Про то, что наступило утро, ему опять сказал запах.

Потому что шкворчания масла на сковородке он как всегда не услышал за жужжанием на повышенных оборотах вентилятора климатизатора: тот вовсю старался, бедолага, отсосать дым и чад. Пахли жаренные крысы, по мнению Роджера, вполне ничего себе! Так что он поторопился встать, и приветствовать жену нежным поцелуем в шейку. Та дёрнула плечиком:

— Хватит! Не пристраивайся! И не нужно этих нежных поглаживаний моей истерзанной груди — вчера, небось, тискал совсем по-другому, сексуальный террорист! Кобель бессовестный! Использовал меня, как хотел… Ну хватит, говорю — а то я ведь могу и пойти на поводу своей похоти. А мясо сгорит. Иди уже мойся — через пять минут как раз хотела тебя будить.

На то, чтоб умыться и почистить зубы Роджер старался теперь расходовать не больше стакана воды: они оба отлично понимали, что экономить надо. Спасательный бот пока служил им отличной базой, и его ресурсы нужно было растянуть на как можно больший срок. А уж потом…

Вот об этом «потом» им и нужно сейчас, после завтрака, побеспокоиться.

После еды, ковыряя в зубах кончиком тонкого крысиного рёбрышка, Роджер решил спросить:

— Ты идти-то… сможешь? Поскольку я прекрасно понимаю, что вёл себя вчера как последняя свинья. Ты должна себя чувствовать так, словно по тебе танк проехал.

— Я знаю, что такое танк. Видела, правда, только на картинках. Но сравнение подходящее. Да и то, что ты — похотливая и азартная скотина, я подтверждаю. Но я — в порядке. Ну, относительном.

Так что если будем идти не слишком быстро, я не против. Прогулки. Только, если можно, без таких эксцессов, как вчера. Я не в настроении изображать валькирию. Или землекопа.

— Договорились. Стрельбу и сложности переговоров с местной биотой я беру на себя. А ты просто идёшь сзади, посвистываешь, поплёвываешь, любуешься видами девственной природы, и даешь подышать свежим воздухом нашему будущему сыну.

— Что такое биота?

— Ну, как бы это попроще… Словом, это одно из старых названий для всего того, что здесь обитает. Флоры-фауны, другими словами.

— Умный, да? Я тоже училась. Уж как-нибудь соображу, что «биота» и «сообщество проживающих в одном месте видов» — синонимы.

— Вот и отлично. Я так рад, что у моего будущего сына — пардон, сыновей и дочерей! — будет строгая и сообразительная мать!

На это Пенелопа как обычно только фыркнула, и одарила его традиционно обозначаемым как «рублём подарить», взглядом.

Роджер уже к такому привык. Даже и ухом не повёл.

Сегодня они вышли пораньше, в десять по бортовому, и солнце ещё не успело показаться над кромкой стены их ямы. Поэтому стоял неприятный холодок. На почве и стволах снова лежал тонкий слой инея.

— Ничего, пока будем идти — согреемся.

— Тебе легко говорить, — Пенелопа поправляла снова пристроенные на груди и спине прокладки для тепла, — А у меня масса тела куда меньше. И слой жира под кожей гораздо тоньше. Мне ещё холодно! И бегать, или ломиться сквозь эти дебри, словно спятивший носорог, чтоб «согреться движением» и вспотеть, мне вовсе не улыбается!

— Договорились. Я буду идти помедленней. Посматривай. За тобой — как всегда.

— Помню я. Тыл и правый фланг.

— Ну, двинули.

— Ха! А раньше ты пижонил, и говорил как в армии: «выдвигаемся»! — иронии в тоне не заметил бы только мамонт. Которого они ещё не встретили.

— Это я не пижонил. Потому что работал я и на армию. Строил им стационарные бараки. В пустыне, на полигоне.

