Квартира находилась в Халлунде, в многоэтажном доме.
Поздним вечером во вторник, 28 апреля, Коноваленко припарковал машину возле этого дома. Путь из Сконе занял много времени. Приятно, конечно, гнать с ветерком, да и мощный БМВ весьма к этому располагает, но на сей раз он предпочел не нарушать скоростной режим. И не зря: перед Йёнчёпингом он мрачно отметил, что полиция остановила и выстроила на обочине целую вереницу автомобилей. А поскольку многие из них обогнали его, решил, что их застукал радарный контроль.
С другой стороны, Коноваленко не питал к шведской полиции никакого доверия. Должно быть, потому, что презирал открытость и демократизм шведского общества. Коноваленко не просто не доверял демократии, он ее ненавидел. Ведь из-за нее он лишился огромной части своей жизни. И даже если эта демократия установится еще очень не скоро — а может, вообще никогда не станет реальностью, — он уехал из Ленинграда, как только понял, что прежнее, закрытое советское общество уже не спасти. Последним, смертельным ударом был неудавшийся путч в августе 1991 года, когда кое-кто из верхушки военного руководства и политбюро, люди старого закала, попытались реставрировать давнюю иерархическую систему. Когда стало ясно, что путч провалился, Коноваленко сразу начал обдумывать план бегства. При демократии, какова бы она ни была, он жить не сможет. Мундир, который он носил с того дня, как двадцатилетним парнем поступил в КГБ, сросся с ним, стал как бы второй кожей. И он не мог содрать с себя эту кожу. Что останется?
В таких мыслях он был не одинок. В последние годы, когда КГБ подвергался коренным реформам, когда в одночасье рухнула Берлинская стена, он и его коллеги постоянно говорили о будущем, которое ждет впереди. Они знали, что тоталитарное общество рушится и что тайную полицию привлекут к ответу — таков был неписаный закон. Слишком много людей пострадало от КГБ, слишком многие пропали без вести или погибли, и их родственники потребуют отмщения. Коноваленко вовсе не хотелось предстать перед судом, как это произошло в новой Германии с его коллегами из Стази. В своем кабинете он повесил на стену карту мира и часами ее изучал. И волей-неволей пришел к мрачному выводу, что мир конца XX века не очень-то ему подходит. Представить себе жизнь в Южной Америке, в каком-нибудь из жестоких, но крайне нестабильных диктаторских режимов, он тоже не мог. Не внушали ему доверия и автократы, по сей день властвовавшие над иными африканскими государствами. Зато он прикидывал возможность перебраться в одну из фундаменталистских арабских стран. Нельзя сказать, что исламская религия вызывала у него особую симпатию. Но он знал, что тамошние власти держали полицию — и открытую, и тайную, — которая была наделена огромными полномочиями. В конце концов он все же отверг и этот вариант. Ведь какую бы исламскую страну он ни выбрал, ему нипочем не вписаться в эти чуждые национальные культуры. К тому же он не собирался отказываться от водки.
Некоторое время Коноваленко даже подумывал предложить свои услуги какому-нибудь международному агентству безопасности. Но чувствовал себя слишком неуверенно: это был мир, совершенно ему незнакомый.
В конце концов осталась одна-единственная возможность — ЮАР. Он постарался прочесть об этой стране все, что можно, хотя добыть информацию было непросто. Однако авторитет, каким по-прежнему пользовались офицеры КГБ, позволил ему добраться до шкафов с литературно-политической отравой. Прочитанное убедило его, что ЮАР — вариант вполне подходящий. Расовая сегрегация ему импонировала, официальная и тайная полиции были прекрасно организованы и весьма влиятельны.
Цветных, а тем более черных, он не любил. Считал их людьми низшего сорта, ненадежными, а зачастую преступными. Что здесь предрассудки, что нет, его не интересовало. Он просто принял это за аксиому. Но с удовольствием думал о том, что заведет себе кухарку, слугу и садовника.
Анатолий Коноваленко был женат. Однако в планах новой жизни его жена Мира отсутствовала. Она давным-давно ему надоела. Да и он ей, наверно, тоже. Оставалась одна только привычка, пустая, бесчувственная. Ради компенсации он регулярно заводил интрижки с женщинами, с которыми его сводила работа.
