Миссис Кросс и миссис Кидд знакомы целых восемьдесят лет, еще с детского сада, который в то время называли «нулевым классом». Вот самое раннее воспоминание миссис Кросс о миссис Кидд: черноглазая девочка стоит у доски и декламирует какое-то стихотворение, сцепив руки за спиной и вскинув голову, чтобы все слышали уверенный голосок. В последующие десять лет, доведись вам побывать на любом мероприятии или собрании, предполагавшем художественную часть, вы бы непременно узнали там миссис Кидд (которая в то время звалась не миссис Кидд, а Мэриан Ботертон) по темной, густой, ровно подстриженной челке и туго накрахмаленному фартучку: она со знанием дела читала стихи, причем без сучка без задоринки. Даже сейчас миссис Кидд, сидящая в инвалидной коляске, без малейшего повода готова тряхнуть стариной.

Так она начнет.

Или:

Она делает паузу, но не потому, что забыла слова: просто ждет от слушателя вопроса («Что это за стихи?» или «Не это ли, случайно, публиковалось в „Третьем читателе“?»), чтобы продолжить декламацию.

А вот каково самое раннее воспоминание миссис Кидд о миссис Кросс (Долли Грейнджер): щекастая, вся красная, визгливая девчонка с толстыми соломенными косичками, одетая в платье с обвисшей кромкой, отплясывает на игровой площадке, под навесом (день был дождливый), где столпились все, кому не лень. Девочки играли в хороводную игру, но миссис Кидд не имела ни малейшего представления о правилах. Это была виргинская кадриль; девочки пели:

Миссис Кросс задорней всех пела, кружилась и топала ножками; она была самой младшей и самой низенькой из тех, кого взяли в игру. Ей об этом сказали старшие сестры. У миссис Кидд ни сестер, ни братьев не было.

Люди помоложе, узнав, что эти женщины знакомы три четверти века с лишним, воображают, наверное, что время стерло все различия между ними. Никто, кроме них самих, не знает, что разделяло их прежде и в некоторой степени разделяет по сей день: квартирка над помещением почты и таможенной службы, где миссис Кидд жила с матерью и отцом-почтмейстером, – и таунхаус на Ньюгейт-стрит, где жила миссис Кросс с матерью, отцом, двумя сестрами и четырьмя братьями; англиканская церковь, которую посещала миссис Кидд, – и свободная методистская, к которой принадлежала миссис Кросс. Миссис Кидд в двадцать три года связала себя узами брака с учителем естествознания, а миссис Кросс выскочила замуж в семнадцать лет: муж ее ходил на озерных судах, но так и не дослужился до капитана. Миссис Кросс родила шестерых детей, миссис Кидд – троих. Муж миссис Кросс внезапно скончался в возрасте сорока трех лет, не застраховав свою жизнь; муж миссис Кидд, проработав долгие годы директором школы, ушел на покой, переехал с семьей в близлежащий Годрич и получал пенсию. Разрыв сократился лишь в последнее время. Счет сравняло молодое поколение: в плане материальной обеспеченности дети миссис Кросс, хотя и не кончали университетов, почти не уступают детям миссис Кидд. А внуки миссис Кросс заткнут за пояс и тех и других.

Миссис Кросс живет в «Доме на холме» три года и два месяца, миссис Кидд – без малого три года. Обе страдают сердечной недостаточностью и передвигаются в креслах-каталках, чтобы сберечь силы. Во время первого же разговора миссис Кидд сказала:

– В упор не вижу здесь холмов.

– Но отсюда видна магистраль, сверху, – ответила миссис Кросс. – Думаю, это имелось в виду. – И спросила: – Тебя куда определили?

– Каждый раз путаюсь. Но комнатка вполне приличная. Одноместная.

– И моя неплоха, я тоже одна лежу. Твоя в том крыле от столовой или в этом?

– Дай подумать… В этом.

– Вот и хорошо. Самое лучшее отделение. Тут публика еще хоть куда. Но дороговизна жуткая. Чем ты здоровее, тем больше с тебя дерут. В другом крыле лежат те, кто с головой не в ладах.

– Старые маразматики?

– Старые маразматики. Правда, есть и молодые. Вон, смотри. – Она кивком указала на мужчину лет пятидесяти, который терзал губную гармонику: у него был синдром Дауна. – В нашем крыле тоже молодые попадаются, но у них с этим, – она постучала пальцем по лбу, – все в порядке. Просто страдают разными болезнями. Как перестают за собой следить, их тут же наверх. Там – запущенные случаи. А ведь есть еще психи. В заднем крыле содержатся, под замком. Вот там психи – всем психам психи. А еще, мне кажется, есть особые палаты для тех, кто на своих ногах, но под себя ходит.

– Значит, мы с тобой тут – белая кость, – сказала миссис Кидд с натянутой улыбкой. – Я догадывалась, что здесь будет полно маразматиков, но кто бы мог подумать… – Она украдкой кивнула на дауна, который теперь отбивал чечетку напротив окна.

В отличие от большинства пациентов, страдающих этим недугом, он, пусть бледный и слабый на вид, был сухощавым и подвижным.

– По сравнению с другими этот еще счастливчик, – сказала, глядя в его сторону, миссис Кросс. – Интернат такого типа – единственный на всю страну, вот сюда и свозят всех, кого попало. Но со временем они уже тебя не трогают.

– Меня-то не трогают вовсе.

