Они стали образовывать тайные союзы (такой союз назывался коммуной, communio, члены его были связаны присягой), целью которых была подготовка к вооруженной борьбе. Союзы оказались весьма действенными.

В конце XI — начале XII в. во многих городах Северной Франции прокатилась волна кровопролитных восстаний, так называемых «коммунальных революций». Они принесли горожанам победу над сеньорами. При этом почти каждый город (Камбре, Сен-Кантен, Аррас, Амьен, Сен-Рикье, Корби, Нуайон, Лан, Суассон, Бове, Санлис, Реймс и др.) пережил какие-то особые перипетии в своей борьбе (порой победа доставалась лишь после нескольких восстаний), и результаты ее были не вполне одинаковы. Тем не менее цель была достигнута — многие города стали свободными коммунами. Основные их права были зафиксированы в «хартиях вольностей», данных сеньорами и утвержденных королем. В дальнейшем эти права еще более расширились и были записаны в сводах городского права. Главными привилегиями были следующие.

На городской территории уничтожались все виды личной зависимости, ибо «городской воздух делает свободным». Эта правовая норма распространялась и на пришельцев; достаточно было крепостному прожить в городе год и один день, занимаясь каким-либо ремеслом, чтобы стать свободным, — и тогда притязания его бывшего сеньора лишались силы.

Чрезвычайно важным было уничтожение и поземельных связей с сеньором. Зависимые от него (или от его рыцарей) участки переходили во владение города и горожан, а ценз за землю и дома превращался в налог, поступавший в городскую казну. Этот порядок распространился и на определенную территорию вокруг города; впоследствии на ней выросли пригороды. Однако землевладельческие права церкви как в городе, так и в ближней округе почти полностью сохранились.

В некоторых случаях горожанам удавалось даже попросту изгонять из города сеньора с его рыцарями и слугами. При его возвращении они ставили ему строго определенные условия.

Вся власть в городе перешла в руки выборного городского совета, члены которого назывались эшевенами; их возглавлял мэр. Совет ведал судопроизводством, финансами, администрацией, городской милицией и вел сношения с королем, бывшим сеньором города и другими городами. Поскольку города и дальше должны были защищать свою свободу (сеньоры не раз пытались вернуть себе прежнюю власть с помощью феодалов соседних округов), они сохранили организацию прежнего союза (communio), распространив ее на все боеспособное население, которое было вооружено и обучено военному делу. Вокруг городов-коммун были возведены крепкие стены с башнями, выкопаны глубокие рвы. Города превратились в огромные по тем временам крепости, и взять их было под силу далеко не всякому феодальному войску. Городской замок сеньора был превращен во внутреннюю крепость, служившую городской ратушей и тюрьмой. Города-коммуны обладали внушительной военной и политической силой.

Освобождение городов имело для Франции (как и для других стран Европы, где оно происходило) огромное значение. Политическая самостоятельность дала им возможность беспрепятственного экономического развития, что было особенно важно в период XI–XII вв., когда система товарно-денежных отношений еще только складывалась. Свободные города сбросили с себя ярмо непосредственной феодальной эксплуатации (в дальнейшем их участие в налоговом обложении имело другой характер — деньги шли государству и тратились преимущественно для целей укрепления национального государства). В северных областях коммуны были многочисленны и образовывали сеть свободных городов, оказывавших сильное воздействие на экономику деревни и на эволюцию феодального строя. Их военная и политическая сила сделала их реальными и важными союзниками королевской власти в ее политике преодоления феодальной раздробленности. В городах расцвела своя социально окрашенная культура, сыгравшая главную роль в складывании культуры национальной. Свободные города воплотили прогресс всей страны. Характерна та ненависть, которую они возбудили к себе в феодальном классе. С этого времени берет свое начало ярко выраженная социально-политическая рознь между городами и феодалами Северной Франции.

Непосредственным и быстрым итогом появления городов-коммун были важные перемены в положении средних и даже мелких городков, в большей степени сохранявших многие черты деревенского строя. Сами по себе они были неспособны завоевать свободу; для этого у них не было сил, ибо их экономическое развитие было скорее вялым. Однако данный коммунами экономический и политический импульс коснулся и таких центров, сеньоры были вынуждены предоставить им хотя бы часть прав, чтобы тем вернее сохранить за собой остальные. Таким способом раздела функций и прав был достигнут статус сотен городков Северной Франции. Чаще всего горожане получали личную свободу, имущественные права и выборное самоуправление, а за сеньором оставались верховная власть и взимание некоторых поборов и рыночных пошлин.

Характерно, что сильное коммунальное движение XII в. коснулось и некоторых сельских местностей. Иногда крестьянам деревень, расположенных вокруг коммун, удавалось образовать с их помощью нечто вроде свободных конфедераций деревень. Но эти сельские коммуны не смогли тогда сохранить свою свободу. Они не устояли против натиска феодалов и были возвращены в прежнее состояние.

На территории королевского домена (в XII в. он еще не включал всей Северной Франции) почти все города, в том числе Париж и Орлеан, не стали коммунами: король был сильнее любого городского сеньора. Главные города феодальных княжеств находились в таком же положении. Кроме того, Париж уже издавна пользовался многими правами самоуправления. Поэтому в королевском домене и в центральных областях страны преобладание получили так называемые «города буржуазии». В них «буржуа» (т. е. все полноправные горожане) пользовались имущественными правами и личной свободой, а избранный ими совет выполнял многие судебные и административные функции. Но наряду с ним действовали королевские (в княжествах — герцогские или графские) судебные и административные учреждения, и город был подчинен королю.

На юге города развились еще раньше, чем на севере. Бурный расцвет в XII в. Тулузы, Бордо, Альби, Монпелье, Нарбонна, Нима, Каркасона, Марселя и др. был связан с крестовыми походами. Южные города установили тесные торговые связи с Левантом, где имели свои фактории; они играли также роль посредников в торговле Востока со странами Северной Европы. Во многих городах процветало производство дорогих ярко окрашенных сукон, пользовавшихся большим спросом на всех рынках Леванта и Европы.

Быстрый экономический рост южных городов и сохранившееся в них еще с римских времен самоуправление помогли им скорее приобрести свободу. В большинстве случаев они ее купили у сеньоров и вскоре стали независимыми богатыми городами-республиками, во многом похожими на итальянские. Власть в городе принадлежала «консулам», избиравшимся купцами, ремесленниками и рыцарями (многие рыцари занимались торговлей). Наряду с консулатом существовал «Большой совет», включавший всех полноправных горожан.

Города Бургундии начали освобождаться несколько позже — с середины XII в., иногда в итоге восстаний, иногда путем денежных сделок. Наибольшее число коммунальных хартий было получено в XIII в.

* * *

Основой развития городов были ремесла и торговля. Организация средневекового ремесла имела во Франции некоторые особенности. Цеховая система не отличалась той жесткостью или принудительностью, которые характерны, например, для Германии. В северных городах Франции долгое время в цех можно было вступить беспрепятственно, при условии уплаты сравнительно небольшого взноса. Не всегда лимитировалось количество учеников, не во всех цехах требовался шедевр, не все ремесла были организованы в цехи. Качество изделий контролировали выборные старшины цеха. В южных городах цехов не было — там ремесло было «свободным», т. е. каждый мог им заниматься, а контроль осуществлялся городскими властями. Эта структура позволяла использовать многие преимущества цеховой организации (дифференциация по профессиям, обеспеченное ученичеством высокое профессиональное мастерство, действенный контроль над качеством продукции), и в то же время были смягчены или отсутствовали такие минусы цеховой системы, как жесткое ограничение размеров производства, монополия цеха на профессию и т. п. Это объясняется тем, что во Франции ремесло работало на достаточно емкий городской рынок, к которому тяготела сельская округа. Кроме того, развивались также рынки областные, столичный и зарубежные. Поэтому не было нужды в принудительном ограничении производства.

К концу XIII в. в Париже насчитывалось около трехсот различных ремесленных и торговых специальностей, что свидетельствует об очень большой дробности ремесла. В некоторых отраслях она вообще достигла своего возможного в условиях ремесленного производства максимума. В других больших городах дробность ремесел была меньшей (70–80 цехов или групп). В средних и мелких она развивалась медленно; специализация внутри таких ремесел, как гончарное, кожевенное и т. п., потребовала длительного срока. Все это означало существенный прогресс в развитии французского ремесла, который тем более следует отметить, что в сельскохозяйственном производстве производительность труда росла медленнее.

