Там, где кончались Белл-стрит, Маккей-стрит и Майо-стрит, находился Разлив. Там протекала река Ваванаш, которая каждую весну выходила из берегов. Выпадали весны – примерно одна из каждых пяти, – когда вода заливала дороги со стороны города и растекалась по полям; получалось мелкое, покрытое рябью озеро. В свете, отражавшемся от воды, все вокруг казалось ярким и холодным, как оно бывает в городах на берегах озер, и пробуждало или возрождало смутные надежды на некое бедствие. Жители приходили на все это посмотреть – чаще всего под конец дня или в ранние сумерки – и посудачить, все ли еще вода поднимается и дойдет ли на сей раз до границы города. Как правило, жители младше пятнадцати и старше шестидесяти пяти сходились на том, что дойдет.
Ева и Кэрол выехали из города на велосипедах. Свернули в конце Майо-стрит с дороги – домов там уже не было – и двинулись напрямик через поля, вдоль проволочной изгороди, зимой завалившейся на землю под тяжестью снега. Немного покрутили педали, потом увязли в густой траве, бросили велосипеды и подошли к берегу.
– Давай найдем бревно и покатаемся, – предложила Ева.
– С ума сошла? Ноги отморозим.
– «С ума сошла? Ноги отморозим!» – передразнил один из мальчишек, тоже стоявших у кромки воды. Проговорил он это гнусавым, писклявым голосом, как обычно мальчишки говорят девчоночьими голосами, хотя сами девчонки говорят совсем не так. Эти мальчишки – всего их было трое – учились с Евой и Кэрол в одном классе, так что девочки знали их имена (а имена их были Фрэнк, Бад и Клейтон), однако Ева и Кэрол, которые приметили и признали мальчишек еще с дороги, первыми с ними не заговорили, на них не смотрели, да и вообще делали вид, что рядом никого нет. Мальчишки, похоже, пытались соорудить плот из досок, выловленных из воды.
Ева и Кэрол сбросили туфли и носки, вошли в воду. Ноги заломило от холода, по венам будто бы побежали синие электрические искры, но девчонки забирались все глубже, подбирая юбки, сзади – в обтяжку, а спереди – кулём, чтобы удобнее было держать.
– Эк переваливаются, куры толстозадые.
– Дуры толстозадые.
Ева и Кэрол, понятное дело, притворились, что ничего не слышат. Они выловили бревно, забрались на него, поймали пару дощечек, чтобы грести. В Разливе вечно плавала всякая всячина – ветки, штакетины, бревна, дорожные указатели, ненужные доски; а иногда – водогреи, раковины, кастрюли и сковородки, случалось даже – автомобильные сиденья или мягкие кресла; можно было подумать, что Разлив доплескивается до самой свалки.
Девчонки погребли прочь от берега, на холодный озерный простор. Вода была совершенно прозрачной, видно было, как у дна колышется бурая трава. А пусть понарошку это будет море, решила Ева. Она подумала про затонувшие страны и города. Атлантида. А пусть мы понарошку будем викинги, мы плывем на ладье – в Атлантике их ладьи казались такими же тонкими и хлипкими, как это бревно на Разливе, а под килем у них была прозрачная вода на много миль, а дальше город со шпилями, нетронутый, будто драгоценный камень, который уже не достанешь с морского дна.
– Это ладья викингов, – сказала Ева. – А я – резная фигура на носу.
Она выпятила грудь и вытянула шею, пытаясь изобразить дугу, а потом скорчила рожу и высунула язык. После этого обернулась и впервые обратила внимание на мальчишек.
– Привет, придурки! – заорала она. – А вам слабó сюда заплыть, тут глубина три метра!
– Врешь, – отозвались они без малейшего признака интереса; она и правда врала.
Девчонки проплыли мимо купы деревьев, разминулись с мотком колючей проволоки и оказались в заливчике, возникшем на месте естественного понижения почвы. Ближе к концу весны на месте заливчика образуется пруд, кишащий лягушками, а к середине лета воды в нем совсем не останется, только низкая поросль кустов и тростника, зеленеющих в знак того, что почва у корней еще влажная. Вдоль крутого берега пруда росли деревья повыше – ивы, над водой торчали верхушки. Бревно ткнулось в ивы. Ева и Кэрол увидели, что впереди что-то застряло.
