Сикоси Цики прибыл в Швецию вечером в среду, 13 мая.

И Коноваленко сразу сообщил ему, что он останется на юге страны. Там пройдет подготовку и оттуда же уедет. Получив от Яна Клейна депешу, что преемник выехал, Коноваленко поначалу взвесил возможность организовать необходимые условия в окрестностях Стокгольма. Вариантов было несколько, в особенности неподалеку от Арланды, где шум взлетающих и приземляющихся самолетов перекрывает все прочие звуки и можно как следует пристрелять винтовку. Кроме того, оставалась проблема с Виктором Мабашей и шведским полицейским, которого Коноваленко мало-помалу просто возненавидел. Если они в Стокгольме, он должен быть здесь, пока оба не будут ликвидированы. Вдобавок нельзя не учитывать, что после убийства полицейского всеобщая бдительность в стране могла возрасти. На всякий случай он решил действовать на два фронта. Таню оставил при себе в Стокгольме, а Рыкова опять послал на юг, подыскать подходящий дом в уединенном месте. Рыков показал на карте район к северу от Сконе, который назывался Смоланд, и сказал, что там не составит труда найти какую-нибудь уединенную усадьбу. Но Коноваленко хотел быть неподалеку от Истада. Если они не отловят Виктора Мабашу и полицейского в Стокгольме, те рано или поздно объявятся в родном городе Валландера. В этом он был уверен ничуть не меньше, чем в том, что между чернокожим и Валландером возникла нежелательная связь. Он не мог уразуметь, что их свело вместе. Но все больше убеждался, что дело обстоит именно так. И если он найдет одного, то найдет и другого.

Через Истадское турбюро Рыков снял дом к северо-востоку от города, возле Тумелиллы. Конечно, местоположение могло бы быть и получше. Но в усадьбе имелся заброшенный гравийный карьер, где можно устроить стрельбище. Коноваленко решил, что, если придется остановить выбор на этом варианте, Таня поедет с ними и Рыкову было незачем набивать морозилку едой. Вместо этого Коноваленко приказал ему выяснить, где живет Валландер, и понаблюдать за его квартирой. Рыков сделал как велено. Но Валландер не появлялся. Накануне приезда Сикоси Цики, во вторник, 12 мая, Коноваленко решил остаться в Стокгольме. Хотя никто из осведомителей, посланных на поиски, Виктора Мабашу не видел, чутье упорно говорило Коноваленко, что он прячется где-то в городе. К тому же он не мог представить себе, что такой осторожный и умный полицейский, как Валландер, поспешит вернуться в свой дом, за которым явно установят наблюдение.

И все же Рыков обнаружил его именно там, вечером во вторник, в начале шестого. Дверь подъезда открылась, и Валландер вышел на улицу. Он был один, но Рыков, сидевший в своей машине, сразу заметил, что он настороже. Валландер пошел пешком, и Рыков сообразил, что если двинется следом на машине, то будет немедля раскрыт. Поэтому он остался на месте. Минут через десять дверь подъезда опять открылась. Рыков оцепенел. На этот раз вышли двое. Молодая девушка, должно быть дочь Валландера, которую Рыков еще ни разу не видел. А за ней — Виктор Мабаша. Они пересекли улицу, сели в машину и уехали. Рыков и теперь не двинулся с места. Сидя в машине, позвонил по мобильнику в Ерфеллу, где сейчас жили Коноваленко с Таней. Таня и ответила. Рыков коротко поздоровался и попросил позвать Коноваленко. Выслушав его рассказ, Коноваленко мгновенно принял решение. Они с Таней приедут в Сконе на следующее утро. И будут там, пока не встретятся с Сикоси Цики и не убьют Валландера и Виктора Мабашу, а если надо, и дочь. Дальше будет видно. Но квартира в Ерфелле пока останется за ними.

Ночью Коноваленко и Таня выехали в Сконе. Рыков встретил их на автостоянке у западного въезда в Истад, и все трое прямиком направились в тот дом, который он снял в Тумелилле. Во второй половине дня Коноваленко лично наведался на Мариягатан и долго разглядывал дом, где жил Валландер. А на обратном пути сделал остановку в переулке возле полицейского управления.

