I от божьей искры…

ДЖЕК КОЛЛИНЗ (США): «Такие гении, как Бетховен, Леонардо да Винчи, Шекспир и Фишер, рождаются из головы Зевса. Они генетически запрограммированы и знают, до того как им объяснят, что к чему. О Бобби Фишере я, пожалуй, могу сказать словами известного учителя музыки Венцеля Ружички, сказавшего о Франце Шуберте: «Он учился у самого Бога!»

ГАРОЛЬД ШОНБЕРГ (США): «Лучшие партии Фишера – это эстетическое сочетание логического мышления и творческого воображения. Все в его игре – внезапный ли выпад или обдуманная жертва – носит на себе печать высшего искусства. По красоте его комбинаций, по технике, по умению находить скрытые ресурсы Фишера можно сравнить с великим композитором, создающим из двенадцати звуков гаммы композицию, которую менее одаренный даже не может себе представить».

ПОЛЬ ВАЛЕРИ (Франция): «Раннее развитие «Моцарта шахмат», необычная манера игры, а также бесконечные капризы создали Фишеру известность в шахматных кругах… Его прогресс был фантастическим».

ЭДМАР МЕДНИС (США): «Еще юношей Фишер представлял собой силу, с которой приходилось считаться. Ему было всего четырнадцать лет, когда он стал чемпионом Америки (1957), Это достижение сразу же заставило увидеть в нем не ребенка, а взрослого человека в мире современных шахмат».

РОБЕРТ БИРН (США): «Когда я впервые встретился с ним за шахматной доской в открытом первенстве США (1957), ему было всего четырнадцать лет! И тем не менее во время всех поворотов этой яростной хватки он ни на минуту не дал себя обмануть. В то время как большинство шахматистов с трудом контролируют во время важных партий свои эмоции, сверхоптимистично оценивая свои шансы в атаке или сверхпессимистично в защите трудных позиций, Фишер умудряется каким-то образом оставаться неизменно объективным. Он никогда не позволял себе глупый «треп», которого не чужды многие шахматисты с турнирным стажем, вдвое превышающим его собственный».

ГАНС КМОХ (Австрия, США): «Во всей истории шахмат не было такого феномена. Ни Морфи, ни Капабланка, ни Решевский не знали в таком возрасте подобных успехов».

АНАТОЛИЙ КАРПОВ (СССР): «Было совершенно ясно, что Фишер талантлив уникально. К пятнадцати годам стать уже двукратным чемпионом США и завоевать право участвовать в турнире претендентов… Не представляю, как такое можно повторить, не говоря о том, чтобы превзойти…»

ТИГРАН ПЕТРОСЯН (СССР): «Стремительный прогресс – так можно охарактеризовать перемены в игре Фишера, заметные от турнира к турниру».

МАКС ЭЙВЕ (Голландия): «Фишер – это невероятный пример ранней творческой зрелости. От молодого шахматиста следовало бы ожидать дикую наступательную силу и смелые комбинации. У Бобби же – серьезная игра, заслуживающая всяческих похвал».

ЛАРРИ ЭВАНС (США): «Уже в ранних своих партиях Фишер демонстрировал филигранную технику, ставшую его отличительной чертой».

МИГЕЛЬ НАЙДОРФ (Аргентина): «Американец Бобби Фишер – большой талант, великолепный техник. У него свой, присущий только ему одному стиль игры».

ВИКТОР КОРЧНОЙ (СССР, Швейцария): «Фишер – шахматный боец исключительного класса. И с ним никак нельзя не считаться. Он заслуживает всяческого уважения и как гроссмейстер, и как человек, беспредельно преданный шахматам».

МАРК ТАЙМАНОВ (СССР): «Фишер занимает совершенно исключительное место в шахматном мире и по праву считается одним из сильнейших шахматистов не только современности, но и за всю историю шахмат».

ДМИТРИЕ БЕЛИЦА (Югославия): «Без Фишера шахматный мир был бы беднее на одну прекрасную шахматную легенду».

МИХАИЛ БОТВИННИК (СССР): «Я считал и считаю Фишера большим талантом и придерживаюсь такого мнения давно».

АЛЕКСАНДР КОТОВ (СССР): «Фишер – шахматист выдающегося дарования, шахматный гений, и победить его можно, только если относиться к нему очень серьезно».

АНАТОЛИЙ КАРПОВ (СССР): «Фишер был уникален своей единичностью, своей обособленностью, своей самодостаточностью. Он с малых лет научился работать самостоятельно. Самостоятельно постигал таинства дебютов, самостоятельно готовился к турнирам, самостоятельно изучал отложенные позиции. Еще в юности он сделал целью всей своей жизни мировое шахматное первенство – и шел к этой цели с одержимостью фанатика».

 

II в чем тайна силы?

РОБЕРТ БИРН (США): «В чем сила Фишера? Об этом можно говорить очень долго. Вкратце могу сказать следующее. Во-первых, Фишера отличает крайняя объективность в оценке позиции, во-вторых, он удивительно ровно проводит все стадии партии, в-третьих, он выдающийся аналитик. Кроме того, как никто другой, Фишер ведет с напряжением всю партию, не позволяя себе ни на минуту расслабиться. Разумеется, другие обладают этими же качествами, но у них они не слиты так сильно в единое целое».

ВЛАДИМИР ТУКМАКОВ (СССР): «Сила Фишера заключается в его шахматной объективности. В отличие, например, от Ларсена Фишер никогда не зарывается и всегда трезво оценивает ситуацию на доске. Если, скажем, встречаясь с сильными противниками, он чувствует, что его позиция ухудшается, то мгновенно переключается на игру за уравнение. И наконец, Фишер настоящий боец. Он не допускает «гроссмейстерских ничьих».

МИХАИЛ ТАЛЬ (СССР, Латвия): «Сказать, что Фишер показал свою огромную силу, – значит, повторяться. Можно лишь отметить его практически безошибочную технику, быструю реакцию, четкую фиксацию погрешностей противника. И потрясающую дебютную эрудицию. Фишер избирает, казалось бы, не самые активные продолжения. Но каждый раз он получает свои любимые позиции, которые разыгрывает поистине виртуозно».

МИХАИЛ БОТВИННИК (СССР): «Творчество Фишера не удивляло своими стратегическими идеями. Они известны были каждому опытному шахматисту по старым партиям (и до Фишера). Но тактическая изобретательность американского гроссмейстера, его энергия в реализации составленных планов, стремление проявить активность при первой же возможности поражали».

ТИГРАН ПЕТРОСЯН (СССР): «Это шахматист с собственными оригинальными взглядами, своим творческим почерком. К каждой позиции, к каждому варианту, даже многократно апробированному, он относился критически. Фишер жадно впитывал в себя шахматные знания. За рубежом его называли живой шахматной библиотекой».

БОРИС СПАССКИЙ (СССР, Франция): «В техническом отношении Фишер необычайно практичен. У него очень развитый практицизм. Он прагматик. Еще раз повторяю: техника игры, практичность, прагматизм, энергия и стремление к борьбе – это мне у него очень понравилось. Я понял, что он шахматист исключительной силы».

ДАВИД БРОНШТЕЙН (СССР): «Мне очень импонирует подход Фишера к шахматам – предельно экономичный, ни одного лишнего хода. Импонирует его бесконечная преданность шахматному искусству. Это профессионал в самом высоком смысле этого слова. Фишер считал, что должен делать свое дело так, как может, и даже немного лучше. Поэтому он требовал тишины в зале, хорошего освещения…»

МИХАИЛ БОТВИННИК (СССР): «Американский гроссмейстер сумел убедительно показать, что его отношение к шахматам заслуживает высокой оценки. Можно смело сказать, что Фишер – творческий профессионал… Это виртуоз, главная сила которого зиждется на быстром и точном расчете вариантов и феноменальной шахматной памяти».

ЮРИЙ БАЛАШОВ (СССР): «Фишер стремится к ясным позициям, предпочитает открытую фигурную игру. Фигуры у него никогда не стоят плохо. Он очень тонко чувствует их динамику. Он любит играть без контригры у противника. Если ему удается этого добиться – почти всегда выигрывает».

АЛЕКСЕЙ СУЭТИН (СССР): «Фишер любит ясность, но вовсе не избегает осложнений. В осложнениях очень силен благодаря незаурядной быстроте и точности расчета, с которой трудно бороться даже признанным авторитетам в этой области. Прибавим к этому постоянную активность, высокие боевые качества шахматного бойца, поистине филигранную шахматную технику…»

ЛАРРИ ЭВАНС (США): «Фишер, как правило, избирает острейшие продолжения, какими бы опасными они не казались. Порой он переходит допустимую грань, но тем интереснее смотреть такие партии».

РОБЕРТ БИРН (США): «Мы должны признать, что целью Фишера является ясное совершенство и что он ближе к этому, чем кто-либо иной… Не являясь исключительно ни атакующим шахматистом, ни защитником, Фишер ближе всех других стоит к понятию шахматиста универсального».

ЛЕВ ПОЛУГАЕВСКИЙ (СССР): «В партиях Фишера можно найти и дебютные откровения, и острые атаки, и длительное позиционное лавирование, и отточенную эндшпильную технику. Активно-позиционный стиль. Он не избегает упрощений, если они дают ему даже самые минимальные позиционные плюсы, которые он виртуозно доводит до решающего перевеса».

ТИГРАН ПЕТРОСЯН (СССР): «Фишер – разносторонний шахматист, тяготеющий к позиционной игре. Поражает в Фишере, если можно так выразиться, шахматный аппетит. Он всегда играет с удовольствием. В этом, мне кажется, одна из причин его успехов».

ВИКТОР КОРЧНОЙ (СССР, Швейцария): «Сила американского чемпиона заключается в отсутствии слабых сторон в его игре».

АЛЕКСЕЙ СУЭТИН (СССР): «Хотя Фишер всегда хочет выиграть, сражаясь буквально до голых королей, он никогда не нарушает позиционных принципов. Если закономерно вырисовывается ничья, пусть будет ничья! Но стоит его партнеру вступить в спор с законами позиционной игры, как в этот критический момент партии зоркий глаз Фишера подмечает самые мельчайшие нарушения равновесия. Фишер сразу становится агрессивен, но по-прежнему остается позиционно корректен!»

ИГОРЬ БОНДАРЕВСКИЙ (СССР): «Фишер умеет бороться в каждой партии от начала до конца, до одиноких королей – на такое способны немногие. В его игре нет буквально никаких трюков, никакого блефа – это шахматист абсолютно чистого, классического стиля».

СЕМЕН ФУРМАН (СССР): «Хотя Фишер, быть может, не часто делает столь яркие и эффектные ходы, как некоторые другие гроссмейстеры, – игра его очень логична. Все его ходы – звенья одной крепкой цепи».

БОРИС СПАССКИЙ (СССР, Франция): «Фишер играет весьма стабильно, даже, я бы сказал, монотонно. Но монотонно значит не скучно, а ровно».

ЛАРРИ ЭВАНС (США): «Дебютный репертуар Фишера менее обширен, чем у большинства современных гроссмейстеров, тем не менее его вклад в теорию значителен».

ЭДМАР МЕДНИС (США): «Не пытайтесь огорошить его сомнительным дебютным вариантом. Он или знает его, или найдет опровержение за доской».

ВЛАДИМИР ТУКМАКОВ (СССР): «Американский гроссмейстер блестяще подготовлен. Он в совершенстве изучил многие дебютные схемы. Им проанализировано огромное количество типичных позиций в миттельшпиле. Практически почти в любой позиции он чувствует себя как рыба в воде. Огромные знания подчас заменяют Фишеру опыт. Если многие шахматисты постигают истину, благодаря широкой турнирной практике, то сравнительно редкие выступления Фишера компенсируются титанической домашней работой».

АНАТОЛИЙ КАРПОВ (СССР): «Роберт Фишер – шахматист очень серьезный, один из сильнейших мастеров за всю историю шахмат. Он внес в шахматы элемент особой спортивной остроты, может быть, даже спортивного ожесточения. Он играл очень зло, играл все время на победу».

АЛЕКСЕЙ СУЭТИН (СССР): «Кто реже ошибается, тот сильнее играет». Бывает, что столь очевидную истину как-то забывают в глубокомысленных спорах о различных оттенках стиля того или иного выдающегося шахматиста. Фишер сумел в своей игре свести к минимуму очевидные ошибки, и результаты, каких он добился, заставляют глубже изучить проблему силы шахматиста. Стиль у него простой, стратегия понятная, а сила – огромная».

 

III философ или психолог?

ВАСИЛИЙ ПАНОВ (СССР): «Фишер в своей шахматной практике исходит из философского афоризма Ласкера «Шахматы – это борьба!» и поэтому стремится одержать победу в каждой партии».

ЭДУАРД ГУФЕЛЬД (СССР): «Как бы великолепно Фишер ни играл, все же для многих остается загадкой, каким образом ему удалось выиграть со счетом 6:0 два претендентских матча – у таких гроссмейстеров, как Тайманов и Ларсен…»

САЛО ФЛОР (СССР): «Даже гроссмейстеры и видавшие шахматные виды любители поражены. В шахматной истории бывало всякое, но чтобы человек в борьбе за первенство мира выиграл у двух первоклассных гроссмейстеров с «сухим» счетом – такого еще не было!»

МИХАИЛ БОТВИННИК (СССР): «Можно объяснить, каким образом Фишер выиграл каждую из 12 матчевых партий в отдельности (против Тайманова и Ларсена), но как объяснить результат этих партий в целом?.. 100-процентнын результат, и не в турнире, а в матчах, что труднее. Например, Ласкер в 1907 – 1910 годах в матчах против Маршалла и дважды против Яновского добивался подавляющего перевеса ( + 8, – 0, =7; +7, – 1, = 2; +8, – 0, =3), но это не 12:0! Так что же это – дальнейшее продвижение Роберта Фишера к высотам шахматного искусства или чудо? Если первое, следует радоваться – шахматы станут богаче. Если второе, то что будет делать Фишер, когда чудеса кончатся, когда он вернется к реальности, когда он встретит жесткий отпор?»

ВИКТОР БАТУРИНСКИЙ (СССР): «Двенадцать побед подряд, одержанных американцем в двух последних матчах, создают определенный психологический фон…»

ЛЕВ ПОЛУГАЕВСКИИ (СССР): «В последнее десятилетие происходили события, которых никогда раньше не было. Например, матчи Фишера, заканчивавшиеся со счетом 6:0. Думаю, объяснение подобным явлениям следует искать в области психологии. Я разговаривал по этому поводу с различными специалистами и пришел к выводу, что в будущем развитии шахмат медицина сыграет не последнюю роль. Контакт шахматного мастера и врача-психолога позволит шахматисту бороться против различных внешних воздействий, сделает его более устойчивым».

АНАТОЛИЙ КАРПОВ (СССР): «Внимательное изучение всех деталей прошлых поединков Фишера показывает, что громкие победы со столь впечатляющим счетом – следствие не только его шахматного превосходства, но и психологического давления, которое он оказывал на партнеров».

ТИГРАН ПЕТРОСЯН (СССР): «Задолго до начала борьбы американский гроссмейстер добивался всех тех льгот и условий, каких ему хотелось. В то же время его соперники не получали и не могли получить того же. Шахматисту трудно, когда он заранее знает, что играет в том городе и в том зале, где именно хочет играть его противник… Невольно начинаешь чувствовать какую-то дискриминацию, обиду и даже почти унижение. Все это создавало у соперников Фишера определенный комплекс, подобный, наверное, тому, какой испытывают в окопах войска, подвергшиеся перед отражением атаки сильной артиллерийской обработке».

МИХАИЛ ТАЛЬ (СССР, Латвия): «Результат 6:0 хотя и свидетельствует о «жестокости» американца и о «монотонности» его игры (определения взяты из статей, посвященных Фишеру), но, честно говоря, вызывает только здоровую зависть. Сегодня уже можно смело сказать, что подобного превосходства в ранге соревнований на первенство мира до сих пор не демонстрировал ни один претендент на шахматную корону».

ВАСИЛИЙ СМЫСЛОВ (СССР): «Фишер, играя в различных соревнованиях, дал длинную серию побед, без поражений и даже без ничьих. Ничего подобного никогда не было в истории шахматных соревнований. Поэтому нет ничего удивительного в том, что такой большой счет сам по себе, без анализа содержания шахматной борьбы и ее психологических факторов, привел к широкому распространению мнения о появлении «сверхшахматиста», непревзойденного гения, равного которому еще не знал шахматный мир.

Кое в чем исключительность Фишера, безусловно, следует признать. Трудно припомнить пример столь же фанатичного стремления к победе в каждой партии…»

АНАТОЛИЙ КАРПОВ (СССР): «Любой шахматист на его месте, выиграв у Ларсена четыре партии подряд, довел бы матч до победы в спокойном темпе, сделав четыре-пять ничьих – сколько необходимо, сколько требуется для победы. А Фишер продолжал борьбу в каждой партии; словно она самая первая и единственная, словно от нее зависит все. Он не делал поблажки ни себе, ни сопернику никогда – ив этом был весь Фишер».