Обе дочери выросли, у каждой своя жизнь. Беспокоиться за них не надо.
Бегство из разваливающейся империи он задумал как исчезновение. Анатолий Коноваленко перестанет существовать. Сменит имя, а может, и внешность. А жена пусть как хочет, так и живет на ту пенсию, которую ей назначат, когда его объявят покойником.
Подобно большинству своих коллег, Коноваленко с годами выстроил целую систему тайных лазеек, которые в случае серьезной передряги позволят ему скрыться. Он скопил запас иностранной валюты, заготовил паспорта на другое имя и прочие документы. А кроме того, создал обширную контактную сеть, куда вошли люди, занимавшие стратегически важные посты — в Аэрофлоте, на таможне, в министерстве иностранных дел. Вообще так называемая номенклатура составляла нечто вроде тайной секты. Они помогали друг другу, были гарантией, что их образ жизни неистребим. По крайней мере они твердо в это верили, пока не грянуло непостижимое крушение.
На последнем этапе, перед самым бегством, все завертелось очень быстро. Коноваленко вошел в контакт с Яном Клейном, связным офицером между КГБ и разведкой ЮАР. Встретились они в Найроби, куда Коноваленко приехал по делам, впервые в жизни очутившись в Африке. Оба быстро нашли общий язык, и Ян Клейн недвусмысленно дал понять, что услуги Коноваленко могут оказаться для ЮАР весьма полезны, намекнул на перспективу иммиграции и уютной жизни в стране.
Впрочем, до этого было еще далеко. После выезда из СССР Коноваленко нуждался в промежуточном пристанище. И выбрал Швецию. Многие коллеги советовали именно эту страну. Она отличалась высоким уровнем жизни, а главное, попасть в ее пределы было несложно и столь же несложно было держаться в тени, если угодно — в анонимности. Вдобавок там была растущая русская колония, а в ней немало криминальных элементов, организованных в группировки, которые потихоньку налаживали в Швеции свою деятельность. Не удивительно, ведь крысы покидают тонущий корабль первыми, а не последними. Коноваленко знал, что эти люди ему пригодятся. КГБ и раньше прекрасно сотрудничал с преступным миром. А теперь и за рубежом они могут стать полезны друг другу.
Он вышел из машины и подумал, что в этой стране тоже есть свои позорные пятна, хоть ее и считают образцовой. Унылые жилые кварталы напоминали и Ленинград, и Берлин. Уже сейчас на фасадах словно бы лежала печать грядущего упадка. И все же, поселившись в Халлунде, Владимир Рыков и его жена Таня поступили совершенно правильно. В здешних многоэтажках обитали чуть не все национальности. И Таня с Владимиром могли жить, не привлекая к себе внимания, а им именно это и требуется.
Требуется мне, поправил он себя.
Приехав в Швецию, Коноваленко с помощью Рыкова быстро приспособился к новой обстановке. Рыков перебрался в Стокгольм еще в начале восьмидесятых. Он по ошибке застрелил в Киеве полковника КГБ и счел за благо удрать за границу. Черноволосый, смуглый, внешне похожий на араба, он прибыл в Швецию под видом беженца-иранца и очень быстро получил статус беженца, хотя не знал ни слова на фарси. Через некоторое время он получил шведское гражданство и снова взял свою настоящую фамилию — Рыков. Иранцем он был, только когда контактировал со шведскими властями. Еще находясь в сборном лагере под Фленом, Рыков, чтобы обеспечить себя и мнимую иранку-жену, совершил несколько простеньких налетов на банки. Это дало ему приличный стартовый капитал. Кроме того, он смекнул, что сумеет неплохо заработать на обслуживании бывших соотечественников, которые более или менее легально неиссякаемым потоком ехали в Швецию. Его не вполне обычное турбюро вскоре приобрело известность, и порой клиентов бывало столько, что он едва справлялся. В платежных ведомостях у Рыкова фигурировали кой-какие представители шведских властей, а временами и сотрудники иммиграционного ведомства, и благодаря всему этому его фирма славилась оперативностью и четкостью в работе. Иногда он досадовал, что шведских чиновников так трудно подкупить. Но в конце концов, действуя осторожно и осмотрительно, почти всегда умудрялся всучить взятку. Не в последнюю очередь клиентов привлекало и то, что он завел традицию устраивать для всех новоприбывших у себя на квартире, в Халлунде, настоящий русский обед.
