Догнал Наталию он уже за шелестящими полосами, перекрывавшими вход в склад.

Девушка спокойно шла к его машине, даже не оглядываясь. Ну правильно: других машин поблизости и не было!

Обогнув её, остановившуюся возле передней правой двери, он отпер замок:

— Здравствуйте, Наталья. Я — Михаил Геннадьевич. Можно просто — Михаил. Где предпочитаете ехать — спереди, или сзади? — наконец он услышал её голос, тихий и словно лишённый эмоций:

— Сзади, если можно.

Он открыл перед ней заднюю дверь:

— Прошу.

Девушка положила полупустую по виду сумку с личными вещами в дальний конец сиденья. Сама села точно посередине. Странно. Почему — посередине? Бьют их там, что ли?! Или в стены вмонтированы электроды? И почему вещей так мало? Запрещено обзаводиться собственностью? Только косметика и нижнее бельё? Или вообще — одно бельё?..

Он захлопнул дверь, забрался на своё место, завёл мотор.

Пока не выехал со стоянки, старался не отвлекаться: не то, чтобы движение на территории было уж очень интенсивным, хотя машин на полосах заметно прибавилось. Но вот подъезды-выезды могли бы быть и попроще…

На девушку он бросил взгляд в зеркальце только когда они оказались на хайвэе.

Наталия грызла ногти. Когда вдруг сообразила, что он видит её, резко отдёрнула руку от лица.

Плохо. Уже одно это говорит о неких комплексах, явно не подобающих полноправному члену Единого Общества. Что-то при её воспитании во всех этих Интернатах, похоже, упустили… Ну и чёрт с ним — это к счастью, не его проблема! Его цель — кормить, поить, и…

Использовать.

Почему же словно кошки скребут на душе?! И… Неуютно!

Нет, к такому надо привыкнуть.

Чтобы как-то прервать повисшее тягостное молчание, нарушаемое только негромкой эстрадной песней из проигрывателя, да рёвом мощного мотора, он спросил:

— Тебе и правда — двадцать два года?

На простой, вроде, вопрос она ответила не сразу. И словно бы преодолевая какую-то преграду:

— Да.

— И давно ты… здесь, в Этернотеке?

— Три года. Вы же читали мою Аннотацию.

— Читал. Но мне хотелось спросить у тебя. Самой. Или ты… Предпочитаешь больше молчать?

Впервые на её лице что-то мелькнуло с момента выезда из Этернотеки. Усмешка? Злость? Нет, судя по ответу, самоирония:

— Нет, молчать — я уже намолчалась, самой тошно. Пожалуйста, говорите со мной, если не… трудно — иначе я опять начну грызть ногти.

— А они… Пытаются отучить тебя от этой привычки?

— Да. Но пока я всё равно… Э-э, бесполезно — я с детства постоянно что-то тянула в рот. Соску сосала до двух лет — помню, как меня лупили нянечки…

— Вот это — да! Я помню про себя хоть что-то начиная только после четырёх… Когда уже проходили занятия физкультуры в Детсаду.

— В Детсаду? Вы… Вас воспитывала Мать?! — удивления в голосе не услышал бы только передний бампер. Михаил про себя усмехнулся. Вслух же ответил:

— Да. Я в этом плане нестандартный мальчик. Меня и рожали сами, и до трёх лет воспитывали дома, и ещё навещали потом, в Детсадах и Интернатах… Это не запрещается. Но сверстники-друзья смотрели… Словом, не понимали они этого… Что у человека может…

Да, по-идее, и должна быть Мать.

Наталия среагировала быстрее, чем он ожидал:

— Вас, значит, били все ваши товарищи по группе?

— Нет, что ты… — он усмехнулся. Теперь воспоминания об этих годах не жгли сердце, словно раскалённой кочергой, ещё и помешивающей угли комплексов и обид. (Вот что значит — хороший детский психоаналитик!) Но всё равно — она права. Такое тяжко забыть окончательно, — Не все. А только те, кто были сильнее.

Но после того, как я пару раз устроил им ночью «тёмную», пока воспитатели спали… Те, кто захотел остаться в живых — прекратили.

— Ух ты… А те, кто не захотел? — она, похоже, и правда, заинтересовалась. Глаза оживились, и кровь вернулась на бледное лицо, делая его ещё привлекательней, — Вы их?..

— Да. Стыдно признаться. Одного — отправили потом в реанимацию. С черепно-мозговыми травмами. Больше я его в этой группе не видел. Другого я, похоже, сделал импотентом. Правда, после этого меня били всей группой… Но я же — умный. Я успел к этому моменту снять одеяла с видеокамер! Так что меня спасли те же воспитатели.

Правда, потом перевели в другую группу и меня. Но до моих новых «друзей» уже дошли слухи — трогать не смели…

— Вау! Интересный вы оказывается человек, Михаил Геннадьевич… Похоже, хорошо знаете, чего хотите. И в средствах не стесняетесь.

