Завал пришлось действительно обойти.

Для этого Конан с правой стороны от завала из пяти могучих брёвен даже срубил мечом несколько тонких деревьев, и избавил от подлеска и зарослей какого-то колючего растения в человеческий рост, и расчистил — не тропинку, а скорее — дорожку. По которой спокойно могла бы проехать и телега, При этом варвар, потирая локоть, ещё и ворчал: «Чёрт бы подрал эту ежевику!». Резеда кусты в темноте не узнала бы даже за все сокровища мира, но киммериец по каким-то неведомым ей признакам выяснил, кто им мешает проехать.

— Смотрю, у тебя не только дефицит скромности, но ещё и мания величия. Зачем такая широкая просека? Мы что — будем ехать по трое в ряд?

— Нет. Мы спокойно и бесшумно пройдём. А затем и поедем.

Вскоре удалось вывести Красавчика снова на утоптанную тропу-дорогу, и они смогли опять забраться в седло. Резеда вздохнула:

— Хвала Мирте Пресветлому, ехать гораздо приятней, чем ходить. Особенно там.

— Согласен и с этим. — по Конановскому тону как всегда невозможно было понять, говорит ли он серьёзно, или опять иронизирует. Резеда спросила:

— Конан. Как ты думаешь: почему никто не убрал эти трупы? Ведь они… Ну вот неправильно это: убитых людей вот так оставлять нельзя! Нужно и по человеческим, и по Божеским законам — похоронить их. Предать тела земле!

— Оно, конечно, верно. Предать земле надо. И по Божеским, и по — вот именно! — человеческим. Боюсь только, что наш маг-монстр — не Бог. И не человек.

— Не человек?

— Ну, возможно, когда-то он и был человеком… Думаю, что — или его кто-то заставил, или он сам принял такое решение, и однажды испробовал действие того самого зелья на себе. И вот что мне представляется главным: противоядия маг явно не нашёл. Или кто-то это противоядие намеренно уничтожил. Потому что я думаю, что никто добровольно не согласился бы жить в таком теле. Хотя бы из-за пальцев. Они же — наши самые точные и тонкие инструменты!

Так что вряд ли он ящер — добровольно. И злится теперь. Особенно, если привык к нормальному, человеческому, облику. Вот поэтому он и ведёт себя сейчас, словно монстр. И пытается и всех остальных мужчин превратить. В таких же тварей, как сам.

— Хм-м… Звучит правдоподобно. Но и — дико. А почему, как ты думаешь, он не превращает тогда в тварей женщин и детей? Ведь тогда эти ящеры могли бы… Плодиться? И очень быстро заселили бы всю землю?

— Да, верно. Заселили бы. Но, похоже, это пока не входит в основные задачи нашего друга.

— А что тогда — входит?

— Захват территории для личного Королевства. Он хочет, похоже, прочно обосноваться на землях вашей Порбессии, и близлежащих. А заодно окружить своё логово как бы буферной зоной. То есть — такой полосой земли, где никто бы ни жил, и его, соответственно, не беспокоил. А что ему для этого нужно в первую очередь? — Резеда открыла было рот, но Конан закончил мысль и сам:

— Вот именно. Армия. Для начала — хотя бы просто более сильная, чем у султана. Поэтому — только мужчины. И желательно — молодые и здоровые. Навыки владения оружием не имеют значения: держать в таких лапах с когтями мечи, луки, или даже копья — нереально. Значит, вот именно они-то и остаются в качестве основного, так сказать, встроенного, оружия: когти и зубы. Ну, а насколько они эффективны, ты уже видела.

— Ты что имеешь в виду? То, как они разделались с жителями моей деревни, или то, как уже ты разделался с сорока тварями?

— Собственно, и то, и то. Против неподготовленного и невооружённого контингента ящеры очень даже ничего себе. Поскольку подавляют возможность к адекватному сопротивлению хотя бы ужасным внешним обликом: на некоторых особо впечатлительных людей, не-воинов, — тут Конан снова глянул на Резеду, — такое зрелище действует буквально парализующее. Заставляя вот именно — застывать в страхе, думая, что сопротивление магии — бесполезно и бессмысленно.

А вот против сильного и хорошо вооружённого, и — главное! — быстрого! — воина когтистые и зубастые вояки не годятся. Меч и сабля разят с пяти-шести футов — это с учётом длины руки. А зубы и когти — лишь при непосредственном близком контакте. Да и куда медлительней эти монстры. Потому что кровь у ящеров… Холодная. И даже в жаркий солнечный день крупные вараны или ящерицы должны вначале полежать на солнце, и прогреться, чтобы начать нормально двигаться. И всё равно их движения будут медленней по сравнению с нашими. Так что тянущуюся к тебе лапу или морду всегда можно успеть отрубить раньше, чем она дотянется… — Конан кинул короткий взгляд на Резеду, — Я для чего тебе об этом уже второй раз напоминаю — вдруг пригодится!

— Хочется всё же надеяться, что не пригодится… — Резеда поёжилась, — Но почему же он, этот маг-ящер, не превращает людей в… Кого-нибудь другого?

