Наконец-то мы возвращаемся к софизму Екатерины о том, что она нашла Петербург построенным из дерева, а оставит его одетым в мрамор. Это фраза из письма императрицы к госпоже Иоганне Доротее Биельке, написанного в июле 1770 г. Воздавая должное первоначальному автору этого высказывания, она его перефразировала: «Август говорил, что он нашел Рим построенным из кирпича, а оставит его построенным из мрамора; я же скажу, что я нашла Петербург почти деревянным, а оставлю в нем здания, украшеныя мрамором». Насколько это оказалось правдой? Какие перемены были осуществлены в Санкт-Петербурге за 34 года екатерининского царствования? Думается, что наилучшая исходная точка для разрешения этих вопросов – обзор состояния столицы в конце этого периода, когда город 1762 г., все ещё узнаваемый, уже нёс на себе печать прошедшей с тех пор трети века.

 

Изменения в топографии

Самым поразительным было изменение размеров города. Внешние границы 1762 г. оказались глубоко внутри территории, застроенной к 1796 г. Санкт-Петербург показался огромным А.Т. Болотову, когда тот проехал через него верхом из конца в конец в начале царствования Екатерины. А если бы он вернулся в столицу ближе к концу её царствования, то узнал бы лишь некоторые улицы и здания. Власти начали постоянно заботиться о расширении застройки ещё в середине 1760-х гг., особенно вдоль южных и юго-восточных границ города, где совершенно естественным образом оседали вновь прибывавшие поселенцы. По мере того как пустые участки, оставленные для выпаса скота, неуклонно сокращались под напором топора, молотка и пилы, власти ощутили необходимость ограничить территориальное расширение, однако их усилия на этом пути оказались тщетными. К концу столетия собственно территория города достигала почти пяти миль в поперечнике в любом направлении. Площадь разрешенной застройки имела периметр длиной около 16 миль.

Земли, расположенные ближе к центру города, сильно подорожали по сравнению с участками на окраинах. Многие новые постройки в городских предместьях напоминали те, что красовались в центре на треть столетия раньше. Зато теперь в центре возвели куда более величественные здания, а пустыри между домами исчезли. Люди со скромными средствами, желая обзавестись собственным домом, должны были строить его ближе к черте города и нередко вторгались на остатки городских пастбищных угодий. К концу века, чтобы обозначить границы площади, на которой разрешалось строиться, выкопали широкий и неглубокий канал – Обводный. Его специально отнесли достаточно далеко, чтобы городу было куда расти, не поглощая при этом пространство, отведённое для выпаса скота. По замыслу, эта незанятая территория должна была иметь две мили в ширину, но существенно сузилась из-за разрастания города вширь. Когда епископ Страсбургский Жан-Франсуа Жоржель в 1799 г. въезжал в Петербург по Царскосельской дороге, то заметил, что городские ворота в виде триумфальной арки и пограничный городской канал отстояли от крайних застроенных участков всего на половину или даже на треть мили.

Карта Санкт-Петербурга. 1777 г.

А вдоль некоторых главных транспортных артерий город уже перешагнул за канал. Петергофская дорога за городскими воротами ещё в начале екатерининской эпохи сделалась у богатых и влиятельных петербуржцев популярным местом для строительства дач, точнее, довольно пышных летних резиденций. Вдоль шоссе, уже вполне благоустроенного к 1779 г., тянулись особняки знати, генералов, придворных – чуть ли не сотня дач, большей частью выходивших фасадом на дорогу и на Финский залив. Были тут и постоялые дворы, и по крайней мере один монастырь. Тот факт, что императрица часто проезжала этой дорогой в Петергоф и обратно, разумеется, только прибавлял популярности здешним местам. Кроме того, город выплеснулся за официальные свои пределы вверх по правому берегу Невы, в сторону Охты. Хотя в конце екатерининского правления этот район все ещё формально не входил в территорию столицы, с экономической и социальной точки зрения – если и не с административной – его следовало рассматривать как часть Петербурга. По всей Охте в это время появилось множество предприятий, которые вытянулись вдоль извилистого русла одноименной речки. Третьим направлением, куда расползалась городская застройка, были берега самой Невы. Новые торговые и промышленные предприятия с каждым годом забирались всё выше и выше по течению. В этих местах, которые тоже могли считаться городскими районами, особенно густо сосредоточились заводы и фабрики строительных материалов. Без расположенных здесь кирпичных заводов, лесопилок, фабрик по производству черепицы строить в городе было бы очень трудно.

Санкт-Петербург 1762 г. разделялся на пять административных частей. В 1796 г. их насчитывалось уже десять. Две из новых частей появились благодаря росту города вширь, и этим же объяснялось увеличение площади некоторых из старых административных районов. Но оставшиеся три новых части были созданы путем разделения Адмиралтейской части на Первую, Вторую, Третью и Четвертую. Это подразделение района на мелкие сегменты служит географическим доказательством того, что в рамках старого города земля теперь использовалась гораздо интенсивнее, а концентрация населения повысилась.

При всём громадном общем росте в некоторых частях города расширение застройки было очень небольшим или не происходило вовсе. Ближайшие к морю городские части – Васильевский остров и Санкт-Петербургская сторона – сохранили свой полугородской-полудеревенский характер. В западной части Васильевского острова и на севере Санкт-Петербургской стороны не появилось совершенно никаких новых построек. Эти низменные территории с плохим водостоком, сильнее других районов подверженные периодическому затоплению, не располагали людей к тому, чтобы на них селиться. Однако от застройки их оберегали и намеренно, так как несколько крупных земельных участков здесь предназначались для сельскохозяйственного использования – под огороды и пастбища (так, на Петербургской стороне лежал Аптекарский огород Медицинской коллегии), а также для кладбищ. Васильевский остров, казалось, особенно зримо воплощал все стадии развития города – от дикой природы до совершенно сложившихся городских кварталов. На восточной оконечности острова разместились оптовые коммерческие предприятия, ставшие крупнее и совершеннее с 1762 г. Здесь же находились главные научные и учебные учреждения, включая Академию наук, Академию художеств и Горный институт, получившие при Екатерине великолепные новые здания. В лучших кварталах острова жили в стильных каменных домах богатые купцы, литераторы. Уже были возведены дорогостоящие здания церквей, не лишённые и архитектурной ценности. Ближе к центру острова для его линий становились характерными деревянные дома, и чем дальше на запад – тем беднее. Ещё дальше, где кончалась сплошная застройка линий, здесь и там виднелись избы, в которых жили уже совсем подеревенски.

Как показывает пример Васильевского острова, физические изменения не сводились только к росту города вширь, ведь и внутри старых кварталов произошли многочисленные перемены. Для современников одно из наиболее очевидных преобразований коснулось системы водных путей – рек и каналов. Как рассказывалось выше, когда Екатерина пришла к власти, берега рек и каналов оставались в природном состоянии. В лучшем случае их укрепляли, вбивая деревянные сваи, чтобы защитить от размывания. Но со временем сваи сгнивали, и песчаные берега снова размывало. Чтобы это предотвратить и придать набережным надёжность и прочность, а также вид, достойный Residenzstadt – своей имперской столицы, Екатерина в первый же месяц царствования издала указ, повелевающий одеть невские берега в гранит, начиная с южного берега.

