Пока Софос и его люди ходили на разведку, Ксен, понимая, что воины уже не справляются с выпавшими на их долю трудностями, выстроил их среди заснеженного пространства. Полководцы велели встать ровно, и «красные плащи», несмотря на изнеможение, расправили плечи, демонстрируя храбрость и достоинство.

Он рассматривал их, и в его покрасневших глазах отражалась вся мука юношей, страдавших от боли.

Ксен оглядел воинов по очереди, поправлял плащи у них на плечах, не показывал страха при виде язв и вздувшихся артерий, одежды и обуви, уже ни от чего не защищавшей. Потом заговорил:

— Люди, послушайте меня. Мы преодолели множество опасностей, разгромили самое могущественное войско в мире, победили дикий, варварский народ, намеревавшийся нас уничтожить, бросали вызов бурным рекам, преодолевали горные перевалы, справились с двумя армиями, пытавшимися зажать нас в тиски, но теперь вынуждены сражаться с врагом без лица и без жалости, с врагом, против которого бессильно оружие. Многие из нас уже погибли, и пришлось бросить их, не похоронив с почестями, каких они заслуживали. Мы находимся на враждебной земле, в ужасных условиях, но необходимо выжить. Помните, что сказал Клеарх? «Вы должны выжить, воины! Вы должны выжить!» Именно таков и мой приказ. Тот же, что отдал вам он. Особенно нас мучают холод и свет. Холод опаснее всего, от света невозможно защититься. Никогда не стойте неподвижно по ночам. Топайте ногами, когда несете стражу, хлопайте руками по телу. Всегда ищите место, укрытое от ветра. Когда спите, развязывайте обувь. Я видел: у многих из вас распухли ноги. Это дурной знак. Лекари говорят, что после этого наступает обморожение, а затем — смерть. В иное время они могли бы попытаться провести ампутацию. Здесь это будет лишь бесполезной мукой.

Многие из нас погибли, потому что их ослепил свет. В ясную погоду солнце, отражаясь от снега, бьет прямо в глаза. У многих из вас они покраснели. Если не будете защищаться от лучей, потеряете зрение, а вскоре после этого — жизнь. Надевайте на глаза темную повязку, оставляя лишь маленькую прорезь, — другого способа нет.

Тот, кто находит укрытие и горящий костер, выживает, кто приходит слишком поздно, спит в холоде и умирает. Несправедливо, что люди, прикрывающие ваш тыл, платят за это жизнью. Отныне каждый день отряд, следующий впереди, будет меняться местами с тем, что идет сзади, — так до тех пор, пока колонна полностью не перестроится. Таким образом все получат равные шансы выжить. И последнее: помните, что до тех пор пока мы едины, вероятность спасения выше; пока соблюдаем правила и кодекс чести, можем победить самые страшные трудности. Тот, кто спасает жизнь товарищей, спасает свою собственную, тот, кто ищет спасения лишь для себя, погибнет, и другие погибнут вместе с ним. А теперь вперед!

Ксен переместил отряд из головы колонны в хвост и сам остался с ним. Для него правило не действовало.

Сколько еще будет продолжаться эта пытка? Весна когда-нибудь наступит? Какой сейчас месяц? Какой день? Мне казалось, что с тех пор, как я покинула свои пять деревень, прошла целая жизнь. Иногда с тоской вспоминала песок пустыни, от которого мы задыхались, от которого саднило горло. Во время похода я никогда не оборачивалась, потому что не хотела видеть, как один за другим падали люди, животные вставали на колени, чтобы больше не подняться, как редела наша колонна.

Ксену теперь уже не хватало времени на летопись, но я была уверена, что ни одно событие, ни одно мгновение этого ужасного приключения не ускользает из его памяти — точно так же как из моей. Я уже не знала, где Мелисса и где Листра, которой вот-вот настанет срок рожать. Осталось совсем немного.

