Сопротивление им и правда — оказали. Ну, вернее, пытались.

Потому что когда двести с чем-то действительно оставшихся в живых ящеров, на телах некоторых из которых ещё зияли незажившие полностью раны, или краснели полосами и пятнами вспухшей кожи ожоги, кинулись на пятёрку корсаров, битвой это назвать ну никак было нельзя. Уж слишком неравными оказались силы, и слишком явно сталь и мастерство переигрывали зубы, когти, и слепое безрассудное стремление исполнить во что бы то ни стало приказ Хозяина…

Очень многих ящеров Рнего и Калед уложили ещё на подступах к выходу из жерла тоннеля, в котором пятёрка заняла оборону, оберегая таким образом свои фланги и тыл, стрелами: в голову! Похоже, поражение мозга вызывало у ящеров почти мгновенную и гарантированную смерть: такие ящеры больше не поднимались, и не шевелились. Остальные двое корсаров с Конаном во главе в это время прикрывали стрелков с фронта и флангов, не позволяя ящерам приблизиться на расстояние укуса.

Но когда закончились стрелы, за меч и саблю пришлось взяться и Каледу и Рнего. Теперь корсары чуть выбрались из зёва тоннеля, чтоб можно было сражаться плечом к плечу, прикрывая товарища, но и не мешая ему.

Возможно, что в пещере стоял невыносимый гвалт и рёв, но к счастью никто из людей этого не слышал — восковые затычки надёжно перекрывали слуховые проходы ушей. Как сказал ещё в тоннеле Конан:

— Выковырять слишком глубоко затолканный воск легко. Не стесняйтесь засунуть поглубже и понадёжней. Лучше перестараться. Потому что если недостараться — можно просто стать очередным безвольным рабом нашего друга. А что тогда будет — вы знаете.

Действительно, они знали: Конан просил и его самого убить, если они заметят в его поведении хоть что-то подозрительное…

Скоро, буквально через десять минут, вал из нападающих стал словно откатываться назад, и напор на соратников Конана ослаб: задние ряды тварей больше не напирали на передние, поскольку не осталось больше этих самых задних рядов — все они оказались перемолоты в мясорубке под названием профессиональные корсары.

Конан сделал жест, означавший: «приканчиваем всех!». И теперь уже корсары, неудержимой лавиной ринулись вперёд, на явно деморализованного и перепуганного противника, стараясь только не наступать на скользкие от крови тела, и держаться подальше от разверстых пастей.

Буквально за минуту всё было кончено. Ящеров, желавших бы померяться силами с людьми, вооружёнными не персональными зубами и когтями, а доброй сталью, больше не имелось.

— Никто не ранен? — он вспомнил, что спрашивать бесполезно, и показал жестом.

К счастью, ран не оказалось: Конан предупредил всех заранее и на корсарах были толстые сапоги из грубой сыромятной кожи, кожаные же плотные штаны и свободные, и не стеснявшие движений, кожаные рубахи.

— Тогда — закончим с этими. — он сделал жест, словно отрубает головы от туловищ.

На добивание и отрубание голов ушло времени гораздо больше, чем на сам бой: почти полчаса. Но уж отрубили все: Конан лично проверил все закоулки и завалы из тел.

Обезглавленных тел набралось двести девять.

Конан почесал в затылке: то ли он неправильно определил изначальную численность войска мага-монстра, то ли несколько десятков тварей где-то затаились, опасаясь неминуемой смерти. Или, что более вероятно, служат сейчас личной охраной мага. Потому что «своих» желаний, или опасений за собственную жизнь у рабов быть не может!

Жестом Конан пригласил товарищей следовать за собой. И они двинулись в широкий третий коридор, в стенах которого были распахнутые сейчас настежь двери казарм. Попутно проверяли эти самые казармы — но нет: никто нигде коварно не затаился. В торце коридора оказалась дверь помощней: окованная крепкими железными полосами, из толстых дубовых досок. Всё верно: проход в покои мага-хозяина должен быть защищён и слугами, и препятствиями.

Конан дверь внимательно осмотрел. Хмыкнул. Ставил её явно непрофессионал. Вот и хорошо. Варвар посмотрел на Борисса, и глазами и жестом показал тому, что нужно. Борисс вынул из чехла за спиной и подал киммерийцу огромный двуручный топор. Варвар поплевал на ладони, развернул топор обухом вперёд, и с пяти ударов выломал крепления, которыми косяк двери крепился к скале: огромные куски породы выпали вместе с железными штырями, что их там удерживали. После этого всем пришлось посторониться: дверь вместе с косяком, подняв тучу пыли, и чуть не загасив факелы, рухнула к ногам пиратов. Конан сделал жест: «Прикрывать!», сам же осторожно, и пригнувшись, двинулся в полумрак, чуть рассеиваемый лишь далёким факелом, торчавшем в держаке впереди шагах в ста.

