Мария Ильинична к его приходу уже несомненно узнала и получила всё, что полагалось узнать и получить, и указала теперь на левую дверь:

— Прошу, Алексей Семёнович. Анвар Эргашевич ждёт вас.

Раздумывая, почему Большой Босс носит имя явного выходца из Средней Азии, Алексей повторил ритуал со стуком и входом.

Странно. Кабинет Анвара Эргашевича отнюдь не блистал простором и королевским дизайном. Он оказался невелик и чисто функционален. В пространстве пять на четыре стоял стол. (Правда, большой. За таким как раз могли бы собираться члены правления, или руководители отделов, на планёрки.) За спиной Босса — четыре шкафа с папками в ряд. И вдоль стола — простые, без вычурных выкрутас и позолоты, но прочные, стулья.

Хозяин кабинета, встав, пригласил и протянул руку как бы единым движением. Алексей пожал руку, представился, услышал «Анвар Эргашевич», сказанное негромким, но с отличной дикцией, голосом, и сел, рассматривая чёрный костюм. Ага, Юдажкинд.

Анвар Эргашевич не счёл нужным ходить вокруг да около, а сразу перешёл к делу.

— Не открою вам секрета, Алексей Семёнович, сообщив, что сейчас вся биография, любого члена нашего общества, буквально с рождения, абсолютно прозрачна. Кадровая Политика нашей Корпорации… Полностью соответствует общепринятым Нормам, и стандартам Международного Права. В частную жизнь и интимные подробности биографии мы стараемся без необходимости, — он выделил это слово тяжёлым, словно тонна кирпича, взглядом, — не вдаваться. Но и не можем себе позволить принять случайного, некомпетентного, или… неадекватного работника в свои ряды.

Впрочем, вероятно вы и сами догадались, что все доступные официально сведения о вас мы уже «раскопали». И пристально изучили. Недостающую информацию дал медицинский осмотр.

У меня для вас две новости: хорошая, и… не очень.

Хорошая: вы нам подходите. И мы готовы предоставить вам вакансию дизайнера в нашем филиале в Омстердаме. С зарплатой три с половиной тысячи в месяц. В «у. е». И с двумя выходными в неделю. Плюс двухнедельный оплачиваемый отпуск каждый год.

Теперь — то, что касается — «не очень».

Сейчас я сообщу вам требования, которые Корпорация «Дизайн Инк» предъявляет ко всем своим сотрудникам… И уже вы будете решать, подходим ли мы вам.

Чего-то в этом роде Алексей и ждал. Голова как-то автоматически собралась покивать. Но он ей это запретил.

И всё равно — внутри что-то напряглось ещё сильней. Он словно бы раздвоился: он «первый» слушал Большого Босса, нахмурив брови, и прикусив изнутри предательскую щёку — чтоб не дёргалась, как уже случалось в самые неподходящие моменты.

А он «второй» — смотрел на происходящее как бы сверху, издевательски смеясь: «Ну что, придурок, угодил в лапы спецагенства?»

— Предупреждаю сразу: то, что я вам сообщу — является коммерческой тайной нашей Корпорации, и ни в коем случае не должно быть вами разглашено, к какому бы решению вы не пришли. Согласны?

Что ж. Назвался груздем — полезай в кузов.

— Согласен.

— Прекрасно. Я попрошу вас подписать этот договор… о неразглашении. — Анвар Эргашевич протянул листок, на котором в центре сиротливо маячили три строчки: «Я, …, принимая в счёт компенсации потраченного мною времени, либо в счёт аванса в случае вступления в должность …, сумму в 1000 у. е., обязуюсь никому… (и т. д) … В течении трёх лет.»

А что, резонно. Уж три-то года за 1000 у. е. нахаляву, можно и потерпеть… Да и вряд ли ему сообщат вот именно сейчас… да и вообще в дальнейшем — что-то этакое!

Нет, политика Корпорации и способы получения доходов — останутся в «компетенции» только Высшего Руководства. Собственно, как и везде.

А вот если согласится… Три с половиной тысячи, и работа в Омстердаме ему не помешают. Ох, не помешают!

Взяв ручку, торчащую из развёрнутого к нему простого мраморного пресс-папье, он подписал.

Конечно, можно было повыделываться, и достать свой «Паркер», но — зачем? Доказать, что он — самостоятельный? Вряд ли удастся, особенно, если эти ребята и вправду перерыли интернет. А они явно «перерыли». И не только общедоступные файлы…

Он улыбнулся, чуть приподняв кончики губ.

Чиновник не торопясь спрятал в стол лист с Договором, и достал оттуда же маленькую стопку купюр. Протянул Алексею.

Алексей взял, вежливо кивнув, и снова изобразив «безмерное счастье» уголками губ. Анвар Эргашевич поступил наоборот: уголки его губ чуть сжались, отчего его облик сразу приобрёл некий… Хищно-агрессивный вид. Такой мог бы быть у беркута, перед тем, как он кинется на зайца. Да, чиновник явно сидит на своём месте. Умеет человек дать понять, что шутки кончились…

— К делу. Как вы, наверняка уже догадались, Алексей Семёнович, наша Корпорация имеет дело с элитной модной одеждой. Мы… в той или иной степени сотрудничаем с большинством из существующих на сегодняшний день тринадцати крупнейших мировых Домов Моды.

Прибыли Корпорации выражаются десятизначными… и более, цифрами. — ну, уж это-то Алексей знал и так. Один покойный Верзаче зарабатывал в год до миллиарда. Этих самых «у.е.». А уж оборот всех вместе «Домов» — десятки миллиардов. А что самое интересное — реальные убытки от «пиратских копий», промышленно выпускаемых, например, теми же жайтайцами — ещё в несколько раз больше.