В палате миссис Кидд множество камешков и ракушек в коробочках и склянках. Есть там и чучела певчих птиц, и витрина с хрупкими бабочками. На книжных полках – «Папоротники и мхи Северной Америки», «Птицы восточной части Северной Америки: справочник Питерсона», «Как распознавать горные породы и минералы», а также звездный атлас. Чучела певчих птиц и витрина с бабочками некогда украшали школьный кабинет ее мужа, учителя естествознания. Чучела он покупал на свои деньги, а бабочек они с женой собирали сами. Миссис Кидд хорошо разбиралась в ботанике и зоологии. Если бы не слабое – как считалось по тем временам – здоровье, она бы поступила в университет, чтобы изучать ботанику, хотя для девушек это было редкостью. Ее дети, живущие за тридевять земель, посылают ей прекрасные иллюстрированные издания на темы, которые, в их представлении, будут ей интересны; но фолианты эти по большей части оказываются громоздкими и увесистыми, читать их неудобно, а потому она вскоре отправляет их на самую нижнюю полку. Интерес ее давно пошел на убыль, причем очень заметно, хотя она никогда в жизни не скажет этого детям. В своих письмах они вспоминают, как она учила их различать грибы: «А помнишь, как мы наткнулись на бледную поганку в лесу Петри, когда жили в Логане?» Письма состоят преимущественно из воспоминаний. Дети, ее стареющие дети, хотят, чтобы она законсервировалась такой, какой была лет сорок-пятьдесят назад. Они относятся к ней с такой нежностью и ответственностью, с какой не всякие родители пестуют свое дитя. Будто смышленую не по годам девочку, они нахваливают ее за сообразительность, за обширные познания, за атеизм (державшийся в строгом секрете все годы, пока ее муж занимался воспитанием юношества) и за все качества, которые выделяют миссис Кидд из числа среднестатистических, или анекдотичных, старушек. Не так уж сильно она от них отличается, но считает своим долгом скрывать это от детей.

Миссис Кросс тоже получает от своих детей подарки, но, разумеется, не книги, а украшения, картинки, подушечки. Ей прислали композицию из искусственных роз со светодиодами, которые мерцают и пузырятся, подобно струям фонтана. Есть у нее кукла «Красотка с Юга», чьи атласные кринолины задуманы как огромная игольница. Есть репродукция «Тайной Вечери», на которой все освещение исходит от нимба вокруг головы Иисуса. (Миссис Кидд, впервые зайдя к ней к палату, написала кому-то из своих детей, что долго пыталась разглядеть, чем трапезничает Господь с апостолами, и в конце концов поняла: гамбургерами. Детям нравится, когда она демонстрирует такой тип юмора.) У двери покоится гипсовая скульптура в натуральную величину: шотландская овчарка, похожая на любимицу Кроссов, старую Бонни, которая жила у них в те времена, когда дети еще пешком под стол ходили.

Миссис Кросс выпытывает у детей, во что им встали эти вещи, а потом сообщает цены окружающим. И добавляет, что потрясена.

Вскоре после появления миссис Кидд миссис Кросс повела ее в гости на второй этаж. Миссис Кросс поднимается туда раз в две недели – проведать кузину, старую Лили Барбур.

– Лили малость с приветом, – предупредила она миссис Кидд, когда их кресла-каталки въехали в лифт. – И запашок там не фиалковый, хотя из баллончиков прыскают исправно. Персонал старается, как может.

Когда они выбрались из лифта, миссис Кидд сразу обратила внимание на сморщенную, всклокоченную старушонку в платье, задравшемся выше колен и обнажившем голые ноги (миссис Кидд поспешила отвести взгляд). Изо рта у нее свисал язык, который, похоже, не убирался обратно. В воздухе пахло мочой, будто подогретой в печке, и цветочным аэрозолем. Зато поблизости находилась гладкая, разумного вида особа с кичкой на затылке и в переднике поверх чистого розового платья.

– Ну что, доставка была? – фамильярно поинтересовалась она у посетительниц.

– Нет, доставка обычно бывает после пяти, – любезно ответила миссис Кидд, имея в виду газеты.

– Не обращай внимания, – буркнула миссис Кросс.

– Я должна подписать документы сегодня, – забеспокоилась женщина. – Иначе произойдет катастрофа. Меня просто-напросто вышвырнут. Поверьте, я даже не имела представления, что это незаконно.

У нее была настолько внятная, логичная и доверительная манера речи, что миссис Кидд даже не усомнилась в ее здравомыслии, но миссис Кросс негодующе покатила прочь. Миссис Кидд поспешила следом.

– Не ввязывайся, кого ты слушаешь? – стала выговаривать ей миссис Кросс, когда они поравнялись.

Их провожала торжествующим взглядом женщина, у которой был такой гигантский зоб, какого миссис Кидд не видела уже много лет. На втором этаже ни у одного пациента не было зубов.

– Я думала, с зобом уже никто не ходит, – призналась миссис Кидд. – Ведь существует йод.

С той стороны, куда они ехали, доносился истошный вопль:

– Джордж! Джордж! Джесси! Я тут! Скорее, вытащите меня! Джордж!

К этим крикам время от времени добавлялся другой, жизнерадостный голос.

– Дурно-дурно-дурно, – тараторил он. – Дурно. Дурно-дурно. Дурно-дурно-дурно. Дурно-дурно.

Обе крикуньи сидели за длинным столом у ряда окон, в компании десятка других женщин. Некоторые бормотали или напевали себе под нос. Одна выдергивала нитки из вышитой подушечки. Другая ела брикет пломбира в шоколаде. Кусочки шоколада застревали у нее в усах, растаявшее мороженое текло с подбородка. Никто не смотрел в окно, не глазел на соседей. Никто не реагировал ни на «Джорджа-и-Джесси», ни на «Дурно-дурно-дурно»; крикуньи не унимались.

Миссис Кидд притормозила:

– Которая из них твоя Лили?

– Она в самом конце. У нее постельный режим.

– Вот и иди к ней, – заявила миссис Кидд. – А я – назад.

– Напрасно ты расстроилась, – уверила ее миссис Кросс. – Они обитают в своем маленьком мирке. Поверь, у них не жизнь, а сказка.

