Телефон зазвонил снова, когда Гай был в душе. Дженни взяла трубку и сразу узнала голос медно-волосой Шарлотты. Ей даже почудилось, что из трубки пахнет духами.

– Он наверху, принимает душ, – сказала она Шарлотте, которая глубоким грудным голосом попросила к телефону Гая. – Я могу передать ему сообщение.

– Это не Максин. С кем я говорю? Дженни едва не поддалась искушению. Потом, подумав, что это слишком жестоко, сказала:

– Максин в отпуске. Я присматриваю за детьми, пока ее нет.

Но Шарлотту это не удовлетворило.

– И вы?..

– Дженни. Сестра Максин. – Она подумала, не нужно ли извиниться за то, что они бросили ее на вечеринке у Бруно. Но, с другой стороны, это Гай ее утащил, а не наоборот.

– Ага. Хорошо. – Шарлотта, к счастью, тоже не коснулась щекотливой темы. И явно обрадовалась, что не разговаривает с сереноподобной соперницей. – В таком случае, может, вы попросите Гая перезвонить мне.

– Будет сделано. – На кухню босиком прокрался Джош. Дженни видела его отражение в оконном стекле. Он тихонько потянулся за жестянкой с печеньем. – Больше никакого печенья.

– Прошу прощения? – озадаченно переспросила Шарлотта.

– А как вы узнали, что я здесь? – удивился Джош. – Я не шумел.

– Я услышала, как печенье зовет на помощь.

– Святой боже, – сказала Шарлотта. – Раз уж вы там, может, знаете, есть ли у Гая планы на сегодня?

– Пока нет, – сказала Дженни. – Он в душе.

– Я хочу сказать, в принципе.

– Не думаю. Он сказал, что вечером я могу быть свободна, значит, останется дома.

– А куда вы собираетесь? В какое-нибудь симпатичное местечко?

ЦРУ могло у нее поучиться. Улыбнувшись, Дженни сказала:

– У меня тоже нет никаких планов. Я, скорее всего, останусь здесь.

– Здорово. – Это известие обрадовало Шарлотту. – Тогда попросите Гая перезвонить мне как можно скорее. Вы ведь не забудете, правда?

– Вот черт, – уныло сказал Гай. – Значит, она собирается пригласить меня на ужин.

– Тогда прекрати есть, – сварливо сказала Дженни, потому что он уже приговорил три сосиски, а она еще даже не накрывала на стол.

– Но я не хочу идти. Нет, я этого не выдержку. – Он покачал головой. – Она будет увиваться вокруг в соблазнительных одеяниях и стараться напоить меня, чтобы я не смог уехать домой. Когда она позвонит снова, скажи, что я ушел.

– Тогда она будет винить меня за то, что я не передала сообщение, – возмутилась Дженни. – Боже, мужчины просто грубые животные. Нет, ты должен ей позвонить.

Гай пожал плечами.

– Хорошо, я скажу ей, что у меня уже есть планы на вечер.

– Я сказала, что у тебя их нет, – Дженни выглядела виноватой.

– Тогда я скажу ей, что должен остаться и присмотреть за детьми, потому что ты уходишь.

– Ха-ха, – сказала Дженни. – Она спрашивала об этом. Я ответила, что никуда не собираюсь.

Он молча воззрился на нее.

– И давно ты принимаешь наркотик правды?

– Ничего не могу с собой поделать. Я просто патологически честная особа.

– Выходит, одну из вас удочерили. Ты не можешь быть сестрой Максин.

– А ты не можешь так просто менять тему разговора. – Она отняла у него тарелку. – Она сидит дома, ждет, когда ты ей перезвонишь. Звони.

– Кто это тут командует? – Потянувшись за телефоном, он умыкнул еще одну сосиску с тарелки Эллы. – С детьми ты куда лучше обходишься, чем со мной.

Дженни ехидно улыбнулась.

– Ты платишь мне за то, чтобы я хорошо обходилась с твоими детьми.