Богатство природных ресурсов и обширность территории Франции способствовали тому, что потребности быстро развивавшихся городов в сырье и продовольствии полностью удовлетворялись в результате возросшей продуктивности сельского хозяйства. Французские города с их сельскими округами были вполне самостоятельными экономическими организмами, не зависевшими от зарубежного импорта сырья или продуктов питания. Но уже в середине XII в. явственно сказалась необходимость обмена между отдельными областями, тем более что последние обладали неодинаковыми природными ресурсами. Это разнообразие стимулировало известную экономическую специализацию различных частей Франции. О сукноделии уже шла речь; важную роль сыграли также виноделие, маслоделие, скотоводство, выращивание красящих растений и т. п.

О наличии внутреннего обмена свидетельствует развитие ярмарок. Сперва они происходили ежегодно во многих городах, но имели чисто местный и ограниченный характер — на них сбывали главным образом зерно, скот, лошадей. Эти ярмарки сохранялись в таком же виде очень долго. Затем постепенно выделились некоторые особо благоприятно расположенные центры. Они находились вблизи городов с интенсивно развивавшимся сукноделием и в то же время на удобных торговых путях. Наибольший размах и значение приобрели шампанские ярмарки, происходившие шесть раз в год в четырех городах (Барсюр-Об, Труа, Провен, Ланьи), расположенных цепочкой с юго-востока на северо-запад Шампани, на старом торговом пути из Италии в Северную Европу.

Уже в середине XII в. шампанские ярмарки переросли местные рамки: на них съезжались купцы из городов Северной и Центральной Франции. В конце столетия утвердился ставший затем традиционным шестикратный цикл ярмарок и их особая, строго регламентированная организация. В начале XIII в. они превратились в важнейшие пункты европейской международной торговли. В этих городах постоянно проживали торговые консулы итальянских, южнофранцузских и других городов. Главным предметом торговли служили сукна, скупавшиеся в Париже и в других северофранцузских и южнофранцузских центрах развитого сукноделия. На шампанских ярмарках торговали также восточными товарами, вином, полотном, кожами, зерном и т. д.

Большой товарооборот совершался на ярмарке Ланди, происходившей в июне в Сен-Дени (рядом с Парижем); там продавались изделия всех парижских ремесел и сельскохозяйственные товары. В XIII в. наладились систематические торговые связи почти во всей Северной Франции и помимо ярмарочных циклов.

 

Основные классы

В X–XI вв. во Франции в целом завершилось длившееся несколько столетий складывание двух основных классов феодального общества — сеньоров и зависимого крестьянства. Оба процесса — две стороны одной медали, но хронологически их течение совпало не вполне и мера завершенности тоже была различной.

Господствующий класс пережил в XI в. значительные изменения. Он очень усилился, возрос численно и распался на несколько слоев. Несмотря на присущее Франции разнообразие условий в отдельных провинциях, можно выделить основные черты, характерные для всего французского дворянства X–XI вв.

Почти повсюду продолжала существовать крупная феодальная знать каролингской эпохи в лице своих прямых потомков. Но в X в. от нее отделились боковые ветви, образовавшие вместе с потомками королевских ставленников на местах многочисленную группу средних феодалов. Численно преобладавший слой мелких феодалов сложился из слуг и вассалов, окружавших короля, церковных и светских магнатов. Если в VIII–IX вв. они составляли свиту крупного феодала и считались «его людьми», частью «его дома» (familia, mesnie), то в X–XI вв. подавляющее их число было «посажено» на землю. Поэтому большие светские сеньории каролингской эпохи раздробились на множество рыцарских фьефов (так стали называться во Франции феоды). Церковное землевладение осталось несравненно более компактным, хотя и церкви пришлось выделить некоторые фьефы для рыцарей — своих светских защитников и слуг.

Другим источником пополнения низших слоев феодального класса послужило выделение из сельской общины зажиточных ее членов. Их сеньории были зачастую очень малы по размерам земли и числу зависимых крестьян, но все же позволяли владельцам оторваться от сельскохозяйственного труда и превратиться в воинов-профессионалов. Можно предположить, что именно таким путем во Франции возникло наибольшее число мелких сеньерий.

Формирование феодального класса шло во Франции классическим путем. Выражается это в том, что, во-первых, этот процесс (особенно на севере) совершился очень быстро. За вычетом некоторых неизбежных исключений, французские феодалы уже в XI в. превратились в привилегированную наследственную группу, принадлежность к которой определялась прежде всего по рождению.

Во-вторых, такое отчетливое выделение господствующего класса, т. е. завершенность социальной эволюции, явилось одной из главных причин складывания и наиболее законченного вассалитета (другой причиной была феодальная раздробленность). Феодальная иерархия приняла (главным образом в Северной Франции) в том же XI в. свою классическую структуру: от широких слоев низших «однощитных» рыцарей (уже не имевших вассалов и являвшихся в ополчение только со «своим щитом») через три-четыре промежуточные ступени более состоятельных феодалов к властителям значительных территорий и, наконец, к вершине пирамиды — королю. Правовая норма «вассал моего вассала не есть мой вассал» охраняла не только привилегии магнатов от посягательств королевской власти на патронирование всего феодального класса в целом. Во Франции эта норма определяла также и действенность связей внутри класса, придавала ему в условиях феодальной раздробленности известную сплоченность, гарантировавшую господство над крестьянством. Следует заметить, что при наличии экономической разобщенности феодального хозяйства и при неизбежной феодальной анархии хотя бы минимальное объединение господствующего класса могло быть достигнуто лишь в политической форме.

Завершенность как социальной структуры класса, так и его политической организации сочеталась с системой землевладения, составлявшего монополию феодального класса. Параллельно феодальной иерархии лиц существовала повторявшая ее почти во всех деталях иерархия фъефов. Феодал был связан со своим фьефом, ибо через него он занимал соответствующее место как в хозяйственном, так и в социально-политическом строе общества. Из своей сеньории он извлекал не только средства для материального благополучия, но и свою классовую принадлежность и даже свое имя. Все французские феодалы (а не одни лишь территориальные владыки) не имели другого имени, кроме названия своей сеньории с приставками de, du, des, которые вскоре стали как бы гарантией принадлежности к дворянству носителей подобных имен.

Совокупность таких явлений, как многочисленность, многослойность и значительная замкнутость французского дворянства (что, однако, не мешало перемещению отдельных лиц из одних слоев в другие), его законченная политическая организация и особый правовой статус свидетельствуют о том, что господствующий класс полностью отделился от прочих слоев населения и выработал свои формы политического господства, присущие именно тому периоду. В масштабах всей Западной Европы это было наиболее ранним завершением важнейшего социального процесса.

Рост и консолидация господствующего класса определили возрастание его силы, что привело к важным последствиям. Прежде всего сеньоры захватили собственность на всю землю. Это не значит, что крестьянские аллоды совершенно исчезли (на юге и на востоке их было больше, чем на севере). Суть происшедшей перемены заключается главным образом в том, что общинные земли (леса, пустоши, пастбища, выгоны, воды, дороги и т. д.), которые до X в. находились по большей части в совладении сеньора и общины, подпали под верховную собственность сеньора. Крестьяне продолжали пользоваться ими, но уже не бесплатно: сеньор взимал за это особые поборы. Важно подчеркнуть, что благодаря этому захвату процесс присвоения феодалами прав верховной собственности на все непахотные земли был доведен до конца и, следовательно, весь земельный фонд страны оказался в их руках.

Примерно в это же время получили широкое распространение сеньориальные баналитеты, т. е. монополия феодалов на мельницы, печи, виноградные прессы и т. п. Ранее многие водяные мельницы и общественные печи и прессы находились в общинном владении и использовались крестьянами сообща и бесплатно. Взимание сеньором особых поборов за пользование означало присвоение им и этих необходимых для крестьян сооружений. Иногда сеньоры сами возводили мельницы, печи и т. п., результатом чего было новое и значительное отягощение крестьянского хозяйству в пользу феодалов.

Возросшая мощь сеньоров, в особенности крупных, сказалась не только в установлении прав на общинные угодья и на общественные сооружения. Не менее ярко она проявилась и в присвоении политической власти. Законченная система феодальной иерархии земель и лиц была достигнута главным образом путем субинфеодации, т. е. передачи части земельного фонда сеньории вассалам, которую практиковали феодалы всех рангов, кроме «однощитных» рыцарей. Субинфеодация приняла во Франции в X–XI вв., особенно на севере, очень широкий размах и сопровождалась значительным распылением политических прерогатив.