– У них – возможно, у меня – нет, – заупрямилась миссис Кидд. – Встретимся в комнате отдыха.

Она развернулась и покатила через зал обратно к лифту, где особа в розовом платье еще раз потребовала свои бумаги. Больше миссис Кидд сюда не поднималась.

Каждый день после обеда миссис Кросс и миссис Кидд встречались в комнате отдыха за игрой в карты. Они надевали сережки, чулки, выходные платья. По очереди заказывали чай. В целом это было приятное времяпрепровождение. Подруги были заядлыми картежницами. Для разнообразия они, бывало, играли в скрэббл, но миссис Кросс не воспринимала скрэббл всерьез, в отличие от карт. Отстаивая слова собственного сочинения, она становилась вздорной и сварливой. В таких случаях они снова переключались на карты. Играли обычно в джин-рамми. Обстановка здесь была, как в школе. Пациенты ходили парами, объединялись с близкими друзьями. В столовой непременно садились вместе. Некоторых в компанию никто не брал.

Впервые миссис Кросс увидела Джека в комнате отдыха, когда они с миссис Кидд резались в карты. Он поступил в интернат с неделю назад. Миссис Кидд была о нем наслышана.

– Видишь, там, у окна, рыжий парень? – сказала она. – Он после инсульта. Ему всего-то пятьдесят девять. В столовой судачили, когда тебя еще здесь не было.

– Бедняга. Такой молодой.

– Да он, считай, в рубашке родился. У него еще отец с матерью живы. Приехал он к ним в гости, на ферму, и свалился с инсультом. Упал ничком в сарае; там его и нашли. Он не из наших мест, а с запада.

– Бедняга, – повторила миссис Кросс. – А где он работал?

– В какой-то газете.

– Женат?

– Вот не знаю. Говорят, он спивался, но вовремя вступил в «АА» и вылечился. Да мало ли что здесь болтают, не всему верить можно.

(И правда. За каждым новоприбывшим тянулся шлейф россказней: о его материальном положении, о местах жительства, о перенесенных операциях, включая пластические, и о количестве искусственных органов, как наружных, так и внутренних. Пару дней спустя миссис Кросс разузнала, что Джек был главным редактором газеты. По одним сведениям, в Садбери, по другим – в Виннипеге. Прослышала она и о том, что у него случился нервный срыв на почве переутомления, а пьяницей он никогда не был. Она заверяла, что он из хорошей семьи. А зовут его Джек Макнил.

Сейчас миссис Кросс заметила, насколько аккуратным и ухоженным смотрится он в серых брюках и светлой рубашке. Но вид у него был неестественный: Джек выглядел как полотенце, набухшее в воде. Мужчина довольно крупного телосложения, он не мог держаться прямо, даже сидя в инвалидном кресле. Левая часть его туловища обмякла и бессильно обвисла, будто бы лишенная костей. Волосы и усы даже не поседели, а остались рыжевато-русыми. Кожа – бледная, словно была долго закрыта повязками.

Потом настал отвлекающий момент. Через комнату отдыха шел проповедник, еженедельно посещавший интернат для совершения молебна с церковными гимнами (духовные лица высшего звания по очереди появлялись в воскресенье), за ним по пятам следовала его жена; раздавая направо и налево сердечные улыбки, оба здоровались с присутствующими. Когда они проходили мимо их столика, миссис Кидд подняла глаза и произнесла негромко, но отчетливо:

– «Радуйся, мир!»

Заслышав это, Джек, который неуклюже разъезжал (или кружил) по комнате, улыбнулся. Умная, ироничная его улыбка никак не вязалась с беспомощным видом. Миссис Кросс махнула ему рукой и поехала к нему. Она представила миссис Кидд и представилась сама. Джек открыл рот, и до женщин донеслось протяжное «мэ-мэ-мэ».

– Да? – ободряющего переспросила миссис Кросс. – Что-что?

– Мэ-мэ-мэ, – пробубнил Джек.

Он махнул правой рукой. В глазах появились слезы.

– Мы, кажется, играем в карты? – напомнила миссис Кидд.

– Я должна продолжить игру, – сказала Джеку миссис Кросс. – Если хотите посидеть с нами, посмотреть – пожалуйста. Вы когда-нибудь играли в карты?

Его правая рука вцепилась в ее кресло, и он зарыдал, наклонив голову. Левой рукой он попробовал дотянуться до лица, чтобы утереть слезы. Но рука поднялась лишь на пару дюймов и бессильно упала на колено.

– Ну же, будет, – ласково произнесла миссис Кросс. Она вспомнила, как успокаивают плачущего ребенка: с помощью доброй шутки. – Как же я тебя пойму, если ты собираешься плакать? Прояви чуточку терпения. Знавала я людей, к которым после инсульта снова вернулась речь. Знавала, поверь. Плакать не стоит, слезами горю не поможешь. Не торопи события. Уа-уа-уа, – протянула она, наклоняясь к нему. – Уа-уа-а-а-а. Сейчас мы с миссис Кидд тоже заплачем.

Это положило начало покорению Джека. Миссис Кросс заставила его остановиться рядом, понаблюдать за игрой, утереть слезы и оставить тщетные попытки принять участие в беседе (мэ-мэ-мэ), а вместо этого просто издавать звуки, которые заменяли ему речь (мэ-мэ).

Миссис Кросс чувствовала, как у нее внутри натянулась какая-то струна. В ней проснулась былая хватка, наблюдательность, способность выбирать правильную тактику; все это, при известной осмотрительности, не вызывало никаких подозрений у объекта ее внимания.

Однако миссис Кидд с легкостью распознала ее уловки.

– Не карточная это игра, – заметила она.