Это была лодка, точнее, часть лодки. Старая весельная лодка – один борт отломан почти целиком, доска, раньше служившая скамейкой, болтается без опоры. Лодка запуталась среди ветвей и лежала, задрав кверху нос, вроде как на боку – вот только бока у нее не было.
В головы им, без всяких обсуждений, одновременно пришла одна и та же мысль.
– Парни! Эй, парни!
– Мы вам лодку нашли!
– Бросайте свой дурацкий плот, идите сюда, посмотрите на лодку!
Сильнее всего удивило их то, что мальчишки действительно пришли – по полосе суши, чуть не бегом, чуть не кувырком вниз по склону, настолько им было интересно.
– Где, где?
– Да где же, не вижу я никакой лодки!
А потом Еву и Кэрол очень удивило то, что, когда мальчишки увидели, что за лодку они имели в виду, что это просто гнилая развалюха, застрявшая в ивовых ветках, у них и мысли не мелькнуло, что их попросту надули и разыграли. Обижаться они даже не подумали, находка так их обрадовала, будто это и правда была новенькая целая лодка. Мальчишки уже были босиком, они ведь бродили по воде, вылавливая доски, поэтому, не сбавляя ходу, с берега заплюхали к лодке, окружили ее и стали разглядывать, не обращая никакого, даже самого презрительного, внимания на Еву и Кэрол, которые так и болтались на своем бревне. Тем пришлось их окликнуть.
– И как вы ее вытаскивать собираетесь?
– Да она все равно не поплывет.
– Ты что, думаешь, она поплывет?
– Потонет. Буль-буль-буль, и вы на дне.
Мальчишки не ответили, они были слишком заняты: ходили вокруг лодки, тянули ее, прикидывали, как бы ее высвободить, не слишком повредив. Фрэнк, самый грамотный, речистый и безрукий из них, затеял называть лодку «он», как будто это корабль, – выпендреж, на который Ева и Кэрол ответили презрительными гримасами.
– В двух местах застрял. Аккуратнее, днище ему не прошибите. Экий тяжеленный, а так ведь не подумаешь.
Забрался в лодку и высвободил ее Клейтон, а Бад, рослый жирный парень, взвалил ее на спину и спустил на воду – теперь ее можно было полу на плаву, полуволоком доставить к берегу. На это ушло некоторое время. Ева и Кэрол бросили бревно и вброд вернулись на берег. Забрали свои туфли, носки и велосипеды. Возвращаться назад прежней дорогой было совсем не обязательно, однако они вернулись. Стояли на гребне холма, опираясь на велосипеды. Домой не уходили, но и не садились, и не таращились в открытую. Стояли, вроде как повернувшись лицом друг к дружке, однако то и дело поглядывали вниз, на воду и на мальчишек, пыхтевших вокруг лодки, – так, будто остановились на минутку из чистого любопытства, да вот и застряли тут дольше, чем думали, чтобы узнать, чем кончится эта безнадежная затея.
Часов в девять, когда уже почти стемнело – стемнело для тех, кто сидел дома, а снаружи еще не совсем, – все они вошли в город и своего рода процессией прошествовали по Майо-стрит. Фрэнк, Бад и Клейтон несли перевернутую лодку, а Ева и Кэрол шли сзади, катя велосипеды. Головы мальчишек почти скрылись во тьме лодочного нутра, где пахло разбухшим деревом и холодной болотной водой. Девчонки же смотрели вперед и видели в зеркальцах на руле уличные огни – ожерелье огней, взбиравшееся по Майо-стрит, доходившее до самой водонапорной башни. Они свернули на Бернс-стрит, к дому Клейтона – ближайшему из всех их домов. Еве и Кэрол он был не по дороге, и все же они не отставали. Мальчишки, видимо, слишком были заняты переноской, чтобы их шугануть. Кое-какая ребятня помладше еще копошилась на улице – играли в «классы» на тротуаре, хотя видно было уже совсем плохо. В это время года свободный от снега тротуар был еще в новинку и в радость. Ребятня сторонилась и с невольным уважением провожала глазами проплывавшую мимо лодку; потом они выкрикивали вслед вопросы – хотели знать, откуда лодка взялась и что с ней теперь собираются делать. Им никто не отвечал. Ева и Кэрол, как и мальчишки, даже и не думали открывать рот и вообще удостаивать их взглядом.
