Ковчег в Аксуме хранит свою неприкосновенность, в то время как империи, диктатуры, войны и непрекращающееся человеческое горе приходят и уходят в Эфиопии. Мой поиск прошлого как в этом мире, так и в паранормальном мире воображения, религии и мифа подошел к концу. Все, что мы знаем о его истории, все возможные версии и гипотезы были исследованы.

Чем же был эфиопский ковчег в прошлом и чем он является сейчас? Можем ли мы ответить на этот вопрос? Я верю, что можем, причем без излишней гипотетичности и принятия на веру непроверенных фактов. Та картина, к которой мы в результате подошли, несмотря на всю сложность и запутанность доказательств, оказалась достаточно ясной, хотя и не следует забывать о том, что в любой момент в какой-нибудь неизвестной церкви или островном монастыре может появиться документ, который все прояснит. Или еще больше запутает. Здесь я приведу несколько гипотез, отвечающих на вопросы, как и почему родилась версия хранения ковчега Завета в Аксуме и что же сейчас лежит в часовне Скрижалей Моисея церкви Марии Сионской. Возможно, только хранитель ковчега скажет вам больше.

ЦАРСКАЯ ПРОПАГАНДА

Пропагандистская машина Эфиопии оказалась чрезвычайно эффективной, причем в долгосрочной перспективе. Как и во многих других местах, где грамотность не является всеобщей, здесь печатному слову придают огромное значение. Оно может быть произведено в громадных количествах и расценено как материальный источник, когда это необходимо. Старая книга, говорящая о еще более древних корнях, экзотических местах и языках, написанная уважаемыми авторами, получит всемерное доверие и поддержку. Поэтому окончательная версия царского мифа Эфиопии, нашедшая свое отражение в "Славе Царей", получила практически библейский статус среди христиан этой страны. Она не только читается и тиражируется, но в нее верят и ее почитают. Последнему прибавленному слову верят так же, как и первому, а целое рассматривается как неизменный подлинный документ, несмотря на всем известные постоянные обновления.

Книга, которой понадобилось несколько веков на завершение, — живое доказательство того, как династия Соломонидов, вместе с церковью, создала политически-религиозный манифест, остававшийся в основе государственной идеологии до 1974 года. Ее основные положения стали главной частью конституции середины XX века. Но в конечном счете этой укорененной в веках политике понадобилось для выживания нечто большее, чем миф, и все разрушилось вместе с революцией.

Хотя политическая составляющая ушла в прошлое, религиозный компонент остался более или менее нетронутым. Конечно, нельзя сказать, что эфиопская православная церковь не пострадала после 1974 года. Она до сих пор переживает потерю своего статуса и огромных земельных владений, но зато до сих пор цепко держит сердца и души эфиопских людей, особенно в сельской местности. Во время революции многие отреклись от церкви. Она казалась живым ископаемым, рукой разлагающейся империи, ее иерархи, а практически необразованные священники оказались не способными к восприятию новых веяний. Но ужасы последовавшего режима не смогли предложить какой-либо идеологической альтернативы, когда бойня сменилась массовыми депортациями и голодом. В бедняках Эфиопии, которым социалистическое правительство казалось проблеском надежды, дорога от плохого к худшему убила последние ростки ожиданий. При таких обстоятельствах древняя религия для многих эфиопов осталась единственным источником успокоения и хранительницей национальной (в смысле христианско-эфиопской) культуры.

Уважение к церкви очень глубоко укоренено, и его трудно поколебать. Я помню, как в революционные годы на улицах Аддис-Абебы солдаты носили красную звезду на головных уборах, но всегда их снимали, когда по улицам проносили табот. Женщины, одетые в белое, падали ниц перед штаб-квартирой Коммунистической партии, за эфемерным разглядев вечное, церковь Святой Троицы. Возможно, сейчас в городах растет религиозное безразличие (но не в Аксуме). Протестантская и евангелическая церкви стремительно расширяют свое влияние. Но для сельских жителей традиционная вера остается неотъемлемой частью их жизни. Если спросить в Аксуме: "Почему Менгисту не пришел сюда и не взял ковчег, чтобы посмотреть, что же это такое?", стандартным ответом будет: "Он бы не осмелился, восстал бы весь Тигре". В конечном счете Тигре все-таки восстал, но из-за чистой ненависти к режиму, который и был уничтожен.

Шаг за шагом так называемые Соломониды и их священники создавали идеологическую базу, в которую верит большинство населения до сих пор. Сейчас эта страна без императора, и часть мифа, если не дискредитирована, то отложена (растафарианство является новым проявлением этой старой истории). Но первоначально два этих аспекта шли рука об руку: Бог и царь царей, церковь и государство, Эфиопия, Израиль и весь остальной мир.

Эфиопский правительственно-религиозный миф не появился сразу в законченной форме. Как многие подобные явления, он развивался, пытаясь приспособиться к новым веяниям. Не принимая во внимание эру христианского Аксума, о которой мы знаем мало, первой ласточкой подобных нововведений были ветхозаветные традиции. К 1080 году этот аспект стал сильно беспокоить египетского митрополита Севера, и он отправил письмо царю. Век спустя мы имеем свидетельство о претензии царей Загве на происхождение от Израиля. Абу Салих писал, что они считают своими предками Моисея и Аарона, и если мы можем верить биографии царя Лалибелы, написанной в XV веке, то уже при его правлении в государственную идеологию проник новый элемент — связь с Израилем.

Это могло повлиять и на религиозный ритуал. Как нам уже известно, в то время использовался так называемый кубический табот в виде переносного ларца, а духовный титул, частью которого стал термин "Сион", может говорить нам о возможном официальном признании статуса табота как воплощения "ковчега" уже при Лалибеле, хотя точных данных у нас нет.

После достаточно неуверенного начала правления первого царя Загве, который хотел сместить престарелого митрополита Михаила, так как тот не принял узурпации власти, церковь и государство сосуществовали вполне мирно и плодотворно. Три царя Загве стали святыми, существуют свидетельсгва, что патриарх Александрийский переписывался с Лалибелой по вопросу наказания заблуждающегося церковного иерарха.

Следующая фаза создания мифа должна была соответствовать изменившимся обстоятельствам. Династия святых, построивших Новый Иерусалим в Ласте, пала. Пришельцы захватили власть. Есть указания на то, что произошло это не без поддержки монастырей. Как говорят, Йекуно Амлака благословил на правление настоятель Хайка Иясус Моа, а позже святой Такла Хайманот.