— Именно поэтому большая часть деятельности нашей Корпорации происходит в, так сказать, атмосфере коммерческой тайны. И мы очень заинтересованы, чтобы любые аспекты этой деятельности так в тайне бы и оставались… — взгляд узких азиатских глаз стал напряжённым и пристальным. Алексей… снова чуть кивнул, решив не перебивать.

— Поэтому, уважаемый Алексей Семёнович, если вы согласитесь работать на нас, мы подпишем уже совсем другой Договор.

Там будет указано, что вы обязуетесь хранить в абсолютной тайне всё, что будете делать сами, и всё, что будут делать ваши коллеги и подчинённые. (Да, ваша должность предусматривает небольшой штат сотрудников под вашим непосредственным руководством!). И вам предстоят весьма тесные контакты со смежными Отделами. Маркетинг. Производственные цеха. Штат демонстраторов — манекенщицы и … манекенщики. И так далее.

Более того — в договоре имеется пункт, запрещающий разглашать любые сведения о нас и нашей деятельности в течении трёх лет после того, как закончится заключённый с вами Контракт, и вы (Если захотите, конечно!) покинете… наши ряды.

Алексей внимательно слушал, стараясь никак не выдать чувств, в изобилии появившихся в его «душе». Проклятье! Точно — как пить дать промышленный шпионаж!

«Сотрудничество!»

Какое, к чертям, «сотрудничество» может быть с Домами высокой моды: те сами предпочитают открывать по всему миру фирменные бутики, и тщательно оберегают секреты новых модных трендов и тенденций, пытаясь изо всех сил объехать конкурентов! Несколько ежегодных демонстраций в Парисе, Нью-Оке, и других столицах Моды того, что создано в секретнейших и тщательно охраняемых мастерских-лабораториях, позволяют как показать своё, так и узнать — чем же ответили заклятые друзья из других Домов!

Так что подозрения Алексея ничуть не уменьшились. Но желание работать на «Дизайн Инк»…

Пока не пропало.

— Далее. Контракт предусматривает ваше трёхлетнее пребывание в должности ведущего дизайнера. Но в случае, если мы посчитаем, что ваши возможности занятая должность не позволяет… скажем так: полностью раскрыть, вы можете быть переведены на другую, более высокооплачиваемую. И, соответственно, позволяющую вам лучше проявить свои… креативные способности. Здесь — всё зависит от вас.

С другой стороны, если Руководство посчитает, что вы, — ещё один тяжёлый взгляд, — не перерабатываете, или… не совсем соответствуете, контракт по истечении трёх лет не будет пролонгирован. И мы распрощаемся.

В любом случае, вам будет предоставлено полностью оплачиваемое Корпорацией достойное жильё в одной из гостиниц Омстердама, бесплатное трёхразовое питание там же, подготовленное рабочее место буквально в нескольких минутах ходьбы от места проживания, укомплектованный штат сотрудников. И полный комплект необходимого технического оснащения вашего Ателье.

Задачи вашей группе будут ставиться уже там. На месте. И — только конкретные и реальные. В пределах вашей, Алексей Семёнович, компетенции.

Чиновник откинулся на спинку кресла, но глубокие чёрные глаза снова чуть сузились. Алексей прямо почуял, как атмосфера сгущается, хотя тон, вроде, и не изменился.

— Теперь — о… не совсем приятном. Но — это обязательное условие.

Нам необходимо, чтобы за время первых трёх лет вы не покидали Омстердам более, чем на одни сутки. Даже в отпуске. Даже в тех случаях, если вы захотите навестить родственников.

Связано это не столько с соображениями вашей безопасности и сохранения коммерческой тайны, сколько — с производственным процессом, жёсткий и, так сказать, неусыпный Авторский контроль которого с вашей стороны абсолютно необходим!

И — совсем уж «драконовский» пункт, — Анвар Эргашевич позволил губам изобразить вежливую улыбку. Но поскольку он пользовался тем же приёмом, что и Алексей, то есть, только чуть приподнимал уголки губ, оставляя безучастными внимательно глядящие глаза, угроза получилась весьма впечатляющей. И — недвусмысленной.

— Никакого интернета на протяжении всех трёх лет. А если Контракт будет продлён — то на всё время его действия.

Поясню: разумеется, в вашем распоряжении будет несколько весьма «продвинутых» компьютеров. Однако подключены к Сети они не будут. А почему, вы и сами догадались, — Алексей снова кивнул, уже с полным пониманием: про взлом паролей любой сложности и кражу непосредственно из баз данных, даже ЦРЮ, он слыхал.

— Так что переписку со… скажем, матерью, и другими вашими корреспондентами придётся вести старым, так сказать, дедовским, способом. Будете писать обычные письма: на бумаге. А наша Корпорация обязуется доставлять их в любой конец света в течении трёх дней. Соответственно, и ответы будете получать не позже трёх дней с момента их отправки.

Ого! Про систему срочной доставки Алексей, конечно, слышал… Правда, те брали обязательства доставлять всё, даже посылки — в течении суток. Но и драли — чуть ли не больше, чем стоил сам доставляемый товар. За письмо, как он узнавал лично — от 60 до 100 этих самых «у.е.». А этим три дня, наверное, нужны лишь для того, чтобы подвергнуть написанное незаметной для получателя «перлюстрации».

А он и не сомневался, что его будут прослушивать, просматривать, и всячески за ним «бдить». По-крайней мере, в первые три года.

— И ещё. Разумеется, вы столкнётесь во время работы с… желанием расслабиться, отдохнуть. Скажем, в каком-нибудь… соответствующем заведении — тем более что Омстердам в этом плане предоставляет массу возможностей. И поделиться своими… Хм. Новыми впечатлениями.

