Гаю Кэссиди было двадцать три, когда он познакомился с Вероник Шарпантье. Это был самый ветреный, самый дождливый день года, и он ехал домой после утомительной четырнадцатичасовой смены в фотостудии.

Движение практически застопорилось, и его машина намертво застряла позади автобуса. Он мог думать только о том, как вернется домой и погрузится в горячую ванну с бутылкой холодного пива в руке. Предполагалось, что сегодня они с Амандой, его девушкой, отправятся на вечеринку в Челси, и до этого оставалось меньше двух часов. Сам он вряд ли пошел бы туда, но она умела настоять на своем.

Автобус притормозил на остановке, и из дверей начали появляться пассажиры. Гай наблюдал, как они, словно гонимые ветром листья, разлетаются во все стороны, стараясь поскорее скрыться за дверями домов и магазинов.

Но последняя пассажирка не собиралась так легко сдаваться. Светлые волосы облепили ее лицо, а она изо всех сил пыталась совладать с серым зонтом, который рвался у нее из рук. В какой-то момент зонт вывернулся наизнанку, она споткнулась и упала, покупки из ее пакета рассыпались по тротуару. Обретя свободу, зонт пролетел пару метров и плюхнулся в лужу, в которую через пару секунд въехал и автобус, окатив девушку с ног до головы грязной водой.

Когда Гай подбежал к ней, она уже сидела, бормоча под нос: «Чертова Англия».

– Вы в порядке? – спросил он, осторожно помогая ей подняться на ноги. Грязи было много, но крови, кажется, не видно.

Она покачала головой, уже не так яростно, потом бросила печальный взгляд на свой пакет, валявшийся в водостоке.

– Я да. Но мои круассаны! Я дююмаю, они утопли. Чертова Англия!

– Ну, ничего. – Он улыбнулся ее словам и повел к машине. Когда она уже сидела в машине, мрачно обозревая дыры на темных чулках, он спросил: – Почему «чертова Англия»?

– Английская погода. Дурацкий английский зонт, – объяснила она, показывая за окно. – И сколько добрых английских людей остановились, чтобы помочь, когда я рюхнула? Тссч!

– Я остановился, – заметил он, трогаясь с места под оглушительное гудение клаксонов.

Девушка вздохнула.

– Да, разюмеется. И теперь я сижу в вашей машине и даже не знаю вас. Вот мне повезьет, если меня зарежет сумасшедшая личность.

– Я не выношу вида крови, – заверил ее Гай. – И я вовсе не сумасшедший. Скажите, где вы живете, и я отвезу вас. Зуб даю.

Она нахмурилась, видимо обдумывая предложение. Наконец повернулась к нему и озадаченно сказала:

– Я не понимаю. Зачем мне ваш зюб?

* * *

Ее звали Вероник, ей было восемнадцать лет, и жила она в мансарде, у которой был один плюс – во всяком случае, днем – оттуда открывался прекрасный вид на тюрьму Уондзуорт.

В награду за то, что не убил ее по дороге, Гай был приглашен на кофе. К тому времени, как его чашка опустела, он успел влюбиться в ее владелицу и забыть о том, что Аманда вообще существует.

– Позвольте мне пригласить вас на ужин, – сказал он, с ужасом спрашивая себя, что же ему делать, если она откажет. Его сердце забилось снова, когда она улыбнулась.

– Мне идти прямо так, мокрой и в слякотьи? Или я могу предварительно принять ванну?

– Я буду рад в любом случае, – улыбнулся в ответ Гай.

– Полагаю, мне все же лючше принять ванну, – рассудительно ответила Вероник. Она встала и указала на стопку журналов, громоздившихся рядом с продавленным диваном. – Я не задержусь. Вы сможете развлечь себя? Это французские журналы, но вы можете посмотреть картинки.

Крохотная ванная была пристроена к комнате. Гай улыбнулся, услышав, как она старательно запирает разделявшую их дверь. Журналы оказались порядком замусоленными номерами французского «Вог», в одном из которых он отыскал собственные фотографии, которые делал на последнем показе мод в Париже. Он подумал, что Вероник листала страницы с плодами его труда, и эта мысль обрадовала его. Он решил, что это доброе предзнаменование, означающее начало долгих отношений.

Но журналы явно были для нее роскошью. Комната, хоть и озаренная следами ее присутствия, была обшарпанной и бедно обставленной. Диван с подушками, украшенными ручной вышивкой, служил также кроватью. Лампы были расположены так, чтобы спрятать в тени ободранные обои, а плакаты на стенах, судя по всему маскировали грязь или потеки. Запах нужды витал в воздухе, и ни свечи с запахом корицы, ни мисочки с сушеными цветами не могли его скрыть.