— Это просто. Думаю, у него фактически просто нет выбора. Если то, что я знаю про склянку с зельем — правда, то превращать в своих рабов он может лишь вот так. Зельем. Из людей — в ящеров. Таких, как и он сам.

И, думаю, что именно поэтому он и может ими командовать. Они ведь — в его полном подчинении. Мне кажется, здесь всё дело в каком-то особенном гипнозе. Он загипнотизировал их. Поскольку сам уже давно в таком облике, и знает, как это сделать.

— А что такое… гипноз?

— Хм. Трудно объяснить никогда не сталкивавшемуся лично. Собственно, я и сам лично не… Зато видел. В Вендии. Как какой-то тощий и почти чёрный от загара бродячий не то факир, не то — дервиш, пария, по их кастовому подразделению, запросто загипнотизировал одного торговца. Да так, что тот сам отдал ему целую золотую рупию, и пошёл прочь, ещё и благословляя… — Конан снова глянул на Резеду, и пояснил, поняв, что женщина не очень понимает и верит, — Чтоб тебе было понятней — из местных торгашей и богатеев не то что рупию, а и медный обол не вытрясешь, и не вымолишь, даже поминая всех местных Богов, и посыпая голову пылью, и пролив ведро слёз. А уж чтоб подать парии…

— А, может, этот дервиш, или там факир, и сам был… Колдуном? Или магом?

— Магического в этом старичке было не больше, чем в твоей заколке с ядом. Просто… Я видел и слышал, как он говорил с торговцем. Тот как бы застыл, словно в трансе, и полностью утратил свою волю. А потом — и память. Дервиш приказал ему обо всём забыть! И ведь так и получилось! Я специально прошёл за этим торговцем — мне было интересно. И точно: едва выйдя с базара, он остановился, и встряхнулся — словно проснулся. Стал думать, хмурить брови, чесать затылок. Но на базар не вернулся — пошёл себе дальше, как будто так и надо. Забыл, стало быть. Про рупию.

— И ты думаешь…

— Да. Магия — это магия, но простое внушение, гипноз — это просто… гипноз.

— Конан. Ты так уверенно об этом говоришь… А сам даже никогда этого мага-монстра и не видел!

— Не видел. Но я привык, — Конан постучал по виску пальцем. — пользоваться тем, что находится тут, внутри. Полезно бывает, знаешь. Позволяет избежать, или свести к минимуму, массу проблем! То есть, я стараюсь складывать два и два, прикидывать, что да как, и проверять, а иногда и перепроверять. А не кидаться сразу в драку.

— Да-а?! А почему же тогда — спрошу уже в третий раз! — мы так храбро и нагло лезем прямо в самое логово?!

— Да хотя бы потому, что, как я тебе уже только что объяснил, (Или ты, как это обычно и делают все женщины, просто не слушала, и не слышала? А думала в этот момент о чём-то «очень важном» своём? Ничего: я напомню, тоже — в третий раз!) ночью кровь у тварей — холодная, застывшая. И поэтому движутся они куда медленней. Легче будет справиться со стражей этого самого логова, если она там выставлена. А теперь — потише. Закончим этот интересный разговор. Пора переходить к делу.

По моим расчётам мы должны уже подъезжать — я что-то слышу.

Резеда только хмыкнула. Но замолчала.

Правда, оказалось, что это ещё не логово. Непонятные и странные звуки, которые чуткое ухо Конана уловило с нескольких сотен шагов, гораздо раньше, чем их различила Резеда, производило не менее странное тело, ползущее, или, точнее, пытающееся ползти по дороге.

Конан некоторое время прислушивался, а затем, покачав головой, снова двинул коня вперёд. И он, и Резеда уже догадались, кто мог бы производить такие звуки.

Подъехав на несколько шагов, они убедились, что были правы: пошкрёбывание по земле и пыли дороги производили передние лапы тела-обрубка, а постанывания — приоткрытая пасть, из которой почти до земли вывалился пыльный серый язык. Недобитый ящер старался изо всех сил, но больше чем на пару дюймов за один рывок продвинуться не мог. При каждом таком движении из глотки твари доносилось конвульсивное: «Охх!»

Конан спешился. Подошёл. На действиях ящера это никак не отразилось: с упорством механизма он продолжал попытки продвинуться вперёд, к своей цели. Киммериец вытянул руку, и схватил тело за складки кожи на загривке. Пошкрёбывание прекратилось. Варвар развернул ящера мордой к себе, стараясь, чтоб когти лап оказались подальше от его рук и туловища.

— Ты понимаешь, что я говорю? — Резеда услышала, как Конан по крайней мере на десяти языках задал этот вопрос. Ящер упорно отмалчивался, не оставляя попыток оцарапать или цапнуть киммерийца. Наконец Конан сдался:

— Ладно. Раз в качестве источника информации ты бесполезен, я отрежу тебе голову. Всё одним врагом меньше. Помолись, если ещё умеешь. И попрощайся с жизнью.

Пленник вдруг затих.