И, разумеется, наши, назовём их вежливо — недоброжелатели будут пристально наблюдать за вами. Чтобы не пропустить таких моментов, и использовать. Себе во благо, нам, соответственно, во вред… — снова хищная улыбка тронула превратившиеся в тонкую полоску губы, — Пожалуйста, ведите себя так, как будет оговорено в Контракте, в… каком бы состоянии вы ни находились!

Босс надолго замолчал, очевидно, исчерпав список угроз и предупреждений.

Алексей, решив, что терять нечего, всё же решился:

— Анвар Эргашевич. Позвольте вопрос?

— Разумеется. — после серьёзного тона сейчас голос звучал почти приглашающее. Из чего Алексей сделал вывод, что не только он в этом самом месте пытается что-то спросить.

— Если я… случайно… всё же что-нибудь раскрою… Ну, такого, что является коммерческой тайной. Что со мной будет? — помимо его желания испарина покрыла виски.

— Ну что вы, Алексей Семёнович, в самом деле! — Анвар Эргашевич уже вполне весело улыбнулся, и расслаблено поёрзал в кресле, — Нет-нет, мы вовсе не «ликвидируем» вас. И даже не будем, так сказать, «разбираться другими способами». Отнюдь. Наша Корпорация придерживается весьма гуманных норм поведения даже в отношении провинившихся сотрудников.

С другой стороны, разумеется, будет учитываться, насколько серьёзный урон вы нанесёте своим умышленным… или неумышленным «откровением». В самом худшем случае мы уволим вас досрочно. Разумеется, не выплатив последней зарплаты и выходного пособия. Ну, и проследим, чтобы в дальнейшем вас не принимали бы на работу… Наши дочерние предприятия. И деловые партнёры.

Проклятье! Мог бы просто сказать — дадим вам «волчий билет»!

Ясно. Наказание рублём — самое сильное наказание. И после такого «проступка» он может рассчитывать только на должность старшего помощника младшего ассенизатора…

С другой стороны — справедливо. Ведь убытки, которые можно нанести раскрытием секретов в сфере этой самой «высокой Моды» наверняка исчисляются суммами всё с теми же девятью-десятью нолями! А если такие секреты продать, то уж никто, наверное, не спасёт от пули наёмного убийцы: всё тайное рано или поздно становится явным.

Да из соображений только менталитета придётся убрать болтуна: чтоб не подрывать реноме «фирмы»!

— Анвар Эргашевич, я вполне… Оценил демократический подход Корпорации. Если позволите, ещё один вопрос, — на благосклонный кивок он озвучил его, — Сколько времени у меня на… обдумывание вашего предложения?

Анвар Эргашевич взглянул на часы, висящие за спиной Алексея, прямо над входной дверью. Перевёл вполне «лучезарный» взор на потенциально «ценного» работника:

— На обдумывание у вас, Алексей Семёнович, не больше суток. Завтра, в четырнадцать ноль-ноль я буду ждать вашего ответа. С другой стороны, если вы не появитесь в этом кабинете до указанного времени, мы автоматически воспримем это как отказ от нашего предложения, и займёмся следующим… Кандидатом.

— Спасибо, Анвар Эргашевич. — Алексей с тяжёлым сердцем заставил непослушные ноги приподнять со стула чуть дрожащее тело, и протянул руку хозяину кабинета.

Тот пожал её твёрдо. Не доброжелательно, не угрожающе… Просто — твёрдо.

Покидая «Приёмную» Алексей не забыл поклониться, поблагодарить и попрощаться с Марией Ильиничной, ответившей на его «реверансы» весьма доброжелательно, хоть и коротко:

— Надеюсь увидеть вас и завтра.

Интересно, сколько человек она уже так напутствовала?!..

Дождался автобуса, доехал домой и поднялся к себе на шестой Алексей на автопилоте.

Ему даже в голову не пришло, что дома хоть шаром покати — нечего есть. И что можно уже смело разменять сотню из «неразглашенческих», и накупить, наконец, еды…

Однако часов в пять, устав ходить из угла в угол, и протирать и продавливать и без того протёртый и продавленный матрац, он спустился на улицу. Разменял сотню. Зашёл в супермаркет. Набрал еды — только на ужин и завтрак. Купил карточку. Положил денег на телефон.

Подсознание настойчиво кричало — да что там кричало: вопило! — что не стоит совать голову в явную петлю (Ну, или мышеловку!), а сознание «услужливо» подсказывало, что ничто не помешает этим чёртовым «работодателям» выдать ему волчий билет и в том случае, если он как раз откажется сунуть…

Еда не внесла спокойствия и умиротворения ни в желудок, ни в мозг.

Решив заняться, наконец, полезным делом — тем более, что думать оно не мешало! — Алексей взял флакон купленного средства «для мойки посуды», и занялся горой, скопившейся, как он теперь с содроганием вспоминал, не меньше, чем за неделю. Средство работало. Стопка чистых тарелок росла. А вот мысли дальше «помогите!..» не сдвинулись.

Кой чёрт понёс его в эту «Корпорацию»! Он что, вообразил себя Гением от Дизайна?!

У него ещё на курсе были конкретные проблемы с этим самым «креативом».

Ну не мог он разработать ничего принципиально Нового — самому-то себе он мог в этом признаться!.. А вот девочки из его группы, да и единственный кроме него парень — могли. Алексей же, как ни напрягал воображение, не сжимал голову в отчаянии руками, и даже не бил ею о стену, дальше вариаций от тех же Диванши, или Мармани позапрошлых сезонов в эту самую голову ничего не мог заставить прийти…

Поэтому получая сертификат, он отлично осознавал: модельера-созидателя из него не выйдет. Построить выкройку по созданной кем-то модели — пожалуйста! Немного переработать фасон, так, чтобы лучше соответствовал возрастной категории — без проблем.