В ту ночь нам предстояло догнать Софоса, отправившегося на разведку с отрядом легкой пехоты и фракийцами, самыми стойкими из нас, привыкшими к холоду, зимой опустошающему их земли. С наступлением сумерек мы расположились в деревнях, вставших на пути. Разместить удалось четыре подразделения: некоторые устроились в домах, другие остались под открытым небом, но грелись у больших костров. Хвост колонны, при котором находится и Ксен, отстал и находился в это время еще так далеко, что темнота настигла их в середине плоскогорья.

Ночь выдалась ветреная, ясная, длинная и морозная. Мириады звезд, тоже ледяных, блестели в черном небе; Млечный Путь, пересекавший его из конца в конец, казался снежной поземкой, поднятой ветром.

Кругом лежала голая, открытая земля, не было ни деревьев, ни кустов — никакого укрытия. Ксен собрал людей и животных, велел отыскать среди поклажи лопаты, и воины принялись расчищать площадку для ночлега, создавая вал, способный защитить от пронизывающего ветра. Ксен зажег лампы, раздал людям небольшое количество остававшейся провизии и выделил по нескольку глотков вина. В середину площадки он поместил животных, а потом велел людям лечь вокруг них, поближе друг к другу, чтобы не терять тепло. Последние, оказавшиеся снаружи вала, укрылись плащами. Так мы провели ночь, а утром обнаружили дюжину наших в снегу — окоченевших, с глазами, превратившимися в ледяные жемчужины.

Двинулись в путь вдоль гребня невысокой цепи холмов, и в какой-то момент один из отрядов, добравшийся до вершины, разглядел что-то впереди — темное пятно на белом фоне, участок земли, свободный от снега. Они закричали:

— Идите сюда! Сюда!

И армия поднялась вслед за ними.

Впереди виднелась большая темная прогалина, над которой стоял клуб пара, а позади мы разглядели вооруженные отряды местных, кравшихся за нами, чтобы убивать и грабить отставших от колонны. Они следовали группами человек по пятьдесят каждая, одетые в шкуры, вооруженные пиками и большими ножами. В месте, где не было снега, посреди ледяной степи, обнаружился горячий источник, чьи воды наполняли естественный резервуар в пару локтей глубиной. Земля вокруг тоже оказалась теплой, и люди бросились на нее: сухая почва! Оттуда не хотелось уходить. Ксен попытался поднять их:

— Я дам вам отдохнуть, но потом снова в путь.

— Мы отсюда никуда не пойдем, — ответил одни.

— Можешь убить нас, но мы отсюда не стронемся, — добавил второй.

— Вы сошли с ума. И что собираетесь тут делать? Здесь ничего нет, только немного тепла. Не умрете от холода — так умрете от голода, или вас убьют эти. Какая разница?

Он позволил им отдохнуть, уверенный в том, что потом воины почувствуют себя лучше и продолжат путь. Летописец-командир ошибался. Многие из последних сил дотащились до источника, разделись и погрузились в воду, в чудесную ванну, приносившую утешение после перенесенных страданий, лишений, холода. Ксен знал, что они думают, и я тоже знала. Лучше умереть от истощения в резервуаре чудесного источника, словно в теплом лоне, чем вновь терпеть мороз и беспрестанную боль.

Ксену удалось так или иначе поднять на ноги большую часть, но человек тридцать остались: они не могли даже идти, тем более — нести доспехи. Тогда он смирился.

— Хорошо. Но мы обещали вам, что никого не бросим, и я собираюсь сдержать слово. Пойдем вперед, а когда найдем какое-нибудь укрытие — пришлю за вами.

Я никогда не забуду взгляды этих нагих юношей, похожих на детей, плещущихся в прозрачной воде: парни смотрели, как мы уходим, с бесконечной тоской в глазах. Ксен пробормотал, что они напомнили ему товарищей Одиссея в стране лотофагов, но я не знаю, что имелось в виду.

Думаю, наша усталость обусловилась также и воздухом. Я никогда прежде не забиралась так высоко — впрочем, как и остальные, — но понимала, что дыхание здесь гораздо более учащенное, чем обычно, и каждое движение давалось мне с большим трудом, чем на равнине.