– Она была бы еще лучше, – сказал отцу Джош, – если бы не заставляла нас мыть посуду.

Даже слушать, как Гай разговаривает с Шарлоттой, было неловко. Дженни подумала, что на ее месте умерла бы со стыда. Но так или иначе, Гай Шарлотте отказал – абсолютно при этом не смущаясь – и придумал даже несколько оправданий.

– Послушай, может быть, в другой раз, – сказал он несколько минут спустя. – Только не сегодня, Шарлотта. Правда. Завтра я с утра уезжаю в Лондон на несколько дней. Да, знаю, что говорил то же самое на прошлой неделе, но это не значит, что я вру.

Видимо, она продолжала настаивать. Гай затравленно посмотрел на Дженни. Она, не в состоянии ответить на его взгляд, взяла перечную мельницу и еще раз приправила тушеные помидоры.

– Хорошо. – Он понизил голос. – Если хочешь знать, я должен остаться сегодня. Дело в Дженни: она не может находиться дома одна. Да, я знаю, это звучит смешно, но она очень боится, что ворвутся болгары с автоматами. Мы живем очень уединенно; я только заикнулся, что отлучусь вечером, и она затряслась от страха. Шарлотта, мне очень жаль, но ты должна понять, я просто не могу бросить ее…

– Большое спасибо, – сказала Дженни, когда он сел за стол. – Почему все мужчины такие лгуны?

– Первые четыре раза я сказал правду. – Он пожал плечами. – Но она не поверила. Иногда приходится идти на уступки.

Это была ценная информация – не мешает увидеть ситуацию с мужской точки зрения. Ей стало интересно.

– Если она тебя… ну… не интересует, почему ты прямо не сказал ей об этом?

Джош и Элла, пользуясь случаем, с интересом прислушивались к разговору.

– Он пытался сделать это на той неделе, – сообщил Джош. – Но она только расплакалась. Потом она опять позвонила папе, прямо посередине «Коронейшн-стрит», и поплакала еще немного.

– Поэтому он положил трубку рядом с телефоном, – сказала Элла. – Но это не помогло. Она села в машину и приехала сюда, по-прежнему рыдая. Было всего восемь, и мы даже ничем не провинились, но нам пришлось отправляться в постель.

– Видишь? – сказал Гай. – И тут я виноват. Ничего не могу сделать правильно.

Дженни никак не могла забыть, какую дуру сделал из нее Бруно. Поэтому она жалела Шарлотту, которая сейчас, возможно, плакала в три ручья.

– Ты должен ей все объяснить. – Она старалась говорить твердо. – Если ты не хочешь с ней встречаться, лучше так и сказать, чтобы она не очень страдала.

Он был удивлен.

– По-твоему, это лучше, чем мягко с ней расстаться?

– Нет ничего хуже, чем неизвестность, – с чувством сказала Дженни. Она понизила голос, хотя Джош и Элла уже потеряли интерес к разговору. – Ты должен сказать ей. Так будет лучше для всех. Даже Шарлотта будет тебе благодарна.

– Черт, я ненавижу эти сцены. Будет совсем не весело.

– Ты встретишься с ней? Сегодня?

Он с неохотой кивнул. Потом усмехнулся.

– Ты уверена, что можешь остаться дома одна на час?

– Думаю, я переживу это, – храбро сказала Дженни. – Если появятся болгары, я отправлю их в спальню Максин. Оттуда они наверняка не выберутся.

Он вернулся в девять тридцать. Дженни уже уложила Джоша и Эллу и заканчивала мыть посуду.

– Оставь, – сказал Гай, открыл бутылку вина и взял из шкафа два бокала. – Лучше помоги мне выпить это.

– Что, так ужасно?

Он провел пятерней по волосам.

– Более чем. Черт, я чувствую себя последним негодяем. Она сказала, что лучше бы мы никогда не встречались.

