11 декабря Валландер проснулся в шесть утра. И в тот же миг, как он открыл глаза, зазвонил будильник. Выключив будильник, он полежал, глядя в темноту. Потянулся, вытянул руки, ноги, подвигал пальцами рук и ног. Это стало уже привычкой — проверить, не оставила ли ночь после себя болей. Сглотнул, чтобы проверить, не пробралась ли какая инфекция в респираторную систему. Порой он спрашивал себя, не становится ли ипохондриком. Но в это утро все было в порядке, и он вопреки обыкновению полностью выспался. Лег вчера рано, в десять часов, и заснул немедленно.

Он выбрался из постели и направился на кухню. Термометр показывал плюс шесть. Так как он знал, на сколько термометр врет, он подсчитал, что на улице плюс четыре. Он посмотрел на небо. Над крышами плыли полоски тумана. Этой зимой в Сконе снега еще не было. Выпадет, подумал он. Рано или поздно выпадет. И бураны начнутся.

Он сварил кофе, сделал бутерброды. Как всегда, в холодильнике было пусто. Вчера, прежде чем идти спать, он составил список покупок и положил его на кухонный стол.

За завтраком он просматривал прихваченную из прихожей «Истадс аллеханда», но задержался только на странице объявлений. Где-то в подсознании теплилось смутное желание купить дом в деревне. Чтобы утром можно было выходить прямо в сад и писать на траву. Чтобы можно было завести собаку и даже — еще более давняя мечта — устроить голубятню. Объявления предлагали несколько домов, но ни один его не заинтересовал. Потом взгляд его остановился на объявлении, в котором говорилось о том, что в Рюдсгорде продаются щенки лабрадора. Не с того конца начинаешь, сказал он себе. Сначала дом, потом собака. Не наоборот. «А не то, пока я на работе, неприятностей не оберешься — мне же некому помочь». С тех пор как Мона окончательно ушла от него, прошло два месяца. В глубине души он до сих пор отказывался принять это. И в то же время не знал, что сделать, чтобы вернуть ее.

В семь часов он был готов выходить. Надел свитер, который обычно носил при температуре от нуля до минус восьми. У него были свитеры на самые разные температуры — он всегда очень придирчиво выбирал, какой надеть. Потому что здешней сырой зимой и мерзнуть не любил, и потеть не хотел. Считал, что это плохо отражается на мыслительных способностях. Потом решил пойти в участок пешком. Выйдя из дома, вдохнул легкий ветерок с моря. Дорога до работы с Мариагатан заняла десять минут.

Шагая, он думал о предстоящем дне. Если за ночь не случилось ничего серьезного, о чем он постоянно молил Бога, сегодня он будет допрашивать предполагаемого торговца наркотиками, задержанного вчера. Кроме того, у него на столе куча папок с материалами по текущим расследованиям, с которыми надо что-то делать. Самое неблагодарное из сегодняшних дел — разобраться с перевозкой в Польшу краденых дорогих автомобилей.

Он вошел в стеклянные двери участка и кивнул Эббе, которая со свежим перманентом сидела в приемной.

— Прекрасна, как всегда, — сказал он ей.

— Стараюсь, — ответила она. — А вот тебе надо следить за собой, чтобы не растолстеть. Разведенные мужчины часто толстеют.

Валландер кивнул. Она была права. После развода он стал питаться нерегулярно и однообразно. И каждый день говорил себе, что с вредными привычками пора покончить, — но пока что без особого успеха. Он вошел в свой кабинет, повесил пальто и сел за стол.

Зазвонил телефон. Он снял трубку. Звонил Мартинссон. Валландер не удивился. Они двое были самыми ранними пташками убойного отдела.

— Похоже, нам придется выехать в Моссбю, — сказал Мартинссон.

— Что случилось?

— Самолет разбился.

У Валландера кольнуло в груди. Он подумал, что это пассажирский авиалайнер из Стурупа, аэропорта города Мальмё, заходивший на посадку или на взлет. Авиакатастрофа, возможно, со множеством жертв.

— Легкий самолет, — продолжал Мартинссон. Валландер с облегчением выдохнул, мысленно выругав Мартинссона за неумение с самого начала прояснить ситуацию. — Звонок поступил совсем недавно. Пожарная бригада уже на месте.

Валландер кивнул в трубку.

— Уже иду, — сказал он. — Кто еще там должен быть?

— Больше никого, насколько мне известно. Ну, патрульные машины, разумеется. Они уже там.

— Тогда мы будем первыми.