В первую очередь раздробилось судопроизводство, осуществлявшееся ранее государственной властью в центре и королевскими чиновниками на местах. Владельцы сеньорий разных размеров и разного ранга присвоили (в разном объеме) также и судебные права — от низшей юстиции, занимавшейся мелкими проступками, до высшей, ведавшей уголовными делами, сеньориальные курии (т. е. суды) были источником значительных доходов, так как взимание судебных штрафов венчало собой рассмотрение подавляющего числа дел. В пределах своих сеньорий феодалы, особенно крупные, с немалой выгодой для себя собирали мостовые, паромные, дорожные, рыночные и другие пошлины.

Значительная экономическая замкнутость сеньорий и политические прерогативы превратили феодалов в мелких государей. Казалось бы, это обеспечивало неограниченный простор их своеволию. В отдельных случаях оно, действительно, могло принимать гиперболические размеры. Однако этим центробежным тенденциям противодействовали основные социальные интересы класса в целом, которые способствовали выработке определенных норм и понятий, стеснявших до известной степени дворянскую вольницу.

В итоге субинфеодации сократились огромные свиты магнатов и почти все феодалы расселились по замкам; это значительно развило и укрепило вассальные связи, так как обычай установил между сеньором и вассалом сложные многосторонние отношения, а нормы феодального права регулировали их во всех деталях. Нарушение этих правил приводило к «бесчестью», к потере репутации, и нередко кончалось изгнанием провинившегося из среды господствующего класса не только данной области, но и всей страны. Вассальные обязанности заставляли феодалов проводить периодически довольно много времени либо в замке сеньора за обсуждением его дел и отправлением судопроизводства, либо в его отряде. Обязанности включали также и уплату порой значительных «помощей» (aides): для выкупа сеньора из плена, для устройства празднеств по случаю посвящения в рыцари его старшего сына или свадьбы старшей дочери. Замок сеньора среднего ранга, сравнительно скромный как по размерам, так и по степени укрепленности, бывал временами наполнен вассалами до отказа, а временами в нем обитали лишь хозяева и слуги. Однако вассалы всегда могли быть собраны довольно быстро, ибо расстояния между замком сеньора и их владениями были, как правило, очень невелики.

В это же время выработалось классовое самосознание феодалов. Они предъявили претензию на монопольное обладание «благородством» как в прямом, так и в самом широком смысле этого слова. В сочетаниях с другими добродетелями профессионального воина и вассала — храбростью, верностью, стойкостью в защите чести и т. д. — это понятие благородства нашло себе наиболее полное выражение в институте освященного церковью «рыцарства» — общности всех благородных воинов, равных между собой. Рыцарство идеологически сплачивало все слои класса и несколько стирало их имущественное неравенство. Оно также способствовало резкому отделению феодалов от «неблагородных», т. е. от остального населения.

Всех этих связей, скоро ставших традиционными, было в тех условиях достаточно для проявления классовой солидарности перед угрозой со стороны крестьянства и, отчасти, для сплочения перед внешней опасностью. Значительно менее эффективно сказывались они в спорах из-за земли.

В X в., т. е. в период оформления феодальной иерархии и вассалитета, раздоры из-за земли или при определении границ сеньорий решались в большинстве случаев в яростных войнах между родичами или соседями. Развитая система вассалитета несколько смягчила феодальную анархию, но была бессильна ликвидировать ее полностью, ибо сама эта система покоилась на признании каждого феодала политическим владыкой в его сеньории. Справиться с феодальной анархией могли лишь территориальные владыки в пределах своих княжеств.

* * *

Последний этап в складывании французского зависимого крестьянства был несколько более долгим, чем аналогичный процесс для господствующего класса. Кроме того, он привел к несравненно большей пестроте форм и отношений.

Ни в чем, может быть, разнообразие местных условий не сказалось столь выразительно, как в положении крестьян в X–XI вв., а отчасти и позже. Дело не только в бесконечном множестве местных терминов (юридических и бытовых) для определения различного статуса крестьянина и его многочисленных повинностей. Суть заключается в том, что само по себе положение феодально зависимого крестьянина допускало многие формы зависимости — от крепостного состояния до лично свободного с фиксированным оброком.

Благодаря исследованиям французских историков , становится все более и более очевидным то обстоятельство, что даже в период наибольшей нивелировки в положении крестьян в X–XI вв., когда, казалось бы, должны были исчезнуть следы их происхождения от галло-римских рабов и колонов, с одной стороны, и свободных франков и бургундов, с другой, — на деле эти следы все же сохранялись. Они находили себе выражение в разном размере и разном типе повинностей, а позже сказались и в разных формах освобождения от личной зависимости.

Это весьма важное наблюдение дает ключ к пониманию многих явлений в социально-экономической жизни французского крестьянства. В частности, оно объясняет отсутствие для многих групп крестьянства обязательного прикрепления к земле. Французский серв (крепостной) далеко не всегда был неразрывно связан со своим наделом. Это касалось как сравнительно недавно «посаженного» на землю дворового человека из числа бывших рабов, так и потомка свободного германца, сидевшего на своем же бывшем аллоде. В первом случае право «разъединить» человека и землю принадлежало сеньору, во втором — сам крестьянин еще не превратился в придаток к земле.

Однако ни явления подобного типа, ни само разнообразие форм крестьянской зависимости не дают оснований считать процесс феодализации во Франции незавершенным. Нигде и никогда феодальное крестьянство не было вполне однородным по своему положению и обязанностям. Для определения завершенности процесса феодализации гораздо важнее то, что основное средство производства — земля — составляло монопольную собственность господствующего класса, т. е., как уже было сказано, могло принадлежать лишь феодалам.

Одной из особенностей аграрного строя Франции было раннее исчезновение манса, т. е. тяглового надела определенной величины. Первоначально он был довольно велик и соответствовал (более или менее) большой семье. Затем на нем появилось несколько малых семей. Процесс распадения манса, начавшийся уже в IX в., завершился в X–XI вв. В экономически передовых областях он происходил скорее, в других — медленнее, но даже там не везде имело место его деление на половины, четверти и т. д., очень долго сохранявшееся в Германии и Англии. Во Франции новые тягловые единицы не были связаны с прежней, а определились в результате наследования, дробившего пахотные участки без соблюдения жестких норм единообразного надела или его частей. Причину распадения манса следует искать в подъеме сельского хозяйства. Расчистка нови, расцвет виноградарства, улучшение агротехники сыграли важную роль в сильном сокращении пахотной площади, необходимой для нормального хозяйствования малой семьи. Поэтому в первой половине XI в. отчетливо выступает система обложения повинностями не надела, но каждого крестьянского хозяйства в зависимости от его хозяйственного оснащения, т. е. наличия пашни и соответствующего количества тяглового скота.

Трудно говорить о всеобщем господстве барщины в исследуемый период. Она, несомненно, преобладала в церковных крупных сеньориях (но даже в них не повсюду), однако церкви принадлежало не более трети всех земель Франции. В светских сеньориях, особенно мелких, полевая барщина должна была уступить место натуральному оброку. Часто встречавшейся нормой полевой барщины, на которую крестьяне являлись со своим тягловым скотом и своими орудиями, были три дня в неделю. Но к этим работам добавлялись очень трудоемкие строительные и транспортные повинности. Старые (т. е. взимавшиеся и до X в.) натуральные и денежные оброки были в X — начале XI в. сравнительно невелики и составляли лишь дополнение к барщине. Однако их пропорция была более значительна в феодальной ренте, взимавшейся с крестьян, плохо обеспеченных землей, не имевших тяглового скота и не обязанных полевой барщиной.

Личные повинности зависимых крестьян отличались большим разнообразием и варьировались не только от области к области, но даже внутри одной сеньории, что в большинстве случаев объяснялось различием в их статусе, о чем уже была речь. Считается, что наиболее распространенным было сочетание четырех сервильных повинностей: 1) шеважа (т. е. «поголовного» обложения), по размерам незначительного, 2) формарьяжа (т. е. «брачного» побора за брак с лицом, не подчиненным данному сеньору), размер которого был фиксирован обычаем, 3) менморта («посмертного» побора с наследства) — обычно это была лучшая голова скота и 4) произвольной тальи, т. е. натуральных и денежных платежей по усмотрению сеньора. Материально последняя повинность была наиболее тяжелой, юридически же сервильное состояние крестьянина обычно определяла уплата шеважа.