Однако коридор, стены которого даже не были выровнены, оказался пуст. И никаких «коварных» ловушек ни в стенах, ни в каменном же полу не оказалось. Как не было приготовлено и глыб, что попадали бы на них с потолка… Странно. Конан привык к подлым ловушкам чёрных магов, расставленным на пути к покоям таких «Повелителей Вселенной и её окрестностей», и сейчас недоумевал: когда же чёртов чародей начнёт пытаться их убить или перехитрить?

Так, во главе своих людей, ощетинившихся стрелами на полунатянутых тетивах, и мечами, он и вошёл в круг света от факела. Коридор кончался словно тупиком. Однако прощупав эту стену, и поводив вокруг новым, поданным ему Бориссом, факелом, киммериец обнаружил приличный сквозняк по краям огромного камня, перекрывавшего проход. Отдав факел Рнего, он снова взялся за топор: собственно, он и не выпускал его из правой руки.

Однако теперь, даже сменяясь с Бориссом и Паннутом, чтобы справиться с камнем пришлось основательно потеть почти полчаса. Конана бесила мысль, что за это время маг может свалить из чёртова логова к матери Ишшагетт, если у него имеется запасной выход в личных апартаментах, которым такие предусмотрительные гады обычно и обзаводятся в первую очередь. Имея в виду как раз вот такой случай.

Но вот скала пала, развалившись на крупные, но не мешающие проходу, обломки.

Конан снова взял факел, и переполз через завал. Большая пещера. Из которой снова ведёт коридор, начинающийся в дальнем её конце. Похоже, дальше Саллах никогда не бывал: здесь его описание заканчивалось. Да и ладно: всё равно нужно двигаться вперёд!

Этот коридор, правда, оказался куда короче: шагов десять, но он два раза поворачивал — чтоб, вероятно, устраивать за углами засаду… Только вот не было никаких засад.

И вот они снова перед очередной дверью из дубовых досок. Эта оказалась вмурована на совесть, и Конану пришлось потерять ещё с десяток драгоценных секунд, прежде чем удалось прорубить на этот раз в её досках проход. Щепки так и летели, и тяжёлые удары снова отдавались в ногах, но треска слышно не было — восковые затычки работали.

Комнату, оказавшуюся за дверью, Конан при всём желании не смог бы назвать шикарно обставленной, хотя сомнения в том, что перед ними личные апартаменты мага, не было. Широкая и длинная низкая лежанка, застеленная толстым слоем шкур, сказала ему и его товарищам о том, что маг предпочитает спать на мягком, и развалясь привольно.

Стояли здесь и шкафы с какими-то склянками и инструментами, и сундуки — с одеждой. Только вот никакого мага в комнате, разумеется, не обнаружилось. А пройдя в угол, куда ветром тянуло огонь и дым от факелов, Конан понял почему.

В скале имелся узкий вертикальный лаз, вырубленный явно недавно: кое-где сколы от инструментов ещё даже не утратили блеска.

Конан заинтересовался лазом. Жестом попросил Борисса и Рнего подтащить к нему простой и заваленный какими-то бумагами и пергаментами стол, стоявший в одном из углов прямоугольной комнаты. Смёл рукой всё барахло на пол. Влез на стол.

Пристальное изучение стен лаза примерно двух футов в диаметре много сказало киммерийцу. Он слез, и жестом дал указания своим людям.

Калед и Борисс заняли позицию у двери, прикрыв её, Рнего и Паннут взяли под охрану лаз колодца. Конан подошёл к ложу, и могучим рывком перевернул его.

Разумеется, мага под лежаком не оказалось.

Зато оказался там ещё один лаз-колодец, ведущий на этот раз вниз. Конан почесал в затылке. Похоже, от лазанья по колодцам сегодня-таки не отвертеться…

Лаз шёл не строго вертикально, а с наклоном. Но лезть вниз, придерживаясь за верёвку, что была припасена в рюкзаке Рнего, было нетрудно. Конан испытывал проблемы только со стороны факела: на сквозняке, имевшимся в лазе, тот сильно чадил, и постоянно норовил обдать лицо варвара очередной порцией жирной копоти. К счастью, это продлилось недолго: весь лаз оказался не длиннее двадцати шагов. Окончился он очередным тоннелем, тоже, правда, коротким, и извилистым, и новой дверью. На этот раз, для разнообразия, простой и обычной, не окованной. Конан подёргал верёвку, уходившую наверх, и вскоре вся пятёрка оказалась в сборе, и стояла перед дверью. Конан толкнул её.

