АЛЖИР — ШВЕЦИЯ
май — август 1993 года
ПРОЛОГ
Ночь, на которую было назначено исполнение священной миссии, выдалась на удивление тихой.
Фарид — самый младший из четверых — потом вспоминал, что даже собаки, и те молчали. Было тепло, легкий ветерок, временами набегавший из пустыни, почти не чувствовался. Когда они приехали, уже совсем стемнело. Машина, на которой они проделали весь этот долгий путь — от Алжира до места встречи около Дар-Азизы — была старая, их сильно растрясло в дороге. Дважды приходилось останавливаться. Не проехали и полпути, как на заднем колесе спустила камера. Пока ее чинили, Фарид — которому никогда прежде не приходилось покидать город — сидел в тени огромной каменной глыбы и с удивлением наблюдал за тем, как прямо на его глазах, словно в театре, изменяется окружающий пейзаж. Поменять колесо оказалось непросто — гайки были сбитые и ржавые, их едва удалось отвернуть. По негромким репликам своих спутников Фарид понял, что они опаздывают и уже не успеют где-нибудь остановиться и перекусить. Наконец они снова двинулись в путь. Но на подъезде к Эль-Куэду заглох мотор. Больше часа потребовалось, чтобы найти и кое-как починить неисправность. Их вожак, бледный молодой человек лет тридцати с темной бородой и пронзительными глазами, какие бывают у людей, посвятивших себя служению Пророку, злобно шипел и торопил шофера. А тот потел над раскаленным мотором. Имя его Фариду было неизвестно. Конспирация не позволяла спрашивать, кто он и откуда.
Как звали двух других его спутников, Фарид тоже не знал.
Он знал только свое имя. Когда машина наконец завелась, уже совсем стемнело, никакой еды они с собой не брали, была только вода, чтобы утолить жажду.
В Эль-Куэд добрались глубокой ночью. Кругом было тихо. Машина остановилась у рынка, и, как только они вышли, сразу уехала. Откуда-то из темноты появился человек — пятый в их группе — теперь он показывал дорогу.
Именно тогда, торопливо пробираясь по ночным улицам чужого города, Фарид впервые задумался о том, что́ им вскоре предстояло сделать. В одном из карманов халата рука его нащупала слегка изогнутый нож в чехле.
Первым с ним заговорил об иностранцах его брат, Рашид Бен Мехиди, когда они вместе сидели на крыше отцовского дома и смотрели на мерцание огней над Алжиром. Фарид тогда уже знал, что Рашид Бен Мехиди активно борется за то, чтобы превратить их страну в исламское государство, в котором нет других законов, кроме тех, что предписаны Пророком. Потом брат каждый вечер стал рассказывать Фариду, почему нужно изгнать из страны иностранцев. Первое время Фариду было лестно, что брат ведет с ним такие долгие разговоры о политике. Правда, ему не сразу удалось разобраться во всем, что рассказывал брат. А когда он наконец разобрался, то понял, что тот не зря тратит на него свое время. Он хочет, чтобы Фарид тоже участвовал в изгнании иностранцев из страны.
Это было больше года назад. И вот теперь душной безветренной ночью он пробирается по темным и узким улочкам вместе с другими мужчинами, одетыми, как и он, в черное, чтобы исполнить желание Рашида. Иностранцам нечего делать в их стране. Но они не уплывут отсюда на кораблях и не улетят на самолетах. Они будут убиты. И те, кто еще только собирается сюда, побоятся приехать.
«Твоя миссия священна, — повторял Рашид. — Пророк будет доволен. Мы сделаем страну такой, какой он желает ее видеть, и тогда тебя ожидает счастливое будущее».
Фарид нащупал в кармане нож. Он получил его от Рашида в тот вечер, когда они прощались на крыше. У ножа была красивая рукоятка из слоновой кости.
Они шли, пока не оказались на окраине города. Впереди раскинулась площадь. Над их головой ярко светили звезды, небо было безоблачно. Они стояли в тени длинного кирпичного дома, возле решетки закрытого на ночь магазина. Напротив, через дорогу, за высоким железным забором скрывалась огромная каменная вилла. Человек, который шел первым, бесшумно растворился в темноте.