Все впятером они вошли к Клейтону во двор. Мальчишки переместили вес, явно собираясь сгружать лодку.
– Лучше оттащите ее на задний двор, где никто не увидит, – посоветовала Кэрол.
То были первые слова, произнесенные с тех пор, как они вступили в город.
Мальчишки ничего не ответили, однако двинулись дальше по утоптанной дорожке между домом Клейтона и покосившимся дощатым забором. Сбросили лодку на заднем дворе.
– Между прочим, лодка покраденная, – сказала Ева, главным образом чтобы произвести впечатление. – Она же чья-то. А вы ее покрали.
– Тогда это вы ее покрали, – возразил Бад, тяжело дыша. – Вы ее первые увидели.
– А вы ее взяли.
– Тогда это мы все. Если кому за это что будет, тогда уж всем.
– Ты про это кому-нибудь скажешь? – спросила Кэрол, когда они с Евой ехали домой по улицам, где между фонарями было темно, а от зимы остались выбоины.
– Тебе решать. Ты не скажешь, так и я не скажу.
– Если ты не скажешь, я тоже.
Они ехали медленно, с чувством, что поступились чем-то, но вполне довольные.
В дощатом заборе, окружавшем двор за домом Клейтона, тут и там торчали столбы, которые поддерживали, вернее, пытались поддерживать забор в вертикальном положении; вот на этих столбах Ева и Кэрол и просидели несколько вечеров – чинно, хотя и без особого удобства. А иногда они просто стояли, прислонившись к забору, пока мальчишки латали лодку. В первый-второй вечер соседские ребятишки, привлеченные стуком молотков, пытались просочиться во двор и выяснить, что там происходит, но Ева и Кэрол преграждали им путь.
– Тебя сюда кто-нибудь звал?
– Сюда во двор только нам можно.
Вечера делались все длиннее, воздух прогревался. На тротуарах начали прыгать через скакалку. В дальнем конце улицы шеренгой стояли клены, в их коре были сделаны надрезы. Сок в ведерках собраться не успевал – ребятишки его сразу выпивали. Хозяева деревьев, старик и старуха, которые надеялись наварить кленового сиропа, выбегали из дома с криками «кыш», как будто отпугивали ворон. Каждую весну дело кончалось тем, что старик выходил на крыльцо и стрелял в воздух из ружья – только тогда воровство прекращалось.
Тем, кто ремонтировал лодку, было не до сока, хотя в прошлом году все они его дружно тибрили.
Доски, необходимые для починки, собирали тут и там, по всем задворкам. В это время года повсюду что-то валялось – ветки и палки, размокшие перчатки, ложки, выплеснутые вместе с водой, крышки от кастрюль, которые зимой выставили на снег остывать, всевозможный мусор, который осел к земле и долежал до весны. Инструменты добывали из подвала Клейтона, – видимо, они сохранились с тех пор, когда еще жив был его отец, – и хотя совета спросить было не у кого, мальчишки худо-бедно сообразили, как строят или перестраивают лодки. Фрэнк притащил чертежи из книг и журнала «Популярная механика». Клейтон посмотрел на чертежи, послушал инструкции, которые вслух зачитывал Фрэнк, а потом стал действовать по собственному разумению. Бад ловко управлялся с пилой. Ева и Кэрол следили за процессом с забора, отпускали разные замечания и придумывали, как назвать лодку. Названия они предлагали такие: «Водяная лилия», «Морской конек», «Королева Разлива» и «Кэро-Ева», в собственную честь, потому что ведь это они нашли лодку. Мальчишки не говорили, какое из этих названий кажется им подходящим, – может, и никакое.