МИХАИЛ БОТВИННИК (СССР): «Фишер замечательно играл в шахматы. Однако у него немало странностей, и это ему мешало. Шахматист должен хорошо понимать и самого себя, и своего противника. Лучшим психологом был Ласкер. У Фишера такое качество отсутствовало, но исключительный шахматный талант компенсировал этот пробел».

МАРК ТАЙМАНОВ (СССР): «Для Фишера вообще очень важно его психологическое состояние, уверенность в себе, и когда у него все идет хорошо, он играет особенно успешно. Когда же он начинает волноваться, нервничать, то допускает те же ошибки, что и простые смертные».

АНАТОЛИЙ КАРПОВ (СССР): «Если Фишер был лидером соревнования, если все развивалось закономерно, логично, правильно, – Фишеру не было равных. Если он сразу вел в счете – его невозможно было остановить. Но в начале каждого соревновапия это был неуверенный, колеблющийся человек. Думаю, первый тур для него всегда был мукой. А иногда и второй, и третий – пока он не убеждался, что способен на свою фирменную, полноценную игру. И пока не наступала эта ясность, это самосознание, пока он ощущал в себе зыбкость и неопределенность, Фишер нервничал и терялся, «плыл» и был способен на самые непредсказуемые поступки. Именно это заставляло его бросать многие турниры. Не страх перед соперниками, а не совсем ясное ощущение себя, отсутствие доверия к себе. Это была неуверенность в своей готовности создавать именно ту игру, ради которой он отдавал всего себя шахматам, ради которой он садился играть».

МИХАИЛ БОТВИННИК (СССР): «Сильное и вместе с тем слабое место Фишера заключается в том, что он всегда верен себе и играет одинаково, независимо от своих партнеров или какого-либо внешнего фактора».

АНАТОЛИЙ КАРПОВ (СССР): «Фишер много повидал и все помнил, он понимал людей. Правда, философом был слабым – и это его погубило… Его максимализм привлекал меня необычайно. Я понимал, что это единственный путь к совершенству; как выяснилось потом – и к шахматной гибели…»

РОБЕРТ БИРН (США): «Фишера нельзя назвать психически нездоровым. Но у него ярко выраженный комплекс боязни завтрашнего дня. Чем больше он не играет, тем больше опасается, что утратил свою силу».

ЛАРРИ ЭВАНС (США): «Фишер, быть может, величайший шахматист всех времен, если бы он мог преодолеть некоторые «эмоциональные» преграды».

БОРИС СПАССКИЙ (СССР, Франция): «По своему характеру Фишер непосредствен и горд. Говорит то, что думает. Но таким людям трудно жить в современном обществе, и мне кажется, что Фишер очень одинок. В этом одна из его трагедий…»

БЕНТ ЛАРСЕН (Дания): «От Фишера можно ожидать самых нелогичных поступков. Что-то осталось в нем нераскрытым, неразвитым. Иногда он напоминает большого ребенка. Например, обостренным чувством справедливости. Однако различные жизненные ситуации он оценивает только со своей колокольни и не способен взглянуть на них глазами других людей. Его реакция на окружающий мир неадекватна и бывает настолько неожиданной и острой, что делает отношения с ним крайне затруднительными».

АЛЕКСАНДР КОТОВ (СССР): «Фишер – человек необычайный, редкостно одаренный, чрезвычайно чувствительный к жизненным уколам, отвечающий на них неожиданными «взрывными» поступками…»

ЭДМАР МЕДНИС (США): «Многие полагают, что трудные переговоры, которые часто ведет Фишер перед турнирами, и всякого рода хитрости, к которым он прибегает, должны неблагоприятно сказываться на его игре. Но как это далеко от истины! Когда Бобби садится за доску, он погружается в совершенно иной мир: мир благородства, в котором под его верховным предводительством действуют только короли и королевы, кони и слоны. Во время партии он обладает способностью абсолютной концентрации своего внимания, и личные моменты, которые сильно тревожат его до и после партии, просто улетучиваются из его сознания».

УИЛЬЯМ ЛОМБАРДЫ (США): «Бобби прекрасно улавливает слабость и нерешительность соперника как на шахматной доске, так и вне ее. И умеет этим пользоваться».

АЛЕКСАНДР КОТОВ (СССР): «Может быть, это хитрая турнирная тактика, возможно, природный инстинкт, но Фишер всегда выбирает нужный путь борьбы в том или ином соревновании…»

АЛЕКСЕЙ СУЭТИН (СССР): «В матче с Петросяном Фишер понял, что на соперника подспудно давила его ахиллесова пята – неуверенность… Нет, Фишер был не только великим игроком, но и незаурядным психологом».

БОРИС СПАССКИЙ (СССР, Франция): «Особенность Фишера – огромная энергия, работоспособность во время партии. Он умеет бороться до конца, до «последнего солдата». Такая энергия позволяет ему держать противника в напряжении, создавать ему проблемы постоянно. Кроме того, Фишер достаточно тонко чувствует настроение и физическое состояние партнера».

МИХАИЛ ТАЛЬ (СССР, Латвия): «Ко всем этим энергетическим вещам в плане влияния на партнера я отношусь скептически. Могу выразиться еще определеннее: подобное влияние на шахматного партнера отрицаю. Что же касается самого энергетического потенциала, запаса энергии, – что ж тут спорить, они реально существуют. Первый человек, который дал очувствовать это осязаемо в шахматах, – Фишер».

АРТУР БИСГАЙЕР (США): «Теперь, когда Бобби добавил психологию к своему арсеналу, он стал намного опаснее, чем когда-либо прежде».

ЛЕВ АБРАМОВ (СССР): «Американский гроссмейстер как будто ни к чему не стремится особенному. Он согласен на размены, на упрощение позиции, ни от чего искусственно не уклоняется, однако использует каждую возможность, чтобы усложнить задачу противника, чтобы заставить принимать его трудные решения. Где-нибудь, рассчитывает Фишер, должно казаться, что противник играет хоть чуть-чуть, но слабее, и почти всегда эти надежды оправдываются».

ЕВГЕНИЙ ВАСЮКОВ (СССР): «Это шахматист огромной практической силы, исключительной эрудиции и феноменальной памяти. Фишер выделяется своим характером не только в жизни, но и в шахматах».

ЮРИЙ БАЛАШОВ (СССР): «Просто играть на ничью с Фишером нельзя. Он не согласен! Он играет побую позицию, любой равный эндшпиль. Это неприяно, это давит. Я знаю мнение многих гроссмейстеров: приятно играть с партнером, которому, если ничегo не получишь, можно предложить ничью. Фишер ле таков, он с первого хода играет только на выигрыш».

ВИКТОР КОРЧНОЙ (СССР, Швейцария): «Есть ло крайней мере две причины, почему гроссмейстерам ледует избегать быстрых, «бескровных» ничьих. Прежде всего это ответственность перед шахматным миром. А затем – личная, если можно так выразиться, необходимость… Многое из сказанного относится к Фишеру, чья непримиримость за шахматной доской общеизвестна. Успехи американского гроссмейстера показали, сколь преувеличены разговоры о ничейных тенденциях шахмат, если есть настоящее желание бороться».

ТИГРАН ПЕТРОСЯН (СССР): «Фишера отличала, я бы сказал, чисто шахматная жестокость. Стоило ему почувствовать, что противник чуть дрогнул, как его сила словно удесятерялась. Он стремился как можно быстрее тогда загнать противника в угол и «добить» его».

АЛЕКСАНДР КОТОВ (СССР): «У Роберта Фишера всего лишь одна идея в жизни – шахматы. И он борется в шахматах со всей яростью своего характера и дарования. Фишер, без сомнения, личность сильная, владеющая редкой направленностью в битве, идущая напролом к намеченной цели. А давно уже подмечено: такая личность в состоянии подавлять людей».

ВИКТОР КОРЧНОЙ (СССР, Швейцария): «Волей Фишер обладает немалой: без волевого напора нельзя было бы обыграть крупнейших гроссмейстеров мира с «сухим» счетом…»

ЛЕВ ПОЛУГАЕВСКИИ (СССР): «Его имя и успехи порой действовали на соперников гипнотизирующе. Этот психологический фактор нельзя сбрасывать со счетов. Многие шахматисты приходили на встречу с Фишером с чувством обреченности».

ТИГРАН ПЕТРОСЯН (СССР): «Одна из причин побед Фишера – его боятся! Так же как Таля в зените славы. Идут на игру с ним, заранее дрожа. А это – не лучшая помощь для борьбы».

ЛЕОНИД ШТЕЙН (СССР): «Фишер демонстрирует мощную, почти безукоризненную игру. Ошибаться с ним нельзя – возмездие следует незамедлительно…»

 

IV «Бобби-компьютер»

АЛЕКСЕЙ СУЭТИН (СССР): «…Когда изучаешь игру Фишера (даже в блицпартиях!), создается впечатление, что он холодно, без колебаний, автоматически отбрасывает все красоты. Зато все усилия он направляет на отыскание истины».

МИХАИЛ ТАЛЬ (СССР, Латвия): «Фишер и в блиц здорово играет! Игра его носит тот же характер, что и в турнирных партиях: все прочно, цельно, логично, без внешних эффектов. Делает ходы быстро и почти безошибочно».

ДЖЕК КОЛЛИНЗ (США): «Фишер феноменальный игрок вслепую. Он мог бы устраивать публичные сеансы, но Бобби этого не любит. Ему претит все, что может быть воспринято как трюк, как фокус, рассчитанный на внешний эффект. Такие вещи недостойны шахмат, считает он».

АНАТОЛИЙ КАРПОВ (СССР): «Я считаю, что Фишер превзошел всех прежних и ныне живущих гроссмейстеров умением производить и перерабатывать шахматные идеи… Дилетанства по отношению к лахматам Фишер не выносил никогда».

МАКС ЭЙВЕ (Голландия): «В шахматах трудно ;зыделить школу. Лучше говорить о новых идеях. Хороший шахматист аккумулирует эти идеи, придает им.вое собственное звучание. Таков и Фишер. Его отличает простота, рационализм, практицизм, действенность».

АНАТОЛИЙ КАРПОВ (СССР): «Есть некоторые стадии партии, которые Фишер проскакивает автоматически. Выбор плана, например, во многих позициях для него не проблема. Он сыграл и просмотрел тысячи позиций с подобным построением».

БОРИС ВАЙНШТЕЙН (СССР): «Я думаю, что никто из шахматистов всех времен не заходил так далеко, как Фишер, в накоплении богатства технических позиций. Беспрерывный технический расчет вариантов для его противника и непринужденная серия ходов, заранее известная Фишеру, – таково подчас бывало соотношение сил в борьбе с партнерами».

ВЛАДИМИР ТУКМАКОВ (СССР): «У американца четко отработанная турнирная тактика. Против более слабых соперников он избирает острые дебютные варианты, где противника легко запутать. Во встречах же с гроссмейстерами он разыгрывает сложные стратегические схемы и охотно идет на искусственное нарушение равновесия. Возникают позиции, в чоторых его противникам приходится решать трудные проблемы, и с ними порой не справляются даже лучшие гроссмейстеры».

АЛЕКСЕЙ СУЭТИН (СССР): «Словно бы предвосхищая будущее, Фишер играл на редкость быстро и практично… Отличительной чертой Фишера была его способность концентрироваться. Он буквально сверлил доску глазами все пять часов, не отвлекаясь от партии и в те моменты, когда была очередь хода соперника. Даже в самых сложных ситуациях он не позволял себе затрачивать на обдумывание хода более получаса. И я не помню, чтобы он нарушал такой лимит времени».

ЕФИМ ГЕЛЛЕР (СССР): «Действия Фишера на шахматной доске напоминают работу превосходно запрограммированной машины. Ходы его рациональны, постоянно преследуют конкретные цели. Дебютный репертуар американца довольно ограничен, но разработан тщательно. Даже если противник Фишера значительно слабее его и можно, кажется, немножко «порезвиться», американец действует как машина, которой безразлично, кто перед ней сидит».

МИХАИЛ БОТВИННИК (СССР): «Если оценивать шахматистов только с точки зрения того, как они считают варианты, то Фишер как «счетно-решающее устройство» играет очень разумно и очень точно считает варианты… В основном он пользуется идеями уже апробированными, надежными».

БАРРИ ВУД (Великобритания): «Фишер, будучи нервным и неуверенным в себе, хотел бы еще до начала соревнования обеспечить себе некоторые преимущества. Но, бросаясь в игру, он забывает все остальное и становится самой сильной шахматной машиной, которая когда-либо существовала».

ЮРИЙ АВЕРБАХ (СССР): «Эрудиция Фишера в области окончаний была поистине феноменальной. Он удивительно быстро принимал решения и действовал во многих позициях с точностью электронно-счетной машины, причем постоянно стремился расширить диапазон своих знаний».

ТИГРАН ПЕТРОСЯН (СССР): «Фишер играет великолепно и доказал свою силу. Он быстро схватывает все проблемы позиции и немедленно их разрешает, вооружен всеми новыми идеями в шахматах. Его ничем не удивишь. Как только Фишер добивается хотя бы малейшего преимущества, он начинает играть, как машина. Невозможно также рассчитывать на какую-либо его ошибку. Фишер – совершенно необыкновенный шахматист…»

ВИКТОР КОРЧНОЙ (СССР, Швейцария): «Фишер – это машина, которая запрограммирована на победу, но ей не хватает творческого элемента. В спортивном отношении он силен, так как машина не делает ошибок… Стиль Фишера мне не подходит».

МИХАИЛ ТАЛЬ (СССР, Латвия): «Игру Фишера отличает практическая целесообразность. Он как электронная машина, но талантливая машина!»

 

V в поисках «ахиллесовой пяты»

МИХАИЛ БОТВИННИК (СССР): «Я остаюсь на своей старой позиции, что хотя Фишер и очень крупный шахматист, но и на солнце есть пятна. У него есть недостатки – и человеческие, и шахматные, – они и могут быть использованы. Нужно только хорошо играть в шахматы».

МАКС ЭИВЕ (Голландия): «Фишер слишком самоуверен, и в этом заключена для него большая опасность».

ПАУЛЬ КЕРЕС (Эстония, СССР): «Конечно, Роберт Фишер обладает ярким талантом. Но, к сожалению, американец обычно переоценивает свои силы, не может или не хочет достаточно объективно оценить своего противника. Это мешает его дальнейшему росту и сказывается на спортивных достижениях».

МИХАИЛ БОТВИННИК (СССР): «Известно, что Фишер играет быстро, и наши специалисты считают это обстоятельство его спортивным достижением. Мне же кажется, что в перспективе это станет его слабостью. Играя быстро, Фишер обедняет тем самым свою игру. Когда с возрастом он начнет хуже считать варианты, тогда это обеднение начнет сказываться…»

ДРАГОЛЮБ ВЕЛИМИРОВИЧ (Югославия): «Об игре Фишера я не очень высокого мнения. Это шахматист без фантазии».

БОРИС СПАССКИЙ (СССР, Франция): «Фишер, возможно, не так опасен. Бобби не является новым Капабланкой. Он наивен в игре и в жизни… Все его идеи прямолинейны, ясны и их легко раскрыть».

МИХАИЛ ТАЛЬ (СССР, Латвия): «К Фишеру готовиться вообще довольно легко. Он постоянен в своих дебютных привязанностях».

ЕФИМ ГЕЛЛЕР (СССР): «Уязвимое место американского гроссмейстера – обоюдоострые, «висячие», иррациональные позиции. При таком характере борьбы Р. Фишер зачастую не находит выигрыша даже в объективно выигранном положении».

МАРК ТАЙМАНОВ (СССР): «У Фишера есть недостатки, которые можно использовать. Например, узкий дебютный репертуар. Он играет неопасно в том отношении, что почти не удивляет неожиданностями».

МИХАИЛ ТАЛЬ (СССР, Латвия): «В острых, напряженных ситуациях, когда на доске все «вертится» и исход борьбы может решить каждый ход, Фишер не всегда чувствует себя достаточно уверенно. Проигранные им партии протекали именно в таком ключе».

ЭДМАР МЕДНИС (США): «Если позволяют обстоятельства, стремитесь к чрезвычайно сложным, несбалансированным позициям. Но убедитесь сначала, что они действительно трудно контролируемы и лишены ясных позиционных ориентиров. Бобби отличный тактик, но в «сумасшедших» позициях ошибаются все, и Бобби такие позиции недолюбливает».

СВЕТОЗАР ГЛИГОРИЧ (Югославия): «Фишер редко проигрывает, хотя иногда ему просто везет. Вместе с тем, он может быстро проиграть партию, если его атака не удалась…»

РОБЕРТ БИРН (США): «Хотя ошибки никогда не исчезнут из шахматной игры, полагаться на них во встрече с Фишером – задача неблагодарная. Он демонстрирует наиболее свободную от ошибок игру в истории шахмат».

