Утром во вторник 7 октября Валландер проснулся в самом начале седьмого, весь в поту и с болью в горле - похоже, простудился. Лежа в постели, подумал, что надо бы посидеть дома. Однако мысль о том, что таксист Юхан Лундберг скончался накануне от тяжких телесных повреждений, мигом подняла его на ноги. Он принял душ, выпил кофе и проглотил парочку жаропонижающих таблеток. Остальные таблетки пихнул в карман. Перед уходом заставил себя съесть тарелку простокваши. Фонарь за кухонным окном раскачивался на порывистом ветру. Пасмурно, чуть выше нуля. Валландер отыскал в шкафу теплую фуфайку. Взялся было за телефон - не позвонить ли Линде? Впрочем, нет, в такую рань звонить не стоит. Вышел на улицу, сел в машину и тут только вспомнил, что на кухонном столе лежала записка: что-то надо купить. Но что именно - он начисто забыл. В другой раз, если понадобится что купить, лучше позвонить себе в кабинет, на автоответчик. Придешь на работу, прослушаешь пленку и будешь знать, какие покупки необходимо сделать.
В управление он, как обычно, поехал через Эстерледен. И, как обычно, с нечистой совестью. Чтобы сахар был в норме, нужно ходить пешком. Вполне мог бы обойтись без машины, подумаешь, простыл - хуже бы не стало.
Будь у меня собака, вопрос о прогулках вообще бы не возникал, подумал комиссар. Но собаки у меня нет. Год назад он съездил в питомник под Шёбу, посмотрел щенков лабрадора. Но все так и кончилось ничем. Ни тебе дома, ни собаки, ни Байбы. Ничего.
Он припарковался перед управлением и ровно в семь вошел в кабинет. Сел за стол и тотчас вспомнил, что было в записке. Мыло. Черкнул в блокноте, что надо купить мыла. Затем мысленно подытожил факты, связанные с дознанием. Убит шофер такси. Две девчонки дали признательные показания, одно из орудий преступления найдено, другое пока нет. Одна девчонка несовершеннолетняя, вторая задержана и сидит в следственной тюрьме, в течение дня судья подпишет постановление об аресте.
Вчерашнее раздражение нахлынуло с новой силой. Эта Соня Хёкберг с ее поразительным равнодушием. Валландер попробовал внушить себе, что она все ж таки немножко переживала, самую малость, просто окне сумел разглядеть. Но тщетно, опыт подсказывал, что он не ошибался, девчонка совершенно равнодушна. Комиссар встал, сходил в кафетерий за кофе, потом прошел к Мартинссону, который обычно тоже спозаранку торчал на работе. Дверь была открыта. Как только Мартинссон умудряется работать при распахнутых дверях? Сам Валландер испытывал настоятельную необходимость держать свою дверь закрытой, иначе он не мог сосредоточиться.
Мартинссон кивнул:
- Я так и думал, что ты зайдешь.
- Самочувствие паршивое, - сказал Валландер.
- Простыл?
- В октябре у меня вечно болит горло.
Мартинссон, который очень пекся о своем здоровье, поспешил отъехать на стуле подальше от него.
- Мог бы и дома остаться, - заметил он. - В прискорбной истории с Лундбергом практически все уже ясно.
- Только отчасти, - возразил Валландер. - У нас нет мотива. Не верю я, что деньги им были нужны просто так, вообще. Кстати, нож найден?
- Ножом занимается Нюберг. Я с ним еще не говорил.
- Позвони ему.
Мартинссон скривился:
- Он с утра обычно злой как черт.
- Ладно, сам позвоню.
Валландер придвинул к себе мартинссоновский телефон и для начала набрал домашний номер Нюберга. Через секунду-другую его переключили на мобильник. Нюберг ответил. Но связь была скверная.
- Это Курт. Хотел спросить, нашли ли вы нож.
- Как прикажешь найти что-нибудь в потемках? - сердито буркнул Нюберг.
- Я думал, Эва Перссон указала, где выбросила нож.
- Тем не менее надо прочесать несколько сотен квадратных метров. Она сказала, нож где-то на Старом кладбище.
- Почему бы вам не взять ее с собой?
- Если нож там, мы сами его найдем, - отрубил Нюберг.