Крокодилья пасть закрылась и снова раскрылась, и зазвучал хриплый и еле понятный голос, поскольку дикция была отвратительной, и горло ящера явно пересохло, и не было приспособлено под человеческую речь:

— Не убивать. Твоя моя не убивать.

— Тогда твоя — говорить.

— Нет. Моя не говорить. Хозяин запрещать моя говорить.

— Твоя видать этот меч? Так вот: это — он твоя новый Хозяин. Твой жизнь — принадлежать ему. Если твоя не говорить, моя меч отрубать твоя голова. Твоя понимать?

После весьма продолжительной паузы, когда Резеда уж было подумала, что Конан только зря «тратить» время, пасть изрекла:

— Моя понимать. Моя сказать, что твой меч хотеть. Тогда моя — жить. Договор?

— Договор. — варвар сплюнул, — Тогда твоя моя не кусать и не царапать, и моя отпускать твоя на земля. Согласен?

— Согласен.

Варвар поставил монстра перед собой, но на всякий случай отодвинулся от него на два шага. Затем подумал, и протянул руку к фляге на поясе.

— Твоя открывать рот.

Ящер так и сделал. Конан налил в пересохший рот жидкости, подождал, пока пойманный глотнёт. Налил и второй раз. И третий. Ящер блаженно закатил глаза.

Киммериец убрал флягу. Спросил:

— Давно ползёшь? Домой?

— Два ночь. И один день. Да, домой.

— Так кому ты подчиняешься?

— Хозяин.

— Сколько ещё таких как ты осталось у Хозяина?

— Моя не знать. Не уметь считать.

Конан почесал в затылке. Спросил:

— Почему вы убиваете всех, кроме мужчин?

— Моя не знать. Моя выполнять приказ Хозяин.

— А почему ты вообще выполнять приказ Хозяин?

— Моя не знать. Не спрашивать. Моя только выполнять. Выполнять — хорошо, еда. Жизнь. Не выполнять — Хозяин наказать. Больно. Или просто убить.

— Как Хозяин тебя наказать?

— Меня — не наказать. Я послушно. Я выполнять. Два слуга Хозяин — не выполнять. Хозяин приказать один слуга убивать. Медленно. Тот кричать, потом умирать. Другой слуга — отрубать нога, рука… Слуга кричать, плакать. Больно. Моя видеть. Моя понимать.

— Но рука и нога — снова вырастать?

— Да. Вырастать. Это тоже больно. И надо много еда. Без еда — быстро не вырастать.

— Что вы — есть? Где Хозяин брать еда?

— Еда — мясо. Хозяин брать плен, приказать убивать и держать кладовая — женщина, ребёнок. Хороший, мягкий мясо. Мы их есть, когда надо.

Конан чертыхнулся. У Резеды сдавило грудь острой болью и отчаянием:

— Так вот что мы для них! Еда!..

— Похоже. Но… Расходуя людские ресурсы так быстро, этот идиот «Хозяин» рискует обречь своих слуг на голод! Эй, как тебя зовут?

— Моя зовут Саллах, большая человек с меч.

— Скажи, Саллах, что-нибудь ещё вы есть, кроме мяса?

— Да. Мы есть всё, что расти. Трава, фрукты, овощи. Мы есть всё, что ходить и ползать: змея, корова, баран, курица… Мы есть всё!

— А зачем вам тогда мясо?

— Мясо нужно тогда, когда кто-то Саллах, или другой раб, отрубать рука, нога, хвост. Тогда быстро вырастать новая нога, рука, хвост. Не есть мясо — они вырастать медленно.

— Ага, вот оно как… — Конан повернулся к Резеде, — Тогда беру свои слова назад. Весьма экономично, надо признать. Всеядная армия, которая после каждой битвы может легко восстановиться, просто съев поверженных воинов. — киммериец снова взглянул на ящера, — Саллах, а своих — ну, то есть других слуг! — вы тоже есть?

— Да. Когда нет другой мясо. Невкусно, и жёстко, но мы есть.

— Теперь понятно, почему они забрали тела тех ящеров, которых я прошлой ночью… Ладно. Ещё вопрос: Ты раньше быть человек?

— Моя не помнить. Моя помнить — моя сразу быть слуга Хозяин!

— Понятно. — Конан обернулся к Резеде, — Видишь? Я оказался прав. Он их гипнотизирует. Блокируя воспоминания о том, кем они были раньше. И оставляя минимум знаний. Только о том, как ходить — ну, вернее, ползать! — и есть, и сражаться. И наверняка прочно вбил им в головы, что их единственная цель в жизни — выполнять его приказы. Но внушение, гипноз, можно отменить. Или перебить более сильным приказом. Попробовать стоит — чего нам терять-то!

Эй, Саллах! Я, хозяин вот этого меча, твой новый Хозяин, приказываю тебе!

Вспомни, каким ты был до того, как стал ящером! Здесь и сейчас вспомни! Иначе мой меч отнять твоя жизнь!

Монстр заворчал, голова закрутилась, словно ему было очень больно. Пасть поразевалась, и захлопнулась, затем голова просто упала в пыль, к ногам Конана. Варвар было подумал, что ящер умер. Но тот снова зашевелился. Голос, донёсшийся до Конана и Резеды, уже не был хриплым или рыкающим. Так мог бы говорить… человек!