Мы наконец догнали головные отряды армии, и Софос поспешил навстречу:

— Заходите внутрь; есть еда и питье, можно поспать в тепле, места хватит всем. Люди не проявляют к нам враждебности.

Ксен обрадовался:

— Наконец-то хорошая новость. Дай мне лошадей или мулов, еды, сухую одежду и отряд — из тех, кто отдохнул и набрался сил: все это нужно мне срочно.

Я по-прежнему думала о юношах, оставшихся в источнике, в облаке пара. Солнце начинало клониться к закату. Ночь надвигалась, точно темный плат, покрывавший часть неба. Им осталось жить час, может, два. Не больше.

Ксен получил мулов и лошадей. Отдал распоряжения Эврилоху из Лус и Ликию, после чего во главе отряда из легких пехотинцев и фракийцев двинулся обратно.

Юноши играли и брызгались водой, но снаружи с каждым мгновением становилось все холоднее. Свет мерк, пар сгущался и садился инеем на ветви кустов и высохших деревьев, тянувшихся к небу в немом отчаянии. Луна, все еще бледная, выходила из-за горного хребта, равнодушно наблюдая за происходящим. Сквозь пар доносились голоса, образы становились размытыми, звуки, множимые эхом, — нечеткими.

Скоро наступит ночь.

Скоро наступит смерть.

Черное божество с черепом вместо головы спускалось с обледенелых гор, не оставляя следов на девственном снегу, рассекая ветер. Невидимое, оно вело за собой отряды убийц, стремившихся вниз по склонам с оружием в руках.

Юноши видели, что они идут, но никак не реагировали: к чему? Смерть будет быстрой и теплой: горячая кровь смешается с горячей водой, — а после нахлынут мрак и тишина.

На вершине холма показался Ксен; он прикрикнул на коня, тот заржал, выдыхая из ноздрей пар, словно дракон. Выхватив меч, Ксен испустил боевой клич.

И тут же за его спиной возникли пятьдесят воинов — утоливших голод, хорошо вооруженных.

Они выстроились полукругом в несколько рядов по всему склону, чтобы не оставить противнику пути к отступлению. Двигаясь, греки поднимали снежную пыль. В ореоле радужного сияния воины бросились на врагов — тех самых, что нападали на хвост колонны, добивая одиноких, ослабленных; тех, что с криком налетали ночью, чтобы захватить добычу и вьючных животных, которые уже не могли подняться.

Фракийцы и спартанцы яростно сражались с дикарями, беспощадно рубили одного за другим, насаживая на копья, пронзая мечами.

Белая равнина окрасилась красным, над ней опустилась тишина.

Ксен не принимал участие в битве; в этом не было необходимости.

Он наблюдал за уничтожением врага, неподвижно сидя верхом на своем Галисе, и только когда все кончилось, ударил коня пятками и поскакал вперед. Спешившись, приблизился к источнику, из которого уже не доносилось ни голосов, ни плеска. Пройдя через облако пара, встал перед товарищами — те, замерев, наблюдали за происходящим, прислушиваясь к звукам битвы.

Ксен посмотрел на них и пересчитал. Все на месте.

— Вылезайте, одевайтесь и облачайтесь в доспехи. В четырех стадиях отсюда найдете все: крышу над головой, пищy и огонь. Вы спасены!

Воины смотрели на него, словно на чудесный призрак; потом вышли из воды, не проронив ни слова, влезли в сухое, надели доспехи и сели в седла.

Смерть подождет.

Еще до наступления темноты отставшие вошли в деревню.

* * *

Никто из нас никогда прежде не видел подобных мест. Здесь было по крайней мере около десятка больших деревень, где стояли дома с каменными стенами и соломенными крышами, но под каждым находилось еще и хранилище припасов. В этих подвалах обнаружилась всякого рода провизия и большие бочонки с пивом, легким и пенным, очень приятным на вкус. Мы нашли также кур и гусей, ослов и мулов, в деревнях очень кстати оказались большие сараи, полные сена, и помещения для людей.