Дверь оказалась и правда — не заперта. Значит, он правильно разглядел, что на её торце даже нет болтов или заклёпок от засовов… Конан как всегда вошёл первым.

Эта комната оказалась ещё меньше, чем та, верхняя, с двумя колодцами.

Прямо напротив входа стояла ещё одна дверь, она вот именно — стояла, просто прислонённая к стене. На ней мелом, по-зингарски, было написано: «Пощадите! Я не колдун! Обещаю никого не заговаривать!». Конан покачал головой. Снова сделал знаки товарищам: прикрывать его тыл, и охранять вход. Затем громко, тоже по-зингарски, сказал:

— Вылезай. Обещаю не трогать тебя, пока не объяснишь, в чём дело.

Из-под очередного лежака, занимавшего дальний угол, выбрался ящер. На взгляд киммерийца, он, если и отличался от остальных монстров, так только размером: был примерно раза в полтора крупнее, весил фунтов триста, и в длину от кончика носа до кончика хвоста имел четыре шага — футов двенадцать. Чешуя, покрывавшая тело, тоже выглядела более ухоженной: была и правда, словно намазана маслом, от которого всё тело блестело и лоснилось.

Конан жестом показал, чтоб ящер ушёл в пустой угол комнаты, где не имелось ничего, что можно было бы использовать, как оружие. После чего показал своим товарищам, что намерен «побеседовать». Борисс сразу сообразивший, что от них потребуется, сразу встал рядом с Конаном и чуть позади него, сняв с пояса окованную железом дубинку, и держа её наготове, чтоб треснуть варвара, если он поведёт себя «подозрительно», словно околдованный, по голове. Конан жестом показал, что именно этого и ждал.

Не торопясь он выковырял из ушей затычки, и держал во время последовавшей беседы в ладони, готовый при малейшей опасности сразу воткнуть их назад.

Маг сказал:

— Ты умён. И хитёр. И подготовился отлично. Эффективность владения вашим примитивным оружием — просто потрясает. И ты ведь не боялся, что я вас заколдую — и так знал, что я не колдун. Когда догадался?

— После рассказа одного моего старого коллеги. Который выжил после встречи с тобой.

— А-а, пять месяцев назад… Один спасшийся. Верно. Мы так и не догнали его.

— Меня интересует пара вещей. Только из-за этого ты и жив до сих пор. Ответь на несколько вопросов, и я отвечу тебе взаимной любезностью: ты умрёшь быстро. И без мучений.

— Хорошо. Умереть мне так и так пришлось бы. Лет через десять. Ведь вы добили всех моих слуг? — это был полувопрос-полуутверждение. Конан подтвердил:

— Всех, кого встретили, и кто не попрятался по щелям.

— Никто не прятался. Да и не мог. Я приказал убить вас во что бы то ни стало, и все слепо повиновались. Я это… Вижу. И слышу.

— Вот-вот. Об этом и первый вопрос. Как тебе это удаётся? Чтоб все повиновались?

— Это просто. Я долго учился. В специальной школе. Владею приёмами внушения. И мои способности к телепатии… ну, к способности передавать свои мысли на расстояние — развиты тренировками. Специальными.

— В Стигии, что ли, ты этому учился?

— Нет, не в Стигии. Я учился… Как бы это сказать, чтоб тебе было понятно… Я учился не здесь. Я вообще из другого мира. А сюда к вам попал в результате чудовищной ошибки. Катастрофы.

Конан сразу уцепился за самый существенный момент этого странного заявления:

— И что сейчас с этим миром? Много там ещё есть желающих попасть сюда, к нам?

— Нет. Никого там больше нет. Ни желающих, ни вообще живых. Мой мир погиб. — ящер сглотнул, словно упоминание о гибели родины и правда, сильно печалило его, — Этот мир… Мой мир… назовём его параллельным. Там есть — вернее, было! — такое устройство. Машина. Она открывала двери в другие миры — ну, такие, как твой.

— И какого же … вам нужно было в моём мире?

— О, вовсе не захватить его, как ты мог бы подумать. А всего лишь кое-какие ваши природные богатства. Ведь здесь, у вас, девственно нетронутые залежи урана. Про который вы и слыхом не слыхали, и не подозреваете, что он может делать… Как раз под вот этой горой. Мы, вернее, наши специалисты-геологи, как раз и планировали начать добычу, но в нашем… э-э… Устройстве, которое питало нашу машину и всю Станцию энергией, случилась авария. Её-то я и исправлял. А когда закончил, и машина заработала…

— Да-да. Я тебя внимательно слушаю.