Они встретились в приемной и уже выходили, когда вошел Рюдберг. Он страдал от ревматизма, был бледен. Валландер кратко рассказал ему, что случилось.

— Вы езжайте вперед, — сказал Рюдберг, — а я сначала должен зайти в туалет.

Мартинссон и Валландер вышли из участка и направились к машине Мартинссона.

— Он выглядит больным, — заметил Мартинссон.

— Он и есть больной, — ответил Валландер. — У него ревматизм. И потом еще что-то. Кажется, проблемы с мочевым пузырем.

По прибрежной дороге они ехали на запад.

— Теперь давай подробности, — сказал Валландер, глядя на море.

— А нет никаких подробностей, — ответил Мартинссон. — Самолет разбился около половины шестого. Позвонил фермер. Место катастрофы чуть севернее Моссбю, в чистом поле.

— Известно, сколько человек было в самолете?

— Нет.

— Стуруп должен был оповестить об исчезновении самолета. Если этот самолет разбился в Моссбю, пилот наверняка переговаривался по радио с башней контроля воздушных перевозок в Стурупе.

— Я тоже так подумал, — сказал Мартинссон. — И потому, прежде чем звонить тебе, позвонил в Стуруп.

— И что тебе сказали?

— Что ни одного самолета не пропало.

Валландер посмотрел на Мартинссона:

— Что это значит?

— Не знаю, — ответил Мартинссон. — Вообще-то в воздушном пространстве Швеции нельзя летать без предписанного маршрута и постоянной радиосвязи с авиадиспетчерами.

— В Стурупе не получали сигнала об аварийной ситуации? Пилот должен был радировать, когда у него возникли проблемы. Обычно это происходит за пару секунд до того, как самолет врезается в землю.

— Не знаю, — повторил Мартинссон. — Я действительно знаю не больше, чем рассказал.

Валландер покачал головой. Потом подумал о том, что́ им предстоит увидеть. Он и раньше сталкивался с авиакатастрофами, в том числе и малого самолета. Там пилот был один. Самолет упал чуть севернее Истада, и пилот разбился — буквально развалился на куски. Впрочем, тот самолет не загорелся.

Валландер с ужасом думал о том, что́ увидит на месте происшествия. Господь не прислушался к сегодняшней его утренней молитве.

Добравшись до побережья Моссбю, Мартинссон повернул направо. Валландер увидел поднимающийся к небу столб дыма.

Через несколько минут они доехали до места. Самолет упал метрах в ста от фермерского дома, прямо на середину вспаханного поля, которое сейчас представляло собой сплошную жидкую грязь. Пожарные все еще поливали обломки пеной. Мартинссон вынул из багажника пару резиновых сапог, Валландер с несчастным видом посмотрел на свои почти новенькие зимние ботинки, и они пошли по грязи. Начальником наряда пожарных был Петер Эдлер. Валландеру он нравился, они много раз работали вместе, и работать с ним было легко. Кроме двух пожарных машин и «скорой помощи» здесь был еще и патрульный автомобиль.

Валландер кивнул Петерсу, начальнику патруля, и обратился к Эдлеру.

— Что у нас здесь? — спросил он.

— Два трупа, — ответил Эдлер. — Должен предупредить, не в лучшем виде. Вот что получается, когда люди сгорают в бензине.

— Меня можете не предупреждать, — сказал Валландер. — Я знаю, как такое выглядит. — К Валландеру подошел Мартинссон. — Узнай, кто звонил, — сказал ему Валландер. — Возможно, кто-то с этой фермы. Узнай, в какое время. А потом нужно будет серьезно поговорить с авиадиспетчерами в Стурупе.

Мартинссон кивнул и направился к ферме, а Валландер подошел к самолету. Врезавшись в землю, он лежал на левом боку. Оторванное левое крыло развалилось на части, их разбросало по полю. У правого крыла, хоть оно и не оторвалось от фюзеляжа, отломан кончик. Самолет одномоторный, винт погнулся и ушел глубоко в землю. Валландер медленно обошел самолет, черный от копоти и покрытый пеной.

— Можно пену убрать? — спросил он. — Кажется, у самолетов опознавательные знаки обычно располагаются на фюзеляже и под крыльями?

— Нет, пену на некоторое время надо оставить, — сказал Эдлер. — Вдруг в топливном баке еще что-то осталось?

