Между тем радость победы была омрачена: договор с Германией, подписанный 7 марта 1918 года, привел к тому, что независимость Финляндии была принесена в жертву политическим амбициям правительства. В первом параграфе этого договора Германия связала нас требованием добиться признания нашей независимости теми государствами, которые этого еще не сделали. В том же духе были составлены и дополнения к договору – торговое и мореходное соглашения. Второй параграф договора гласил, что подданные одной стороны могут пользоваться такими же торговыми и промысловыми правами и другими привилегиями, какими пользуются подданные другой стороны или каковые будут предоставлены им в будущем. Предоставление подобных прав немцам было весьма сомнительным. Не соответствовало сохранению нейтралитета Финляндии и секретное дополнение к договору, по которому Германия – на тот срок, пока немецкий экспедиционный корпус остается в Финляндии, – оставляет за собой право создавать на территории Финляндии свои военные базы. Ко всему этому было добавлено соглашение, по которому финские суда нельзя было вносить в судовые регистры нейтральных и невоюющих стран.

Наш морской флот должен был подчиняться распоряжениям германского адмиралтейства и согласовывать с ним перечни военных перевозок, причем вносить изменения в эти перечни можно было только с одобрения Германии.

Все эти соглашения были подписаны во время войны, что свидетельствует о том, насколько мало правительство доверяло собственным вооруженным силам. Уже после победы правительство могло бы предпринять более целеустремленные действия для защиты нашего нейтралитета. События лета 1918 года показали, что правительство было недееспособным и не владело ситуацией. Оно понимало, что военный союз с Германией может привести нас к войне со странами Антанты, и тем не менее приступило к этим переговорам. Почти столь же опасной в глазах всего мира была политика правительства по вопросу избрания короля, целью которой было учреждение монархии и приглашение на трон немецкого принца. Даже после решающего поражения Германии на французском фронте 8 августа 1918 года, которое генерал Людендорф в своих мемуарах назвал «черным днем» немецкой армии, правительство Финляндии продолжало вести внешнюю политику в прежнем направлении. Ради справедливости все же надо отметить, что в то время у Финляндии еще не было внешнеполитических и военных информационных организаций, которые бы могли дать правительству возможность объективно разобраться в развитии событий. Только в сентябре 1918 года, когда Австро-Венгрия так и не получила желанного сепаратного мира, а Болгария добилась подписания перемирия, правительство Финляндии приняло запоздалые решения. Хотя все указывало на полное изменение соотношения сил, оценка правительством международной ситуации была очень далека от действительности. Необходимо было срочно менять курс внешней политики, и все же 9 октября парламент избрал королем Финляндии гессенского принца Фридриха Карла, родственника императора Вильгельма II.

За день до выборов короля заместитель министра иностранных дел Карл Энкелль по поручению правительства связался со мной и предложил отправиться в Великобританию и Францию в качестве его представителя. Надо было попытаться добиться от Англии признания нашей независимости, а от Франции, уже признавшей независимость Финляндии, – восстановления дипломатических отношений.

Правительство также надеялось, что я смогу разъяснить в Лондоне и Париже его позицию по вопросу избрания короля. Кроме того, следовало добиться отмены запрета на поставку из Америки уже купленной партии зерна и получить разрешение на покупку других крупных партий.

Чем больше оптимизма и уверенности в победе, тем тяжелее катастрофа для того, кто уже посчитал трудности преодолёнными, а противника разбитым

Сначала я отказался от этого предложения. Я отметил, что нынешнее правительство, за исключением двух новых членов, остается все тем же так называемым «сенатом самостоятельности» и в наиболее важных для нашего государства вопросах занимает совершенно иную позицию, нежели я. У меня не было никакого желания сотрудничать с правительством, которое демонстрирует полное непонимание интересов своей страны. Но чем больше я размышлял над всем этим, тем больше понимал, что вопрос был не в том, кто заседал в правительстве, – главным вопросом было само существование Финляндии. Я просто должен был попробовать по мере моих возможностей оказать влияние на то, чтобы государство было построено на законной основе.

Происходило то, что я предсказывал и от чего предостерегал. Если в самое ближайшее время мы не наладим отношения с западными державами, результаты освободительной войны окажутся под угрозой. Следовало опасаться и того, что вопрос о Финляндии будет рассматриваться на мирной конференции, где решение будет приниматься под давлением Белого русского движения, а шведы, в свою очередь, смогут предпринять новые попытки отобрать у нас Аландские острова. Именно в те дни делегация сепаратистов с Аландских островов прибыла в Стокгольм, чтобы провести переговоры с правительством Швеции.