МАРК ТАЙМАНОВ (СССР): «Фишер, конечно, замечательный шахматист, но силен он, по-моему, не «сверхчеловечески». Во всяком случае, с ним можно и нужно бороться».

МИХАИЛ ТАЛЬ (СССР, Латвия): «Нельзя недооценивать талант и мастерство Фишера, однако и не следует его бояться. Нельзя уступать ему ни в чем – ни на доске, ни в столь любимой им «психологической» войне вокруг матча. Необходимо всегда помнить, что, как это ни звучит парадоксально, Фишер учился у советских мастеров».

АНАТОЛИЙ КАРПОВ (СССР): «Фишер – не мифическая шахматная машина, а человек, которому, как и всем смертным, не чужды азарт и заблуждения, легкомыслие и небрежность… Фишер включил три проигрыша в книгу «Мои 60 памятных партий», ясно, что он долго раздумывал над печальным итогом своих схваток со Спасским, Талем и Геллером. Во всяком случае, и психологические, и чисто шахматные причины поражений всегда волновали всех шахматистов».

ВАСИЛИЙ ПАНОВ (СССР): «Нельзя сказать, изжил ли Фишер имевшийся у него ранее серьезный спортивный недостаток: в турнирах прошлых лет он плохо переносил проигрыши, расстраивался, даже плакал после них, а очередные партии играл значительно, слабее обычного. Но если даже Фишер преодолел такую спортивную ранимость, то, вероятно, он помнит об отрицательном влиянии проигрышей и опасается их».

РОБЕРТ БИРН (США): «Поражения великого шахматиста столь же поучительны, сколь и его победы. Но для этого он должен быть поистине великим, а кто более отвечает этому требованию, чем Бобби Фишер?»

 

VI делец или художник?

ВИКТОР ВАСИЛЬЕВ (СССР): «В старину отношения с искусством у шахматного спорта были более лояльные… Роковую роль в усилении спортивных мотивов в ущерб искусству сыграл, как ни покажется зто странным, одиннадцатый чемпион мира Роберт Фишер. Стремясь поднять престиж шахмат, Фишер стал требовать – и добился – не виданных прежде гонораров для себя, а заодно и для других гроссмейстеров экстракласса. Казалось бы, можно только порадоваться. Но, желая добра шахматам, Фишер способствовал еще большему преобладанию спорта над искусством. В сочетании с жесткой системой отбора и коэффициентами Эло экстрагонорары отодвинули искусство на третий план».

АНАТОЛИЙ ВАЙСЕР (СССР): «Роберт Фищер создал возможность для западных шахматистов быть профессионалами. Сейчас, играя в шахматы, даже если природа не наделила тебя исключительными способностями, худо-бедно, но можно существовать. Минусом такого профессионализма стал уход на второй план творческого начала».

МИХАИЛ БОТВИННИК (СССР): «Творческий труд участников должен быть вознагражден, но призы должны быть под силу хотя бы одному национальному шахматному союзу из числа тех, которые претендуют на организацию матча. С 1971 года все это было отброшено в сторону. Во главу угла были поставлены деньги и только деньги. С помощью закрытого аукциона матч на первенство мира продавался с молотка…»

ВИКТОР КОРЧНОЙ (СССР, Швейцария): «Сколь привлекательна игра Фишера, столь неприятно его поведение. Подавляющее большинство шахматистов осуждает его претензии на исключительность».

ЭДВИН ОЛБО (США): «Шахматный мир славится капризами своих игроков, однако они не идут ни в какое сравнение с выходками Фишера…»

ОУЭН ДИКСОН (Великобритания): «Сожаление исходит не от Фишера, а от шахматистов всего мира, которые смотрят на его выходки с возрастающим неудовольствием. Считаю, что характерное для него честолюбие никому не идет на пользу и, разумеется, также самому Фишеру… Рано или поздно кто-либо должен будет сказать Фишеру, что ему следует прервать свои выступления в международных шахматах до тех пор, пока он не научится вести себя так, как это делают другие».

ВЛАСТИМИЛ ГОРТ (Чехословакия, ФРГ): «Американец явно начинает путать 64-клеточную доску с профессиональным рингом. Я далек от того, чтобы критиковать ФИДЕ. Однако как долго эта организация может терпеть капризы одной личности?.. Фишер, очевидно, просто забыл о своей принадлежности к великой семье шахматистов и в глазах своих друзей становится все более похожим на предпринимателя… Будет жаль, если наша шахматная семья вынуждена будет сказать: «Извините, господин Фишер, но вы в нашей семье находиться не вправе».

ВИКТОР КОРЧНОЙ (СССР, Швейцария): «Всем памятны времена, когда почти каждое известие о Фишере сопровождалось комментариями о его неуемной страсти к стяжательству. Советская печать сообщала об этом с оттенком осуждения, американская – с нескрываемым восхищением перед человеком, так ловко делающим деньги».

БРЭД ДАРРАХ (США): «Фишер считает себя «суперзвездой», сильнейшим шахматистом мира, и убежден, что за свои выступления должен получать такие же деньги, как, скажем, Мохаммед Али».

ГАРОЛЬД ШОНБЕРГ (США): «После того как Фишер стал действительно лучшим шахматистом мира, ему все простили. И он изменился: Фишер теперь – сама учтивость. Сегодня он – сильнейший и, кажется, дешево себя не продаст…»

МАКС ЭИВЕ (Голландия): «Не нужно идеализировать Фишера. Мне кажется, он просто хочет сколотить себе состояние на черный день».

МИХАИЛ БОТВИННИК (СССР): «Плохо то, что мастер, узнав, какой непривычно большой приз его ожидает, теряет творческое настроение. Во время соревнования мастер должен служить только шахматам, а все остальное совершать автоматически, по стандарту. Вот приз и может быть любой, но обязательно стандартный… Но тогда напрашивается возражение: почему же на Фишера не оказывает влияния огромный приз? Положение Фишера и его противника лишь на первый взгляд кажется одинаковым. Американцы с малых лет приучаются к большому бизнесу…»

АЛЕКСАНДР КОТОВ (СССР): «В смеси бахвальства, саморекламы и детской наивности – весь Фишер. Одностороннее развитие привело к тому, что оценка им мира, культуры, различных сторон жизни еще чисто детская. Одно он усвоил хорошо: нужно иметь как можно больше денег! И эта чисто американская доктрина сквозит в каждом действии молодого гроссмейстера, в каждой его фразе. Что поделаешь: такое воспитание дает американский уклад жизни!»

ВАСИЛИЙ ПАНОВ (СССР): «Фишер фанатически предан шахматам и ничем больше не интересуется. Он целеустремлен, практичен, корыстолюбив, а последнее, само по себе отрицательное моральное качество, в волчьих условиях капитализма, где каждый успех расценивается на доллары, тоже является для него стимулом самосовершенствования».

АЛЕКСАНДР КОТОВ (СССР): «Нет силы бороться с Желтым Дьяволом, уже погубившим душу талантливого американского чемпиона!..»

БЕНТ ЛАРСЕН (Дания): «Финансовые требования Фишера нередко производят впечатление непомерной алчности. Но это не так. Деньги для Фишера не играют своей обычной роли. Да, во время и после матча в Рейкьявике американский гроссмейстер отклонил массу выгодных предложений. Он легко мог получить несколько миллионов долларов, но так же легко от них отказался».

ВИКТОР ХЕНКИН (СССР): «Сколько злых насмешек, грязи, даже прямых оскорблений сыпалось на его голову, когда он, по существу еще мальчик, юноша, мужественно отстаивал право шахматного профессионала на достойное вознаграждение тяжкого труда, на лучшие условия для жизни и творчества… Между тем он боролся за всех гроссмейстеров, в том числе и за своих хулителей, недаром в шахматных кругах, пусть и с некоторой долей иронии, его называли «председателем профкома».

МАРК ТАЙМАНОВ (СССР): «Когда Фишер был в зените славы, у нас много писали, что он все делает ради денег. Но, на мой взгляд, Фишер был редким бессребреником. Он не извлек и сотой доли дохода из своей гигантской популярности. Его активность, связанную с финансовыми вопросами, я воспринимаю, как деятельность профсоюзного босса, положившего массу усилий и энергии, чтобы всем шахматистам было хорошо. И с этой точки зрения его значение в истории шахмат огромно».

БЕНТ ЛАРСЕН (Дания): «Бывает, мне приходит в голову сделать что-то для улучшения условий проведения соревнований, – тогда я думаю о Фишере…»

АНАТОЛИЙ КАРПОВ (СССР): «В дофишеровскую пору лучшие профессиональные шахматисты на Западе едва сводили концы с концами. Спасибо Фишеру: благодаря его успехам, деловитости и напору шахматный бум был подпитан долларами столь щедро, что еще сегодня мы продолжаем пожинать плоды его усилий».

МИХАИЛ БОТВИННИК (СССР): «Фишер требует экстрагонораров и хороших условий для игры, он ревниво охраняет интересы гроссмейстера. В этом он часто бывает прав. У шахматных профессионалов нет своей организации, заботящейся об их труде, отдыхе. Но капризы, пренебрежение к чужим интересам Фишера не украшают».

БОРИС СПАССКИЙ (СССР, Франция): «Что касается так называемых странных поступков Фишера – они объясняются его упрямством даже в мелких делах. Не думаю, чтобы из-за этого его надо было осуждать… Фишер прежде всего один из самых выдающихся современных гроссмейстеров. И я горжусь, что являюсь его другом».

АРТУР ТУРОВЕР (США): «Кстати, некоторые капризы Фишера объясняются нежеланием играть в плохих условиях. Как всякий большой художник, он считает, что для его творчества должна быть создана необходимая обстановка. Если хоть что-то ему мешает, играть он ни за что не станет».

ГАРОЛЬД ШОНБЕРГ (США): «Фишер, несмотря на его капризы, припадки гнева, порою неразумные или вовсе фантастические требования, все же добился для шахматного мира небывалого прежде почета и признания. «Нувориш, хвастун, сама примитивность и грубиян» сделал для шахматистов и их профессии то, чего не удавалось никому из хорошо воспитанных, приличных, уравновешенных, отличных мастеров и гроссмейстеров. Он заставил публику признать, что шахматисты – подобно звездам гольфа и футбола – имеют право получать компенсацию, более соответствующую их таланту и времени».

ИСААК КЭЖДЕН (США): «Многих раздражают бесконечные капризы Фишера, однако нельзя не признать, что сопровождающее их «паблисити» благоприятно отразилось на развитии шахматного движения в нашей стране и помогло нам довести число членов нашей организации до 75 000 человек. Для нас это большой прогресс».

АНДРЕ МЮФФАН (Франция): «Фишер прежде всего шахматист. Вся атмосфера, созданная вокруг него и его дел, преследует одну цель: заставить познать шахматы. Это человек, который живет шахматами, и он своего добился: очень много говорят о шахматах с тех пор, как он стал чемпионом мира. И это он сделал не для своей персональной популярности».

ГЕОРГ КОЛТАНОВСКИЙ (США): «С Бобби трудно, но не обманывайте себя, он все-таки выдающийся шахматист и создает партии, которые публика хочет видеть. Некоторые его требования можно удовлетворить, в свою очередь предъявляя определенные требования к нему самому. Но он стоит своей цены хотя бы уже потому, что заставляет всех гроссмейстеров и мастеров потеть и тяжело работать, когда они играют с ним. Для шахматных соревнований именно такой шахматист и нужен. К тому же, учитывая, что в некоторых последних турнирах 75 процентов партий заканчивалось вничью в несколько ходов, что-то надо делать. И я верю, что такой Бобби Фишер – решение этой проблемы. Я не согласен со всем, что он делает, но верю в его стиль игры. И если шахматист не знает, что острая бескомпромиссная борьба есть основа шахмат, то он скоро будет заменен роботом, у которого не будет забот об исходе игры. А тогда забудут, сколь прекрасны шахматы».

ЭДУАРД ГУФЕЛЬД (СССР): «Эксцентричные, не укладывающиеся в привычные представления поступки не могли не создать Фишеру совершенно определенную репутацию. Однако чудачество было лишь приправой к характеру: главное же заключалось в его безграничной любви к шахматам!»

БОРИС СПАССКИЙ (СССР, Франция): «Все усилия Фишера, подчас даже подсознательные, направлены на то, чтобы труд шахматиста ценили и уважали. Сам по себе Фишер достаточно скромный, очень серьезный, добросовестный шахматный труженик».

МИХАИЛ БОТВИННИК (СССР): «Роберт Фишер – это, конечно, великий шахматист, настоящий профессионал. Он был предан шахматам. И то, что многие считают, что он всегда гонялся за большими деньгами, – ошибка».

ГАРРИ КАСПАРОВ (СССР): «Фишер указал путь «профессионализации» шахмат, а я продолжаю осуществлять его идею. Может быть, в его время, в начале семидесятых, было еще рано пытаться улучшить положение шахмат. Но сейчас наступили новые времена, и важно теперь популяризировать эту игру, показать людям суть шахмат, а именно – чистую борьбу».

 

VII в пантеоне героев

АЛЕКСЕЙ СУЭТИН (СССР): «Опыт ведущих шахматистов современности показывает, что нелишне обращаться к изучению партий классиков прошлого. В этом отношении обращают на себя внимание методы совершенствования Р. Фишера. Работу над освоением современных дебютных систем он умело сочетал с использованием богатого наследия корифеев прошлого: А. Андерсена, П. Морфи, В. Стейница».

ЭДМАР МЕДНИС (США): «Фишер изучал все: старые дебютные варианты и современные дебюты, игру старых и современных мастеров, миттельшпиль и эндшпиль. В своих занятиях он столь упорен, столь абсолютна его сосредоточенность, что они эквивалентны для него турнирной практике».

АЛЕКСЕЙ СУЭТИН (СССР): «Фишер «универсал», но он, однако, неизменно остается верен принципам классического позиционного (а не нового «иррационального»!) стиля. Стиль игры Фишера мне больше всего напоминает рациональную и необычайно эффектную манеру Пола Морфи».

ГАРРИ ГОЛОМБЕК (Великобритания): «Триумф Роберта Фишера в 1972 году, когда он блестящей победой в Рейкьявике завоевал высший шахматный титул, и его последующий уход с международной шахматной сцены практически в точности воспроизвели шахматную судьбу Пола Морфи. Оба американских игрока в свое время превосходили современников и, достигнув вершины мастерства, неожиданно прекратили свою шахматную карьеру. Они удалились от шахмат, вызвав глубокую печаль у любителей этой игры».

РОБЕРТ БИРН (США): «Если основная концепция фишеровской стратегии имеет своим истоком ясный классицизм Капабланки, то его готовность защищать трудные позиции отмечена влиянием Вильгельма Стейница, чьи партии и комментарии он основательно изучил. Разумеется, он не позволил себе стать пленником догмы, подобно Стейницу, который упрямо отстаивал стесненные, проигранные положения, но атакующему сопернику он бросает вызов в стиле Стейница, ничуть не обескураженный страшными угрозами, если верит в конечную устойчивость своей позиции. Уж чем-чем, но блефом Бобби не запугаешь».

ЛАРРИ ЭВАНС (США): «Стейниц, прозванный «австрийским Морфи» (хотя трудно найти два столь непохожих стиля), очевидно, оказывает большое влияние на Фишера, вернувшего к жизни несколько дебютных идей первого чемпиона мира».

ВАСИЛИЙ ПАНОВ (СССР): «Фишер считает наиболее выдающимся шахматистом всех времен Капабланку. Партии американского гроссмейстера живо напоминают игру великого кубинца. Фишер так же превосходно владеет техникой наращивания позиционного преимущества и точностью комбинационного удара, как Капабланка, но еще является и знатоком дебюта».

РОБЕРТ БИРН (США): «Шахматы для Фишера – прежде всего искусство. Воспитанный на идеях Капабланки, он отстаивал принципы классической школы Он мастерски играл все стадии шахматной партии».

ВЛАДАС МИКЕНАС (СССР, Литва): «Фишер почти не делает ошибок. Он, как Капабланка в молодые годы, играет легко, уверенно и почти не бывает в цейтнотах».

ДРАГОЛЮБ ЧИРИЧ (Югославия): «Фишер – лучший шахматист в истории. В нынешних шахматах, которые неизмеримо сложнее игры времен Капабланки и Алехина, Бобби – совершенство!»

ЭДМАР МЕДНИС (США): «Ходы Бобби, столь простые, ясные и очевидные ретроспективно, были на самом деле результатом тщательной дебютной подготовки (в этом ему нет равных), железной капаблановской логики и высочайших алехинских боевых качеств».

МИЛУНКА ЛАЗАРЕВИЧ (Югославия): «Только два человека могли бы выиграть по заказу решающую партию: Алехин, который этого не сделал, и Фишер, у которого не было такой необходимости».