Произошло жестокое противостояние между Ластой и семитизированной Амхарой, причем Север поддерживала египетская церковь, а Юг — эфиопские монастыри. Тигре, скорее всего, стоял на своей стороне, готовый стать независимым. Легенды говорят, что союз между монастырями и претендентом на трон вылился в дарование одной трети земельных владений нового государства церкви, своеобразный эфиопский эквивалент Дара Константина. Если подобный альянс и имел место, то исключительно с местным духовенством. Египетский патриархат рассматривал новых царей как захватчиков, узурпаторов престола Загве, с которым он столь плодотворно сотрудничал на протяжении многих лет. Это неприятие было столь глубоким, что еще во время правления второго царя новой династии в стране были сирийские митрополиты, в нарушение канона между Эфиопией и Александрией.

Со сменой власти создателям мифа пришлось кооперироваться с новыми представителями. Мы не знаем, каковы были их первые шаги. Новая династия ценила израильско-иерусалимские связи и решила не терять наработанное. Можно сказать больше, она превратила их в замковый камень своего идеологического здания. Это подтверждается уже в самом начале правления амхарских принцев именем Йигба Сион, которое Йекуно Амлак дал своему сыну, принявшему впоследствии царское имя Соломон, и перепиской с эфиопскими монахами, пребывающими в Иерусалиме. Но наследники Загве отвергли их претензии на происхождение от Моисея и Аарона. Нужно было что-то новое и, по возможности, превосходящее.

Кем бы ни были реальные предки Йекуно Амлака, с укреплением власти новой династии было не сложно оставить этот вопрос на более далекую перспективу. Из "Истории патриархов" мы знаем, что узурпатор правил в Эфиопии в 1152 году, незадолго до традиционной даты выдвижения Загве, 1137 года. Таким образом, династические претензии Йекуно Амлака могли брать начало от фамилии, правившей за 130 лет до Загве.

В царской мифологии появились мистические элементы. Создатели мифов заинтересовались вопросом места Эфиопии в библейском мире. Если припомнить все упоминания "Эфиопии (Куша)" в Библии, на самом деле подразумевающие государство царицы Судана, то поле для спекуляций было просто огромное. Особенно популярным стал стих "Правитель изойдет из Египта, Эфиопия протянет длани свои к Господу", говорящий об особом месте Эфиопии в божественном замысле. Подобные фразы пронизывают многие эфиопские манускрипты и варианты КН. Большинство эфиопских христиан сегодня относят их к современной высокогорной Эфиопии, а не к презренной территории, всегда почитавшей языческих богов, как местных, так и египетских, которая сейчас отошла к мусульманскому Судану.

Со времен Михаила Тинийского, автора "Истории патриархов Александрии XI века", а возможно, и раньше, царица Савская всегда ассоциировалась с Абиссинией. Разумеется, рассказы о ее встрече с Соломоном были хорошо известны, некоторые из них, может быть, говорили и о результате этого союза. Идея о том, что царица была из Эфиопии появилась еще во времена Загве у Абу Салиха, но она не была включена в царскую мифологию. Теперь же эта история открывала потрясающие возможности.

Некий ученый, возможно Йисхак, настоятель Аксума, понял, как надо использовать этот материал. Скорее всего, первоначально эта дерзкая претензия предназначалась для династии Интарты, но позже, после ее поражения в 1322 году и захвата собора Аксума, амхарские цари сумели обратить труд Йисхака в свою пользу. Они нашли ту деталь, которой им так недоставало, и стали "Соломонидами" и "Израилитами". С включением легенды об Эбна Лахакиме в свою мифологию династия Йекуно Амлака стала физическим олицетворением иерусалимской власти Соломона и Давида, самого наследия Израиля. Может быть, в Эфиопии к тому времени уже наличествовала тенденция рассматривать божественность и монархию как два тесно связанных явления, ведь это можно проследить еще со времен царя Эзаны, называвшего себя "сыном [бога) Махрема".

Тень скрывает от нас процесс того, как скрижали Моисея стали составной частью легенды о Соломоне и царице Савской. Кем и когда это было введено, мы не знаем. Характерно, что развитие истории КН происходило постепенно, она обрастала новыми подробностями и уточнениями, по мере того как старые копии текста изнашивались и создавались новые. В одно и то же время существовали различные версии разного содержания. Европейская легенда 1420-х годов говорит нам, что царь Йисхак обладал скрижалями Синая. В 1540-х годах они путешествовали в царской походной церкви, если верить свидетельству архиепископа Бекаделли, приведенному в книге Альвареса. Одновременно с этим, и достаточно нелогично, скрижали, а не ковчег были включены в ранние версии КН, которые дошли до нас со слов Жуао де Барроса и Сага Зааба.

Мы имеем дело с развивающейся легендой. Возможно, скрижали стали частью КН в интервале между правлениями Йисхака и Лебна Денгеля. Отождествлением табота и скрижали Десяти заповедей они легко могли дублироваться. И в результате к середине XVI века мы видим, что священная реликвия, унесенная из Иерусалима, согласно эфиопской традиции, многие столетия хранящаяся в церкви Аксума, функционирует как табот царской походной церкви.

Версия Абу Салиха о том, что ковчег Завета хранился в Эфиопии со времен царей Загве, как мы уже видели, происходит из-за неправильного перевода слова "табот". В любом случае она была забыта, хотя и осталась в арабо-христианской традиции, иногда давая почву для очередной легенды.

В отличие от скрижалей, ковчег не был частью эфиопских историй о Соломоне и царице Савской в пересказе Жуао де Барроса и Сага Зааба; краткий пересказ Альвареса вообще не упоминает ни того, ни другого. Версия, которая считалась всеми принятой столетиями, была такова: цари дома Давида, потомки Соломона и царицы Савской, родственники семьи самого Иисуса Христа, сидят на троне Давида в Эфиопии, и в их распоряжении находится величайшая ценность, скрижали Моисея. Они управляют народом детей Израилевых, истинным Израилем, новым Сионом, Эфиопией. Их авторитет почти что божественен.