Помимо восстановления дипломатических отношений, надо было добиться укрепления внешнеэкономического положения страны. Без внешней торговли нас ожидал голод и тяжелый экономический кризис, а это было угрозой той государственной системе, которую мы создали с таким большим трудом. Налаживание внешнеэкономических отношений было тем более необходимо, что до сих пор наша внешняя торговля ориентировалась на Россию, а сейчас нам требовались новые рынки, за которые после войны началось мощное соперничество великих держав.

* * *

Через Швецию я отправился в свой европейский вояж. Вместе со мной поехал мой шурин Микаэль Грипенберг, который числился моим секретарем. К моему изумлению, на корабле, шедшем в Стокгольм, я встретил делегацию, которая по поручению правительства направлялась в Германию и должна была объявить принцу Фридриху Карлу об итогах выборов. В задачи делегации входило передать принцу приглашение парламента и получить от него согласие на приезд в Финляндию. Я заметил, что такие действия несвоевременны, на что один из членов делегации заявил: «Мы решили поставить весь мир перед свершившимся фактом». Из этих слов следовало заключить, что правительство было уверено в своем выборе. К сожалению, в печать вскоре просочились слухи о моей истинной задаче, и газеты в Стокгольме выступили с сенсационными новостями. Некоторые из них были уверены, что я собираюсь организовать «белое движение» и для этой цели хочу собрать около 200000 русских военнопленных в Германии и создать из них армию.

Один репортер зашел еще дальше и объявил своим читателям, будто бы я назначен руководителем белого русского правительства. Наконец, были газеты, которые утверждали, что я отправился «на материк» в качестве представителя правительства Финляндии. Осознав, что большинство официальных лиц в столице Швеции именно так воспринимают мою роль, я забеспокоился: моя миссия, еще не начавшись, оказалась под угрозой. 27 октября я отправил сенатору Стенрууту письмо, в котором выразил сожаление, что оказался объектом слухов. «Я выбираю свободу, – писал я, – и еще раз отмечаю, что согласился на это путешествие только как частное лицо, имея целью ознакомиться с политической ситуацией в Лондоне и Париже. Я соглашусь принять на себя особое поручение от имени правительства только в том случае, если возникнут какие-либо реальные предпосылки к положительным решениям.

Поэтому я буду благодарен, если члены правительства постараются погасить слухи об официальной стороне моей поездки».

Я прибыл в Лондон 12 ноября. Газеты публиковали условия перемирия. Существовала опасность, что среди этого победного шума голос маленькой и далекой страны не будет услышан. Особенно если учесть, что эта страна до последнего момента находилась на стороне стран, терпящих поражение.

Последнее время Финляндию неофициально представлял в Англии доктор Холсти. Его мнение насчет того, сможет ли Финляндия добиться понимания своих проблем, было абсолютно безрадостным. Заместители министра иностранных дел лорд Роберт Сесил и лорд Чарлз Хардинг, с которыми я когда-то встречался в посольстве Англии в Петербурге, заявили, что Финляндия, продолжая свою прогерманскую политику, сама поставила себя в неблагоприятное положение, а также дали понять, что нынешний состав правительства Финляндии – прямая помеха для улучшения отношений. Вышеназванные господа все же выразили свое удовлетворение тем, что именно я начал с ними переговоры, поскольку, по их мнению, я был носителем наиболее здоровых политических взглядов. Доктор Холсти сообщил мне некоторые сведения об активности представителей русского «белого движения» в Лондоне, а также о деятельности Керенского и бывшего генерал-губернатора Финляндии Стаховича. Они по-прежнему считали Финляндию частью Российского государства. Последний вообще выступил с заявлением, что Финляндия на определенных условиях согласится на автономию в составе будущей России.

В Министерстве иностранных дел я был принят благожелательно, но, забегая вперед, могу сказать, что ничего особенного во время этого визита в Лондон я добиться не смог. 15 ноября у меня состоялась продолжительная беседа с лордом Робертом Сесилом. В ходе этого разговора я окончательно понял, что мне не следует возлагать большие надежды на политический успех моей миссии. Как сообщил мне лорд Сесил, до мирной конференции Великобритания не имела возможности в одностороннем порядке признать независимость Финляндии. В этом вопросе она должна была действовать солидарно с Францией и другими союзниками. Тот факт, что Финляндия объявила принца Фридриха Карла своим королем, сильно осложнил наши отношения со странами Антанты. Эти страны сомневались, что Финляндия сможет проводить независимую политику.

– Если вы хотите создать суверенное государство, – заметил лорд Сесил, – вам не следует думать о том, чтобы посадить на трон принца.