— Конечно. Именно это, кстати, отлично подготовило меня… Ко «взрослой самостоятельной» жизни! — он снова косо глянул в зеркальце, на её лицо, сам не понимая, почему это он решился рассказать совершенно незнакомой девушке про себя такое.

Чего и матери-то никогда…

Может, это от того, что она сама — хромая? Как бы — изгойша? Вот чует его …па, что не всё с этим в порядке! Но поскольку она замолчала, он продолжил:

— Я целю сейчас на место моего непосредственного начальника. Но — имел глупость проявить «некоммуникабельность»… Ну, то есть, наорал там у нас на одного идиота… И вот — ты уж извини! — он смущённо скривил рот в улыбке, — мне прописали… Тебя.

— А-а, как же, знаю — «Курс адаптивного лечения оздоровительным сексом»! Вот повезло вам. Со мной. Мне таких курсов нужно бы пройти… Каждый месяц! По два раза.

Он повернулся к ней через спинку, чтобы убедиться, что она не шутит. Но лицо её не улыбалось — лишь пульсировала голубая жилка, вздувшаяся на виске, и зубы были сжаты так, что губы превратились в тоненькую складку. Хм-м…

— Так ты тоже дерёшься там, со своими?..

— Нет, что вы! У нас в Этернотеке такое невозможно. Мы же все как звери по клеткам — отделены друг от друга. Раз в день — кормёжка. Говорю же — как в зоопарке: открывают дверцу в бронированной двери, ставят миску каши, ломоть хлеба и кружку чая или киселя… Вода-то у нас в камерах есть. А вот ругаться с раздатчиком… — он подумал, что скорее уж, напоминает тюрьму. Строгого режима. Но промолчал, ожидая продолжения — её очередь «исповедаться». А нет — так и не надо. Но она решилась:

— Эх… Всякое бывало. Правда, тут я сама думаю — ну и дура же я. Раздатчик-то — ни в чём не виноват. Он просто делает свою работу. Как и все там, в Этерно… Да и я — должна делать свою. — в голосе не заметно энтузиазма. Но и отвращения к… Этому самому. «Работе».

Он почувствовал, что она точно — не совсем обычная… Доступная Женщина.

Нужно что-то сказать. Ведь не обязательно же ему в самом деле…

— Извини ещё раз, Наталья. Я… всерьёз опасаюсь, тебе то, что предстоит, может быть неприятно. — он снова глянул в зеркало ей в глаза, — Однако если ты не захочешь — ничего и не будет. Мне достаточно, если ты просто поживёшь у меня эти две недели — справку-то Этернотека мне всё равно даст. Что я, такой-то и такой, воспользовался услугами… — он говорил спокойно, чувствуя какое-то странное умиротворение.

Может, ему почудилась в ней родственная душа? Всё-таки девушка ощущает недовольство существующим положением вещей, навязанным им чёртовым «Обществом»!

Впрочем, нет — не родственная душа. Скорее — просто «коллега по несчастью».

Она долго молчала, словно разглядывая в окно мелькающие теперь небоскрёбы — они въехали в Город. Но он видел, что глаза её словно застыли — она не разглядывала ничего, а просто думала… Наверное, о его предложении. Затем сказала:

— Нет, Михаил Геннадьевич. Так не пойдёт. Я хоть и понимаю, в чём тут заковыка, на такое не соглашусь. Вы меня взяли, чтобы провести курс лечения. Вот я его и проведу. Потому что мне и самой приятно встретить хоть кого-то, кто на себе испытал… Неважно.

Важно — что я и сама хочу этого! — она снова кусала губы.

Михаил внутренне содрогнулся — девушка, похоже, обладает внутренним стержнем. Несгибаемым. Но он сумел… Чем-то заинтересовать её. Не вызвать сочувствие — это могло бы унизить его и её! — а именно заинтересовать. А он…

Что — неужели он (подсознательно!) — противник существующей Системы, существующего положения вещей?.. Когда женщины — приобретаемый в аренду Товар, а мужчины — «Хозяева Вселенной, Строители Общества, и Мыслители»?

Которые лучше всех знают, что и кому нужно.

Бред.

Если уж на то пошло, его такое положение устраивает как никакое другое — потому что детство научило его только одному!

Лбом, руками и зубами пробивать своё! То, что наметил. Не считаясь с остающимися позади — хоть трупами, хоть поверженными, морально сломленными конкурентами!

И, разумеется, никаких Женщин — «переключения интересов» и «расслабления» мешают достижению Цели!

О, сколько работы он создал своим психоаналитикам! Да это ещё и при том, что едва рассказывал половину из того, что думал… А думал, что все вокруг — твари, самовлюблённые амбициозные мерзавцы, и Враги!!!

Но девушка…

Оказывается, есть и исключения! И не все — враги.

Вот Наталию Кудинову он уже не рассматривает почему-то ни как ступеньку, нужную для продвижении по карьерной лестнице, ни уж тем более — конкурентку на пути к тёплому месту… А скорее — вот именно как сестру по… Изгойству?.. Странно.