Они снова остались вчетвером. Ниоткуда не доносилось ни звука. Фарид даже не знал, что бывает такая тишина. В Алжире всегда шумно. Никогда еще за свои девятнадцать лет Фарид не переживал ничего подобного.
В вилле напротив еще светилось несколько окон. Дребезжа, мимо прополз автобус с разбитыми тусклыми фарами. Потом снова стало тихо.
Вот погасло одно окно. Фарид попытался определить время. Ему казалось, что они ждут уже полчаса. Очень хотелось есть — ведь у него с самого утра во рту не было ни крошки. Обе бутылки с водой уже опустели. Но просить нельзя. Это может рассердить главного. Выполняя священную миссию, нельзя думать о таких пустяках, как вода.
Погасло еще одно окно. А следом за ним и последнее. Дом на противоположной стороне улицы погрузился во мрак. Они продолжали ждать. Потом главный подал знак, и они перебежали через дорогу. Около калитки сидел старик сторож, он спал. В руке у него была деревянная дубинка. Главный пнул его ногой. Сторож проснулся, и Фарид увидел, как вожак поднес нож к самому лицу старика и что-то прошептал ему на ухо. Даже в тусклом свете уличных фонарей Фарид ясно увидел страх в глазах сторожа. Старик поднялся и на непослушных ногах заковылял прочь. Калитка, слегка заскрипев, открылась, и они вошли во двор. Здесь сильно пахло жасмином и еще каким-то растением, название которого Фарид не помнил. Было все так же тихо. Рядом с высокой входной дверью висела табличка: «Орден христианских сестер». Фарид задумался над тем, что́ это может значить. Но тут на его плечо легла рука. Он вздрогнул. Потом понял, что это главный. И услышал от него первые за все время слова — они были сказаны так тихо, что даже ночной ветер не услышал бы их.
— Нас четверо, — сказал вожак. — В доме тоже четыре человека. По одному в каждой комнате. Комнаты разделены коридором. Эти люди стары и не окажут сопротивления.
Фарид посмотрел на своих спутников. Они были немного старше него. И, похоже, уже не первый раз участвовали в такой операции. Новичком здесь был только Фарид. Но его это не беспокоило. Ведь Рашид сказал, что они выполняют волю Пророка.
Главный посмотрел на Фарида, словно прочитав его мысли.
— В доме живут четыре женщины, — сказал он. — Они иностранки и отказались уехать из нашей страны добровольно. А значит, предпочли смерть. Кроме того, они христианки.
«Мне придется убить женщину, — промелькнуло в голове Фарида. — Об этом Рашид не говорил».
Значит, объяснение могло быть только одно: это неважно. И ничего не меняет.
Они вошли в дом. Наружную дверь открыли легко, подцепив замок кончиком ножа. Внутри было темно и душно. Они зажгли карманные фонарики и стали осторожно подниматься по широкой лестнице. Коридор верхнего этажа освещала одинокая лампочка под потолком. Было все так же тихо. Вот они видят перед собой четыре двери. Достают ножи, главный указывает на двери и кивает. Раздумывать некогда. Рашид говорил, что все должно свершиться очень быстро. В глаза не смотреть. Нащупать горло и убить, сразу и решительно.
Потом Фарид плохо помнил, как все произошло. В кровати под белой простыней лежала женщина, кажется, у нее были седые волосы. Он не разглядел ее как следует — свет, попадавший в комнату с улицы, был очень тусклым. Фарид сдернул с нее простыню, и она проснулась. Но закричать не успела и даже не поняла, что происходит — одним движением он перерезал ей горло и быстро отступил назад, чтобы не испачкаться в крови. Потом повернулся и вышел в коридор. Все заняло меньше полминуты. Внутри у него словно работал секундомер, отсчитывая секунды.
Они уже собирались покинуть коридор, как вдруг послышалось негромкое восклицание. Главный застыл, будто не зная, как поступить. В одной из комнат оказалось двое. Одна чужая. Может быть, приехала в гости.