Но на этом развитие не прекратилось. В официальных документах эпохи Зара Якоба Эфиопия становится Сионом, царством потомков Соломона. Самая древняя церковь страны возвратила свою пошатнувшуюся славу тем фактом, что ее алтарная скрижаль была даром самих апостолов с горы Сион. Возможно, именно этот камень, который мы, следуя описанию Альвареса 1520-х годов, уже можем назвать таботом Сиона, или алтарным камнем Сиона, стал отождествляться со скрижалью Моисея, привезенной Эбна Лахакимом из Иерусалима. Церковь Аксума и вся территория вокруг принимают имя Сион. Она также освящается именем Девы Марий, или еще раньше, или в результате развития ее культа при Сайфа Араде, Давиде I и особенно при Зара Якобе.

Хотя несомненно то, что все эти огромные претензии были приняты сознательно, совершенно не обязательно, что это всегда была циничная эксплуатация доверчивости населения для укрепления своей власти. В ранний период власти Соломонидов эта легенда принималась за истину не только подданными, но и самими правителями. В этих отдаленных землях, в отрыве от всего остального христианского мира, цари, постоянно отбивавшие атаки мусульман и местных иудеев, не сомневались в том, что они воплощают замысел Господа, что они — избранные как цари Сиона, потомки Давида и Соломона. Христианство, столь же фанатичное, как и ислам Ахмада Граня, полностью подчиняло себе всю жизнь некоторых императоров. Здесь мы можем особо отметить Зара Якоба. Подобный правитель в наше время рассматривался бы как жестокий и фанатичный тиран, страшно карающий своих подданных и даже свою семью за малейшее отступление от пути его веры. Но для большинства эфиопов он был христианским героем.

Религиозно-политический миф был создан. Осталось только одно необходимое дополнение, венец всего этого идеологического здания. И вскоре на сцене появился еще более удивительный талисман — ковчег Завета.

НЕСЧАСТЬЯ ЭФИОПИИ

Те напасти, что обрушились на Эфиопию, всегда приходили извне. Эмир Адала, Ахмад Грань, начал свое ужасающее вторжение в Эфиопию императора Лебна Денгеля, которое получило название "Сожжение Девы". Этот император не заключил военного договора с португальцами, но то была не его вина. Война с Адалом была привычной, она длилась поколениями, и не было даже намека, что в этот раз она выльется в полномасштабную катастрофу. Церкви Эфиопии, изукрашенные золотом, усыпанные драгоценными камнями, были разграблены. Все, что не несло какой-либо прямой ценности, было сожжено или разбито. Могилы предков осквернены. Тело митрополита Маркоса было сожжено вместе с церковью. Огонь свирепствовал в императорских дворцах. Табот Аксума вместе с другими сокровищами был в панике увезен в безопасное место, в Табр. Император сам бежал с места на место, спасаясь от врага. В 1535 году церковь Аксума сгорела дотла. Только стены да колонны святилища уцелели в пожарище. Христианское царство Сиона превращалось в несбыточную мечту, в то время как мусульманские правительства контролировали все больше провинций. Император Лебна Денгель умер в Дабра-Дамао в 1540 году. Он так и не узнал, что спасение было близко.

Но даже оно имело свою обратную сторону. Новому императору Галаудевосу, взошедшему на трон, когда, казалось, и трона уже не было, улыбнулась удача, и он неожиданно приобрел нового союзника — сына Васко да Гамы, Кристовао. Он и его мушкетерские войска в первую очередь спасли императрицу Сабла Вангель, жену Лебна Денгеля, из ее безнадежного четырехлетнего заключения на горе Дабра-Дамао. Одетые в придворные одежды, португальцы поднялись по вертикальной стороне горы в корзинах на вершину, где и ожидали императрицу, самый странный дипломатический прием, когда-либо записанный. Затем они пошли на соединение с войсками императора. Мусульманская армия была уничтожена. Был установлен португальско-эфиопский союз, и католики, особенно иезуитские миссионеры, стали приближенными к трону.

Это повлекло за собой следующее несчастье Эфиопии, на этот раз духовного порядка. Со времен первого португальского посольства эфиопы видели весь ужас пришельцев по поводу их религиозных обычаев. Местные жители были шокированы, когда иностранцы проходили в церковь в обуви, плевали в ней на пол, когда им хотелось этого, но еще больше раздражало постоянное указание португальцами на ошибки, с их точки зрения, в богослужении. В 1550 году Гонсало Родригез и Андре де Овьедо взяли на себя смелость вручить императору Галаудевосу трактат их собственного сочинения касательно ошибок эфиопской веры. Тот ответил им сочинением "Признания Клавдия", детализируя основные постулаты "веры моих отцов и царей Израилевых". Он также озаботился исправлением этих ошибок. Документ, сохранившийся в "Книге Аксума", донес до нас императорский указ, запрещающий то, что Галаудевос считал неправильным, например обязательную женитьбу младшего брата на вдове старшего и брак более чем с одной женщиной. В то же время он проконтролировал другие вопросы, о постах, браках, монашестве и суевериях, касающихся кузнечного дела.

Но епископ Овьедо хотел большего, он настаивал на подчинении папе. В 1559 году он даже отлучил от церкви тех эфиопов, которые не подчинялись указам его церкви, чем сильно разозлил императора, но последний был убит месяц спустя, и на трон взошел император Минас, гораздо менее терпимый. Овьедо был немедленно выслан и провел остаток жизни во Фремоне, иезуитской резиденции в Тигре.

Иезуиты были с одной стороны. Египетские иерархи эфиопской церкви также не вызывали никакого уважения. Столкнувшись с отточенной иезуитской логикой, они продемонстрировали полную некомпетентность, незнание и чрезмерное бахвальство. Император Суснейос говорил о последних четырех иерархах в очень жестких выражениях. Эфиопская церковь, практически разрушенная Гранем, впервые столкнулась с альтернативной христианской точкой зрения, которая представляла для нее реальную опасность внутри самой Эфиопии. Даже население понимало, что их вера начинает давать трещину. Возможно, летописец Галаудевоса несколько преувеличивал, когда утверждал, что "едва ли один из десяти был тверд в своей вере", но сохранилось достаточно много историй, рассказывающих, как бывшие христиане служили Граню, показывающих не самые радостные перспективы эфиопского христианского сообщества. Столь многие отвернулись от церкви, что даже были введены обряды очищения, необходимые для принятия отступников обратно в лоно веры.