Вскоре миссис Кросс поняла, что карты Джека не интересуют и бессмысленно пытаться вовлечь его в игру; он жаждал только общения. Но попытки произнести какие-либо звуки только вызывали новые рыдания.

– Слезами меня не проймешь, – сказала она ему. – Уж я ли рыданий не видела на своем веку? Что хорошего, если все будут считать тебя плаксой?

Она начала задавать ему вопросы, на которые он мог отвечать односложно – да или нет. Это подняло ему настроение, а ей дало возможность проверить истинность ходивших о нем толков.

Да, он работал в газете. Нет, не женат. Нет, газета не печаталась в Садбери. Миссис Кросс принялась наудачу перебирать названия городов, но никак не могла попасть в точку. Он разволновался, попытался заговорить; теперь в рое звуков можно было уловить очертания слова, но она не могла его разобрать, как ни старалась. И корила себя за слабые познания в географии. Затем, приободрившись, велела ему не сходить с места, пообещала, что скоро вернется, и покатилась в библиотеку. Ей хотелось найти книгу с географическими картами. К ее неприятному удивлению, таковых в библиотеке не оказалось; там не было ничего, кроме любовных историй и религиозной литературы. Но она не сдавалась. Спустившись этажом ниже, она поехала в комнату миссис Кидд. Поскольку их карточные игры немного застопорились (играли они теперь не каждый день), миссис Кидд часто проводила послеобеденное время у себя в комнате. Здесь она была и сейчас: лежала на постели в эффектном лиловом халате с высоким, украшенным вышивкой воротом. У нее разболелась голова.

– Не сохранилось ли у тебя какой-нибудь географической книги? – полюбопытствовала миссис Кросс. – Чтобы с картами? – Она объяснила, что книга нужна ей для Джека.

– Ах, ты имеешь в виду атлас, – сказала миссис Кидд. – Думаю, где-то есть. Не помню. Посмотри на нижней полке. Я и сама не знаю, что там у меня лежит.

Примостившись у книжного шкафа, миссис Кросс снимала с полки тяжелые тома, открывала их один за другим у себя на коленях и напрягала зрение в попытке прочитать названия. Она никак не могла отдышаться после своей долгой поездки.

– Ты изнуряешь себя, – заметила миссис Кидд. – И сама расстроишься, и его расстроишь, зачем это нужно?

– Я не расстраиваюсь. Но считаю это преступлением.

– Ты о чем?

– Что здесь делает такой образованный человек? Его следовало определить туда, где с пациентами занимаются, помогают им вернуть речь. Как называются такие учреждения? Ты меня понимаешь. Зачем же его запихнули сюда? Я хочу ему помочь, но не знаю как. По крайней мере, надо сделать попытку. Окажись на его месте один из моих мальчиков, я бы понадеялась, что к нему, всем чужому, проявит участие какая-нибудь женщина.

– Реабилитационный центр, – ответила миссис Кидд. – Вероятнее всего, инсульт был настолько серьезным, что медикам ничего не оставалось, кроме как положить его сюда.

– Здесь у тебя все, что угодно, только не книги с картами, – в сердцах бросила миссис Кросс, явно не желая отвечать на ее предположение. – Вдруг он подумает, что я не вернусь?

Она развернула кресло и выехала из комнаты миссис Кидд, не поблагодарив и не попрощавшись. Боялась, что Джек заподозрит, будто она и не думала возвращаться, а просто захотела от него избавиться. Как и следовало ожидать, когда она появилась в комнате отдыха, его там не оказалось. Она растерялась. Огорчилась чуть ли не до слез. И не имела представления, где находится его комната. Ей пришло в голову, что это можно узнать в канцелярии, но, взглянув на часы, она поняла, что сейчас – в пять минут пятого – там уже закрыто. Нерадивые девчонки. Дождутся четырех часов – хвать пальто и домой, а там хоть трава не расти. Она медленно поехала дальше по коридору, раздумывая, как же быть. И вдруг в одном из тупиков увидела Джека.

– Ах вот ты где, какое счастье! Я тебя обыскалась. Неужели ты подумал, что я не вернусь? Я тебе скажу, за чем ходила. Задумала тебя удивить. Ходила за книжкой с картами (как там она называется?), чтобы ты мне показал, где жил. Атлас, вот!

Он уставился на розовую стену, как будто это было окно, а не глухая стена. К ней крепилась непонятная конструкция, служившая подставкой для букета искусственных нарциссов в вазе, а также фигурок гномов и собачек; рядом висели три картинки кустарной работы.

– У моей подруги миссис Кидд книг больше, чем в библиотеке. Одна полностью посвящена букашкам. Другая – только о Луне и о лунных экспедициях, которые уже не за горами. Но такого пустячка, как географическая карта, у нее не нашлось.

Джек стал тыкать пальцем в картинки на стене.

– Какую ты хочешь мне показать? – спросила миссис Кросс. – Ту, что с церковью и крестом? Нет? Или ту, что выше? Где сосны? Да? И что? Сосны и олени? – Он заулыбался, кивая головой. Она надеялась, что в этот раз он не перевозбудится и не расстроится.

– Что насчет этой картины? Знаешь, по телевизору показывают нечто подобное. Деревья? Зеленые? Сосны? Это олени? Три? Нет? Да. Три красных оленя? – Он шлепнул рукой по тыльной и внутренней стороне другой ладони, и миссис Кросс продолжила: – Честно говоря, пока не понимаю. Три – красных – оленя. Постой! Я знаю, что это за место. Слышала о нем в новостях. Ред-Дир. Красный олень! Вот оно! Это то место, где ты жил! Где работал в газете! Ред-Дир.

Оба не помнили себя от радости. Он в восхищении размахивал руками, как будто дирижировал оркестром, а она подалась вперед и, заливаясь смехом, хлопала ладонями по коленкам.