А вот что-то своё…

Посуда в мойке как-то вдруг закончилась. Он сердито схватил полотенце.

Все восемь лет, пока он пытался работать «по специальности» нельзя, конечно, полностью охарактеризовать выражением «коту под хвост».

Ведь он действительно работал на потоке, создавал лекала и шаблоны. Корректировал. Осуществлял «авторский надзор» производства.

Первые четыре года, связывающие его с Домом Нанны Шугаловой, несомненно, и самые продуктивные… Если можно так сказать о добросовестном адекватном копировании и воспроизведении чужого.

Но разве он об этом мечтал? Стоять, словно простой инженер за кульманом где-нибудь на заводе, и скрупулёзно вычерчивать «виды спереди и виды сбоку» деталек, разработанных в виде эскизных набросков Асами из Конструкторского Бюро?

Метания по частным фирмам в поисках «лица», и места, где можно было бы «проявить свой талант и потенциал» привели его, наконец, в подпольный жайтайский цех по производству джинсов, курток, пуховиков, и спецодежды.

При воспоминаниях об этой странице своей «трудовой» биографии у него краснели уши и сильней обычного дёргалась щека…

С другой стороны — отчаиваться, и подыскивать должность учителя или бухгалтера в родном «Задрючинске», наверное, всё же рановато. Пусть он — не Творец. Но определённые способности и возможности у него точно есть! На том же курсе даже Преподаватели подчёркивали, что никто из студентов столь педантично и, вот именно — скрупулёзно, не может воспроизвести фасон, предложенный для очередного разбора — уже в виде точных выкроек, как делал это он!

Диплом он всё-таки защитил на отлично! Поэтому и не удивился, что на него, и ещё двоих сразу поступили заявки от крупных Производителей.

Четыре года жизни. И — первая жена.

Теперь-то он уже не боялся признаться себе, что идея о лучшем месте для «самовыражения» — её.

Он — технарь. И действительно мог бы стать рядовым конструктором. Инженером. Добросовестным и педантичным исполнителем. «Воплощателем».

Чужих идей.

Так нет: ему все уши прожужжали «морем возможностей» и «непризнанными талантами», которые надо срочно где-то раскрыть, реализовать…

Первая же фирма, где он «создал» свою коллекцию, отказалась запустить её даже в мелкую серию. И теперь он отлично понимает, почему.

Никому не нужно подражание. Никому не нужно «развитие темы». И, конечно, никому не нужна «практичность и повседневность», на которые он сдуру сделал ставку. А если честно — просто боялся. Боялся показать свои «закидоны» в области оригинальности — чуял, что их-то точно не оценят…

Зря боялся!!! Это — МОДА, чёрт её задери!

А уж в высокой Моде: чем эпатажней, непривычней, глупей и эксклюзивней Идея — тем востребованней! Чем непрактичней и неудобней наряд — тем лучше! Тем громче гул пиара и экзальтированного восторга! Главное — эта самая чёртова неповторимость!..

Недаром же говорят, что человек, презирающий женщин, и выставляющий их полными идиотками, называется… Великий Кутюрье!..

Вот таким Великим Кутюрье, как он спустя каких-то восемь лет понял, ему уж точно не стать… С одной стороны — плохо. Но сколько таких же безвестных и непризнанных «гениев» плюнули, и ушли в ремесленники? Или — вообще — в менеджеры-клерки-разнорабочие?!

А он?

Ведь не сдался, не спился, и не вернулся домой. Он… Боролся?

Можно ли ежедневное отчаяние и добросовестное выполнение нудной и однообразной тяжёлой работы назвать Борьбой?

Когда ты, отлично осознавая равнодушие окружающих, не связанных с тобой по этой самой работе, и почти неприкрытую зависть и ненависть тех, кому ты — конкурент, вынужден по восемь часов «выдавать продукт», причём — без ошибок и «производственных потерь», поневоле взвоешь… И захочешь кого-нибудь убить.

Причём — всё равно, кого!..

Нет, рассудок у него вполне крепкий. Он пережил и это, и разрыв с «вдохновительницей», которая вначале делала вид, что переживает за его неудачи и обломы, а потом и делать перестала…

Хорошо хоть, совместных детей у них нет. Впрочем, кажется, после неудачной операции времён «бурной молодости» это ей и не грозило. Повезло, ничего не скажешь.

В-смысле, ему.

С-сука …ная!.. Б…! Ш… расчётливая! Не надо было слушать её…

Впрочем, и сам хорош.

Да и чего он так завёлся, что аж руки трясутся? Вспомнил статистику самоубийств и алкоголизма среди «творческих личностей», и невостребованных артистов?

Ну да, вспомнил.

Если верить социологическим исследованиям чёртовых учёных, по десятибалльной шкале стрессов они имеют семь и две десятых. А выше них, с показателем семь и восемь — только шахтёры… Не то, что, скажем, библиотекари: два и шесть! Жаль только, читать он не очень любит — а то бы точно пошёл в какие-нибудь архивные черви.

Э-э, кого он обманывает. Не пошёл бы. Он — дизайнер. А дизайнерам свойственны падения-взлёты как самооценки, так и вообще настроения. Вот: он успокоился. Почти.

Тщательно вытерев руки давно посеревшим и насквозь вымокшим истончившимся полотенцем, он повесил его на простой гвоздь в стене, и прошёл к столу.

Ага, мобильник зарядился. Вздохнув, он посмотрел в угол. Ничего ободряющего. Зато, когда он похлопал по карману, девять оставшихся бумажек приятно похрустели.