ГАРРИ ГОЛОМБЕК (Великобритания): «Что можно сказать о чемпионах мира, с десятью из которых я знаком лично?.. Алехин, например, был так страстно увлечен игрой, что сказать, будто шахматы ему нравились, – значит ничего не сказать. Они были для него всем – хлебом и молоком, жизнью и смертью. После Алехина подобное шахматное самоотречение демонстрировал Бобби Фишер».

МАРК ТАИМАНОВ (СССР): «Играя с Фишером не чувствуешь большой опасности. Каждый его ход можно предугадать. Другое дело, что каждый его ход, может быть, чуть сильнее, чем он выглядит, как это бывало у Смыслова, но тем не менее такого панического ужаса, который вызывали ходы и жертвы Таля, а раньше Алехина, во время игры с Фишером не испытываешь. В этом и сила его, и слабость…»

ЮРИЙ БАЛАШОВ (СССР): «Во время партии Фишер почти не встает с места, думает при ходе противника. А. Котов говорил, что по концентрации сил во время игры до Фишера было лишь двое таких шахматистов: М. Ботвинник и В. Корчной. Наверное, он прав».

МИХАИЛ БОТВИННИК (СССР): «Каков Фишер-шахматист? В чем состоит его незаурядная сила?.. Когда фигур на доске много и они подвижны, решают счетные способности. Это качество роднит Фишера с прежним Талем. Но Фишер сочетает это с известной осторожностью, высокой техникой, трезвой оценкой позиции – это сближает его с молодым Смысловым».

АЛЕКСАНДР КОТОВ (СССР): «Мы толковали об игре Фишера с Максом Эйве и Гидеоном Штальбергом. Всех нас – опытных «турнирных волков» – удивляло искусство игры Фишера в эндшпиле. Когда юный шахматист хорошо атакует, комбинирует, это понятно, но безукоризненная техника в эндшпиле – явление редкое. Я могу припомнить только одного шахматиста, который с юности уже владел подобным искусством игры в эндшпиле – Василия Смыслова».

ЮРИЙ БАЛАШОВ (СССР): «Мне кажется, что стиль игры А. Карпова имеет немало общего с творческим почерком бывшего чемпиона мира Р. Фишера: их сближает не только безупречно точный и быстрый расчет вариантов, но и умение сразу увидеть в позиции ее скрытые особенности».

АНАТОЛИЙ КАРПОВ (СССР): «Разница между мною и Фишером в том, что американскому гроссмейстеру всегда казалось недостаточным просто победить. Он пытался еще и поразить, ошеломить соперников. Меня же, когда я играю в турнире, вполне устраивает и просто первое место».

СВЕТОЗАР ГЛИГОРИЧ (Югославия): «Можно ли сравнить качество игры Каспарова и Фишера? Вопрос сложный. Фишер в матчах со своими соперниками имел подавляющее преимущество. Каспаров во встречах с Карповым такого преимущества не имеет. Но Фишер-то с Карповым не играл…»

АНАТОЛИЙ КАРПОВ (СССР): «Сколько лет прошло, а я снова и снова слышу один и тот же вопрос: как соотносятся, разумеется, на мой взгляд, мои и Фишера шахматные силы. Я считаю этот вопрос неправомерным. Прежде всего потому, что силу чемпиона мира следует оценивать по игре в его лучшие годы. И, во-вторых, ее следует оценивать только в сравнении с теми шахматистами, с которыми он играл, с которыми боролся, из среды которых поднялся на высочайшую шахматную вершину. Вот почему я не вижу объективного критерия, чтобы сравнивать мои и Фишера шахматные силы. Точно так же, как невозможно сравнивать меня с Капабланкой или Ласкером. Стили – да, стили можно сравнивать сколько угодно. Для этого материала более чем достаточно. А силы – нет. Потому что соперники у нас были разные».

ИОСИФ ДОРФМАН (СССР): «Можно ли уже сейчас говорить о «стиле Каспарова»? Безусловно. А если брать в мировом масштабе, то сравнение может быть только с Фишером. У них есть определенная общность и в стиле, и в беззаветной преданности шахматному искусству».

МИХАИЛ ТАЛЬ (СССР, Латвия): «Фишер и Каспаров – жуткие максималисты: им непременно нужно на дистанции всего в десять туров опередить ближайшего конкурента на два, а то и на три очка! Тут дело не только в том, что они так сильно играют, – они выкладываются в каждой партии на полную катушку».

АНАТОЛИЙ КАРПОВ (СССР): «Сравнивать шахматную силу Фишера с силой Каспарова еще более нелепо, чем сравнивать Фишера и меня. Каждый из нас сделал для шахмат немало. Я горжусь своим вкладом, да и Каспаров уже немало успел. Но равняться с Фишером…»

МИХАИЛ БОТВИННИК (СССР): «Думаю, что и Каспаров, и Фишер – исключительные шахматисты. Они похожи по остроте счета вариантов. По комбинационному зрению, полагаю, Каспаров превосходит Фишера. Но по игре в эндшпиле Фишер был сильнее. Вообще же, их нелья сравнивать. Это то же самое, что говорить о лучшем шахматисте всех времен».

ЖОЭЛЬ ЛОТЬЕ (Франция): «У Фишера был свой стиль, лишенный крайностей, поразительно уравновешенный. Я понимаю его как совершенный синтез, скажем, стилей Каспарова и Карпова».

ГАРРИ КАСПАРОВ (СССР): «Вспоминая с любовью времена Фишера, говорят, что он всегда играл на выигрыш. Карпов стремится выиграть ровно столько, сколько нужно. Я нахожусь где-то посередине между ними. По натуре я тоже максималист, но не обладаю решительностью Фишера. Конечно, жаль, но что поделаешь».

АНАТОЛИЙ КАРПОВ (СССР): «Я не знаю никого другого в истории шахмат, кому бы наша игра была бы так обязана. До Фишера популярность шахмат была весьма ограниченной – Фишер сделал их всемирной игрой. Он поднял популярность шахмат на столь невероятную высоту, что вот уже второй десяток лет мы тратим накопленный им капитал (иногда и приращиваем после утрат), но все же ни нашему поколению шахматистов, ни следующим не стоит забывать, что мы живем на дивиденты, которые обеспечил нам Роберт Джеймс Фишер».

 

VIII на стыке эпох

АЛЕКСЕЙ СУЭТИН (СССР): «Сейчас можно нередко слышать, что шахматы стали совсем другими, чем были еще 20 – 30 лет назад. Установлен даже отсчет времени: «новые» идут от Р. Фишера».

АНАТОЛИЙ КАРПОВ (СССР): «Шахматы обязаны Фишеру тем, что он возродил к ним интерес во всем мире. Они были популярны в Советском Союзе и еще в нескольких странах, но всемирной популярности у них не было, поскольку в них отсутствовала спортивность. Миру было практически безразлично, кто получит шахматную корону – Спасский или Петросян, кто победит в турнире претендентов – Таль или Керес, Бронштейн или Корчной. А когда началось триумфальное шествие Фишера к шахматной вершине, возник спортивно-политический ажиотаж – кто возьмет верх: одиночка Фишер или сплоченная фаланга сильнейших советских гроссмейстеров. Любимый сюжет человека из толпы – один против всех! Это настолько подогревало интерес, что на какое-то время шахматы стали в мире спортом номер один».

ПОЛЬ ВАЛЕРИ (Франция): «Доминируя на международной арене в послевоенные годы, советская шахматная школа выработала научный стиль игры, основанный на минимальном риске. Все тогдашние советские гроссмейстеры предпочитали конструировать на шахматной доске солидные, но часто бесцветные позиции. Фишер отказался от бетонной логики. Всегда в поисках наиболее мощного удара он с блеском взрывал неприступные бастионы и прорывал самую плотную оборону соперников. Его сверкающий романтический стиль очаровал заскучавших было любителей шахмат».

ГАРРИ КАСПАРОВ (СССР): «Матч Петросян – Спасский в 1969 году явился, по-моему, последним матчем «прошлых шахмат». Это я для себя называю те шахматы «прошлыми»: они накопили огромный заряд некой потенциальной энергии, которая должна была выплеснуться… Словом, идеи, знания, вклад в теорию, игровой опыт пяти советских чемпионов создали огромный количественный запас, который вот-вот должен был дать сдвиг в качестве игры, найти свое новое воплощение. И следующего чемпиона мира Роберта Фишера я считаю таким воплощением и, как это ни парадоксально, продолжателем советских шахматных традиций. Потому что он рос на тех накоплениях, которые подарила миру наша отечественная шахматная школа. Именно с Фишера, на мой взгляд, начались современные шахматы. Он понимал их на уровне 80-х годов – это сейчас стало особенно видно…»

АНАТОЛИЙ КАРПОВ (СССР): «При Петросяне и Спасском шахматы «помягчели». Шахматисты стали слишком уважать друг друга за доской, позволяли себе передышки и в ходе партии, и в соревновании. И тут явился Фишер и заставил их играть так, как это было при Ботвиннике (только на более высоком уровне), отчего они уже успели отвыкнуть: все пять часов – в напряженнейшей борьбе. Этого не ждали. Возможно, именно этим, главным образом, и объясняются разгромы, которые терпели от Фишера большие шахматисты.

Фишер вернул шахматам остроту, ужесточил их, довел спортивную сторону до предела: борьба до «голых королей». Он еще выше поднял универсализм, демонстрируя удивительную технику реализации преимущества, прекрасную комбинационную и позиционную игру, чувство инициативы и умение атаковать. Но наиболее характерна для него была спортивная закваска: использование в борьбе всех шансов до последнего».

МИХАИЛ БОТВИННИК (СССР): «Лет десять назад, перед матчем Спасский – Фишер, я имел неосторожность высказать такой прогноз: чем бы этот матч не окончился, следующее десятилетие пройдет под знаком соперничества между этими двумя гроссмейстерами. И ошибся – ни тот, ни другой после 1972 года в борьбе за мировое первенство не участвовали…»

ЛЮБОМИР ЛЮБОЕВИЧ (Югославия): «Я думаю, что Фишер – один из самых крупных шахматистов всех времен. Во всяком случае, сравнивая его партии с партиями шахматистов прошлого и настоящего, приходишь к выводу, что по качеству игры он был самым большим шахматистом мира. И совершенно ясно, что Карпов, у которого не было шансов встретиться в матче с Фишером, должен был постоянно доказывать, что он и есть подлинный чемпион мира, хоть и без сыгранного матча. Поэтому Карпов и достиг своих почти невероятных успехов на турнирах…»

ГАРРИ КАСПАРОВ (СССР): «Когда в начале 70-х годов у Фишера появился достойный соперник – Анатолий Карпов, стало ясно, что их матчи покажут, какими путями будут развиваться шахматы дальше. Карпов остался один, поскольку равным ему игроком, убежден, был тогда только Фишер. И Карпов начал легко побеждать соперников на всех турнирах… К тому же произошел разрыв в возрастной цепочке, в претендентских матчах играли преимущественно шахматисты старше чемпиона. Мое поколение в этом отношении оказалось более удачливым».

АРТУР ЮСУПОВ (СССР): «Ведущие шахматисты пользуются всей шахматной палитрой. Однако мне кажется закономерным, что после Фишера, шахматиста универсального плана, чемпионом мира стал Карпов, шахматист-практик. Его же сменил на шахматном Олимпе Каспаров, представитель направления «исследователей». Думаю, это свидетельствует о постоянном развитии шахмат».

ГАРРИ КАСПАРОВ (СССР): «Каждый чемпион принадлежит только своей эпохе. Бобби Фишер обладал огромной силой, но сегодняшний уровень уже намного выше. В 1972 году, когда Фишер нарушил советское превосходство в шахматах, достаточно было иметь несколько домашних заготовок, чтобы выиграть. Сегодня этого мало, приходится считаться еще с прогрессом, достигнутым благодаря привлечению компьютepов к анализу».

 

IX загадка отречения

ТЕОДОР ГИЦЕСКУ (Румыния): «Мне много раз приходилось беседовать с Робертом Фишером. Я не думаю, что он всегда был счастлив, даже на вершине своего успеха…»

МИХАИЛ ТАЛЬ (СССР, Латвия): «Нелогичные поступки Фишера обусловлены частично его комплексами, а частично капризным характером. Однако для меня не подлежит сомнению тот факт, что Фишером пытались манипулировать как простой пешкой. До поры до времени он шел на поводу у манипуляторов, а затем вдруг решил махнуть на все рукой, поставив тем самым их в чрезвычайно глупое положение».

АНАТОЛИЙ КАРПОВ (СССР): «Когда Фишер находился на пути к завоеванию чемпионского титула, он испытывал творческий подъем. После победы над Спасским наступил психологический перелом, исчез стимул для кропотливой работы. Многие его предшественники – чемпионы мира длительное время после матчей оказывались неспособными одерживать победы на сильных гроссмейстерских турнирах. Наступал своеобразный творческий кризис. Возможно, что именно поэтому Фишер не был расположен играть со мной».

МАРК ТАЙМАНОВ (СССР): «Фишер стал одиннадцатым чемпионом мира, но ни на кого из своих предшественников он не походил. Каждый из них жил еще чем-то, кроме шахмат. Для Фишера же вся жизнь тогда заключалась только в шахматах… Он просто не мог воспринимать жизнь без шахматных образов. Такой перекос не может не затронуть психику, что в конечном счете и произошло».

РУДОЛЬФ ЗАГАЙНОВ (СССР): «Приходит время и человек теряет способность выдерживать нервные перегрузки современного спорта, истощенная воля уже не обеспечивает победы человека над собой. Не выдержал этой борьбы и Фишер. Да и многие другие ушли из спорта намного раньше возможного, только никто не ведет им учет».

МИХАИЛ БОТВИННИК (СССР): «Его нервная система всегда была не совсем нормальной. По-видимому, у него были два маниакальных страха. Во-первых, он боялся проиграть партию, боялся плохо сыграть в соревновании. Во-вторых, кто-то ему внушил, что его могут убить советские шахматисты… С возрастом болезнь прогрессировала. С 1972 года он не сыграл ни одной партии. Это – личная трагедия Фишера, но это также трагедия и мировых шахмат. Жаль, что такой шахматист, как Фишер, в возрасте 29 лет отошел от шахмат».

РЭЧЕЛ БРАУН (США): «Американские шахматисты являются сверхсумасшедшими, потому что им приходится добиваться всего самим. Именно поэтому Бобби Фишер не смог совладать со своими нервами, со своим успехом».

МИХАИЛ ТАЛЬ (СССР, Латвия): «В тот момент, когда он достиг пика своей силы, болезненное самолюбие побудило прекратить выступления…»

РОБЕРТ БИРН (США): «Мое твердое убеждение, оставшееся со времени нашей последней встречи, – Фишер очень серьезно болен психически. В этом – главная причина его уединения и отказа встречаться с бывшими друзьями и коллегами. Жаль, что так сложилась его судьба. Это огромная потеря для шахмат».

БОЖИДАР КАЖИЧ (Югославия): «Для всего мира осталось загадкой, почему Фишер решился на такой фатальный ход. О своем «шахматном самоубийстве» он не сказал ни тогда, ни позднее».

АРНОЛЬД ДЕНКЕР (США): «Трудно ответить, почему Фишер оставил шахматы, но ясно одно: к шахматам он не вернется…»

ЛАРРИ ЭВАНС (США): «Проходят годы, и Фишеру все труднее сесть за шахматную доску. Он панически боится проиграть».

СВЕТОЗАР ГЛИГОРИЧ (Югославия): «Фишера часто упрекают в «отсутствии храбрости», боязни проигрыша. Однако у него есть свои соображения. Он требует от своей игры совершенства – особенно в ранге чемпиона мира – и боится не столько противника, сколько самого себя, своей неспособности оказаться на уровне этих высоких требований».

МИГЕЛЬ КИНТЕРОС (Аргентина): «Бобби в полном порядке и нисколечко не растерял своих былых игровых качеств».

ГАРРИ КАСПАРОВ (СССР): «Матч с Фишером был бы великолепной возможностью проверить свои силы для любого шахматиста, вплоть до чемпиона мира. Но только при условии, что Фишер будет играть так, как играл в 1972 году».

ГЕОРГ КОЛТАНОВСКИИ (США): «Пройдет еще гремя, пока мы увидим нового Бобби Фишера. Где бы я ни был, всегда спрашивают, вернется ли Фишер. Подобный вопрос – ошибка. Человек ушел со сцены. Не мы исключили его из шахмат. Он сам это сделал. Я признаю, что в шахматах он был великим, но не надо задавать глупых вопросов. Он ушел. Зачем болтать, что он может вернуться? Почему он ушел? Это его дело. Почему шахматный мир всегда спрашивает, не вернется ли он? Нам нужно искать новые пути, новые идеи и новых шахматистов».