Через семь лет такие же работы развернулись на каналах. В наихудшем состоянии находился заболоченный, заваленный отбросами ручей между Мойкой и Фонтанкой. Взяв его в качестве примера, мы можем проследить, каким образом приводили в порядок водные пути Петербурга. Проектирование началось в 1764 г., но в первые годы удалось только переименовать ручей в Екатерининский канал. Гранитную набережную начали строить в 1769 г., раздав подряды на отдельные участки. Первые четыре секции были закончены в 1777 г., после чего работа замедлилась. В 1780 г. в проект вдохнули новую жизнь, увеличив финансирование и придав ему больший размах. Было решено несколько спрямить оставшуюся часть канала, углубить его дно и вывести восточный конец в Мойку. Эту работу завершили в 1788 г.. Строительство набережных на Неве и каналах заслуживает самостоятельного всестороннего исследования как один из крупнейших проектов городских общественных работ в России XVIII в.

К концу правления Екатерины Нева, Фонтанка и Екатерининский канал были одеты гранитом, вдоль них пролегли широкие улицы и выросли многочисленные великолепные дома. Только Мойка оставалась пока без гранитной набережной. Из трёх концентрических каналов она была внутренним, самым узким и извилистым. Но, несмотря на то что берега её не подверглись реконструкции, а близлежащие улицы были узковаты и не слишком импозантны, прилегающие к Мойке участки пользовались большим спросом. Среди прочих, и иностранцы соперничали за покупку роскошных домов, стоявших вдоль её берегов.

Гранитные набережные Невы, Екатерининского канала и Фонтанки явились большим вкладом в архитектурное совершенство и величие Петербурга. Украшенные декоративными чугунными решётками, они принадлежат к числу самых живописных городских водных путей в Европе. Не следует забывать и ещё две причины сооружения набережных – остановить размывание берегов и уберечь от засорения водные протоки, представлявшие собой эффективную систему очистки города от отходов. Кроме того, с укреплением берегов гранитными набережными стало легче выгружать и загружать товары с судов на берег. Лодочные пристани, предусмотренные в этих целях, располагались на набережных недалеко друг от друга. Таким образом, реконструкция набережных благоприятно сказалась на экономической жизни города.

При Екатерине появились также и не столь эффектные каналы. Они прокладывались на окраинах города, причём не для того, чтобы облегчить товарообмен и поощрить водные перевозки, а просто ради осушения болотистых земель, для борьбы с периодическими затоплениями, а также в качестве границ города или его административных единиц. Два из таких каналов – Лиговский и Обводный – были хотя бы частично вырыты в екатерининское время.

Фраза Екатерины о том, что она застала Петербург деревянным, а оставила одетым в мрамор, относится даже к городским мостам. В 1762 г. через реки и каналы здесь были перекинуты исключительно деревянные мосты, и Екатерина старалась заменить их новыми, построенными из камня. К числу её заметных успехов принадлежат восемь гранитных сводчатых мостов через Фонтанку, два из которых стоят до сих пор, сохраняя вид, очень близкий первоначальному. Но не каждый план успешно осуществлялся. Например, Харлампиев мост через Екатерининский канал из-за небрежности чиновников и отсутствия фондов на строительство пришел в такой упадок, что его в конце концов закрыли и он развалился.

Инженеры в ту эпоху ещё не имели возможности сконструировать постоянный каменный мост через Неву. Вместо этого выделялись деньги на содержание понтонных мостов, пересекавших реку большую часть года, насколько позволял климат. Но был один человек, заявивший, что он разработал осуществимый проект однопролётного деревянного арочного моста через Неву. Это был И.П. Кулибин, нижегородский мастеровой и изобретатель, чьи часы и микроскопы понравились Екатерине. Он начертил проект и даже построил модель такого моста в 1770 г. Макет Кулибина сейчас выставлен в Государственном Эрмитаже. Для своего времени этот проект был интересен как диковинка, но серьёзного рассмотрения он, как видно, не удостоился. Хотя главное русло Невы так и оставалось не перекрытым мостами, зато теперь постоянные мосты были перекинуты через Малую Неву с Васильевского острова на Петербургскую сторону, а оттуда через Невку на Выборгскую сторону. Поэтому в те периоды, когда временные мосты использоваться не могли, город разделялся только на две части. Возросла доступность разных городских частей, а значит, повседневное взаимодействие между ними стало интенсивнее, чем в начале царствования Екатерины.

Внешний облик Петербурга при Екатерине II улучшился и в других отношениях. Столица утратила внешность наскоро сколоченного приграничного поселения и приобрела многообразные черты развитого города. Суровая местность преобразилась, дороги починили, наладили ночное освещение улиц, главным строительным материалом, во всяком случае в центре города, стал камень вместо дерева. Кварталы, застроенные деревянными домами, как будто и в самом деле превратились в каменные к концу столетия. А.Т. Болотову, жившему далеко от столицы у себя в имении, приписывали нижеследующий анекдот о том, что эти перемены могли удивить даже саму Екатерину. Как-то раз она, катаясь со своим егермейстером В.И. Левашовым, приехала в одно место, известное ей убогими домишками, и вдруг увидела там два стоящих бок о бок больших каменных здания хорошей архитектуры. Государыня будто бы воскликнула: «Боже милостивый! Здесь так много строят! И что за хорошие здания! Не так давно тут стояли жалкие развалюхи, а сейчас уже готовые дома!». Как ни относиться к явному изумлению Екатерины, но Петербург за треть столетия, когда она правила, действительно преобразился. Хотя точные цифры найти нелегко (а те, что имеются, часто не совпадают друг с другом), по оценкам, в 1765 г. в городе имелось 460 каменных домов и свыше 4000 деревянных. Через 30 лет каменных домов насчитывалось приблизительно 1800, а количество деревянных выросло только до 4300, причём рост пришелся главным образом на новые районы.

Этот переход от дерева к камню и кирпичу произошел ради того, чтобы спастись от частых свирепых пожаров, стиравших с лица земли целые кварталы деревянных домов. Из еженедельных донесений полицейских участков выясняется, что пожары вспыхивали то тут, то там почти каждый день. Обычно удавалось остановить огонь, но раз в четыре или пять лет пожар достигал безудержной силы из-за ветра или встречал на пути легковоспламеняющиеся материалы. Дома, лавки, склады гибли в огне без числа – пожарным нужно было не столько тушить его, сколько прежде всего остановить распространение бедствия. В этом адском пламени нередко выгорало больше сотни зданий. Об одном таком пожаре в мае 1771 г. Н.Г. Курганов писал: «Сильный восточный ветер помогал огню; от этого пожара выгорела с 7-й до 20-й линии почти половина острова, и в том числе здания Морского корпуса. Некоторые дома сгорели совершенно, от других остались одни стены. Корпусное имущество, бумаги канцелярии, архив, кадетская амуниция – все было истреблено». По следам первого разрушительного пожара екатерининского времени в 1763 г. был принят к действию всеобъемлющий строительный устав, тщательно регулировавший вид и размер зданий, а также материалы, применяемые для реконструкции домов. Благодаря этому постановлению к концу царствования ни в Первой, ни во Второй Адмиралтейских частях не осталось буквально ни одного деревянного дома. Когда Екатерина похвасталась насчёт превращения дерева в камень, она имела для этого вполне реальные основания, пусть только в центре города.