Оставив зарядку включённой, он сошкреб защитный слой с карточки. Так. Теперь так. А теперь — код и городской…

Сколько же он не звонил матери? Полмесяца? Месяц?.. Да нет — уже два.

Слушая гудки, он кусал губы. Как она отнесётся? Или — нужно будет всё-таки съездить? Нет, не успеть — даже если ехать вот прямо сейчас… Он надеялся, что двадцати минут карточки хватит. Даром, что ли, «обязался не раскрывать»!..

Голос, возникший вдруг в трубке принадлежал тётке:

— Аллё? Аллё — кто это? Говорите громче!

— Тётя Шура!!! Здравствуйте! Это Алексей! — он так и делал, отлично зная, что тётка хоть и глуховата, (якобы) слышит звонок и хватает трубку всегда первая, — Алексей это!

— А, Лешик! Здравствуй, солнышко моё! Ну, как ты там, как Леночка?

Вот вредоносная старуха! Отлично знает, что он «Леночку» послал лесом уже три года как, и всё подкусывает! Ну погоди ж ты!

— Леночка уехала в Магадан, на лесозаготовки, и больше не звонит. — насладившись лёгким замешательством на том конце провода, он посерьёзнел. — Тётя Шура! А мама дома? Можно её?

— А, да-да, Лешенька, конечно! Вот, она уже берёт трубку!

Разговор предстоял тяжёлый. Правда, тяжесть его заключалась только в моральной стороне.

В их странных сложно-натянутых отношениях Алексей никак не мог разобраться чуть ли не с пяти-шести лет. Когда впервые осознал, что Мать его не столько любит, сколько хочет с помощью его «гениальных» способностей утереть нос остальным Родственникам и знакомым.

Один только табурет с песнями и стихами собственного сочинения на каждый семейный Праздник с неизменным приглашением всей родни чего его нервам стоил!

— Алло! Лёша?

— Здравствуй, мама. Да, это я. Ну, как вы там?

— Здравствуй, моё солнышко! — теплота в голосе всегда отлично удавалась матери. Особенно, когда поблизости были свидетели, — Всё в порядке. А как ты сам? Работаешь? Здоров? Ну, рассказывай! Давненько ты что-то не звонил…

— Да что рассказывать-то… Всё потихоньку. Мам, я чего звоню. Мне предлагают хорошую работу… За рубежом. Но… Надо заключать контракт года на три, не меньше! Вы как — продержитесь столько без меня? — вопрос чисто риторический. А то они не «держатся» без него уже почти восемь лет! Приезды на выходные два-три раза (Один — с этой самой Леной!) явно не в счёт. Он ни крышу не перестилал, ни огород не копал…

— Что ты говоришь, Лешик? Я чего-то недослышала… — в трубке потрескивало, голос матери прерывался. Он повторил помедленней, стараясь чётко выговаривать слова:

— Я говорю, предлагают хорошую работу. За рубежом. На три года. Сможете обойтись пока без меня? Я… постараюсь высылать деньги на хозяйство!

— А-а… Хорошо, Лёшенька, я поняла… Езжай, конечно… Вдруг там сможешь закрепиться… Было бы хорошо, наверное… (Он так и не понял, кому — ему или им.) Звони хоть иногда.

— Обязательно. Буду… писать. — вспомнив в последний момент о запрете на звонки он вовремя поправился, — И денег постараюсь высылать почаще… Может, наймёте кого — крышу-то перекрыть!

— Да-да, обязательно… Как там у тебя здоровье?.. Не болеешь?

— Нет-нет, мам, всё отлично. Одеваю нижнее бельё когда холодно, и немытых фруктов не ем!

Эта традиционная шуточка родилась из регулярных же напоминаний… А других «полезных» советов он почти никогда и не слышал.

И это — от родной-то матери.

Может, сам виноват — сразу резко отдалился, когда перебрался в город? А ещё больше — когда почувствовал самостоятельность и независимость, получив ту, первую, престижную и неплохо оплачиваемую, работу…

— Ну хорошо… А у нас тут новость — Лариса замуж вышла. Во второй раз.

По сердцу резануло.

А кто ему, барану амбициозному, мешал стать первым мужем своей смешливой и хорошенькой одноклассницы? Или он втайне всё же надеялся — что после разрыва с первым мужем, алкашом старше Ларисы на пять лет, но от этого ничуть её не умней, она-то уж дождётся его… Не дождалась.

Да он и не намекал.

Сам дурак.

Значит — тем более — можно ехать. Ничто не держит.

— Очень рад за неё. Передай мои поздравления… Мам, ну так вы — как? Продержитесь?

— Ну а почему не продержаться? Наше дело пожилое: знай себе ходи до магазина, да обратно… Пенсию-то на дом приносят. Это вам, молодым, надо ещё на эту самую пенсию заработать! Так что давай — подписывай свой контрахт, да смотри — не пей там, в заграницах, много спиртного!

Он рассмеялся. Мать не оригинальна. То же самое говорила и восемь лет назад, и в каждый его приезд. С другой стороны — если бы батяня не пил, не свалился бы пьяный с крыши… Может, поэтому сам Алексей и не рвался никогда перестилать её. А вот пить…

Как отрезало — хоть не из-за батяни, а из-за прадеда… Алексей и правда, никогда не пил иначе, чем «за компанию». Или — для дела. Ни для кого не секрет, что здесь, в Столице, такой менталитет: «если ты не пьёшь с нами за общее дело — значит, что-то против нас задумал…» Гад такой.

Бизнес-отношения по-росски… Попробуй тут не выпей.