— Да зна… — она вдруг оборвала сама себя, и закончила совсем не теми словами, которые явно собиралась произнести, — Знаю я, что термин «выдвигаемся» применяют не только в армии. Наши дуры, которые числятся в подразделении Службы Внутренней Безопасности, тоже так говорят. Когда собираются сделать какую-нибудь гадость.

— Да? Интересно. Кстати: ты мне никогда не рассказывала про ваш, так сказать, общестанционный, быт. Просветишь?

— Обязательно. Но давай как-нибудь потом — оно же не горит? Да и сейчас имеет для нас чисто академический интерес… А то сейчас мы с нашим трёпом — во-первых шумим, а во-вторых — отвлекаемся. От насущной задачи.

— Справедливо. — он кивнул, хотя ему-то их общение внимательно смотреть под ноги и вокруг вовсе не мешало. Отметил он и то, как ловко она опять ушла от разговора, — Ну, выдвигаемся.

Она снова фыркнула.

Начать решили снова с того края, где находилась «крысиная» пещера.

По проторенной тропке дошли быстро — буквально за несколько минут. Дыры и норы в стене уже не выглядели угрожающими. Пугает ведь только неизвестность. А они уже почти знали, чего, кого, и откуда тут можно ожидать.

— Ладно, вот она стена. — Роджер похлопал рукой по шершавой и покрытой чем-то вроде лишайника поверхности, махнул рукой, — Нам, стало быть, туда. Двигаемся медленно, смотрим под ноги, и по сторонам. Молчим. Если чего заметишь — похлопай меня по спине.

— Хорошо. — она даже не выступала, как наверняка сделала бы вчера, и Роджер подумал, что что-то не так. За один день — вернее, за одну ночь! — «необъяснимое раздражение» не проходит. Так что вариантов всего два. Или его девушка что-то задумала, или…

Вот именно: или — её кто-то…

Отчитал. И проинструктировал.

Ничего. Придёт время — и он всё узнает. А пока — за дело. Ему так и так нужно выяснить, что здесь и как.

И действительно ли его будущие дети смогут здесь жить.

Возле самой стены оказалось не так много торчащих стволов, как в глубине ямы, да и почва здесь оказалась как бы слегка повыше, чем в остальном пространстве ямы. Роджер объяснил это себе как результат действия водных потоков, стекавших по стенам, и отсутствию смываемого ими в центр ямы плодородного слоя: они с Пенелопой шли сейчас почти по голым камням, иногда даже приходилось придерживаться рукой за саму стену, чтоб не грохнуться на осклизлых серо-белых обломках, не то вывалившихся из стены, не то — появившихся во время процессов, благодаря которым этот изолят и возник.

Роджер действительно старался идти помедленней, чтоб его напарница успевала за ним. Она успевала. Но — снова удивительно! — ничего не говорила и не комментировала.

«Бдил» вперёд Роджер очень внимательно, не забывал глядеть и под ноги, но хотя бы здесь всё было однозначно: в известняке яму-ловушку не больно-то спрячешь! Так что он полностью переключился на осмотр по фронту. И вскоре и правда кое-что обнаружил.

Он поднял руку со сжатым кулаком. Шаги за спиной, до этого весьма шумные и не слишком-то даже стремившиеся стать потише, мгновенно прекратились. Он обернулся:

— Ты пониже меня. Тебе, наверное, пока не видно?

— Нет. А что мне должно быть видно? — она тоже говорила шёпотом. И даже попробовала заглянуть вперёд из-за его спины, приподнявшись на цыпочки. Хе-хе. Куда уж ей с её метр-пятьдесят-пять!

— Залезь-ка вот сюда. — он показал на огромный валун, и подал руку, — Посмотри: во-он там, между вон тем корявым стволом, и стеной… — теперь он указал пальцем, отодвинувшись, — Да-да, в просвете. У самой стены. Теперь видишь?

— Да. Вижу. Какая странная штуковина. Как будто насыпь в карьере. Но что это?

— Насыпь-то она насыпь. По сути. Но где ты видела насыпь из обломков, почвы, и стволов? Да ещё сформированную как конус? Нет, больше это похоже на самый обычный муравейник. Если только обычным можно назвать муравейник в пять метров высотой.