 

Динамика развития центра и окраин

За время правления Екатерины разница между центральными и периферийными районами города выявилась ярче, чем прежде. Действительно, тенденция к усилению этих различий была заложена в мерах, принимавшихся различными органами городского управления. Градостроители сосредоточили внимание на центральных районах, целенаправленно украшая их зданиями, которые представляли собой как явления архитектуры, так и функциональные постройки. Строгая рациональность классицизма воплотилась не только в зданиях двух Академий – наук и художеств, но и в гостиных дворах и в других зданиях коммерческого назначения, а в более скромном масштабе была подхвачена лучшими частными домами – каменными особняками дворянства и купцов. Собственно говоря, правительственные учреждения и канцелярии были сосредоточены в нескольких центральных городских частях, и все те, кто имел хоть какие-то светские или политические амбиции, в 1796 г. лучше, чем в 1762 г., понимали, что селиться надо только в кварталах центра. Промышленные предприятия и неказистые деревянные дома рабочих, мастеровых, всё новых выходцев из российских деревень были вынесены в периферийные части города и в его окрестности. За время екатерининского царствования отчетливее, чем когда-либо раньше, сформировались два разных Петербурга. В первом стояли каменные дома, пролегали мощёные улицы, освещённые фонарями, в гранитных берегах текли каналы, пересечённые прочными мостами. Тут жила знать, богатейшая буржуазия, чиновничество. В другом Петербурге с его грязными зловонными улицами, ветхими домами, илистыми речными берегами жители определённо были далеко не столь богаты.

Тем не менее не следует воспринимать этот контраст как абсолютный. Заглянув во двор или в подвальные окна в центре города, можно было обнаружить множество бедняков – из тех, кто обычно ассоциировался с окраинами, – живущих в богатых домах, хотя внешний вид центральных улиц и не выдавал их присутствия здесь. Даже в наилучших домах число жильцов на одну комнату оставалось удивительно большим, потому что зажиточные семьи держали обширный штат домашней прислуги и к тому же нередко сдавали жильё на первых и в подвальных этажах людям, которые не могли позволить себе ни купить собственный дом, ни хотя бы снять отдельную квартиру. Бедняков легко можно было обнаружить в центре, но богатых на окраинах – очень редко. Если здесь кое-где встречались большие пышно обставленные дома, то это были дачи, и они никогда не помещались рядом с бедняцкими выселками или с заводами.

Как уже упоминалось, в рассматриваемый период застройка Васильевского острова и Санкт-Петербургской стороны не расширилась по сравнению с улицами, уже проложенными к его началу. Зато Выборгская сторона так разрослась, что с 1777 г. не входила больше в состав Санкт-Петербургской части, а сделалась самостоятельным административным районом. Самые большие перемены произошли на левом берегу Невы с разделением Адмиралтейской части на четыре административных единицы, а Московской части – на три. Вверх по Неве, за Литейной частью, на территории, до которой в 1762 г. город ещё не доходил, образовалась ещё одна часть – Рождественская. Левобережная часть города развивалась особенно бурно, что было вполне естественно: это материковый берег, от него начиналась Россия, откуда приходили новые поселенцы, к тому же здесь было самое высокое и сухое место в городе. К концу екатерининского царствования центральная зона столицы, т. е. город в прямом смысле слова, увеличилась, поглотив некоторые кварталы Рождественской, Московской, Каретной и, возможно, Нарвской частей, в дополнение к уже существовавшим центральным районам. Выборгская сторона так и осталась сущей окраиной – хотя она и разрослась, но по-прежнему была самой сельской из всех столичных частей. Северные территории Петербургской стороны, западная половина Васильевского острова и все оставшиеся земли к юго-западу от Фонтанки тоже сохранили пригородный характер.

Земля в центральных районах города подвергалась всё более интенсивному использованию. Постепенно застраивались пустыри. Так, в соответствии с предписаниями по застройке, изданными в конце 1760-х гг. Комиссией от строения, громадные имения знати и короны на берегах Мойки и Фонтанки начали разделять на части. Если эти участки какое-то время пустовали, полиция дёшево продавала их тем, кто брался строить на них дома. Если же купленные владения по-прежнему оставались в запустении после назначенного срока, то купчие соглашения расторгались и землю продавали новым владельцам. Но, несмотря на все усилия властей и на старания частных лиц активнее пустить в дело землю в центре города, некоторые территории здесь всё-таки оставались незастроенными и никак не использовались. В большинстве случаев такие участки принадлежали короне, государственным учреждениям или частным лицам, достаточно влиятельным, чтобы противостоять давлению властей, боровшихся с пустырями. Стремлением поощрить при необходимости застройку больших пустующих городских пространств был отчасти вызван указ 1783 г. Он расширил социальную базу землевладения, ведь теперь купечество и мещанство получили законное право покупать землю у частных собственников. С этой мерой к экономическим стимулам эксплуатации земли в центре города прибавилось законодательное давление, а пустующие участки были признаны допустимыми только на окраинах.

 

Землепользование

Рассказ о расширении территорий застройки Петербурга составляет часть картины физического преображения столицы, произошедшего в екатерининскую эпоху. Это история количественных изменений, которая, однако, мало даёт для представления о качественных переменах в системе землепользования в эти десятилетия. Между тем, по мере роста городского населения и расширения границ города, всё более отчетливой становилась тенденция географической дифференциации кварталов в зависимости от их социальной или экономической функции. Этот процесс шёл двумя путями.

Во-первых, предприятия, учреждения и прочие организации однородного характера или назначения стремились размещаться по соседству друг с другом. Там, где находились старые предприятия того или иного направления, основывались и новые аналогичного типа. Та же тенденция притяжения подобного к подобному была свойственна картине расселения горожан: иностранцы разных национальностей селились бок о бок, и выходцы из одной российской губернии тоже устраивались поближе друг к другу.

По мере развития города жилые кварталы стали различаться по уровню богатства, статусу и даже роду занятий своих обитателей. Да и государственные учреждения следовали этой системе, обычной для европейской модели урбанизации, в которой обособление по роду деятельности служило неким мерилом уровня урбанизации населённого пункта.

Во-вторых, политика государства тоже способствовала разделению городских земель на категории в зависимости от того, по какому назначению они использовались. Правительственные учреждения и чиновники действовали в русле естественных тенденций, когда в конце 1760-х начале 1770-х гг. наметили в законодательстве общие принципы классификации земель, а в дальнейшем неоднократно выносили решения по конкретным вопросам. Примером этой политики служит деятельность властей по удалению нежелательных промышленных производств из центральных районов города, как, впрочем, и их стремление свести ремесленников в корпорации.

По мере того как становится проще распознавать территории, отведённые под конкретные виды деятельности, появляется возможность оценить и сопоставить между собой по важности те разнообразные объекты, под которые отводилось городское пространство и которые составляли город, ведь тогдашние власти отмеряли им столько земли и такого качества, сколько и какого считали правильным. Противовесом политике властей служила «невидимая рука» законов рынка и давление со стороны населения, нередко несогласного с официальной линией. Результатом борьбы между этими силами и была та система землепользования, которая реально существовала в то или иное время.