Разговор кончился.
- Спал я плохо, - посетовал Мартинссон. - Моя дочка Тереза хорошо знает, кто такая Эва Перссон. Они почти ровесницы. У Эвы Перссон тоже есть родители. Каково им сейчас? Насколько я понял, Эва - их единственный ребенок.
Минуту-другую оба задумчиво молчали. Потом Валландер расчихался и поспешно вышел из кабинета. Разговор так и повис в воздухе.
В восемь все собрались на совещание. Валландер, как обычно, сел у торцевой стороны стола. Ханссон и Анн-Бритт Хёглунд уже на месте. Мартинссон стоял у окна, разговаривал по телефону. Поскольку он был немногословен и говорил тихо, никто не сомневался, что беседует он с женой. Валландер много раз диву давался, о чем они могут так долго рассуждать, ведь всего часом раньше вместе завтракали. Не иначе как Мартинссону приспичило дать волю своим опасениям насчет того, не перекинется ли на него валландеровская простуда. Настроение у всех было пришибленное. Вошла Лиза Хольгерссон, и Мартинссон закончил разговор. Ханссон встал, закрыл дверь.
- А Нюберг не придет? - спросил он.
- Он нож ищет, - ответил Валландер. - Рассчитываем, что найдет.
Он взглянул на Лизу Хольгерссон. Та кивнула. Слово за ним. Мельком он подумал, сколько раз уже бывал участником таких сцен. Раннее утро, вокруг коллеги, преступление, в котором нужно разобраться. За эти годы полицейское управление переехало в новое здание, и мебель была новая, и на окнах новые шторы. Телефоны выглядят по-другому, как и проекционные аппараты. Мало того, теперь все компьютеризировано. И все-таки многие из присутствующих, казалось, были здесь всегда. И дольше всех он сам.
Слово за ним.
- Итак, Юхан Лундберг скончался. Если кто еще не в курсе. - Он кивнул на стол, где лежала «Истадс аллеханда». Крупный заголовок на первой полосе сообщал о смерти таксиста. - Иначе говоря, Хёкберг и Перссон совершили убийство. Убийство с целью грабежа. По-другому не назовешь. Прежде всего, Хёкберг высказалась на допросе вполне однозначно. Они запланировали нападение, имели при себе оружие. Решили напасть на того таксиста, который приедет за ними по вызову в ресторан. Эва Перссон несовершеннолетняя, ввиду чего возникает определенная проблема, и не только для нас. Молоток мы изъяли, так же как и пустой бумажник Лундберга, и мобильный телефон. Недостает лишь ножа. Обе они не отпираются. Вину друг на дружку не сваливают. Думаю, самое позднее завтра можно передать дело прокурору. Правда, судебно-медицинское заключение еще не готово. Но с нашей стороны эту прискорбную историю можно в целом считать законченной.
Валландер умолк. Остальные тоже не говорили ни слова.
- Почему они это сделали? - в конце концов спросила Лиза Хольгерссон. - Вся история кажется до ужаса бессмысленной.
Валландер кивнул. Он надеялся, что кто-нибудь задаст этот вопрос, который ему самому не хотелось формулировать.
- Соня Хёкберг твердит одно и тоже, - сказал он. - И мне, и Мартинссону. «Нам были нужны деньги». И больше ничего.
- Но зачем?
Вопрос задал Ханссон.
- Мы не знаем. Они не говорят. Если верить Хёкберг, они и сами не знали. Им были нужны деньги. Не для какой-то конкретной цели. Просто нужны, и все.
Валландер обвел взглядом сидящих за столом, потом продолжил:
- Думаю, это неправда. По крайней мере Хёкберг точно лжет. Я уверен. С Эвой Перссон я пока не беседовал. Но деньги требовались для вполне определенной цели. Тут у меня сомнений нет. К тому же я подозреваю, что Эва Перссон действовала по указке Сони Хёкберг. Это не умаляет ее вину. Однако дает представление об их взаимоотношениях.
- А разве это важно? - спросила Анн-Бритт Хёглунд. - В смысле, на что они собирались истратить деньги - на шмотки или на что-то другое?