Днище нужно было просмолить. Клейтон вылил смолу в котелок, разогрел на кухонной плите, притащил на задний двор и начал медленно, со свойственной ему дотошностью промазывать перевернутую лодку, сидя на ней верхом. Двое других мальчишек распиливали доску, чтобы сделать скамейку. Клейтон смолил, а смола остывала и наконец загустела так, что не вытянешь кисть. Клейтон повернулся к Еве, поднял котелок и сказал:
– Пошла бы да разогрела на плите.
Ева взяла котелок, поднялась на заднее крыльцо. В кухне после улицы показалось совсем темно, но света, похоже, все-таки хватало, потому что мать Клейтона стояла над гладильной доской и ворочала утюгом. Так она зарабатывала на жизнь – стирала и гладила белье.
– Простите, можно я поставлю котелок со смолой на плиту? – спросила Ева, которую приучили вежливо говорить со старшими, даже если это прачка; кроме того, ей почему-то очень хотелось произвести на маму Клейтона хорошее впечатление.
– Тогда сперва нужно бы огонь подвеселить, – сказала мама Клейтона; судя по голосу, она сомневалась, справится ли Ева с таким делом. Но Евины глаза уже привыкли к полутьме, она ухватом отодвинула крышку, взяла кочергу и разворошила угли. Старательно помешивала смолу, пока та расходилась. Она была горда поручением. Гордость осталась и после. Засыпая, она представила себе Клейтона: он сидит на лодке верхом, промазывая ее смолой – сосредоточенно, бережно, отрешенно. Она вспомнила, как он заговорил с ней из этой своей отрешенности, таким обыкновенным, миролюбивым, домашним голосом.
Двадцать четвертого мая день был праздничный и занятий в школе не было, и вот лодку вынесли из города, на сей раз – дальним путем, не по дороге, а через поля и изгороди, которые уже успели починить, к реке, – та уже бежала в своих обычных берегах. Ева и Кэрол тоже несли в свой черед, наравне с мальчишками. Лодку спустили на воду с истоптанного коровами бережка между ивами, на которых как раз распускались листья. Первыми в нее сели мальчишки. Они разразились победными воплями, когда лодка поплыла – изумительным образом поплыла вниз по течению. Лодка была выкрашена снаружи в черный цвет, изнутри – в зеленый, а скамейки – в желтый, и еще вдоль борта снаружи шла желтая полоса. Никакого названия на ней так и не написали. Мальчишкам и в голову не пришло, что лодку нужно как-то назвать, она и так отличалась от всех остальных лодок в мире.
Ева и Кэрол бежали по берегу, таща с собой мешки, набитые булкой с вареньем и арахисовым маслом, маринованными огурцами, бананами, шоколадным печеньем, чипсами, крекерами, склеенными кукурузным сиропом, и пятью бутылками шипучки, которые предстояло остудить в речной воде. Бутылки били их по ногам. Девчонки вопили.
– Подлюки будут, если не дадут покататься, – сказала Кэрол, и они заорали хором: – Это мы ее нашли! Мы нашли!
Мальчишки не ответили, однако через некоторое время причалили к берегу, и Ева с Кэрол, пыхтя, спотыкаясь, помчались туда.
– Как, протекает?
– Покуда не протекает.
– Черпалку забыли взять! – посетовала Кэрол, но тем не менее залезла в лодку вместе с Евой, а Фрэнк отпихнул их от берега с криком:
– Все мы погибнем в пучине!