Ситуация предельно простая, думал он. Второй раз ошибиться нельзя. Иначе конец всем мечтам о будущем в ЮАР. Что говорить, он и сейчас сильно рискует. Ведь он скрыл от Яна Клейна, что Виктор Мабаша жив. А вдруг у Яна Клейна есть здесь человек, который шлет ему донесения без ведома Коноваленко. Несколько раз Коноваленко даже велел своим людям присмотреть, нет ли за ним хвоста. Но никаких посланцев Яна Клейна обнаружить не удалось.

Весь день Коноваленко и Рыков обдумывали план действий. Коноваленко с самого начала был настроен решительно и беспощадно. Они устроят прямой налет на квартиру.

— Что у нас есть? — спросил он.

— Практически все, кроме гранатомета, — ответил Рыков. — Взрывчатка, дистанционные детонаторы, гранаты, автоматическое оружие, дробовики, пистолеты, средства связи.

Коноваленко выпил стакан водки. Он, конечно, предпочел бы взять Валландера живым и как следует его допросить. Но отбросил эту мысль. Рисковать нельзя.

Затем он определил порядок действий:

— Завтра в первой половине дня, когда Валландера там не будет, Таня зайдет в дом, изучит подъезд и дверь квартиры. Под видом раздачи рекламы на пищевые продукты. Рекламу раздобудешь где-нибудь в супермаркете. Далее, за домом надо следить во все глаза. Если завтра вечером они будут дома, мы немедля нанесем удар. Взорвем дверь и откроем шквальный огонь. Надеюсь, обойдется без неожиданностей: уложим обоих и смотаемся.

— Их трое, — заметил Рыков.

— Двое или трое — не все ли равно. Живых оставлять нельзя.

— Сегодня вечером прибывает новый африканец, — сказал Рыков. — Возьмем его с собой?

— Нет. Он будет ждать здесь, с Таней. — Он серьезно посмотрел на обоих: — Дело в том, что Виктор Мабаша уже несколько дней мертв. По крайней мере, Сикоси Цики должен думать именно так. Ясно?

Оба кивнули.

Коноваленко налил себе и Тане еще по стакану водки. Рыков отказался, ему предстоит собрать взрывное устройство, а такие вещи делают на трезвую голову. Вдобавок спустя несколько часов надо встретить в Лимхамне Сикоси Цики.

— Давайте-ка пригласим южноафриканца на обед в честь знакомства, — сказал Коноваленко. — Никому из нас, понятно, не улыбается сидеть за столом с черномазым, но иногда это необходимо ради дела.

— Виктору Мабаше русская кухня не понравилась, — сказала Таня.

Коноваленко на миг задумался:

— Цыпленок. Он нравится всем африканцам.

В шесть Рыков встретил в Лимхамне Сикоси Цики. А спустя час-другой они уже сидели за столом. Коноваленко поднял рюмку.

— Завтра у тебя день отдыха, — сказал он. — В пятницу начнем.

Сикоси Цики кивнул. Он был так же немногословен, как и его предшественник.

Молчаливые люди, думал Коноваленко. И, когда надо, беспощадные. Такие же как я.