– Ах, если бы все картины были такими, как бы мы пообщались! Мы бы с тобой повеселились, правда?

Миссис Кросс записалась к врачу.

– Я слышала, что после тяжелого инсульта к человеку может вернуться речь. Такое бывает?

– Да, случается. Смотря по обстоятельствам. Вы беспокоитесь по поводу того пациента?

– Не хотела бы оказаться на его месте. Неудивительно, что он плачет.

– Сколько у вас детей?

– Шестеро.

– Сдается мне, вы свое уже отбеспокоились.

Она поняла, что он не собирается ничего объяснять. Либо не помнит всех подробностей истории болезни Джека, либо делает вид, что не помнит.

– Моя работа – заботиться о людях, – сказал он. – За этим я сюда поставлен, как и медсестры. Поэтому беспокойство оставьте профессионалам. Нам за это деньги платят. Договорились?

Ей так и хотелось спросить: «А на какую сумму вы проявляете беспокойство?»

Она бы охотно обсудила этот визит с миссис Кидд, поскольку знала, что та очень невысокого мнения о докторе, но, узнай миссис Кидд, что причиной визита был Джек, она бы ввернула какую-нибудь колкость. Больше миссис Кросс с ней о Джеке не заговаривала. С другими людьми – да, но она видела, что им это неинтересно. Здесь никому нет дела до чужих несчастий, думалось ей. Хоть умри – другие бровью не поведут; у них одно на уме – собственная персона: я еще жив, что сегодня на ужин? Эгоизм. Они ничуть не лучше тех, с третьего этажа, только до поры до времени этого не показывают.

А на третьем этаже она не бывала уже давно, не навещала Лили Барбур с тех пор, как начала водить дружбу с Джеком.

Им нравилось сидеть в уголке под картиной с красным оленем; это было место их первого общего достижения. Теперь они закрепили его за собой и могли побыть там вдали от всех. Миссис Кросс раздобыла карандаш, бумагу и установила на каталке Джека поднос, чтобы проверить, как у него с письмом. Оказалось, не лучше, чем с речью. Обычно он что-то царапал на листке, с силой давил на карандаш, пока не ломал грифель, – и ударялся в слезы. Ни в речи, ни в письме они не преуспели, все было без толку. Но она приспособилась выуживать из него односложные ответы, и, судя по всему, ей иногда удавалось понять, чем заняты его мысли.

– Будь я умнее – сообразила бы, как тебе помочь, – говорила она. – Зла на себя не хватает. Все, что есть в моей голове, могу выразить; но ведь в ней одни крохи, а в твоей кипят страсти, но выпустить их тебе не под силу. Ладно, не беда. Как насчет чашки кофе? Вот именно, чашка кофе – как раз то, что тебе нужно. Мы с подругой, миссис Кидд, были заядлыми чаевницами, но сейчас я перешла на кофе. Мне он теперь больше нравится.

– Так ты никогда не был женат? Никогда?

Нет.

– А любимая женщина у тебя была?

Да.

– Правда? Действительно? Это было давно? Или, наоборот, недавно?

Да.

– Давно или недавно? И то и другое. И давно, и не очень давно. Несколько любимых женщин. Или одна и та же? Одна и та же. Одна женщина. Ты любил ее долгие годы, но не женился. Ох, Джек. Ну почему нет? Она не могла за тебя выйти? Нет, не могла. Почему? Она тогда была замужем? Так ведь? Да. Да. Бог ты мой.

Она вгляделась в его лицо, пытаясь понять, не слишком ли он тяготится этой темой или же, наоборот, жаждет продолжения. Ей показалось, он готов продолжить. Ее так и распирало от желания спросить, где сейчас та женщина, но шестое чувство подсказало, что не стоит. Вместо этого она умерила пыл.

– Интересно, смогу ли я угадать ее имя? Помнишь, как было с Ред-Дир? Здорово тогда получилось, правда? Попробую узнать. Возможно, стоит начать с буквы А и пройти весь алфавит. Анна? Аманда? Анабель? Нет. Наверное, я просто доверюсь интуиции. Джейн? Мэри? Луиза?

Имя женщины – Пэт, Патриция – она угадала примерно с тридцатого раза.

– У меня в голове портрет девушки по имени Пэт: она блондинка. Не брюнетка. Правда ведь, что с именем у нас в сознании связан образ? У нее были светлые волосы, так? Да? А еще она была высокая, как подсказывает этот образ. Раз Пэт, значит высокая. Я права? Вот так-то! Я угадала. Высокая и светловолосая. Привлекательная женщина. Красивая женщина.

Да.

Она устыдилась, потому что ей на миг захотелось с кем-нибудь поделиться своим открытием.

– Значит, это тайна. Она останется между нами. Послушай. Если ты когда-нибудь захочешь написать Пэт письмо, обращайся тотчас же. Обращайся, а я попытаюсь понять, что ты хочешь ей сказать, и напишу.

Нет. Никаких писем. Никогда.

– Что ж. У меня тоже есть тайна. Мне нравился один парень, он погиб в Первую мировую. У нас в школе устроили ледовый бал, и после бала он пошел меня провожать. Я училась в четвертом классе второй ступени. Мне было четырнадцать лет. Он мне ужасно нравился, просто из головы не шел, ты понимаешь; а когда я, уже будучи замужней женщиной, узнала, что он погиб (я вышла замуж в семнадцать лет), меня осенило, что теперь мне есть чего ждать: я буду ждать встречи с ним на небесах. Это правда. Вот какая я была глупышка… Мэриан тоже была на той вечеринке. Ты знаешь, кого я имею в виду. Миссис Кидд. Она тоже пришла, в самом красивом наряде. В нежно-голубом кафтанчике, отороченном белым мехом, да еще с капюшоном. И с муфтой. С белой меховой муфтой. Никогда в жизни я ничему так не завидовала, как этой муфте.