МЕТАМОРФОЗЫ

Согласно моим исследованиям, именно в это время ковчег Завета обрел свою базу в эфиопских источниках. Я подозреваю, что он был выдвинут на ведущие позиции именно из-за этого совершенно безнадежного положения эфиопской традиционной церкви. Последний и самый важный камень здания КН был заложен, чтобы поддержать монархию и церковь.

Как это произошло? Послужило ли католическое давление, вместе с неграмотностью священников и египетских патриархов и продолжающимися нападками со стороны мусульман и иудеев, катализатором для нового движения? Император Галаудевос, бесконечно благодарный португальцам за их военную помощь, был настолько уязвлен католическими нападками, что сочинил целый трактат, проясняющий каноны его веры. Была ли эта попытка симптоматичной для нового пробуждающегося сознания некоторых наиболее преданных православных эфиопов? Могли ли все эти напасти заставить их искать глубокие корни своей веры, нечто столь фундаментальное, что заставило бы молчать их оппонентов? К тому же новая концепция была просто физически необходима, ведь большая часть эфиопского теологического наследия исчезла в пожарах Граня.

Мог ли какой-то новый настоятель Йисхак, несомненно, как и любой эфиопский клирик, знакомый с КН, создать новую теорию? Мог ли он предположить (или найти в арабских источниках), что священный объект, алтарный камень с горы Сион, — это нечто большее, чем принято было считать? Или это было длительное постепенное превращение? Скорее всего, алтарная скрижаль Сиона уже имела деревянный контейнер для транспортировки, ларец, возможно даже выложенный золотом, который практически выглядел как ковчег. Ему и не нужно было какой-то дополнительной идентификации. Таинственный камень Сиона во время своего вынужденного пребывания в Табре, пока церковь Аксума лежала в руинах с 1535 по 1570-е годы, просто набрал святости в глазах тех, кто столь долго был лишен его присутствия. Он стал не просто таботом, алтарной скрижалью, освященной именем горы Сион (tabota Seyon), принесенной Эбна Лахакимом из Иерусалима, но самим ковчегом Завета (Seyon tabota amlaka Esrael). Ни сам объект, ни даже имя его не изменилось, только концепция и интерпретация. Он всегда был недосягаем для прихожан, только некоторые, посвященные, могли знать правду и просто видеть его.

Мы знаем имена нескольких настоятелей Аксума того времени: Тасфа Хаварьят (1554–1555), генерал (azmach) Йисхак (1560–1561), Энкуа Селасси и генерал Такла Селус (1578–1579). В 1579 году император Сарса Денгель приехал в Аксум для церемонии посвящения на царство в присутствии ковчега, и вскоре, разбив фалашского принца Радая, он сам назвал себя хранителем "собора Аксума, славы Сиона, скинии Бога Израиля", фактически назначив своего фаворита Асбе управлять государством. Мог ли кто-то из этих настоятелей принять на вооружение концепцию пребывания ковчега в Аксуме? Ведь она еще больше повышала святость церкви Марии Сионской, укрепляла веру и давала внушительный козырь в унижающей борьбе с католическими клириками. Принимая во внимание особое отношение Сарса Денгеля к Аксуму и его всемерные попытки укрепить его статус, мы можем сделать вывод, что эта идея пользовалась особым императорским патронатом.

Для этого предположения нет каких-либо доказательств, кроме неожиданного появления ковчега в источниках всех государственных уровней и моего собственного анализа сложившейся на тот момент в Эфиопии ситуации. Его можно подкрепить дальнейшими рассуждениями. Духовенство Эфиопии не могло упустить такого шанса. Было приказано заново перестроить церковь, после того как она около сорока лет пролежала в руинах. Более чем вероятно, что изгнанная реликвия тут же вернулась на свое место. В это же время, на волне побед над турками и бунтовщиками, проводится первая за 143 года и только вторая во всей письменной истории церемония посвящения в императоры в "доме небесного Сиона". Все это, вместе с императорским назначением себя хранителем, его непрестанными панегириками городу и пожалованиями ему специальных привилегий, придало Аксуму совершенно новый вес.

Кто бы ни развил идею, что ковчег хранится в Аксуме, она сработала. К концу XVI века эта концепция заняла прочную позицию среди "традиций" эфиопской церкви и была записана, так как были составлены новые книги, а старые заново переписаны. Присутствие ковчега в Эфиопии было зафиксировано как в летописях Сарса Денгеля, так и в отчетах иберийских иезуитов. Странно то, что ни один из них не упомянул о том, что ковчег не был частью древних эфиопских верований еще в начале века, как следует из книги Альвареса. На его месте были скрижали Моисея.

Эфиопия действительно нуждалась в сильном религиозном символе. С точки зрения старого порядка опасность была далека от завершения даже после внедрения концепции ковчега. После ажиотажа правлений Минаса и Сарса Денгеля католицизм снова воспрял духом с помощью мудрости и взвешенности иезуитского миссионера Перо Паиса. Два императора, краеугольные камни традиционных верований, под его влиянием перекрестились в католицизм. В начале XVII века император За Денгель заигрывал с католицизмом, был отречен патриархом Петросом и умер во время последовавшего за этим восстания. Вскоре после этого император Суснейос просто пытался сделать из Эфиопии католическую страну. Ковчег был перевезен в Бур, когда католический священник осквернил церковь Марии Сионской. Только в 1633 году православная вера была восстановлена императором Фасиладом, и ковчег вернулся.

БЕЛЫЙ КАМЕНЬ

Может ли история, сохранившаяся в документах на протяжении семисот лет, быть последовательной? Мне кажется, несмотря на то что вроде бы очевидно противоположное, представленные нам доказательства достаточно однородны. Источники говорят нам, что ковчег Аксума — это не деревянный ларец, а священный камень.

Тот ли это белый камень, по слухам привезенный с горы Сион, который некоторые летописцы упоминают с начала XVI века? Возможно, что современная реликвия Аксума — это уменьшенная (усеченная?) версия того, что описывал Шихаб аль-Дин, хотя и несколько преувеличивая. А может, это просто заменитель, копия. Переплетение наименований и символики ковчега, скрижалей Закона и табота вполне узаконивает подобный процесс, позволяя камню буквально стать ковчегом Завета. В наше время это представление совершило полный круг, и первоначальная версия скрижалей Моисея, которые стали ковчегом в XVI веке, сейчас снова среди определенной части аксумского духовенства становится актуальной — но по-прежнему зовется ковчегом.