После возвращения в Истад Валландер почти целыми днями планировал противозаконные действия. С отчаянной решимостью готовил отъезд Виктора Мабаши из Швеции. После долгих мучительных раздумий он пришел к выводу, что есть только один способ удержать ситуацию под контролем. Но угрызения совести постоянно напоминали ему, что его поступки несовместимы с законом. Виктор Мабаша, конечно, не убивал Луизу Окерблум, но присутствовал при убийстве. А вдобавок угнал несколько автомобилей и ограбил магазин. Мало того, он находился в Швеции нелегально и планировал совершить серьезное преступление на родине, в ЮАР. Валландер твердил себе, что таким образом он предотвратит хотя бы это преступление. И помешает Коноваленко убить самого Виктора Мабашу. Коноваленко и так получит срок за убийство Луизы Окерблум, если его поймают. Теперь надо обязательно послать через Интерпол депешу коллегам в ЮАР. Но прежде он должен вывезти Виктора Мабашу за пределы страны. Чтобы не привлекать лишнего внимания, Валландер позвонил в одну из туристических контор Мальмё и навел справки о возможных авиамаршрутах до Лусаки в Замбии. Виктор Мабаша объяснил, что в Южную Африку его без визы не пустят. А вот для въезда в Замбию ему как гражданину Швеции виза не требуется. Деньги на перелет до Замбии и дальше, через Зимбабве и Ботсвану, у него есть. А границу ЮАР он перейдет где-нибудь в неохраняемом месте. Турконтора в Мальмё предложила несколько вариантов. В конце концов было решено, что Виктор Мабаша вылетит в Лусаку рейсом замбийских авиалиний. Стало быть, Валландер должен снабдить его фальшивым паспортом. На практике эта задача была сопряжена не только с большими сложностями, но и с сильнейшими угрызениями совести. Подделывать паспорт в собственном полицейском управлении равнозначно профессиональной измене. И оттого, что Виктор Мабаша клятвенно обещал уничтожить этот паспорт, как только пройдет в Замбии паспортный контроль, на душе у Валландера спокойнее не стало.

— В тот же день, — потребовал Валландер. — Сжечь.

Валландер купил дешевый фотоаппарат и сделал несколько паспортных фотографий. Нерешенным оставался лишь один вопрос — каким образом Виктор Мабаша пройдет шведский паспортный контроль. Даже будь у него шведский паспорт, с технической точки зрения подлинный, не отмеченный у пограничников в компьютеризированных перечнях лиц, подлежащих задержанию, все равно риск непредвиденных случайностей был огромен. После долгих раздумий Валландер решил провести Виктора Мабашу в Мальмё через терминал судов на воздушной подушке. Надо снабдить его билетом первого класса, тогда посадочный талон более или менее гарантирует, что паспортный контроль не станет им интересоваться без особой нужды. Вдобавок Линда сыграет роль его подружки. Они попрощаются прямо на глазах у пограничников, а нескольким шведским фразам Валландер научит его заранее.

Подтвержденная броня на билеты означала, что из Швеции он должен выехать утром в пятницу, 15 мая. До тех пор Валландеру необходимо заготовить поддельный паспорт.

Вечером во вторник он заполнил заявление на загранпаспорт для своего отца и взял с собой две фотографии. В последнее время процесс оформления значительно упростился. Паспорт заполняли теперь в присутствии заявителя. Валландер терпеливо ждал; наконец женщина-паспортистка выпроводила последнего посетителя и собралась закрывать.

— Простите, я немного запоздал, — сказал Валландер. — Дело в том, что мой отец решил поехать с группой пенсионеров во Францию, но, как выяснилось, выбрасывая старые бумаги, умудрился спалить свой паспорт.

— Бывает, — сказала паспортистка, которую звали Ирма. — Паспорт нужен прямо сегодня?

— Да. Вы уж простите, что я так поздно пришел.

— Вы и с убийством той женщины никак не разберетесь. — Она взяла у него фотографии и заявление.

Валландер внимательно следил, как она заполняла паспорт. И, получив готовый документ, подумал, что сумеет повторить все ее операции.

— Надо же, как все просто, — сказал он.

— Но скучно, — ответила Ирма. — Интересно, почему любая работа становится скучнее, когда упрощается?

— Переходите в полицию, — сказал Валландер. — У нас не соскучишься.

— Я и так в полиции. Да и не очень-то мне охота с вами меняться. Ужасно, наверное, вытаскивать труп из колодца. Что при этом чувствуешь?

— Трудно сказать. Наверно, тут как под наркозом, когда не чувствуешь вовсе ничего. Впрочем, в департаменте юстиции наверняка есть какая-нибудь инструкция насчет того, что чувствуют полицейские, доставая из колодца женские трупы.