– Она не это имела в виду, – успокоила его Дженни. – Она просто расстроилась. Ты нравился Шарлотте больше, чем она тебе, вот и все. Когда отношения заканчиваются, всегда кому-то больно.

– Она это и сказала, – простонал Гай. – Она винит во всем меня. Но ведь нельзя сразу сказать, подходит тебе кто-то или нет, нужно сначала узнать человека поближе. А когда понимаешь, что у этих отношений нет будущего, уже слишком поздно. Сначала они от тебя без ума, а потом обижаются. Знаешь, я ни с кем не говорил об этом раньше.

– А мы, женщины, только об этом и говорим, – улыбнулась Дженни. – Очень советую, внимательно прочти книги Мими. Они научат тебя всему, что нужно знать.

– Мне казалось, ты собирался пораньше лечь спать, – сказала она тремя часами позже.

Эта Дженни очень отличается от той, которую он увозил от Бруно, подумал Гай. Она совершенно раскованна, естественна, с интересом слушает и в то же время не напирает, в результате он совершенно потерял счет времени. Ему тоже было очень спокойно; какое облегчение разговаривать с человеком, не пытающимся тебя охмурить.

Но вопреки уверенности Дженни в большей привлекательности ее сестры, он был другого мнения. Сегодня, без косметики, с небрежно заколотыми волосами и в сползающем свитере, ее бесхитростная красота показалась ему еще притягательнее. У нее сохранился летний загар, она безупречно сложена, а эти карие глаза, искрящиеся смехом, выразительны безо всяких теней и туши; и мягкий, прекрасно очерченный рот не стоило портить помадой.

Он поймал себя на том, что сравнивает сестер в плане их обращения с детьми. Хотя Джош и Элла приняли Максин и ее нетрадиционные методы, ее остроумие иногда смущало их, не позволяя понять, серьезно она говорит или нет. Максин бывала непредсказуемой, а от этого Элла становилась раздражительной, а Джош обидчивым. Маленьким детям необходимо точно знать, что происходит, тогда они чувствуют себя в безопасности. Беренис, конечно, была воплощением стабильности, в то время как Максин – само веселье, но, если бы ему пришлось выбирать идеальную няню, понял Гай, она была бы похожа на Дженни, соединявшую в себе сдержанный контроль и мягкий юмор. Она радовала глаз – не то что бедная Беренис, немного виновато подумал он, – к тому же с ней было приятно проводить время и она не мечтала сниматься в рекламе туалетной бумаги.

– Есть какие-нибудь известия о твоем отце? – неожиданно спросила она.

Гай, допивавший остатки божоле, посмотрел на нее поверх бокала.

– А я только подумал, что ты приятный человек.

– Я и есть приятный человек. Просто хотела узнать, есть ли какие-нибудь перемены, вот и все.

– Никаких. Я звонил, но каждый раз срабатывал автоответчик. В конце концов я прекратил попытки.

– А что бы ты сказал? Если бы дозвонился?

– Сказал бы, чтобы он держался подальше от моего дома и моих детей. – Гай говорил безжалостно. – Сказал бы, что, если он еще раз попытается сделать такое, я вызову полицию.

– А если он извинится, – настаивала она, – и будет умолять простить его, ты бы смог?

– Ну конечно. – Его глаза потемнели от гнева. – Именно так он и сделает.

– Я серьезно. Подумай об этом. Может, он жалеет о том, что случилось, и теперь хочет только познакомиться с внуками и наверстать упущенное время?

Но Гай давно для себя все решил.

– Ты насмотрелась сериалов, – сказал он, не дав ей продолжить. – Нет, Дженни. Я не хочу больше никогда встречаться с отцом и не хочу, чтобы мои дети имели с ним что-нибудь общее, даже не пытайся меня уговорить. Счастливому воссоединению семьи не бывать.

Ну что ж, подумала Дженни. Прости, Оливер. По крайней мере, ты не сможешь сказать, что я не пыталась.