Выше мы отметили ряд изменений в типе и интенсивности землепользования. Одно из самых очевидных относится к величине зданий и плотности застройки. Некоторые современники, наблюдавшие город почти всё царствование Екатерины, не могли не заметить, как на смену маленьким убогим жилищам приходят более крупные и как новое строительство заполняет пустые промежутки между зданиями. Никто не отобразил этот процесс лучше анонимного наблюдателя, написавшего: «Нельзя было не удивляться пестроте и противоположностям; из великолепнаго квартала вы вдруг переходите в дикий и сырой лес; рядом с огромными палатами и роскошными садами находите развалины или пепелища, деревянные хижины или пустыри; но поразительнее всего то, что через несколько месяцев самые сие места нельзя узнать. Иногда вдруг исчезают целые ряды деревянных домов и вместо их являются дворцы, каменные домы, еще не оконченные и уже населенные. Таким образом, некоторые части города столь изменяются, что через несколько лет их невозможно узнать».

Интенсификация землепользования в жилых кварталах и заполнение пустырей, о которых говорится в вышеприведённой цитате, происходили не только по инициативе частных лиц. В значительной мере этим целенаправленно занимались сами власти, что проявилось особенно ярко при дроблении громадных наделов знати по берегам каналов. Владельцам эти угодья требовались под сады и пейзажные пространства вокруг дворцов, но городу они были ещё нужнее для других, более практических целей.

К концу века несколько городских частей начали приобретать особые черты, которые с тех пор надолго придали им неповторимость. Эти своеобразные черты возникали под влиянием концентрации определённых видов деятельности, появления групп населения с особым укладом жизни или стечения людей, объединённых происхождением и профессиональными связями. В результате различных процессов в Петербурге начинали отчетливо выделяться районы, отличавшиеся, помимо прочих параметров, специфической ролью, которую они играли в экономической и общественной жизни города. Генрих Шторх, известный статистик и член Академии, отобразил контрасты между городскими районами ярче, чем кто-либо другой из авторов. Он рассматривал Васильевский остров как центр сосредоточения международной торговли. В конце екатерининского царствования здесь, на «стрелке», где Нева разделяется на два рукава, строилось внушительное новое здание биржи, завершённое уже при Александре I другим архитектором. Рядом с биржей помещалась таможня. Их окружали двухи трехэтажные пакгаузы, где хранились табак, лён, пенька. Последняя чрезвычайно высоко ценилась в странах с развитым мореходством и служила одним из важнейших продуктов экспорта из Санкт-Петербурга. Васильевский остров был также образовательным центром города, потому что именно там находились Академия наук, Академия художеств, Горный институт, военные училища – Сухопутный кадетский корпус и Морской корпус, несколько частных учебных заведений.

Т. Малтон по рисунку Д. Хирна. Нева у здания Академии наук. Гравюра 1789 г.

Т. Малтон по рисунку Д. Хирна. Нева у здания Академии художеств. Гравюра 1789 г.

Шторх сравнивал Первую Адмиралтейскую часть с кварталом Пале-Рояль в Париже. Это было сердце города, где обитали роскошь и богатство, центр увеселений и деловой активности, средоточие развлечений и моды. Это отражалось на арендной плате, которая была здесь на 50 % выше, чем в любом другом районе. Провизия здесь была самая дорогая, потому что требовалась для текущего потребления в больших количествах.

Если Первая Адмиралтейская часть казалась вполне аристократическим районом, то Вторая и Третья части, населённые предпринимательским сословием, были в такой же мере буржуазными. Шторх писал, что «здесь находится больше всего торговых домов и лавок, банков и государственных судебных учреждений. И если поэтому мы встречаем здесь меньше дворцов и блестящих экипажей, то, с другой стороны, тем больше здесь толпа занятых людей». Эта активность розничной торговли была всего заметнее на Невском проспекте, самой оживлённой среди всех улиц города, где находилось большинство гостиниц и множество магазинов. Первым из них был двухэтажный рынок с аркадами, Гостиный двор. Первое, деревянное здание Гостиного двора возникло в 1736 г. на углу Невского и Большой Садовой улицы. В 1755 г. его начали перестраивать в камне, и тянулось это до 1785 г. Как ни огромен был Гостиный двор, он вмещал лишь часть магазинов в округе – лавки выплеснулись за его стены и поглотили ещё несколько кварталов позади него, к юго-западу.

Литейная часть, район не столько торговый, сколько промышленный, был тише любой из Адмиралтейских частей. Застроен он был плотнее, но дома здесь выглядели более скромно. Литейная часть когда-то почти сплошь состояла из полковых слобод и кварталов для рабочих с заводов, выпускавших оружие и боеприпасы. Форму и размеры этих кварталов все ещё можно было узнать в расположении улиц и зданий. По словам Шторха, эти места населяли «усердные мастера, мирные обыватели и солдаты».

Ф.К. Неёлов. Верфь у Смольного монастыря. 1804 г.

Эти живые характеристики Шторха, подробно и точно воспроизводящие картину увиденного им, всё-таки не дают читателю полного обзора города, так как автор ограничился лишь описанием его центра. Возьмем, к примеру, его очерк коммерческой деятельности. Как совершенно справедливо отмечает Шторх, оптовые сделки и импортно-экспортные операции осуществлялись лишь в очень немногих местах столицы. Но, описывая только внутренние части города, Шторх упустил по крайней мере один важнейший центр коммерции, бурно развивавшийся во времена Екатерины: это товарный склад на изгибе невского берега за Смольным монастырём, где направление реки меняется с северного на западное. В начале царствования ещё не существовало определённого места, где купцы, приплыв в город по Неве, могли бы разгрузить товар и передать его розничным торговцам. Нужда в подобном пристанище была очевидна, так как будущее явно принадлежало речному транспорту. Названная местность, низменная и пустынная, была выбрана властями и быстро превратилась в кипящий, оживленный центр экономической деятельности.

Точки же розничной торговли распределялись по всему городу, что позволяло покупателям приобретать большинство предметов повседневного хозяйственного спроса, не посещая для этого всякий раз крупные оптовые рынки. Даже в начале екатерининской эпохи большинство городских частей – в особенности центральные районы – не зависели друг от друга в поставке повседневных товаров, так как в каждой части имелись собственные рынки. Для того чтобы обеспечить крупными торговыми центрами все городские части, в 1782 г. был издан указ об устройстве в них больших рынков на тех местах, которые выберет полиция. Проведение в жизнь этого указа, несомненно, способствовало укреплению атмосферы добрососедства и, конечно, облегчило жизнь покупателей. Кроме того, это наверняка уменьшило суматоху и давку на крупных центральных рынках столицы.

К концу столетия в Санкт-Петербурге было отведено под промышленные предприятия больше земли, чем прежде. В Москве, Туле и в других городах на протяжении почти всего XVIII в. работали более крупные заводы, чем в столице. Однако на исходе века Петербург превзошёл их все, кроме Москвы, и числом предприятий, и объёмом выпускаемой продукции, заняв ведущую позицию по развитию промышленности, которую и сохранял весь XIX в. Новое размещение и функции промышленности, сформировавшиеся к концу екатерининского царствования, позволяют прийти к некоторым обобщениям.