Состояние источников не дает возможности определить хотя бы приблизительно общее число крестьян-сервов по отношению к другим группам крестьянства, повинности которых состояли из фиксированных оброков. Возможно, что в X–XI вв. сервы были не только многочисленны, но и составляли большинство .

Появление в X в. новых поборов и повинностей, о которых уже была речь (плата за пользование общинными угодьями, баналитеты), а также увеличение взимавшейся церковью десятины свидетельствуют об усилении феодальной эксплуатации. Но этот же факт заставляет обратить внимание и на возросшую продуктивность крестьянского хозяйства, без которой оно быстро оказалось бы на грани истощения. Несомненно, что сеньоры стремились эксплуатировать именно эту возрастающую продуктивность, создававшуюся крестьянином в своем хозяйстве, а не на барском поле; если бы дело обстояло иначе, они увеличили бы число барщинных дней. В этом отношении чрезвычайно характерен самый тип повинностей, увеличенных или впервые появившихся в X — первой половине XI в. Все они представляют собой натуральные и денежные платежи: зерно за помол и выпечку хлеба, скот и вино за пастбища и пресс, деньги за угодья и т. д. Из всех видов отработочной ренты возросли лишь строительные и транспортные работы, особенно нужные сеньорам в X–XI вв., когда Франция покрылась густой сетью замков. Полевая барщина не только не была увеличена, но даже незаметны были тенденции к ее увеличению.

Возможно, именно это обстоятельство наложило свою печать на характер крестьянского сопротивления в ту пору. Крестьянство отнюдь не пассивно отнеслось к усилению эксплуатации. Наиболее ярко это сказалось в восстании 997 г., вспыхнувшем по всей Нормандии. Крестьяне требовали восстановления своих прежних прав на свободное и бесплатное пользование общинными угодьями. Восстание было жестоко подавлено нормандскими феодалами, объединенными под руководством герцога. Однако несомненно, что происходившее повсюду сопротивление крестьян привело к компромиссу в установлении размеров поборов за пользование общинными угодьями.

В XI–XIII вв. жизнь французской деревни стала протекать — и чем дальше, тем все больше — под значительным воздействием расцветавших в ту пору городов. Города и села были территориально связаны друг с другом; почти повсюду (кроме горных районов) городов было много и тяготевшие к ним сельские округа не превышали в диаметре 20–25 км. Городское население первоначально целиком состояло из сельских пришельцев, а в дальнейшем непрестанно пополнялось ими. Наконец, многие деревни постепенно сами превратились в города.

В X–XI вв. рост городов происходил постепенно и их экономическое воздействие на деревню не могло сказаться быстро; горожане еще не вполне оторвались от занятий сельским хозяйством. Подъем агротехники только начинался, еще велика была экономическая замкнутость областей, часты неурожаи и голодовки, вызвавшие в конце XI в. волну крестьянской эмиграции — в 1-м крестовом походе участвовало много французских крестьян. Положение стало изменяться в XII в., когда начались массовые расчистки, а быстро развивавшиеся города предъявляли все возраставший спрос на продовольствие и сырье. Кто же поставлял их на городской рынок — сеньоры или крестьяне? Чье хозяйство становилось товарным в большей степени?

Эта проблема еще не разработана в должном объеме, но уже вполне четко поставлена, в частности в советской науке. Ясно, что сперва поставщиками сельскохозяйственной продукции были как крестьяне, так и, главным образом, феодалы, причем церковные сеньоры были в этом отношении гораздо активнее светских. Однако уже в XIII в. перевес стал склоняться на сторону крестьян. В этом убеждает эволюция натуральной и денежной ренты.

В XI–XII вв. происходило постепенное вытеснение полевой барщины натуральным оброком (строительные и транспортные повинности сохранились гораздо дольше). Если обязанность работать на барской запашке свелась в конечном счете (в XIII–XIV вв.) к нескольким дням в году, то все новые повинности (баналитеты и т. п.) обязательно выражались в оброчной форме — взносах зерном, вином, скотом. Сокращение барщины означало если еще не полное исчезновение барской запашки, которое относится к XIII–XIV вв., то во всяком случае уменьшение ее до таких размеров, что она могла быть обработана несколькими дворовыми с помощью барщинников, привлекавшихся лишь на несколько дней для уборочных работ. Характерно, что уже в первой половине XII в. Сугерий, аббат крупнейшего Сен-Денийского монастыря, расположенного рядом с Парижем, роздал крестьянам немалую часть монастырской земли за натуральный оброк, чем увеличил доходы аббатства. Но в целом в церковных сеньориях барская запашка и барщина сохранялись дольше, чем в светских, где уже в XIII в. остались преимущественно лишь виноградники, луга, леса. В XV в. барская запашка исчезла даже в наиболее консервативных по типу своего хозяйства церковных сеньориях.

Благодаря росту натурального оброка в руках сеньоров скапливались немалые излишки, поступавшие на ближайший городской рынок или на местную ярмарку. Однако и крестьяне не оставались в стороне — об этом свидетельствует хотя и медленное, но неуклонное возрастание в XII в. денежного оброка (ценза). С XIII в. перевес склонился в пользу товарности крестьянского хозяйства и отчетливо наметился путь дальнейшего развития французского крестьянства в сторону упрочения его экономической самостоятельности и социальных позиций.

 

Преодоление феодальной раздробленности

Начавшийся в XIII в. процесс преодоления феодальной раздробленности представлял собой закономерное следствие подъема городов и сельского хозяйства. Следует подчеркнуть, что представление о «собирании земель» только из центра (т. е. королями) является упрощением. На деле сперва происходило усиление политической власти всех территориальных владык, в том числе и короля, в пределах их владений, и оно совершалось более или менее синхронно и единообразно по всей стране. Лишь затем началось расширение королевского домена за счет крупных феодальных владений, т. е. складывание национального государства.

Раздробление политической власти между членами господствующего класса, достигшее апогея в середине XI в., естественно, привело к обострению политических противоречий между отдельными его группами, сформированными на основе вассальных связей по территориальному принципу. Низшие рыцари не представляли собой в ту пору цельной для всей страны политической силы; они зависели от своих сеньоров и распадались на подчиненные им отряды. Королю, герцогам, графам необходимо было в первую очередь ликвидировать своеволие и независимость своих прямых вассалов (баронов), т. е. феодалов среднего ранга. Французские местные хроники XI–XII вв. изобилуют рассказами о бесчисленных военных экспедициях и сражениях, о денежных сделках, удачных брачных договорах и т. п., ценой которых добывалось реальное господство графа или герцога сперва над сравнительно небольшими территориями, затем над всем графством или герцогством. Длительность этого этапа, занявшего собой XI–XII вв., объясняется как немалым числом непокорных баронов, так и относительно слабыми силами самих феодальных владык, располагавших вначале лишь своими рыцарскими отрядами и денежной помощью церкви, на земли и богатства которой претендовали бароны. В XII в. сильную поддержку централизаторским усилиям стали оказывать города, предоставляя деньги и вооруженные отряды городской милиции. Известная политическая консолидация больших областей отвечала насущным потребностям городов и помогала им в борьбе с их сеньорами за коммунальную свободу. На данном этапе союз городов с властителями крупных феодальных княжеств характерен для всей страны: он естественно вытекал из общности целей обеих сторон, заинтересованных во внутреннем порядке и безопасности торговых путей.

В результате к концу XII в. эта политическая консолидация областей заметно продвинулась вперед, особенно в экономически развитых районах (в гористых областях она растянулась на больший срок). Вместо «разбойничьих» замков, во всех стратегически и экономически важных пунктах возвышались крепости, начальники которых (шателены) были поставлены королем (или, соответственно, герцогом, графом). Дороги, рынки, переправы охранялись; королевский (герцогский, графский) суд был доступен для всех лично свободных людей. Дворянская вольница оказалась под известным контролем.

Успех этой политики был в немалой степени обеспечен эмиграцией значительной части французского рыцарства и баронов. В XI в. они составили армию нормандского герцога Вильгельма Завоевателя и помогли ему захватить Англию; они воевали с арабами в Испании, они же с конца XI в. и вплоть до конца XIII в. решительно преобладали во всех крестовых походах на Ближний Восток и в духовно-рыцарских орденах. Порой эта эмиграция принимала массовый характер (в завоевании Англии в 1066 г., в первом крестовом походе и т. д.). Причина ее крылась в материальной необеспеченности младших сыновей в рыцарских семьях — их сеньории были невелики и не допускали дробления, а земельный фонд многих областей Франции был уже в ту пору почти целиком освоен. Эмиграция была для этих «странствующих рыцарей» едва ли не единственным способом заполучить фьеф или нажить богатство где-то на чужбине. Поэтому избыточная — и наиболее предприимчивая — часть французского дворянства систематически покидала родину иногда на долгие сроки, а порой и навсегда .