А хорошо в лодке было то, что она не прыгала по волнам, как бревно, а лежала в воде как в чашечке, и плыть в ней было совсем иначе, чем верхом на бревне, ты будто бы сам сидел в воде. Скоро они начали кататься все вперемешку – двое мальчишек и девчонка, двое девчонок и мальчишка, девчонка с мальчишкой, и постепенно так запутались, что уже было и не сообразить, чья теперь очередь, да никому это было и не интересно. Они двинулись вниз по реке – те, кто не сидел в лодке, бежали по берегу. Прошли под двумя мостами, железным и бетонным. В одном месте увидели большого неподвижного карпа, он вроде бы улыбнулся им из воды, где лежала тень от моста. Они не знали, далеко ли забрались, но река изменилась – стала мельче, а берега ниже. На дальнем конце поля они увидели какую-то постройку вроде домика, явно пустовавшего. Вытащили лодку на берег, привязали и зашагали через поле.
– Старая станция, – сказал Фрэнк. – Станция Педдер.
Остальные тоже слышали это название, но один Фрэнк знал наверняка, потому что отец его работал в городке железнодорожным агентом. Фрэнк сказал, что тут раньше была остановка на боковой ветке, которую потом разобрали, и что тут была лесопилка, только давно.
В здании станции оказалось темно и прохладно. Все стекла выбиты. Осколки и куски покрупнее лежали на полу. Они побродили по комнатам, отыскивая стекляшки побольше – на них можно было наступать, и они бились, и это было как разбивать лед на лужах. Некоторые перегородки еще сохранились – можно было определить, где раньше находилось окошечко кассы. Лежала опрокинутая скамья. Сюда явно захаживали люди, похоже, захаживали довольно часто, хотя место и было совсем глухое. На полу валялись бутылки из-под пива и шипучки, сигаретные пачки, жвачка, фантики, бумажная обертка от буханки хлеба. Стены покрывали полустертые и свежие надписи, выведенные мелом, карандашом или вырезанные ножом.
Я ЛЮБЛЮ РОННИ КОУЛСА
ПОТРАХАТЬСЯ БЫ
ЗДЕСЬ БЫЛ КИЛРОЙ
РОННИ КОУЛС КОЗЕЛ
ТЕБЕ ТУТ ЧЕГО НАДО?
ЖДУ ПОЕЗДА
ДОННА МЭРИ-ЛУ БАРБАРА ДЖОАННА
Как же было здорово в этом просторном, темном, пустом помещении, где с громким хрустом билось стекло, а звуки голосов отскакивали от стропил крыши. Они принялись прикладывать к губам старые пивные бутылки. Сразу захотелось есть и пить, они расчистили себе место в центре помещения, сели и принялись уничтожать провизию. Шипучку выпили как была, тепловатую. Съели все до последней крошки, слизали остатки варенья и арахисового масла с оберточной бумаги.
Потом стали играть в «Скажи или покажи».
– Давай пиши на стене «Я сраный козел» и подписывайся.
– А ну скажи, как выглядело самое гнусное твое вранье за всю жизнь.
– Ты когда-нибудь писался по ночам?
– Тебе когда-нибудь снилось, что ты идешь по улице совсем без ничего?
– Давай иди на улицу и писай на железнодорожный знак.
Это задание выпало Фрэнку. Видеть они его не видели, даже со спины, только слышали шуршание струйки. Сами они сидели, ошеломленные, и не могли придумать, кого еще и на что подбить.
– А теперь, – сказал Фрэнк от двери, – следующее задание будет для всех.
– Какое?
– Раздеться догола.
Ева и Кэрол вскрикнули.
– А кто откажется, тот будет ходить – вернее, ползать – прямо по этому полу на четвереньках.
Все затихли, а потом Ева спросила покорно:
– Что первое снимать?
– Башмаки с носками.
– Тогда пошли наружу, здесь ведь стекло повсюду.
В дверях, в неожиданно ярком солнечном свете, они скинули носки и обувь. Поле перед ними светилось будто вода. Они побежали туда, где раньше проходила железнодорожная ветка.
– Тише, тише! – останавливала Кэрол. – Осторожнее, там колючки.
– Майки! Всем скидывать майки!
– А я не буду! Мы обе не будем, да, Ева?
Но Ева все кружилась и кружилась на солнце, там, где раньше лежали рельсы.
– Мне плевать, как фишка ляжет! Кто не скажет, тот покажет!