Вскоре после приезда в Швецию Коноваленко сообразил, что Рыков только казался крутым и жестким, на самом же деле он человек покладистый и слабохарактерный. И когда Коноваленко начал приударять за его женой, а она отнюдь не возражала, Рыков быстро стал его послушным орудием, выполняя всю практическую подготовительную работу, все нудные текущие поручения.
Когда Ян Клейн предложил Коноваленко заняться подготовкой киллера-африканца для важной ликвидации в ЮАР, тот возложил все практические задачи на Рыкова. Рыков снял дом в Сконе, обеспечил автомашины и запас продуктов. Он держал связь с изготовителем фальшивых документов, он прятал оружие, которое Коноваленко удалось нелегально вывезти из Петербурга.
Коноваленко знал, что у Рыкова есть еще одно качество.
Если надо, он не задумываясь совершит убийство.
Коноваленко запер машину, взял сумку и поднялся на шестой этаж. У него был ключ, но он не стал отпирать, а позвонил в дверь. Простенький сигнал — что-то вроде сокращенной версии начальных тактов «Интернационала».
Открыла Таня. Не обнаружив за дверью Виктора Мабаши, она удивленно посмотрела на него:
— Уже вернулся? А негр где?
— Владимир дома? — Коноваленко пропустил ее вопросы мимо ушей. Отдал ей сумку и прошел в квартиру.
Четыре комнаты, дорогие кожаные кресла, мраморные столики, новейшая аудио- и видеоаппаратура. Обстановка крайне безвкусная, и Коноваленко не любил жить здесь. Но сейчас у него не было другого выхода.
Из спальни вышел Владимир в дорогом шелковом халате. В отличие от стройной Тани Владимир Рыков был невероятно тучен. Коноваленко иной раз думал, уж не сам ли он велел Рыкову разжиреть. Владимир наверняка бы безропотно исполнил и такой приказ.
Таня накрыла скромный ужин, поставила на стол бутылку водки. Коноваленко сообщил им только то, что считал нужным. О женщине, которую ему пришлось убить, словом не обмолвился.
Главное, Виктор Мабаша ни с того ни с сего сорвался. Сейчас он где-то в Швеции. И его во что бы то ни стало нужно ликвидировать.
— Почему ты не сделал этого в Сконе? — спросил Владимир.
— Кое-что не заладилось, — ответил Коноваленко.
Ни Владимир, ни Таня больше ни о чем не спросили.
По дороге Коноваленко тщательно обдумал случившееся и прикинул, как будут развиваться события. По всем расчетам выходило, что у Виктора Мабаши есть только одна возможность выбраться из страны.
Он должен разыскать его, Коноваленко. Ведь паспорта и билеты у него, да и деньги тоже.
Более чем вероятно, Виктор Мабаша постарается добраться до Стокгольма. Если уже не добрался. Здесь-то Коноваленко и Рыков им и займутся.
Коноваленко выпил несколько рюмок водки. Но пил с оглядкой, чтобы не захмелеть. Хоть именно этого ему сейчас хотелось больше всего, сначала нужно сделать одно важное дело.
Нужно позвонить Яну Клейну в Преторию по номеру, которым ему разрешено пользоваться лишь в случае крайней необходимости.
— Идите в спальню, — сказал он Тане и Владимиру. — Закройте дверь и включите радио. Мне надо позвонить, и без помех.
Он знал, что Таня и Владимир любили подслушивать. На сей раз он им такой возможности не даст. Прежде всего потому, что намерен рассказать Яну Клейну о женщине, которую пришлось убить.
Это превосходно объяснит, что срыв Виктора Мабаши, по сути, факт чрезвычайно положительный, причем заблаговременное обнаружение его слабости — целиком и полностью заслуга Коноваленко.
Убийство той женщины может выполнить и еще одну функцию: Ян Клейн поймет, если уже не понял, что Коноваленко — человек абсолютно беспощадный и хладнокровный.
Ведь Ян Клейн говорил в Найроби, что именно в этом ЮАР теперь нуждается более всего.
В белых мужчинах, презирающих смерть.