Валландер понял, что придется подчиниться. Эдлер был прав. Он подошел ближе, вгляделся. Невозможно рассмотреть никаких цифр. Он еще раз обошел самолет и тяжелой поступью, утопая в грязи, двинулся в поле, к самому большому обломку крыла. Присел на корточки, но и здесь не увидел ни букв, ни цифр — было слишком темно. Он позвал Петерса, попросил фонарь и стал внимательно изучать крыло. Поскреб его пальцем с внешней стороны — закрашено. Значит ли это, что кто-то хотел скрыть принадлежность этого самолета?

Валландер поднялся на ноги. Опять он делает скоропалительные выводы. Разбираться в этом — дело Нюберга и его команды экспертов. Он отсутствующим взглядом смотрел на Мартинссона, который неторопливо шагал к ферме. К месту происшествия уже подтянулись какие-то машины с любопытными, и Петерс с напарником пытались убедить их ехать дальше. Подъехала вторая полицейская машина с Ханссоном, Рюдбергом и Нюбергом. Валландер подошел, поздоровался, коротко объяснил ситуацию и попросил Ханссона огородить место аварии.

— В самолете находятся два трупа, — повторил Валландер Нюбергу, который отвечал за первичный осмотр места происшествия.

Вероятно, для расследования причин катастрофы будет назначена специальная комиссия. Но это уже вне компетенции Валландера.

— Мне кажется, что оторванное крыло перекрашено, — сказал он. — Словно хотели исключить малейшую возможность идентификации самолета.

Нюберг молча кивнул. Он не тратил слов зря.

Сзади к Валландеру подошел Рюдберг.

— Не дело такую грязищу месить, в моем-то возрасте, — сказал он. — Да еще с этим чертовым ревматизмом.

Валландер быстро взглянул на него:

— Не надо было сюда выезжать, сами бы справились.

— Я пока еще не умер, — раздраженно ответил Рюдберг. — Но кто знает… — Он не закончил фразы, подошел к самолету, наклонился и заглянул внутрь. — Этих — только по зубам, — сказал он. — Не думаю, что можно идентифицировать их как-то иначе.

Для Рюдберга Валландер еще раз вкратце пересказал главные моменты дела. Им хорошо работалось вместе и долгих объяснений не требовалось. Именно Рюдберг научил Валландера, как расследовать преступления. Они много лет проработали вместе, и Валландер считал, что Рюдберг — один из самых знающих детективов в Швеции. Ничто не ускользало от его внимания, он проверял любую гипотезу, какой бы странной она ни казалась. Валландера всегда восхищало умение Рюдберга читать место преступления, и он жадно впитывал в себя эту науку.

Рюдберг был холостяком. В обществе он бывал нечасто, да, казалось, к этому и не стремился. Зная его столько лет, Валландер думал, что других интересов, кроме работы, у него никогда и не было.

Теплыми вечерами в начале лета они любили посидеть у Рюдберга на балконе, попивая виски, почти всегда в приятном молчании, прерываемом время от времени замечаниями о работе.

— Мартинссон пытается внести ясность относительно времени происшествия, — сказал Валландер. — А потом, мне кажется, мы должны выяснить, почему диспетчеры в Стурупе не подняли тревогу.

— Ты хочешь сказать, почему пилот не поднял тревогу, — поправил его Рюдберг.

— Может быть, не успел?

— Послать SOS — это не больше секунды, — сказал Рюдберг. — Но, может быть, ты и прав. Самолет мог лететь по отведенному ему воздушному коридору. Если, конечно, он не летел нелегально.

— Нелегально?

Рюдберг пожал плечами.

— Ты знаешь, какие ходят слухи, — сказал он. — Что якобы по ночам люди слышат шум самолета. Который, выключив огни, на низкой высоте парит над этими приграничными районами. По крайней мере так было во время холодной войны. Видимо, и продолжается. Иногда мы получаем рапорты — подозрение на шпионаж. И потом, всегда остается вопрос, все ли наркотики идут сюда морем. Мы ничего не знаем об этом самолете. Может, мы все это придумали. Но если лететь низко, то радар Министерства обороны тебя не достанет. И контрольная башня в Стурупе тоже.

— Поеду-ка я в Стуруп, поговорю с ними, — сказал Валландер.

— Нет, — ответил Рюдберг. — Поеду я. А тебя оставлю в этой грязи — по праву возраста. — И уехал.

Светало. Один из экспертов под разными углами фотографировал обломок крыла. У фермы Ханссон разговаривал с журналистами — Валландер порадовался, что, значит, ему этого делать не придется. Увязая в грязи, возвращался Мартинссон. Он поспешил навстречу.

— Ты был прав, — сказал Мартинссон. — Там живет старик, совсем один. Роберт Хаверберг. За семьдесят. Держит девять собак.

— И что он сказал?