Однако если деятельность королей по наведению порядка внутри домена вначале ничем не отличалась от аналогичной деятельности герцогов и графов, то вскоре к ней добавилась еще и задача расширения владений. Нельзя сказать, что у других владык не было таких же тенденций, но реализовать их было труднее — им ставили предел естественно сложившиеся границы герцогств и графств. Король же смог перешагнуть границы небольшого графства Парижского — в первую очередь в силу своего положения главы феодальной иерархии и верховного государя (суверена) над всей территорией страны. Под его властью накапливались различные территории (целые графства или их части), в то время как объединение под владычеством кого-либо из герцогов или графов нескольких крупных владений было, как правило, недолговечным.

Кроме того, Капетинги очень быстро утвердили на практике принцип наследственности королевской власти путем приобщения к управлению старшего сына и его коронации еще при жизни отца. Благодаря бракам с последними наследницами каролингской династии, они упрочили династическую преемственность с Каролингами и унаследовали некоторые их поместья, разбросанные по северо-восточным областям. К тому же почти все графы в этой части страны были прямыми вассалами короля, и он вмешивался в их дела всякий раз, когда представлялся повод. Очень большую роль сыграло при этом освобождение городов, расположенных во владениях прямых вассалов, так как именно в качестве суверена король подтверждал городские «хартии вольностей» и получал за это деньги. В конце XII в. денежные доходы королевской казны уже достигали изрядных сумм, что позволяло королю покупать отдельные графства и епископства. Такими способами, а также наследованием владений при бездетности сеньоров, удачными браками членов своей семьи короли капетингской династии — Генрих I (1031–1060). Филипп I (1060–1108), Людовик VI (1108–1137) и Людовик VII (1137–1180) постепенно наращивали домен, превращая его в компактный комплекс наилучших во Франции плодородных земель, расположенных по среднему течению важнейших водных артерий — Сены и Луары.

Франция в XII — начале XIV в

Битва. Миниатюра конца XIII в.

Среди многих городов королевского домена все более и более выделялся Париж, превращаясь в крупнейший экономический, политический и культурный центр страны.

Однако во второй половине XII в. на пути утверждения власти короля в крупных княжествах Северной Франции встали серьезные препятствия. В 1154 г. граф Анжуйский Генрих стал английским королем, начав династию Плантагенетов. Его владения во Франции чрезвычайно увеличились еще в 1152 г., когда он женился на герцогине Альеноре Аквитанской сразу после ее развода с Людовиком VII. В качестве английского короля он владел также Нормандией и Мэном. У Капетингов оказался очень сильный и опасный враг, запиравший выходы к морю по Сене и Луаре и препятствовавший дальнейшей концентрации северо-западных земель вокруг королевского домена.

Филипп II (1180–1223), прозванный Августом, приложил значительные усилия, чтобы овладеть Нормандией и луарскими графствами Плантагенетов. Сперва он расширил свои владения на северо-востоке, использовав права суверена в борьбе, разыгравшейся вокруг наследования крупных графств, и присоединил в 1186 г. Вермандуа, а в 1189 г. Реймское графство. Он был женат на наследнице графства Шампань, что обещало в дальнейшем присоединение этой большой пограничной области, а пока позволяло употребить ее ресурсы на борьбу с Англией. В начале XIII в. король перешел в решительное наступление и за четыре года (1202–1206) отвоевал Нормандию, Мэн, Анжу и Турень. В 1213 г. он подчинил центральную область Овернь (графство Берри было присоединено еще в 1189 г.), в 1214 г. — Артуа на крайнем северо-востоке. В итоге основные северные области и часть центральных оказались прочно сплоченными вокруг Парижа. Капетинги реально властвовали над половиной Франции.

XIII век по праву считается периодом блестящего расцвета феодальной Франции. В это время королевский домен охватил уже значительную часть страны, так как были присоединены также Пуату, Шампань, графство Тулузское, некоторые графства Аквитании. Крестовый поход северофранцузских рыцарей на юг (так называемые альбигойские войны), где получила широчайшее распространение ересь катаров, привел в конце концов к тому, что государем богатого Лангедока стал французский король. В начале XIV в. английские владения были сведены к прибрежной полосе между Бордо и Байонной, а королевский домен простирался от Фландрии до Средиземноморья, охватывая примерно три четверти территории страны; вне его оставались только Бургундия, Бретань и несколько аквитанских графств.

Внутренняя организация домена отличалась немалой пестротой. Присоединяя крупное феодальное владение, король в ту пору не переделывал его административной структуры. Он только замещал собой бывшего герцога или графа, перенимая все его политические и сеньориальные права. Он даже не всегда (особенно на первых порах) мог назначать на важнейшие посты своих ставленников, так как обычно торжественно обязывался соблюдать привилегии и кутюмы (местное право) провинции и не посягать на ее «вольности», среди которых едва ли не первое место занимали притязания местных феодалов на все административные функции. Поэтому специфика провинциального управления продолжала сохраняться и после присоединения, но следует учесть, что за вычетом нескольких действительно важных особенностей (главным образом в области налогов) она касалась деталей. По своему существу структура всех французских областей была в основном однотипной. Кроме того, в XIII в. короли еще не обладали достаточными возможностями для полной унификации страны — на это потребовалось почти пятьсот лет.

Деятельность Филиппа II Августа и особенно Людовика IX (1226–1270), прославившегося своим благочестием и мудростью, преследовала несколько целей: унифицировать хотя бы до известной степени управление доменом в узком смысле слова (т. е. теми владениями, где король имел всю полноту феодальных прав, включая и сеньориальные), организовать центральное управление в соответствии с расширившейся территорией, ликвидировать не только феодальную анархию, но и, по возможности, ее причины. Главные результаты предпринятых мер заключались в следующем.

Управляющие королевскими землями и чиновники королевских судов (прево, бальи, сенешалы), т. е. представители интересов короля как крупнейшего феодала всего королевства, внедрились во все провинции и образовали на местах как бы ячейки королевского аппарата. При слабых еще в ту пору экономических, социальных и административных связях наличие повсюду королевских чиновников, которые ревностно изыскивали (будучи в этом материально заинтересованы) предлоги для того, чтобы вмешаться в юрисдикцию сеньоров всех рангов и ущемить их судебные права и доходы, сыграло самую положительную роль. Королевские суды приобрели повсюду значительный авторитет. В них можно было апеллировать на любое решение феодальных судов, а важнейшие уголовные дела рассматривались только в королевском суде. Туда же мог обратиться любой феодал, получивший вызов начать феодальную войну, и суд рассматривал дело по существу. Этим способом для феодалов если не пресекалась, то затруднялась возможность с помощью оружия решать свои территориальные, имущественные и тому подобные споры.

В Королевском совете — высшем политическом и административном органе государственной власти — происходила некоторая дифференциация функций. Выделилась особая судебная палата — Парижский парламент, ставший верховным судом всей страны (но за ним остались и многие административные обязанности). В Королевском совете существенную роль стали играть незнатные советники — знатоки права (легисты).

Королевская золотая монета, благодаря своему хорошему качеству и стабильности, начала вытеснять монеты, выпускавшиеся крупными феодалами. Это укрепляло и расширяло торговые связи. В XIII в. король стал признанным сувереном почти всех городов; они находились под его покровительством и защитой, уплачивая в казну фиксированный побор (городскую талью).

Судебная, административная и монетная реформы служили не только политическому укреплению центральной власти. Они умножали и доходы казны. Если в самом начале XIII в. (первый из дошедших до нас бюджетов относится к 1202–1203 гг.) все поступления в казначейство составлялись из двух примерно равных частей — сборы с городов, феодалов и церкви, с одной стороны, и доходы от королевского домена, с другой (судебные штрафы, доходы от лесов и королевских поместий), то в период долгого правления Людовика IX сильно возросли именно доходы с домена, причем главная их часть поступала из королевских судов. Политическая мощь короля возрастала параллельно увеличению его доходов.

 

Перемены в положении классов в XIII веке

В этом же сравнительно мирном и благополучном XIII в. произошли важные перемены в положении классов и сословий французского общества.