- В общем, нет. У прокурора и без того более чем достаточно оснований требовать обвинительного приговора. Что будет с Эвой Перссон, как мы уже говорили, проблема не только наша.
- Раньше ни та ни другая приводов не имели, я проверил, - сказал Мартинссон. - И в школе никаких сложностей не было.
У Валландера снова возникло ощущение, что они, возможно, идут по совершенно ложному следу. И во всяком случае, слишком поторопились списать возможность, что убийство Лундберга имело совсем другую подоплеку. Но он промолчал, поскольку по-прежнему не мог облечь свое ощущение в слова. По-прежнему предстояло много работы. Возможно, дело действительно в деньгах. А возможно, в чем-то совсем другом. Придется вести дознание сразу по нескольким направлениям.
Зазвонил телефон. Ханссон ответил. Выслушал сообщение и положил трубку:
- Нюберг звонил. Они нашли нож.
Валландер кивнул и закрыл папку с документами.
- Разумеется, необходимо поговорить с родителями и тщательно разобраться в личных взаимоотношениях. Но материалы для прокурора можно подготовить прямо сейчас.
Лиза Хольгерссон подняла руку:
- Мы должны провести пресс-конференцию. СМИ наседают. Что ни говори, не каждый день молоденькие девчонки совершают такие преступления.
Валландер взглянул на Анн-Бритт Хёглунд. Та покачала головой. В последние годы она частенько выручала Валландера, избавляя его от участия в пресс-конференциях, которые он терпеть не мог. Но не сегодня. Он ее понимал.
- Я сам займусь журналистами. Время назначено?
- Предлагаю в час дня, - сказала Лиза.
Валландер сделал пометку в блокноте.
Совещание близилось к концу. Распределили рабочие задания. Всем явно хотелось поскорее закончить дознание. Эта история действовала на всех угнетающе. И никто не желал копаться в ней сверх необходимого. Валландер наведается домой к Соне Хёкберг. Мартинссон и Анн-Бритт Хёглунд побеседуют с Эвой Перссон и ее родителями.
Комната опустела. Валландер заметил, что простуда прогрессирует. Ну и ладно, в лучшем случае заражу кого-нибудь из журналюг, подумал он, шаря по карманам в поисках бумажного платка.
В коридоре он встретил Нюберга. Тот был в сапогах, в теплом комбинезоне, растрепанный и хмурый.
- Я слыхал, вы нашли нож.
- Судя по всему, город не имеет средств на осеннюю уборку, - буркнул Нюберг. - Целые горы листьев пришлось перекопать. И нашли в конце концов.
- Что это за нож?
- Кухонный. Довольно длинный. Она нанесла удар с такой силой, что, наткнувшись на ребро, кончик ножа сломался. Впрочем, сталь, надо сказать, паршивого качества.
Валландер покачал головой.
- Просто в голове не укладывается, - сказал Нюберг. - Неужели утрачено всякое уважение к человеческой жизни? Сколько денег они забрали?
- Точно не знаю. Примерно шестьсот крон. Вряд ли намного больше. Лундберг только-только выехал на линию. Начиная смену, он обычно имел при себе довольно много мелких денег, на сдачу.
Нюберг проворчал что-то неразборчивое и исчез. Валландер вернулся к себе в кабинет. Минуту-другую посидел в нерешительности. Горло болело. Он вздохнул, открыл папку с документами. Соня Хёкберг проживала в западной части города. Он записал адрес, встал, надел куртку, но, едва вышел в коридор, зазвонил телефон. Пришлось вернуться. Звонила Линда. В трубке слышались кухонные шумы.
- Нынче утром прослушала твое сообщение.
- Нынче?
- Я ночевала не дома.
У Валландера хватило ума не спрашивать, где она была. Он прекрасно знал, чем кончаются такие расспросы: Линда разозлится и бросит трубку.
- Я просто так позвонил. Хотел узнать, как ты.
- У меня все отлично. А ты как?
- Простыл немножко. А в остальном как всегда. Может, приедешь повидаться в ближайшее время?
- Я занята.
- Я оплачу поездку.
- Дело не в деньгах. Просто у меня нет времени.
Валландер понял, что уговорить дочь не удастся. Линда такая же упрямая, как он сам.