— Началась бомбёжка. Станцию уничтожили. Я вынужден был бежать через окно, портал, который машина открывает, успев прихватить только склянку с модификатором.

— Модификатор — это то зелье, которым ты превращаешь?

— Да. Меня и самого так превратили. Преобразовали. Я же говорю: я должен был кое-что починить. Там, в моём мире. Кое-что такое, чего не позволяло сделать человеческое тело. Забраться через трубы охлаждения в коллектор реактора, чтоб исправить… Для этого и нужны были эти чешуйки — чтоб при этом не получить смертельную дозу ра…

А сейчас эти самые, облучённые чешуйки, и убивают меня. Медленно но верно.

Впрочем, не важно. Важно то, что когда я всё, что нужно было, сделал, и уже вернулся, прозвучал сигнал воздушной тревоги. Я только и успел, что схватить склянку с противоядием, ну, то есть, жидкостью, которая превратила бы меня назад, в человека, и прыгнуть в окно портала. Оглянувшись, я успел заметить, как это окно словно озарилось ослепительным светом, а затем почернело и исчезло. В голове словно вскипел мозг: это там, в моём мире, взорвалась каптосовая бомба. Но к счастью я уже был достаточно далеко, чтоб не умереть — я оказался полностью в вашем мире. Вот только оказалось, к сожалению, что второпях я перепутал колбы, и схватил не противоядие, а сам модификатор.

— И ты решил… — Конан покачал головой, понимая теперь связь событий.

— Да. Поскольку жить в таком виде, — ящер провёл взглядом по своему телу, — в вашем мире проблематично, и никто не поймёт и всё равно не поверит, что я — тоже человек, только преобразованный, я и решил. Устроить себе небольшие каникулы перед смертью… Создать, так сказать, Государство под моим чутким руководством. И насладиться властью и заслуженным за годы работы отдыхом… Ведь я считал, да и сейчас считаю, что ваш мир сильно отстаёт от нашего. В плане науки, и вообще. У вас даже не каждый умеет читать! И уж я, с моими знаниями, и армией преображённых, смогу легко и быстро…

— Ага. Понятно. То есть ты посчитал всех здесь тупыми и ничтожными баранами, достойными лишь твоего презрения, и годными лишь на то, чтоб ублажать тебя всяческими услугами и почестями.

— Ну… Примерно так. Впрочем, насчёт того, что я уж точно умней, и знаю куда больше всех местных так называемых учёных вместе взятых — это абсолютная правда. Только вот воспользоваться этими моими знаниями я не могу! Для этого у вас нет ни промышленной базы, ни машин, ни даже многих материалов — они пока не изобретены!

— Но как же ты выучил местный язык?

— Без проблем: говорю же, я — телепат. Вижу мысли в головах других людей.

— Понятно. Стало быть, ты решил объявить себя местным колдуном.

— Да. Чтоб боялись. И уважали. А позже — и дань платили. Преимущественно продуктами. Чтоб уж совсем ничего не делать. Вот для этого я и наклепал себе клонов-рабов, и загипнотизировал всех их на беспрекословное и слепое подчинение.

— Хм. Деловой, конечно подход. Практичный. Трезвый, циничный и жестокий. Меня, как человека, не может не бесить твоё отношение к детям и женщинам.

— А-а, вот ты о чём… Да, они не имели для меня значения как слуги — слабы и глупы. Поэтому я и скармливал их раненным. Но сейчас их тел не осталось — после битвы с войском султана пришлось очень много тел моих слуг… Восстанавливать.

Конан задвигал желваками на скулах, но сдержался. Спросил:

— Стало быть, такие понятия как честь или совесть тебе незнакомы?

— Да, мой разум не стеснён такими понятиями, как честь, совесть или долг. В нашем мире, собственно, никто такими устаревшими нравственными нормами не стеснён. У нас всё проще. Понятия хорошо-плохо заменены понятиями рационально-нерационально.

— Ладно, с этим ясно. Теперь такой вопрос: есть ли всё-таки шансы, что кто-нибудь ещё из твоего мира придёт сюда?

— Ни единого. Потому что после каптосовой бомбы не то что всё живое, но и сама планета оказывается как бы… Превращена в водород. Ну, вернее, чтоб тебе было понятней, в мельчайшую пыль. Разумеется, и машина, и все её настройки, оказались уничтожены. И в ближайшие десять тысяч лет никто там, у меня, не сможет создать снова что-либо техническое. Не говоря уж — о найти тот уникальный код, что ведёт сюда, и в миллионы других обитаемых миров… Если кто и выжил на других планетах нашей системы, то они быстро скатятся к варварству.

