Реджи Братл сам придумал, как ему лучше извлечь выгоду из того, что угрожало стать обременительной обузой. Осуществив свою идею, он мог бы с большими удобствами катить по ухабистой дороге материального благополучия. «Липы», доставшиеся ему в наследство без каких-либо особых условий по содержанию, были одним из тех претенциозных, не приспособленных для житья особняков, в которых может себе позволить поселиться только состоятельный человек и на которых ни один состоятельный человек не остановит свой выбор – останавливать выбор тут не на чем. С годами дом заметно бы упал в цене, украсился бы табличками, извещающими о его продаже, но в глазах многих по-прежнему казался бы чрезвычайно желанным местом для обитания.

   Замысел Реджи, состоял в том, чтобы превратить дом в место съезда гостей, с продолжительными сессиями с октября по конец марта. В работе съезда должны были принимать участие молодые и моложавые люди обоего пола, слишком бедные, чтобы охотиться по большому счету, но страстно желающие вволю поиграть в гольф, в бридж, потанцевать и посетить какое-нибудь представление.

   Никто из гостей не платил бы за свое пребывание, но всякий должен был чувствовать себя хозяином, который платит за все. За снабжением и расходами будет следить комитет, а создаваемый на общественных началах подкомитет брал на себя развлекательную часть проекта.

   Поскольку это был всего лишь эксперимент, то все участвующие в нем сошлись на том, что нужно проявлять снисходительность и по возможности помогать друг другу. Одна или две замужние пары составили многообещающее ядро и, собравшись вместе, решили, что дело, кажется, сдвинулось.

   – При хорошем ведении дел и незаметной, но кропотливой работе затея, думаю, увенчается успехом, – сказал Реджи, а он был из тех, кто сначала обнаруживает усердие, а потом – оптимизм.

   – Есть одно препятствие, с которым вы непременно столкнетесь, как бы мудро ни вели дела, – бодро заявил майор Дэгберри. – Женщины станут ссориться. Поймите меня правильно, – продолжал этот предсказатель несчастья, – я не хочу сказать, что кое-кто из мужчин тоже не будет ссориться. Скорее всего, ссориться будут и они, но женщины без этого вообще не могут. Ничего не поделаешь – такова их природа. Рука, раскачивающая люльку, раскачивает весь мир, и притом весьма энергично. Женщина стерпит неудобства, она способна на жертвы и героически обойдется без чего бы то ни было, но единственная роскошь, без которой она никак не может, – это ссора. Неважно, где она находится и сколь продолжительно ее пребывание в том или ином месте, она обязательно затеет вражду – это так же верно, как и то, что француз непременно сварит себе суп даже в просторах Арктики. В самом начале морского путешествия, прежде чем путешественник-мужчина успеет как следует разглядеть своих попутчиков, женщина уже заведет себе пару неприятельниц и запасется компрометирующим материалом еще на одного-двух человек – при условии, конечно, что на борту достаточно женщин, чтобы позволить себе поссориться сразу со многими. Если других женщин нет, она поссорится с горничной. Этот ваш эксперимент продлится полгода. Не пройдет и пяти недель, как разразится война на ножах в полудюжине направлений.

   – Полноте, у нас всего-то восемь женщин. Не начнут же они ссориться друг с другом так быстро, – возразил Реджи.

   – Возможно, ссору будет затевать не каждая, – согласился майор, – но кто-то из них встанет на чью-то сторону, наступят времена холодной, непримиримой вражды, и Этна изредка станет исторгать пламя. Это верно так же, как и то, что Рождество несет нам мир и душевный покой. Тут ничего не поделаешь, старина. Однако потом не говорите, что я вас не предупреждал.

   Первые пять недель предприятия опровергли предсказания майора Дэгберри и подкрепили оптимизм Реджи. Изредка, правда, имели место небольшие перебранки. Повседневное общение помогло выявить наличие некоторой недоверчивости, но в целом женщины замечательно ладили между собой. Было, впрочем, и примечательное исключение. Миссис Пентерби и пяти недель не понадобилось, чтобы искренне восстановить против себя представительниц своего пола, – ей вполне хватило и пяти дней. Большинство женщин заявили, что возненавидели ее с той минуты, как впервые увидели, но скорее всего это пришло им в голову позднее.

   С мужчинами у нее складывались довольно хорошие отношения, притом что она была не из тех женщин, которые наслаждаются только мужским обществом. Нельзя также сказать, чтобы ей недоставало каких-то качеств, которые делают человека полезным и желанным членом собрания. Не пыталась она и «обскакать» коллег-хозяев, добиваясь каких-либо выгод путем уклонения от обязательных взносов. Рассказывая о себе, не грешила занудством или снобизмом. Довольно прилично играла в бридж, а ее манера поведения за карточным столом была безукоризненна. Но стоило ей войти в контакт с представительницей своего пола, как в атмосфере тотчас возникало предчувствие грозы. Она обладала поистине уникальным талантом возбуждать вражду.

   Неважно, был ли объект ее внимания человеком толстокожим или чувствительным, вспыльчивым или уравновешенным, миссис Пентерби умудрялась добиваться своего. Она непрощала слабости, старалась как можно больнее уязвить, гасила восторги, в споре бывала обыкновенно права, а если и не права, то каким-то образом ухитрялась сделать так, чтобы выставить своего оппонента человеком глупым и самоуверенным. Она делала (и говорила) ужасные вещи с самым невинным видом и говорила (и делала) невинные вещи так, что это было ужасно. Коротко говоря, все женщины единодушно сходились в том, что она является лицом нежелательным.