Там наконец-то было тепло. После стольких страданий наши люди могли подкрепить силы и спать спокойно, не слушая яростные крики дикарей. Ксен снова стал писать, он в мельчайших деталях заносил в свиток события последних дней, по очереди обходя деревни и делая заметки.

Полководцы — Клеанор, Тимасий, Агасий и Ксантикл — устроились в самых больших домах со своими женщинами, и я отправилась навестить Мелиссу: она спаслась и снова была с Клеанором.

— Теперь ты настоящая женщина, человек, способный выдержать любое испытание в жизни и проявивший храбрость и сердечность…

— Не по своей воле, — ответила она смеясь, — ты вынудила меня.

— Мне казалось, я поступаю правильно. И до сих пор так кажется.

— Ты назвала меня шлюхой.

— Извини. Не сдержалась.

— Я не имела возможности выбирать себе судьбу, но у меня есть чувства, и они всегда у меня были: ведь я женщина, как и ты.

— Теперь я это знаю.

— Не оскорбляй меня больше, или выцарапаю тебе глаза.

— Хорошо.

— Сколько нам еще осталось идти?

— Боюсь, этого никто не знает.

— Хочешь сказать, что никто понятия не имеет, куда мы движемся? Ведь Ксену наверняка это известно, а ты его подруга.

— Армия ориентируется по солнцу и старается все время держать курс на север. Ксен полагает, что нам еще предстоит пересечь большую горную цепь, прежде чем мы доберемся до моря.

— И сколько времени на это понадобится?

— Двадцати дней должно хватить. Никто из наших никогда не был в тех краях. Кроме того…

— Что такое?

— У меня есть кое-какие сомнения, страхи, подозрения…

— Какого рода?

— Может, это лишь ощущение, но слишком уж много совпадений: нас хитростью обезглавили, враждебные войска появляются словно по волшебству и преграждают нам путь, мы внезапно попадаем в ловушки — как у той бурной реки. Кроме того, самоубийственное сопротивление кардухов не имело никакого смысла… Есть невидимые враги, от которых трудно защищаться. Думаю, мы должны быть ко всему готовы.

Мелисса вздохнула и удрученно склонила голову.

— Не слушай меня, — продолжала я, — возможно, все это мне почудилось.

Мелисса подняла голову.

— Если что-нибудь случится, будь рядом; прошу тебя, помоги мне. Ты единственный человек, которому я доверяю.

— Думаю, Клеанор защитит тебя любой ценой. С ним ты в безопасности.

— Все равно будь рядом.

Я покинула ее и отправилась к Листре: она могла родить в любой момент, и я попросила Ксена выделить мне в помощь одного из лекарей, потому что сама ни малейшего понятия не имела, что делать.

— Женщины рожают сами, — ответил он. — У лекарей есть другие занятия.

Чего-то подобного я и ждала.

* * *

Мы на какое-то время остались в деревнях, чтобы набраться сил. Софос часто ужинал с нами. Он обладал природным обаянием: высокий, атлетического телосложения, с дружелюбием во взгляде — у него всегда на все был готов ответ; казалось, ничто его не беспокоит. Лишь порой наш главнокомандующий как будто отстранялся — почти незаметно: взгляд приобретал отсутствующее выражение, словно ему приходила в голову какая-то неожиданная мысль. Он был настоящим спартанцем, потомком тех трехсот, что восемьдесят лет назад остановили Великого царя в Фермопильском ущелье, как рассказывал Ксен.

Я слушала их беседы, споры о вариантах дальнейших действий, о возможных путях продвижения.

— Как только доберемся до места, известного грекам, — произнес однажды Ксен, — наши муки окончатся. Сразу поймем, куда идти, и через короткое время окажемся там, откуда сможем вернуться на родину. Мы постоянно шли на север, никуда не отклоняясь от курса, разве что немного, если это было продиктовано необходимостью. По крайней мере я на это надеюсь.

Софос улыбнулся:

— Я знал одного человека, который вышел из питейного заведения, сильно охмелев, и отправился домой. Он брел всю ночь, а утром оказался все в том же заведении. Либо там подавали самое лучшее вино в Греции, либо виночерпий сделал круг, сам того не заметив.