— Куда?

— Ну, к тому состоянию, в котором пребывает сейчас ваш мир. Ноль техники и науки, сто процентов — магии. И слепой веры в неё. Ты — первый, кто понял, что я не колдун, а только прикидываюсь. Чтоб так внушить к себе побольше ужаса и уважения.

— Понятно. — хотя Конану и не всё было понятно, но, похоже, смысла врать у ящера не было никакого, — Последний вопрос. Как тебе удалось завербовать Бетани-бека?

— Это было просто. Он сам пришёл ко мне. Сказал, что готов служить, если я оставлю ему номинальное место султана этого султаната. Поклялся в вечной преданности. И действительно — выполнял все мои приказы, и сообщал важнейшие сведения.

— Сам, говоришь? — Конан сурово смотрел в глаза ящера, поглаживая рукоять меча. Ящер угрозу оценил:

— Нет, не совсем сам. Ты, вижу, и сам догадался. Да, его подговорила его любовница. Как я легко вычислил, и прочёл в его мозге, она-то и была в их тандеме главной! И командовала и вертела своим любовником как хотела. Поскольку с мужем-султаном, хоть тот и был стариком, этого не получалось.

Вот теперь все фрагменты Порбесской мозаики легли так, как положено.

— Мне всё ясно. — Конан покивал, решив, что и правда — он узнал всё, что хотел, — Где колба-то?

— Она — вон там, в стенной нише. Думаю, ты прекрасно понимаешь, что это — самое страшное и могучее оружие, что сейчас есть на вашей пла… В вашем мире.

— Нет, я не думаю, что это так. — Конан показал меч в своей руке, — Вот. Это сейчас самое страшное и могучее оружие в моём мире. И не обольщайся: не все люди так уж прямо боятся и уважают магов. Вот эта самая рука, — Конан поднял её ладонью к ящеру. — отняла жизни доброго десятка других таких как ты. Желающих стать «повелителями Вселенной» или небольшого «личного султаната». Я убью и тебя. И уж постараюсь сделать так, чтоб особо изощрённые смертоносные машины и «изобретения», и чёрное колдовство исчезли из моего мира как можно быстрее. А ещё я хочу, чтоб понятия «честь» и «совесть» из моего мира не исчезали никогда.

Ладно, мы поговорили достаточно. Мои друзья уже начинают проявлять беспокойство, что ты заговоришь-таки и меня. Твой час пришёл. Скажешь, когда будешь готов.

Ящер, нужно признать, повёл себя, как подобает настоящему мужчине. Покивал, затем чуть подал тело вперёд, и склонил голову пониже:

— Я готов. Прощай, Конан.

— Прощай.

Голова пришельца из другого мира откатилась к лежаку, окропляя пол странной чёрно-фиолетовой кровью. Конан невольно сделал шаг назад — чтоб не испачкать обувь.

Затем он подошёл к нише в стене, убедившись, что тело, из которого словно выпустили воздух, грузно осело на брюхо, и больше не движется.

Варвар взял склянку, в которой оставалось ещё больше половины тёмно-сиреневой вязкой жидкости. Горловина оказалась перекрыта чем-то вроде пробки с хитрым приспособлением: как понял варвар, для того, чтоб отмерять дозу по каплям.

Конан, долго не думая, со всего размаха хватил колбой о дальнюю стену, так, что безобразное пятно разбрызгалось по ней во все стороны, и медленно стекло на пол. Несколько брызг попало и на спину мага, запомнившись тем, что они теперь резко контрастировали по цвету с побелевшей вдруг шкурой. Похоже, монстр после смерти потерял защитную окраску…

Убедившись, что брызги ни на кого из напарников не попали, киммериец сделал жест своим: «Уходим!»

Когда все они вышли наружу, на свежий воздух, Конан вернулся чуть назад по тоннелю. Посмотрел наверх: всё верно. Именно здесь это и было.

Он начал работать топором как ломом, и вскоре его работа сказалась: несколько небольших камней, а затем и целые валуны поползли и покатились вниз… Ну а затем Конан еле успел выскочить из жерла, так как чуть ли не половина потолка тоннеля с грозным грохотом и в клубах пыли рухнула вниз, навсегда запечатав вход в логово мага-«преображателя». И залежи чего-то там, что так ценилось в его погибшем мире. И того, что совершенно не нужно в мире Конана-киммерийцам, где добрая и честная битва всегда будет цениться выше, чем подлые удары исподтишка, интриги, и всякие «бомбы»…

Конан показал жестом, что можно пробки извлекать. Все его товарищи с видимым облегчением поспешили так и сделать. Рнего потряс головой:

— Ф-фу… Словно заново родился на свет. Так трудно ничего не слышать. И ничего не говорить!..