Коноваленко набрал номер, который заучил наизусть сразу, как только получил его тогда в Африке. Все долгие годы службы в КГБ он постоянно тренировал сосредоточенность и память, запоминая номера телефонов.
Ему пришлось четыре раза набрать длинную серию цифр, прежде чем экваториальный спутник принял сигнал и вновь направил его к земле.
В Претории сняли трубку.
Коноваленко тотчас узнал хриплый медлительный голос.
На первых порах эхо временного сдвига, составлявшего для ЮАР около секунды, здорово мешало, но немного погодя удалось приноровиться.
Он опять коротко доложил о случившемся. И все время говорил шифром, где Виктор Мабаша именовался подрядчиком. По дороге в Стокгольм Коноваленко тщательно подготовился, и Ян Клейн ни разу не прервал его ни вопросом, ни просьбой уточнить.
Когда Коноваленко закончил, в трубке воцарилось молчание.
Он ждал.
— Мы пришлем нового подрядчика, — наконец сказал Ян Клейн. — Первого нужно немедля уволить. Как только выясним насчет замены, дадим знать.
На этом разговор закончился.
Коноваленко положил трубку. Он не сомневался, что все прошло, как задумано. Ян Клейн уверился, что Коноваленко предотвратил катастрофический провал запланированной операции.
Он не устоял перед соблазном шмыгнуть к двери спальни и прислушаться. Там было тихо, если не считать включенного радио.
Потом он сел за стол, налил себе полстакана водки. Теперь не грех и напиться. Ему хотелось побыть одному, и он оставил дверь спальни закрытой.
Немного погодя он уведет Таню в свою комнату.
На следующий день рано утром Коноваленко тихонько встал, чтобы не разбудить Таню. Рыков уже сидел на кухне, пил кофе. Он тоже взял чашку, сел напротив.
— Виктор Мабаша должен умереть, — сказал он. — Рано или поздно он приедет в Стокгольм. Сильно подозреваю, что он уже здесь. Перед тем как он исчез, я успел отрубить ему палец на руке. Стало быть, левая рука у него забинтована или в перчатке. Скорее всего, он объявится в здешних клубах, где собираются африканцы. Иного способа выследить меня у него нет. Поэтому ты сегодня пустишь слух, что на Виктора Мабашу есть заказ. Тот, кто с ним разделается, получит сто тысяч крон. Наведайся ко всем своим приятелям, ко всем русским преступникам, каких знаешь. Но мое имя не называй. Скажи только, что заказчик солидный.
— Большие деньги.
— Это моя проблема, — ответил Коноваленко. — Делай как я сказал. Кстати, ничто не мешает тебе самому заработать. Или мне.
Коноваленко бы с удовольствием собственноручно разнес башку Виктору Мабаше. Но понимал, что это вряд ли осуществимо. На такую удачу рассчитывать не приходится.
— Сегодня вечером мы с тобой на пару прокатимся по клубам, — продолжал он. — До тех пор заказ должен быть сделан и все нужные люди извещены. Иными словами, работы у тебя выше головы.
Владимир кивнул и встал. Несмотря на свою толщину, при необходимости он умел действовать очень оперативно.
Через полчаса Владимир ушел. Стоя у окна, Коноваленко видел, как он прошел по асфальту и сел в «вольво». Машина была вроде бы новой модели, не та, что раньше.
Сам себя в гроб вгоняет обжорством, думал Коноваленко. Только и счастья у мужика, что покупать новые машины. Так и помрет, знать не зная, как это здорово — преодолеть собственные границы.
Не человек, а все равно что корова, жующая жвачку. Особых отличий и впрямь нету.
Самому Коноваленко в это утро тоже предстояло важное дело.
Надо раздобыть сто тысяч крон. И единственный способ, понятно, ограбить банк. Вопрос лишь в том — какой именно.
Вернувшись в спальню, он на миг ощутил соблазн снова юркнуть в постель и разбудить Таню. Но отбросил эту мысль и молча быстро оделся.
Около десяти он тоже покинул халлундскую квартиру.
На улице было свежо, накрапывал дождь.
Интересно, где сейчас Виктор Мабаша? — мельком подумал он.