Он еще немного поболтал с Ирмой, пока она закрывала. Все нужные бланки хранились в сейфе. Но он узнал, где хранятся ключи.

Они решили, что Виктор Мабаша выедет из Швеции как шведский гражданин Ян Берг. Валландер испробовал целый ряд сочетаний имен, чтобы установить, какое Виктору Мабаше легче всего произнести. Остановились на Яне Берге. Виктор Мабаша спросил, что означает это имя, и, услышав перевод, остался доволен. Из всех этих разговоров Валландер понял, что южноафриканец живет в тесном контакте с миром духов, совершенно чуждым для него самого. Для Виктора Мабаши случайностей в жизни не существовало, даже смена имени не была случайной. Линда по мере возможности помогла отцу, объяснив, почему Виктор Мабаша думает именно так. Но все же ему казалось, будто он заглядывает в мир, понять который не в силах. Африканец говорил о своих предках так, словно они были живы. Порой Валландер терялся в догадках, идет ли речь о событиях, случившихся много веков назад или совсем недавно. Виктор Мабаша невольно завораживал его. И все труднее было осознать, что этот человек преступник, который готовил у себя на родине серьезное покушение.

Во вторник Валландер засиделся в кабинете допоздна. Чтобы хоть чем-то заняться, начал писать письмо Байбе Лиепе в Ригу. Но, перечитав написанное, порвал листок в клочья. Он обязательно напишет ей. Однако время для этого пока не пришло.

К десяти в управлении остались только ночные дежурные. Свет в помещении, где выдавали паспорта, включать рискованно, поэтому он вооружился карманным фонариком с синим светофильтром и, шагая по коридору, думал, что лучше бы ему идти куда-нибудь в другое место. Вспомнил о мире духов Виктора Мабаши и мельком задался вопросом, нет ли у шведских полицейских какого-нибудь духа-хранителя, который оберегает их, когда они намерены нарушить закон.

Ключ висел на своем месте в шкафу с документами. Секунду Валландер смотрел на машину, которая превращала фотографии и строчки заполненных заявлений в настоящий паспорт.

Потом он натянул резиновые перчатки и приступил к делу. Через некоторое время ему почудились шаги. Он спрятался за машиной и погасил фонарик, а когда шаги стихли, продолжил работу. Рубашка на спине взмокла от пота. Но вот наконец готовый паспорт был у него в руках. Он выключил машину, повесил ключ на место в шкафу и запер дверь. Рано или поздно проверка обнаружит недостачу паспортного бланка. Учитывая регистрационные номера, это произойдет, скорее всего, уже завтра, что для Бьёрка чревато большими неприятностями. Но Валландера никто не заподозрит.

Уже в кабинете, устало рухнув на стул, он сообразил, что забыл поставить печать. Беззвучно выругался и в сердцах швырнул паспорт на стол.

В тот же миг дверь отворилась, вошел Мартинссон. Увидев Валландера, он вздрогнул от неожиданности:

— Ой, извини! Я думал, тебя нет. Хотел посмотреть, не здесь ли я оставил шапку.

— Шапку? В середине мая?

— Кажется, я заболеваю, — сказал Мартинссон. — Шапка была при мне, когда мы тут сидели вчера.

Валландер напрочь забыл, была ли у Мартинссона шапка, когда накануне они со Сведбергом сидели здесь, обсуждая последние события в расследовании и пока что безрезультатные розыски Коноваленко.

— Погляди на полу под столом.

Мартинссон нагнулся, а он быстро сунул паспорт в карман.

— Нету, — сказал Мартинссон. — Вечно я теряю шапки.

— Спроси у уборщицы, — посоветовал Валландер.

Мартинссон шагнул было к двери, но опять остановился.

— Помнишь Петера Ханссона? — спросил он.

— Как же я могу его забыть?

— Сведберг звонил ему на днях, уточнял кой-какие детали из протокола допроса. И ненароком упомянул о краже из твоей квартиры. Воры обычно знают друг друга. Вот Сведберг и решил: попытка не пытка. Сегодня Петер Ханссон позвонил и сказал, что, кажется, знает, кто это сделал.

