Саки

Морлвира

"Олимпийская Империя Игрушек" заняла огромный фасад на респектабельной улице в Вест-Энде. Название "Империя Игрушек" оказалось очень подходящим, потому что никто, прочитав его, не мог и помыслить о знакомом и уютном игрушечном магазине. Холодный блеск и суровая сложность — вот что источали образцы, выставленные в больших окнах здания; это были такие игрушки, которые усталый продавец с объяснениями показывает в рождественские дни возбужденным родителям и измученным, тихим детям. Игрушки-животные казались скорее моделями из курса естествознания, а не удобными, дружелюбными спутниками, которых можно было, в определенном возрасте, взять с собой в постель или контрабандой пронести в ванную. Механические игрушки постоянно делали вещи, которых будущие хозяева потребовали бы не больше полудюжины раз за все время существования; это было милосердное указание, что в любой нормальной детской срок службы таких игрушек будет очень короток.

Среди элегантно одетых кукол, которые заполняли целую секцию в окне, виднелась огромная леди в роскошном платье, окруженная персикового цвета бархатом, продуманно украшенная аксессуарами из леопардовой кожи, если можно использовать такое удобное общее слово в описании запутанного женского туалета.

Она не испытывала недостатка ни в каких новинках, изображенных на модных страницах — на самом деле, как считали многие, у нее было нечто, чего нет у средних женщин из модных журналов; вместо пустого и невыразительного лоска на ее лице отражался характер. Следовало признать, что это был дурной характер, холодный, враждебный, жестокий; одна бровь была зловеще опущена, а в углах рта скрывалась беспощадная твердость. Ее можно было представить героиней многих историй — историй, в которых окажутся на первом плане недостойные амбиции, жажда денег и полное отсутствие всяческих приличий.

Фактически, она не испытывала недостатка и в судьях и биографах даже на этой, витринной стадии своей карьеры. Эммелин, десяти лет, и Берт, семи лет, задержались по пути от грязной глухой улицы к населенным лебедями прудам Cент-Джеймс-парка, критически исследовали куклу в роскошном платье и не слишком спокойно отнеслись к особенностям ее характера. Конечно, существует скрытая вражда между дурно одетыми по нужде и разодетыми без нужды, но легкая доброта и чувство товарищества со стороны последних часто сталкивается с чувством восхищенной преданности первых; если бы леди в бархате персикового цвета и в леопардовой коже была, в дополнение ко всему усложненному окружению, еще и мила, тогда Эммелин по крайней мере могла бы зауважать и даже полюбить ее. Но теперь она создала этой леди ужасную репутацию, основанную прежде всего на знании о развращенности знати, полученном из разговоров читателей популярных романов; Берт добавил несколько ужасных деталей из своих ограниченных запасов воображения.

— Она — очень плохая, вот эта, — объявила Эммелин после долгого недружелюбного обзора, — ее муж ее ненавидит.

— Он бьет ее, — сказал Берт с энтузиазмом.

— Не-а, не бьет, потому что он мертв; она отравила его медленно и постепенно, так, чтобы никто ничего не узнал. Теперь она хочет жениться на лорде, у которого кучи денег. У него уже есть жена, но она собирается и ее отравить.

— Она — плохая, — сказал Берт с возрастающей враждебностью.

— Ее мать ненавидит ее и боится ее, потому что она остра на язык; всегда говорит серкезмы, она-то. Она еще и жадная; если есть рыба, она съест свою долю и долю своей маленькой дочки, хотя маленькая девочка — просто чудо.

— У нее был когда-то маленький мальчик, — сказал Берт, — но она столкнула его в воду, когда никто не глядел.

— Нет, она не толкала, — сказала Эммелин, — она отправила его далеко, к бедным людям, так что ее муж не знал, где он. А они думали, что он, муж, жестокий.

— Как ее звать? — спросил Берт, думая, что настало время обозначить столь интересную индивидуальность.

— Звать? — сказала Эммелин, задумавшись. — Ее зовут Морлвира. — Таким было, насколько она могла припомнить, имя авантюристки, которая фигурировала в кинодраме. На мгновение воцарилась тишина, пока дети обдумывали скрытые в этом имени возможности.

— Эта одежда, которая на ней надета, за нее не платили и никогда не заплатят, — сказала Эммелин, — она думает, что заставит богатого лорда заплатить, но он не будет. Он дал ей брульянты, которые стоят сотни фунтов.

— Он не станет платить за одежду, — убежденно сказал Берт.

Очевидно, был какой-то предел добродушию и слабохарактерности богатых лордов.