— Ага. Особенно тебе. Ты, по-моему, вообще молчишь только когда спишь. — Калед, как подумал Конан, если и преувеличил, так самую малость, потому что любовь Рнего к пространному словоизвержению знали все. Паннут хохотнул. Рнего обиделся:

— Это неправда! Я и во сне говорю. Ну, правда, только сам с собой…

— А что? Это, наверное, очень интересно — вдоволь поговорить с самим собой?

— Ну уж нет! Тот, другой я — он же такой зануда! Никогда меня не слушает, а всё время чего-то своё талдычит и талдычит — не заткнёшь!

На этот раз заржали все. Хохот даже выгнал стаю ворон из чащобы, окружавшей бывшее логово, и птицы с возмущёнными криками улетели прочь.

— Ладно, идёмте за телегами. Пора отправляться за честно заработанным гонораром. Здесь нам делать больше нечего. Потому что ни пленников, ни даже тел людей, которые можно было бы предать земле, не осталось. Их съели. — Конан взглянул ещё раз на солнце. Оно стояло почти в зените, и он не сомневался, что Резеды с Красавчиком давно и след простыл. Однако он не позволил себе расстраиваться по этому поводу: он — наёмник!

А наёмникам нельзя обзаводиться собственностью. И уж тем более — привыкать или привязываться к кому-нибудь… Особенно из особ противоположного пола.

Однако когда они с обозом из двух телег проезжали мимо того места, где он оставил свою недавнюю напарницу, из кустов донёсся возмущённый возглас:

— Сколько можно тебя ждать?! Жду, понимаешь, жду его — а он как в воду канул! Конан! Ты мог бы и побыстрее разделаться с чёртовым ящером-магом!

Конан, краснея, и ощущая на себе заинтересованные взгляды напарников, поспешил слезть с телеги, и вломиться в самую гущу подлеска:

— Я тоже рад тебя слышать, дорогая! А уж видеть… — Резеда, переставшая изображать вид и тон обиженной жены, кинулась прямо ему на шею, заливая грудь Конана горючими слезами. На ушко ему прошептала:

— Я так рада тебя видеть! Живым! Я уж вся извелась — думала, что даже поседела от волнений! Познакомишь со своими друзьями?

— Конечно. А… Откуда ты знаешь, что они мои друзья?

— Ну так! Они же проехали почти сразу после того, как ты уехал. Один слез, потрогал след от копыта, затем залез вон в те кусты, сквозь которые ты начал подкрадываться, вернулся и сказал: «Не больше получаса! Поспешим!» После чего они погнали лошадей, которые везли две телеги с бочками. А что там было? В бочках-то?

— Зелье там было. Заколдованное.

Резеда надулась:

— Опять обманываешь бедную девушку?!

— Нет. Там и правда было зелье. От него войску чародея стало совсем худо. И половина сразу погибла, отведав его. Ладно. Хватит о плохом. Идём уже, а то мои могут про нас плохо подумать.

— Ну и пусть думают! — она очень мило надула губки и топнула крохотной ножкой, — Я и правда — согласна! Прямо здесь и сейчас!..

Конан, почувствовав, как краска смущения заливает шею и лицо, просто поднял Резеду на руки, и вынес из кустов.

— Познакомьтесь, друзья. Это — Резеда. Моя… Напарница и помощница.

Так любопытно оказалось наблюдать, как Рнего, у которого челюсть отвалилась чуть не до пупка, утратил свою обычную красноречивость, а Паннут и молчаливый Борисс покраснели, словно мальчишки, которых поймали с ворованными яблоками в чужом саду… И только Калед догадался:

— Здравствуйте, о прекрасная Резеда! Очень рады познакомиться!

Дорогу обратно скучной уж точно никто бы не назвал.

Конан ехал на Красавчике, явно чувствовавшим себя без лишнего груза веселей и свободней, Резеда перебралась в переднюю телегу, и сидела рядом с Бориссом. Которого всё время пыталась разговорить, и ежеминутно задавала вопросы:

— А сколько раз вы плавали в другие страны? А правда, что вы убили Пожирателя? А как выглядит король Вездигдет? А почему он назначил за ваши головы награды? Сколько-сколько?! Чего ж вы такого успели натворить, что он так расщедрился?!.. А правда, что любой храбрый человек может стать наёмником?