Не было даже телевизора; пачка хорошей писчей бумаги и маленький транзисторный приемник, видимо, только и развлекали ее. Гай внимательно осмотрел комнату, страстно желая узнать побольше о Вероник Шарпантье, и почувствовал неодолимое желание увезти ее из этого холодного, мрачного дома, сказать ей, что больше нет нужды жить так, что он позаботится о ней…

И когда двадцать пять минут спустя она появилась на пороге ванной, он почти прикусил язык, чтобы эти слова не вырвались у него. В черном свитере с высоким горлом, светло-серой юбке и черных чулках она выглядела потрясающе. По плечам рассыпались белокурые волосы. Серые с серебряным отливом глаза радостно глядели на него. Она накрасила губы бледно-розовой помадой.

– О'кей? – весело спросила она.

– О'кей! – кивнул Гай.

– Хорошо. – Вероник улыбнулась ему. – Я дюмаю, мы прекрасно проведем вечер.

– Я в этом уверен.

Она задула свечи и взяла сумку.

– Могу я сделать вам признание?

– Что?

У Гая екнуло сердце. Он не мог представить, что она скажет. И не хотел этого слышать. Но Вероник уже продолжала:

– Я дюмаю, что начинаю радоваться, – шепотом сообщила она, – тому, что выпала из автобуса в дождь. Может, английская погода не такая плохая, в конце концов.

Оливер Кэссиди не очень обрадовался, когда три недели спустя его сын сообщил, что собирается жениться на Вероник Шарпантье.

– Ради всего святого, – сердито сказал он, прикуривая сигару «Король Эдуард» и даже не пытаясь говорить тише. – Это просто смешно. Ей восемнадцать лет. Она француженка. Ты даже не знаешь ее.

– Нет, знаю, – возмутился Гай. – Я люблю ее, а она любит меня. И я пришел не для того, чтобы спрашивать у тебя позволения жениться на ней, это произойдет в любом случае. Я уже договорился в бюро регистрации.

– Значит, ты просто дурак! – зарычал Оливер. – Она любит твои деньги, твою карьеру; почему ты не можешь просто пожить с ней пару месяцев? Тогда ты быстро от нее отделаешься.

– Кричать не обязательно, – сказал Гай. Вероник ждала в соседней комнате.

– Почему это? Почему я не могу кричать? – Его отец грозно насупил брови. – Я хочу, чтобы она меня слышала! Пусть знает, что в нашей семье не все такие болваны, как ты. Если тебя интересует мое мнение, то она просто умная, пронырливая иностранка, которая ищет тепленькое местечко.

– Меня твое мнение не интересует, – холодно ответил Гай. – И я вовсе не хочу отделываться от Вероник. Она будет моей женой, нравится это тебе или нет.

Оливер Кэссиди побагровел.

– Ты выставляешь себя на посмешище.

– Не я, – сказал Гай, возмущенный нежеланием отца хотя бы попытаться понять, – а ты.

Они поженились в Кэкстон-Холле, и вместо медового месяца Вероник отправилась вместе с Гаем в командировку в Швейцарию. Когда они вернулись, Вероник перевезла к Гаю свои немудреные пожитки, оставила работу в шумной лондонской закусочной и сказала:

– Ну! Что мы будем делать теперь?

Десять месяцев спустя родился Джошуа, с темно-синими глазами Гая и белокурыми волосами Вероник. Вероник, у которой не было семьи, грустно сказала:

– Как жалко. Твой отец меня ненавидит, я знаю, но нужно дать ему шанс полюбить внука.

Однако Гай, хоть и не мстительный по природе, не собирался делать шаги к примирению.

– Он знает, где мы живем, – сказал он тоном, не терпящим возражений. – Если бы он хотел увидеть Джоша, мог бы прийти. Но он явно этого не желает, так что забудь о нем.

Рождение Эллы два года спустя принесло еще больше радости в их семью. Вероник надеялась, что у этой малышки будут серые глаза и темные волосы, но Элла оказалась копией Джоша. Гай, карьера которого совершила головокружительный взлет, сделал столько фотографий своей семьи, что их впору было хранить в чемоданах, а не в альбомах. Но он был взбешен, когда получил по почте большой конверт с его адресом, надписанным знакомой рукой, в котором было несколько снимков, – он понял, что Вероник посылала их его отцу.

– Не смей никогда больше этого делать! – Он в ярости швырнул конверт на землю. – Он не заслуживает ничего. Я же говорил тебе… выбрось его из головы!

Но Вероник не могла этого сделать. У всех детей должен быть дедушка, и она мечтала, что ее дети узнают и полюбят единственного деда, который у них остался. Время шло, однако пропасть между ними оставалась такой же широкой, и она решила как-то изменить ситуацию. Ее муж и свекор оказались слишком гордыми для того, чтобы сделать первый шаг к примирению, но она была готова рискнуть ради Джоша и Эллы. Когда Оливер Кэссиди увидит внуков, рассуждала она, его злоба безусловно пройдет. Это будет fait accompli, тогда человеческая натура возьмет свое, и все-все будет хорошо.

Заранее зная, что ее упрямый муж не позволит ей налаживать отношения, она держала свои планы в тайне. Оливер Кэссиди жил в Бристоле, поэтому она дождалась, когда Гай отправится в двухнедельную командировку в Нью-Йорк, и только тогда забронировала для себя и детей номер в гостинице, расположенной менее чем в миле от дома свекра.