Ксен и другие полководцы, слышавшие слова Софоса, от души рассмеялись. Ощущение, что цель уже близка, стало очень сильным. Еда и пиво способствовали подъему настроения, местные армены же казались людьми спокойными и расположенными нам помогать. У нас были основания полагать, что худшее осталось позади.

Я еще раз наведалась к Листре, прежде чем лечь спать.

— Рожай сейчас, сделай это здесь, в тепле и достатке.

Листра устало улыбнулась в ответ.

Мы снова выступили серым безветренным утром. Софос попросил старосту деревни послужить нам проводником, и тому пришлось согласиться. У него было семеро сыновей: греки забрали одного, чтобы подстраховаться и знать наверняка, что отец нас не предаст, и поручили надзор за юношей одному афинянину. Но не исключено, что староста и сам провел бы нас: «десять тысяч» ели три раза в день, и ему надлежало так или иначе избавиться от нас.

Несколько дней мы с трудом пробирались вперед по пояс в снегу, но ни одной деревни, ни одной хижины не попадалось нам на пути; наконец Софос потерял терпение и накинулся на старосту; тот упорно отвергал все обвинения:

— В этих краях нет деревень. Я не могу дать вам то, чего не существует.

— Мерзавец! — закричал Клеанор. — Ты хочешь, чтобы мы сбились с дороги?!

— Это неправда!

— Признайся: ты собрался завести нас в непроходимую глушь!

Тот в ответ заорал еще громче. Тогда Клеанор взял палку и начал его избивать. Староста вопил, пытался защищаться, но был безоружен, а удары сыпались со страшной силой. Ксен вмешался в происходящее:

— Оставь его; ты же видишь: он ничего не знает. Его сын у нас в руках. Если бы знал, сказал бы.

Клеанор не обратил на его слова ни малейшего внимания и продолжал лупить несчастного, до тех пор пока тот не упал на землю, отплевываясь кровью.

— Ты сломал ему ребра. Теперь доволен? — упрекнул его Ксен, вне себя от ярости.

— Сделал то, что следовало: этот мерзавец принимает нас за идиотов!

Ксен склонил голову и побрел прочь. Я слышала, как он бормочет:

— Это бессмысленно, бессмысленно…

Снег шел всю ночь. На следующее утро мы обнаружили, что проводник сбежал.

— Как это сбежал? — воскликнул Ксен, едва только ему сообщили. — Что значит — сбежал? А где были часовые? Почему никто не заметил, как он уходит?

— Вероятно, подумали, что в таком состоянии он не сможет двигаться и что не бросит здесь сына.

— «Вероятно, подумали»? Что значит: «вероятно, подумали»? Где виновные? Я хочу допросить людей, несших дозор сегодня ночью!

Софос ответил ему с каменным лицом:

— Ты никого не будешь допрашивать, летописец, у тебя нет никаких полномочий, ты не воин этой армии.

Ксен в ярости повернулся к нему спиной: никогда прежде с ним так не обращались.

— Куда ты идешь?

— Куда считаю нужным!

Софос умерил пыл:

— Я тоже вис себя от гнева, но не могу наказывать людей, которые провели ночь под снегопадом, а до этого долгие месяцы терпели нечеловеческие муки. Мы все равно выберемся отсюда.

— Ну, если ты так говоришь… — сухо ответил Ксен и пошел прочь.

Я никогда не видела, чтобы они подобным образом ссорились; других полководцев это тоже обескуражило. Ксантикл окликнул:

— Погоди. Нам надо поговорить.

— Оставь его, — сказал Тимасий. — Сейчас не время. Поговорим позже.

Ксен вернулся к своему отряду в хвосте колонны, не проронив ни слова. Он был в бешенстве.

Мы снова двинулись в путь и шли весь день, а потом еще один; снегопад усиливался; наконец впереди показалась река. На западе открылся просвет в тучах, через который проникали последние лучи заходящего солнца, окрасившие воду и снег в кровавые тона. Зрелище казалось нереальным, колдовским; так продолжалось еще несколько мгновений.