Но она тоже была иностранкой. Сомнений не было.
Главный вошел в комнату. Фарид последовал за ним и увидел в углу кровати женщину. Ее страх отозвался в нем внезапной дурнотой. В другой кровати лежала убитая. Белый пододеяльник намок от крови.
Вожак вытащил из кармана нож и перерезал горло пятой женщине.
Они покинули дом так же незаметно, как вошли в него. Где-то в темноте их ждала машина. С рассветом и Эль-Куэд, и пять мертвых монахинь остались далеко позади.
Это случилось в мае 1993 года.
* * *
Письмо пришло в Истад 19 августа. Увидев алжирский штемпель, она решила, что письмо от матери, и не стала сразу открывать его. Ей хотелось прочитать письмо внимательно, не торопясь. По толщине конверта она определила, что письмо длинное, несколько страниц. Но ведь мать не писала ей уже больше трех месяцев. Новостей накопилось много. Письмо так и пролежало на столе в гостиной до самого вечера. Странно только, почему адрес напечатан на машинке. Но ответ на этот вопрос наверняка был в письме. Около полуночи она наконец открыла балконную дверь и села в кресло, которое едва помещалось среди всех ее горшков с цветами. Был прекрасный теплый августовский вечер. Возможно, один из последних в этом году. Осень стояла на пороге, но пока не заходила, дожидаясь своего часа. Женщина открыла конверт и начала читать.
Слез не было. Они хлынули уже потом, когда она закончила письмо и отложила его в сторону.
Она сразу поняла, что письмо писал не мужчина. Это было видно по красивому почерку. По тому, как неизвестная осторожно выбирала слова, как щадила ее, рассказывая обо всех этих страшных вещах.
Но ее старания были напрасны. Случилось то, что случилось. И ничего уже не поправить.
Женщину, написавшую письмо, звали Франсуаза Бертран, она работала в полиции. Своей должности она не назвала, но из письма было ясно, что она — сотрудник центрального алжирского управления по расследованию убийств. Потому-то ей и стали известны события той майской ночи в Эль-Куэде, городке, расположенном к юго-западу от Алжира.
На первый взгляд, все казалось предельно ясным, понятным и потому особенно страшным. Четыре монахини французского происхождения были убиты неизвестными. Точно установлено, однако, что их убийцы — фундаменталисты, которые хотят очистить страну от иностранцев. Исподволь подтачивая государство, они рассчитывают сокрушить его. И на его месте построить фундаменталистское государство. Четырем монахиням перерезали горло, следов преступников не обнаружено, только много крови, повсюду густая засохшая кровь…
Там же была найдена пятая женщина, шведская туристка, которая уже несколько раз продлевала визу, и по несчастному стечению обстоятельств осталась у монахинь в ночь, когда на них произошло нападение.
В ее сумочке был обнаружен паспорт на имя Анны Андер, шестидесяти шести лет, находившейся в стране по туристической визе. Там же лежал билет на самолет с открытой датой. Убийство четырех монахинь само по себе было достаточно неприятным событием, и так как Анна Андер, судя по всему, путешествовала одна, полиция под давлением властей решила сделать вид, что никакой пятой женщины в действительности не существовало. О ее присутствии в ту злосчастную ночь на месте преступления не упоминали. Она словно бы и не спала в одной из комнат. Смерть ее списали на дорожно-транспортное происшествие, а саму Анну Андер захоронили без указания имени в неизвестной могиле. Из комнаты, где было совершено преступление, вынесли вещи, принадлежащие ей, уничтожили всё, что могло напомнить о ее существовании. Именно тогда с делом ознакомили Франсуазу Бертран. «Однажды ранним утром меня пригласил к себе начальник, — рассказывала она в своем длинном письме, — и приказал срочно выехать в Эль-Куэд». Анну Андер к этому времени уже похоронили. Франсуазе Бертран было поручено убедиться, что после нее не осталось никаких нежелательных улик, и затем уничтожить документы и личные вещи убитой женщины.
