Когда знакомишься по переписке, возникает одна проблема, поняла Дженни. Люди не пишут о себе все. Некоторые жизненно важные детали обнаруживаются потом, когда уже слишком поздно сказать, что вы передумали и, несмотря на краткое знакомство, поняли, что у него нет будущего.

Например, если бы Джеймс Блейр хотя бы вскользь упомянул, что у него смех, как у осла, надышавшегося гелием, она в два счета вычеркнула бы его из своего списка. А так действительность обрушилась на нее неожиданно, как только он подошел к ней в фойе театра. (Он предложил ей пойти на спектакль с его старшей сестрой в главной роли.)

И надо сказать, он вовсе не стеснялся своего смеха. К своему ужасу, Дженни обнаружила, что они пришли на комедию. Занавес еще не поднялся, а Джеймс уже успел купить ей джин с тоником и пять раз рассмеяться. Все повернулись и посмотрели на них. Одна бедная женщина, ничего не подозревая, стояла к ним спиной и, услышав этот неподражаемый звук, от неожиданности облилась шампанским. Это был громкий гогот, зарождавшийся неожиданно, достигавший апогея, выходивший из-под контроля и продолжавшийся до бесконечности. Если бы Джеймс Блейр захотел бы передать его в письме, это выглядело бы примерно так: «Блеее-уууу. иик…блееееуууу. иик…иик…иик… блааааууууууу… иик!» И на протяжении всех девяноста минут этот звук стал ее проклятием. Она не знала, что хуже – сам смех или нездоровое любопытство остальных зрителей, сидевших в пределах слышимости.

Я жалкая, бесхребетная личность, напомнила себе Дженни, а Джеймс, вероятно, очень добрый человек. И нет никаких причин желать оказаться в любом другом месте на земле только из-за того, что он смеется не так, как все остальные человеческие существа.

Но все это было ужасно. Джеймс смеялся, люди таращились, а пьеса вполне соответствовала описанию в программке: «Смешно до колик, смех до упаду, сплошное веселье!»

– Сногсшибательная постановка! – высказался Джеймс, когда все было кончено и он опять увлек ее к бару. – Не могу вспомнить, когда я в последний раз так веселился. Ты согласна, Дженни?

– Уже очень поздно. – Взглянув на часы, Дженни почувствовала, как у нее под мышками дезодорант превращается во влажные катышки. – Мне действительно пора домой.

– Но я сказал сестре, что мы встретимся с ней после спектакля и выпьем вместе. Ты ведь можешь задержаться еще на десять минут?

У него был такой умоляющий вид, что она не смогла отказать. Он был не в ее вкусе, но определенно неплохой парень.

– Хорошо, но только на один бокал. Потом мне действительно придется уйти.

– Отлично! – Его мальчишеское лицо озарилось такой радостью, что Дженни опять стало стыдно. Если бы не это, она никогда не позволила бы ему обнять себя за талию. – Что пожелаешь? Джин? Джинн исполнит твое желание… Поняла? Блеее-уууу… иик… блееееуууу… иик… иик!..

Дженни была готова провалиться сквозь землю, увидев Гая Кэссиди у бара. Весь вечер она успокаивала себя тем, что, по крайней мере, не встретила никого из знакомых. Слабое, но утешение. Точнее, было таковым.

– Привет, Дженни. – Он повернулся и улыбнулся ей, прервав разговор с лысеющим мужчиной средних лет. Ее бросило в жар, когда его взгляд остановился на Джеймсе, который все еще смеялся над своей несмешной шуткой.

Представив, что он все в деталях поведает Максин, она едва не лишилась чувств, но все-таки умудрилась изобразить подобие улыбки.

– Гай, вот не ожидала!

– Я знаю, – с деланным раскаянием ответил он. – Я не часто бываю в театре, но об этой постановке слышал столько лестного…

– Он хочет сказать, – объяснил его лысый приятель, – что его против воли затащили сюда, потому что мы старые друзья, а я, по несчастному стечению обстоятельств, режиссер этой пьесы. Я сказал, что ему придется сначала пострадать, если он рассчитывает на ужин.

