– Вы окончательно сошли с ума, Треффэ.

– Нет.

– Вы долго собираетесь ждать?

– Два дня. Три дня. Сколько понадобится.

Треффэ покачал головой. Он снова был соединен наручниками с батареей. Он сидел на полу, опираясь спиной о стену своего убогого холла. Комиссар Гоемон сидел в кресле его отца, в сорочке и бронежилете, с висевшим на плече автоматом и кольтом "кобра" на коленях. Горевший на кухне свет освещал часть холла желтым прямоугольником. Треффэ и Гоемон, разделенные этим прямоугольником, смотрели друг на друга. Пленник находился в состоянии крайней усталости. Его ввалившиеся щеки покрывала трехдневная щетина. Черные глаза запали. Разорванная сорочка была грязной, брюки обвисли. Сиявший напротив него Гоемон, хотя и вспотел, казался почти элегантным.

– Через несколько часов, – сказал Треффэ, – ваше начальство остановит эту игру.

– Возможно.

– Буэнвентура Диаз не придет, – добавил Треффэ.

– Он придет, чтобы убить тебя, сволочь, – огрызнулся Гоемон. – Я знаю людей этого типа. Когда они начинают убивать, они не могут остановиться.

– Он уже в Италии, старый дурак, – проронил Треффэ.

– В Италии? Почему в Италии?

– Или в Бельгии.

– Заткнись, педераст. Ты мешаешь мне думать.

– Тем лучше. Я прочту вам одну поэму. Что вы предпочитаете? Классику или барокко?

– Заткнись! – рявкнул Гоемон. – Когда в дверь позвонят, сегодня или завтра, я сниму твои наручники, и ты откроешь дверь. Для тебя это единственный шанс остаться живым.

– Никто не позвонит в дверь, – сказал Треффэ и стал читать поэму на английском языке.

– Ты заткнешь свою пасть, кретин? – спросил Гоемон, поднявшись с кресла и пнув пленника ногой в лицо.