После этого никто не смог бы доказать, что Анна Андер приезжала и жила какое-то время в Алжире. С этой минуты она не имела к Алжиру никакого отношения и вычеркивалась из всех списков. Но случилось так, что Франсуаза Бертран нашла сумку, которую проглядели нерадивые следователи. Сумка стояла за шкафом. Или лежала на нем и потом упала вниз, такое тоже возможно. В сумке оказались письма, многие были недописаны, в них Анна Андер обращалась к своей дочери, живущей в далекой Швеции в городе с названием Истад. Франсуаза Бертран выражала сожаление, что ей пришлось прочитать частные письма. Она нашла в Алжире вечно пьяного шведского художника и обратилась к нему за помощью. А он перевел содержание писем, даже не зная, для чего это нужно. Франсуаза записывала его переводы, и постепенно у нее сложилась довольно полная картина происшедшего. Мысль о том, что случилось с пятой женщиной, была для Франсуазы мучительна. Не только потому, что женщину жестоко убили, но и потому, что это произошло именно в Алжире, стране, которую Франсуаза так сильно любила и которую терзали и разрывали на части внутренние противоречия. Франсуаза, как могла, постаралась объяснить, что происходит в стране, и немного рассказала о себе. Ее отец родился во Франции, но еще в детстве переехал с родителями в Алжир. В Алжире он вырос, женился на местной девушке, и Франсуазе, которая была старшим ребенком в семье, всегда казалось, что у нее две родины — Франция и Алжир. Но теперь она твердо уверена: ее родина здесь, в Алжире. Именно поэтому ей так тяжело видеть борьбу и раскол, царящие в стране. Именно поэтому она не может участвовать в обмане, унизительном не только для нее, но и для ее страны, и скрывать правду о пятой женщине, прикрываться вымышленной автомобильной катастрофой, а потом и вовсе снять с себя всякую ответственность за пребывание Анны Андер в Алжире. «Я не могла спать ночами, — писала Франсуаза Бертран. — И наконец решилась сообщить Вам о том, что случилось с Вашей матерью». Это было нарушением должностной инструкции, и Франсуаза Бертран просила нигде не упоминать ее имени. «Все рассказанное здесь — чистая правда, — заканчивает она свое длинное письмо. — Возможно, я совершила ошибку, написав Вам. Но могла ли я поступить иначе? Я нашла сумку с письмами, которые мать адресовала своей дочери. И просто отослала по назначению, объяснив, как они попали мне в руки».
В конверт Франсуаза Бертран вложила незаконченные письма.
Там же был паспорт Анны Андер. Но ее дочь не стала читать письма. Они так и лежали на балконном полу, а она все плакала и плакала. На рассвете она поднялась с кресла и пошла на кухню. Долго, неподвижно сидела у кухонного стола. В голове было совершенно пусто. Но понемногу мысли ее прояснились. Все встало на свои места. Оказывается, она долгие годы ждала, сама не догадываясь об этом. Не знала, что ждет, не понимала, чего ждет. Лишь теперь она наконец поняла: есть миссия, и медлить с ее выполнением нельзя. Время пришло. Матери больше нет. Пробил ее час.
Она встала из-за стола и принесла из спальни коробочку с листками бумаги и конторскую книгу — они всегда лежали в ящике под кроватью. Свернутые листки бумаги она разложила перед собой. Их было сорок три. Но только на одном из них стоял черный крест. Затем она начала их разворачивать, один за другим.
Крестом оказалась помечена двадцать седьмая по счету бумажка. Женщина открыла конторскую книгу и стала пробегать глазами ряды имен, пока не отыскала колонку под номером двадцать семь. Женщина задумчиво смотрела на имя: когда-то она сама вписала его сюда, в памяти возникло лицо…
Она захлопнула книгу и убрала бумажные листки в коробку.
Ее мать умерла.
Сама она приняла решение. И это решение было бесповоротным.
Она даст себе год. На то, чтобы смириться с потерей, чтобы подготовиться. Год, но не больше.
Она снова вышла на балкон. Закурила сигарету и стояла, глядя на просыпающийся город. С моря надвигались темные дождевые тучи.
В начале восьмого она наконец легла. Было утро двадцатого августа 1993 года.