Река, широкая, полноводная, стремительно текла слева направо — значит, подумала я, к востоку. Перебраться через нее не представлялось возможным, но по крайней мере больше никаких опасностей мы не замечали.

Софос собрал верховных военачальников и пригласил также Ксена; тот не хотел приходить, но Агасий с Клеанором убедили его: они явились в нему, готовые привести на совет любой ценой, даже силой.

— Что будем делать? — спросил Софос, лицо его было мрачно.

— Построим мост, — ответил Ксантикл. — На тех холмах есть деревья.

— Мост? — подхватил Тимасий. — А что, можно. Мы воткнем в землю шесты, по два сразу, свяжем их между собой, сделаем что-то вроде сходней и по мере продвижения будем снова вбивать шесты — до тех пор пока не окажемся на той стороне.

— Тогда вперед, — сказал Клеанор. — По моим расчетам, если нам удастся переправиться, дело сделано: за той горной цепью мы должны увидеть море.

— Или еще одну горную цепь, — охладил его пыл Агасий. — Горы обманчивы, ты не заметил?

— Говорю же: там море, — настаивал Клеанор.

— Бесполезно спорить об этом, — промолвил Агасий.

Ксен молчал. Смотрел на поток и пытался понять.

— Мы должны выяснить, что это за река, — произнес он. — А наш проводник исчез, к сожалению.

— Мы снова начнем обсуждать историю с проводником? — вспылил Софос. — Все уже в прошлом, хватит!

— Давайте не будем кипятиться, — постарался успокоить их Тимасий.

Ксен продолжал:

— Это большая река, она имеет важное значение, наверняка у нее есть название, которое мы тоже знаем. Выяснив его, мы, вероятно, сможем достаточно точно определить, где находимся, и сообразить, в каком направлении идти дальше. В нашем положении, если сделаем ненужный крюк или потратим время и силы на строительство моста, это может погубить нас.

Агасий обхватил голову руками, словно пытался собраться с мыслями:

— Надо найти кого-то из местных, однако, чтобы он и на нашем языке говорил. Мне кажется, поблизости никого нет.

— Тогда строим мост, — заключил Ксантикл.

— Минутку, — перебил его Софос. — Посмотрите вон туда.

По берегу реки проходил местный житель с собакой и вязанкой дров на плечах.

— Скорее, а то уйдет! — закричал Агасий и, положив на землю копье и щит, опрометью бросился к человеку, появившемуся словно по волшебству. Остальные последовали за ним, и Ксену даже удалось обогнать Ксантикла: он пробежал там, где снег был менее глубоким.

Мужчина с вязанкой дров остановился и стал скорее с любопытством, чем со страхом, разглядывать чужестранцев, которые неслись навстречу словно безумные. Собака встревоженно залаяла, но не двинулась с места.

Ксен добрался первым и, задыхаясь, выпалил:

— Что это за река?

Собака снова залаяла. Человек покачал головой. Он не понимал.

— Как называется эта река? — закричал Тимасий, как только оказался рядом с Ксеном.

Агасий принялся размахивать руками, изображая поток, струящийся меж берегов:

— Река, понимаешь? Как называется эта проклятая река?

— Он не понимает; ты не видишь, что он не понимает? — проговорил Ксантикл.

Человек встрепенулся, словно сообразив, о чем его спрашивают.

— Ирван? Ирван кистеа? Пасе… Пасе.

— Пасе… — повторил Ксен. — Пасе… Это название. Пасе… ну конечно! Конечно! Это Фазис! Эта река — Фазис! Я знаю, где мы! Теперь уже не заблудимся. Не надо никакого моста: просто пойдем по берегу, и она приведет нас к морю и к прекрасному городу. Мы победили, друзья мои, мы победили!

Все начали радостно кричать и кидаться снегом, словно дети.

Только я не понимала.

Не понимала, почему река течет на восток, в сердце Персидской империи, в сторону, противоположную морю.