На это, последнее, высказывание, Борисс нашёл нужным ответить, коротко зыркнув на соседку:

— Нет! Не каждый. Это должно быть в крови!

— Что — это?!

— Тяга к битвам, и любовь к оружию.

— А-а, понятно. А как ты сам попал к Конану на «Вестрел»?..

Допрос с пристрастием начался вновь. Конан, ехавший рядом с Каледом впереди, иногда оглядывался через плечо, и переглядывался с товарищем. Калед усмехался в усы. Рнего, управлявший битюгом, везшим вторую телегу, изнывал: поговорить бы! Но Резеда предпочла гиганта Борисса, сев сразу к нему. Паннут, замыкавший процессию, в разговорах и переглядываниях не участвовал: следуя на коне за телегой Рнего в двадцати шагах, он добросовестно охранял их тыл.

На том месте, где они оставили Саллаха, Конана ждал неприятный сюрприз: ящер явно обкусал челюстями острый короткий кол, чтоб заострить кончик, и кинулся со всего размаха на него — так, чтоб тот пронзил сердце.

Пришлось остановиться, чтоб предать тело мужественного человека земле. Конан, стоя над могилой, сказал:

— Покойся с миром, Саллах, мужественный человек, сам избравший свою судьбу. Да примет Мирта Пресветлый твою душу в свои чертоги!

После этого некоторое время ехали молча, оставаясь под впечатлением от рассказа Конана и трагедии Саллаха. Но затем Резеда вновь принялась за своего соседа, а корсары вновь принялись ухмыляться: вот уж женщина — всегда останется Женщиной!..

До Порбессии доехали засветло.

Начальник стражи в воротах приветствовал их, как старых знакомых:

— Добро пожаловать, Конан! Добро пожаловать, уважаемые странники! Приветствую вас в Порбессии от своего лица и лица всех жителей! Мы никогда не забудем тех услуг, что ты, киммериец, оказал нашей маленькой стране. А друзья Конана — наши друзья!

— Ого! Конан! Чего ты тут уже успел наворотить?

— Сам не знаю. Но можно спросить. — Конан и правда, повернул голову от Каледа снова к начальнику стражи, и спросил, — Что у вас тут было? Днём или ночью?

— Ну — как, что?! Вскрылась, наконец, коварная измена!

Сегодня ночью отряд личной стражи султана нашего, дорогого Мехмет-оглы Шестого, внезапно ворвавшись в покои его приближённого вельможи, облечённого высочайшим доверием, Бетани-бека, застал в постели с ним любимую жену нашего султана — Джайсуну-хоним! Так что спасибо тебе, Конан! Это ведь ты выяснил всё про коварного заговорщика и подлого предателя, и гнусную интриганку и изменницу! И не побоялся вчера ночью открыть правду нашему Повелителю!

— И… Что там сейчас с предателем и изменницей?

— Ну как — что?! Наш повелитель всякие суды да разбирательства не любит! Попались на месте, голубчики — так получите своё! Как положено по Адату!

Так что казнили их уже. В полдень, как обычно, на центральной базарной площади. Вазира оскопили, четвертовали. Джайсуну-хоним посадили на кол. Да она, кажется, до сих пор жива — вон, слышите, орёт?

Действительно, дикие, полные боли и страдания крики, не услышал бы только совсем уж глухой. Или человек с восковыми пробками в ушах. Конан однако, нисколько ими не тронутый — по заслугам получила, подлая предательница! — покивал головой:

— Я рад, что смог быть полезен его Величеству, мудрейшему Мехмет-оглы Шестому! И желаю всяческого процветания и ему и вашей милой стране.

Про себя Конан подумал, что после такого прецедента, с «любимой» женой самого султана, в Порбессии некоторое время будет очень мало… Рогоносцев.

Да и хорошо.

В караван-сарае Конана ждал неприятный сюрприз: разделаться с предателем-хозяином лично, как он планировал, не удалось. На его месте работала, утирая слёзы, вся буквально позеленевшая от страха, жена. На Конана и его друзей она бросала такие взгляды… Любая змея позавидовала бы.

Впрочем, Конан этим зрелищем тоже не смутился, а сразу повёл своё маленькое войско в соседний караван-сарай. Не хватало ещё быть отравленным мстительной женщиной! Ей-то он не смог бы адекватно ответить!..

Поскольку непорядочно оставлять круглыми сиротами семерых детишек.

Пока его напарники и как-то естественно вписавшаяся в их общество Резеда ужинали в общем зале, Конан решил нанести визит вежливости.