Этот сдвиг ощутим в том, как клирики Аксума называют таинственную реликвию в часовне. Они говорят о enda sellat, часовне скрижали, и о sellata Muse, скрижалях Моисея (термин использовался в XIX веке, например в четвертом манускрипте "Истории Ханны" и в хронике Менелика II), а не о tabota Seyon, "ковчеге" Сиона, хотя патриарх Паулос и Кефьялю Мерахи настойчиво поддерживают ту версию, что ковчег по-прежнему находится в Аксуме. Говоря о ковчеге Аксума, мы покидаем научный мир строгой классификации и методологии и входим в загадочное измерение символизма и веры.

В 1998 году была опубликована статья с информацией об аксумском объекте, полученной от настоятеля и тех людей, кто занимал данный пост:

Существует некая путаница касательно того, что же действительно прячут монахи за темно-красным пологом в святилище храма под куполом. Большинство людей представляют себе ковчег в виде покрытого золотом ларца с двумя херувимами на крышке, как это описано в Библии и изображено в кинофильме Стивена Спилберга "В поисках потерянного ковчега".

Но в недавних интервью с монахами и священниками, которые видели реликвию, они отрицают, что это тяжелый ларец, как говорят построенный самим Моисеем, который они называют "троном ковчега".

Вместо этого они говорят, что их ковчег — это большой белый камень с текстом Десяти заповедей, хранящийся в ящике, отлитом из чистого золота. Они говорят, что эта скрижаль была написана Господом и принесена Моисеем с горы Синай.

"Да, он здесь, настоящий ковчег Завета, данный Моисею, — говорит главный священник церкви Святой Марии Сионской, хранитель Белай. — Престола ковчега здесь нет".

В разных интервью монах, что недолго охранял ковчег в 1983 году, и ушедший на покой настоятель, который видел реликвию дважды, описывают ее как скрижаль из белого отполированного камня с текстом Десяти заповедей, написанным на иврите. Они говорят, что она 2,5 фута длиной и 1,5 дюйма толщиной, хранится в золотой коробке 3 дюймов толщиной, с крышкой на петлях и без украшений.

"Человек, который украл ковчег, мог спрятать его только в маленькую коробку, а не большую, — говорит преподобный Гебреаб Мару, двадцать лет бывший верховным священником до своей отставки в 1985 году. — Это правда, что нечто большее никогда не прибывало в Аксум".

Монахи рассказывают, что реликвия обладает сверхъестественными способностями. По ночам она иногда светится, а днем на нее трудно смотреть, так как скрижаль очень гладко отполирована и похожа на зеркало.

"Когда ты смотришь на нее, то этот предмет невозможно понять, — говорит бывший верховный священник. — Она внушает мне страх, а глаза наполняются слезами".

Бывший хранитель ковчега Уолде Гиоргис Гебриал говорит: "Это похоже на зеркало, очень гладкое, но не совсем белое. Иногда оно выглядит совсем как вода" [153]Маккинли Дж. Что же думают эфиопы по поводу ковчега Завета, хранящегося в Аксуме // The New York Times. 27 января 1998.
.

Это очень интересно. Мой аксумский друг с достаточно серьезными церковными связями, которого я расспрашивал о сущности местных верований, ответил: "Люди верят, что селлат — это те самые скрижали, о которых сказано в Библии, сделанные Моисеем и принесенные Богу на гору Синай. Камень, что светится и сверкает". Отождествление ковчега и скрижалей полное. Я также слышал от местного знатока ритуала такую же историю о камне, испускающем свет. Если свидетельства очевидцев точны — когда я разговаривал с настоятелем и бывшим хранителем Белай Марасой в октябре 1997 года, меньше всего они хотели распространяться о сущности ковчега, хотя мы и обсудили множество аспектов табота и ритуала, — то тогда мы имеем некий "супертабот" из белого камня, хранящийся в Аксуме, гораздо больше обычного, но, разумеется, не такой огромный, как в описании Шихаб аль-Дина.

Естественно, это вызывает много вопросов. Кажется, что духовенству Аксума сейчас хочется опровергнуть наличие у них ларца, который каждый за пределами Эфиопии воображает себе, услышав словосочетание ковчег Завета. Но ведь в КН сказано, что плотник, выбранный Азарией, приготовил планки "по высоте, ширине и длине размерами как наша Дева" (КН 45). "Престол ковчега", скорее всего, переводится на эфиопский как manbara tabot. Если мы поверим этой истории, то получается, что священники отвергают то, что они являются обладателями настоящего ковчега. Вместо этого у них есть только его содержимое, а это очень удобно утверждать благодаря запутанному переводу слова "табот".

Когда журналист пишет, что хранитель сказал: "это настоящий ковчег Завета, данный Моисею", мы можем быть уверены, что на самом деле было сказано: "это настоящий tabot (или tabota Seyon, tabota hegg или даже sellata Muse), данный Моисею". Один из этих терминов, с их взаимозаменяемым значением, был переведен журналистом как "ковчег Завета". Согласно этому, наиболее видные представители духовенства Аксума заявляют, что ковчег Завета был оставлен, что его содержимое было переложено в другую коробку и привезено в Эфиопию. Как это ни странно, но мнение, высказанное хранителем Белаем, солидаризуется с тем, во что верят в каждой церкви: внутри manbara tabot был tabot, и именно его и забрали. Проблема интерпретации заключается в том, что слово "табот" означает две вещи: во-первых, ковчег Завета: во-вторых, алтарную скрижаль, скрижаль Моисея. Это правда, что manbara tabot, "трон ковчега", не означает обычно сам ковчег, и хранитель просто использовал соответствующее выражение для обозначения алтаря, где спрятан табот. Имея дело с христианскими концепциями, а не иудейскими, он также под этим подразумевал, что унесенное было самой ценной вещью: табот внутри "трона ковчега" — это священный центр церкви. Ковчег становится незначительным, обыкновенной коробкой, тогда как его содержимое, один белый камень, принимает на себя всю силу веры и сам становится ковчегом.