— Что слышал рев самолета. А потом он стих. А потом раздался снова, но был похож уже скорее на визг. А потом взрыв.

Валландер часто упрекал Мартинссона в том, что тот не умеет ничего объяснить просто и ясно.

— Давай сначала, — сказал он. — Роберт Хаверберг слышал шум двигателя?

— Да.

— Когда это было?

— Он едва проснулся. Где-то около пяти.

Валландер нахмурился:

— Но самолет ведь разбился на полчаса позже?

— Вот и я так сказал. Но он твердо стоял на своем. Сначала он услышал шум пролетающего на низкой высоте самолета. Потом все стихло. Он сварил себе кофе. А потом опять шум, а потом взрыв.

Валландер подумал.

— И сколько минут прошло между моментом, когда он услышал этот шум в первый раз, и взрывом?

— Мы подсчитали, что на это ушло минут двадцать.

Валландер посмотрел на Мартинссона:

— И как ты это можешь объяснить?

— Ну, я не знаю.

— Старик в здравом уме?

— Да. И слух у него хороший.

— У тебя есть карта в машине? — спросил Валландер.

Мартинссон кивнул. Они подошли к машине. Ханссон все еще давал интервью журналистам.

Сев в машину Мартинссона, они развернули карту, и Валландер стал молча изучать ее. Он думал о том, что сказал Рюдберг, — о самолетах, выполняющих нелегальные полеты.

— Можно предположить следующее, — сказал Валландер. — Самолет, летя на низкой высоте, подлетел к берегу, пролетел над фермой и ушел из зоны слышимости. Но вскоре вернулся. И разбился.

— Ты хочешь сказать, что он где-то что-то сбросил? И после этого вернулся? — уточнил Мартинссон.

— Примерно так. — Валландер сложил карту. — Мы слишком мало знаем. Рюдберг поехал в Стуруп. А мы попытаемся идентифицировать трупы, равно как и сам самолет. Больше мы пока ничего не можем сделать.

— В самолете я всегда нервничаю, — сказал Мартинссон. — Как посмотришь на что-нибудь этакое, станешь нервным. Но хуже всего то, что Тереза хочет стать пилотом.

Терезой звали дочь Мартинссона. Еще у него был сын. Мартинссон был настоящий отец семейства. Он постоянно волновался, не случилось ли чего, и звонил домой по нескольку раз в день. А иногда и обедать уходил домой. Валландер порой завидовал беспроблемной семейной жизни коллеги.

— Скажи Нюбергу, что мы уезжаем, — попросил он Мартинссона, а сам остался в машине.

Окружающий пейзаж был сер и безлюден. Он встряхнулся. «Жизнь продолжается, — подумал он. — Мне всего только сорок два. Неужели я стану, как Рюдберг, одиноким стариком с ревматизмом?»

Валландер отогнал от себя эти мысли.

Вернулся Мартинссон, и они поехали в Истад.

В одиннадцать Валландер встал со стула, собираясь идти в комнату для допросов, где его ждал предполагаемый наркодилер Ингве Леонард Хольм. Тут вошел Рюдберг — как всегда, без стука. Сев на стул для посетителей, он перешел прямо к делу:

— Я разговаривал с авиадиспетчером по фамилии Лицке. Он сказал, что знает тебя.

— Я когда-то с ним общался. Не помню уже сейчас, по какому поводу.

— Так или иначе, он высказался совершенно определенно, — продолжал Рюдберг. — Ни один одномоторный самолет не должен был пролетать над Моссбю сегодня в пять утра. И они не получали никаких тревожных радиосигналов. Если верить Лицке, разбившегося самолета просто не существует.

— Так что ты был прав, — сказал Валландер. — Это было нелегальное задание.

— Мы этого не знаем, — возразил Рюдберг. — Летели нелегально. Но было ли при этом какое-нибудь задание, мы не знаем.

— Кто же будет здесь летать в темноте без веской причины?

— На свете столько идиотов, — сказал Рюдберг. — Тебе ли не знать.

Валландер взглянул ему в лицо:

— Ты ведь сам этому не веришь, правда?

— Конечно, — согласился Рюдберг. — Но пока мы не узнаем, кто это был, или не опознаем самолет, мы ничего не можем поделать. Это дело должно отойти Интерполу. Бьюсь об заклад, что самолет прилетел из-за границы.

Валландер подумал над этими его словами. Потом поднялся, собрал бумаги и пошел в комнату для допросов, где его дожидался Ингве Леонард Хольм со своим адвокатом. Допрос он начал ровно в четверть двенадцатого.