МАРК ТАЙМАНОВ (СССР): «Звание чемпиона мира означало для Фишера больше, чем признание одних спортивных заслуг. Высший титул как бы закреплял за ним роль шахматного мессии на земле. Если шахматы – главная и единственная ценность в жизни, а он – шахматный король, то он должен быть в них неким непогрешимым абсолютом… Он решил, что не имеет права на неверные высказывания о шахматах, изъял все написанные им книги, полагая, что они не соответствуют его новому статусу. Он счел, что не вправе неудачно сыграть в турнире и даже проиграть хотя бы одну партию. Короче говоря, Фишер взвалил на себя такой груз, что просто сломился под его тяжестью. Почувствовав, вероятно, что он не в состоянии быть тем, кем должен быть в своем собственном представлении, Фишер стал избегать шахмат. И чем дальше, тем сильнее развивался в нем этот психологический комплекс. В результате страстная и ни с чем не сравнимая любовь к шахматам, отличавшая Фишера в прежние годы, отступила перед чувством боязни, причем боязни не какого-то конкретного шахматиста, а самой игры».

ГАРРИ КАСПАРОВ (СССР): «Уход Фишера со сцены был большой трагедией, потому что вместе с ним исчезли и американские шахматы. Фишер был одержимым. И я думаю, что это является одним из объяснений его исчезновения. Потому что шахматы для него и были жизнью. Это создало большую опасность, и, к сожалению, он не смог уберечь себя от этой… этой болезни. Он победил лучших шахматистов мира. Он утвердил свое превосходство. Он был безоговорочно лучшим шахматистом за всю историю. Но в конце концов он проиграл свое последнее сражение – против самих шахмат. Нужно любить что-то за пределами вашей профессии, а у Фишера ничего не было. Шахматы завоевали его. После того как он стал чемпионом, он не мог больше играть. В этом и заключалась опасность: он достиг своего Эвереста. Оснований продолжать играть больше не было. Он достиг совершенства. Все остальное после этого уже меньше, чем совершенство. Психологически это логично. Но шахматы потеряли, наверно, своего лучшего представителя…»

ГАРРИ ГОЛОМБЕК (Великобритания): «Фишер – безусловно, шахматный колосс. Но колосс, навсегда застывший в неподвижной позе, вызывает скорее сочувствие, чем энтузиазм. Фишер сделал очень много для развития шахмат. Но чемпион, который не играет, как бы не существует…»

МАКС ЭЙВЕ (Голландия): «Даже при условии эпизодического участия в турнирах Фишер уже не сможет обрести былую славу…»

МАРК ТАЙМАНОВ (СССР): «Честно говоря, мне очень хочется увидеть Фишера в турнирном зале. Ведь он еще довольно молод. Хотя, наверное, увидеть его среди шахматистов так же несбыточно, как еще раз прожить уже прожитую жизнь».

ПОЛЬ ВАЛЕРИ (Франция): «Фишер как бы находится по другую сторону зеркала. Он пленник образа, созданного им самим. Если он вернется – это будет смертельный удар для легенды».

 

X устами «постфишеровского» поколения

ДЖЕК КОЛЛИНЗ (США): «Когда у нас появляется новый ученик, я угощаю его каким-нибудь напитком, безалкогольным разумеется, из бокала Фишера. Впечатление бывает огромное. «Вот это да! От самого Бобби Фишера!» Для них это чуть ли не чаша Грааля».

ЛЕВ ПСАХИС (СССР, Израиль): «Всем детям свойственно выбирать себе кумиров. У меня тоже былo их немало. Но наибольшую пользу мне принесло изучение творчества Роберта Фишера. Отдача была довольно быстрая…»

ЯАН ЭЛЬВЕСТ (СССР, Эстония): «В годы моего становления как шахматиста Роберт Фишер был в зените славы. Но мой интерес к его творчеству не был данью моде. Универсализм Фишера – отличный образец для подражания».

ДЖОЭЛЬ БЕНДЖАМИН (США): «Серьезно увлекся шахматами я лишь после матча на первенство мира между Фишером и Спасским в 1972 году. Мне было восемь лет, но я уже выиграл свой первый турнир, в котором принимало участие около тысячи школьников. С тех пор меня, что называется, заметили».

НАИДЖЕЛ ШОРТ (Великобритания): «Мне очень нравилась игра Фишера, но сам он казался букой, слегка чокнутым. Однако позднее меня начала восхищать его манера поведения, которую я рассматриваю как стремление к самоутверждению и нежелание подстраиваться к окружающим».

ЖОЭЛЬ ЛОТЬЕ (Франция): «Я восхищен Фишером – его личностью, своеобразной и удивительной, но главное – его совершенно фантастической игрой».

АЛЕКСАНДР ЧЕРНИН (СССР): «Очень ценю творчество Р. Фишера – за его исключительное проникновение в тайны шахмат».

ВИСВАНАТХАН АНАНД (Индия): «Фишер – мой кумир. Он самый лучший шахматист всех времен».

ФРЕДЕРИК ОЛАФССОН (Исландия): «Мне кажется, что игра Фишера – это пример игры будущего, когда от шахматиста потребуется полная отдача сил. Фишер – не чудо, но он может служить примером для молодых шахматистов, как нужно относиться к избранному делу».

ЛЕОНИД ЮДАСИН (СССР): «Внутреннюю гармонию дает «второй центр» жизни. Фишер все же нашел этот другой жизненный центр…»

 

Парадоксально, но в шумном хоре «фишероведов», идущих по следам «пасаденского затворника», едва уловим только один голос – самого Фишера. Не соблазняясь посулами, он стойко хранит тайну своего отречения и, кажется, глух к любым слухам и сенсациям.

Но вправе ли мы обсуждать «загадку» Фишера, не предоставив слова главному действующему лицу? А ведь он не молчал! В лаконичных интервью, беседах с коллегами и комментариях к памятным партиям он рассказывал о прожитом, о пережитом. Талантливый, увлеченный человек. То резкий и субъективный, то дальновидный и мудрый. То бескомпромиссный и жесткий, то непосредственный и великодушный. То негодующий, мятущийся в непреодолимом лабиринте противоречий, то с ясным осознанием своей правоты и готовностью к добродетельной жертве. И разъединять эти сущности ради хрестоматийного глянца нельзя. Перед нами яркая, самобытная личность, идущая волей судеб по нехоженной тропе…

В этой главе гроссмейстер отвечает на многочисленные вопросы, задававшиеся ему на протяжении всей его блистательной карьеры – от появления новой «звезды» на шахматном небосклоне до зенита славы шахматного короля…

* Материалом для этой главы, написанной автором в виде воображаемого интервью с гроссмейстером, послужили многочисленные высказывания Р. Фишера, его ответы на вопросы журналистов, опубликованные в советской печати в 1957–1991 гг.

 

1. Год за годом. Турниры и матчи

ВОПРОС: Расскажите немного о себе.

Р. ФИШЕР: Меня зовут Роберт Джеймс Фишер. Пижоны и друзья называют меня также Бобби. Я профессионал. Я играю в шахматы. Это серьезное дело. Ничего другого я делать не умею, но что умею, делаю как полагается. Я родился 9 марта 1943 года в Чикаго. Придурковатые журналисты расписывают, будто в Чикаго живут одни гангстеры. Терпеть не могу газет… Я родился под знаком Рыбы. Я – крупная рыба. Я проглатываю гроссмейстеров. Это занятие как раз по мне. Еще я люблю деньги. Я мог бы играть с любым пижоном на ставку – доллар или два. Но я всегда мечтал стать чемпионом мира…

ВОПРОС: Что Вы можете сообщить о своих родителях?

Р. ФИШЕР: Моя мать была учительницей и воспитательницей в швейцарском интернате. Мы жили в Калифорнии, Аризоне, позднее – в Нью-Йорке, в районе Бруклина. Здесь мать нашла для меня учителя шахмат… Она женщина способная и энергичная, владеет шестью языками. У нее неоконченное медицинское образование…

ВОПРОС: А отец?

Р. ФИШЕР: Отец бросил семью, когда мне было два года, а старшей сестре Джоан – шесть. Я его никогда не видел. Мать только сказала, что его звали Герхардом и что он немецкого происхождения.

ВОПРОС: Вероятно, отсутствие в семье отца затрудняло Ваше воспитание?

Р. ФИШЕР: На ваш вопрос могу сказать только одно: дети, растущие без родителей, становятся волками!

ВОПРОС: Но уже в детстве Вы всерьез увлеклись шахматами… Как это произошло?

Р. ФИШЕР: Играть в шахматы меня научила сестра, когда мне было шесть лет. Они мне очень понравились!

ВОПРОС: Были ли другие учителя?

Р. ФИШЕР: Председатель Бруклинского шахматного клуба Кармен Нигро, доктор Гарольд Суссман и мастер Джек Коллинз. С последним меня связывают долгие годы дружбы.

ВОПРОС: С какого возраста Вы начали выступать в турнирах?

Р. ФИШЕР: Уже через два года я регулярно посещал Бруклинский шахматный клуб. Здесь я одержал свои первые победы. В одиннадцать лет я победил в чемпионате Манхэттеыского шахматного клуба, но у меня были тогда слабые противники. Через год я был уже сильным шахматистом, выиграл три первенства США – открытое, юношеское и взрослое. Это произошло в 1957 году.

ВОПРОС: Какие еще успехи Вы хотели бы отметить на этом этапе Вашего спортивного пути?

Р. ФИШЕР: Пожалуй, участие в 3-м турнире на Кубок Розенвальда. Мне было 13 лет. В турнире играли сильнейшие американские мастера. Когда я выиграл хорошую партию у Дональда Бирна, то гордился, читая в газетах: «Если мальчик делает такие ходы, из него выйдет толк!» Первым в том турнире был Решевский. Но уже в следующем, 1957 году я завоевал титул чемпиона Америки, опередив Решевского…

ВОПРОС: Кажется, Решевский был Вашим главным конкурентом во многих американских турнирах?

Р. ФИШЕР: Решевский – это шахматист старого стиля. Он связан с прошлым шахмат. Я с ним несколько раз играл в легких партиях и всегда выигрывал. А в том первом для меня чемпионате Америки получилась ничья, потому что я сделал один слабый ход. Поторопился…

ВОПРОС: Но если Вам уже не было равных среди американских мастеров, какие пути Вы видели для дальнейшего совершенствования?

Р. ФИШЕР: Чтобы лучше знать теорию, я изучал русский язык, слушал шахматные выпуски московского радио и не только разбирался в русской системе записи партий, отличной от английской, но и понимал комментарии вроде «белые стоят хорошо» и т. д.

ВОПРОС: Значит, Вы учились на партиях советских шахматистов?

Р. ФИШЕР: Я следил за партиями Смыслова, Ботвинника, Бронштейна, Тайманова, Таля, Спасского и очень хотел сыграть с ними. Мне нравился их стиль игры – острый, наступательный, бескомпромиссный. К тому времени в Советском Союзе было 19 гроссмейстеров.

ВОПРОС: И, судя по всему, интерес был взаимным?

Р. ФИШЕР: Да. В начале 1958 года корреспондент журнала «Шахматы в СССР» взял у меня интервью, а бюллетень «На первенство мира. Матч Смыслов – Ботвинник» опубликовал партию Ломбарди – Фишер из чемпионата США 1957/58 года. «Я очень рад тому, что партия с моими примечаниями появится в советской печати, – писал я в обращении к любителям шахмат. – Я высоко ценю класс игры советских шахматистов и шлю им свой привет».

ВОПРОС: Вероятно, эти контакты послужили поводом для приглашения Вас на гастроли в Москву. Чего Вы ожидали от них?

Р. ФИШЕР: Я уже думал о поездке в СССР в 1957 году, но тогда не хватило денег. Конечно, я хотел встретиться с шахматистами. Хотел увидеть Москву и Ленинград. Особенно секции Дворцов пионеров, где играют юные шахматисты. Но главной моей мечтой была встреча с чемпионом мира Михаилом Ботвинником.

ВОПРОС: Остались ли Вы довольны итогами поездки?

Р. ФИШЕР: Шахматная федерация СССР пригласила меня и мою сестру Джоан в июне 1958 года. Я играл с известными советскими мастерами, среди которых были чемпион Москвы Евгений Васюков и будущий чемпион мира Тигран Петросян. Эта поездка принесла мне много пользы. Но жаль, что не удалось встретиться с Ботвинником. Оказывается, он не хотел играть даже блицпартий!

ВОПРОС: Рассказывают, что там, в Москве, Вы узнали о решении Конгресса ФИДЕ присвоить Вам звание международного мастера. Были ли счастливы?

Р. ФИШЕР: Вовсе нет! Могли бы дать сразу и гроссмейстера…

ВОПРОС: Но ведь к тому времени Вы еще не вышли на международную орбиту, отклонив к тому же предложение участвовать в юношеском первенстве мира…

Р. ФИШЕР: А зачем? Я уже дважды выигрывал юношеское первенство США и был уверен, что скоро начну «бить» мастеров и гроссмейстеров.

ВОПРОС: Но для этого надо было успешно выдержать первый международный эказмен в Портороже.

Из межзонального турнира Вы действительно попали в турнир претендентов. В чем был секрет Вашего успеха?

Р. ФИШЕР: Поскольку моя фамилия Фишер (значит «рыбак» – Е.М.), то считал, что всегда отловлю в турнире пять «рыбок» – пижонов, которых я запросто обыграхю, а с остальными сведу партии вничью.

ВОПРОС: Да, но в межзональном турнире Вы проиграли две партии!

Р. ФИШЕР: Для того чтобы выйти в турнир претендентов, пришлось поймать и шестую «рыбку». В итоге я поделил с Ф. Олафссоном 5 – 6-е места, а первым был Михаил Таль. Правда, до начал турнира я полагал, что победителем выйдет Давид Бронштейн.

ВОПРОС: Итоги межзонального турнира в Портороже (1958) оказались сенсационными – в пятнадцать лет Вы уже международный гроссмейстер. Дайте оценку Вашим выступлениям до того момента, как Вы прочно утвердились в когорте сильнейших шахматистов мира.

Р. ФИШЕР: Южноамериканское турне 1959 года и турнир претендентов в Югославии (1959) прошли с переменным успехом. Но в 1958, 1959 и 1960 годах я неизменно становился чемпионом США, не проиграв ни одной партии!.. Ясно, что в Америке мне не было равных. К 1968 году я уже восемь раз становился чемпионом США и мне это чуть ли не надоело…

ВОПРОС: Школа Вам тоже наскучила?

Р. ФИШЕР: В школе нечему учиться. Это лишь потеря времени. Вас заставляют возиться с книгами и делать дома уроки. Делать уроки вообще не нужно, никого это не интересует. Учителя глупы. Нельзя, чтобы учителями работали женщины. Они понятия не имеют как надо преподавать. Нельзя заставлять посещать школу. Если вы не хотите туда ходить, вы не идете, вот и все! Это смешно, но я не могу вспомнить, чему учился в школе! Я потерял 2,5 года в высшей Эвансовской школе Нью-Йорка. Мне не нравилось все это. Вы должны общаться с глупыми мальчишками. Учителя еще большие дураки, чем мальчишки, хоть и смотрят на них свысока. Только один учитель физкультуры был не глуп – он неплохо играл в шахматы… (1961)

ВОПРОС: Не слишком ли субъективны Ваши воспоминания?

Р. ФИШЕР: Нет. Считаю, что продолжать учебу в таких условиях – значит, терять время зря. Я хотел стать чемпионом мира и в этом отношении школа мне ничего дать не могла. (1968)

ВОПРОС: И как же Вы разрешили этот конфликт?

Р. ФИШЕР: После того как я стал гроссмейстером, я бросил школу. Если бы мне разрешили, я сделал бы это раньше 16 лет.

ВОПРОС: Значит, уже тогда Вы рассматривали шахматы как профессию?

Р. ФИШЕР: Да! Лучше быть одним из сильнейших в мире шахматистов, чем находиться в числе многих тысяч с дипломами. (1970)

ВОПРОС: И Вас не смущает тот факт, что Вы, в отличие от других выдающихся шахматистов, не закончили своего образования? Ведь Ласкер был философом, Капабланка – дипломатом, Алехин – доктором права, Эйве – математиком. Этот список можно без труда продолжить…

Р. ФИШЕР: Я не имею высшего образования и не чувствую потребности его иметь. Главное – самообразование. Быть может, поэтому обо мне распространяют слухи, что я не умею писать, требую гонорар за интервью, ненавижу журналистов, выдвигаю невыполнимые условия. Это не так. Я постоянно работаю над собой. Стараюсь быть обходительным. Я не делаю все за деньги, но живу на доходы от шахмат…

ВОПРОС: Как к Вашему решению бросить школу отнеслась мать?

Р. ФИШЕР: У нас с ней разные взгляды. Мать слишком упряма. Она беспрестанно повторяла, что я слишком увлекаюсь шахматами, что мне надо искать друзей вне шахмат, что я должен кончить школу и делать подобные глупости. Мать не давала мне покоя и нам пришлось расстаться… (1961)

ВОПРОС: Она покинула Вашу квартиру в Бруклине?