Важнейшей переменой следует признать начавшееся освобождение крестьян от личной зависимости. Сокращение барской запашки, которую сеньоры раздавали крестьянам за натуральный и денежный ценз (поэтому такие участки стали называться цензивами, и впоследствии этот термин распространился на все крестьянские земли), способствовало исчезновению не только барщины, но и серважа, так как отсутствие потребности в принудительном труде делало личную зависимость ненужной. Отдельные случаи выкупа бывали в XI–XII вв., но в XIII в. он принял в экономически развитых районах массовый характер. Специфика этого процесса во Франции заключалась в том, что во многих случаях освобождение от личной зависимости происходило в форме выкупа четырех сервильных повинностей: шеважа, формарьяжа, менморта и произвольной тальи. Но бывали и другие формы выкупа, определявшиеся разной степенью зависимости (например, если бывшие госпиты, занявшие когда-то новые расчищенные участки, не были обременены всеми сервильными повинностями). Выкупались как отдельные лица и семьи, так и целые деревни и даже группы деревень; в таких случаях инициатива исходила от сеньора, заинтересованного в получении крупной суммы. Цена выкупа устанавливалась в результате соглашения (иногда долгих споров) с сеньором и поэтому не была стабильной. Выкуп оформлялся особым документом, в котором были определены следуемые в дальнейшем с крестьян повинности; главное место среди них занимал денежный фиксированный ценз.

Светские сеньоры и король охотнее и дешевле, чем церковные учреждения, продавали хартии освобождения, ибо больше нуждались в деньгах (как правило, в крупных единовременных взносах), нежели богатая церковь, на землях которой дольше сохранялась барщина. По — видимому, по этой причине в крестьянском восстании «пастушков» (1251 г.) в Северной Франции главным объектом ненависти восставших была именно церковь.

Выкуп крепостной зависимости не мог быть осуществлен без достаточного развития денежной ренты и являлся важным признаком возросшей товарности крестьянского хозяйства. Однако далеко не все крестьяне обладали порой значительными деньгами, необходимыми для освобождения; многие брали их в долг у городских ростовщиков или у разбогатевших управляющих сеньориями. Обеспечением долга служила земля, т. е. появилась ипотека.

Развившийся в XIII в. процесс освобождения крестьян продолжался в XIV в., а отчасти и дольше. Хотя отдельные группы сервов сохранились во Франции вплоть до революции (главным образом в экономически отсталых восточных провинциях), но в целом французское крестьянство приобрело в XIII–XIV вв. личную свободу. Конкретно это означало свободу наследования и брака, а также охрану имущества от произвольного сеньориального обложения, что в экономическом отношении было самым главным. Однако эти благоприобретенные права на имущество крестьянам пришлось в дальнейшем неоднократно отстаивать в борьбе со стремлением феодалов увеличить феодальные платежи.

В социальном плане не меньшую важность имело освобождение от сеньориальной юрисдикции; в качестве лично свободных людей крестьяне могли обращаться в королевский суд.

При освобождении крестьяне сохранили все свои права наследственных держателей земли, пользующихся за плату общинными угодьями; никаких дополнительных денег за землю они не платили. Освобождение подняло также их социальное положение и приблизило его к положению мелких городских ремесленников.

Очень велики были социально-экономические результаты освобождения крестьян, полностью сказавшиеся в последующие столетия. Усилилась имущественная дифференциация крестьянства, т. е. выделение из его среды немногочисленных богатеев и слоя малоземельных и даже безземельных бедняков, существовавших благодаря огородам, общинным выпасам, найму на сезонные работы, домашнему ремеслу либо покидавших деревню ради города. Освобождение обеспечило беспрепятственный отлив в города рабочей силы, развитие в деревне временного наемного труда и возможность проникновения в сельские местности скупщика земли (главным образом горожанина). Неравноправность крестьянина сохранилась, но она мало чем отличалась от сословной ущемленности мелких ремесленников. Главное же, она не мешала крестьянину приобрести права юридического лица. Именно поэтому его владение землей стало приближаться к фактической собственности. Он по своей воле продавал, покупал, закладывал землю, дробил свой участок. Согласие сеньора на все эти сделки сделалось уже в XIV–XV вв. скорее формальностью (он даже был заинтересован в мобильности земли, поскольку каждая ее продажа или покупка облагалась пошлиной в его пользу, а ценз продолжал поступать и с нового владельца).

Освобождение сыграло большую роль и в политическом плане. Оно способствовало умалению сеньориальной юрисдикции, являвшейся оплотом политической власти феодалов. Оно ослабило патриархальные узы, связывавшие крестьян с сеньором, и до известной степени вывело их за узкие пределы сеньориального мирка. Оно привело к превращению зависимой общины в сельскую коммуну лично свободных крестьян. Оно же — и в данных условиях это было самым важным итогом — открыло широкие возможности непосредственной эксплуатации крестьян государством путем налогов, что создало прочную материальную основу для развития самого государства.

Эволюция господствующего класса в XIII в. во многом зависела от перемен в положении крестьянства. Такие явления, как сокращение барской запашки, появление и быстрое развитие денежной ренты и т. п., означали, что крестьяне уже начали вытеснять феодалов с городского рынка в качестве продавцов сельскохозяйственной продукции. Даже в тех случаях, когда у церковных сеньоров скапливались значительные количества зерна, скота, вина (поступавшие главным образом от десятины), они предпочитали продавать их оптовым торговцам, в роли которых нередко выступали управляющие поместьями, а не реализовать их самостоятельно в городах. В доходах сеньоров все большее место стали занимать деньги: ценз с крестьянской земли, денежные поборы за баналитеты. Сокращение непосредственной эксплуатации домениальной земли наблюдается в XIII в. даже у церковных сеньоров.

В то же время потребность сеньоров в деньгах все время возрастала. Простой быт дворянства испытывал сильное воздействие восточного образа жизни благодаря крестовым походам. Вооружение рыцаря стало более сложным и дорогим. В замковых покоях появилась удобная резная мебель, на стенах висели ковры (так называемые шпалеры) и драпировки. Нарядная одежда делалась из узорчатых шелковых и парчовых тканей, дамы и рыцари украшали себя драгоценностями. Приправленная дорогими пряностями пища стала вкуснее и изысканнее, появились ценные сорта вин. Не одна лишь знать и бароны, но и рыцари все чаще пользовались услугами городских купцов и ремесленников, все чаще им приходилось прибегать и к помощи ростовщиков. Мобильность захватила также и дворянскую землю — ее отдавали в залог, и это стало обычным явлением, приводя зачастую к продаже отдельных частей фьефов — лугов, лесов, виноградников, ценза и прочих повинностей (продажа целых сеньорий была в XIII в. еще редким явлением).

Покупателями по большей части выступали крупные феодалы, церковь, король, иногда богатые купцы. В целом, эти продажи означали не утрату дворянством земли, но ее перераспределение внутри господствующего класса.

Как материальное благополучие, так и политическая власть феодалов потерпели ущерб в итоге освобождения городов, усиления королевской власти и значительного сокращения сеньориальной юрисдикции. Наиболее отчетливо эти перемены сказались на положении низшего дворянства — рыцарей. Неудачи последних крестовых походов (7-й и 8-й крестовые походы Людовика IX в Египет и в Тунис) закрыли перед французским рыцарством возможность эмиграции на Восток. Главным поприщем приложения его сил стала королевская армия, в которой малопригодное для длительных войн феодальное ополчение все больше заменялось новыми формами военной службы.

В качестве показателя значительного развития денежных отношений и усиления центральной власти может служить характерный институт фьефа-ренты . Эта промежуточная форма между чисто феодальной системой рыцарского ополчения и военным наемничеством достигла во Франции максимального распространения в XIII–XIV вв. Она заключалась в том, что рыцарю-вассалу предоставлялась не земля (фонд свободных земель во многих местах Франции был полностью исчерпан), а денежная пожизненная рента. Она связывала рыцаря с сеньором (в большинстве случаев — с королем) столь же прочно, как и вассалитет по земле, т. е. обеспечивала верность вассала. Рыцарю она предоставляла регулярный доход и завидное положение воина в королевской армии, Количество фьефов-рент зависело лишь от денежных возможностей и при благоприятных обстоятельствах могло сильно возрастать. Фьефы-ренты значительно увеличили рыцарские контингенты в королевской армии и до известной степени содействовали сплочению французского рыцарства вокруг короля. Это была, однако, лишь первая стадия в процессе притяжения центральной властью низших слоев дворянства всей страны. Сам по себе институт фьефа-ренты не мог разрушить вассальные связи между крупными феодалами и их рыцарями, базировавшиеся на феодальной иерархии земель.