А ведь и правда — до приезда в чёртову Этернотеку она и нужна-то ему была только для справки о «Прохождении курса»! В чём же дело? Когда это произошло? Ещё там, когда она стояла по ту сторону стекла? После разговора, который и разговором-то «по душам» не назовёшь? Или… Или стекло — невидимое, нечуемое! — всё ещё разделяет их?

Тряхнув головой, словно отгоняя непрошенные мысли, он сказал:

— Мы приехали. Смотри, Наталия: это — мой дом!

— Вот эта здоровенная кривобокая коробка? — восхищения в её голосе не ощущалось. Скорее — наоборот. Чертовски дорогие дизайнерские ухищрения постпостмодернистов явно не произвели должного впечатления.

— Ну… Можно сказать и так. Это, кстати — один из самых дорогих и престижных Домов для служащих. За аренду квартиры уходит чуть ли не половина моей зарплаты.

— Странно. А вы не можете найти жильё подешевле?

— Могу, конечно. Большинство моих коллег так и поступает. Однако! Я же — карьерист! — он покачал головой, чувствуя фальшь в своём заявлении, но сделать с этим уже ничего не мог, — Поэтому должен сразу жить в Доме, где обитает остальное Начальство.

Так и видишься с ним чаще, намозоливаешь как бы глаза, и подсознательно влезаешь к нему в доверие, становишься своим, словно нечто… Обыденное. Привычное. Так им куда легче приблизить меня к себе! То есть — повысить.

Ноблесс облидж! То есть — положение обязывает! И меня, и их.

— Надо же. Никогда не думала, что ещё сохранились какие-то карьерные интриги…

— Да что ты!.. Это ещё мягко сказано — интриги! Я думаю, никакие женщины того, Древнего, Общества, не могли сравниться по изобретательности или подлости с нашими амбициозными мужиками!.. — они вышли из машины. Михаил запер её, кинул монетку в парковочный автомат, и автоматически предложил спутнице руку.

Наталия подхватила её, сразу как-то подобравшись и приосанившись:

— Михаил Геннадьевич! Грудь вперёд! Я, конечно, не консорт-дама, но тоже кое-что в презентации понимаю! Идите гордо и плавно! Потому что у меня — нога. Им не должно быть видно, что я — хромая!

Михаил так и сделал, впервые после вселения в дурацкую помпезную Башню ощущая себя так, словно он и правда — Бог и Царь, а все остальные, живущие в этом людском улье — рядом с ним — пигмеи и неудачники!

А молодец эта Наталия… Сообразительная.

На восемнадцатом этаже царила тишина.

Ворсистые ковры, делавшие ходьбу приятной и бесшумной, и картины неоэкспрессионистов, висевшие на стенах коридора, произвели впечатление на его спутницу:

— Ух ты!.. Якорь мне в задницу, как говаривала моя первая воспитательница — здесь похоже, приятно жить! Небось, и горячая вода есть!

Михаил поспешил уверить, что с этим всё в порядке — ванну можно принимать хоть три раза в день.

Наталия поцокала зубом:

— Ну, три — не три, а сегодня точно приму! Я хочу быть чистой и мягкой! О-о!.. — это уже относилось к квартире, куда они попали, когда Михаил отпер дверь, — Боже, диван! И телевизор «Сонни»!

И… И — книги? Михаил — это — книги?!

Показалось ли ему, или в её голосе звучал подлинный трепет восторга? Неужели она никогда… Впрочем, такое — возможно.

Да и кто, например, даже из его коллег хоть раз в жизни видел — книги?!

Уже лет сто никто не читает ничего, что не нужно бы было для работы, или повышения своей квалификации — чтобы обойти конкурентов-коллег. Причём — в экране лаптопа, компа, или симпа… Сейчас даже деловые бумаги передаются в электронном виде. А жаль.

— Да, Наталья, это книги. — он говорил нарочито негромко и мягко, — Остались от матери. Я, как могу, стараюсь сохранить их в рабочем виде… Но всё равно — вон ту, синюю, недавно пришлось перепрошить — переплёт обветшал… Буквально развалился.

— Можно?! — её рука сама потянулась… Он кивнул:

— Конечно. Вон — садись на диван. Я пока посмотрю, чего бы нам сделать на обед.

— Нет, Михаил Геннадьевич, это не дело. — она резко отвернулась от полки. — Раз уж вы меня выбрали — должны были прочесть и мелкий шрифт: «если хозяин не возражает, готовить предпочитает самостоятельно»! Кстати… А «хозяин не возражает»?..

— Не возражает. Холодильник — в твоём полном распоряжении. И…

Вот ещё что. Перестань звать меня по имени-отчеству, и на «вы». А то я чувствую себя так, словно привёл в дом своего Босса — Валентина Игоревича!

Она покачала головой. Затем присоединилась к его смеху — даже всплеснула руками, покачав головой:

— Боже! Вот уж не думала, что это может вызывать такие… ассоциации! Хорошо. Постараюсь отойти от наших Инструкций. Если, конечно, вы… ты — не против.