— А… Почему тогда не видно муравьёв? — Пенелопа слезла с валуна. Подошла ближе к просвету, чтоб рассмотреть получше открывшийся пологий и собранный из стволов, обломков известняка, земли, и разной трухи, холм. Сам Роджер ходы-лазы в поверхности, и саму конструкцию строения успел рассмотреть достаточно хорошо. И понимал, что для такого монументального строительства муравьёв, и правда, должно быть много. И размер самих насекомых должен быть… Весьма приличным. Скажем — с крысу!

— А не видно их потому, что холодно. Эти тварюшки имеют дурацкую привычку выползать только тогда, когда вокруг тепло. Ну — насекомые же. Температура крови напрямую зависит от температуры окружающей среды. Соответственно, и активность. Думаю, их кучу достаточно прогреет только к обеду. Впрочем, для совсем уж глубинных слоёв это, конечно, не имеет значения. Там, ниже трёх-четырёх метров от поверхности, всегда царит местная среднегодовая температура. Ну, для экваториальной зоны.

Пенелопа посмотрела на него.

Он пожал плечами:

— Я не ходячий справочник, точно не помню. Но думаю — не ниже плюс пятнадцать. Но всё равно они наверняка не вылезают, пока снаружи настолько холодно, что можно замёрзнуть.

— Значит, мы сейчас можем беспрепятственно осмотреть их логово?

— Вот уж нет! — он показал пальцем, — Видишь, вон там, нет, ещё правее? — он убедился, что теперь она смотрит в нужном направлении. — Часовой. Думаю, с другой стороны кучи есть и другие. Блюдут, так сказать. Во все стороны. Никто и ничто движущееся не останется незамеченным. И если нас увидят, могут и в погоню пуститься. Добыча же!

— Так что? Мы пойдём назад?

— Думаю, да. Так будет лучше хотя бы для того, чтоб не оставлять здесь много пахучих следов. Насекомые же — нюхачи. И им даже важнее запах добычи, чем её визуальное обнаружение. А ещё у них есть тупая и порочная привычка набрасываться на эту добычу всем скопом, жалить, рвать и кусать, и не отступать, и не считаться с потерями, пока жертва не будет обездвижена и расчленена. Так что если не хочешь, чтоб нас покусали и расчленили, давай-ка, пяться.

Пенелопа, конечно, пятиться не стала, но обратно по их же следам шла весьма резво. При этом даже не ворчала как обычно, и не отпускала ехидных комментариев в стиле «какой он умный». И, похоже, даже забыла про то, что не хочет потеть! Впрочем, через несколько десятков шагов Роджер её остановил:

— Нет. Я передумал. Сейчас мы пойдём вот туда, — он жестом указал прямо вглубь зарослей, — и попробуем просто обойти наших друзей. Нам нужно всё-таки осмотреть середину нашего изолята. А то с той стороны нам не дали сделать это — черви-ящеры. С этой — мурашики… Так дело не пойдёт. Нам здесь жить.

— Мысль понятна, — Пенелопа снова не возразила на предложение, похоже, её и саму томила неизвестность, — Но сможем ли мы обойти их так, чтоб нас не засекли?

— Конечно. Кроме того, как я понял, в нашей яме есть места, куда муравьи предпочитают не соваться. Например — наш конец ямы. Будем надеяться, что середина ямы в эти места тоже входит.

— Ага. Я рада, что хоть ты «понял». (Объяснишь, чего ты там понял — в следующий раз. А сейчас я не в настрое.) А ещё будем надеяться, что там, в середине, ещё кого-нибудь, да пострашней мурашиков, не живёт. А так-то конечно: почему бы им туда, да и к любимым червям, раз уж на то пошло, не сунуться?

— Логично. — Роджер кивнул, показывая, что согласен с доводами, — Но пока не увидим и не узнаем конкретно — не будем знать, так ли это. Ну что? Продолжим обход?