Вечером, перед тем как забыться сном, миссис Кросс всегда перебирала в уме подробности очередной встречи с Джеком: как он выглядел, каков у него был цвет лица, плакал ли он, и если да, то как часто и насколько долго; почему он был не в духе во время ужина: не хотел быть на людях или же еда не нравилась; как он с ней прощался: угрюмо или с благодарностью.

Тем временем и миссис Кидд завязала дружеские отношения. Ее новую подругу звали Шарлоттой; раньше она жила вблизи столовой, но недавно была переведена на другой конец этажа. Шарлотта, рослая и статная, производила впечатление почтенной женщины лет сорока пяти. Страдала рассеянным склерозом. Время от времени у нее наступала ремиссия, как, например, сейчас; она имела возможность уезжать домой, оставляя за собой палату в интернате, но никогда этим не пользовалась. Ей и в интернате было неплохо. Долгие годы прожив в стационаре, она стала по-детски непосредственной, ласковой и покладистой. Шарлотта помогала в парикмахерской, это дело было ей по душе. Расчесывая и закалывая волосы миссис Кидд, она восхищалась, что у женщины в таком возрасте сохранилась грива цвета воронова крыла. Сама она пользовалась оттеночным шампунем светло-пепельного цвета и заливала взбитую прическу лаком. Миссис Кидд, почуяв запах лака, вскрикивала:

– Шарлотта! Тебя специально перевели сюда, чтобы ты нас всех передушила?

Та визгливо хохотала. Она преподнесла миссис Кидд подарок. Красную войлочную сумочку с аппликацией из зеленых листьев и желто-голубых цветов, изготовленную своими руками в мастерской рукоделия. Миссис Кидд узрела в ней сходство с карманами для рецептов, что ее дети когда-то мастерили в школе и приносили домой: сшитые яркой шерстяной ниткой целая картонная тарелка для торта и половина такой же тарелки. Из-за малой вместительности пользы от них было чуть. Эти аккуратно изготовленные безделки были из той же оперы, что вязаные прихватки, не спасавшие руки от ожогов, или выпиленная из фанеры лошадиная голова, крючок на которой был так мал, что даже не позволял повесить шляпу.

Шарлотта одарила такими же сумочками своих замужних дочерей, и малютку-внучку, и женщину, которая сошлась с ее мужем и представлялась его фамилией. Эти двое регулярно навещали Шарлотту; все меж собой дружили. Подобный расклад устраивал и мужа, и детей, и, вероятно, саму Шарлотту. Никто не пытался ее одурачить. Вполне возможно, она просто сдалась без единого стона. И даже с готовностью.

– А чего хотеть? – вопрошала миссис Кросс. – Шарлотта покладистая.

Миссис Кросс и миссис Кидд не рассорились и по большому счету не охладели друг к дружке. Они порой болтали о том о сем и время от времени играли в карты. Но общение их осложнилось. В столовой они теперь сидели за разными столиками, потому что миссис Кросс взялась следить, не нужна ли Джеку помощь, когда он орудует ножом. Никому другому Джек не позволял нарезать у него в тарелке мясо; он бы скорее притворился, что не голоден, и лишил себя порции белков. Впоследствии место, освобожденное миссис Кросс, заняла Шарлотта. У Шарлотты не возникало трудностей с нарезкой мяса. Перед тем как взяться за еду, она резала не только мясо, но и подсушенный хлеб, и яйца, и овощи, и сдобу – все, что резалось ножом, – на аккуратные маленькие кусочки. Миссис Кидд внушала ей, что это отнюдь не признак хороших манер. Шарлотта хоть и расстраивалась, но упрямо делала по-своему.

– Мы бы с тобой так просто не сдались, – заявила миссис Кидд, когда они с миссис Кросс обсуждали Шарлотту. – Да мы бы и не оказались перед таким выбором.

– Это верно. Раньше таких мест не было. Таких комфортных. В нас бы не смогли поддерживать жизнь, как поддерживают в ней. Таблетки, одно, другое. Кстати, она, возможно, от таблеток и дуреет.

Миссис Кидд промолчала и лишь нахмурилась, услышав, что Шарлотта «дуреет», хотя и сама считала так же, только стеснялась высказаться напрямик. После паузы она неуверенно сказала:

– По-моему, у нее больше мозгов, чем она показывает.

Миссис Кросс ровным тоном ответила:

– Не знаю, не знаю.

Миссис Кидд в задумчивости повесила голову. Она с легкостью могла просидеть так битый час, пока Шарлотта расчесывала и укладывала ее волосы. Неужели она превращалась в такую же, как те почтенные дамы, которые обожают, чтобы их обслуживали? Чтобы было кем помыкать? Из тех, что отправляются в кругосветные путешествия, – она читала про это в романах. Отправляются в кругосветные путешествия на океанских лайнерах, останавливаются в отелях или живут с компаньонками в роскошных, но ветхих особняках. Помыкать Шарлоттой было очень легко: хоть усаживай ее играть в скрэббл, хоть ругай за плохие манеры. Шарлотта сама напрашивалась на роль чьей-нибудь прислужницы. Так почему же миссис Кидд старалась себя не выдать? Да потому, что не хотела быть типичной старой самодуркой. Да к тому же прислужницы нынче на вес золота. А в конечном счете человеческие привязанности превращаются в камень на шее. Надежды. Ей хотелось от них очиститься. Порой это удавалось: когда она, лежа в постели, мысленно декламировала все знакомые стихи или факты, удерживать которые в голове становилось все труднее и труднее. А иной раз она воображала дом на краю темного леса или болота, а перед ним – пестрые луга, сбегающие к морю. Она воображала, что живет там одна, как старушка из сказки.