Р. ФИШЕР: Да, она переехала в Бронкс. В начале 60-х она разъезжала вместе с пацифистами по Америке. Затем долго жила в Англии, где снова вышла замуж… У меня с ней мало общих интересов.

ВОПРОС: Думается, однако, что в Ваших успехах есть доля и ее заслуг…

Р. ФИШЕР: Да, но она не знала, что делает. Ей не надо было вмешиваться в шахматы.

ВОПРОС: Бобби, но говорят, что Вы ведете себя как примадонна?

Р. ФИШЕР: Я не знаю, что вы подразумеваете под словом «примадонна», но если что-либо меня не интересует или наскучило или мне кажется, что это глупость, я показываю, что мне до этого нет никакого дела. У меня нет никаких тайн. Я всегда говорю, что думаю. Вот и все! (1961)

ВОПРОС: Вернемся к началу 60-х годов. Опишите типичный для Вас день.

Р. ФИШЕР: Много времени проводил в разъездах. Европа, Южная Америка, Исландия. Когда оставался дома, ничего особенного не делал. Вставал около одиннадцати, листал какую-нибудь шахматную книгу, шел в ресторан. Никогда не готовил себе еду, не ел в буфетах и автоматах. Потом навещал кого-нибудь из друзей-шахматистов, анализировал какую-нибудь партию или занимался еще чем-нибудь. Иногда заходил в шахматный клуб или смотрел фильм…

ВОПРОС: Сколько часов в день Вы посвящали шахматам?

Р. ФИШЕР: Иногда я работал днями напролет, но бывало, даже не притрагивался к шахматам. После турнирных партий имел обыкновение их анализировать вместе с противниками и часто играл с ними «молниеносные» партии до поздней ночи. Я не считаю, что блицпартии повышают класс игры, но я их люблю, так как они очень увлекательны, полны напряжения – а в шахматах меня прежде всего привлекает борьба. Каждую новую партию я считаю эпизодом борьбы, в котором стремлюсь одержать победу.

ВОПРОС: Вы зарабатывали на жизнь только шахматами?

Р. ФИШЕР: Я и Решевский – единственные в Америке, кто это делал. Но мы зарабатывали не много. У остальных же мастеров имелись другие профессии. Россолимо – шофер, Эванс работает в кино… У русских в этом отношении большое преимущество – они получают поддержку от своей федерации. Шахматисты других стран сами должны бороться с жизненными трудностями. Это нелегко…

ВОПРОС: От прихоти сильных мира сего не раз страдали и Вы: матч с Решевским за звание сильнейшего шахматиста Америки (1961) был, как известно, прерван из-за скандала, который вовлек и известную меценатку г-жу Пятигорскую. В чем, по-Вашему, причина такой «кабальной» зависимости шахматистов?

Р. ФИШЕР: Мы зависим от турнирных призов, которые большей частью ничтожны. Несколько сот долларов! Миллионеры, правда, поддерживают шахматистов, но недостаточно. Для турниров по гольфу они не жалеют и 300 тыс. долларов, а на шахматы швыряют тысчонку или две – и еще хвастаются этим. Турнирам же присваиваются их имена, каждый должен им низко кланяться, играть, когда они захотят – и все это за пару тысяч долларов, которые для них ничего не значат и которые они отсчитывают от своего подоходного налога!

ВОПРОС: Остановимся подробнее на конфликте в том матче с Решевским. При счете 5,5:5,5 Вы не явились на 12-ю партию, протестуя против игры в неурочный час, и Решевскому была присуждена победа. Во всяком случае, он получил долю победителя. Как Вы реагировали, узнав об этом?

Р. ФИШЕР: Помню, я сказал: «Напрасно они считают меня ребенком. Все равно я оспорю свое право через суд». Полгода спустя я действительно подал в Верховный суд штата Нью-Йорк жалобу на гроссмейстера Решевского, который подрывал мой авторитет, считая матч между нами оконченным и продолжая как ни в чем не бывало играть в различных турнирах. Но ни шахматная федерация США, ни «большая» пресса меня не поддержали, хотя приходило много писем от любителей шахмат с осуждением допущенного произвола!

ВОПРОС: К тому времени Михаил Таль победил Ботвинника. Считали ли Вы, что Таль превосходит остальных претендентов на шахматный престол?

Р. ФИШЕР: Этого никак нельзя сказать! Я верил, что в свои неполные двадцать лет мог бы победить и Ботвинника, и Таля.

ВОПРОС: Когда же Вы думали завоевать титул чемпиона мира?

Р. ФИШЕР: В 1963 году.

ВОПРОС: Так скоро?

Р. ФИШЕР: А почему бы и нет.

ВОПРОС: На турнире в Бледе (1961) Вы, после четырех поражений кряду, одержали наконец первую победу над Талем. Вероятно, эта встреча стала для Вас одной из самых памятных?

Р. ФИШЕР: Наконец-то он не ускользнул от меня! Хотя Таль снова был первым, я выиграл у него уже во втором туре!

ВОПРОС: Что Вы думаете о Тале?

Р. ФИШЕР: Таль знал, что он не сильнее меня. Я был уверен, что ему уже не будет так везти, как раньше.

ВОПРОС: Каким был бы результат матча, скажем, из 20 партий между Вами и Талем?

Р. ФИШЕР: Верю, что я выиграл бы. Но этот матч уже не играл бы важной роли, поскольку в матче-реванше, состоявшемся до турнира в Бледе, Ботвинник вернул титул чемпиона.

ВОПРОС: Кто же, на Ваш взгляд, был в те годы сильнейшим шахматистом?

Р. ФИШЕР: Трудно уточнить, кто сильнее – Ботвинник или Таль. Мне нравился также Спасский. Но я все же считал, что сильнее всех Петросян. Слабая сторона Петросяна – миролюбие и готовность удовлетвориться ничьей даже с теми соперниками, которых он может легко победить. Кажется, ему недоставало уверенности в своих силах.

ВОПРОС: Вам тоже недоставало такой уверенности?

Р. ФИШЕР: Ни в коем случае! Я очень хотел стать чемпионом мира. У меня были замечательные данные – из чемпионов мира никто не добивался в моем возрасте подобных успехов.

ВОПРОС: И если в 1963-м Вам удастся «дойти» до Ботвинника и обыграть его, то…

Р. ФИШЕР: Прежде всего объехал бы весь мир с гастролями. Запросил бы неслыханные гонорары. Ввел оы новые нормы, заставил бы платить тысячи. Затем вернулся бы домой на океанском лайнере в каюте первого класса. Дома написал бы несколько шахматных книг. Организовал бы свой шахматный клуб. Клуб ообби Фишера… Нет, Роберта Фишера! Вот это класс! Клуб в аристократическом районе. Вход строго ограничен. Судьи в вечерних костюмах. Там устраивал Г)ы крупные международные турниры с ценными призами. И вытеснил бы из шахмат всех миллионеров… (1961)

ВОПРОС: Важным этапом в борьбе за шахматный Олимп стал межзональный турнир 1962 года в Стокгольме. Чтобы выступить во всеоружии, Вы даже отказались от участия в очередном чемпионате США. Стокгольмский турнир показал, что это была правильная тактика – 1-е место со значительным отрывом от группы советских гроссмейстеров. Но на турнире претендентов на Кюрасао в том же 1962 году Вы были только четвертым, пропустив вперед Петросяна, Кереса и Геллера! Чем объяснить эту относительную не-удачу?.

Р. ФИШЕР: Я использовал каждый шанс для встречи с советскими шахматистами и либо бил их, как на турнире в Бледе, либо опережал, как на межзональном в Стокгольме. И тогда, на турнире претендентов на Кюрасао, они решили меня нейтрализовать.

ВОПРОС: Что значит «нейтрализовать»?

Р. ФИШЕР: Советские представители в турнире, а их было пять из восьми, стали играть, преследуя «командные» интересы – делали между собой ничьи, чтобы избежать случайностей, и обрушивались на аутсайдеров. По одному я обыграл бы их всех, но в турнире они держались компанией. Точно так же, как в матч-турнире 1948 года. И первым всегда был кто-то из русских. Это неспортивно! Я предложил заменить турниры претендентов матчами кандидатов и ограничить представительство от каждой страны.

ВОПРОС: Ваши претензии Вы высказали публично?

Р. ФИШЕР: Да. Вскоре после турнира претендентов на Кюрасао в «Спорт иллюстрейтед» и «Чесе Лайф» появилась моя статья «Русские подтасовали результаты мирового первенства».

ВОПРОС: И, вероятно, эта реплика вызвала ответную реакцию?

Р. ФИШЕР: Очень бурную! Советские эксперты обвинили меня в субъективности, доказывали, что турнир претендентов отражал реальную расстановку сил.

ВОПРОС: Значит, Вы считаете, что советские шахматисты боролись с Вами объединенными усилиями?

Р. ФИШЕР: Точно такой вопрос мне задал на межзональном турнире в Пальма-де-Мальорке (1970) югослав Б. Кажич. Я ответил, что теперь так не думаю.

ВОПРОС: Но тогда, после турнира претендентов на Кюрасао и посредственного выступления на Олимпиаде в Варне (1962), Вы замолчали почти на три года!

Р, ФИШЕР: Я полагал, что несовершенство системы розыгрыша мирового первенства столь очевидно, что даже нет смысла участвовать в отборочных соревнованиях ФИДЕ.

ВОПРОС: Однако очередной Конгресс Международной шахматной федерации изменил эти правила, и с 1965 года стали проводиться матчи кандидатов. Это было Вашим предложением, не так ли?

Р. ФИШЕР: Никаких матчей я играть не собирался. Был согласен только на последний матч!

ВОПРОС: Но как доказать свою силу, не участвуя в борьбе за мировое первенство?! Почему, например, Вы не вышли на старт межзонального турнира 1964 года?

Р. ФИШЕР: Никаких комментариев!

ВОПРОС: Тогда не могли бы Вы прокомментировать итоги матча Ботвинник – Петросян (1963), давшего шахматному миру нового чемпиона?

Р. ФИШЕР: Слишком много ничьих. Академичная, осторожная игра с обеих сторон. Особо интересных партий было немного.

ВОПРОС: Чем занялись, перейдя на «полуотшельнический» образ жизни?

Р. ФИШЕР: Изучал партии старых мастеров, выступал с лекциями и сеансами одновременной игры по городам Америки. Сыграл в нескольких американских турнирах.

ВОПРОС: И в одном из них, чемпионате США 1963/64 года, показали выдающийся результат, выиграв все 11 партий!

Р. ФИШЕР: В этом турнире, кроме меня, играли Решевский, Эванс, Бисгайер, Бенко, братья Бирны. Второй призер, Ларри Эванс, отстал на 3,5 очка. Помню, это дало судье турнира Гансу Кмоху повод для маленькой шутки. Он публично поздравил Эванса с победой в турнире, а меня – с «сухой» победой в сеансе!

ВОПРОС: После чемпионата США обсуждался проект Вашего неофициального матча с тогдашним чемпионом мира Тиграном Петросяном. Или это только слухи?

Р. ФИШЕР: Идея такого матча (или с любым из пяти сильнейших шахматистов СССР) была выдвинута бизнесменом Бисно. Предполагалось играть до десяти побед, без учета ничьих. Призовой фонд – 8500 долларов.

ВОПРОС: Надо полагать, этот регламент устраивал Вас уже тогда?

Р. ФИШЕР: Вполне. С сильнейшими шахматистами мира хотелось играть именно безлимитные матчи – до 8 или 10 побед, не считая ничьих.

ВОПРОС: У кого из ведущих гроссмейстеров рассчитывали выиграть? Исход каких матчей был для Вас неясен?

Р. ФИШЕР: Не люблю такие вопросы, но, как я уже сказал, в матче до 8 или 10 побед я мог победить любого.

ВОПРОС: Как известно, Ваша добровольная ссылка закончилась в 1965-м, когда Вы наконец приняли участие в международном турнире. Но вначале Вам пришлось «скрестить шпаги» с… Госдепартаментом США! Что предшествовало этому?

Р. ФИШЕР: Мемориал Капабланки (1965) проходил на Кубе, и власти США отказали мне в выездной визе, утверждая, что к этому турниру не подходят критерии, установленные американским законодательством.

ВОПРОС: Используя шахматную терминологию, противоположная сторона играла на пат?

Р. ФИШЕР: После обмена телеграммами с Фиделем Кастро я принял решение играть по телефону, направляя ходы в турнирный зал по линии Нью-Йорк – Гавана. Эксперимент прошел удачно – в турнире я разделил 2 – 4-е места. Но играть не видя партнера трудно. От этого я очень уставал.

ВОПРОС: А как к Вашему выступлению отнеслась пресса?

Р. ФИШЕР: В целом расценила как успех. Однако большие споры вызвала сама идея игры по телефону. Одни утверждали, что, находясь в отдельной комнате, за много миль от места игры, я получал дополнительные преимущества. Другие же полагали, что как раз «большие расстояния» помешали мне добиться большего.

ВОПРОС: Примерно в то же время в Тбилиси Спасский и Таль выясняли еще более принципиальный вопрос – кто бросит вызов Тиграну Петросяну. Каков был Ваш прогноз на исход финального матча претендентов (1965)?

Р. ФИШЕР: Делать предсказания всегда нелегко. Многие считали, что шансы Спасского выше. Мне же было неясно. Ведь известно, что Таль очень упорен, когда дело доходит до настоящей драки. Но победил Спасский.

ВОПРОС: А кому Вы отдавали предпочтение в матче за мировое первенство Петросян – Спасский (1966)?

Р. ФИШЕР: Спасскому. Считаю победу Петросяна сенсационной.

ВОПРОС: Вернемся к Вашим турнирным выступлениям второй половины 60-х годов. Если мемориал Капабланки в Гаване (1965) показал, что Вы по-прежнему шахматист мирового класса, то следующий турнир – на кубок Пятигорского в Санта-Монике (1966) – выдвинул Вас в число ближайших и наиболее опасных претендентов на мировой престол…

Р. ФИШЕР: В Санта-Монике я был вторым, на полочка отстав от Спасского, но опередив Ларсена, Петросяна, Решевского, Портиша, Ивкова, Найдорфа, Доннера и Унцикера. Турнир запомнился неровной игрой – после неудачного старта я набрал во втором круге 7,5 очка из 9. На этой волне я играл и на Олимпиаде в Гаване…

ВОПРОС: На какое место рассчитывала Ваша команда, отправляясь в Гавану (1966) в своем лучшем составе?

Р. ФИШЕР: Мне казалось, что русские все-таки имеют лучшие шансы. Но не исключал, что если мы будем играть с полной отдачей сил, то, возможно, займем первое место. А уж второе – наверняка. Так оно и вышло.

ВОПРОС: Комментаторы единодушно отмечали, что серебряные награды американских шахматистов – большой и заслуженный успех. Отмечалась и Ваша блестящая игра на первой доске – 15 очков из 17! Рассказывали, что капитан команды Дональд Бирн на вопрос о составе сборной ответил так: «На первой лоске будет играть Фишер. На второй, третьей и четвертой досках мы будем играть без Фишера – к сожалению, Фишер у нас один…»

Р. ФИШЕР: Мне также передали слова Спасского, заметившего, что «в Гаване Фишер совершил спортивный подвиг».

ВОПРОС: Понравилось ли Вам на Кубе?

Р. ФИШЕР: Команду США принимали очень хорошо. На высоте была и организация Олимпиады, особенно освещение и шахматные столики. Могу определенно сказать, что к шахматам на Кубе относятся так, как они этого заслуживают. Не понравилось только обилие репортеров.

ВОПРОС: После успеха на Гаванской олимпиаде вновь пошли разговоры, что Вы уже лет пять как неофициальный чемпион мира. А как успешно Вы играли с официальными носителями этого титула?

Р. ФИШЕР: Я выигрывал у Эйве, Петросяна, Смыслова и Таля. Ботвинник – единственный чемпион мира, у которого я не выиграл ни одной партии.

ВОПРОС: А какой баланс был с тогдашним чемпионом СССР Леонидом Штейном?

Р. ФИШЕР: Чтобы выяснить наши отношения, я предложил ему неофициальный матч.

ВОПРОС: Это интересно! Расскажите подробнее.

Р. ФИШЕР: В конце Гаванской олимпиады (1966) правительство Кубы устроило большой прием в честь участников и организаторов. Штейн вспомнил, как в 1962 году в Стокгольме мы играли с ним блиц, и предложил сразиться. Сперва я согласился, а потом сказал: «Зачем же играть блиц, когда мы можем сыграть настоящий матч? Вы – чемпион СССР, я – чемпион Америки…» Штейн согласился, и мы тут же договорились о регламенте: до 10 побед. Я хотел немедля играть в Гаване. И меня поддержал премьер Кастро. Когда я вместе со Штейном подошел к нему, чтобы обговорить детали, он сказал, обращаясь ко мне: «То, что вы делаете в шахматах – это очень хорошо. Не имею ничего против вашего матча!»