— Э-э, чего ж нам в нашем положении бояться?! Обратного-то пути нет! Значит, будем и дальше рыскать, словно сбрендившие таксы, по нашей яме. Попёрлись.

В центре ямы обнаружилось то, что Роджер смутно подозревал с самого начала: небольшое озерцо. Не больше сотни шагов в диаметре. Сейчас оно, правда, было покрыто у самой кромки воды тончайшим слоем льда, но к обеду эта корочка без сомнения растает.

Роджер достал из набедренного кармана портативный анализатор, который изучил и сунул в карман комбеза ещё в самом начале, сразу после приземления. Опустил в воду:

— Ну-ка, посмотрим. — взгляд на то, что написал в окошечке встроенный микрочип, не порадовал, — Я так и думал. Слишком много карбонатов. Что вполне понятно — карст же. Стало быть — супержёсткая. Дальше. С солями кальция полегче. Не более двух на литр. Калий, магний… Многовато. Что странно — откуда они здесь: в дождевой или талой воде солей, по идее, быть не должно. Ладно. Главное — пить можно. Но! Только прокипятив. Мне вовсе не улыбается, чтоб у меня в сосудах тела откладывались разные корочки магниевых и калиевых солей. У нас здесь докторов нет. Лечить атеросклероз не у кого. Да и банальный понос не хотелось бы подцепить из-за местных бацилл-бактерий. Я, конечно, свято верую в эффективность сделанной нам прививки, однако бережённого Бог бережёт!

Пенелопа тяжко вздохнула. Очевидно, это должно было значить, что она сыта по горло его «тупым и плоским» юмором.

Роджер двинулся по кромке почти круглого озера. Его напарница, тихо покряхтывая, и сердито сопя, последовала за ним. Они всё ещё старались не шуметь, и двигаться медленно. Но из чащи никто не показывался. Впрочем, тишина, стоявшая вокруг, не позволяла расслабиться: имелось в ней нечто настораживающее…

Проклятые инстинкты. Их-то не призовёшь к порядку. Да и хорошо.

Глядишь — и выжить удастся. С ними. С инстинктами-то.

Затянувшееся молчание прервала женщина:

— Роджер. У меня не выходят из головы чёртовы мураши. Раз они отгрохали себе такой холмище, значит — находят здесь чего пожрать. Вопрос только — чего?!

— Не парься. Не думаю, что это обязательно — какая-то мясная добыча. Муравьи, если вспомнишь учебники биологии, — Пенелопа на этот раз для разнообразия не фыркнула как обычно, а зарычала, — отличные не только охотники, но и фермеры. Они пережёвывают какие-то там листья в субстрат, и на нём выращивают грибы. Там, в глубине муравейника. Где всегда тепло.

— Ага, отлично. Я рада за них. Только вот… Где они листья-то берут?!

— А …рен его знает. Сам недоумеваю. Хотя пара-тройка мыслей у меня имеется.

— Поделишься?

— Да. Вот мне, например, бросилось в глаза, что муравейник прямо-таки примыкает к стене. Стало быть, в ней — наверняка есть куча отверстий, ведущих вглубь скал. А там, как мы уже видели в «крысячей» норе, могут расти и лишайники, и другие грибы, и… Клещи там всякие, тараканы. Тараканы, если не знаешь — могут вообще выдерживать до десяти тысяч рентген. Так что как одно из звеньев пищевой цепи — заслуживают. Если не уважения, так хотя бы признания. Да мало ли чего ещё тут живёт. Жаль, что мы не учёные с целым арсеналом чувствительных приборов — быстро просветили бы всю почву до дна ямы, например, гамма-сканнером, да всё узнали… Но раз есть муравейник, стало быть есть и пища, которую муравьи едят. Правда, это не значит, что она съедобна для нас!

Говорю же: биомасса, которую используют для поддержания популяции и жизни муравьи, тут может быть весьма разнообразна. И помимо традиционных листьев и лишайников с грибами её тут может иметься до фига.