— Ладно, мам, не буду. Чесс слово! Завтра вышлю вам через Бестер-юнион молларов триста… На первое время. Потом — как смогу…

— Вот и хорошо. Ты, Лешик, не беспокойся — у нас тут пенсии-то снова прибавили… Спасибо Мутину… Так что протянем. Ну а если сможешь — присылай, конечно. Только чтоб тебе не накладно было. Триста на крышу-то должно хватить…

Алексей прикинул, что — да. Единственный его вклад в ремонт пресловутой притчи во языцех: закупка пять лет назад металлочерепицы, которая с тех самых пор так и лежит в сарае. Ждёт мастеров-кровельщиков. А то деревенские-то все…

Как батяня. Или прадед.

А всё равно — отца он почему-то вспоминал с каким-то душевным теплом!

Может, потому, что тот водил его на рыбалку. Стругал ему кораблики. Научил класть кирпичи. (Отцов отец, то есть, дед — Михаил Макарович — был деревенский печник, и батяня ещё помнил кое-что из этой сложной науки!)

Или, может, из чувства противоречия — оттого, что мать всё время ругалась на живого, и костерила, даже уже когда…

— Пришлю, мам. Ты уж найми кого в городе-то, по объявлению… Или лучше — сама съезди, поговори, выбери посолидней. Непьющих. Пусть посмотрят, да доски проверят — вдруг погнили…

Доски-то точно погнили. Он сам осматривал чердак, и видел: брусья стропил ещё ничего, прогнулись только. А вот доски под шифер придётся менять. Обязательно нужно выслать потом ещё денег.

— Да-да, съезжу… Лешик, ты уж за нас не переживай — как-нибудь выкрутимся. Сам смотри — поосторожней там! Люди всё-таки чужие, мало ли как там у них заведено…

— Да, мама! Конечно. У меня всё будет нормально.

После ещё нескольких фраз в том же ключе, разговор сошёл на нет.

И он не знал, что говорить дальше, и мать молчала. Только тяжело дышала в трубку.

— Ладно, мам. Целую вас обеих. Как доеду и устроюсь, обязательно напишу. — к счастью, это не выглядело слишком уж подозрительно. Интернета в их селе точно не было, а даже если б и был, вряд ли его мать с тёткой освоили бы, и рьяно пользовались.

— Ну, счастливо тебе, Лешенька… Ты уж поберегись. Удачи тебе.

Разговор с матерью, как и всегда, оставил неприятный осадок.

Ну почему, почему он не может простить ей?!

Ведь ничего откровенно плохого она ему не делала?!

Почему же он ещё тогда, в шесть лет, почуял, что… Нелюбим?

Может, это из-за аборта, который мать сделала, чтобы младший брат не родился алкашевым дебилом? А подобрать момент, когда батяня был бы «в форме» оказалось уже невозможно? Может, этот, младшенький, и намечался матерью в баловни и любимчики? И раз он не появился — чувства оказались невостребованы, а на старшенького была переложена вина за всё это: за нерожденного «заиньку», за алкаша-отца.

А позже — и за горькую долю вдовы?..

С другой стороны — ему грех жаловаться. Ведь мать не привела отчима…

Не нашла? Или — не искала?

Нет, не искала. Работала на ферме, пока ещё была работа. И на пенсию выйти успела до того, как ферма прогорела… Где уж тут искать.

Собственно, выбора-то в их деревне и не было: все такие же, как «рубаха-парень» батяня. А после «великого развала» многие просто подались в город. В их деревне до сих пор: на каждого старичка — пять старушек. Впрочем, наверное, уже шесть…

О детстве вспоминать Алексей не любил. Хорошо хоть, понимал, что от учёбы действительно зависит его будущее: не сачковал, а зубрил. Корпел, как зануда-ботаник. И из чтения учебников выносил реально больше, чем из объяснений Валентины-ванны, вдовой учительницы-зануды. Лучше всех сдал ЕЕГ. Терпел шуточки и зависть мальчишек, и пренебрежительное отношение девчонок — ещё бы!

На дискотеки, или Дни Рождений, его отпускали «Только до одиннадцати!» И когда без пяти он, провожаемый подколками и смешками, отваливал «маме под юбку…», обидно было до слёз.

Но всё же лучше, чем выслушивать истерики и рыдания в случае задержки: как он «разбивает её сердце» тем, что она «должна переживать и волноваться за него!..»

Чтобы оторвать мозг, наконец, от тягостного «ностальгирования» по безвозвратно ушедшим и сравнительно (Это он только теперь понимал!) беззаботным годам, он включил ящик. Он обязан быть «в курсе». Придётся смотреть новости.

Ни черта они не смотрелись.

Память всё возвращалась к сценам детства. Да, это — точно от предвкушения грядущих перемен! А у него всегда перед серьёзными событиями в жизни — сеанс «экскурса в Прошлое»…

Вот он восьми лет, и сосед — такой же пацан: сидят на плетне. Вот подошедшая незаметно сзади мать даёт ему подзатыльник, и кричит. Ругается. Стыдит. За то, что таскал соседские груши… Её пронзительно-ненавидящий взгляд проникает аж до самого желудка, заставляя сжиматься в тягуче-ледяной ком все кишки! А голос буквально режет барабанные перепонки.

А ведь сосед Колька, у которого спереди всё предательски торчит буграми из-под рваной майки, нарвал тех же самых груш, и — там же!

Но он — не сын его матери. Ему подзатыльника не будет… Так что может смотреть на экзекуцию, и продолжать «позорить» своих родных в глазах всего села!..

Почему, почему не может он простить этого, и ещё десятков таких взглядов, подзатыльников, шлепков, и других, вроде, мелких, но не менее откровенно сказавших ему всю правду насчёт «великой материнской любви», фактиков?!