— Конечно, нет! Пойдём — кухня там.

На кухне Наталия первым делом подошла к раковине. Вымыла руки с мылом. И только потом открыла дверцу величественной белой громадины. Присвистнула:

— Михаил! Вы… Тьфу ты — ты! — похоже, любитель поесть. Чего не скажешь по… — она окинула удивлённым взглядом его поджарую спортивную фигуру.

— Нет. Я очень… непритязателен в этом плане. А столько всего — потому, что я всегда затариваю оптом. Когда берёшь больше, чем на сто кредитов, в гипермаркете постоянным клиентам всегда — пять процентов скидка. И холодильник купил сразу большой, чтобы дольше не посещать… Гипермаркет. — он почуял, как щека непроизвольно дёрнулась. Чёртов психиатр мог бы сказать, что… Да, «асоциальные тенденции», мать их…

Наталья, похоже, не замечавшая ничего, поскольку её полностью поглотило содержимое холодильника, уже выудила с верхней полки кусок говядины, при этом довольно, словно кошка, заурчав, а из нижнего отделения сетку с луком и другую — с морковью.

Но после его слов на пару секунд замерла, вскинув взгляд:

— Я так понимаю, ты тоже… Людей не очень любишь? Социофоб?

— Знаешь, Наталия… Мне уже начинает казаться, что у нас в детстве был один психоаналитик.

Она снова рассмеялась. Не натянуто и тихо, как в первый раз, а от души — взахлёб. Но мясо и сетки всё же успела выложить на кухонный стол:

— Михаил. Спасибо за кусочек юмора — он мне сейчас… Да и вообще всегда… А психоаналитиками нас, девочек, не баловали… Но — хватит об этой теме!

Сейчас начну священнодействие!.. Смотреть можешь сколько угодно, а вот помогать или советовать… Пожалуйста — не надо!

— Намёк понял. Молчу. Смотрю с вожделением. Выдаю посуду. — он открыл шкаф с аккуратно уложенной посудой, и нагнулся, — Тебе — большой казан?

— Да. Литров на шесть. Ага, пойдёт. И — разделочные доски.

Он достал самые большие. И подставку с ножами.

Наталья занялась мясом. Резала она его уверенно — кусочки получались и не слишком большие, и не маленькие — как раз, какие резал он сам, когда по воскресеньям решал побаловать себя чем-то домашним. Теперь — лук. Смотри-ка, какие большие луковицы она выбрала!.. По его прикидкам, всё же — многовато.

Морковь уже мурлыкавшая что-то себе под нос Наталья умудрилась за каких-то пять минут почистить и настругать соломкой.

— Рис у ва… У тебя есть?

Он достал из деревянного ящика два килограммовых пакета риса:

— Два хватит?

— Одного хватит. Сделаю тогда классический. Азиатский плов.

— Звучит солидно. Нескромный вопрос можно?

— А, знаю: сейчас спросишь, где научилась? — она кинула на него взгляд исподлобья, продолжая уверенной рукой дорезать морковь. Он кивнул. Ну правильно — о чём же ещё можно спросить девушку, три года проведшую «за стеклом», но так профессионально владеющую кулинарными навыками?

— В последнем интернате. Там случайно сохранился подкурс — домоводство. Я на нём была второй ученицей за всё время его существования… Все остальные предпочитали «Современные компьютерные технологии», «Макияж для деловых», или «Введение в общий курс Истории». Не говоря уже обо всяком там искусстве-литературе-камасутре-практи-ческой-тайском-эротическом-массаже-и-тэ-дэ-и-тэ-пэ. Ну — это те, кто метил в «гетеры»… А я в них никогда… — она снова замолчала, нахмурившись, и поставив казан на огонь.

Уже не мурлыча откупорила бутылку масла. Михаил понял, что задета болезненная струна. Поспешил попытаться исправить:

— А как предыдущие… Клиенты… Смотрели на эту… Твою специальность?

— О-о! По-разному. Один даже надел мне на голову тарелку с моим борщом.

Михаил открыл было рот. Наталия поспешила пояснить:

— Шучу, конечно. Просто есть не стал. Обидно… Но из остальных — только троим понравилось: все слишком привыкли к полуфабрикатам… А свежеприготовленная пища имеет совершенно другой вкус! Словом — перевелись у нас истинные гурманы… Согласись?

Он поспешил покивать — ещё бы! Кому охота заморачиваться, и готовить! Куда проще кинуть брикет в микроволновку, и — всё!

А вот сам он… С другой стороны — качественная и вкусная пища очень даже способствует!.. Повышению самооценки. И придаёт сил. Для борьбы. За место под солнцем. И хорошо, что остальные инкубаторские бараны этого не понимают…

Пусть раз в неделю — но готовить-то он умел… И готовил. Спасибо матери. И Наталия это уже поняла:

— А тебя мать научила? — теперь она засыпала в лужу масла на дне казана большую ложку соли, равномерно распределяя её над поверхностью.

— Да. Правда, я до сих пор вот так аккуратно и быстро резать не научился.