— Нет! Я не верю, что это было! Что это было со мной… Я… вспомнил. Когда ты приказал, я… Я, я…

Я — раньше тоже был человеком! Да! Я раньше жил в деревне, у реки… Я… У меня были жена, сын, дочь… О, Мирта Пресветлый! Как я здесь оказаться?! — ящер с ужасом стал рассматривать свои лапы, и ощупывать ими своё тело и морду. В глазах сверкало неподдельное отчаяние, и слёзы. Конан вздохнул:

— Как ты оказался в этом теле, ты должен знать лучше меня. Твой бывший Хозяин, ящер-маг, дал тебе несколько капель какого-то зелья. И ты преобразился.

Некоторое время стояла буквально мёртвая тишина: ящер, уставившись в пыль прямо у своей морды, явно пытался что-то не то вспомнить, не то — сообразить.

Затем из глаз снова потекли слёзы. Они же звучали в утробном голосе, сказавшем:

— Ты прав, незнакомец. Так всё и было. Я… Я всё вспомнил. И сейчас, без гнёта сознания Хозяина, я ощущаю себя трусом. Идиотом. Как я мог позволить?!.. Лучше бы я умер!

— Погоди-ка, Саллах. Что ты имел в виду, говоря, что теперь ты — «без гнёта сознания Хозяина»?

— А то и имел. Хозяин… Его мысли я слышал и чувствовал. Всегда. Постоянно.

Верно: когда меня привели к нему в пещеру, я ещё был человеком. Но потом… Как же это случилось… Вот, вспомнил: Его голос, а затем и его мысли, его сознание словно вторглось в мой мозг! Оно грохотало, подобно водопаду, забивая и заглушая того, прежнего, меня, и скоро я себя слышать вообще перестал, и слышал только Хозяина! И я перестал и ощущать себя — как человека. А лишь как слугу! Покорного и принадлежащего лишь Хозяину. Уже не было того, прежнего, меня! А был только раб, чувствующий… Нет, не так: слышащий, что Хозяин хочет и приказывает!

— А как? Как ты слышал его приказы?

— Я… Слышал их здесь! — Саллах показал одним из когтей себе на череп. — Он говорил со мной. Наверное, он и с остальными слугами-рабами так говорит. Потому что голос его я слышал только вначале, когда он приказал мне встать на колени, и… И слушать внимательно то, что он мне будет говорить. И после этого я что-то выпил… Ты прав — какого-то зелья из стеклянной бутылки. Всего две капли. Он приказал проглотить их… Но…

Но этого, этих двух капелек, хватило, чтоб моё тело изменилось до неузнаваемости! — Саллах снова посмотрел на свои лапы, и снова потрогал одной из них свою ящеровидную морду, — Нет! Это не я! Проклятье на его голову! Что же мне теперь делать?!

— Не знаю. Но… Ты ничего не слышал о противоядии? Или, может, кого-нибудь маг превращал при тебе обратно — из ящера в человека?

— Нет. Не слышал. И не видел. Точно — нет. Такое я бы запомнил даже будучи монстром. Крокодилоподобным уродом. Рабом… Так что же мне теперь делать, незнакомец? Как жить? И…

Кто ты?

— Как тебе жить, Саллах, я не знаю. Нет, я правда — не знаю. Потому что если нет противоядия, остаётся надеяться только на то, что если убить твоего Хозяина, его чёрное колдовство исчезнет, и ты превратишься обратно в человека.

А меня зовут Конан-киммериец.

— Конан-киммериец. Надо же. Всегда мечтал посмотреть на тебя. У нас в Порбессии о тебе ходят легенды. Что ты никого не боишься: ни монстров, ни людей, ни колдунов. Чем я могу помочь тебе, Конан? Ты ведь идёшь в логово мага, чтоб убить его?

— Да. Потому что обычно это — единственно надёжный способ спасти тех, кого такая сволочь захватила в плен. Или сделала слугой. Рабом. А помочь ты мне можешь…

Информацией.

Сможешь сейчас рассказать всё, что помнишь о маге, его привычках, его распорядке дня, и о том, как устроена пещера логова?

Почти полчаса Саллах добросовестно рассказывал всё, что мог вспомнить.

При этом он, конечно, сбивался и часто повторялся — сознание, по его словам, всё ещё мутилось. Но выяснить Конану удалось, как поняла Резеда, всё, что он хотел: про расположение казарм, огромных залов для получения приказов, холодных пещер, где хранились трупы, личные покои самого колдуна, кухня, склады с оружием, кладовки с зерном, овощами, и другой пищей…

В конце Саллах спросил:

— Конан. Скажи мне честно. Как ты сам-то считаешь: есть у меня шанс?

— Смотря на что ты надеешься, Саллах.

— Я… Хотел бы надеяться вернуться снова в своё, человеческое, тело.

— Насчёт этого должен тебя огорчить, Саллах. Я считаю, что вернуть прежнее тело ни тебе, ни кому-либо ещё из слуг, обращённых в ящеров, не удастся. А вот сохранить жизнь…

Это возможно. Но…

— Но я останусь как сейчас — без ног?