В Министерстве иностранных дел Великобритании я смог ознакомиться и с общеполитическими проблемами, в частности, меня интересовали отношения между Англией и Россией. По этому вопросу существовало два принципиально различных мнения. Одни государственные деятели, например бывшие послы в Петербурге лорд Чарлз Хардинг и сэр Джордж Бьюкенен, полагали, что прежний режим в Российском государстве будет восстановлен и в дальнейшем оно снова присоединит к себе многие бывшие провинции. Другие, среди которых был и лорд Сесил, считали, что Россию необходимо раздробить на части, но как это сделать, они не могли пояснить…

* * *

17 ноября я отправил в Хельсинки свою телеграмму с сообщением о результатах переговоров. В ней, в частности, говорилось: «После бесед с лордом Робертом Сесилом и другими официальными лицами Министерства иностранных дел и Министерства обороны мне в общих чертах стало ясно, что по отношению к Финляндии существует глубоко укоренившееся недоверие и нам необходимо отказаться от возведения на престол принца Фридриха Карла».

В тот же день я получил телеграмму, в которой правительство просило меня занять пост регента. Полностью осознавая всю ответственность, которая ложилась на главу государства в столь трудные времена, я решил на этот раз не устраняться от того, что считал своим долгом, и принять предложение. Став главой государства, я мог бы более энергично и авторитетно вести переговоры. После беседы в Министерстве иностранных дел Великобритании мне стало совершенно ясно, что вопрос о признании независимости Финляндии является одной из тех политических проблем, которые нельзя решить без переговоров с Францией. Поэтому первым делом я решил отправиться в Париж.

Благодаря помощи британских официальных лиц мое путешествие прошло гладко, и 24 ноября я прибыл в Париж. Среди влиятельных французских политиков, с которыми я обсуждал наши проблемы, я бы особенно выделил Аристида Бриана и Альбера Тома, который посетил Петроград во время революции и довольно хорошо разбирался в жизни России.

Искренним другом Финляндии показал себя господин Франклин-Буйон, председатель комиссии по иностранным делам палаты депутатов. Он придерживался точки зрения о необходимости создания Балтийского союза, в который вошла бы и Финляндия. Я возразил, выдвинув тезис, что моя страна, которую с северными народами объединяли исторические и культурные связи, скорее включилась бы в Скандинавский союз, несмотря на недальновидную политику Швеции в отношении Аландских островов, которая стала препятствием для такого объединения.

Франклин-Буйон поинтересовался моим мнением о великодержавной политике России. Я был вынужден ответить, что Российское государство может быть создано только лишь в новых границах, а большевизм является угрозой для всего цивилизованного мира. Налаживание добрососедских политических и экономических отношений с Россией после ее освобождения от большевиков отвечало интересам Финляндии. В этом вопросе Франклин-Буйон был солидарен со мной. Он не мог согласиться с мнением британцев, что большевизм надо просто изолировать и он отомрет сам по себе. Такая политика, по его мнению, только укрепит этот режим. Большевики, конечно же, приведут свою страну к тяжелому экономическому и политическому кризису, но их правительство, действуя своими методами, возможно, справится с трудностями. Что будет, то будет, однако Франклин-Буйон может с уверенностью утверждать, что Франция никогда не позволит Германии использовать Россию в качестве точки опоры при решении экономических, военных и политических вопросов. Ведь Франция в настоящее время самая консервативная страна в Европе, она считает своим долгом поддерживать порядок всюду, где это необходимо…

Альбер Тома – французский министр-социалист. После Февральской революции ездил в Россию, где вёл переговоры с Временным правительством и Петроградским советом

В Париже было легко удостовериться, что зерна антифинляндской пропаганды, проводимой русскими эмигрантами, упали во Франции на благодатную почву. Эти эмигранты считали себя жертвами войны и революции, во французах видели своих военных союзников, у них по-прежнему были связи с газетами, через которые они вели кампанию против Финляндии. Впрочем, среди эмигрантов встречались и редкие исключения. Бывший министр иностранных дел России и посол в Париже Извольский нанес мне визит и, открыто выразив свою симпатию к Финляндии, изъявил готовность действовать в наших интересах. Он также отметил, что был смещен с поста министра иностранных дел из-за его симпатий к Финляндии. Впрочем, это заявление вызывало немалые сомнения: было достаточно широко известно, что перевод Извольского в Париж объяснялся, прежде всего, неудачной балканской политикой.

Русский комитет, созданный для соблюдения интересов царской России в Париже, зашел так далеко, что в 1919 году представил мирной конференции памятную записку. Там было сказано, что «Россия никогда не откажется от права на создание политической и юридической основы отношений между Россией и Финляндией». Это «право» основывалось на тех самых военных устремлениях, которые вновь обозначились в претензиях Советской России, выдвинутых осенью 1939 года. В памятной записке комитета приводились требования к обеспечению безопасности Петербурга, и среди них не последнее место занимала возможность иметь укрепленные морские базы на северном побережье Финского залива и в Ханко. Помимо всего прочего, в записке подчеркивалось, что Аландские острова являются важнейшей военной базой России. В оправдание своих претензий представители русского Белого движения заявили об «оккупации» немцами Финляндии в 1918 году. Сталин через двадцать лет также основывал свою аргументацию на этом факте. Вот как долго сказывались последствия того, что сенат когда-то попросил помощи у Германии!