На этот раз ему даже не пришлось ждать: и стража на входе, и доверенный евнух мгновенно обеспечили ему допуск пред светлы очи.

На лице восседавшего на троне Мехмета Шестого блуждала загадочная улыбка.

Да и сам он — даже словно помолодел и стал выше ростом: расправились по-старчески сгорбленные плечи, и даже морщины на лице стали как будто не такими глубокими! Конан поторопился приветствовать владыку Порбессии со всей подобающей торжественностью и почтением.

А что: человек реально доказал, что сохранил ещё хватку и трезвый расчётливый ум! Значит — достоин занимать этот самый трон!

— Приветствую и тебя, Конан-киммериец. И тебе — здоровья и процветания. Надеюсь, приготовленные вот в этом мешке пятьсот динариев помогут тебе в этом вопросе. — султан нежно похлопал по боку весьма вожделенно позвенькивающего пузатенького мешка у своего бока. — А не желаешь ли теперь немного…

Подышать свежим воздухом?

Беседа в саду затянулась почти до полуночи. Уже выплыла из-за высокой стены дворца яркая восточная луна, серебрившая интерьер сада таинственным волшебным сиянием, а Мехмет Шестой всё расспрашивал, и расспрашивал. Особенно его поразил клочок бумаги, который Конан так легко и просто расшифровал.

— Мы ещё не разобрали переписку и документы, оставшиеся после предателя. Да, собственно, они и не понадобились: факт измены и предательства оказался настолько вопиющим… Что мне даже не пришлось подготавливать так называемое «общественное мнение» через своих агентов — все люди и так всё видели, и оказались на моей стороне.

— Да уж, Ваше Величество. — Конан покивал, — В такой ситуации все — всегда на стороне обманутого и подло преданного мужа и повелителя! Хорошо получилось.

— Точно. Но до того, как здесь появился ты, эти мерзавцы не позволяли себе быть столь неосмотрительными. И неосторожными. А тут просто этому хитро…опому, но глуповатому подонку, очевидно, понадобились конкретные инструкции и советы. А мою драгоценную так и распирало от желания поскорей убить тебя. Вот и поспешила, даже почти не прячась, в покои моего доверенного и «многомудрого». Посланец отбыл. Я подождал. Ну а я-то точно знал, сколько времени нужно, чтоб они оставались ещё… Друг в друге!

Ведь этот много о своей мужской силе мнящий засранец сам похвастал перед своим доверенным евнухом, что может … почти час!

Ну вот и до…ахался.

— Рад за вас, Ваше Величество. Всегда приятно, когда правда торжествует. Теперь можете спать спокойно: с «внутренним» врагом вы прекрасно управились и сами.

— Но вот от внешнего врага, Конан… Я не обольщаюсь: только благодаря тебе!

Никто другой просто не осмелился бы! «Колдовство» же!..

Конан в очередной раз вежливо поклонился, пряча хитрую улыбку в усы.

Ужин в караван-сарае прошёл для Конана, как ни странно, почти спокойно: его напарники постарались.

Решение было до крайности простым: они рассказами и шутками так «уходили» раскрасневшуюся на радостях Резеду, что она слегка… Перебрала. Потому что старалась не отставать от бравых и профессиональных «потребителей веселящих напитков».

Ну вот и отключилась ещё до полуночи.

Засиделись, вспоминая старые дела, и обсуждая сделанную «работу», почти до рассвета. Но вскоре усталость и вино сделали своё дело, и Конан, видя, что его люди держатся на ногах лишь из уважения к нему, и из последних сил, приказал всем идти отдыхать.

И теперь, стоя на пороге своей комнаты, Конан с интересом, и опять улыбаясь в усы, смотрел на расслабившееся в беспамятстве забытья, но такое милое и стройное тело, разметавшееся по его постели в тщетном ожидании прибытия вожделенного мужчины…

Он очень нежно сдвинул её из центра постели, и забрался туда и сам.

Но если он надеялся, что женщина мирно спит, и ему удастся отвертеться от выполнения основных обязанностей, он сильно ошибся.

Потому что на его груди тут же оказалось нечто гибкое, и мягкое там, где полагалось быть мягким, а пухлые чувственные губки буквально впились в его губы! А нежные поглаживания маленьких ладошек очень быстро вызвали ответную реакцию у того, у кого она должна была быть вызвана.

Отдохнуть и попытаться выспаться Конан смог только ближе к завтраку.

Но спал он спокойно: знал, что на этот раз его сон охраняют верные друзья.

И вся стража Порбессии.