— Да. — Конан говорил коротко и безжалостно. — У тебя перерублено туловище. Оно — не нога или рука. Нет части позвоночника. Скорее всего ничего не восстановится.

— И… Кому я такой калека буду нужен?

— Это не тот вопрос. Вопрос в том, что даже такая жизнь, жизнь инвалида — в сто тысяч раз лучше, чем жизнь на всём готовом, без забот и душераздирающих терзаний и рассуждений, с мгновенно восстанавливающимися конечностями, но — в рабстве!

— Хм-м… Тут ты, пожалуй, прав. Но…

Но если я останусь в виде ящера — меня же могут просто… Убить? Люди.

— Возможно и это. Но пока не попробуешь — не узнаешь. Так ведь?

— Так.

— А кроме того, теперь, когда ты всё вспомнил, ты же — человек! Пусть и в странном обличьи, но — человек. Помнящий. И понимающий. А не управляемый чужой злой волей и сознанием, — Конан постучал себе по виску пальцем, — раб или слуга.

— Точно! Точно.

— Ну что? Попробуешь выжить?

— Попробую, Конан… Ведь если что — прикончить-то меня всегда успеется… С такими-то средствами передвижения. — Саллах вытянул вперёд обе лапы, — Я далеко не уйду.

Конан промолчал — сказанное не нуждалось в подтверждении.

Но Саллах продолжил:

— Знаешь что, Конан? Я хотел бы подумать. Я подожду вас здесь, вон в тех кустах. Есть я могу пока и землянику. И грибы… Потому что ни мышей, ни даже лягушек мне сейчас не поймать. Да и ладно. А когда вы будете ехать обратно — я как раз и решу.

Что со мной сделать!

— Договорились, Саллах. Ну, до встречи!

— До встречи, Конан. И…

Отомсти за нас!

Логово они обнаружили через полчаса, когда на востоке уже начало сереть небо.

Собственно, Конану о приближении логова сказали приметы, отлично описанные Велемиром: вот что значит — профессионал! Могучий холм, скорее, увал, явно когда-то был складкой горного отрога, но по каким-то капризам природы ветра ли, время, или ещё какие факторы сильно потрепали скалу, превратив в холм, и теперь его склоны густо поросли лесом и кустами. Конан увидел «любимую» ежевику, смородину и малину. Всё верно: как раз их сезон. Неплохо. Если Саллах надумает попробовать выжить в лесах, у него отличные шансы. Если, конечно, не нарвётся на медведя или рысь.

Резеда как-то подозрительно долго молчала — за всё время их поездки до логова только ёрзала в седле перед Конаном, да вздыхала. Конан еле слышно сказал:

— Вон оно, логово мага. Видишь: вон за теми кустами, шагах в двухстах. Я сейчас слезу, и пойду туда. А ты бери Красавчика в повод, заходи вон в те заросли, и жди меня здесь… Ну, скажем, два часа. Это как раз рассветёт. И если я к этому времени не появлюсь, считай всё моё — своим. Садись на коня, и уезжай куда захочешь.

— Конан?! Ты — что?! Что ты такое говоришь? Как это ты — и не вернёшься?!

— Как, как… Возможно — конечно не хотелось бы! — и такое. Бессмертных среди людей нет. Если честно, то и среди магов мне до сих пор не попадались, чего бы они там о себе ни мнили. Всех на этом свете можно убить. Тем или иным способом. Просто убить меня куда труднее, чем обычного смертного человека. Я… Очень люблю жизнь. Поэтому, конечно, буду драться за неё зубами и когтями, если до такой крайности дойдёт… Но обычно я всё-таки предпочитаю меч. — Конан повернулся к ней спиной и двинулся в сторону логова.

— Я не об этом, Конан! Как ты можешь вот так, сходу, доверять, да ещё завещать всё своё достояние — совершенно незнакомой женщине? А вдруг я тебя сейчас брошу, да сбегу отсюда к такой-то матери?!

Конан остановился. Неторопливо вернулся, взял Резеду за плечи. Долго смотрел ей в глаза. Потом сказал:

— Ты — не сбежишь. Спасибо твоим родным и близким. И соседям. У вас в роду и в селении не принято бросать своих. А беспокоюсь я на самом деле только об одном. Чтоб ты не сидела здесь слишком уж долго. Чтоб твари, если победят, не накинулись на тебя всей сворой!

Ради меня! Не жди этого.

Ну а сейчас — прощай.

Резеда долго смотрела вслед удалявшейся, бесшумно преодолевающей подлесок, так, чтоб не маячить на открытом пространстве дороги, огромной фигуре. Потом со вздохом отёрла рот. Хотя ощущение нежного и страстного в то же время поцелуя ей хотелось бы оставить навсегда…

С дозорными, охранявшими вход в логово — почти круглую пещеру в человеческий рост — Конан справился просто: одного поразил прямо в центр лба стрелой из своего туранского лука, второго, повернувшего голову к напарнику, когда тот крякнул — убрал метательным ножом, попав точно в висок. После этого стало возможно выйти из-за кустов в двадцати шагах от зева пещеры, под прикрытием которых варвар бесшумно, и воспользовавшись тем, что вокруг ещё сохранялся предрассветный сумрак, и подобрался к этому самому зеву. Ползком.