ВОПРОС: Но ведь в официальной прессе никаких сведений о таком матче нет!

Р. ФИШЕР: Как не было и самого матча! Позднее Штейн заявил, что Шахматная федерация СССР обязала его играть в очередном чемпионате страны, стартовавшем в конце 1966 года. И матч отложили на неопределенный срок. Я же настаивал на разработке точного регламента.

ВОПРОС: Но, может быть, матч не состоялся по объективным причинам, ведь в следующем, 1967 году, и Вам, и Штейну предстояло играть в межзональном турнире, а чемпионат СССР был как раз отборочным к нему…

Р. ФИШЕР: Мне кажется, что Штейн не был готов принять мой вызов, считая, что такой матч я намерен якобы использовать для саморекламы. У меня даже сложилось впечатление, что Шахматная федерация СССР вообще не желала этого матча.

ВОПРОС: Поговаривали, что из-за разногласий с ФИДЕ Вы не выйдете на старт межзонального турнира. Однако 1967-й начался на радостной ноте – победы на турнирах в Монако и Скопле. И, наконец, межзональный турнир в Сусе…

Р. ФИШЕР: Да, я приехал на межзональный турнир, но не изменил своим принципам. Я по-прежнему считал, что шахматисты вправе требовать справедливой оплаты своего труда. Я даже заключил контракт, предусматривавший гонорар в размере 6000 долларов. Но получил эту финансовую помощь не от ФИДЕ, отвергшей мои предложения, а со стороны американских меценатов.

ВОПРОС: Что Вы думали о своих главных конкурентах по межзональному турниру Корчном и Ларсене?

Р. ФИШЕР: Корчной входил тогда в число трех сильнейших советских шахматистов. На основании блестящего результата Ларсена на турнире 1967 года в Гаване нельзя было утверждать, что датчанин лучший, только когда не играют шахматисты СССР. А ведь так кое-кто говорил!

ВОПРОС: А как завершились бы Ваши с ними дуэли, скажем, из десяти партий?

Р. ФИШЕР: На этот вопрос я не ответил бы…

ВОПРОС: Петросян говорил, что чемпион мира – первый среди равных. Быть может, как носителю высшего титула ему было виднее, но согласны ли Вы с ним?

Р. ФИШЕР: Я не согласен с такой философией. В мире всегда есть шахматист наилучший, лучший и более слабые.

ВОПРОС: Кто, по-Вашему, был в тот период самым достойным звания чемпиона – Петросян или победитель турнира кандидатов?

Р. ФИШЕР: Если бы я не надеялся на успех, то не играл бы…

ВОПРОС: Однако вскоре стало ясно, что Вашим честолюбивым намерениям не суждено сбыться как минимум до 1972 года. Имея в активе 8,5 очка из 10 и почти верное попадание в шестерку претендентов, Вы выбыли из межзонального турнира. «Многоактная трагедия» в Сусе подробно освещалась на страницах печати, но хотелось бы услышать Вашу версию.

Р. ФИШЕР: Организаторы турнира допустили много ошибок, но, пожалуй, самая главная из них – невероятно тяжелый регламент. В середине турнира у меня шли четыре партии подряд, затем один свободный день и еще пять партий одна за другой. И они хотели, чтобы за эти десять дней я сыграл и пропущенную партию с Геллером!

ВОПРОС: В прессе, однако, высказывалось мнение, что эти неудобства возникли из-за Ваших «дней молений». Соблюдая религиозный обряд, Вы не приступали к игре до захода солнца и не играли по пятницам… Кто же во всем виноват?

Р. ФИШЕР: В конечном счете организаторы и судьи. И так думал не только я один! Я сам мог бы организовать этот турнир лучше, нежели большинство из них.

ВОПРОС: Но в той ситуации стояла другая проблема: как погасить конфликт. Какую программу действий предпочли Вы?

Р. ФИШЕР: Поскольку оргкомитет турнира отклонил мое требование о предоставлении дополнительного выходного дня, я написал письмо, в котором извещал, что выбываю из межзонального турнира.

ВОПРОС: Не слишком ли крутая мера?

Р. ФИШЕР: Меня вынудили так поступить, так как организаторы с самого начала были против меня. Они ждали моего поражения, но в Сусе я проигрывал, только когда не играл! Во время партии с Куэлларом судья Диаконеску отказался передвинуть мой столик, который был плохо освещен. Вместе с соперником я сделал это сам. Несколько раз я просил изменить освещение в зале, но все тщетно!

ВОПРОС: Однако, игнорируя Ваш демарш, судейская коллегия заявила на очередной тур партию Фишер – Гипслис…

Р. ФИШЕР: Я колебался – играть ли с Гипслисом – потому, что организаторы ни разу не согласились с моими требованиями. Первое из них заключалось в том, чтобы переоборудовать турнирный зал – свет был слабым и играть при таком освещении просто невозможно. Второе. Руководитель турнира настаивал на том, чтобы я сначала сделал ход в партии с Гипслисом, а уж потом написал протест по поводу тяжелого регламента соревнований. Организаторы допускали также, чтобы фотографы выводили меня из строя. Все это являлось нарушением принципов ФИДЕ. При таких обстоятельствах у меня не было желания продолжать игру. Я должен был сохранить чувство собственного достоинства!

ВОПРОС: Дальнейшее известно: Вам присудили поражение за неявку на партию с Гипслисом, и Вы в тот же день уехали в столицу Туниса. Но вскоре вернулись назад и до исключения из турнира успели сыграть три партии – выиграли у соотечественников, Решевского и Бирна, и сделали ничью с Корчным. Югославский гроссмейстер Б. Ивков назвал это «фарсом в стиле Мольера». А что Вы думаете по этому поводу?

Р. ФИШЕР: Президент Шахматной федерации Туниса мистер Белькади обещал мне выходной день. Поэтому я вновь появился в турнирном зале…

ВОПРОС: Казалось, что проблема наконец решена. На собрании участников турнира Ваше заявление о выходе было признано недействительным. И вдруг – новый «ноль» за неявку, на сей раз в партии с Гортом. Надо ли было обострять уже затухавший конфликт?

Р. ФИШЕР: Перед партией с Гортом я получил письмо от турнирного комитета, в котором сообщалось, что мой «проигрыш» в партии с Гипслисом остается в силе. Я сразу заявил, что при таких обстоятельствах в турнире участвовать не буду!

ВОПРОС: Почему бы и нет? Вы смогли бы финишировать первым и без этого очка!

Р. ФИШЕР: Это решение было незаконным. Я им сказал, что выхожу из турнира, и они не возражали. Как они могли засчитать мне поражение, если я партию не играл? Невозможно найти общий язык с ФИДЕ! Я знаю, что финишировал бы первым и без этой партии, но для меня это принципиальный вопрос… И, пожалуй, еще одно. Партия с Гортом игралась на турнирном экваторе. Значит, если кто-либо выбывал из соревнования, сыграв меньше половины, то его результаты аннулировались. А если уже пройден экватор? Тогда во всех оставшихся партиях засчиты-вались поражения. К тому времени я сыграл почти со всеми советскими участниками межзонального турнира, и если б выбыл после партии с Гортом, то их главные конкуренты получили бы по очку без игры. И это в турнире, где каждые пол-очка на вес золота! Поэтому перед партией с Гортом я и требовал ответить – состоится ли пропущенная партия с Гипслисом? Если бы я сыграл с Гортом, а потом выбыл из турнира, это было бы нечестным по отношению к моим советским коллегам. А с минусом от Гипслиса я ни за что не продолжил бы турнир!

ВОПРОС: Хотелось бы Вам напомнить, что на межзональном турнире в Сусе Вы представляли национальные интересы своей страны…

Р. ФИШЕР: За шахматной доской я представляю только самого себя – Роберта Фишера!

ВОПРОС: Но думали ли Вы, кто вступит в дуэль с Петросяном, если Вы бросите турнир?

Р. ФИШЕР: Не думаю, что Петросян к тому времени сохранил амбиции настоящего чемпиона. Он только мастер делать ничьи. В Сусе я выиграл у Штейна, а он был первым на недавнем гроссмейстерском турнире в Москве (1967). После этого Штейн проиграл несколько партий… Я подтвердил, что являюсь сильнейшим!

ВОПРОС: Расскажите, пожалуйста, о последнем акте этой драмы.

Р. ФИШЕР: После второго «ноля» я передал в турнирный комитет записку, где сообщал, что выбываю из межзонального турнира 1 ноября 1967 года. Но тут вмешалось посольство США в Тунисе. Оно и добилось нового собрания участников – решалось, на каких условиях я мог бы продолжить турнир. И от меня еще потребовали письменных гарантий, что я обязуюсь соблюдать все их решения! Но об этом не могло быть и речи! Я не преступник и таких условий не подписал бы никогда. Знаете, чего они требовали? Подписать вот это!!! «Я, Бобби Фишер, признаю, что проиграл без игры две партии…» Не подписал бы это даже за миллион долларов!

ВОПРОС: В печать просочились слухи, что в самый последний момент Вы согласились с этими требованиями, а значит, закрыли глаза и на два «минуса»…

Р. ФИШЕР: В момент, когда судьи пустили часы в партии Ларсен – Фишер, 4 ноября 1967 года, я находился в Тунисе, в 150 километрах от Суса. Чтобы уговорить меня вернуться, в моей гостинице объявилась пресс-атташе американского посольства г-жа Джонсон, А с начала партии заработал «телефонный мост» Сус – Тунис, по которому меня без конца вызывали то Белица, то Гуфельд. Со всех сторон меня начали уговаривать… А время шло. Час, отпущенный на ожидание, – и последний шанс закончить турнир! – подходил к концу… Нервы, нервы… Наконец, где-то минут за десять до фиксации третьего «ноля» я попросил судей отложить партию ровно настолько, сколько необходимо для переезда из Туниса в Сус. Я еще не знал, к какому окончательному решению приду, но полагал, что надо что-то делать… Ларсена начали склонять к переносу игры, но он, находясь в турнирном зале, ответил: «Нет! Часы идут». Так мне запретили играть в межзональном турнире и сделали шахматным преступником…

ВОПРОС: Можно подвести печальный итог. Как писал югославский журналист Белица, «три года напряженной работы пошли прахом». Но ведь на Олимпиаде 1968 года в Лугано у Вас была прекрасная возможность реабилитироваться, повторив успех двухлетней давности. Собирались ли Вы возглавить олимпийскую сборную США?

Р. ФИШЕР: Могу сказать, что это было почти наверное так. Но я, конечно, учитывал, что может случиться что-нибудь непредвиденное.

ВОПРОС: Каковы были шансы Вашей команды? Могла ли она всерьез угрожать монополии советских шахматистов?

Р. ФИШЕР: Если бы мы приехали в Швейцарию в сильнейшем составе, наши шансы на успех были бы вполне реальны.

ВОПРОС: Назовите оптимальный состав американской сборной.

Р. ФИШЕР: После меня должны были играть Эванс, Бенко, Решевский и Роберт Бирн. А кто шестой, запасной, я и сам толком не знал.

ВОПРОС: Пресса отмечала, что Вы и Решевский впервые согласились выступать в одной команде. Увы, этим благим намерениям не суждено было сбыться. После «бегства» из Суса Ваш «послужной список» конфликтов пополнился громким скандалом на Олимпиаде в Лугано (1968)…

Р. ФИШЕР: Накануне открытия я уехал из Лугано, поскольку организация Олимпиады была ниже всякой критики. Организаторы отвергли список моих требований. Но мало того, когда я вошел в турнирный зал, то сразу понял, что это помещение не для игры! Зрителям не воспрещалось ходить между столиками, даже курить! Я заявил, что в таких условиях играть не буду, быстро собрал вещи и уехал в Милан. Кстати, к концу соревнований многие участники, в том числе и советские, жаловались на тяжелые условия игры.

ВОПРОС: А как к Вашему демаршу отнеслись члены американской сборной?

Р. ФИШЕР: На собрании участников меня исключили из команды. Правда, Решевсхий выразил сожаление, что ему придется все время играть на первой доске… Я же не изменил своим принципам, хотя потерял 3000 долларов. «Если американец отказывается от денег, – сказал капитан команды Колтановский, – то у него что-то не в порядке с головой».

ВОПРОС: Осенью 1968 года стартовал финальный матч претендетов Спасский – Корчной. Победил Спасский, но кому Вы отдавали предпочтение до начала единоборства?

Р. ФИШЕР: Если бы я ответил на этот вопрос до начала борьбы, то причинил бы вред и его участникам, и любителям шахмат…

ВОПРОС: Поставим вопрос иначе: кто из претендентов имел лучшие шансы против Петросяна?

Р. ФИШЕР: Я был уверен, что у Корчного значительно больше шансов, чем у Спасского.

ВОПРОС: Ваш личный счет против Спасского и Корчного к началу 70-х годов?

Р. ФИШЕР: Спасский выиграл у меня на две партии больше, чем я у него, а с Корчным у меня счет равный. Однако в матчах это ничего не значит…

ВОПРОС: Ваш прогноз на второй матч Петросян – Спасский?

Р. ФИШЕР: Не знаю… Петросяна было очень трудно одолеть. Я сыграл с ним немало партий и хорошо знаю его поразительное искусство защиты. Он обладает редким качеством – выигрывая, не терять объективности.

ВОПРОС: После отъезда из Лугано Вы замолчали почти на два года. Что с Вами случилось? В турнирах Вы не играли, жили как отшельник…

Р. ФИШЕР: Да, со стороны это выглядело так. Но я ставил условия своего участия в турнирах. Шахматисты должны иметь обстановку для творчества.

ВОПРОС: Вы не вышли на старт чемпионата США 1969 года, являвшегося зональным турниром ФИДЕ и отборочным к первенству мира. Почему?

Р. ФИШЕР: Турнир с 12 участниками слишком короток – мало партий. Не люблю играть в турнирах, где из-за одного случайного поражения теряешь первое место. Для фаворита это слишком большой недостаток соревнования. Особенно для профессионала. Я считаю, что в чемпионате должно быть 22 партии, как в СССР, Венгрии, Румынии и других восточноевропейских странах, где к шахматам относятся серьезно, а не 11 туров, как в чемпионате США. Заодно дается шанс молодым талантам.

ВОПРОС: Значит ли это, что Вы не были готовы к новому циклу мирового первенства?

Р. ФИШЕР: В этом «заслуга» шахматной федерации США. Она отвергла мои предложения и делала все возможное, чтобы не увидеть на троне чемпиона мира американского гражданина!

ВОПРОС: Быть может, Вы преувеличиваете?

Р. ФИШЕР: Нет! Один из чиновников Американской шахматной федерации даже посоветовал мне «пройти психотерапевтическую обработку».

ВОПРОС: Тогда Вам было 26. А Ботвинник как-то сказал, что если Вы не станете чемпионом мира до 30, то уже не станете им никогда. Не было ли ощущения безвозвратно уходящего времени?

Р. ФИШЕР: Да, я понимал, что придется ждать до 1972 года. Но были и другие трудности. Не все окружающие вели себя благородно по отношению ко мне. В разговоре с вице-президентом ФИДЕ г-ном Кажичем я прямо сказал, что некоторые шахматисты прибегают к нечестным методам борьбы. Много неприятных воспоминаний связано у меня и с организаторами турниров…

ВОПРОС: За эти годы Вы сменили место жительства, переехали из Нью-Йорка в Калифорнию?

Р. ФИШЕР: Да, в Лос-Анджелес. Здесь мне значительно лучше, чем в шумном и грязном Нью-Йорке. Климат прекрасный и намного спокойнее.

ВОПРОС: Если не секрет, на что жили, сколько зарабатывали?

Р. ФИШЕР: Еще не столько, сколько хотелось бы…

ВОПРОС: Как вы восприняли сообщение о, пожалуй, главном событии 1970 года – «матче века» сборная СССР – сборная остального мира?

Р. ФИШЕР: Я долго колебался: играть или нет. Четыре партии… Это, конечно, очень мало. Но сыграть матч со Спасским, ставшим чемпионом мира, было бы очень интересно. Пусть даже короткий матч. К тому же мне всегда нравилось играть в Югославии.

ВОПРОС: И Вы телеграфировали о своем согласии?

Р. ФИШЕР: Нет, не сразу. Я еще раздумывал, ибо сначала хотел сыграть со Спасским большой матч.

ВОПРОС: То есть в обход официальных правил ФИДЕ?

Р. ФИШЕР: Разумеется, я понимал, что у меня нет формального права вызвать Спасского, но я с огромным удовольствием сразился бы с ним до шести побед.

ВОПРОС: Спасский, как известно, заявил, что с его стороны это был бы довольно сомнительный шаг. А вот «микродуэль» Спасский – Фишер на первой доске в «матче века» отвечала бы чаяниям всего шахматного мира! Что же в конце концов убедило Вас вылететь в Белград?