 

Перемещение из центра на окраины

В Санкт-Петербурге работало множество различных предприятий, но в центре города их осталось мало. Многие были вынуждены переехать из-за того, что в центре настоятельно требовалось усилить интенсивность использования земли. Аренда здесь была самая дорогая в России, и это обстоятельство заставляло даже государственные учреждения находить места подешевле для подчинённых им производств. А площади в центре города могли использоваться с большей выгодой в других целях. Например, Адмиралтейский канатный завод, который долгое время помещался в длинном узком каменном строении, тянувшемся от Адмиралтейства до Крюкова канала, в 1792 г. перевели в Кронштадт, а землю распродали под жилую застройку. В 1780-е гг. пришлось перенести на Выборгскую сторону с левого берега Фонтанки одну частную верфь, хотя она обосновалась там не так давно. Немногочисленные предприятия, оставшиеся в центре, производили дорогостоящие товары, изготовление которых не требовало больших производственных площадей. Это были в основном мелкие мастерские, которые нанимали по несколько ремесленников. Как правило, они удовлетворяли потребность в роскошных товарах, вроде золотого и серебряного галуна для мундиров или кружев, и обслуживали большей частью сливки общества и политическую элиту, которые жили в тех же кварталах. По мере удаления от центра города встречалось всё больше производств, на которых и рабочая сила, и земля расходовались не так экономно.

Существовали и другие соображения, кроме чисто экономических, заставлявшие промышленность покидать центр столицы. Иногда эти перемещения диктовались заботой о гигиене, ведь опасности и неудобства, сопряжённые с соседством некоторых предприятий, были слишком очевидны. Отличный пример представляют собой петербургские кожевенные фабрики. Поначалу они возникали на реках и каналах по всему городу, где бы их хозяева ни находили подходящие места. Но население росло, а с ним и потребность в водоснабжении, и вскоре оказалось, что воды из колодцев не хватает. Воду стали брать прямо из реки, но в то же время промышленные стоки кожевенных предприятий тоже усиливались, загрязняя Неву и каналы. По этой причине обрабатывающие кожу предприятия были перемещены вниз по течению от города. Для безопасности людей во всесторонний план развития Санкт-Петербургской стороны, обнародованный в 1767 г., включили перенесение порохового завода в ненаселённое место, чтобы от возможных взрывов не погибли и не покалечились окрестные жители. Требования как экономики, так и безопасности привели в конце концов и к перемещению казённой стеклянной и зеркальной фабрики. Впервые речь об этом зашла в 1766 г., когда предлагалось убрать её почти из центра на территорию к югу от застроенных кварталов и ближе к Финскому заливу. В 1767 г. Екатерина одобрила этот план и распорядилась построить на освободившемся участке дома для мастеровых. На новом месте фабрика не представляла угрозы городу в случае пожара, в то время как на прежнем месте ветер мог бы погнать пламя прямо в лучшие районы города.

Поскольку две названные причины – интенсификация землепользования и защита населения – принуждали промышленное предпринимательство перебираться из центра на дальние окраины, то работникам, занятым на этих производствах, тоже следовало, по сути дела, переезжать поближе к месту работы. Им не приказывали покинуть центр столицы, но они сами выселялись оттуда ради удобства. Рабочим пришлось переселяться в окрестности предприятий, где они работали, и это способствовало усилению дифференциации между жилыми районами, а также сдерживало противоположную тенденцию: к усилению пространственной интеграции разных явлений городской жизни.

В некоторых окраинных районах земля использовалась не столько под мануфактурное производство (в том значении, какое имел этот термин в XVIII в.), сколько под земледелие. Город там скорее напоминал не столицу, а большую деревню: «Дома, как правило, были одноэтажные, крытые тёсом и соломой; разбивка улиц хаотическая, водоснабжение примитивное; освещение и уборка улиц и площадей почти не производились…. [Городу] принадлежала довольно обширная территория, но лишь меньшая её часть была селитебной, т. е. находилась под жилыми домами… [она была окружена] довольно значительным количеством пахотной земли, которое предоставлялось на правах собственности или аренды городским мещанам, занимавшимся земледелием». Работники обычно находили жильё рядом с местом работы. Многие промышленные предприятия вычитали плату за жильё из заработной платы своих работников. А ещё раньше крупные работодатели, особенно такие государственные учреждения, как Адмиралтейство, строили для них целые жилые кварталы. С появлением этих жилых комплексов, которые представляли собой традиционные слободы, какие встречались во всех старых русских городах, в Петербурге на время сложилась система изолированного расселения по роду занятий или по месту работы. Тогда существовали слободы почти для всех категорий трудящихся, от придворных слуг до кораблестроителей и садовников. Такие поселения часто бывали замкнутыми и самодостаточными, и до екатерининской эпохи, пока в городе хватало пустого места, они нередко даже не соприкасались друг с другом. Но город расширялся, пустые участки шли в дело, и слободы постепенно теряли свой обособленный характер. Бывало, что руководящее учреждение прекращало содержать слободу, и тогда её сносили, а её жителям предоставляли рассеяться по всему городу. Другие слободы, такие как Охта, сокращались в размерах из-за того, что их обитатели, каждый сам по себе, находили лучшее жилье в других местах. Большую часть слобод попросту поглотил город, и они утратили свой особый характер с появлением в них людей других профессий, работавших у других нанимателей.

Императрица лично наметила линии развития для одного промышленного района, который детально проектировался больше десяти лет, но в итоге так и не воплотился в жизнь. Замысел заключался в том, чтобы соединить ряд мельниц со рвом и насыпью, отмечавшими собой южную границу города. С конца 1770-х до конца 1780-х гг. разрабатывался подробный проект того, как направить воду с Дудергофских высот, находившихся к югу от города, к месту, откуда она потекла бы по рву (он имел ширину в 56 футов на уровне земли и 37 футов на уровне дна, глубину несколько больше 11 футов) в двух направлениях к Неве – выше и ниже города по течению. Вдоль всего рва должны были размещаться бассейны мельничных предприятий и подводящие каналы для надёжного водоснабжения не менее пятнадцати водяных мельниц с подливным колесом. Предполагалось установить здесь «машины: плющильную, токарную для железа, молотовую, пильную для мрамора и гранита, крупчатку, мушную, пильную для дерева, проволочную, валяльную, бумажную, сверлильную, толчею для семента, шлифовальную, точильную для разных инструментов и токарную для деревянных больших вещей». Но этот проект требовал многомиллионных затрат. И даже растянутая, как предусматривалось, на десятилетний период сумма расходов была слишком велика для того времени, когда Россия вела войну сразу с Турцией и со Швецией, так что от этого замысла отказались.

 

От дерева к камню

Как отмечалось выше, сама Екатерина считала переход в строительстве от дерева к камню и кирпичу важнейшим показателем того, насколько Петербург превратился в настоящий город. И в самом деле, этот критерий применялся нередко. К несчастью, не существует точных цифр, позволяющих сравнить друг с другом районы каменной и деревянной застройки в конце XVIII столетия, да и размещение двух видов застройки можно установить лишь приблизительно. Есть только цифры за 1778 г., когда свыше трети каменных домов в городе находились на маленьком пятачке между Невой и Мойкой, а на территории от Невы до Екатерининского канала уместились почти две трети всей каменной жилой застройки (табл. 8.1). В этот момент, в середине царствования Екатерины, в городе все ещё насчитывалось в пять раз больше деревянных домов, чем каменных. Санкт-Петербургская сторона, Выборгская сторона, Рождественская и Каретная части – в каждом из этих районов имелось меньше 1 % всех каменных домов в городе. В 1780-е гг. каменное строительство оживилось, но численное соотношение между каменными и деревянными домами изменилось только в центральном районе (табл. 8.2). Даже в 1806 г. в Литейной и в Рождественской частях деревянные дома занимали вчетверо большую площадь, чем каменные. Но из-за того что каменные дома были гораздо больше многих деревянных, отношение числа деревянных строений к числу каменных оставалось в этих районах выше четырёх к одному даже через десять лет после смерти Екатерины.