Подойдя, киммериец заглянул в жерло ведущего вниз тоннеля. Нет, никто коварно и хитро там не прятался.

Отрезать головы ящеров, поражённых в мозг, было, похоже, уже не обязательно, но Конан не хотел рисковать. Трупы и головы оттащил подальше в лес. Теперь осталось только помолиться Крому, его небесному покровителю, да и начинать.

Дело предстояло кровавое и мерзкое, но сделать его было нужно. Земля должна принадлежать людям, а не чёрным магам и их рабам-прихвостням! Конан начал спускаться вниз. Видел он в темноте действительно неплохо — он не хвастал, когда говорил Резеде, что куда там до киммерийцев — каким-то кошкам!..

Тоннель выглядел в точности, как описал ему Велемир — всё время петлял, и поворачивал, но спуск вёл всё время вниз — пройдя, как прикинул варвар, шагов пятьсот, он уже шагов на сто углубился под поверхность земли. То, что тоннель один, и других выходов нет, Конана и радовало, и напрягало. А ну — как Велемир и его партнёры по неудавшемуся делу, просто плохо провели разведку, и выходов имеется куда больше? Просто они, например, хорошо замаскированы! Не хотелось бы столкнуться с отрядом, зашедшим ему в тыл — в тесноте тоннеля точно можно тогда получить укус в какую-нибудь часть тела! А это в планы киммерийца никоим образом не входило.

Но вот впереди замаячило что-то более светлое, чем просто очередной поворот. Конан замедлил шаг, осторожно выглянул из-за очередного поворота тоннеля. Точно! Большой зал — судя по-всему, как раз тот, где злосчастный отряд Велемира принял своё «преображение». Огромное круглое пространство абсолютно пусто — нет даже знакомых по другим таким делам, и даже ставших в какой-то степени традиционными, алтарей, колонн, или тронов… Только несколько факелов в держаках на стенах освещают «парадный зал» логова.

Значит, пора.

Конан вынул из маленького кошелька на поясе кусочек воска. Размял. Разделил на две одинаковых части. Плотно вдавил в уши. Покачал головой, пооткрывал рот. Вдавил правый комочек чуть поглубже. Порядок. Он, конечно, теперь ничего не услышит, и об опасности, случись таковая сзади, сможет узнать, только если будет почаще крутить головой. Он не любил таких обстоятельств: отличный слух — одно из важнейших условий работы профессионального воина. Но сейчас выбора не было: он знает слишком много языков. И если маг будет говорить на знакомом, никто не даст гарантии, что естество Конана не отреагирует так же, как отреагировали остальные бойцы загипнотизированного отряда — то есть, превратится в послушную и безвольную тряпку. А этого бы не хотелось.

Выглянув в пещеру ещё раз, Конан убедился, что никого в ней так и не появилось. Странно. Ловушка?

Но ведь если письмо не дошло — маг не может знать, что Конан должен навестить его. Однако рассчитывать на беспечность и гостеприимность чародея не стоит. Исходить нужно из худшего варианта: его ждут, его будут стараться захватить врасплох.

Конан, мягко вынув меч из ножен, двинулся вперёд. Первый коридор, ведущий, если верить Саллаху, вниз, к холодным пещерам. С «мясом». Чисто. Второй — этот ведёт к камерам с зерном и овощами. Тоже — никого. Хм-м… Ладно, на его действиях это никак не скажется — он будет делать, что наметил.

Конан, прихватив из железного держака факел, свернул в третий коридор, ведущий, как он знал, к казармам.

Вот и первая комната. Надо же. Здесь есть даже дверь. Конан отворил, и вошёл.

Неграл его задери! Ну точно: как в казармах! Трёхъярусные лежаки, почти до потолка. Идут сплошным настилом. И на каждом метре длины лежит тело. Ящера. Спящее тело. К Конану тела оказались повёрнуты хвостами — оригинально, конечно.

Но то, что все дрыхнут — странно. Обычно в больших казармах хотя бы два-три «солдата» всегда по каким-нибудь причинам, но — не спят. У кого-то могут болеть зубы, кто-то может захотеть в туалет, ещё кто-то глодает сухую корку — не дотерпев до завтрака… С другой стороны, убивать спящего врага — подло и бесчестно. Недостойно Конана!

Поэтому он вошёл и прикрыл за собой дверь — на той не оказалось даже засова. Затем приблизился и бросил в обложенный крупными кусками камня очаг, имевшийся посреди квадратной высокой комнаты, и где припорошенные слоем пепла ещё теплились угли, факел, вынутый из одного из держаков в центральной пещере. Да ещё и подбросил охапку хвороста из тех запасов, что были огромной горой навалены в углу.