— Вот черт! — воскликнул Валландер. — Так, может, он устроит, чтобы мне вернули пластинки и кассеты с записями, а уж на аппаратуру можно наплевать.

— Потолкуй завтра со Сведбергом, — сказал Мартинссон. — И не засиживайся так долго.

— Я как раз собирался уходить. — Валландер встал.

Мартинссон, уже стоя в дверях, обернулся:

— Думаешь, мы его возьмем?

— Конечно. Конечно возьмем. Коноваленко от нас не уйдет.

— Я вот все думаю, в стране ли он.

— Мы исходим из того, что он здесь.

— А этот африканец без пальца?

— Коноваленко наверняка даст нам объяснение.

Мартинссон нерешительно кивнул.

— Да, вот еще что, — сказал он. — Завтра хоронят Луизу Окерблум.

Валландер посмотрел на него. Но ничего не сказал.

Похороны были назначены на среду, в два часа дня. До последней минуты Валландер сомневался, стоит ли ему идти туда. Никакие близкие узы не связывали его с семейством Окерблум. О женщине, которую будут хоронить, он узнал, когда она была уже мертва. Да и само присутствие полицейского могут истолковать превратно. Особенно если учесть, что преступник до сих пор не схвачен. Валландер и сам не знал, почему все-таки решил пойти. Может, из любопытства? Или от нечистой совести? Как бы там ни было, ровно в час он надел темный костюм, а потом долго искал запропастившийся куда-то белый галстук. Виктор Мабаша наблюдал за ним, пока он завязывал галстук перед зеркалом в передней.

— Я иду на похороны, — сказал Валландер. — Хоронят женщину, которую убил Коноваленко.

На лице Виктора Мабаши отразилось удивление.

— Только теперь? Мы стараемся хоронить умерших как можно скорее. Чтобы они не блуждали по земле.

— Мы не верим в привидения, — отозвался Валландер.

— Духи — это не привидения. Иногда я просто диву даюсь, что белые так непонятливы.

— Наверно, вы правы. А может, и нет. Может, все совсем наоборот.

И он ушел. Вопрос Виктора Мабаши вызвал у него досаду.

Не хватало только, чтобы этот чернокожий тип меня поучал, думал он. Куда бы он делся без меня и моей помощи?

Валландер припарковал машину поодаль от часовни, возле крематория, и, слушая бой часов, дождался, пока люди в черном исчезнут внутри. Только когда сторож собрался запереть дверь, он вошел и сел сзади. Человек, сидевший на несколько рядов впереди, обернулся и поздоровался. Это был репортер «Истадс аллеханда».

Потом заиграл орган, и в горле у Валландера тотчас встал комок. Похороны всегда были для него тяжелым испытанием. Он уже теперь со страхом думал о том дне, когда ему придется идти за гробом отца. Похороны матери одиннадцать лет назад по-прежнему пробуждали тягостные воспоминания: он должен был произнести у гроба короткую речь, но не выдержал и бросился вон из церкви.

Стараясь обуздать волнение, он разглядывал людей в часовне. Далеко впереди сидел Роберт Окерблум с дочками, одетыми в белое. Рядом — пастор Туресон, который должен был совершить погребальный обряд.

Внезапно у Валландера мелькнула мысль о наручниках, найденных дома у Окерблумов, в ящике письменного стола. Неделю с лишним он и не вспоминал о них.

Существует полицейское любопытство, выходящее за пределы непосредственного расследования, думал он. Долгие годы мы непрерывно копаемся в самых сокровенных людских тайниках, и, наверное, из-за этого с нами что-то происходит. Я знаю, эти наручники не имеют касательства к теперешнему расследованию. Не играют ни малейшей роли. И все же мне очень хочется выяснить, почему они лежали в ящике. Понять, что они означали для Луизы Окерблум, а может быть, и для ее мужа.