Может, это — из-за моментов, когда в присутствии родных и соседей мать, уже улыбаясь и приветливо приговаривая «Ах ты, моё золотце», обнимает и целует его? А он, тысячу раз «инструктированный», и битый за строптивость, только сопит?.. И терпит. Эти самые объятия и неизбежное, как «Спокойной ночи, малыши», залезание на стул…

Работала ли она «на публику»? Или это только он, с обострёнными до боли подростковыми инстинктами, чуял фальшь?

А может, и не было никакой фальши? Может, мать просто любит его так… Своеобразно?

Он встал. Снова заходил из угла в угол.

Хорошо, что он не курит — пачка точно закончилась бы!..

Нет, это не дело. Самоедские комплексы нужно засунуть в …опу, и думать о предстоящей работе. Думать конкретно. Что нужно сделать, чтобы завершить свои дела здесь?

Квартира. После ухода Лены здесь… да так же, как и с ней — тоскливо и как-то казённо. Наверное, как и на всех съёмных. За которыми не следят ни владельцы, ни жильцы. Не Дом — а «место обитания»…

Нужно, значит, созвониться с хозяйкой. Отдать должок за месяц. Вернуть ключи.

Дальше — уже касающееся себя, любимого. Упаковать сумку. (Сумка у Алексея была знатная: в такую можно было влезть самому. Оставил в знак огромной благодарности один борец, которому перед поездкой на олимпиаду Алексей срочно — за одну ночь! — подогнал шикарный, но «плохо сидящий» костюм!)

Затем — попрощаться… Хотя — с кем?..

Но собираться всё равно надо.

Впрочем, нет — ещё рано.

Мало ли какие неожиданности встретят его в чёртовом Контракте… Вдруг — неприемлемые? Он точно знает: Омстердам — столица развлечений, представителей «нетрадиционной ориентации», да и вообще — эпатажа! Чем это грозит непосредственно ему?

Алексей поймал себя на том, что опять пялится в темноту за окном, а диктор что-то бубнит уже о погоде. Ха! Вот и «приобщился» к событиям в Мире… Нельзя быть таким… Импульсивным.

Ого! Полпервого. Ну-ка, «Лешик», марш в ванну — чистить зубы.

Поставив будильник на восемь, он начал разбирать постель.

Сегодня Анвар Эргашевич явно относился к нему куда «добрей».

Нет, серьёзно: Алексей почувствовал перемену в лучшую сторону в отношении к себе — ещё во взгляде Марии Ильиничны. Да и сейчас, хотя матёрый волк от бюрократии ничего, вроде, не изменил в тоне и всем остальном, чувствовалось, что он рад согласию поработать на Корпорацию нового «креативного» дизайнера.

После обмена крепким рукопожатиям и приветствия, сразу перешли к делу.

— Вот стандартный Договор, который вам, Алексей Семёнович, предстоит внимательно изучить, и уж тогда решить — с нами вы, или… Прошу. — лёгкий жест рукой показал Алексею, что от него ждут прочтения трёх страниц прямо тут, на месте.

Чёрт возьми! Что же, этот документ даже нельзя выносить из кабинета?! Может, он и храниться будет в сейфе? Впрочем, почему — может? Наверняка так и будет.

Со внутренним (Ещё бы — стыдно показать, насколько ему страшно!) трепетом (Что же там за ужасы?!) Алексей взял казённого вида листки, скреплённые стэплером.

Взглянул на чиновника. Тот сдержано улыбнулся, найдя нужным пояснить:

— Да-да, читайте прямо здесь. Потом спросите, я поясню неясные пункты. — после чего сделал вид, или правда, уткнулся, в огромный меморандум, лежащий перед ним — даже нацепив очки. Его очки, правда, были не как у зама, а скорее, чисто функциональны: в простой чернённой металлической оправе, и не меньше плюс двух. Значит — рабочие.

Алексей честно постарался вникнуть.

Хм. Хм-хм… Да. Странно.

Неясных пунктов из первых же пяти набралось сразу три. Ну вот хотя бы:

«Обязуюсь предоставить моё тело для полного обследования с целью выявления скрытых имплантов (Блин! Каких ещё имплантов?!)… Для чего согласен проследовать в Фитадельфию»!

Чёрт возьми! Его что же, в Надерланды повезут — через Бамерику?!

Или вот: «Обязуюсь не пользоваться услугами Бестер-юнион ни для получения, ни для отправления…» И как тогда он сможет перевести матери обещанные деньги?!

Ну а это уж ни в какие ворота: «Обязуюсь за время действия данного Контракта ни с кем не вступать в нотариально оформленный брак». Вроде и коротко, и ясно, но…

Вот именно — ни в какие ворота! Это же… Нарушение его «Прав Человека!» А кстати — там же рядом и Гаакский трибунал как раз по этим самым «Правам…»

Чувствуя, как вопреки стараниям то краснеет, то бледнеет лицо, он продолжал изучать пункты — их набралось сорок два — и старался удерживать уже руку: её всё тянуло почесать затылок!

Что за …ня! Куда это он ввязался?! Нет, это — не промшпионаж! Это, это…

Средневековье какое-то! Словно он — какой-нибудь целомудренный Крестоносец, призванный «нести свет христианства» заблудшим овцам-иноверцам, и поклявшийся свято хранить секреты своего рыцарского Ордена, и блюсти «девственность»!

Нет, он, конечно, не моралист какой… Но требовать от него, чтобы он все три года оставался… Хм. Без «зарегистрированных отношений» с противоположным полом… Да ещё — если этот самый пол будет представлен манекенщицами… Нет, они, конечно, на любителя, но… Он же — ещё не старик, у которого всегда «на полшестого»!.. И как же — пресловутое «волшебство вдохновения» от «муз-обольстительниц»?

На изучение и попытки осмыслить происходящее ушло минут двадцать.