Взметнулось, вероятно загудев, пламя, и дым тут же ушёл в дымоход, узкое отверстие которого располагалось прямо над центром комнаты. (Вот, значит, как ящеры приспосабливаются к ночной прохладе. Теперь понятно, почему они предпочитают заниматься своими делами днём!) Костёр затрещал, рассыпая искры, и ярко разгораясь, Конан вернулся к двери, и заорал:

— Хватит дрыхнуть! Вставайте, и умрите как мужчины!

Кое-кто заворочался, но большая часть ящеров продолжала мирно почивать, даже не повернув головы в сторону киммерийца. Пришлось быстро обежать по кругу всю комнату, перерубая вертикальные брёвна-стойки, так, что верхние ярусы нар начали валиться на пол, и на нижний ярус, давя и вынуждая проснуться тех, кто там лежал. Конан мысленно усмехнулся: теперь-то продолжать спать стало ну совершенно невозможно!

Однако радоваться пришлось недолго: вот уже на него ползут, а затем и остервенело кидаются твари, первыми сообразившие, что к ним в логово забрался враг.

Хорошо, что выход из комнаты оказался один. Стоя спиной к двери, Конан, в начале легко, но затем с определёнными трудностями сдерживал натиск, который сорок семь тварей оказывали на него.

Первых десятерых он зарубил десятью могучими ударами: буквально разрубал тела пополам: и вдоль, и поперёк, и по диагонали — варвар не особенно заботился о том, куда и как придутся удары тяжёлого хайбарского меча, а следил лишь за тем, чтоб вложить в эти удары всю свою силу! Перерубленные тела падали вокруг него, словно созревшие яблоки, твари скалились, и даже поверженные, стремились достать до него зубами или когтями! Однако Конан, обутый в тяжёлые походные сапоги и одетый в крепкие штаны из грубо выделанной кожи, отбрасывал таких подползавших прочь прямо ногами, стараясь только не потерять равновесия. Остальных пришлось доставать и мечом, и, рубя обеими руками, огромным кинжалом, зажатым в левой.

Когда убитых и раненных оказалось на полу более половины казармы, двигаться стало тяжело: пол теперь был буквально залит скользкой кровью, и завален телами. Конан нащупал левой рукой дверь, и выскочил в коридор. Здесь всё ещё было пусто. Впрочем, вероятно твари визжали, рычали и верещали — он подумал, что уж сейчас-то его прибытия не заметит только совсем уж глухой.

Заняв удобную позицию в двух шагах от раскрытой двери, он продолжал отбиваться от льющегося из неё потока нападавших, которые уже более-менее пришли в себя — то есть, согрелись, и очнулись от сна, и теперь двигались не замедленно, а весьма резво и опасно. Тем не менее до того, как открылись двери ещё двух, а затем — и остальных тринадцати комнат, где располагались казармы, Конан успел поубивать ещё с дюжину ящеров, и отбросить назад напиравших на него.

Однако в ситуации наступил коренной перелом, когда открылись и двери всех остальных комнат, и на варвара полезло, вначале медленно, а затем — быстро и неумолимо, целое войско, занявшее в ширину все десять шагов широкого третьего коридора. Конан мудрить много не стал: развернулся и ломанул на выход!

Бежать по поднимающемуся коридору было нетрудно: ему иногда даже приходилось специально немного замедлять шаг, чтобы убедиться, что твари успевают! Ну а «подбадривать» их издевательскими ругательствами, и просто криками, нужды не было: щерящиеся зубастые пасти, брызжущие слюной и корчащие страшные морды, недвусмысленно сказали ему, что ящеры полны решимости разделаться с чужаком, и отомстить за падших товарищей! Но теперь они, скорее, мешали друг другу: узость прохода не позволяла бежать больше, чем по трое в ряд, а по стенам и потолку лазить твари явно не умели — иначе они без сомнения преследовали бы его и там!

Конан, убедившись, что его преследуют все, кто способен передвигаться, резко ускорил шаг, оторвавшись, и вскоре выскочил наружу.

Здесь его уже ждали.

Четверо прожжённых и опытных, почти как сам киммериец, ветерана по приключениям на «Вестреле» уже выстроили в ряд не меньше двадцати бочек с вскрытыми верхними крышками. Теперь по команде Конана они принялись быстро эти бочки опрокидывать, и содержимое могучей рекой устремилось вниз — ровный уклон позволял шипящей и маслянистой чёрной жидкости быстро преодолевать расстояние до первых преследователей, и омыть их лапы, а затем и устремляться вниз — по уклону! Киммериец сам орудовал изо всех своих нечеловеческих сил, чтоб быстрее ворочать не менее чем двадцативёдерные ёмкости. И он не успокоился, пока содержимое всех двадцати двух бочек не оказалось вылито в тоннель. И лишь когда морды первых шеренг ящеров оказались всего в десятке шагов от выхода, бросил в тоннель факел, поданный ему одним из корсаров.

Полыхнуло ослепительное пламя, людей обдало нестерпимым жаром: им пришлось даже попятится от обжигающего «дыхания» пещеры, теперь наполнившейся грозным гулом, и не то — воем и стонами, не то — визгом. Эти страшные душераздирающие звуки было слышно даже сквозь восковые затычки. Конан поспешил вынуть их. И тут же пожалел об этом: по сердцу, закалённому в тысячах битв, резануло жуткой безысходностью и тоской, казалось, насквозь пропитывающих эти крики!