Все еще кружась, она расстегнула блузку, – казалось, рука ее сама не знает, что делает, – и отбросила ее в сторону.
Кэрол тоже сняла блузку.
– Если бы не ты, я бы не стала.
– И низ тоже!
На сей раз никто не произнес ни слова – они нагнулись и разделись догола. Ева, первой сбросившая одежду, помчалась через поле, остальные бросились следом – все неслись нагишом по жаркой, доходящей до колена траве, неслись к реке. Им уже было не страшно, что их поймают, наоборот, они подпрыгивали и вопили, привлекая к себе внимание, – правда, смотреть и слушать было некому. Им казалось, что вот сейчас они оттолкнутся от края утеса и полетят. Они чувствовали, что с ними происходит нечто такое, чего никогда не происходило раньше, и было это как-то связано с лодкой, водой, солнечным светом, темным нутром разрушенной станции, друг с другом. Друг о друге они сейчас думали не как о людях, наделенных именами, но как о раскатистых воплях, отражениях – отважных, белых, шумных, бесшабашных, стремительных, точно стрелы. Не останавливаясь, они влетели в холодную воду, а когда она почти полностью скрыла ноги, бросились в нее и поплыли. Шум стих. Стремительной волной накатили тишина и изумление. Они нырнули, всплыли, рассыпались в разные стороны, юркие, точно норки.
Ева встала в воде, с волос текло, по лицу сбегали струйки. Ей здесь было по пояс. Она стояла на гладких камнях, довольно широко расставив ноги, вода протекала между ними. В ярде примерно от нее Кэрол встала тоже, они смаргивали воду и смотрели друг на друга. Ева не отвернулась, не попыталась спрятаться. Ее колотило – от холода, а еще от гордости, стыда, храбрости, восторга.
Клейтон бурно затряс головой, будто пытался выколотить из нее что-то, потом нагнулся, набрал полный рот речной воды. Встал, раздув щеки, напряг округленные губы и пустил в Еву струю, будто бы из шланга, точно попав сперва в одну грудь, а потом в другую. Вода, которую он выпустил изо рта, заструилась по ее коже. Глядя на это, он загудел громко и смущенно – никто не ждал от него такого звука. Остальные, где бы они ни находились, подняли головы и подошли посмотреть.
Ева согнулась и скользнула под воду, скрывшись с головой. Поплыла, а когда вынырнула гораздо ниже по течению, то увидела, что Кэрол плывет следом, а мальчишки уже вылезли на берег, уже бегут по траве, мелькая тощими спинами и белыми плоскими ягодицами. Они смеялись и что-то говорили друг другу, но что – было не слышно, потому что вода попала в уши.
– Что это он сделал? – спросила Кэрол.
– Да ничего.
Они выбрались на берег.
– Давай посидим в кустах, пока они не уйдут, – предложила Ева. – Вообще, они страшно противные. Просто до ужаса. Противные, правда?
– А то, – подтвердила Кэрол, и они остались ждать – не очень долго: мальчишки, все еще гомонящие и возбужденные, спустились к реке чуть выше по течению, туда, где оставили лодку. Было слышно, как они запрыгнули в нее и взялись за весла.
– Ну и пусть теперь пыхтят на обратной дороге, – сказала Ева, обхватив себя руками и трясясь от холода. – Нам-то что? Да и вообще. Это же не наша лодка.
– А вдруг они всем расскажут? – тревожилась Кэрол.
– А мы скажем, что это вранье.
Ева придумала этот выход только в тот самый момент, когда высказала его вслух, но, едва высказав, почувствовала, как вновь стало легко на душе. Выход простой и не без вредности – от этого они обе захихикали, а потом, хлопая по телу ладонями и разбрызгивая воду, принялись хохотать до упаду – припадок из тех, где, стоит одному притихнуть от изнеможения, другой фыркает и заходится по новой, и вот они строили друг другу беспомощные – вскоре уже без всяких дураков беспомощные – рожи, и сгибались пополам, и прижимали руки к животу, будто от самой невозможной боли.