— Я счастлива. За биомассу. Но сможем ли, и правда — мы чего-нибудь из неё съесть?

Роджер, отметив, что вчерашнее раздражение к его напарнице вернулось, и не помог никакой самоконтроль, пожал плечами:

— А …рен её знает. Поживём, походим, осмотримся, авось и узнаем!

Пенелопа буркнула:

— Лишь бы нам самим к этому моменту не стать чьим-то обедом. Или ужином.

— Да не должны, вроде. Оружия у нас достаточно. И патронов пока тоже. Мы же — экономные, мать его… Вот приготовь, кстати. Пушку. С такой гадиной мы здесь ещё не сталкивались!

«Гадина» и правда, выглядела странно. Приземистая, шумная, и чертовски, если использовать это мягкое слово, «пахучая» — запах чего-то вроде уксуса, или муравьиной кислоты, доносился и за пятьдесят шагов. Правда, ветер был как раз в их сторону.

В профиль зверушка напоминала половинку сферы, широкой частью — книзу, а поскольку ног заметно не было, казалось, что какой-то шутник отрезал кусок чудовищного футбольного мяча, да и тащит на верёвочке через джунгли…

Впрочем, передний конец от заднего всё же отличался: там высовывался из-под подобия панциря гибкий и что-то сейчас вынюхивающий прямо перед собой, нос, напоминавший хобот слона. Больше всего штуковина была похожа на муравьеда, однако оказалась вся покрыта не густой шерстью, как помнил про этих животных Роджер, а тонкими и грохотавшими при каждом шаге, не то — костяными, не то — кожистыми, но сильно задубевшими узкими пластинами, очень острыми на концах.

А с учётом того, что в холке громадина достигала двух с лишним метров, и сильно напоминала ещё и древнего стегозавра, не отнестись уважительно к такому созданию мог бы только идиот. Ну, или носорог. Соответствующих размеров. Роджер буркнул, быстро отступая в чащу:

— Скорей, скорей! Если вынюхает нас — придётся точно — бегать!

— Кто это?!

— Кто-кто… Ночной кошмар несчастных мурашиков. Муравьед!

— А я-то думала, они покрыты шерстью… — Пенелопа, тем не менее, очень быстро «отступала», похоже, вовсе не обрадованная перспективой, обрисованной Роджером. Затем ей в голову пришла мысль:

— Слушай! У нас же полно оружия! У тебя и УЗИ, и гранатомёт. У меня — помповый винчестер с разрывными. Какого же …я мы каждый раз, как видим огромную тварюгу — сваливаем?! Или «отпугиваем»?!

— Объясняю ещё раз. Для особо непонятливых. — Роджер повернулся к женщине, поскольку они уже скрылись в подлеске, и сейчас, за стволами, увидеть их было куда трудней, — Мы ящеров убивали?

— Н-нет…

— А дождевых червей?

— Тоже нет.

— А кротов?

— Опять нет!

— А почему, как думаешь?

— Ну… Кротов и ящеров, положим, мы всё равно не смогли бы съесть так, чтоб большая часть мяса не пропала. А останки и кровь воняли бы у бота. Привлекая к нам остальных местных хищников. Ну, это ты мне так объяснил. А червей не трогали… Наверное, потому, что жрать их как-то… Не хотелось! Уж больно неаппетитные.

— Логично, конечно. Для женщины. — она снова возмущённо вскинулась, явно собираясь сказать очередную гадость или глупость, Роджер сдержал её жестом, приложив палец к губам, — Ч-ш-ш-ш… Слух у муравьеда наверняка получше зрения. Тише. Дослушай. Мы не убивали всех этих с виду агрессивных и смертоносных зверушек потому, что мы — не в Голливудском фантастическом боевике, или фильме ужасов.

Это только там, для вящего сочувствия и душевного трепета зрителя, все герои стреляют во всё движущееся и недвижущееся, большое и малое. Хлещет кровь, зубатые и когтистые тела красиво дёргаются, агонизируя… Словом — человек — царь Природы!