Валландер сердито отбросил эти мысли и сосредоточился на заупокойной службе. Меж тем как пастор Туресон произносил положенные слова, он на миг встретился взглядом с Робертом Окерблумом. И даже издали прочел в его глазах бесконечную скорбь и одиночество. В горле опять встал комок, из глаз брызнули слезы. Чтобы взять себя в руки, он стал думать о Коноваленко. Как, вероятно, и большинство шведских полицейских, в глубине души Валландер не был убежденным противником полного запрета смертной казни. Если забыть о скандале, который разразился, когда смертную казнь отменили даже для тех, кто во время войны изменил родине, он не то чтобы полагал ее возможной карой за определенные типы преступлений. Просто иногда сталкивался с жестокими убийствами, изнасилованиями, преступлениями на почве наркотиков, которые были полны такого презрения к человеку, что у него непроизвольно мелькала мысль: подобные люди не вправе жить на свете. Он прекрасно понимал, что его резоны противоречивы и такой закон невозможен и даже нелеп. Это говорил его подсознательный опыт, невзвешенный, мучительный. Все то, что ему как полицейскому приходилось видеть. И что вызывало в душе иррациональный и болезненный отклик.

Когда служба закончилась, Валландер пожал руку Роберту Окерблуму и стоявшим рядом людям. Смотреть на девочек он не рискнул, опасаясь собственных слез.

На улице пастор Туресон отвел его в сторону:

— Большое спасибо, что вы пришли. Мы не рассчитывали, что полиция пришлет кого-то на похороны.

— Я представляю только себя самого, — ответил Валландер.

— Тем лучше, — сказал пастор Туресон. — Вы по-прежнему разыскиваете виновника этой трагедии?

Валландер кивнул.

— Но вы его поймаете?

Валландер опять кивнул:

— Обязательно. Рано или поздно. Как Роберт Окерблум? И девочки?

— Он ищет опоры в поддержке общины, — ответил пастор. — И у него есть Бог.

— Значит, он по-прежнему верует, — тихо сказал Валландер.

Пастор нахмурился:

— А почему он должен оставить Бога из-за того, что люди причинили зло ему и его семье?

— Действительно. Почему?

— Через час у нас в церкви собрание. Приходите, мы будем рады.

— Спасибо, — ответил Валландер, — но меня ждет работа.

Они обменялись рукопожатием, Валландер пошел к машине и вдруг заметил, что вокруг бушует весна.

Скорей бы уж Виктор Мабаша уехал, подумал он. Скорей бы арестовать Коноваленко. Тогда можно будет и весне порадоваться.

Утром в четверг Валландер отвез дочь к своему отцу в Лёдеруп. И она вдруг надумала остаться там до завтра. Посмотрела на одичавший сад и решила до возвращения в Истад навести порядок. Но одного дня на это явно не хватит.

— Если передумаешь, позвони, — сказал Валландер.

— Можешь сказать мне спасибо за то, что я убрала твою квартиру, — сказала Линда. — Ведь там ужас что творилось.

— Знаю. Спасибо.

— Сколько мне еще придется пробыть здесь? У меня в Стокгольме вообще-то много дел.

— Недолго, — ответил Валландер, чувствуя всю неубедительность своих слов. Но к его удивлению, дочь больше ничего не сказала.

Вернувшись в Истад, Валландер имел продолжительную беседу с прокурором Окесоном. А до того вместе с Мартинссоном и Сведоергом привел в порядок все следственные материалы.

Около четырех он поехал домой, по дороге закупил продукты. Возле двери лежала огромная кипа рекламных брошюр какого-то универмага. Он не глядя отправил их в мусорный мешок. Потом приготовил обед и еще раз проработал с Виктором Мабашей все практические обстоятельства, связанные с его отъездом. Заученные реплики с каждым разом звучали все чище.

После обеда они разучили последнюю деталь. Виктор Мабаша перекинет через левую руку плащ, чтобы спрятать повязку. И вот так, с плащом на руке, ему нужно достать из внутреннего кармана паспорт. В конце концов Валландер остался доволен. Никто ничего не заметит.