Когда Алексей поднял, как он сам чувствовал, пышущий «справедливым недоумением» взгляд от бумаг, Анвар Эргашевич, словно только этого и ожидавший, отодвинул к краю стола изучаемый фолиант. И… Весело улыбнулся:

— Спрашивайте, спрашивайте, Алексей Семёнович! Вижу, вы в полной мере насладились искусством наших юристов! Но — что сделаешь! Сейчас без казуистики — никуда!..

— Да уж… То есть — да. Анвар Эргашевич! Вопросы, конечно, есть. Ну вот, например пункт два — один. Насчёт брака…

— Да. Естественно, он связан в первую очередь с сохранением коммерческой тайны. Ни для кого не секрет, что официальному мужу (а в вашем случае — жене) можно выболтать … То, что не положено раскрывать, и, так сказать, неумышленно!

Например, во сне! Многие, знаете ли, разговаривают во сне. Например, даже я — когда простужен, при высокой температуре. Иногда… Во всяком случае, так уверяет жена. Однако.

Алексей Семёнович. Мы не ханжи. Мы прекрасно понимаем, что вы — молодой и здоровый мужчина. Со всеми вытекающими потребностями.

И мы никоим образом не хотим, чтобы вы изображали там целомудренного, или, скажем, монаха… Однако поймите и нас: приобретённые вами там знакомства, или связи, ни в коем случае не должны быть… Скажем так, как в Договоре: оформлены нотариально. Или носить постоянный характер.

В остальном же Корпорация никоим образом вас не ограничивает!

Вот это да!.. То есть его отпускают — словно козла в огород: порезвиться, чуть ли не подталкивая к… беспорядочному сексу!!! Ну уж он-то… Хм-м… А может — и нет. Всё-таки — Омстердам… Страшновато. Но в целом — звучит, вроде, неплохо.

И — да, теперь с этим пунктом всё более-менее ясно.

— Спасибо за… э-э… Исчерпывающие объяснения. Но — вот ещё пункт четыре-два. Где говорится о запрете пользоваться…

— Услугами Бестер-юнион? Да, мы включили этот пункт в контракт. Поясню.

По вашим переводам, и их суммам и срокам, наши… недоброжелатели могли бы сделать выводы о сроках получения вами заработной платы, или — косвенно! — о её размере. Поэтому, если взглянете в пояснение, (Алексей уже взглянул, и сейчас только кивнул) там указано, что любые суммы, которые вы захотите перевести любому вашему респонденту в любую страну мира, будут доставлены нами, тем же способом, и в тот же трёхдневный срок, что и письма.

Да, это, разумеется, сложно, и требует большого штата курьеров и прочих… специалистов. Но! Мы считаем, что интересы наших работников заслуживают того, чтобы мы пошли на такие… Да и некоторые другие, жертвы.

Однако не надо считать нас альтруистами. — хищная жёсткая улыбка снова тронула уголки губ чиновника. Не позволяя, действительно, посчитать его таковым, если б вдруг у Алексея мелькнула столь глупая, или наивная мысль.

— Всё это вызвано всё тем же стремлением во что бы то ни стало обеспечить комфортные условия вашей, и других сотрудников, продуктивной работы. И максимально обезопасить производственные секреты Корпорации.

Да, Алексей вполне оценил это «стремление». Впрочем, какое его собачье дело, сколько денег они тратят на секьюрити, кодовые замки, штат перлюстраторов, электронные средства защиты и прочие ухищрения? Раз всё это — работает, значит — вызвано жизненной необходимостью. Или — что вернее! — прецедентами…

— Я понял. Спасибо. Дело в том, что мне действительно нужно будет перевести матери…

— Никаких проблем. В любой момент там, на месте, сообщите нашему специалисту по стаффингу сумму, которую хотите перевести, адресата, и дату пересылки. Бухгалтерия автоматически удержит у вас из очередной зарплаты сумму перевода и шесть процентов накладных. Кстати. Письма будете передавать через того же человека.

— Понял. С-спасибо. (Он подумал, что глуповато — за каждое разъяснение благодарить. Но не благодарить — невежливо.) И вот ещё один пункт. Насчёт поездки в Фитадельфию. Визы у меня…

— А-а, не беспокойтесь, — Анвар Эргашевич небрежно махнул холёной ручкой так, словно бюрократические неизбежные формальности, потребовавшие бы в обычных условиях месяца три, для Корпорации были плёвым делом! (Если так — то Алексей, похоже, попал под нужное «крылышко»!) — Обо всех необходимых формальностях позаботятся. Работники нашего визового отдела. А вот дата поездки в Бамерику зависит только от вас.

То есть, вот сколько времени вам, Алексей Семёнович, понадобится на… Улаживание всех проблем здесь, чтобы выехать из страны на первые три года?

— Ну… дня три-четыре.

— Отлично. Срок вполне разумный. Тогда скажем… послезавтра вы сдадите Мирии Ильиничне паспорт, и ещё через двое суток наш человек будет ожидать вас прямо в аэропорту. С билетами, и всем… что необходимо для полёта в Нью-Ок, Фитадельфию, и затем — снова в Нью-Ок, и в Омстердам.

Алексей чего-то такого и ожидал. Корпорация-то ему попалась — палец в рот не клади! Но тут хоть ясно, за что он будет страдать. Не то, что в случае с жайтайской мафией…

Кивнув, он потянулся к знакомому пресс-папье. Анвар Эргашевич чуть подвинул его в сторону Алексея, и достал второй экземпляр контракта:

— Будьте добры, Алексей Семёнович, на каждой странице… С расшифровкой.

Совершив «священнодействие», и проставив везде и дату, Алексей почувствовал себя куда легче. Как говаривал один древне-римский грек, «Рубикон пройден!» Впрочем, может это был и древне-греческий римлянин…