Так вот: всё это — полная хрень.

Потому что баланс в Природе поддерживается очень просто. И без искромётных спецэффектов. Хищник убивает ровно столько, сколько может съесть. А то львы-леопарды-гиены давно поистребили бы всех антилоп-газелей-зебр. И им стало бы нечего жратеньки. И они окочурились бы от элементарного голода. Культурно по-научному это называется — подорвали бы свою кормовую базу. Антилопы и зебры съедают столько травы, сколько выросло. Травы же вырастает столько, сколько те же антилопы и зебры — удобрили. Ну, своим навозом. Вот популяция и не может слишком уж разрастись.

Это место — наш будущий дом. Все эти зверушки — наши будущие домашние животные. Питомцы. Страшная или противная внешность, или попытка укусить — не повод для убийства. Ты же не будешь, скажем, убивать всех кур только потому, что петух тебя больно клюнул, или дамы из его гарема нагадили в твою клумбу с георгинами? Потому что тогда некому будет нести тебе яйца. Ты и барана не будешь резать потому, что он сослепу наступил тебе копытом на ногу. Или, приняв за другого барана-самца, боднул в …опу!

Короче: нам здесь выделываться, доказывая, что человек всех круче и сильней — нельзя. Потому что чёртов биотоп, а проще говоря, местные кормовые цепочки явно сформированы. Давно. И баланс налажен. Незачем лишний раз раскачивать лодку. Да и о наших детях нужно подумать: если мы растратим — а мы растратим! — все патроны, придётся переходить на старые добрые копья и луки со стрелами! А учить наших детей я в первую очередь собираюсь вовсе не стрелять во всё, что можно легко убить или съесть.

А — думать. И — прятаться!

«Смертельная схватка» с любым зверем — это крайность. И если уж убивать кого — так только для еды! Всем племенем. Потому что куда лучше биотоп не подавлять, и не разбазаривать бездумно, а разумно использовать. Чтоб комплекса «спортивной охоты» и ненужного кровопролития избежать. Тогда и проблем будет меньше. И в изоляте нашем можно будет прожить подольше. Это уж потом, когда «размножимся» и обоснуемся капитально, можно будет вылезать наружу. И осматриваться уже там.

А пока — просто прячемся. И местных монстров и врагов стараемся не убивать.

— Блин. Какая-то у тебя… Трусливая политика! Мы же легко можем их всех!..

— Ага. Мы, конечно, легко и быстро всех местных хищников можем ликвидировать. Как в своё — вернее, моё! — время Китай, всех воробьёв перебил, под лозунгом «спасём урожай от нахлебников!», не понимая, что воробьи жрут не столько зерно, сколько насекомых, питающихся этим самым зерном, а заодно и портящих этого зерна в десять раз больше, чем сожрали. И ещё птички питаются побегами и зёрнами сорняков. Которые начинают расти бесконтрольно и неограниченно на пахотных землях, напрочь заглушая ту же пшеницу. Китайцам потом пришлось завозить этих «вредных» птичек за валюту. Из России и Индии.

Самый хрестоматийный, конечно, пример безмозглого вмешательства в то, чего не понимаешь, — «святая» Инквизиция. В средние века она провозгласила всех чёрных кошек исчадьями ада и носителями всяких чёрных дел. И чёртовы фанатики и дураки тогда кошек в Европе почти поголовно истребили — и чёрных и нечёрных. И что? Расплодившиеся бесконтрольно крысы разнесли по городам и сёлам чуму. И вымерло две трети населения. Этой самой Европы.

Ну, или как в конце двадцатого века было в Канаде — там так называемая «спортивная охота» привела к почти полному истреблению волков. В результате чего экземпляры, которые эти волки «отбраковывали», забивая старых, больных, и генетически неполноценных, стали оставаться в стадах карибу. Ну, то есть — местных оленей. О финале догадываешься?