Особенно заметно рост числа каменных домов проявился к концу столетия в Московской части. Сведениями об этом мы почти полностью обязаны одному казённому строительному проекту. В 1773 г. Комиссия о каменном строении предложила перестроить в кирпиче Ямскую слободу. Проект был выдвинут по следам пожаров 1772 и 1773 гг., вызванных слишком плотной деревянной застройкой, почти не оставлявшей места для дворов и улиц. Когда все планы были утверждены, началось строительство, и к 1782 г. в Ямской слободе построили больше 160 кирпичных домов.

Совершенно очевидно, что если бы население города оставалось постоянным, то объём нового каменного строительства позволил бы заметно сократить число деревянных домов. Но прибывавшие в столицу переселенцы строили в новых районах всевозможные деревянные жилища – дома, хижины, лачуги, хибарки и т. п., из-за чего количество деревянных домов в конце периода удержалось на том же уровне, что и в начале.

Таблица 8.1

Число деревянных и каменных домов в Санкт-Петербурге в 1778 г.

Таблица 8.2

Расчетное число деревянных и каменных домов в Санкт-Петербурге в разные годы

 

Незастроенные пространства

С первого взгляда понятно, что в 1796 г. застройка стала теснее, чем в 1762 г. Действительно, население выросло больше чем вдвое, в то время как количество земли в городе увеличилось далеко не так существенно. И всё же по сравнению с другими крупными европейскими городами плотность населения в Петербурге оставалась невысокой. Это отчасти объясняется географическими причинами. Широкие реки и каналы занимали большую долю общей площади города. Кроме того, в городе имелись и другие занятые водой территории, представлявшие собой заболоченные низменности. До 1780 г. левый берег Фонтанки был топким, и там приходилось готовить участки под строительство, делая земляные насыпи. В 1765 г. посреди территории между Екатерининским каналом и Фонтанкой лежало болото. А пространство между Зимним дворцом и Невским проспектом, все ещё служившее пастбищем для императорских коров, даже в 1780-е гг. оставалось топкой бессточной низиной. Характер застройки тоже способствовал низкой плотности населения, ведь даже в конце царствования Екатерины треть зданий в российской столице была одноэтажной. На плотность населения влияли также размеры обширных владений, принадлежавших богатым горожанам. Например, дом богатого купца Никиты Теплова стоял на участке площадью свыше четырёх акров (правда, это уже крайний случай). Хотя к концу столетия оставалось мало таких огромных индивидуальных владений, но дворцы знати по-прежнему окружали сады и парки. Однако бывало и так, особенно на окраинах, что на пустырях, отделявших дома друг от друга, могли бы уместиться целые кварталы.

Как ни странно, многие городские участки, которые, казалось бы, должны были основательно застроиться, на самом деле по-прежнему пустовали даже в начале XIX в. Известный английский художник Джон Аткинсон в 1801 г. нарисовал четыре вида Петербурга с крыши Кунсткамеры, охватившие всю панораму столицы, и посвятил свою работу императору Александру I. Один из этих видов как нельзя лучше иллюстрирует приведённое выше наблюдение. На северной части панорамы Аткинсона слева видно здание Двенадцати коллегий, а справа – Биржа. Обширное пространство между ними занимает травянистый луг с прудом. На лугу пасутся коровы и лошади. Возле пруда, немного в сторонке, сгрудилось несколько ветхих деревянных избушек – они как будто ищут опоры друг у друга. В пруду купается несколько мужчин. Невозможно поверить, что эта совершенно сельская картинка могла быть зарисована на расстоянии брошенного камня от коммерческого центра города. И всё же и позднее, в 1830-е гг., множество пустырей посреди города изумляло приезжих – нельзя забывать, что именно в этих районах арендная плата была самой высокой. По иронии судьбы, такое положение вещей сложилось при Екатерине во многом именно из-за дороговизны земли в центре Петербурга: в более отдалённых местах участки продавались дешевле, а потому люди небогатые предпочитали строиться именно там.

Дж. Аткинсон. Панорама центра Петербурга с башни Кунсткамеры. 1801 г.

Проблема была не в том, что пустая земля в центре города не принадлежала никому, а скорее в том, что собственники не стремились как можно интенсивнее использовать каждую квадратную сажень своих владений. Один интересный случай связан с попыткой князя Андрея Николаевича Щербатова очистить своё владение от всех построек, выдворив из них живших там людей. Через пять месяцев после покупки земли в 1778 г. князь обнаружил, что на его участке уже проживают два купца, каждый в своём деревянном доме. Несмотря на то что эти двое жили там при трёх прежних владельцах земли, получив от первого из них разрешение поселиться навечно, Щербатов в 1779 г. обратился в полицию и потребовал, чтобы их выселили, а дома разрушили. Характер больших имений, принадлежавших императорскому двору и знати, в этом отношении был явно «негородским». Образовательные учреждения, такие как Смольный институт благородных девиц и Сухопутный кадетский корпус, тоже располагали крупными наделами земли, которые оставались относительно свободными от застройки. Наконец, воинские подразделения занимали участки, которые не использовались ни для чего другого, кроме строевой подготовки. Все эти факторы способствовали устойчивому сохранению низкой плотности населения даже в центре города, а также приводили к относительно неэффективному использованию земли.

Сколь ни развитым сделался город со временем, а всё же многое в нём оставалось чисто деревенским. Горожане нередко отводили часть своего владения для сельскохозяйственных целей. В 1830-х гг. было установлено, что седьмая часть всех земельных площадей города занята огородами. В 1760-е гг. Комиссия о каменном строении установила, что жители столицы держат 20 тысяч коров. Небольшие стада паслись даже в лучших жилых кварталах. Кроме того, в конюшнях Петербурга содержались десятки тысяч лошадей. Их держали большей частью в помещениях, но всё равно своим присутствием лошади усиливали ту сельскую атмосферу, которая постоянно окутывала городской пейзаж. Даже в таком большом городе, как Петербург, использование земли под огороды и пастбища, как и наличие многочисленных частных садов и парков, поддерживало постоянное и неизбежное противоречие между сельским и городским началами.

Как мы уже видели, власти, конечно, пытались увеличить интенсивность землепользования, заставляя землевладельцев возводить здания на пустовавших участках. Те, кто отказывался застраивать свою землю, могли лишиться её путем конфискации, и тогда полиция выставляла участок на продажу тому, кто больше за него предложит. Затем новый владелец должен был принять на себя выполнение трех условий: 1) через год представить готовые планы застройки; 2) до истечения второго года начать строительные работы; 3) закончить строительство до истечения пяти календарных лет. Если какое-нибудь из этих условий не выполнялось, полиция могла снова конфисковать землю и продать с аукциона, а выручку отдавали незадачливому бывшему владельцу. Как показывает нижеследующий пример, этот закон претворялся в жизнь.

В 1781 г. купец Пётр Чирьев купил участок земли по Фонтанке и Невскому проспекту на перечисленных выше условиях. Раньше его земля служила местом, где хранились материалы для постройки набережных Фонтанки. Он ходил к смотрителю работ на набережной и к губернатору, добиваясь, чтобы участок освободили, но тщетно. А потом, в 1786 г., – по истечении пяти календарных лет – полиция конфисковала землю, потому что Чирьев на ней ничего не построил, и продала её высокопоставленному гражданскому чиновнику и поэту Гавриле Романовичу Державину. Разъярённый Чирьев подал в суд, стремясь отсудить свою землю. Через два года, собрав сведения по делу, Сенат удовлетворил иск Чирьева и вернул ему участок. Чирьев сумел вернуть свою собственность лишь благодаря тому, что сумел доказать, что не мог строиться из-за склада материалов на его участке. Во множестве других случаев мольбы прежних владельцев были напрасными.