- Как ты вообще? - опять спросила Линда. - С Байбой совсем связь не поддерживаешь?
- Все давно кончилось. Ты бы должна знать.
- И очень плохо, что ты так вот живешь.
- Что ты имеешь в виду?
- Сам знаешь. Даже в голосе у тебя проскальзывают жалобные нотки. Раньше такого не бывало.
- Я же не ною?
- Как сказать! Но у меня есть идея. Думаю, тебе стоит обратиться в бюро знакомств.
- Бюро знакомств?
- Через них найдешь себе кого-нибудь. Иначе превратишься в занудного старикана, который допытывается, почему я не ночую дома.
Насквозь меня видит, подумал Валландер. Насквозь.
- Значит, по-твоему, мне нужно поместить объявление в какой-нибудь газете?
- Да. Или обратиться в бюро знакомств.
- Ни за что.
- Почему это?
- Я в это не верю.
- Почему?
- Не знаю.
- Я просто дала тебе совет. Решай сам. Мне пора работать.
- А ты где?
- В ресторане. Мы открываем в десять.
Линда попрощалась. Разговор кончился. Интересно, где она провела ночь? Несколько лет назад Линда встречалась с парнем из Кении, который учился в Лунде на врача, но они давно расстались. После этого он мало что знал о приятелях дочери. Разве только что она их регулярно меняла. И сейчас его кольнула ревнивая досада. Положив трубку, он вышел из кабинета. Сказать по правде, мысль насчет объявления в газете или бюро знакомств у него иной раз мелькала. Но он гнал ее прочь. Считал, что это ниже его достоинства.
На улице дул порывистый ветер. Валландер сел в машину, включил мотор, немного послушал стук, который определенно еще усилился, и поехал к дому, где вместе с родителями жила Соня Хёкберг. В протоколе у Мартииссона он прочел, что отец Сони Хёкберг занимается «индивидуальным предпринимательством». Без уточнений. Валландер вышел из машины. Миновал ухоженный садик. Позвонил в дверь. Немного погодя она открылась. На пороге стоял мужчина. Валландер сразу понял, что видит его не впервые. У него хорошая память на лица. Но вот когда и где они встречались? Мужчина в дверях тоже явно узнал Валландера.
- Ты? - воскликнул он. - Я, конечно, понимал, что полиция непременно нанесет нам визит. Но не предполагал, что это будешь ты.
Он посторонился, пропуская Валландера в дом. Откуда-то доносились звуки телевизора. Память молчала, как он ни напрягался.
- Полагаю, ты меня узнаёшь, - сказал Хёкберг.
- Да, - ответил Валландер. - Но, признаться, никак не могу вспомнить, в какой связи мы встречались.
- Эрик Хёкберг, помнишь?
Валландер порылся в памяти.
- И Стен Виден.
Ну конечно. Стен Виден, конеферма в Шернсунде. И Эрик. Когда-то, много лет назад, их троих объединяло увлечение оперой. Самым одержимым был Стен. А Эрик, который с детства дружил со Стеном, несколько раз сидел вместе с ними у патефона и слушал Верди.
- Помню, - сказал Валландер. - Но у тебя тогда была другая фамилия.
- Я взял фамилию жены. В ту пору меня звали Эрик Эрикссон.
Эрик Хёкберг был мужчина крупный, высокий. Вешалка, которую он протянул Валландеру, казалась в его руке игрушечной. Но от давней худобы не осталось и следа, сейчас он страдал немалым избыточным весом. Потому Валландер и не мог его вспомнить.
Повесив куртку на вешалку, Валландер прошел за Хёкбергом в гостиную, где стоял телевизор. Выключенный. Значит, звук шел от другого аппарата, из другой комнаты. Они сели. Валландер чувствовал себя крайне неловко. А миссия у него и так тягостная.
- Кошмарная история, - сказал Хёкберг. - Не могу понять, какая муха ее укусила.
- Раньше ты не замечал за ней склонности к насилию?
- Никогда.
- А твоя жена? Она дома?
Хёкберг обмяк в своем кресле. Под оплывшим толстощеким лицом Валландер угадывал другие черты, запомнившиеся ему по тем временам, которые теперь казались бесконечно далекими.