Если верить многочисленным интернет-сайтам, посвященным ковчегу, золотой ковчег, точно такой же, какой был в Библии, описан столетним настоятелем Аксума. Это меня не удивляет. На что похож библейский ковчег, известно всем, и если некто настойчиво об этом спрашивает, то любой священник Аксума может дать только один ответ. В конце своей книги Грэм Хэнкок рассказывает, как хранитель Габра Микаэль отвечал на подобные вопросы, выражаясь странным языком человека, не желающего давать однозначные прямые ответы:

— Вы хотя бы можете сказать, как выглядит ковчег? Я уйду счастливым, если вы скажете мне это.

— Я верю, что ковчег достаточно хорошо описан в Библии. Вы можете прочесть о нем там.

— Но я хочу, чтобы вы своими словами рассказали мне, как он выглядит. Это золотой или деревянный ящик? Есть ли у него крылатые фигуры на крышке?

— Я не буду говорить об этом…

— А как его переносят?.. На шестах? Или как-то иначе? Он тяжелый или легкий?

— Я уже сказал, что не буду говорит!" об этом, и, значит, не буду…

Как бы там ни было, но свидетельства прошлого, разговоры священников, знатоков ритуала и других, ясно указывают нам на то, что, какие бы еще вещи ни хранились в часовне, самым большим поклонением пользуется относительно большой белый камень. Среди священников Аксума, несомненно, есть те, кто видел этот священный предмет и описал его другим людям, друзьям, родственникам. В этом узком замкнутом обществе данный вопрос уже давно перестал быть секретом. Большая часть духовенства Аксума хорошо знает, что их "ковчег" — это небольшой деревянный ларец, переносимый на шестах, возрастом более трех тысяч лет, покрытый золотом, с массивной золотой крышкой, украшенной статуями двух херувимов. Но они не оперируют мыслительными образцами современной научной эры. Путем магии символизма и мистифицирующего словаря, способностью преобразовать несколько предметов в одну концепцию, камень, столь ревностно охраняемый, для них становится "настоящим" ковчегом Завета.

Но все равно это остается сенсационным. Духовенство Аксума не отрицает, что у них находится священный предмет, взятый из святая святых храма Иерусалима во времена царя Соломона. Они утверждают, что эта табличка — та самая неразбитая скрижаль Моисея. Ее описание приводит нас к описанию Димотеоса, ведь они совпадают во многом, кроме размера: 24 сантиметра далеки от 2,5 фута (90 см), хотя измеренная толщина практически одинакова. Как бы там ни было, устные дескрипции подобного рода, переполненные мистификациями и неопределенностью, очень мало дают для исследования.

Камни с надписями на непонятных языках для Аксума достаточно необычны. Возможно, что это часть старого аксумского барельефа, написанного греческим или странным южноарабским эпиграфическим почерком, использовавшимся некоторыми древними царями Аксума. В 1861 году Ван Хеглин видел таинственную табличку "с множеством горизонтальных и вертикальных линий, из которых состояли знаки. Я предположил, что это может быть календарь или астрономическая таблица". Он был найден вместе с несколькими другими в саду пресвитера Аксума Кваламсиса. Древние надписи, найденные в это время, я изучил в 1997 году в хранилище рядом с покоями настоятеля Аксума, но конкретно этого каменного календаря с тех пор никто не видел… Может быть, он хранится в часовне скрижалей Моисея?

ИЕЗУИТ ИЛИ АРАБСКИЙ ХРИСТИАНИН?

С XVII века священный камень Аксума хранился в ящике или ларце, если верить отчету Мануэля де Алмейды. Таким образом, этот контейнер вполне мог считаться ковчегом Завета.

Ранее я уже говорил о возможных факторах, изменивших восприятие идентичности алтарного камня Сиона от скрижалей Моисея к ковчегу Завета. Это вполне могло произойти случайно, из-за модификации концепции табота Сиона во время его вынужденного многолетнего отсутствия. Двусмысленность описательного словаря вполне оправдывает еле заметные изменения в восприятии, растянувшиеся на много лет. Эйфория 1579–1580 годов, связанная с восстановлением церкви, возвращением святой реликвии из Табра, также добавила славы вновь обретенному талисману.

По мере того как мое исследование продвигалось, возникла новая версия, в которой катализатором изменений послужило иностранное влияние. Мне стало интересно, возможно ли, что волей обстоятельств обсуждаемая здесь перемена произошла из-за иезуитской ошибки. Может, кто-то из португальских иезуитов просто неправильно понял и принял камень Сиона, описанный Альваресом (табот Сиона), за ковчег Завета, нашедший отражение в записках Мануэля де Алмейды (также табот Сиона)?

Я не говорю здесь о чем-то странном или невозможном. Жуао Бермудес говорил императору Галаудевосу об эфиопских ошибках в ритуалах и богослужении. И Гонсало Родригез, и епископ, позже Андре де Овьедо, все считали своей обязанностью написать трактат о несоответствиях эфиопской веры. Практически каждый иезуит вложил в это дело не одну страницу. Хотя и не часто, но в этих текстах упоминались табот и манбара табот среди перечисления "ошибок". Они возглавляли список вещей, подлежащих обязательному удалению и уничтожению в случае прихода католиков к власти. Алмейда, Баррадас, как и император Фасилад, особо указывали на них, а Томе Барнето даже совершил осквернение церкви.

Могла ли новая версия быть порождена именно непониманием иезуитских священников специфики местных религиозных верований? Родригез написал свой трактат в августе 1555 года, Овьедо послал свою записку императору в 1557 году, а 2 февраля 1559 года он напечатал воззвание, призывающее эфиопов покориться суждению церкви в вопросе их обрядов. В 1579 году император Сарса Денгель уже мог поехать в заново отстроенную церковь Марии Сионской и быть названным "царем Сиона" перед самым священным артефактом на Земле: "моей матери Сионом, ковчегом Завета Господа Израиля".

Иезуиты, приехавшие в Эфиопию позднее, Перо Паис и Мануэль де Алмейда, находили этот факт привычным. Паис, впервые в истории, говорит, что это было написано в копии КН, которую он видел в Аксуме около 1620 года, к тому времени, несомненно, перекопированную, когда священники заново отстроенной церкви Сарса Денгеля в Аксуме восстанавливали свою разрушенную и рассеянную по стране библиотеку. Замена текстов была важным элементом своего времени. В летописи императора Галаудевоса мы читаем, как он заботился о книгах и что потратил на эти цели около 10 000 унций золота, а также возобновил переводы текстов с арабского.