Напоследок ещё одно замечание об интенсивности землепользования. По сравнению с городами Европы использование земли в Петербурге оказывается менее интенсивным, зато на фоне других русских городов его интенсивность заметно выше, главным образом потому, что дома в столице были гораздо больше, чем в провинции, и вмещали больше жильцов. Это важное обстоятельство, так как Петербург, всё более целесообразно используя своё пространство, следовал примеру европейских городов и прокладывал пути будущего урбанистического развития для городов России.

 

Имперская архитектура

Исторический облик Петербурга начал складываться при Екатерине, постепенно приобретая тот вид, который во многом сохраняется по сей день. До её царствования здания, в которых помещались официальные учреждения, строились в стиле барокко. После эпохи Петра Великого они начали приобретать всё более пышный декор, который достиг кульминации в Зимнем дворце и Смольном соборе Бартоломео Растрелли и в пятикупольном храме Св. Николая постройки С.И. Чевакинского. Но когда Екатерина взошла на престол, Растрелли уже перевалило за шестьдесят, а Чевакинскому было около пятидесяти. Государыня отвергла их вычурный стиль ради куда более строгого классицизма, приобретавшего в то время популярность по всей Европе. Она ввела эту перемену, сначала привлекая тех архитекторов, что уже работали в России, а впоследствии ввозя новых из-за границы. Екатерина финансировала строительство общественных зданий сначала, в 1760-е гг., в районах, прилегающих к Зимнему дворцу, а затем в ещё более амбициозных масштабах – в 1780-е гг., когда стройка развернулась сразу в нескольких местах. По проектам, начатым в 1760-е гг., можно судить, в чём императрица тогда хотела видеть символы своего царствования: пристроенный к Зимнему дворцу Малый Эрмитаж (1764–1767 гг.), одетые полированным гранитом невские набережные близ Зимнего дворца (1763–1780 гг.), стильная и гармоничная Академия художеств (1764–1788 гг.), глядящая на Неву, а на противоположном берегу – Медный всадник, конная статуя Петра Великого (1766–1782 гг.). Главными архитекторами Екатерины в этот период были француз Ж.-Б. М. Валлен-Деламот и А.Ф. Кокоринов. Оба они достались ей в наследство от предыдущего царствования, когда Валлен-Деламот начинал перестраивать в камне Гостиный двор с аркадами и колоннами (1761–1785 гг.), а Кокоринов стал первым природным русским, получившим звание академика архитектуры. Кроме того, в 1760-е гг. Екатерина объявила о своем намерении улучшить внешний облик всего города, учредив специальную комиссию для надзора за намеченным преображением Петербурга из деревянного в каменный (её работу мы рассмотрели в 4-й главе).

Война с Турцией и подавление восстания под предводительством Емельяна Пугачёва отвлекли внимание Екатерины и поглотили налоговые поступления за 1770-е гг., так что в это время она начала в столице только два крупных строительных проекта: украшенный пилястрами Мраморный дворец (1768–1785 гг.) – творение Антонио Ринальди, и Большой Эрмитаж (1771–1784 гг.) Ю.М. Фельтена, расположенный вдоль набережной Невы, от Малого Эрмитажа до Зимней канавки. Эти здания, восходящие к 1760–1770-м гг., стали придавать Петербургу его классические архитектурные линии. Но только в 1780-е гг. было велено приступить к работам, которые перевесили чашу весов от барокко к классицизму.

В 1779 г. Екатерина выписала из Италии в Россию Джакомо Кваренги. Данные ему поручения, включавшие в себя Эрмитажный театр (1783–1787 гг.) – четвёртое из пяти зданий комплекса Зимнего дворца и Эрмитажа, касались не столько дворцов, сколько зданий, призванных воплотить величие и мощь государственных учреждений. Так, он спроектировал строгое классическое здание Академии наук (1783–1789 гг.), Государственного ассигнационного банка (1783–1790 гг.) с его полукруглыми крыльями, а также злополучное здание биржи (построенная в 1790 г., она была разрушена в начале 1800-х гг., чтобы расчистить место для биржи Тома де Томона, стоящей до сих пор). Под тем же влиянием величественного классицизма и палладианства Н.А. Львов спроектировал здание Главного почтамта (1782–1789 гг.), а И.Е. Старов построил Таврический дворец (1783–1789 гг.) и Троицкий собор Александро-Невской лавры (1778–1790 гг.). В конце екатерининского царствования был одобрен проект здания Императорской Публичной библиотеки на углу Большой Садовой улицы и Невского проспекта (1796–1801 гг.). Даже церкви начали приобретать облик зданий классицизма, и в числе самых заметных были построенная Фельтеном церковь Св. Екатерины на Васильевском острове (1768–1771 гг.), католическая церковь Св. Екатерины на Невском проспекте Валлен-Деламота (1763–1783 гг.) и построенная Антонио Ринальди церковь Св. Исаакия, впоследствии снесённая, чтобы уступить место гораздо более величественному Исаакиевскому собору. В русле официального вкуса некоторые представители знати тоже заказывали проекты великолепных домов в классическом или псевдоклассическом стиле. В числе этих построек были дворец графа И.Г. Чернышёва (1766–1768 гг.) по проекту Валлен-Деламота, дом Г.Р. Державина на Фонтанке (1790-е гг., архитектор Н.А. Львов), Юсуповский дворец на Мойке (1770–1790-е гг.), Шереметевский дворец на Фонтанке и др. С появлением этих зданий город явно начал приобретать тот архитектурный облик, который он хранит поныне. Когда ученики этих архитекторов екатерининской эпохи в первой половине XIX в. продолжили развитие классицизма в стиле, широко известном как ампир, формирующее влияние екатерининской эпохи было надёжно закреплено. Приходится не согласиться с мнением П.Н. Столпянского о том, что город в его теперешнем виде сложился только при Александре I. Многое получило свою нынешнюю форму при Екатерине II.

 

Городская среда

Радиальная схема расположения улиц в Первой Адмиралтейской части была заложена в 1730-е гг., а к 1796 г. почти окончательно сложилась вся планировка улиц. То же самое можно сказать о Второй и Третьей Адмиралтейских частях. На Васильевском острове планировка в 1796 г. была завершена. В других городских частях постоянную конфигурацию приобрели главные улицы. В городе существовало свыше двухсот улиц, и подавляющее их большинство можно узнать и сегодня. Важным подспорьем для прокладки улиц на постоянном месте была практика «линейного строительства», впервые применённая при Екатерине. Линейное строительство воплощало принцип гармонии и порядка, типичный для взглядов Просвещения на городское планирование и состоявший в возведении всех построек на одном и том же расстоянии от центральной оси улицы. Тем самым создавался единый фасад по обеим её сторонам, четко обрисовывающий городскую артерию.