— А-а, ничего. Всё отрабатывается тренировками, как говаривал мой тренер по теннису, лупя меня ракеткой по… Хм!

— Так ты и в теннис играешь?

— Да. Немного. Только вот нога… — она закусила губу, и кинула ломтик лука в раскалённое масло, послушала, посмотрела, вынула шумовкой из казана подгоревший уголёк, — Порядок. Нагрелось, как надо… Ну, с Богом! Запускаю.

Мясо зашипело и брызнулось маслом и соком! Наталья обожгла палец — схватилась за ухо, чертыхаясь:

— А-а… Б…! (Пардон!) Ругаться нельзя — невкусно получится! Давно не практиковалась с казаном! Ну-ка, где у нас тряпка…

Она, придерживая казан, бойко шуровала там шумовкой, приговаривая:

— Вот сейчас какой плов у нас будет — пальчики оближешь!

Пахло уже и правда — отлично! Словно и шашлыком, и рагу, и бефстроганофф…

Улучив момент, когда она отложила «орудия», Михаил протянул пакет с мукой:

— Засунь в муку обожжённое место. Боль быстро пройдёт.

— Что, прямо вот так и засунуть?!

— Ну да. Старинный рецепт. Проверен. Мной. — она щедро припудрила ожог. Кивнула:

— Да, горит куда меньше. Спасибо. Но… Я всё равно — дальше — сама!

Михаил позволил себе присесть подальше от казана, и не мешая, наблюдать за движениями гостьи. Наталия словно ожила на кухне — движения уверенные, сама деловая, собранная. От застенчивости и хромоты не осталось и следа!

Обжарив мясо на очень большом огне, она метнула в казан лук, а чуть погодя и морковь:

— Ну вот, сейчас зырвак уже будет готов. А где чайник?

Он достал чайник на три литра, налил. Поставил на плиту. Наталия сосредоточенно мешала, не давая подгореть. К шипению в казане присоединился свист — чайник закипел.

Она влила на глаз — литра два, сразу сделала огонь поменьше, но всё равно варево активно бурлило, пока казан немного не охладился. А запах! М-м, шикарно!

Оставив всё булькать, Наталия промыла рис прямо под краном. На это ушло минут пять. Затем — поставила чашку с ним на стол, и долила горячей водой из чайника — под уровень зёрен:

— Пусть разбухает и доходит! Так он намного быстрее пропарится…

Минут через двадцать, «вытряся» из Михаила зру и кинзу, она потолкла зёрнышки приправы в ступке, высыпала в казан, засыпала туда же рис, вылив остатки воды из чашки, где тот «набухал», в раковину, и утопила в белую массу под аппетитной рыжей поверхностью подливы светло-кремовые неочищенные головки чеснока. Довольно ухмыльнулась:

— Отлично подгадала с водой под рис! Сейчас подождём, пока станет вровень!

Когда действительно уровень жидкости сравнялся с поверхностью разровненного шумовкой риса, Наталья пронзила его в четырёх-пяти местах ручкой от ложки. И накрыла крышкой.

— Где часы? Ага, отлично. На самом маленьком огне — пятьдесят пять минут! И — никаких микроволновок! Пожалуйста: ничего не трогай! А я пока… Пустишь в ванну?

— Конечно. Полотенце уже там — сиреневое такое…

Оставив Михаила обонять обалденные запахи, и смотреть телевизор, Наталия зашумела водой в ванной. Она… Да — ему не послышалось — она снова напевала! Правда, песен он не узнавал. Но слушать казалось прикольно — это тебе не караоке-бар, куда всех их в принудительном порядке загонял на Корпоратив каждый Новый Год Шеф! Эх, Шеф…

Да что говорить — у него даже поджарые, словно гончие и собранно-деловые, словно шпионы, консорт-девицы пили и пели! На радость остальным сотрудникам.

Через пятьдесят пять минут мокрая Наталия с прилипшими к голове волосами, и завёрнутая в одно «сиреневое» полотенце, появилась из ванны, выключила газ, и погрозила пальчиком:

— Пожалуйста, всё равно ничего не трогай! Пусть ещё пять минут доходит!

Ну, положим, доходить плову пришлось не пять, а пятнадцать, но когда его «хозяйка» вышла из ванной в халатике, который он предусмотрительно оставил рядом с полотенцем, смотрелась она отлично: высушенные его феном волосы лежали ровными волнами, без макияжа лицо словно стало мягче и ещё моложе… Никакая она не грозная противница режима. А обычная женщина, тянущаяся к уюту домашнего очага…

Ножки, выглядывающие из-под коротенького подола… Вполне отвечали его вожделениям! Только усилием воли он заставил себя не пялиться. Наталья отреагировала:

— Десерт — на десерт! А сейчас — горячее!

Правда, прежде чем разложить кулинарный шедевр по тарелкам, она долго и тщательно его прямо в казане перемешивала: чтобы сразу равномерно разместить в рисе оставшийся снизу зырвак. Но хуже плов от ожидания не стал: и рис оказался пропарен до мягкости, и привкус у него — неповторим, и цвет… Ну, словом — всё восхитительно!