В XIII в. северофранцузские города достигли значительного расцвета. Возрос объем их ремесленной продукции, упрочились торговые связи в пределах почти всей северной части страны, равно как и с другими странами (на шампанских ярмарках). Наоборот, южные города пострадали в результате альбигойских войн и ликвидации государств крестоносцев на Леванте. К концу столетия они оправились, но в средиземноморской торговле им было трудно конкурировать с чрезвычайно усилившимися в XIII в. итальянскими городами-республиками.

Беспрепятственное развитие ремесла и торговли, обеспеченное самоуправлением городов, усилением королевской власти и притоком выходцев из деревень, способствовало значительному в тех условиях росту городского населения. В начале XIV в. в Париже было около 100 тыс. жителей, в Руане — около 70 тыс. и т. д. Средние города насчитывали 5–6 тыс. жителей, и подобных городов было много.

Рост городов, особенно коммун, ускорил социально-экономическую дифференциацию городского населения и обострил противоречия между отдельными его слоями. Богатые купцы и мастера монопольно овладели всеми органами самоуправления, демократия эпохи «коммунальных революций» пошла на убыль. Олигархия жестоко эксплуатировала путем городских налогов основную массу мелких ремесленников и торговцев, используя муниципальные финансы в своих интересах. В крупных центрах появились значительные по тому времени контингенты чернорабочих (по большей части из пришлых элементов), не обеспеченных регулярным заработком и лишенных всяких прав. Не раз французские города становились ареной восстаний «мелкого люда», к которому порой примыкала и основная масса ремесленников. Это давало повод королю вмешиваться во внутренние дела коммун и контролировать до известной степени их финансовую деятельность в целях увеличения доходов государственной казны. Обострение социальных противоречий в городах при наличии усиливающейся королевской власти привело к тому, что политическая независимость коммун становилась для городской верхушки обстоятельством скорее опасным, чем благоприятным. Этим объясняется постепенная утрата коммунами их исключительных привилегий, что способствовало значительному уравниванию городов и национальному сплочению. Центральная власть, преодолевая феодальную раздробленность и феодальную анархию, создавала такие условия, при которых экономические функции городов могли развиваться и дальше, а их политическая независимость теряла смысл и становилась ненужной.

Собор в Реймсе. XIII в .

Развитие и сплочение феодальных сословий и городов имели результатом начавшееся еще в XII в. постепенное складывание в ХIII в. сословного представительства. Во Франции существовали как местные сословные учреждения — провинциальные штаты (термин etats означает и сословия, и их собрания) так и Генеральные Штаты, представлявшие всю страну. Однако между этими формами сословного представительства не было организационной связи. Провинциальные штаты оказались очень долговечными: они существовали самостоятельно и собирались с регулярной периодичностью, представляя собой политический и административный орган в пределах провинции. Они были связаны с сословными собраниями, функционировавшими в мелких областях (pays), на которые делилась провинция. Наоборот, Генеральные Штаты созывались лишь по инициативе короля и, за исключением некоторых периодов, действовали с большими промежутками. Они не приобрели никаких административных функций; последние целиком были возложены на центральный королевский аппарат.

Такая организация соответствовала историческому ходу сплочения отдельных областей Франции в единое государство и отражала значительную самостоятельность провинций.

Местные штаты сложились путем регулярного созыва герцогом (или другим территориальным властителем) не только своих прямых вассалов (те издавна составляли его совет), но также рыцарей и горожан. Такая мера была естественна в процессе политической консолидации области, умаляя роль баронов и содействуя усилению герцогской власти. Она отражала также возросшую роль как городов, так так и рыцарства в армии и их более тесную связь с герцогом. Поголовное присутствие рыцарей на собраниях местных штатов оказывалось вполне возможным и в некоторых провинциях сохранялось очень долго. Города области посылали своих мэров; от церковных учреждений присутствовали епископы, аббаты и деканы церковных капитулов. Такое собрание сословий фактически исключало выборность, численное превосходство было у рыцарей. Собрание вотировало денежную «помощь» (aide), которая взималась сверх обозначавшейся тем же термином вассальной повинности рыцарей. Реально ее уплачивали все жители городов и сел, но взималась она сеньорами (духовными и светскими) и городскими властями. Таким образом, феодалы сами не платили и лишь давали согласие на обложение своих «подданных», оставляя себе за труды по взиманию денег известную часть собранных сумм. Это была эмбриональная форма государственного налога, ибо он взимался лишь в масштабе провинции; притом герцог (или граф) еще не имел прямого доступа к кошелькам всего населения своей области и был вынужден прибегать к посредничеству городских властей и всех сеньоров. Когда же появились настоящие государственные налоги, такой порядок содействовал оформлению в XIV в. налогового иммунитета французского дворянства и церкви.

В течение XIII в. для решения, главным образом, финансовых дел короли также неоднократно призывали к себе представителей от «добрых городов» (так стали называться города королевского домена) или от своих рыцарей. В начале XIV в. несколько раз были собраны представители сословий из всех областей королевского домена — Генеральные Штаты, причем каждый раз причина созыва имела политический характер: Филипп IV стремился получить поддержку рыцарства и городов в своей борьбе с папством и с верхами французской церкви. Но по-настоящему, как общепризнанный институт, Генеральные Штаты утвердились лишь позже, главным образом в связи со Столетней войной, когда потребовалась регулярная денежная помощь всей страны. Характерно, что порой одновременно собирались Штаты Лангедока (так стала называться в XIII в. вся территория провансальского языка) и Штаты Лангдойля (на территории северофранцузского языка). Таким образом, Генеральные Штаты иногда распадались в XIV в. на собрания, происходившие на территориях двух народностей.

Примерно с середины XIV в. структура Генеральных Штатов стала своеобразным отражением не только социального состава Франции, но и различного политического веса сословий. Палата первого сословия (духовенства) состояла обычно из самых крупных его членов — архиепископов, епископов, аббатов больших монастырей. Фактически они не выбирались, а участвовали в Штатах благодаря своему сану. Второе сословие (дворянство) посылало своих выборных представителей, так как присутствовать полностью оно уже не могло. Высшая светская знать в эту палату не входила: герцоги и графы, как прямые вассалы короля и члены его совета, не смешивались с депутатами. От «добрых городов» (термин «третье сословие» появился лишь в конце XV в.) призывались преимущественно мэры и члены муниципалитетов, т. е. опять-таки по должностям.

Уже на первых Генеральных Штатах правительство запрашивало мнение каждого сословия в отдельности, так как было важно получить поддержку городов и рыцарей против церкви. В дальнейшем за каждой палатой также сохранился лишь один голос (но для принятия решения внутри палаты требовалось большинство голосов). Как правило, это служило интересам королевской власти, позволяя ей маневрировать между сословиями, что сделалось особенно важным в тот период, когда на Штаты легла обязанность вотировать налоги. Поскольку в XIV в. дворянство и церковь уже обладали налоговым иммунитетом, между дворянством и «добрыми городами», доставлявшими тогда основную часть субсидий, существовала непримиримая вражда; корнями своими она уходила еще в эпоху «коммунальных революций» и очень обострилась в период военных поражений в начале Столетней войны. Поэтому для Генеральных Штатов характерна резкая рознь между сословиями (в провинциальных штатах она была выражена несравненно слабее). Они почти никогда не выступали совместно. Понятно, что Генеральные Штаты не добились больших прав и самостоятельного существования.

Тем не менее роль сословного представительства была очень велика. В течение всего периода, когда складывался местный королевский аппарат, и до тех пор, пока он не вытеснил старые учреждения, связанные с территориальными властителями, Генеральные и провинциальные штаты осуществляли важную функцию добывания денежных средств для государственных нужд. Они в значительной степени способствовали созданию государственной финансовой системы и превращению феодальных по своему характеру эпизодических «помощей» и субсидий в регулярные налоги, взимавшиеся со всей страны.

 

Культура

Национальная культура Франции уходит своими корнями в средневековье.