До этого времени все тексты говорят только о скрижалях Моисея. О ковчеге Завета упоминается только в одном варианте летописи Сарса Денгеля, датированной 1579 годом, но написанной уже после 1591 года, если не считать одного вызывающего сомнения документа, о котором я в свое время поговорю. Здесь надо подчеркнуть, что реальный предмет, хранящийся в церкви Аксума, мог и не измениться. Поменялась только его концепция и интерпретация. Великая историческая насмешка может быть результатом иезуитского непонимания, из которого родился образ самой прославленной реликвии Эфиопии.

Два манускрипта относят историю ковчега в Эфиопии к XV веку, а не XVI. Хотя говорить о временном интервале, рассказывая о вещи, спокойно обращающейся с веками, просто смешно, необходимо достигнуть сути в данном вопросе, если мы хотим открыть правду об эфиопском ковчеге. К счастью, оба манускрипта хранятся в Париже в открытом доступе.

Первый из них относится еще к доиезуитскому времени: арабский документ, описывающий историю перехода власти от Израиля Соломона к Эфиопии. Правда ли, что недатированные разделы парижского манускрипта № 264, включающие историю ковчега, относятся к более раннему периоду, чем основной текст 1594 года? Авторитетное мнение говорит, что "да", предполагая вторую половину XV века; а копии, что есть у нас, вполне могли основываться на еще более древних документах. Правда, этот источник представляет Давида, сына Соломона и царицы Савской, убийцей и лжецом, но это можно отдать на откуп жанру с его птицами Рух, козлиными ногами, покрытым водой двором храма Иерусалима и деревом из рая.

Если предположение верно, то в Эфиопии того времени элемент ковчега еще не стал общим местом веры, но потенциал для развития этого процесса существовал. Может быть, ковчег появился в воображении египетского христианства, инспирированный записями Абу Салиха, а не в результате иезуитской ошибки? Влияние арабской истории, появившейся на земле эфиопских патриархов, могло быть катализатором, повлекшим за собой изменение образа сакрального ак-сумского объекта. Но тем не менее в Эфиопии это нашло отражение в письменных источниках только в XVI веке, если не принимать во внимание один манускрипт.

Теперь нам надо рассмотреть именно его, источник, удревняющий историю ковчега более чем на век. Эфиопский манускрипт № 5 Национальной библиотеки — это дар Сахела Селасси Луи-Филиппу, королю Франции. Массивный пергамент, 45x35 см, включает в себя несколько работ, и КН в нем начинается только с оборотной стороны сто восьмого листа. Сверху мы можем видеть большой сложный красный хараг, стандартное обрамление начала эфиопских текстов. Почерк изящный и понятный, расположенный двумя колонками с широкими полями. Проблема в том, что по мере изучения датировка этой рукописи постоянно меняется.

В 1877 году Зотенберг датировал его XIII веком, то есть он существовал до того, как хранитель Йисхак и его помощники приступили к работе. Но эта атрибутация не пережила последующих исследований. Какова же его дата в действительности? Еще Бадж поставил под сомнение вывод Зотенберга, но не предложил альтернативы. Гвиди говорил о XIV веке, как и Безольд, который использовал его в качестве расширенной версии для своего перевода. Самая последняя палеографическая работа Зигберта Улига относит данный текст к концу XIV — первой половине XV века. В это время, при Зара Якобе и даже его предшественниках, в эфиопской церкви произошли нововведения, довольно тесно связанные с ковчегом, затрагивающие статус Девы Марии и положение Аксума и его церкви в империи. Но если концепция ковчега вошла в официальную религиозную теорию уже при правлении Зара Якоба, почему поздние источники по-прежнему, как эфиопские, так и иностранные, не говорят о нем и почему не появилось никакого материального объекта для поддержания данной версии? До 1579 года мы слышим только о Сионе, но не о ковчеге.

Манускрипт может быть просто неверно датирован. Существует огромное количество трудностей с датировкой эфиопских манускриптов. Стили написания в одном случае могут быть более консервативны, чем в другом. Некоторым писцам специально говорили использовать архаические обороты. В этом контексте мы можем спросить: что же более важно, история ковчега, как она отражена во всем корпусе источников, или данные палеографии, медленно развивающейся и совершенствующей свои методы? Может ли единственная оценка представителя развивающейся науки быть достаточной для игнорирования всех свидетельств, указывающих обратное? Могла ли эта книга быть написана позже, в области, где использовался более архаичный стиль выражений, или это просто имитация? Датировка по стилю крайне приблизительна, так как здесь мы имеем дело не с моментом, а с периодом, особенно в случае нескольких изолированных скрипториев. Молодой монах, только учащийся своему ремеслу в 1430 году, может писать так же, как старец в 1480 году.

Способ изменения книг тоже может быть важным. Новая версия КН, написанная для двора и духовенства в XV веке — размеры и оформление парижской рукописи не позволяют нам предположить какой-то провинциальный вариант, — должна была содержать историю, отличающуюся от той, что мы видели в XVI веке. Где-то должны быть первые копии каждой версии. Конечно, когда происходила замена любых религиозных текстов Эфиопии, были ли это КН, "Чудеса Марии", "Книга Аксума", жития святых и так далее, некоторое время старая и новая версии сосуществовали. Если мы дадим первенство палеографическому анализу, то можем вообразить эфиопский вариант, который, подобно арабскому, существовал уже в XV веке. Мог ли он происходить именно от арабского рассказа, точной даты возникновения которого мы не знаем? Если так, то он был подвергнут тщательной переработке.

Сейчас мы знаем три разные сохранившиеся версии КН (не принимая во внимание некоторые устные варианты, представляющие локализацию легенды). Первая — это арабская версия, известная по манускрипту, датированному 1450–1500 годами, но по происхождению гораздо более старая. Она говорит о ковчеге и дереве Креста. Вторая — история XVI века, которая также может быть старше периода письменных свидетельств, 1520–1550 годов. В ней упоминаются только скрижали Моисея, но опять повторяется легенда о дереве Креста. Третья, датировка которой ранее 1450 года зависит от неточных стилистических расчетов единственного манускрипта Сахела Селасси, именно та, что сейчас превалирует в Эфиопии. Она повествует о ковчеге, но в ней нет никакого дерева Креста, и сильно отличается от арабской легенды в деталях. Все другие копии данной "официальной" версии относятся к XVII веку и позже.