Ели молча, не мешая друг другу наслаждаться ощущениями. Михаил довольно облизывал даже пальцы, которыми чистил от шкурок чеснок.

Чёрт возьми — и правда, настоящий плов! Он едал такой только раз в жизни — во время командировки в Самарканд. Да и то — запомнил только то, что тамошний рис приходилось не жевать, а, скорее, разгрызать: он не пропарился. Как ему объяснили — «так положено!».

Михаил встал, чтобы поставить ещё чайник: жирную пищу невольно хотелось залить сверху горячим — чтобы уж полностью расслабиться!

К чаю у него были припасены печенья — их Наталия почти не ела — и шоколадные конфеты — а вот их они, хитро переглядываясь, прикончили.

— Так… — довольно поглаживая себя по ощутимо вздувшемуся пузику, и мило улыбаясь, Наталия удивила: — Теперь — как минимум час — на усвоение тяжёлой пищи. Хочешь — посмотри ящик, а я пока, если не возражаешь — покопаюсь в книгах… Увеселения — потом. Но вначале — обязательно сполоснись: чтобы смыть пыль, и пот от плова!

И верно — Михаил не на шутку пропотел, хоть и старался жевать обстоятельно, а не заглатывать вкуснотищу словно страус. Он кивнул:

— Согласен. Смотри, конечно. Я уже… Прочёл все. Так что — точно футбол. В огромный экран, правда, Михаил пялился словно бы отрешённо — никак не мог сосредоточиться на игре. Плов действительно — тяжёлая пища. Но ощущал он себя и сытым, и сильным. Тянуло пока, правда, больше полежать…

Он так и сделал, развалившись единолично на диване, пока Наталия перелистывала какую-то из его книг, забравшись с ногами в кресло, и включив торшер.

Вскоре Михаилу уже только с трудом удавалось удерживать веки, отяжелевшие, словно к ним привесили гири, и он решил, что только послушает комментатора — до гола.

Его трясли за плечо: мягко, но настойчиво:

— Ми-ха-ил! Уж ночь на дворе, пора мыться да баиньки!

Он пофыркал:

— Надо же — вот это поспал! А, вроде, и не делал ничего!.. Ну и плов… Ладно, я — мыться.

Вымылся он тщательно, но быстро.

Наталия уже лежала в его большой кровати, накрывшись одеялом до подбородка. Он остановился в ногах:

— Ну как кровать? Мягкая?

— Нормальная. Как раз как надо. Ну-ка, взгляни — как я тебе на ней? — одеяло неторопливо двинулось кверху, открывая маленькие изящные ступни, тонкие лодыжки, икры… Коленки Наталья чуть согнула — смотрелось…

Блин! — как она говорит.

Когда кромка одеяла добралась до кружевных трусиков, чуть задержавшись на стройных бёдрах, Михаил обнаружил, что дрожит — у него всё оказалось… Готово!

Наталия тоже это заметила:

— Михаил… Мне включить музыку, или зажечь свечи?

Он, вполне оценив намек, погасил верхний свет, оставив ночник в углу, и скинул халат. Забрался в постель. Протянул было руку… Но — остановился. Страшно!

Она мягко уложила его спиной на подушки, и приникла тёплым животиком:

— Ничего не говори и не делай! Просто — доверься мне!

Затем её тоненькие пальчики устремились туда, куда… Ну, словом — в самые его напряжённо ожидающие места, и аккуратно стали там работать. После чего она, искоса взглянув, сползла ниже сама, и перешла на ласку ртом… А когда он уже чуть не трещал по швам от сдерживаемого блаженства, она оседлала его, уперевшись ладошками в грудь, и стала раскачиваться, выгнув спину, словно кошка, и так же мурлыкая — вверх-вниз, вверх-вниз!

Закричала она только после его крика — негромко, но отчаянно, словно они не любили друг друга, а убивали…

Впрочем, на это и было похоже: такого он не ощущал никогда! Словно по телу проехал танк, выжав из него все соки и вызвав обильный пот!.. А ведь он даже не…

Наталья же вновь слезла с него, и её мягкий ротик вновь занялся тем, что его столь порадовало сейчас. Ого! А плов-то… Вот всё снова и готово!

На этот раз он сам мягко уложил её на спину — она пододвинула под бёдра подушку.

Теперь уже он делал движения вверх-вниз, хрипло дыша, и с радостью вслушиваясь в такое же прерывистое и судорожное дыхание партнёрши.

На этот раз её конвульсии оказались куда сильней, и крепкие пальчики так и вцепились в его бицепсы, вызвав ответную реакцию: он зарычал, и удвоил натиск!..

Третий её пик наслаждения совпал с его вторым. Убедившись, что он ещё жив, и сердце перестало отдавать в виски, он откинулся на бок, пробурчав только: «Ох!..» Наталья несколько минут молча лежала на спине, содрогаясь всем телом.