* * *

Закончив свои переговоры в столице Франции, я в начале декабря вернулся в Лондон, поверив обещаниям министра иностранных дел Франции, что он обратится к правительству Великобритании и что дружественные отношения между нашими странами будут восстановлены на уже известных условиях. 12 декабря телеграфом пришло сообщение, что сенатор Свинхувуд подал в отставку. В тот же день меня избрали главой Финского государства. Теперь я мог продолжить переговоры уже в этом качестве. Первым делом я отправил доктора Холсти для сбора необходимой информации. В Лондоне ему удалось укрепить отношения с будущим президентом Америки Гувером, чья успешная деятельность по оказанию продовольственной помощи Европе хорошо известна. Доктор Холсти встречался также с бывшим послом Америки в Петрограде господином Френсисом, авторитетным знатоком России, который с пониманием относился к актуальным проблемам Финляндии.

Теперь, когда я стал главой государства, мне было, конечно же, намного легче разобраться в своем отношении к новому правительству, состав которого – шесть демократов и шесть монархистов – не вызывал полного доверия ни в Лондоне, ни в Париже. Франция и Англия были заинтересованы в отставке некоторых членов правительства, среди них премьер-министра и министра иностранных дел. Я же решил, что на данном этапе лучше одобрить состав правительства. Мне было важно укрепить авторитет власти в Финляндии, и внешнее давление в этом вопросе не могло иметь решающего значения. Я заявил, что поддерживаю сформированное правительство, и добился нужного эффекта.

Счастливый случай свел вместе первый груз зерна, прибывший в порт Турку, и меня, когда я вступил там на землю родины.

В Хельсинки я прибыл на следующий день. На том самом вокзале, с которого я семь месяцев назад уехал в качестве частного лица, не услышав на прощание от правительства ни одного доброго слова, меня встречали теперь высшие официальные лица государства. Второй раз за этот год меня тепло приветствовали жители столицы. Они заполнили площадь перед железнодорожным вокзалом и все прилегающие улицы. Я был очень доволен, что в качестве моей резиденции выбран не президентский дворец, а бывший дом генерал-губернатора. Ведь я считал, что моя деятельность на этом посту будет недолговременной.

Вернувшись на родину, я выступил со следующим обращением к народу Финляндии:

«В настоящий момент, получив доверие парламента, я приглашен на пост главы государства. Я вновь вступаю на землю родины и от всего сердца приветствую свою страну и народ. Я чувствую всю тяжесть моей будущей ответственной работы. Хотя я очень признателен за оказанное доверие, тем не менее я непременно отказался бы от него, если бы не события нынешнего тяжелого времени, которые ни с чем не сравнимы в мировой истории. Эти события обязали меня принять приглашение депутатов. Я занимаю этот высокий пост исполненный уверенности в том, что мои искренние стремления будут поняты всем финским народом и что этот народ наконец будет полностью единодушен в защите независимости и свободы. Сегодня более чем необходимы единогласие и осознание подлинных успехов, ожидающих наше Отечество. Имея в виду долговременную перспективу, в настоящее время следует установить тесные и дружеские отношения с теми государствами, которые будут решать судьбу нашего государства. Воистину благородно их стремление оказать великое доверие нашей нации, стоящей на пороге голода, и мне предоставлена возможность подтвердить это доверие, которое имеет вид ста двадцати миллионов килограммов зерна, привезенных мною.

Единодушный труд также необходим для установления порядка в наших внутренних делах, чтобы народ Финляндии и его парламент могли после скорейших выборов спокойно и безопасно работать, залечивая раны, нанесенные войной, и наслаждаться только что добытой свободой. Наконец, требуется такое единодушие, которое позволит нашему народу выжить и добиться уважения всеми нациями. Стремясь к дружественным отношениям с соседними государствами, сохранившими законный общественный порядок, наш народ должен в то же время стать могучим настолько, чтобы мы смогли жить своей национальной жизнью и двигаться вперед по дороге прогресса. Полагаясь на честную волю каждого гражданина, я призываю народ Финляндии к единодушию во благо наших успехов, свободы и будущего».

На следующий день, в канун Рождества, я отправился в Государственный совет, где меня приветствовал премьер-министр Ингман. В этом самом зале около года назад мне доверили создание армии и восстановление порядка в стране. Война продолжалась до победы, но тяжелые времена еще не кончились. Теперь меня ждала ответственная работа, трудности которой я осознавал совершенно отчетливо. И я мог только мысленно обещать, что постараюсь сделать все от меня зависящее, чтобы выстроить прочный фундамент для будущего Финляндии как свободной и независимой страны.