Разнообразие, богатство и блеск французской средневековой культуры не имели в XII–XIII вв. себе равных. Вплоть до итальянского Возрождения Франция занимала в этом отношении ведущее место в Западной Европе, оказывая большое воздействие на культуру соседних стран. Ее университеты с прославленными лекторами притягивали массу иностранцев, французский язык (северофранцузской народности) считался самым распространенным, во Франции рождались и широко расходились по всей Западной Европе новые архитектурные стили, новые веяния в изобразительном искусстве, новые типы письма, приобретавшие затем в других странах свои ярко выраженные национальные особенности. В стране самого раннего и всестороннего развития феодализма выработались и наиболее законченные формы культуры феодального общества со всей присущей ей социальной окрашенностью.

Как и повсюду в Западной Европе, французская средневековая культура была многоязычной. В научных трудах, во всей учебной литературе, в церковной службе, в законодательстве и в документах господствовала латынь. Развившиеся на основе народных говоров латинского языка поздней античности диалекты старофранцузского (на севере) и провансальского (на юге) языков начали в XII в. проникать в письменную литературу, на юге — и в документы. На севере в XIII в. франсийский диалект Парижа и Иль-де-Франса стал господствовать в хрониках, литературных произведениях и в театре. Затем на его основе сложился французский язык, постепенно распространившийся по всей стране.

В XI в. уровень грамотности не отличался от предшествующей эпохи. Число образованных людей в церковных кругах было невелико, а в светских — и того меньше. Но уже в XII в. по мере развития городов увеличилось количество школ. К некоторым знаменитым учителям стекались сотни слушателей и последователей. Дошедшие до нас рукописные книги XII–XIII вв. исчисляются десятками тысяч, и среди них много университетских учебников. В XIII в. кончилась монополия церковных мастерских письма — появились городские мастерские, в которых цеховые переписчики работали на заказ или продавали рукописи всем желающим, преимущественно богатым горожанам и студентам .

Неравномерность в социально-экономическом развитии юга и севера Франции отразилась и в судьбах ее культуры. Сперва на первый план выступили южные области. Раннее развитие городов привело там к расцвету в XII в. провансальской поэзии трубадуров, замечательной по богатству стихосложения и психологической выразительности. В этой поэзии преобладала любовная лирика, оказавшая большое воздействие на литературу Северной Франции, Германии, Италии и т. д.

В Северной Франции появилось на рубеже X–XI вв. (но дошло в. записи XII в.) самое значительное произведение западноевропейского эпоса — «Песнь о Роланде». Литература XII–XIII вв. уже очень разнообразна по своим жанрам. Стихотворные, а затем и прозаические рыцарские романы (первоначальное значение этого слова: произведение, написанное на романском, т. е. разговорном, языке). В основе многих романов лежат старинные кельтские предания, обработанные в духе рыцарской «куртуазии» — понятий о чести и любви. Другие посвящены приключениям и подвигам странствующих рыцарей. Менестрели (бродячие певцы) пели их на празднествах и в рыцарских замках. Лучшие из романов («Тристан и Изольда», «Роман о Ланселоте», первая часть «Романа о розе» и др.) снискали себе громкую славу в Европе и принадлежат к шедеврам мировой литературы. Для лирической поэзии характерны короткие лэ.

Народный юмор и сатирические выпады против дворян и церкви наполняют городскую литературу: фаблио (побасенки), замечательный памятник народного животного эпоса «Роман о Лисе», вторая часть «Романа о розе», сирвенты (стихи на политические темы) парижанина Рютбефа, голиардики, т. е. веселые песни бродячих студентов. Этим же духом пронизаны фарсы — небольшие комические пьески на сюжеты из городской жизни. До сих пор живет на сцене знаменитый французский фарс об адвокате Патлене, где выведены классические типы сутяги-адвоката, глупца-судьи и оставившего всех в дураках хитроватого крестьянина. Во Франции получил свое законченное выражение и другой жанр средневекового театра, очень долго сохранявший не профессиональный, а самодеятельный характер, — мистерии, т. е. многодневные праздничные представления на библейские темы. В них актерами выступали сами горожане, и спектакль ставился на городской площади на общественные средства, привлекая все население города и широкой округи. В мистериях были и музыкальные эпизоды, исполнявшиеся менестрелями.

Урок астрономии. Миниатюра конца XIII в.

В XIII в. на смену кратким записям важнейших событий (анналам) пришли пространные хроники и мемуары, часть которых написана на разговорных диалектах и порой превосходным литературным стилем. Таковы мемуары участника 4-го крестового похода Виллардуэна и друга Людовика XI — Жуанвиля, оставившего характеристику короля и историю его крестовых походов.

На XI в. пришелся замечательный подъем строительного искусства; сложился романский стиль в архитектуре, скульптуре и живописи. Выстроенные из крупных тесаных камней романские соборы достигали в больших монастырях значительных размеров, вмещая тысячи молящихся. Наряду с ними во всех городах, городках и селах были тогда построены разной величины церкви и часовни, многие из которых стоят и поныне. Романский стиль характерен широким использованием полукруглой римской арки (отсюда его название, данное историками искусства). Нововведением были высокие каменные своды, заменившие плоские деревянные перекрытия и требовавшие очень толстых стен с узкими окнами. Внутри церквей все плоскости были покрыты фресками, а в капителях коринфских колонн из узорчатой листвы выглядывали приземистые фигуры людей и животных. И тогда небольшие колонны приобретали вид своеобразных колонн-статуй. Порталы украшались несколькими рядами раскрашенных скульптурных сцен на библейские сюжеты и большими окнами.

Южнее Луары романские храмы были очень разнообразны (в каждой области выработались свои приемы украшения) и сохранились лучше, чем на севере, где многие были перестроены в XI–XIII вв. в новом стиле — готическом. Этот термин появился — для архитектуры — в XVIII в. как синоним стиля «варварского», противоположного зданиям античности и XVII–XVIII вв. Основой готического стиля являются внутренние столбы из пучков колонн, завершающихся стрельчатыми арками, на которых лежит свод. Расположенные снаружи, недалеко от стен, опорные столбы принимают на себя часть тяжести свода благодаря аркам между стенами и столбами (аркбутанам). Поэтому в готических зданиях стены гораздо тоньше, чем в романских, и большую их часть занимают огромные окна. Готические соборы чрезвычайно высоки. Вертикальные сечения преобладают над горизонтальными (обычно в соборе три продольных корабля (нефа) и один поперечный) и тянут взор ввысь, а струящийся из высоких витражей многоцветный свет усиливает это стремление. Необыкновенная красота и нарядность готического собора в соединении с музыкой огромного органа создавала торжественное настроение.

Готическая скульптура, обильно украшающая храм, и живопись витражей подчиняются тем же удлиненным пропорциям. Они помещены на большой высоте, и при нормальных пропорциях фигуры выглядели бы укороченными. Многоэтажные порталы почти сплошь покрыты скульптурой и украшены большими круглыми витражами («розами»).

стью рисунка. Многие рукописные книги, изготовленные для светской и церковной знати, поражают своей роскошью. На их страницах сверкает настоящее золото (его тончайшие листочки наклеивались на пергамент главным образом для фонов) и густонасыщенные краски одежд. Мастера парижской гризайли (от слова gris — серый) предпочитали светлый колорит слегка подцвеченных розовым и желтым серых зданий и одежд. Композиция и сюжеты миниатюр те же, что и в витражах и в скульптурных сценах, — библейские мотивы и жития святых. Характерно, что в готической миниатюре заметно подражание витражам: хотя книгу можно рассматривать вблизи, фигуры сохраняют удлиненные пропорции, присущие высоко расположенным витражам .

В XII в. во Франции происходит значительный подъем философской и научной мысли. В основном он был вызван знакомством с теми произведениями Аристотеля, которые были до того неизвестны в Западной Европе. Их перевели в Испании и в Италии с арабского на латинский. Однако для подобного пробуждения интереса к творениям великого философа античности должна была создаться соответствующая обстановка и появиться группа высокообразованных для того времени людей. Это произошло в результате развития городов, в связи с появлением многих городских школ и с широким распространением еретических учений. Наиболее знаменитым деятелем XII в. является Абеляр, автор философских сочинений и в высшей степени интересной автобиографии . Одним из первых он осмелился противопоставить церкви рациональное мышление и был осужден как еретик.

В конце XII в. оформился Парижский университет, который был в 1200 г. официально утвержден королем и папой: за ним возникли и другие. Университеты сыграли огромную роль в развитии философии и науки во Франции. В их стенах происходили оживленные дискуссии представителей двух основных философских направлений — «реалистов», для которых общие понятия обладали реальным потусторонним существованием, и «номиналистов», считавших их лишь наименованием земных вещей.