Конан, убедившись, что из жерла так никто и не выбрался, отошёл подальше. Крепко пожал руки верных товарищей. Сказал, перекрикивая рёв пламени и стоны агонии:

— Спасибо! Вы вовремя.

— Не за что, Конан. — это за всех ответил Паннут, одноглазый коренастый крепыш, которого Конан назначил главным, — Держаться за вами так, чтоб твоя девушка нас не видела, было нетрудно. Проехали тоже легко: ты же сам всё расчистил. Найти пещеру по твоим описания смогли без проблем. Что ты уже внутри — догадались по убитым стражникам. Довезти на двух телегах и расставить бочки было тоже нетрудно. Особенно вожделея получить ту сумму, что ты посулил нам.

— Отойдём-ка, — киммериец отвёл своих помощников подальше от ревущего огня, видя, что наружу не прорвалась и теперь-то уж точно не прорвётся ни одна ящерица. — Могу вас порадовать. Договориться удалось даже получше, чем мы прикидывали. Только вначале… Во сколько вам обошлись телеги и нефть?

— Значит так… За двадцать две бочки сторговались на сорока динариях. Телеги и кони-тяжеловозы — ещё шесть динариев. Плюс запас еды и напитков… Ещё десять. И ночлеги — пять. Кое-какая амуниция ещё… На круг, считай, накладных расходов на семьдесят золотых.

— Отлично. Если от пятиста золотых отнять семьдесят, да поделить на пятерых…

— Восемьдесят пять золотых. — это влез Рнего, всегда считавший быстрее всех, — Клянусь кишками Эрлиха, отлично! Куда лучше, чем пятьдесят!

— Да, неплохо. — это подтвердил удовлетворение от сделки Калед, крепкий ветеран средних лет, слегка прихрамывающий на правую ногу.

Борисс, последний из соратников Конана по похождениям на «Вестреле», никогда не отличавшийся разговорчивостью, что, впрочем, отлично компенсировалось огромной силой и отменными навыками владения любым оружием, только кивнул.

— Ладно. Работа ещё не закончена. — Конан повернул голову к зеву пещеры, где пламя уже стихало, явно догорая. — Все помнят? Добивать — только отрубая голову. Каждую ящерицу. И… Воск есть у всех?

— У всех.

— Отлично. Через десять минут, когда остынет, двинемся.

Двинуться, правда, удалось только через полчаса — раньше жерло почерневшего от жирной копоти тоннеля не остыло настолько, чтоб туда можно было хотя бы сунуться, не рискуя обжечься о стены и своды, а то и просто — задохнуться.

Потеющий так, что капало с подбородка и текло по спине, Конан с очередным зажжённым факелом в левой руке и мечом в правой, шёл первым. Он пинал наиболее подозрительно выглядящие обгоревшие практически до костей трупы, и отрубал головы тем, кто проявлял хотя бы намёки на шевеление. Остальные разгорячённые и с трудом дышащие всё ещё обжигающим воздухом корсары, идущие за ним, просто отрубали головы всем подряд. Укушенным никому быть не хотелось.

— Мерзко. — как ни странно, это сказал обычно молчаливый Борисс.

— Мерзко. — подтвердил кивком обернувшийся к нему Конан. — Но — нужно. Напоминаю: Велемиру пришлось самому отрубить себе полкисти, чтоб зараза не пошла дальше в тело. А самое главное — мы же не хотим, чтоб «воскресшие» ударили нам в тыл в самый неподходящий момент.

— Я не об этом. — буркнул Борисс.

— А-а… Да, мерзко и это. Я и сам напоминаю себе мясника. Или палача. Мы обычно не добиваем. Людей. Но это — уже не люди. Абсолютно никаких шансов превратить их назад нет. Так что это — монстры. В них не осталось ничего человеческого. И пока они были живы, они были лишь слепыми и безропотными исполнителями. Рабами. Кстати.

Мы подходим к главной пещере. Пора затыкать.

На плотное затыкание ушей ушло меньше полминуты. Для проверки все похлопали в ладоши, и полязгали оружием. Тишина в ушах сказала Конану, что затычки действуют. Вот и хорошо: значит, никого не заговорят для «преображения».

Дальше спускались уже в полной тишине, переговариваясь по необходимости только жестами и знаками — такой способ был корсарам вполне привычен, и система жестов отработана ещё по операциям на «Вестреле». Конан не забывал считать. Сгоревших ящеров в тоннеле набралось триста семьдесят три.

Значит, впереди ждут ещё по-меньшей мере двести двадцать семь.

Правда, неизвестно, в каком они состоянии, и затянулись ли уже травмы, полученные в лесу, и сейчас — от огня, и меча Конана. Но в том, что твари не сдадутся, и окажут нападающим самое жестокое сопротивление, никто из корсаров не сомневался. Рассказу Велемира Конан доверял, а остальные доверяли Конану: если он сказал, что будет вот так — так оно и будет.