В эту минуту у входа в торговый центр остановился моторный экипаж со слугами в ливреях; оттуда вышла массивная леди, говорившая резковато и весьма поспешно, ее сопровождал медлительный и надутый маленький мальчик, у которого на лице выражалась черная меланхолия, а на теле красовался белый матросский костюмчик. Леди продолжала спор, который, вероятно, начался еще на Портмен-сквер.

— Теперь, Виктор, ты должен пойти и купить хорошую куклу для твоей кузины Берты. Она подарила тебе чудесную коробку солдатиков на день рождения, и ты должен сделать ей подарок в ее праздник.

— Берта — жирная маленькая дура, — произнес Виктор голосом, столь же громким, как у его матери, и еще более убежденным.

— Виктор, нельзя так говорить. Берта — не дура, и она совсем не толстая. Ты должен пойти и выбрать для нее куклу.

Пара вошла в магазин, исчезнув из поля зрения двух уличных детишек.

— Надо же, какой он злой! — воскликнула Эммелин, но и она, и Берт были склонны принять сторону Виктора против отсутствующей Берты, которая была, несомненно, такой жирной и глупой, как он ее описал.

— Я хочу посмотреть куклы, — сказала мать Виктора ближайшему продавцу. — Это для маленькой девочки одиннадцати лет.

— Для жирной маленькой девочки одиннадцати лет, — добавил Виктор в качестве информации к размышлению.

— Виктор, если ты будешь говорить такие грубости о кузине, то ляжешь спать, как только мы доберемся домой, и не получишь никакого чая.

— Вот одна из самых новых моделей, которые у нас есть, — сказал продавец, снимая фигурку в бархате персикового цвета с оконной витрины. — Леопардовый убор и меховая накидка по самой последней моде. Вы не найдете ничего новее этого. Эксклюзивный дизайн!

— Гляди! — прошептала Эммелин снаружи. — Они пришли и взяли Морлвиру.

В ее сознании смешались волнение и ощущение какой-то тяжелой утраты; ей так хотелось еще чуть-чуть поглядеть на это воплощение разодетой развращенности.

— Я вижу, она садится в экипаж, чтобы выйти за богатого лорда, — заключил Берт.

— Ничего ей не добиться, — сказала Эммелин неопределенно.

Внутри магазина приобретение куклы несколько застопорилось.

— Это красивая кукла, и Берта будет очарована ею, — громко утверждала мать Виктора.

— Ну и очень хорошо, — сказал Виктор надувшись. — Тебе не нужно убирать ее в коробку и ждать целый час, пока ее упакуют. Я возьму ее как она есть, и мы можем поехать на Манчестер-Сквер, отдать куклу Берте и покончить с этим. И мне не надо будет писать на карточке: "Дорогой Берте с любовью от Виктора".

— Замечательно, — сказала его мать. — Мы можем заехать на Манчестер-Сквер по пути домой. Ты должен пожелать ей всего наилучшего и отдать ей куклу.

— Я не дам этой маленькой грязнуле целовать меня, — предупредил Виктор.

Его мать ничего не сказала; Виктор не был и вполовину так противен, как она ожидала. Когда он хотел, он мог быть ужасно непослушным.

Эммелин и Берт только что отошли от окна, когда Морлвира появилась снаружи, ее очень осторожно нес Виктор. Зловещее торжество, казалось, запечатлелось на ее суровом, холодном лице. Что касается Виктора, какая-то презрительная ясность сменила предшествующее уныние; он, очевидно, принял свое поражение с высокомерным достоинством.

Высокая леди дала указания лакею и устроилась в экипаже. Маленькая фигурка в белом костюмчике моряка вскарабкалась вслед за ней, все еще тщательно удерживая изящно одетую куклу.

Автомобиль должен быть дать задний ход, отъезжая.

Очень незаметно, очень ловко и безжалостно Виктор выпустил Морлвиру из рук, чтобы она упала на дорогу точно за катящимся назад колесом. С мягким, приятно звучащим хрустом автомобиль проехал по распростертой фигурке, потом двинулся вперед, и хруст повторился. Экипаж отъехал, а Берт и Эммелин стояли, в испуганном восхищении рассматривая жалкую кучку измазанного маслом бархата, опилок и леопардовой кожи — все, что осталось от ненавистной Морлвиры. Они испустили пронзительный восторженный вопль и помчались, дрожа, подальше от сцены так скоро разыгранной трагедии.

В тот же день, когда они были увлечены преследованием птиц на берегу пруда в Cент-Джеймс-парке, Эммелин торжественно сообщила Берту:

— Я тут думала. Ты знаешь, кто это был? Он был тот самый маленький мальчик, которого она отослала жить к бедным людям. Он вернулся и сделал это.