С конца XVI века, относительно недавно, если говорить о предполагаемой 2600-летней истории ковчега, мы больше не слышим о скрижалях. Теперь вся Эфиопия знала об "истинной" природе священной реликвии Аксума, хотя навряд ли каждый в это верил. Португальцы ни на минуту не приняли это притязание и не поверили в него. Напротив, католики рассматривали его как причудливое и смешное, если не сказать, откровенно лживое. Обращенные в католичество эфиопы, император Суснейос и его брат Села Крестос, также уделяли мало внимания эфиопскому "ковчегу", хотя император в свое время хотел выяснить, что же точно хранится в церкви Аксума.

Династическая легенда происхождения от Соломона и Давида, "израильской" сущности царства, была установлена в эфиопской традиции практически одновременно с верой в ковчег Аксума. Одним из ее проявлений была конституция страны середины XX века, подтверждающая 2900-летнюю историю семьи императора Хайле Селасси. Совсем недавно, в начале 2002 года, его святейшество Абба Паулос, "глава конгрегации архиепископов и патриарх Эфиопии, наследник епархии Такла Хайманота и архиепископ Аксума", как он сам себя называет, снова подтвердил историю о ковчеге. Перед камерами он недвусмысленно заявил, что ковчег Завета находится в Аксуме.

Происхождение легенды о ковчеге относится к окончательной редакции КН, к концу XVI — началу XVII века, или, что вряд ли, к XV веку, а если верить колофону, то и еще к более древним временам. Сегодня для 25 миллионов верующих в Эфиопии, как и для их патриарха, присутствие ковчега в Аксуме — это неоспоримый факт.

ВЫЖИВАНИЕ

Каковы шансы, что настоящий ковчег Завета Моисея мог сохраниться до наших дней? Древний предмет, больше всего напоминающий ковчег, как он описан в Библии, прекрасно украшенный деревянный ларец на несущих шестах из могилы Тутанхамона дошел до нас в практически неповрежденном состоянии. Сейчас его можно увидеть в Каирском музее. Его история — это история практически полного покоя. Сделанный из ценных пород дерева в придворных мастерских искусными плотниками только для похоронных целей, он был оставлен с другой утварью в могиле фараона и запечатан навеки. Но вскоре все было вскрыто и разграблено. Ларец оставили на три тысячи лет во тьме и тишине в самом идеальном месте для сохранения, в египетской гробнице. В сухом климате, где практически нет влаги и ничто не двигается. Изящные тканые покровы, их швы с течением времени прорвались под тяжестью декоративных позолоченных розеток, вшитых в материал, и когда материал распался, эти розетки упали на землю. Все другое в этой "Обители вечности" оставалось абсолютно неподвижным, пока не пришел Говард Картер.

Напротив, ковчег Завета, если проследить его библейскую историю, вел активную жизнь. Созданный в пустыне из древесины акации ремесленниками, которые, как бы они ни были искусны в своей работе, не имели большого выбора среди пород деревьев, он путешествовал в повозках, подвергаясь жаре и холоду. Он разбухал и сох. Он побывал во множестве баталий, оставаясь только в палатке. Его путешествия не были гладкими, и ковчег нещадно трясся в пути (убивая тех, кто пытался его поддержать). Его перевозили на воловьих упряжках или на спинах священников, похищали филистимляне (которых он почему-то не покарал, когда они установили его в храме Дагона), перевозили в Шилох, а затем в Иерусалим. Если мы представим, как он добирался в повозке в Египет, а затем в Эфиопию, то сложно даже вообразить, сколько тряски, перепадов температур и влажности ему пришлось выдержать.

Аксум не может похвастаться сухим египетским климатом, и здесь не существует защиты от насекомых, белых муравьев или чего-то подобного. Здесь мало что может уцелеть, особенно если оно сделано из дерева. Все, что мы можем найти в гробницах Аксума, которые на 1500 лет младше египетских, — это фрагменты, останки, по которым зачастую невозможно определить первоначальный вид объекта. Деревянные панели из акации могли уцелеть в Египте, но в Эфиопии самым древним деревянным объектом может считаться алтарь Лалибелы, возраст которого равен одной четверти предполагаемого возраста ковчега. Также есть несколько потолочных плит в некоторых эфиопских церквях того же времени.

Если мы примем на веру историю аксумского артефакта, то должны принять во внимание еще несколько переездов ковчега в горы, леса и на острова в то время, когда он уже должен был быть достаточно ветхим. Учитывая, что на нем еще лежит массивная золотая крышка, а внутри две скрижали (которые должны быть достаточно легкими, чтобы Моисей смог принести их с горы), то шансы ковчега оказываются минимальными.

Наше заключение неизбежно. Вторая пара скрижалей, сделанная Моисеем на Синае, чтобы заменить разбитые оригиналы, могла сохраниться до наших дней, если, конечно, они вообще существовали, но у нас нет никаких свидетельств, что они пребывают в Эфиопии или где бы то ни было еще. Объект, созданный, как и множество его предшественников, в качестве духовного наследника скрижалей Моисея, существует в церкви Марии Сионской в Аксуме в виде каменной таблички или плиты. В последней книге о царице Савской Николас Клэпп пишет, что "спрятанное в часовне Скрижали — это или великая тайна, или великий обман. Середины тут быть не может". Но именно это нам и надо представить. Пропитанный путем сложной, эзотерической символики аурой ковчега, в котором когда-то хранились скрижали, носящий то же имя, этот предмет — субститут, почитаемый эфиопскими христианами не по "реальным", научным причинам, но из-за его мистической идентичности с Сионом, ковчегом Господа. В терминах веры такая концепция полностью приемлема. В самой КН говорится, что Сион — это небесное, и даже ковчег Моисея не более чем его подобие, сделанное руками человека на земле.

Ковчегу Завета Моисея, если подобный предмет вообще был сделан в той форме, как это описывается в Библии, сейчас бы уже было три тысячи лет. Благодаря особенным физическим условиям разлагающиеся остатки ларца из храма Соломона до сих пор могут лежать, как утверждают иудейские легенды, под местом, где стоит храм Иерусалима, но гораздо более вероятно, что предмет, функционировавший как ковчег Израиля, давным-давно разрушен. В одном мы можем быть уверены, в полном соответствии с эфиопскими заявлениями, процитированными ранее, что "престол ковчега", "большой ларец" или золотой ковчег Завета Моисея, Давида и Соломона никогда не был в Эфиопии.