- Рут забрала Эмиля и уехала в Хёэр к сестре. Не могла оставаться здесь. Журналюги совсем оборзели, названивают почем зря. Хоть посреди ночи, если заблагорассудится.
- Мне все равно необходимо с ней побеседовать.
- Я понимаю. Говорил ей, что полиция обязательно к нам наведается.
Валландер помедлил, толком не зная, как продолжать разговор.
- Вы ведь, наверно, обсуждали случившееся? Ты и жена?
- Она тоже ничегошеньки не понимает. Мы просто в шоке.
- Значит, ты хорошо ладил с Соней?
- Без проблем.
- А ее мать?
- Тоже. Изредка они, конечно, ругались. Так, по пустякам. За все годы, что я ее знаю, серьезных проблем не возникало.
Валландер наморщил лоб:
- Что ты имеешь в виду?
- Я думал, ты знаешь. Соня - моя падчерица.
В материалах дела об этом не было ни слова. Иначе бы Валландер запомнил.
- Мой сын - Эмиль, - продолжал Хёкберг. - Соне было два года, когда я познакомился с Рут. В декабре семнадцать лет стукнет, как мы встретились за рождественским столом.
- А кто Сонин родной отец?
- Его звали Рольф. Только он вообще никогда ею не интересовался. Они с Рут даже не были женаты.
- Не знаешь, где он сейчас?
- Умер несколько лет назад. Спился.
Валландер поискал в карманах ручку. Он уже обнаружил, что забыл в кабинете и блокнот, и очки. На стеклянном столике лежала стопка газет, и он спросил:
- Можно оторвать уголок?
- У полиции что же, и на блокноты уже нет средств?
- Возможно. Но в данном случае я сам виноват, забыл.
Вытянув из стопки газету, Валландер заметил, что она английская и посвящена финансам.
- Чем ты занимаешься, если не секрет?
Ответ его удивил:
- Спекуляциями.
- На чем?
- Акции. Опционы. Валюта. Кроме того, держу долю в тотализаторе. Обычно английский крикет. Изредка американский бейсбол.
- Стало быть, играешь?
- Не на бегах. Даже ставок не делаю. Впрочем, биржевой рынок тоже своего рода игра.
- Работаешь прямо отсюда?
Хёкберг встал, жестом предложил Валландеру пройти в соседнюю комнату. Комиссар последовал за ним - и замер на пороге. Там стояли целых три телевизора, по экранам которых бежали колонки цифр, а вдобавок несколько компьютеров и принтеров. На стенах - часы, показывающие время в разных частях света. Валландеру показалось, будто он попал в ЦУП.
- Говорят, технический прогресс сделал мир меньше, - сказал Хёкберг. - С этим можно поспорить. Но мой мир, без сомнения, стал больше. Сидя здесь, в этом плохоньком домишке на окраине Истада, я могу участвовать в торгах на всех мировых рынках. Могу подключиться к букмекерским конторам в Лондоне или Риме. Могу купить опцион на Гонконгской бирже и продать американские доллары в Джакарте.
- Вправду так просто?
- Не совсем. Требуются разрешение, связи, знания. Но в этой комнате я в средоточии мира. Когда угодно. Сила и уязвимость идут рука об руку.
Они вернулись в гостиную.
- Я бы хотел взглянуть на комнату Сони, - сказал Валландер.
Хёкберг провел его вверх по лестнице, мимо комнаты, которую, видимо, занимал мальчик по имени Эмиль. Хёкберг кивнул на одну из дверей.
- Я подожду внизу. Если я тебе не нужен.
- Нет, пожалуйста.
Тяжелые шаги Хёкберга стихли внизу. Валландер отворил дверь: скошенный потолок, приоткрытое окно. Тонкая гардина легонько колыхалась на ветру. Не двигаясь с места, он обвел комнату взглядом. Зная по опыту, как важно самое первое впечатление. Позднейшие наблюдения, конечно, способны выявить скрытый драматизм, заметный далеко не сразу. Но все же он непременно возвращался к самому первому впечатлению.