В четверть третьего в среду, 29 апреля, Анатолий Коноваленко ограбил отделение Коммерческого банка в Акалле. Вся операция заняла ровно две минуты. Он выбежал из банка, свернул за угол и прыгнул за руль. Мотор он не глушил и скоро был далеко.
Он рассчитывал, что прихватил по крайней мере вдвое больше, чем надо. Если так, то, покончив с Виктором Мабашей, он устроит себе и Тане роскошный обед в ресторане.
Улица, по которой ехал Коноваленко, прямо перед Ульвсундавеген круто заворачивала направо. Он резко нажал на тормоз: поперек проезжей части стояли две полицейские машины. За считаные секунды в голове пронесся целый вихрь мыслей. Как полиция успела перекрыть дорогу? Ведь тревогу в банке подняли после его ухода, всего минут десять назад. И откуда они могли знать, что он выберет именно такой маршрут?
Затем он начал действовать.
Дал задний ход и услышал, как покрышки взвизгнули по асфальту. Разворачиваясь, он опрокинул урну на тротуаре и зацепил задним бампером дерево. Теперь он гнал на полной скорости. Надо смываться, и побыстрее.
Позади завыли сирены. Коноваленко выругался и опять спросил себя, как же так получилось. Черт, ведь он даже не выбрался в район к северу от Сундбюберга. Все пути отхода, какие он учел, непременно выводили на одну из магистралей к центру города. Но сейчас он вообще понятия не имел, где находится, и не мог прикинуть, как скрыться.
Очень скоро, очутившись в каком-то промышленном районе, он понял, что забрался в тупик. Полиция по-прежнему висела у него на хвосте, хоть он и увеличил отрыв, дважды проехав на красный свет. Он выскочил из БМВ с пластиковым мешком в одной руке и пистолетом в другой. Когда первая полицейская машина резко тормознула, он вскинул оружие и пальнул по ветровому стеклу. Попал он в кого или нет, неизвестно, но теперь у него есть фора, а это главное. Полиция не станет преследовать его, пока не вызовет подкрепление.
Коноваленко быстро перелез через забор и оказался не то на складе металлолома, не то на стройплощадке. Но ему повезло. С другой стороны как раз въехала машина с какой-то парочкой. Видно, решили, что в этом уединенном местечке можно побыть наедине. Коноваленко без колебаний подкрался к автомобилю сзади и через открытое окно приставил пистолет к виску парня.
— Тихо, делай, что я говорю, — сказал он на ломаном шведском. — Вон из машины. Ключи оставь.
От недоумения парочка совершенно растерялась. А ждать Коноваленко было недосуг. Он распахнул дверцу, вышвырнул парня на улицу, сел за руль и взглянул на девчонку:
— Теперь поведу я. А у тебя ровно одна секунда — решай, едешь или нет.
Девчонка с криком выскочила из машины. Коноваленко рванул с места. Впрочем, спешить теперь было незачем. Сирены приближались с разных сторон, но погоня не знала, что он сменил машину.
Может, я убил кого-то? — думал он. Ладно, вечером узнаю по телевизору.
Возле станции метро в Дувбу Коноваленко бросил машину и поехал обратно в Халлунду. Ни Тани, ни Владимира дома еще не было. Он отпер своим ключом, положил мешок с деньгами на стол, достал бутылку водки. Пара добрых глотков — и напряжение отпустило; ну что ж, все прошло благополучно. Конечно, если он ранил или убил полицейского, в городе будет шум. Но ликвидации Виктора Мабаши это ничуть не помешает, и откладывать ее незачем.
Он пересчитал деньги — сто шестьдесят две тысячи крон.
В шесть он включил телевизор, надо послушать первый выпуск новостей. К тому времени Таня уже была дома, готовила на кухне обед.
Выпуск начался как раз с того сообщения, какого ждал Коноваленко. К своему удивлению, он узнал, что выстрел, которым он намеревался всего-навсего разбить ветровое стекло полицейской машины, оказывается, можно считать прицельным. Пуля угодила одному из патрульных полицейских точно между глаз. Он умер мгновенно.
Потом показали фотографию убитого. Клас Тенгблад, двадцати шести лет, отец двух малолетних детей.
О личности преступника полиция сообщила только, что он был один и что он же несколькими минутами раньше ограбил отделение Коммерческого банка в Акалле.