Затем со стоном перевалилась на бок, прижавшись снова животом к его ноге, а свою закинув ему на живот:

— Я так чувствую, тяжело мне будет с тобой. — и, когда он вскинул на неё недоумённый взгляд, — Заездишь до полусмерти!

Он рассмеялся — ему стало просто и хорошо.

Какой он идиот! Разве может надувная блондинистая дура, хранящаяся сейчас в нижнем — самом дальнем! — ящике комода, сказать так? Нет — от неё дождёшься только записанных раз и на всегда на кристалл флэшки глупо-пошлых вздохов и подвываний!..

Однако ответил он с расстановочкой:

— Ещё не известно — кто кого заездит!..

На рассвете, после четвёртого раза, он и сам еле дышал, и первым запросил пощады: обессилел так, что и никакой плов не мог спасти!

Хорошо, что сегодня воскресенье. Всеобщий выходной. Можно спать дальше.

— Михаил! Михаил же! Ну и здоров ты спать! Хочешь, чтоб я на ужин сготовила кавардак? — он мог выразить энтузиазм только невразумительным мычанием.

— Тогда своди меня куда-нибудь погулять! Хотя бы в зоопарк!

А что — неплохая, в-общем-то, идея.

В зоопарке он и сам был последний раз… дайте-ка вспомнить… Лет восемь назад!

То есть — ещё до того, как начал работать у Шефа! Ну и дела — заела, стало быть, рутина и карьерные амбиции: забыл о том, что по воскресеньям можно не корпеть над интернетовскими Курсами «повышения квалификации» и «способами улучшить креативное мышление», а просто… Погулять на природе! Расслабляясь и ни о чём не беспокоясь.

Доехали до зоопарка за час. Билеты, буклет, «Добро пожаловать»!..

Зоопарковским буклетом Михаил стал просто обмахиваться: стоял отличный воскресный солнечный день — вот уж спасибо синоптикам. А посмотреть, чего они там пишут про своих зверушек можно и дома! Не для изучения же — кто из животных где живёт, чем знаменит, и чего ест — они сюда пришли! Хотя, если фотки останутся на память — неплохо…

Девственный лес, в дебрях которого имелись прогалины, искусно устроенные так, словно перед ними натуральные поляны, соединяла асфальтовая дорожка, без видимой системы ещё и петлявшая между прудов с кувшинками, уютных лавочек, вековых сосен, и дубов с берёзами.

Однако они шли медленно, так как во-первых, Наталья задерживалась почти у каждого вольера, а во-вторых натёрла мозоль — а нечего ходить по парку в туфлях на каблуке.

Больше всего, как ни странно, её привлёк дикобраз: когда она, несмотря на строжайшее запрещение, вывешенное на табличках через каждые пятьдесят шагов, что — «животных не кормить и не дразнить!», сунула сквозь сетку кусочек печенья, метровый зверь очень аккуратно взял его двумя лапками, и стал кушать: так, словно он — чопорная пожилая дама, которая-то уж всё знает о соблюдении приличий!

Михаил похмыкал, Наталия буквально заходилась от восторга:

— Подожди, я дам ему кусочек побольше! — и, чуть погодя, — Смотри-смотри! Правда, он нюська?!

Михаил поглядел внимательней на огромного и страшноватого на вид зверя, зубами которого можно было бы запросто перегрызть любой ствол, если б не сетка… Кроме того, несмотря на старания роботов-уборщиков и окружающий лес, вольер ощутимо пованивал. Однако спорить с Натальей не стал, удержав только нос от сморщивания:

— Да. Настоящий. Вот прям типичный нюська.

На табличке он прочёл, что «нюську» зовут Терминатор, (А что — вполне подходящее имечко!) и ест он больше трёх килограмм фруктов и овощей в день, и роет норы по двадцать метров… Вот в это запросто можно поверить.

Рысь Маша, как значилось на табличке у решётки, спала. Наружу из домика свешивались только уши. Впрочем, можно было догадаться, что они крепятся к голове…

Порадовали белки. Они, смешно вереща, ползали по ветвям ближайшей к вольеру сосны, потряхивая рыжими и словно растрёпанными хвостами, а когда Наталья сыпанула им раскрошенных печений, всей толпой ломанули на землю, а затем — расползлись прямо по сетке, выпрашивая ещё!

— Ой, надо же! Какие… Прикольные. А глаза-то, глаза! Ну как бусины! Дать им ещё? — она пошуршала пачкой, которую они специально купили в лавке у входа, и в которой уже почти ничего не осталось.

— Как хочешь. А как мы тогда будем смотреть в глаза остальным бедным, некормленным зверушкам? — он не скрывал иронии.

Она рассмеялась:

— Да, верно. Они, наверное, больше любят орехи и всякие семена кедров… Я читала!

— Ага. Вот поэтому у них в вольере — четыре кедра и три сосны. И наверняка служащие подсыпают им этого добра ещё и лопатой! Смотри, какая жирная вон та: если уж упадёт с дерева — наверное, земля будет трястись, словно грохнулся настоящий слон! — матёрая белка, видать, старейшина стаи, неторопливо и с чувством собственного достоинства вразвалочку протопала к сетке и тоже воззрилась на них.