— Да. Да. — на лице его напарницы почти явственно сквозила гримаска скуки и желание побыстрей оказаться в тишине. Но Роджер мог быть и сознательно жесток:

— Сама знаешь: в двадцать первом веке избалованные медициной женщины сами даже рожать не могли. Не говоря уж об антибиотиках, которые людей, конечно, лечили, но и одновременно стимулировали появление новых, чрезвычайно устойчивых к ним, штаммов гриппа и прочих бактериевидных прелестей. Так что чёртовы карибу пострадали от этих самых болезней. Потому что расплодившиеся, словно лемминги, стада жвачных, сожрали летом всю траву, а зимой повымерзли. Почти поголовно. От тесноты. И эпидемий каких-то новомодных, да и старых болячек, которые и переносили «отбраковываемые» волками экземпляры.

Но Правительство срочно выделило деньги на целую программу. По спасению. Егеря стали подкармливать выживших оленей завозимым сеном. Солью. Дорого, но подействовало.

Только вот для полного восстановления популяции пришлось ждать пятьдесят лет. И завозить волков. Пока не восстановилась и своя популяция волков. Их удалось-таки спасти, вовремя запретив охоту. И завезя из Сибири. За валюту.

Видишь, как дорого может обходиться головотяпство? И бесконтрольная пальба во всё, агрессивно и противно выглядящее? Ну, всё ещё хочешь доказать местным гадам, что мы тут самые крутые?

— Слушай. Раньше я говорила, что ты умный. — он подбоченился. Однако она поспешила вылить ушат ледяной воды на его самооценку, — А сейчас скажу — какой ты нудный. Хуже наших преподавателей. Можно было обойтись без лекции по общей экологии?

— Можно. Но так — веселей!

На него в который раз посмотрели. Покусали губы. Затем всё же сказали:

— Твой тупой юмор, если честно, тоже подзадолбал.

— Каюсь, есть грех. Но — без него уж никуда! Он, так сказать, неотъемлемая часть этого, — он постучал по виску. — мозга. Поэтому нравится тебе или не нравится — а руководствоваться при принятии важных и жизнеобразующих решений я буду, советуясь с ним. — он снова постучал, — И если я решил, что мы пока не освоимся, никого без разбору и надобности убивать не будем, мы так и поступим. А сейчас тихо и незаметно свалим, стараясь не оставлять следов. — но подозрительные звуки заставили его наконец оглянуться, и поправиться, — Э-э, чёрт! Уже не удастся. Проклятая тварь унюхала-таки нас! Туда! Ходу, ходу!..

Они ломанули через джунгли мёртвых стволов, да так, что только пятки сверкали. Пенелопа, задыхаясь, но попеняла:

— Как-то странно ты назвал эту «милую» зверушку… пф-пф… «неотъемлемого члена» пищевой цепи!.. А до этого — ф-фу… только что не целовать его собирался!

«Милая» зверушка, подвывая и фыркая, неслась по их следу, разбрасывая вокруг себя стволы, попадавшиеся на пути, и явно горя желанием познакомиться поближе.

— Странно… — Роджер тоже запыхался, но бежал легко. — Ведь эта штука ест, вроде, только муравьёв! У неё, насколько я помню, и зубов-то нормальных нет! Какого … ра ей надо от нас?!

— Это же ты у нас умный!.. Пф-пф… Ты и думай!

— Ладно, я подумал. Разворачиваемся, обходим гада по дуге, и бежим снова к озеру. Нажми-ка на акселератор, надо бы прибавить ходу!

Пенелопа явно возмутилась, но возражать не стала.

Поэтому они сделали большой круг, стараясь только оставаться невидимыми, и ломанули теперь в обратном направлении — снова к озерцу! Добежали, когда муравьед ещё сопел и трещал сухими стволами где-то вдалеке. Роджер жестом указал, что делать.

Они вбежали по щиколотку в воду, и обежали по периметру озера на его противоположный конец. Бежать оказалось довольно трудно: ил, оказавшийся на дне вместо песка, здорово задерживал: сапоги в нём вязли. Но они успели сделать почти половину круга, и спрятаться в подлеске на другом берегу, когда их преследователь подбежал к воде.