Коноваленко скривился и хотел было выключить телевизор, но заметил, что в дверях стоит Таня и смотрит на него.
— Хороший полицейский — мертвый полицейский, — сказал он и нажал кнопку дистанционного управления. — Чем нынче кормят? Я проголодался.
Таня и Коноваленко уже заканчивали обед, когда вернулся Владимир и тоже сел за стол.
— Ограблен банк, — сказал Владимир. — И убит полицейский. А одинокий преступник говорит по-шведски с акцентом. Полиции вечером в городе будет пруд пруди.
— Бывает, — отозвался Коноваленко. — Ну как, сообщил насчет заказа?
— К полуночи весь преступный мир будет знать, что можно заработать сто тысяч крон, — ответил Рыков.
Таня поставила перед мужем тарелку с едой.
— Непременно нужно было убивать полицейского именно сегодня?
— А с чего ты взял, что это моих рук дело?
Владимир пожал плечами:
— Мастерский выстрел. Налет на банк, чтобы оплатить заказ на Виктора Мабашу. Иностранный акцент. Все указывает на тебя.
— Ты заблуждаешься, если думаешь, что выстрел был прицельный. Случайное везение. Или невезение. Как посмотреть. Но в город вечером поедешь один, на всякий случай. Если хочешь, возьми с собой Таню.
— В Сёдермальме есть несколько клубов, где тусуются африканцы. Пожалуй, с них и начну.
В половине девятого Таня и Владимир уехали в город. Коноваленко принял ванну, а потом расположился у телевизора. В новостях постоянно и подолгу рассуждали об убитом полицейском. Но никаких реальных зацепок у дознания не было.
Еще бы, думал Коноваленко. Я следов не оставляю.
Он было закемарил в кресле, как вдруг зазвонил телефон. Один резкий звонок. Потом опять, на сей раз семь сигналов. Когда телефон зазвонил в третий раз, Коноваленко снял трубку. Теперь он точно знал, что это Владимир. Они заранее обговорили условный код. В трубке слышался характерный шум, из чего он заключил, что Владимир находится в какой-то дискотеке.
— Ты меня слышишь? — крикнул Рыков.
— Слышу, — отозвался Коноваленко.
— А я и себя толком не слышу. Есть новости.
— Кто-то видел Виктора Мабашу в Стокгольме? — спросил Коноваленко. Владимир наверняка звонит из-за этого.
— Еще лучше. Он сейчас здесь.
Коноваленко громко перевел дух:
— Он тебя заметил?
— Нет. Но он начеку.
— С ним кто-нибудь есть?
— Он один.
Коноваленко задумался. Сейчас двадцать минут двенадцатого. Как же поступить?
Немного погодя он решился:
— Давай адрес. Я выезжаю. Жди меня на улице. И как следует осмотрись в клубе. Прежде всего проверь, где запасные выходы.
— Ладно.
На этом разговор закончился.
Коноваленко проверил пистолет, сунул в карман запасную обойму. Потом зашел к себе в комнату, отпер стоявший у стены металлический чемодан. Достал две гранаты со слезогонкой и два противогаза, запихал их в пластиковую сумку, ту самую, в которой принес украденные деньги.
И наконец аккуратно причесался перед зеркалом в ванной — таков был ритуал подготовки к важной акции.
Без четверти двенадцать он вышел из халлундской квартиры и на такси поехал в город. На площади Эстермальмсторг расплатился и пересел в другое такси, на котором отправился в Сёдермальм.
Дискотека располагалась в доме № 45. Коноваленко велел таксисту высадить его у дома № 60 и пешком пошел в обратную сторону.
Внезапно из темноты вынырнул Рыков:
— Он там. Таня уехала домой.
Коноваленко медленно кивнул:
— Ну что ж, будем брать.
По его просьбе Владимир подробно описал внутренность дискотеки. Когда он закончил, Коноваленко задал только один вопрос:
— Где именно он находится?
— У стойки, — ответил Владимир.
Коноваленко опять кивнул: все ясно.
Через несколько минут оба натянули противогазы и сняли оружие с предохранителя.
Владимир распахнул дверь, сбил с ног изумленных охранников.
Потом Коноваленко бросил внутрь гранаты со слезогонкой.