— В Лондон вы полетите рейсом английской авиакомпании, — сказал он. — Лететь рейсом САС слишком рискованно. Шведские стюардессы наверняка читают газеты и смотрят по телевизору новости. Они могут заметить повязку и поднять тревогу.

Вечером, когда они обсудили все практические проблемы, внезапно настала тишина, и ни один из них долго не мог ее нарушить. Но вот Виктор Мабаша встал, подошел к Валландеру.

— Почему вы мне помогаете? — спросил он.

— Не знаю, — ответил Валландер. — Я часто думаю, что должен бы надеть на вас наручники. И понимаю, что очень рискую, пытаясь вывезти вас за пределы Швеции. Может быть, Луизу Окерблум все-таки убили вы? Сами рассказывали, какими умелыми лжецами становятся люди в вашей стране. Может, я выпускаю убийцу?

— И все-таки вы это делаете?

— Да, все-таки делаю.

Виктор Мабаша расстегнул на шее цепочку и протянул Валландеру. На ней была подвеска — зуб какого-то хищника.

— Леопард — одинокий охотник, — сказал Виктор Мабаша. — Не в пример львам он ходит сам по себе, пересекает только собственный след. Днем, в самую жару, он отдыхает на деревьях вместе с орлами. А ночью охотится, в одиночку. Леопард — ловкий охотник. Но и величайший вызов для других охотников. Это клык леопарда. Я дарю его вам.

— Я не вполне понял смысл ваших слов, — сказал Валландер. — Но подарок принимаю.

— Все понять невозможно. Рассказ — это странствие, у которого нет конца.

— Наверное, в этом и заключается различие между нами. Я привык ожидать, что у истории есть конец. А вы полагаете, что добрая история бесконечна.

— Может быть, и так, — сказал Виктор Мабаша. — Может быть, счастье — знать, что новой встречи не будет. Ведь тогда что-то продолжает жить.

— Может быть, — повторил Валландер. — Но я сомневаюсь. Вправду ли это так?

Виктор Мабаша не ответил.

Через час он спал под одеялом на диване, а Валландер сидел, разглядывая подаренный клык.

Внезапно его охватила тревога. Он вышел в темную кухню, глянул на улицу. Все спокойно. Потом проверил, хорошо ли заперта дверь. Сел на табуретку у телефона и подумал, что просто устал. Еще двенадцать часов — и Виктор Мабаша уедет.

Он снова взглянул на клык.

Все равно никто не поверит, подумал он. И лучше никогда не рассказывать о днях и ночах в обществе чернокожего африканца, которому отрезали палец в уединенной сконской усадьбе.

Эту тайну я унесу с собой.

Встретившись утром в пятницу, 15 мая, в Хамманскраале, Ян Клейн и Франц Малан очень быстро выяснили, что ни один из них не нашел в плане серьезных слабостей.

Операция состоится в Капстаде 12 июня. Холм Сигналхилл за стадионом, где будет выступать Нельсон Мандела, обеспечивает Сикоси Цики идеальную позицию, оттуда он произведет выстрел из своей дальнобойной винтовки. А потом незаметно исчезнет.

Но были еще две детали, о которых Ян Клейн не сказал ни Францу Малану, ни остальным членам Комитета. Об этом он не собирался говорить вообще никому. Во имя ЮАР, во имя сохранения власти белых он был готов унести с собой в могилу иные важные секреты. Определенные события и взаимосвязи в истории страны должны остаться тайной.

Во-первых, он не хотел рисковать, не хотел, чтобы Сикоси Цики продолжал жить, зная, кого он убил. Сикоси Цики будет молчать, вне всякого сомнения. Но точно так же, как фараоны древности не оставляли в живых строителей тайных камер в пирамидах, чтобы сама память о существовании этих помещений утратилась, он пожертвует Сикоси Цики. Убьет его своими руками и позаботится, чтобы труп не нашли.