Миссис Кросс намеревалась походить с Джеком в гости. По ее расчетам, настало время ему привыкать к общению с окружающими. Теперь, когда они с ним оставались наедине, он уже плакал гораздо меньше. Однако за столом он вгонял ее в краску, и ей приходилось его одергивать. Зачастую он обижался неизвестно на что, причем до такой степени, что опрокидывал сахарницу и швырял столовые приборы на пол. Ей казалось, что стоит ему только привыкнуть хотя бы к некоторым людям так, как к ней, – и он успокоится, начнет держаться более пристойно.

Когда она в первый раз привела его в комнату миссис Кидд, оказалось, что хозяйка вместе с Шарлоттой собираются уходить в мастерскую рукоделия. Миссис Кидд не пригласила гостей пойти с ними вместе, за компанию. В следующий визит они застали миссис Кидд и Шарлотту за игрой в скрэббл, так что деваться тем было некуда.

– Ты не возражаешь, если мы немного понаблюдаем? – спросила миссис Кросс.

– Ничуть. Только если вам наскучит, это не моя вина. Шарлотта после среды неделю думает, чтобы собраться с мыслями.

– Мы никуда не торопимся. Нас все равно нигде не ждут. Правда, Джек?

Она гадала, сможет ли увлечь Джека игрой в скрэббл. Когда он пытался писать, она не могла определить, насколько серьезны его проблемы. Только ли в том его трудность, что он не способен выводить буквы? Или он не понимал принципа составления слов? Кто знает, вдруг эта игра окажется целительной?

В любом случае он заинтересовался. Подвинулся ближе к Шарлотте, которая набрала фишки с буквами, положила назад, затем снова подняла, рассмотрела у себя в ладони и итоге выложила слово «ветер», подогнав его к букве «р» из слова «рукав», составленного миссис Кидд. Джек вроде бы понял. И остался так доволен, что, желая поздравить Шарлотту, похлопал ее по коленке. Миссис Кросс понадеялась, что Шарлотта не обидится на этот дружеский жест.

Она зря беспокоилась. Шарлотта не умела обижаться.

– Молодец, – сказала, нахмурившись, миссис Кидд и тут же составила слово «ангел», привязав его к букве «а». – Очки утраиваются! – воскликнула она, записывая счет. – Бери буквы, Шарлотта.

Та одну за другой показала новые буквы Джеку, и он пробурчал что-то добродушное. Миссис Кросс следила за ним во все глаза, чтобы предотвратить любую мелочь, способную испортить ему настроение или свести на нет дружескую атмосферу. Ничего подобного не происходило. Но Джек явно мешал Шарлотте сосредоточиться.

– Поможешь? – спросила его Шарлотта, слегка подвинув подставку с буковками, чтобы она оказалась прямо между ними. Он наклонился вперед и почти положил голову ей на плечо.

– Мэ-мэ-мэ, – выдавил Джек, но довольно бодро.

– Мэ-мэ-мэ, – передразнила Шарлотта. – Разве есть такое слово – «мэ-мэ-мэ»?

Вопреки ожиданиям миссис Кросс, которая боялась, что вот-вот грянет гром, Джек только захихикал, Шарлотта ему вторила, и с этого момента они смеялись по очереди, практически не умолкая.

– Прямо закадычные друзья, – заметила миссис Кидд.

Миссис Кросс подумала, что, если они намереваются и впредь заходить к ее подруге, не стоит ее раздражать.

– Послушай, Джек, не отвлекай Шарлотту, – мягко произнесла она. – Не мешай, пусть играет.

Не успев закончить фразу, она увидела, как рука Джека неуклюже упала на игральную доску. Фишки разлетелись во все стороны. Он повернулся и обжег ее неприятным взглядом: никогда еще она не замечала в нем такого презрения. Миссис Кросс была поражена и даже напугана, но не хотела этого показывать.

– Смотри, что ты наделал, – упрекнула она. – Кто так себя ведет?

Джек с отвращением фыркнул и сбросил на пол игральную доску вместе со всеми фишками, не отрывая взгляда от миссис Кросс, чтобы всем стало ясно, против кого направлена его злость. Но миссис Кросс поняла, что сейчас нужно разговаривать с ним холодно и решительно. Ведь именно так принято обращаться с детьми и животными: нужно показать, кто тут командует, что бы ни происходило. Но миссис Кросс не смогла выдавить ни слова: ею овладели обида, потрясение и беспомощность. Ее глаза наполнились слезами, но лицо Джека при виде этих слез сделалось еще более злобным и угрожающим, как будто с каждой секундой его ненависть бурлила все сильнее.

Шарлотта улыбалась: то ли потому, что еще не успела стряхнуть веселье, которым наслаждалась минуту назад, либо потому, что не умела ничего, кроме как улыбаться в любых обстоятельствах. Ее раскрасневшееся лицо стало виноватым и возбужденным.

Джек резким, неловким движением развернул кресло-каталку. Шарлотта поднялась. Миссис Кросс едва сумела выговорить:

– Да, тебе надо его увести. Пусть отправляется к себе, остынет и задумается о своем поведении. Так будет лучше.

Джек издал насмешливый клекот, желая, видимо, показать, что Шарлотта не нуждается в напоминаниях миссис Кросс, она как раз собиралась это сделать; а миссис Кросс только притворялась, что держит руку на пульсе. Шарлотта, взявшись за ручки кресла, покатила его к двери; растянутые в улыбке губы плотно сжались, когда она целенаправленно прижималась к стене, чтобы не сбить книжные полки или витрину с бабочками. Вероятно, ей было сложно толкать кресло, направлять его в нужную сторону; вероятно, обычные рефлексы и чувство равновесия ей изменили. Но выглядела она довольной; с улыбкой помахав оставшимся, она отправилась в путь по коридору. Шарлотта была похожа на вышедшую из моды куклу, в каких играли не миссис Кросс и не миссис Кидд, а их матери: у таких кукол были длинные, мягкие туловища, бело-розовые лица, локоны и улыбки, как у истинных леди. Джек не обернулся; миссис Кросс видела только часть его щеки, залитую краской.