Тем, что следы оборвались столь подло и однозначно, он явно оказался недоволен. И какое-то время ещё топтался по кромке пляжа, рыская маленькой головой во все стороны, иногда фыркая и возмущённо подрёвывая. Но вот он убедился окончательно в бесплодности попыток найти источник запаха, и ушёл в чащу — теперь обошлось без треска.

Пенелопа буркнула:

— Вот настырная скотина.

— Ага. И чего ему от нас надо было? Ведь он — не хищник. Ну, в привычном понимании этого слова.

— Собственно, я не про него.

— А-а, понял. Это ты так комментируешь моё упорное нежелание кого-нибудь из местных мясообладателей таки-грохнуть.

— Точно.

— Ну так фиг же вам, девушка. Пока не доедите крыс — свежатинки вам не будет.

Пенелопа так ткнула его локтём под рёбра, что за шутливое «приветствие» это мог бы принять только совсем уж полный кретин.

В боте всё было как всегда.

Хотя нет: кое-что изменилось. Температура оказалась пониже, чем обычно. Роджер проверил: всё правильно. Это он сам, в целях экономии запасов энергии, поставил климатизатор, пока их не было, на плюс десять.

Пенелопа проворчала:

— Проклятье! Даже дома не отогреешься как положено Потому что «экономный» муж решил сэкономить. На здоровьи жены. А вот если я замёрзну и простужусь — то придётся тратить драгоценные и невосполнимые таблеточки из аптечки!

— Фиг тебе — простудиться. Ты же «привитая». А чтоб ты согрелась, ласточка моя ненаглядная, я намерен применить совсем другие методы. Ну, и на плюс семнадцать сейчас снова поставлю.

— Свинья. Нет: монстр. Деспот. Ещё и занудный. А уж велеречивый… Ладно, сегодня, чур, готовишь ты. А то я чего-то подустала…

Роджер не возражал. Достал и отделил от кучи тушек очередных двух крыс. Нарубил и нарезал на ломти. Поставил сковороду на плитку, прикидывая, что масло уходит как-то уж слишком быстро. Если так пойдёт и дальше, скоро придётся-таки завалить кого-нибудь из местных жиро— и мясоносителей. Хотя бы для того, чтоб было на чём жарить.

Крысы получились прожаренные. Вкусные. Но Пенелопа кривила носик, кушая их:

— Уже надоели. Мы не могли бы… разнообразить наше меню?

— Могли бы. Вон: паёк НЗ.

— Ешь его сам! Я про ящериц. …рен с ним: я согласна и на жёсткое и жилистое мясо, только чтоб оно было другое.

— Хм-м… Я работаю над этим вопросом. Дело в том, что нам так и так придётся скоро поохотиться. Только пока не знаю, на кого. Но на такого зверя, чтоб был жирным. Нам готовить, в-смысле, жарить — не на чем. А кастрюлю ты, как я уже говорил…

— Да уж, прости! Не догадалась! Вот в следующий раз — обязательно! — она раздражённо оскалилась, — Ты — что?! Правда — идиот, или умело прикидываешься?! Говорю ему как человеку — не было времени почти ни на что, так хотела его вырвать из лап чудовищной смерти, а он мне теперь устраивает! Разборки из-за того, что не взяла, понимаешь, с камбуза кастрюлю!.. Нудит и нудит, словно склеротик: кастрюлю ему, да кастрюлю!..

— Прости, солнышко. Виноват. Ну вот такой я мелочный, скрупулёзный и занудный. Но ты можешь отомстить мне! Вот сегодня возьми — и не дай мне ничего! Сошлись, как вы обычно делаете, на то, что обиделась. Или — что голова болит. Или устала.

На него в который раз посмотрели. Взгляд Роджера удивил. А ответ ещё больше:

— Да, я обижена. Я, можно сказать, в ярости! И чтоб загладить свою вину, вам, призовой элитный самец, придётся сегодня поработать — так уж поработать!..