Вторая тайна, которую Ян Клейн хотел сохранить, заключалась в том, что еще накануне вечером Виктор Мабаша был жив. Теперь-то он мертв, безусловно мертв. Но то, что Виктор Мабаша умудрился так долго оставаться в живых, Ян Клейн воспринимал как свое личное поражение. Он чувствовал себя в ответе за промахи Коноваленко и за его неспособность с первого раза закрыть главу под названием «Виктор Мабаша». Кагэбэшник неожиданно оказался с червоточиной. А хуже всего, что он пытался прикрыть свои огрехи враньем. Люди, воображавшие, будто Ян Клейн не способен добыть необходимую информацию, наносили ему личное оскорбление. Когда Нельсон Мандела будет убит, он примет окончательное решение насчет Коноваленко и его работы в ЮАР. Сейчас этот человек должен подготовить Сикоси Цики, и эту задачу он, безусловно, выполнит. Скорей всего, недостатки у Коноваленко, по сути, те же, что привели к краху советскую империю, думал Ян Клейн. Он отнюдь не отметал возможность, что придется убрать и Коноваленко, и его пособников — Владимира и Таню. Эта операция требовала самой тщательной зачистки, которую он возьмет на себя.

Они сидели у стола, крытого зеленым сукном, и раз за разом выверяли каждую деталь плана. За истекшую неделю Франц Малан успел съездить в Капстад и побывал на стадионе, где будет выступать Мандела. Кроме того, он потратил несколько часов на осмотр того места, откуда будет стрелять Сикоси Цики. И даже снял видеофильм, который они просмотрели трижды. Недоставало только одного — сводки о ветрах, преобладающих в июне в Капстаде. Под видом представителя некоего яхт-клуба Франц Малан связался с Национальным метеорологическим институтом, и там обещали выслать необходимые сведения. Имя и адрес, которые он оставил, никто выследить не сумеет.

Ян Клейн никуда не ездил. Перед ним стояла другая задача — теоретический анализ плана. Он должен был продумать и учесть все возможные случайности, проиграть все роли, пока не убедится, что никаких неожиданностей не возникнет.

Через два часа они закончили работу.

— Остается одно, — сказал Ян Клейн. — Нужно точно выяснить, какие меры капстадская полиция намерена принять двенадцатого июня.

— Это моя задача, — ответил Франц Малан. — Мы разошлем циркуляр во все полицейские округа страны и заблаговременно затребуем копии всех планов по обеспечению безопасности на мероприятиях, где ожидается большое стечение народа.

В ожидании остальных членов Комитета они вышли на веранду и молча смотрели на окрестный пейзаж. У горизонта тяжелое дымное облако лежало над трущобным районом, где жили чернокожие африканцы.

— Будет резня, — сказал Франц Малан. — Я по-прежнему с трудом представляю себе, что произойдет.

— Смотри на это как на необходимую зачистку, — отозвался Ян Клейн. — Это слово пробуждает более приятные эмоции, чем «резня». Вдобавок мы именно к этому и стремимся.

— И все же, — сказал Франц Малан. — Иногда меня охватывает неуверенность. Удастся ли нам держать события под контролем?

— Ответ простой. Мы должны.

Снова этот фаталистический оттенок, подумал Франц Малан и украдкой покосился на человека, который стоял в нескольких метрах от него. Порой он не мог совладать с изумлением. Может, Ян Клейн сумасшедший? Психопат, который под маской сдержанности скрывает страшную правду о себе самом?

При этой мысли ему стало не по себе. Единственное, что он мог сделать, — это отогнать ее.

В два часа Комитет собрался в полном составе. Франц Малан и Ян Клейн показали видеофильм и дали необходимые объяснения. Вопросов оказалось немного, возражения были с легкостью устранены. Уже около трех провели голосование. Решение было принято.

Через двадцать восемь дней во время митинга на капстадском стадионе Нельсон Мандела будет убит.

Собравшиеся покинули Хамманскрааль один за другим, с промежутком в несколько минут. Ян Клейн уехал последним.

Начался обратный отсчет.