В этой комнате жила девушка. Ее-то он и искал. Кровать застелена. Повсюду розовые цветастые подушки. У одной короткой стены - стеллаж, уставленный несметным количеством игрушечных медвежат. На дверце гардероба - зеркало, на полу - толстый ковер. У окна - письменный стол. Совершенно пустой. Валландер долго стоял на пороге, рассматривая комнату. Здесь жила Соня Хёкберг. Потом вошел, присел на корточки, заглянул под кровать. Пыльно, только в одном месте отпечатался след какого-то предмета. Валландер вздрогнул. Он догадался, что там лежал молоток. Выпрямился, сел на кровать. Неожиданно жесткая. Пощупал лоб: опять поднялась температура. Склянка с таблетками лежала в кармане. В горле по-прежнему скребут кошки. Он встал, выдвинул ящики письменного стола. Ни один не заперт. Ключей вообще нет. Он и сам не знал, что ищет. Может быть, дневник или фотографию какую-нибудь. Но содержимое ящиков не привлекло его внимания. Он снова сел на кровать, размышляя о своей встрече с Соней Хёкберг.
Это ощущение возникло у него сразу. Едва он открыл дверь в комнату.
Что-то здесь было не так. Соня Хёкберг и ее комната совершенно друг с другом не сочетались. Он не мог представить ее себе в этой обстановке, среди розовых медвежат. И все-таки комната ее. Он старался понять, что это может значить. И что правдивее? Соня Хёкберг, с которой он встречался в управлении? Или комната, где она жила и спрятала под кроватью окровавленный молоток?
Много лет назад Рюдберг учил его слушать. «У каждой комнаты свое дыхание. Надо лишь прислушаться. Комната расскажет много секретов о человеке, который в ней живет».
Поначалу Валландер отнесся к совету Рюдберга с большим сомнением. Но со временем понял, что Рюдберг преподал ему необычайно важный урок.
Ну вот, еще и голова заболела. В висках стучало. Он встал, открыл дверцу гардероба. Одежда на плечиках, внизу обувь. Да, только обувь и рваный медвежонок. На внутренней стороне двери - киноафиша. «Адвокат дьявола». В главной роли - Аль Пачино. Валландер помнил его по «Крестному отцу». Он закрыл гардероб, сел на стул возле письменного стола. Так комната была видна в другом ракурсе.
Чего-то здесь недостает. Ему вспомнилась комната Линды, когда она была тинейджером. Игрушечных зверушек у нее, понятно, тоже хватало. Но в первую очередь - портреты кумиров, они менялись, однако так или иначе присутствовали непременно, в том или ином виде.
В комнате Сони Хёкберг ничего такого не было. А ведь ей девятнадцать лет. Только киноафиша в гардеробе.
Валландер еще несколько минут побыл в комнате. Потом вышел, спустился вниз. Эрик Хёкберг ждал его в гостиной. Валландер попросил стакан воды, принял свои таблетки. Хёкберг испытующе посмотрел на него:
- Нашел что-нибудь?
- Я просто хотел посмотреть.
- Что с ней теперь будет?
Валландер покачал головой:
- Она подлежит уголовной ответственности и признала свою вину. Ей будет нелегко.
Хёкберг молчал. Валландер видел, что он очень удручен.
Потом он записал телефон Хёкберговой свояченицы в Хёэре. А засим распрощался.
Ветер усилился. Налетал шквал за шквалом. Комиссар поехал обратно в управление. Чувствовал он себя паршиво. После пресс-конференции надо сразу домой и в постель.
Когда он вошел в проходную, Ирена замахала рукой, подзывая его. Валландер заметил, что она бледная как полотно.
- Что случилось? - спросил он.
- Не знаю, - ответила Ирена. - Но тебя тут искали. А ты, как всегда, не взял с собой мобильник.
- Кто меня искал?
- Все.
Валландер потерял терпение:
- Кто - все? Нельзя поточнее?
- Мартинссон. И Лиза.
Валландер пошел прямиком к Мартинссону. Ханссон тоже был там.
- Что стряслось? - спросил комиссар.
Ответил Мартинссон:
- Соня Хёкберг сбежала.
Валландер недоверчиво посмотрел на него:
- Сбежала?
- Да, примерно час назад. Все силы брошены на поиски. Но она будто сквозь землю провалилась.
С минуту Валландер глядел на коллег.
Потом снял куртку и сел.