— Надо же! Она так смотрит… Будто что-то соображает! — Наталья сунула «патриархессе» кусочек побольше. Та чинно взяла, и стала есть с расстановкой — почти как давешний «нюська». Наталья снова заохала. Михаил еле уговорил спутницу пойти дальше.

И хорошо: они успели вдоволь насмотреться на медведей, лосей, верблюдов (Эти, правда, все были в клоках лезшей с них шерсти — линяли.), слонов и зебр. На особенно тёплой полянке скакали даже кенгуру — пять здоровых оранжевых создания, напомнивших Михаилу почему-то крыс, вставших на дыбы. Правда, морды у этих оказались посимпатичней. Да и печеньем они не брезговали, как лоси, презрительно пофыркавшие на них…

Их стали всё чаще обгонять отдельные посетители, и компании — видать, коллективы, решившие провести «корпоратив» на природе…

Барсуки и еноты Михаила не впечатлили. Наталья пыталась выманить их из норы, но не слишком успешно: никто не вышел, даже когда Михаил умудрился попасть печеньем прямо в чёрное отверстие входа. Пришлось довольствоваться разглядыванием цветной голограммы на фото. Фото висели у каждой клетки, но казались лишь пародией на тех, кого изображали — сами звери выглядели совершенно иначе! Может, оттого, что они видели их в динамике, прыгающими и бегающими? Таких всё же оказалось куда больше, чем лентяев-лежебок типа барсуков. Или эти гады ведут ночной образ жизни?

— Михаил! Боже! Вот уж не думала… Смотри — это же коала? А как он живёт здесь, у нас? Холодно же? И ест же — бамбук?

— Нет, это панда ест бамбук, — он кивнул назад, — А это, верно, коала австралийский. Ест только листья эвкалипта — да и то, лишь определённого его вида… Значит, вывели наши селекционеры морозоустойчивый эвкалипт — вон: растёт же!

Действительно, мишка-коала, напоминавший плюшевого, висел всего в полуметре от них, на одном из восьми одинаковых низкорослых деревьев, и жевал. Правда, с таким удручённым видом, словно приходится поглощать мерзкую, отвратительную субстанцию, которую приличному медведю предложить могли разве что какие-то совсем уж изуверы!

— Похоже, ему эти селекционные эвкалипты не слишком-то…

— Вряд ли. Иначе совсем не ел бы. А вид у него всегда недовольный — я уж видал их тут… Кстати, говорят у них громадные когти! — предупреждение последовало вовремя: Наталья быстро отдёрнула протянутую было к шёрстке руку.

А вот какой-то из молодых, явно чиновников, в строгом блестящем лайкрой костюме, не отдёрнул. За что поплатился длинной, и, судя по вскрику — болезненной царапиной! Грязно выругавшись (на что Наталья фыркнула, а Михаил хмыкнул), парень кинулся к ближайшему медпункту, поддерживая пораненную руку другой рукой, и возмущаясь администрацией — благо, стрелки-указатели имелись тоже через каждые пятьдесят шагов.

Придурок, подумал, провожая его взглядом, Михаил — сам полез. Теперь придётся ещё и штраф платить, за близкий «контакт», и «захождение за барьер». На то и видеокамеры.

Мимо оленей, косуль и полян со всякими горными и равнинными баранами они проходили уже с трудом. Даже Михаил устал. Однако все скамейки, стоящие по интимным тенистым уголкам, оказались уже заняты — тут отдыхали и пожилые, и полные. Да и молодые, как и он, обмахивающиеся проспектами, и вяло переговаривающиеся. Жизнь сейчас такая: мало кто заморачивается физической формой, или работает стоя. (на то и роботы!) А так — все сидят. По уютным кабинетам. Три часа хождения, похоже, для многих — предел.

Наконец попалась монументальная и громадная, как оказалось, когда вошли внутрь, бревенчатая изба-столовая.

Пока Наталия доедала борщ и рагу, он сходил в лавку с обратной стороны дома.

Экспресс-доставка по пневмораспределителю, конечно, обошлась дороговато, но кроссовки показались ему лучшим решением. Он вернулся к спутнице, с сокрушенным видом рассматривавшей стоящие под столом ступни, извлечённые из туфель:

— Не представляю, как я потопаю дальше!

— Зато я представляю. Ну-ка, примерь! — он вынул руки с обновой из-за спины.

— Вау!!! Михаил! Откуда?! — энтузиазм явно был неподдельным. Приятно.

— Экспресс-доставка. Лавка — за углом. Таких беспечных здесь — каждый второй. Все как-то забывают, что ногами можно ещё и ходить…

Правда, часа через два, после всех этих экзотически ярких и иногда громко орущих бабочек-колибри-попугаев-варанов-обезьян, содержащихся уже в вольерах-помещениях с искусственным климатом, ноги гудели и у него…

Домой добрались только к шести.