Когда они наконец вышли из поезда, голова у Вероник просто раскалывалась, но отступать было поздно. Чтобы не волновать Джоша и Эллу, она старалась сохранять бодрый вид. Усадив их за столик на залитой солнцем террасе отеля, она купила им по большой порции мороженого и весело сказала:

– Ну-ка быстро ешьте и смотрите, не капните на себя. Мы собираемся навестить одного очень хорошего человека, и будет нехорошо, если вы перемажетесь мороженым с ног до головы.

Шестилетний Джош был в восторге от приключения.

– А кто это? – спросил он.

Но Вероник, у которой все сильнее болела голова, только улыбнулась в ответ.

– Просто один хороший человек, дорогой. Он живет тут неподалеку, уверена, он тебе понравится.

Джош не был так в этом уверен. Человек в большом доме, куда привела их мама, казалось, не обрадовался им. Джош всегда думал, что очень хорошие люди много улыбаются, обнимают тебя и – иногда – дают конфеты. А этот человек с кустистыми седыми бровями даже не поздоровался.

– Мистер Кэссиди, – быстро сказала Вероник. Начало было не слишком многообещающее, и у нее мигом вспотели ладони. – Я привела Джоша и Эллу навестить вас… Я думала, вы захотите с ними познакомиться… с вашей семьей…

Оливер Кэссиди не любил сюрпризов. И не выносил, когда пытаются играть на чувствах. Этот человек, который редко признавал свои ошибки, не видел причин для того, чтобы менять мнение о французской жене сына. В ярком платье и с распущенными волосами она выглядела как подросток, но это не помогло. И если она думала, что проблема может разрешиться так просто, как в сказке, то она или глупа, или ужасно наивна.

– В чем дело? – холодно осведомился он, неприязненно разглядывая ее побледневшее лицо и не обращая внимания на детей, жавшихся к ее ногам. Он широким жестом обвел дом в стиле короля Георга и лужайки вокруг. – Боитесь, что, когда я помру, им это не достанется?

– Нет! – потрясенная его жестокостью, Вероник отступила назад. – Нет! – крикнула она еще раз, молясь, чтобы он понял. – Они ваши внуки, ваша семья! Дело вовсе не в наследстве…

– Очень хорошо! – рявкнул Оливер Кэссиди. – Потому что они его все равно не получат.

Элла, стискивавшая руку матери, захныкала.

– Меня тошнит, – всхлипывала она. – Меня..

– У меня важная встреча. – Он взглянул на часы, чтобы придать вес своей лжи, а потом в ужасе шарахнулся в сторону.

Но было поздно. Эллу, объевшуюся шоколадным мороженым, уже вытошнило на ручной работы ботинки ее деда.

Когда они вернулись в гостиницу, Вероник поняла, что заболела. Головная боль и озноб усилились после пережитого потрясения, каждую косточку в теле ломило.

К вечеру ей стало совсем плохо. Она с трудом смогла встать с кровати, позвонить вниз и попросить вызвать врача. Летняя простуда, подумала она, с трудом сдерживая нервные слезы. Этого только не хватало. Подходящее завершение неудачной поездки. Будь она суеверной, подумала бы, что Оливер Кэссиди наслал на нее порчу, чтобы наказать за дерзость.

Но врач отнесся к ситуации куда серьезнее.

– Миссис Кэссиди, боюсь, мы должны отвезти вас в больницу, – сказал он, закончив осмотр.

– Mais c'est impossible! – закричала Вероник; от слабости она вдруг позабыла все английские слова. – Mes enfants…

* * *

Но это было не предложение, а утверждение. Скоро прибыла карета «скорой помощи», и около полуночи Вероник уже привезли в неврологическое отделение одной из самых больших больниц Бристоля. Управляющий гостиницы заверил, что сам свяжется с ее мужем, и головой поручился, что о детях позаботятся.

Двадцать семь часов спустя, когда в больницу приехал Гай. Вероник уже была в глубокой коме. Как и предполагал врач, анализы показали, что у нее вирусная форма менингита, и, хотя медики делали все, что в их силах, прогноз был неблагоприятный.

– Мамочка сказала, что мы пойдем к хорошему человеку. – Глаза Джоша наполнились слезами, когда Гай попытался вытянуть из него правду. – Но он был совсем не хороший, он был злой. Он кричал на мамочку, потом Элла испачкала его ботинки. А когда мы вернулись в гостиницу, мамочке стало плохо. Папа, когда мы поедем домой?

Именно это Гай и подозревал. Он не связался с отцом. И когда три дня спустя Вероник умерла, не приходя в сознание, он тоже не передумал. Может, Оливер Кэссиди и не был виноват в ее смерти, но он постарался, чтобы последние часы ее жизни были настолько ужасными, насколько возможно. И этого Гай ему никогда бы не простил.