– Любой мужчина может получить от Шарлотты все, что хочет, – изрекла миссис Кросс, когда женщины остались наедине.

– Не уверена, что он так опасен, – ответила миссис Кросс. Говорила она сухо, но голос дрожал.

Миссис Кидд оглядела игральную доску и буковки, раскиданные по полу.

– Не получится у нас их собрать, – сказала она. – Наклонись мы вперед – потеряем сознание. – И это было правдой.

– Никчемные старые клячи, да? – сказала миссис Кросс. Теперь голос у нее дрожал заметно меньше.

– Даже пытаться не будем. Попросим медсестру, когда она принесет сок. И не нужно распространяться о том, как это случилось. Решено. Нагибаться не будем, чтобы ненароком не расквасить себе носы.

Миссис Кросс почувствовала сильный удар сердца. Оно искалеченной птицей било крыльями у нее в груди. Она прижала к нему сложенные руки, чтобы унять трепет.

– Знаешь, я, кажется, тебе еще не рассказывала, не помню, чтобы упоминала, – произнесла миссис Кидд, не сводя глаз с лица миссис Кросс. – Я тебе не рассказывала, что случилось, когда я слишком резко встала с постели в своей квартире и ударилась об пол лицом. Я потеряла сознание. К счастью, соседка этажом ниже оказалась в тот момент дома; она услышала грохот и побежала за этим, как его… мужчиной с ключами, комендантом. Они вскрыли дверь, обнаружили меня, вызвали «скорую» и отвезли в больницу. Я ничего не помню. Забылось и то, что происходило в следующие три недели. Я была в сознании, а жаль. Совершенно осознанно несла всякую чушь. Знаешь, какое мое первое воспоминание? Визит психиатра! Ко мне вызвали психиатра, чтобы проверить мою вменяемость. Но меня не предупредили, что это психиатр. Он как бы являлся частью курса лечения, которая с больными не обсуждается. Психиатр был одет во что-то вроде камуфляжной куртки. Совсем молодой. Вот я и подумала, что это посторонний забрел с улицы. «Как зовут премьер-министра?» – был вопрос. Тут я решила, что это он псих, и ответила: «Не все ли вам равно?» – и повернулась к нему спиной, будто собираясь спать; вот с этого момента я помню все… «Не все ли вам равно!»

На самом деле миссис Кросс уже слышала эту историю от подруги, но с тех пор много воды утекло, и сейчас она смеялась не только из вежливости; ее охватило чувство облегчения. Для ее души, потрясенной унижением, уверенный голос миссис Кросс оказался целительным бальзамом на душу.

Общий хохот внезапно прервался серьезным вопросом миссис Кидд:

– Ты в порядке?

Миссис Кросс отняла руки от груди, выждала время.

– Вероятно. Да. Пойду-ка я все же прилягу.

На этом фоне стали понятны и следующие слова миссис Кидд:

– У тебя слабое сердце, тебе нельзя так волноваться.

На это миссис Кросс ответила:

– Я не смогу измениться, хотя в твоих словах явно что-то есть.

– Ты же без каталки, – заметила миссис Кидд.

Ее подруга сидела на стуле. Сюда она пришла черепашьим шагом, помогая Джеку направлять кресло.

– Я пешком, – ответила миссис Кросс. – Если буду идти медленно, я дойду.

– Нет. Поезжай. Садись в мое кресло, я тебя довезу.

– Нет, тебе нельзя.

– Можно. Должна же я дать выход энергии, а иначе сойду с ума из-за того, что у нас сорвалась партия в скрэббл.

Миссис Кросс встала и опустилась в инвалидное кресло миссис Кидд. При этом она испытала такую слабость в ногах, что поняла: миссис Кидд была права. Она не прошла бы и трех метров.

– Ну, с Богом, – произнесла миссис Кидд, выдвигаясь из комнаты в коридор.

– Не перенапрягайся. Не пытайся двигаться слишком быстро.

– Хорошо.

Они преодолели коридор, повернули налево и успешно добрались до невысокого уступа. Миссис Кросс услышала, как тяжело дышит миссис Кидд.

– Мне кажется, остальной путь я смогу пройти сама.

– Нет, я не позволю.

Переехав уступ, они сделали еще один поворот налево. Впереди показалась палата миссис Кросс. До нее осталось три двери.

– Вот что я сейчас сделаю, – сказала миссис Кидд, делая выразительные паузы, чтобы скрыть одышку. – Подтолкну тебя. Так что ты сможешь докатиться прямо до своей двери.

– Тебе это по силам? – усомнилась миссис Кросс.

– Конечно. Поспишь, отлежишься, успокоишься, а потом вызовешь медсестру и попросишь ее отвезти кресло ко мне в палату.

– А я ни на что не напорюсь от твоего толчка?

– Нет, вот увидишь.

С этими словами миссис Кидд очень осторожным и точно рассчитанным движением подтолкнула кресло. Оно плавно покатилось вперед и остановилось как раз в обещанном месте, напротив двери в палату миссис Кросс. Женщина преодолела этот последний участок пути, собрав все силы, подняв руки и ноги. Теперь она их опустила. С удовлетворением и облегчением она проскользнула в палату.

Как только миссис Кросс исчезла из виду, миссис Кидд осела на пол, прислонилась к стене, вытянула ноги на прохладном линолеуме. И стала молиться, чтобы ее не застукал ни один сплетник, пока она не восстановит силы и не двинется в обратный путь.