Строительные уставы, призванные контролировать возведение жилья, во многом способствовали тому, что сохранились неизменными большие участки городской застройки. Согласно уставу, принятому в 1760-е гг., дома полагалось строить в основном из камня. В некоторых районах признавалось допустимым использование дерева, но строить фундаменты всё равно предписывалось из камня. Крыши следовало крыть листовым железом или черепицей. Там, где уже стояли деревянные дома, надлежало возводить между участками брандмауэры. Однако безопасность была не единственным побуждением, стоявшим за строительным уставом. Ставя дома в линию, стремились добиться регулярности и порядка с созданием единого фасада вдоль улиц. Если же дома были построены в глубине дворов, хозяевам надлежало соорудить вдоль улицы каменный забор или железную решётку ради сохранения правильного вида. Таким образом, линейная система была официально принята как элемент застройки на будущее. В некоторых районах была установлена минимальная высота домов и оград.

По мере того как город застраивался всё гуще, средний городской дом тоже заметно увеличивался в размерах. В центре стали обычными трех– и четырехэтажные дома, а на окраинах – дома в два или три этажа. Судя по имеющейся информации о давным-давно снесённых и ничем не примечательных в архитектурном смысле домах, к зданиям одно за другим пристраивались перпендикулярные крылья. Получались строения из четырех соприкасающихся крыльев под прямым углом друг к другу, а в середине образовывались пространства дворов-колодцев. В таких больших домах помещения, не используемые хозяевами как жильё, отдавались в аренду под лавки или сдавались внаём.

Дальнейшие свидетельства того, что Санкт-Петербург приобретал при Екатерине свою постоянную форму, заключаются в том, что уже тогда сложились узнаваемые ныне части города, которые пронесли через годы свою атмосферу, характер и функции. Так, Гостиный двор остается крупнейшим универсальным магазином в нынешнем Петербурге. С появлением громадных грузовых кораблей восточная оконечность Васильевского острова утратила почти всё своё коммерческое значение, но до революционного 1917 г. там работали и биржа, и таможня. Васильевский остров, ставший образовательным центром города уже к концу XVIII в., в XIX в. ещё больше укрепился в этой роли, так как здесь, в бывшем здании Двенадцати коллегий и на прилегающей территории, был основан университет. Большой каменный театр, построенный в XVIII в., в 1875–1895 гг. реконструировали, и сейчас его здание образует ядро Консерватории. А кожевенные производства, ещё при Екатерине переведённые в юго-западный угол Васильевского острова, имеют прямых потомков в виде кожевенных фабрик, до сих находящихся в этом месте.

Наконец, последним симптомом того, что столичный город достиг более или менее окончательной стадии формирования (соответствующей историческому ядру постсоветского Санкт-Петербурга), можно считать усиленное внимание властей к совершенствованию городской среды: они старались разрешить проблемы, характерные для высокой концентрации населения. Для ускорения перевозок мостили улицы, причём стремились оснастить твёрдым покрытием почти все центральные улицы, а также главные артерии пригородов. Домовладельцы несли ответственность за мощение отрезков улицы перед своими участками, а в остальных местах она возлагалась на полицию. Мало кто из домовладельцев сооружал мостовую своими силами, предпочитая нанимать на работу крестьян, каждое лето приходивших в город на заработки. Отходникам всегда хватало работы, так как почти все виды мостовой ежегодно требовали починки – в среднем вымощенный участок служил лишь от трех до пяти лет. Улица, замощённая хоть каким-нибудь способом, была лучше, чем без всякой мостовой, потому что весенняя и осенняя слякоть, бескрайние летние лужи делали улицы буквально непроходимыми.

Из-за петербургской погоды здесь часто бывали туманы. К ним присоединялся дым от нескольких тысяч печных труб, запах от некоторых производств, например от кожевенных фабрик, и всё это едва ли укрепляло здоровье горожан. Качество воздуха власти старались улучшить, переводя производства в малонаселенные места. В 1778 г. «Санктпетербургский вестник» обнародовал новость об открытии британского естествоиспытателя Джозефа Пристли. Тот установил, что растения и животные совместными усилиями поддерживают здоровое равновесие между различными свойствами воздуха, и рекомендовал горожанам сажать разнообразные деревья, кустарники и травы, дабы очищать воздух от «дурных испарений». В других статьях вновь прибывавшим жителям столицы рассказывали, как уберечь здесь свое здоровье.

Угрозу здоровью населения, в частности, представлял мусор, скапливавшийся на улицах и пустырях; он, к тому же, был весьма непригляден. Власти постоянно пытались от него избавиться. Так, в планах по совершенствованию города на домовладельцев возлагалась обязанность очищать улицы возле их участков от «сметений». Инструкция Коммерц-коллегии одному из своих сотрудников говорит о стараниях очистить подведомственную территорию: «В Каменном Гостином Дворе и по галереям, которые на Бирже, часто находятся беспорядочно разбросанные рогожки, бревна и балки; есть запасы сандала, колесных ободов, брусов, и других вещей, которые производят великий беспорядок, и притом носят опасность пожара; так над всем этим иметь тщательное наблюдение, дабы сколько возможно продавцы балок, рогожок и другаго… сокращались, так же как и продавцы кваса и торгующие разными припасами, и те которые делают беспорядок».

Никакого конкретного учреждения, ответственного за регулярный вывоз мусора, в городе не существовало. Разумеется, как индивидуальные домовладельцы, так и правительственные учреждения не всегда вывозили отбросы и строительный мусор, т. е. устраивали свалки на своих участках. Записка, составленная в 1793 г., говорит о том, что набережная Невы перед Зимним дворцом была завалена мусором и отходами строительства. Но если даже это место, задуманное как одно из красивейших и самых ухоженных в столице, находилось в таком небрежении, то как же должен был выглядеть остальной город? Ответ дает сын А.Т. Болотова, так удивлявшегося величине Петербурга в 1762 г. Павел Андреевич Болотов, впервые увидевший столицу в 1789 г., как почти всякий турист, не жалел похвал для величественных казённых строений. Но вдруг его тон меняется, и он с досадой пишет: «Здесь дождь каждый день и отбросы на улицах в великом множестве». Конечно, центральные районы Петербурга были хорошо задуманы и хорошо построены, они прекрасно выглядели издали, но скверное санитарное состояние умаляло красоту пышных общественных зданий и дворцов знати. А уж на дальних городских окраинах чистота и не ночевала.

Между тем слава Петербурга разошлась широко. Современники, приезжавшие из-за границы, восхваляли его великолепие. Картограф французского короля Дидье Робер де Вогонди запрашивал в письме в Санкт-Петербург полную информацию о «монументах, которыми Екатерина украсила столицу, о каналах для сообщения, которые она выкопала, о законах, которые она установила, об эдиктах, указах и правилах, которые проистекли от мудрости её Императорского Величества ради процветания государства и блага народа» для статьи, которую он писал для энциклопедии. Многие историки тоже восхваляли преображение столицы, архитектурные чудеса и ансамбли, которыми обогатился город при Екатерине. Но эти восторги могут натолкнуть на ложные выводы. Действительно, некоторые районы Санкт-Петербурга до 1800 г. были приведены в совершенное великолепие. Но, как показано выше, так дело обстояло далеко не везде, и во многих других местах город был непригляден. Как ни велик был Петербург, а кое-где он оставался сущей деревней и на вид, и с точки зрения экономики, и по образу жизни. Никак нельзя сказать, что Санкт-Петербург достиг совершенного развития во всех отношениях, но он развивался и формировался в настоящий город.