   Не было и речи о том, чтобы кто-то принял чью-то сторону, как предсказывал майор. Напротив, неприязнь к миссис Пентерби сплотила остальных женщин, и не раз готовая было начаться ссора быстро гасла ввиду того, что она слишком явно и злонамеренно пыталась разжечь ее. Больше всего ее соперниц раздражало то, что она вполне успешно принимает вид безмятежного спокойствия, когда им уже трудно сдерживаться. Свои самые язвительные замечания она произносила тоном, каким в метро объявляют, что следующая остановка – Бромптон-роуд: ровным, безучастным тоном человека, который знает, что прав, но совершенно равнодушен к тому, что он провозглашает. Как-то миссис Вэл Гвептон, которую Бог не наградил смиренным нравом, вышла из себя и довольно коротко, но выразительна высказала ей все, что о ней думает. Объект этого долго готовившегося нападения терпеливо выждал, покуда стихнет буря и улягутся страсти, а потом тихо заметил вышедшей из себя женщине:

   – А теперь, моя дорогая миссис Гвептон, позвольте мне сказать вам то, что я хотела сказать в последние две-три минуты, только вы не давали мне возможности сделать это. У вас слева выпала шпилька. Вам, женщинам с редкими волосами, трудно удержать шпильки в прическе.

   – Ну что с ней поделаешь? – говорила впоследствии миссис Вэл Гвептон, обращаясь к сочувствующей аудитории.

   Реджи, разумеется, неоднократно намекали на то, сколь непопулярна эта вызывающая всеобщее раздражение личность. Невестка открыто пыталась убедить его в том, что это просто чудовищный человек. Реджи слушал ее с легким сожалением, с каким воспринимают известие о землетрясении в Боливии или неурожае в Восточном Туркестане: события эти происходят так далеко, что можно запросто убедить себя в том, будто они и вовсе не происходили.

   – Эта женщина имеет над ним какую-то власть, – мрачно высказала свое мнение его невестка. – Либо она помогает финансировать этот спектакль и злоупотребляет этим обстоятельством, либо, да простит его Всевышний, он испытывает к ней какую-то безрассудную страсть. С мужчинами такое бывает.

   События меж тем разворачивались таким образом, что о наступлении кризиса говорить не приходилось. Миссис Пентерби, как источник всеобщего недовольства, распространила свое влияние на столь большой территории, что ни одна из женщин не осмеливалась встать и объявить о своем решительном отказе жить с ней в одном доме еще неделю. Всеобщая трагедия – не трагедия одного человека. Какое-то утешение женщины находили лишь в том, что сравнивали, кому какая нанесена обида. У невестки Реджи был еще и дополнительный интерес, состоявший в том, что она пыталась выявить природу этой связи, препятствовавшей ему высказать свое суровое суждение относительно длинного списка черных дел миссис Пентерби. Из того, как он вел себя по отношению к ней на людях, мало что можно было заключить, но он упорно оставался невозмутим, когда что-то говорили про нее за глаза.

   За единственным исключением – миссис Пентерби, оказавшейся фигурой непопулярной, первая попытка претворить в жизнь замысел увенчалась успехом и не возникло трудностей по поводу того, чтобы вновь постараться осуществить его на тех же принципах и провести зимнюю сессию. Вышло так, что в этот раз не смогла прибыть большая часть женщин и двое-трое мужчин, но Реджи далеко рассчитал вперед и пригласил новых людей в качестве «свежей крови». Следующий съезд по количеству гостей должен был превзойти первый.

   – Мне так жаль, что я не смогу приехать зимой, – сказала Реджи его невестка. – Надо ведь побывать у наших родственников в Ирландии; мы так часто им отказывали. Просто стыдно! В следующий раз у тебя никого не будет из этих женщин?

   – Никого, кроме миссис Пентерби, – скромно заметил Реджи.

   – Миссис Пентерби! Но, Реджи, ты же не настолько глуп, чтобы снова приглашать эту женщину! Как и в этот раз, она восстановит против себя всех женщин. Что это за тайные узы, которыми она держит тебя?

   – Она незаменима, – ответил Реджи. – И служит центром всеобщего притяжения.

   – Она… как ты сказал? – открыла от изумления рот его невестка.

   – Я специально внедрил ее среди гостей, чтобы она принимала все попытки затеять ссору, которые в противном случае распространились бы среди женщин во всех направлениях. Мне не нужны были советы и предупреждения многочисленных друзей, я и сам предвидел, что мы не сможем и полгода поддерживать тесные дружеские отношения без того, чтобы кто-то с кем-то не повздорил. Вот я и решил, что лучше будет ограничить распространение этого процесса и не дать ему развиваться. Я, разумеется, рассказал ей обо всем. О вас она не имела ни малейшего представления, и, поскольку вам даже неизвестно ее настоящее имя, она вовсе не возражала, чтобы ее для пользы дела возненавидели.

   – То есть ты хочешь сказать, что она все это время была в курсе происходящего?

   – Конечно. Знали о том, что происходит, еще двое мужчин, и поэтому, совершив нечто особенно возмутительное, она могла вместе с нами посмеяться за кулисами. И она действительно хорошо провела время. Видишь ли, она некоторым образом связана родственными узами с довольно беспокойным семейством, и в жизни ей часто приходилось примирять других. Можешь представить, как она была рада тому обстоятельству, что теперь может отвести душу и наговорить живущим под одной крышей женщинам кучу дерзостей – и все это во имя мира.

   – Ты, наверное, самый ужасный человек на свете, – сказала Реджи его невестка.

   У нее были весомые причины так говорить, ибо она больше всех ненавидела миссис Пентерби. Невозможно подсчитать, сколько раз эта женщина вызывала ее на ссору.