Гай ухмыльнулся.

– Я чувствовал себя как девчонка на свидании вслепую.

Дженни залилась краской. Джеймс, с интересом прислушивавшийся к разговору, загоготал:

– Как девчонка на свидании вслепую? Вот умора!.. Блеее-уууу… иик… иик… иик!..

– Почему ты меня не любишь? – неожиданно спросила Серена.

Гай наверху укладывал детей спать. Максин, загружавшая белье в стиральную машину, даже не подозревала, что на кухне кто-то появился. Она удивленно подняла глаза.

– Кто сказал, что я вас не люблю?

– Я не дура, – обвиняющим тоном заявила Серена.

Она взяла стул, уселась и принялась рассматривать свои идеальные ногти. Максин, считавшая, что только дура способна тратить по полтора часа на маникюр, не ответила.

– Ты завидуешь?

– Вы мне вовсе не не нравитесь, – возразила Максин, потому что ситуация становилась неудобной. Она улыбнулась. – И нет, я не завидую. Мне всегда нравилось быть блондинкой пяти футов шести дюймов ростом.

– Моей внешности часто завидуют, – словно в доказательство своих слов Серена провела рукой по своим черным волосам, а потом опять вперила взгляд в Максин, которая все еще стояла на коленях с коробкой «Персила» в одной руке и кипой Эллиных носков в другой. – Но я говорила не об этом, – медленно добавила она, – а о Гае.

– О Гае?!

– Он привлекательный мужчина, – улыбнулась Серена. – Пожалуйста, Максин. Не говори мне, что ты этого не заметила.

– И вы думаете, я завидую тому, что вы живете с ним, – разозлилась Максин.

Это было слишком. Конечно, Гай симпатичный, но это вовсе не обязательно должно означать, что она дни напролет тайно мечтает о нем. Если бы Серена потрудилась почаще смотреть по сторонам, всего этого бы не случилось. Но она интересовалась только Гаем и игнорировала детей и ее. Максин знала, что она не самая лучшая няня в мире, но она все больше привязывалась к Джошу и Элле – дружелюбным, веселым и ужасно занятным. Сейчас она поняла, что такое безразличие к ним со стороны Серены даже вызывает подозрения.

– Да, я думаю, что ты ревнуешь. – Серена заглянула в чашку с кофе.

Если она попросит еще кофе, подумала Максин, я вылью его ей на голову.

– И вы не могли бы больше ошибиться! – рявкнула она. – Хорошо, он, может, и не похож на Квазимодо, но лично я считаю, что работать на Гая Кэссиди утомительно, хлопотно и совсем не весело. Я здесь, потому что хотела остаться в Трезайле и мне была нужна работа. И если бы я собиралась приударить за вашим парнем, вы знали бы об этом.

Серена только приподняла аккуратные брови.

– Не стоит выходить из себя, – невозмутимо заметила она. – Максин, я не хочу, чтобы мы были врагами. Я хочу только сказать, что, если тебе нравится Гай, я могу это понять. Честно говоря, я бы удивилась, будь это не так.

– Но это не так, – соврала Максин. Серена отчитывала ее, как директриса в школе; она с трудом подавила желание показать ей язык.

– Очень хорошо. – Серена стала еще спокойнее. – Тогда мы оставим этот разговор. Я вовсе не хотела тебя огорчить, Максин; я только собиралась сказать, что если ты надеялась на какие-то отношения между вами, то… боюсь, это совершенно беспочвенные надежды.

С каждой минутой ситуация становилась все безумнее. Сквозь зубы Максин прошипела:

– Что?

– Я говорила об этом с Гаем, – невозмутимо объяснила Серена, – и он сказал, что ты абсолютно не в его вкусе.