Р. ФИШЕР: Пожалуй, слова югослава Кажича. Он прилетел в Америку и долго убеждал меня. И вдруг сказал: «Подумайте сами, вы – и не участвуете в шахматном «матче века»; да это просто величайшая шахматная нелепость века!» Мне трудно было что-либо возразить…

ВОПРОС: Значит, в принципе, Вы были «за»?

Р. ФИШЕР: Да. Идея такого матча сразу показалась мне интересной.

ВОПРОС: А какой результат прогнозировали?

Р. ФИШЕР: Исходя из расчета 10 досок в четыре круга, я полагал, что счет будет 21,5: 18,5 в пользу сборной СССР. Мы могли бы победить при игре на 15 или, скажем, 20 досках. Кстати, такой же результат – «+3» в пользу команды Спасского – прогнозировал и компьютер.

ВОПРОС: После обмена списками команд внимание экспертов привлекли «микроматчи» лидеров: Спасский – Фишер и Петросян – Ларсен. Каким же образом произошла «рокировка» первых шахматных кресел?

Р. ФИШЕР: Во всем виноват Ларсен. Он заявил, что за последние годы добился больших успехов, чем я за всю жизнь, и потребовал себе первую доску. Хвастун! Я сразу парировал, что моим соперником в Белграде может быть только Спасский, потому что он – чемпион мира.

ВОПРОС: Но ведь играли-то Вы с Петросяном, и не на первой, а на второй доске!

Р. ФИШЕР: Уже в Белграде я узнал, что Ларсен намерен бойкотировать матч. Хотя всем было ясно, кто «номер один», я решил: пусть за первую доску садится Ларсен! Я принял это решение в интересах дела, так как видел, что наша команда деморализована.

ВОПРОС: И все же Вашему решению удивились многие…

Р. ФИШЕР: Я знал, что играю лучше Ларсена, но за последние полтора-два года, пока я отсутствовал, он выступал с большим успехом и потому имел моральное право на первую доску.

ВОПРОС: Пресса назвала Ваше решение мужественным шагом, отмечая, что Вы впервые пошли на компромисс. И это несмотря на то, что в споре с Ларсеном на Вашей стороне были и коэффициенты профессора Эло, и общественное мнение…

Р. ФИШЕР: Нет, нет! Уступив Ларсену первую доску, я проиграл дипломатический матч престижа… Зачем я это сделал? Я глуп, я – сумасшедший. Я – «крейзи мен»!

ВОПРОС: Однако «матч века» показал, что Вы рассчитали все точно. Неожиданная смена партнеров вызвала замешательство в стане советской команды и, возможно, предопределила успех шахматистов «остального мира» на первых четырех досках. В Ваших действиях кое-кто даже видел закулисный маневр, придуманный еще до начала матча. Так ли это?

Р. ФИШЕР: Если у меня и была альтернатива – Петросян или Спасский, – то я прекрасно понимал, что легко не будет ни с тем, ни с другим. Поскольку я давно не играл, Спасский имел в Белграде равные шансы… Петросян, правда, менее агрессивен.

ВОПРОС: Чтобы окончательно разрешить этот вопрос, заглянем в турнирный протокол. Ваша игра превзошла даже самые смелые прогнозы. Вы добились выдающегося результата, дважды победив «непробиваемого» Петросяна. А как Вы расценили этот результат?

Р. ФИШЕР: Я доволен им. Не ожидал, что одержу победу со счетом 3:1… Все-таки думал, что будет труднее против Петросяна, нежели Спасского. Здесь же выяснилось, что Петросян не был в ударе. Однако должен сказать, что и я был не в лучшей форме…

ВОПРОС: Значит, Вы не в полной мере довольны своей игрой?

Р. ФИШЕР: Нет, не в полной. Я устал с дороги. Мешало и полуторагодичное отсутствие практики. Я понимал, что самое важное теперь – это играть. Хотел выступить и в межзональном турнире, но понимал, что попасть туда будет очень трудно, ведь я не играл в последнем чемпионате США…

ВОПРОС: Кто из претендентов, имевших формальное право вступить в борьбу, представлялся Вам наиболее опасным?

Р. ФИШЕР: Самые большие шансы играть со Спасским имели Ларсен и Корчной. Я, конечно, хотел, чтобы дело дошло до матча Спасский – Фишер.

ВОПРОС: Корчной говорил, что Спасский ленив и поэтому долго не останется чемпионом…

Р. ФИШЕР: Да, кажется, он действительно ленив. Однако исход матча зависит от очень многих обстоятельств.

ВОПРОС: Ваше мнение о тогдашнем чемпионе мира?

Р. ФИШЕР: Спасский очень хороший шахматист, но в дебюте не совсем уверенно ставит партию, хотя в середине и в эндшпиле весьма крепок. Но почему он делал так много ошибок в последнем матче с Петросяном (1969)? Я тщательно проанализировал все партии этого матча, когда готовился к встрече в Белграде.

ВОПРОС: Какой матч, на Ваш взгляд, был бы самым интересным для шахматной общественности?

Р. ФИШЕР: Пожалуй, матч Фишер – Ларсен.

ВОПРОС: И кто бы выиграл?

Р. ФИШЕР: Думаю, что я.

ВОПРОС: А самый важный матч?

Р. ФИШЕР: Бесспорно, матч Фишер – Спасский.

ВОПРОС: Победитель?

Р. ФИШЕР: Искренне говоря, я был убежден, что выиграю, однако хотел, чтобы матч проводился до 6 или 10 побед, дабы избежать случайностей. К сожалению, вероятность такого матча была тогда невелика, хотя я слышал, что Спасский хотел играть. Но такие вопросы решает шахматная федерация… Я предложил сыграть и Ларсену, и тот согласился, а потом сказал, что у него мало времени.

ВОПРОС: Назовите шестерку лучших шахматистов мира к началу 70-х годов.

Р. ФИШЕР: Не знаю точного порядка, но из советских – Спасский, Корчной, Петросян, Геллер. И еще Фишер и Ларсен.

ВОПРОС: Ну а кто самый лучший?

Р. ФИШЕР: Не хочу быть нескромным, но глупо не сказать правду – Фишер.

ВОПРОС: Кого Фишер боялся за шахматной доской?

Р. ФИШЕР: В матчах – никого, а в турнирах много опасных соперников. Например, Спасский, Корчной, Ларсен, Таль, Петросян. Петросян как-то сказал, что я боюсь проигрывать и потому мне было бы трудно занять первое место в чемпионате СССР. Но я не боюсь поражений и имел бы хорошие шансы на первое место в любом турнире. Кроме того, думаю, что Петросян не стал бы восьмикратным чемпионом США…

ВОПРОС: Система розыгрыша мирового первенства?

Р. ФИШЕР: Она была слишком медлительна! Поединки за титул чемпиона мира должны проводиться ежегодно. Турниры интересны только зрителям, все должно решаться в матчах. Только таким образом можно избежать случайностей.

ВОПРОС: Как вы оцениваете спортивные и творческие итоги «матча века»?

Р. ФИШЕР: «Матч века» в Белграде – действительно событие эпохи. Организация была на хорошем уровне и полностью меня удовлетворила. У нас в Америке нет таких организаторов, как в Югославии, – умных, деловых, преданных шахматам. Результат самого матча благоприятен для избранных шахматистов мира. 19,5:20,5 – это упорная борьба!

ВОПРОС: Ваши шахматные планы после «матча века»?

Р. ФИШЕР: Я уже сказал, что собирался возвратиться к «активным» шахматам, хотя знал, что многие против меня. Я надеялся стать чемпионом мира, так как в матче с Петросяном снова уверовал, что играю сильнее всех. А ближайшие планы? Я получил много приглашений. Прежде всего на турниры в Югославию – Загреб, Скопле, Виньковцы. Хотелось посмотреть мировую выставку в Японии и даже сыграть там шахматный матч.

ВОПРОС: После «матча века» в Белграде Вы выиграли «блицчемпионат мира» в Герцег-Нови (1970), опередив таких признанных специалистов молниеносной игры, как Таль, Петросян, Корчной, Бронштейн. Но еще раньше Вы заявили, что «блиц убивает идею». Нет ли в Вашей позиции противоречия между словом и делом?

Р. ФИШЕР: Если публика хочет видеть турниры по «быстрым» шахматам, мы обязаны в них играть!

ВОПРОС: Не требованием ли «гласа народного» объясняется и Ваше участие в межзональном турнире 1970 года?

Р. ФИШЕР: Вовсе нет! Хотя после моих побед на турнирах в Загребе (1970) и Буэнос-Айресе (1970) необходимость моего участия в межзональном турнире признавали многие. Американская шахматная федерация предложила на Конгрессе ФИДЕ включить меня 25-м участником, однако ФИДЕ предпочла компромисс – я получил право участия, но только за счет вакансий от североамериканской зоны. В последнем чемпионате США право играть в межзональном турнире завоевали Решевский, Аддисон и Бенко. Значит, за счет кого-то из них.

ВОПРОС: И выбор пал на Пала Бенко?

Р. ФИШЕР: Да!

ВОПРОС: Вероятно, его заинтересовали материально?

Р. ФИШЕР: Бенко уступил мне место не в силу меркантильных интересов, а из уважения к своему коллеге, имевшему реальные шансы стать победителем всего претендентского цикла.

ВОПРОС: Но еще до межзонального турнира Вы потерпели чувствительное поражение от Спасского на Олимпиаде в Зигене (1970)…

Р. ФИШЕР: Когда я проиграл Спасскому в Зигене, то сдался, как Капабланка: если я и проигрывал партию, то чувствовал себя королем, подающим милостыню нищему!

ВОПРОС: Перед межзональным турниром ходили слухи, что Вы все-таки не выйдете на старт. Одни утверждали, что из-за поражения а партии со Спасским, другие – из-за давнего спора с ФИДЕ. А как было на самом деле?

Р. ФИШЕР: Я прибыл на турнир, но только из патриотических побуждений. Президент шахматной федерации США полковник Эдмондсон и американский миллионер Туровер так уговаривали меня согласиться, что я в конце концов уступил.

ВОПРОС: Кого из участников межзонального турнира в Пальма-де-Мальорке (1970) Вы видели в числе наиболее вероятных победителей?

Р. ФИШЕР: Я не видел, кто мог бы всерьез конкурировать со мной в борьбе за первый приз, хотя, понятно, в отдельной партии от поражения никто не застрахован.

ВОПРОС: Какие задачи ставили перед собой?

Р. ФИШЕР: Помню, главная проблема, которую решал, – успеть выспаться до полудня, а в будущем поставить дело так, чтобы меня не будили с первыми петухами. Без конца звонили журналисты и требовали интервью. Если же говорить о межзональном, то планировал заканчивать партии в один присест, без доигрываний.

ВОПРОС: Ларсен заявил, что первым в турнире будет он, а перед стартом провозгласил себя следующим чемпионом мира. Что скажете по этому поводу?

Р. ФИШЕР: Ларсен напоминает Кассиуса Клея: очень много говорит и играет самые отчаянные системы…

ВОПРОС: На турнире в Буэнос-Айресе (1970) Вы опередили ближайших конкурентов на 3,5 очка. В Пальма-де-Мальорке с завидным постоянством сохранили ту же дистанцию, набрав во встречах с советскими участниками 3,5 очка из 4, хотя и проиграли «партию престижа» Ларсену. Это уже напоминало Алехина времен Сан-Ремо(1930) и Бледа (1931). А как Вы оценивали свою игру?

Р. ФИШЕР: Я был доволен результатом межзонального турнира, но не своей игрой. Я понимал, что мне надо много тренироваться, хорошо подготовиться к встречам кандидатов. К тому же у меня не было достаточного опыта игры в матчах.

ВОПРОС: К концу 1970 года стали известны четвертьфинальные пары претендентов: Фишер – Тайманов, Петросян – Хюбнер, Корчной – Геллер, Ларсен – Ульман. Кого видели фаворитом в матчах кандидатов?

Р. ФИШЕР: Я затруднялся сказать, кто победит и будет играть со Спасским, но допускал, что на этот раз финальный матч претендентов может пройти без представителей Советского Союза.

ВОПРОС: Ваш прогноз на «турнир претендентов-71»?

Р. ФИШЕР: Мне казалось, что Тайманов в нашей подгруппе не сможет победить меня и Ларсена. Надеялся, что я или Ларсен будем играть матч со Спасским.

ВОПРОС: Что Вы можете сказать о своем сопернике по четвертьфинальному матчу Марке Тайманове?

Р. ФИШЕР: Тайманов – великолепный парень!

ВОПРОС: Первые же сообщения о ванкуверском матче (1971) произвели сенсацию: Вы выигрывали партию за партией. И закончили матч «всухую», со счетом 6:0. Закономерен ли такой итог?

Р. ФИШЕР: Я полагаю, по тому как складывалась борьба в Ванкувере, счет должен был быть шесть с половиной на два с половиной. Или даже на три с половиной… Марк делал много грубых ошибок.

ВОПРОС: Но ведь те же «чудеса» продолжались и в полуфинальном матче с Ларсеном! «Ванкуверская трагедия» сменилась «денверской» – и снова 6:0! Быть может, Вы изобрели какой-то новый способ игры?

Р. ФИШЕР: Нет! Просто я играл точнее соперников. Они делали ошибки, и я этим пользовался.

ВОПРОС: Можно ли утверждать, что и этот матч прошел в интересной борьбе и «сухой» счет не отражает содержания партий?

Р. ФИШЕР: По-настоящему интересными были 1-я и последняя, 6-я, партии. Первая была очень напряженной. Я, знаете ли, не уверен, что играл, как надо, но победил. Напряженная, очень напряженная партия. А в шестой Ларсен не захотел ничьей. Он бросил мне вызов, но в цейтноте занервничал и снова проиграл.

ВОПРОС: Но, согласитесь, двенадцать побед подряд над шахматистами эстракласса – такого показательного разгрома шахматная история еще не знала. Немудрено, что некоторые эксперты заговорили о каких-то «околошахматных» силах, о психологическом воздействии, с помощью которого Вам удается подавлять своих соперников. Что бы Вы ответили этим оппонентам?

Р. ФИШЕР: Я уже говорил, что есть люди, которые не могут смириться с моими победами и ищут им любые объяснения, кроме самого очевидного – что я играю и побеждаю за шахматной доской! Результат каждой отдельно взятой партии для меня даже важнее, чем общая победа в турнире. Я всегда думаю и думаю, как победить. Другие любят шахматы меньше и позволяют себе расслабиться. Вот у Петросяна и Корчного в другом полуфинале было девять ничьих при одной результативной партии! Ничьи на 14-м, 16-м ходах… Такая игра смехотворна. Я таких партий не допускаю. Вот и весь секрет моих побед!

ВОПРОС: Но ту единственную результативную партию выиграл Петросян и стал Вашим соперником по финальному матчу претендентов! Что Вы думаете о Тигране Петросянс?

Р. ФИШЕР: Он был чемпионом мира. Этим сказано все…

ВОПРОС: И тем не менее в матче с ним Вы твердо верили в успех?

Р. ФИШЕР: От меня ждали, что я буду только выигрывать. И я знал, чего хочу. Я верил, что скоро стану чемпионом мира! Я хотел приехать в Европу, как когда-то Пол Морфн. Он был ныоорлеанец и играл, как гений. И победил всех европейских мастеров. Когда же он вернулся в Америку, то умер от тоски и печали. Я тоже мечтал вернуться в Америку, как Морфи. Я только не верил, что умру так же, как он… В 15 лет я стал гроссмейстером, в 16 – претендентом на мировое первенство, в 18 лет я лучше всех играл в шахматы и твердо верил, что, наконец, в 29 буду чемпионом мира!

ВОПРОС: Вероятно, стать чемпионом мира – цель Вашей жизни?

Р. ФИШЕР: Моя цель – побить рекорд Эмануила Ласкера, бывшего чемпионом мира двадцать семь лет!

ВОПРОС: Как известно, призовой фонд матча Фишер – Петросян (1971) ФИДЕ оцепила в 10 тысяч долларов. Это выше, чем в 1965 и 1968 годах. Однако Вы заявили протест. Почему?

Р. ФИШЕР: Десять тысяч долларов за финальный матч?! Этого слишком мало. Гроссмейстерам нужно платить больше! Как можно довольствоваться маленькими подачками! Допустим, я работаю целый месяц, играю с сильными и продувными мастерами и ФИДЕ платит за это 750 долларов, как в 1962 году за победу в стокгольмском межзональном турнире! Такие деньги взять да и выбросить. Я много в своей жизни мучился и хочу кое-что значить.

ВОПРОС: Где Вы хотели играть матч с Петросяном?

Р. ФИШЕР: Мне было все равно. Я только требовал, чтобы условия были о'кей. Тишина и хорошее освещение. Прежде всего я не переношу шума. Я не хотел, чтобы мешали моей профессиональной работе – расчетам и комбинациям.

ВОПРОС: Однако переговоры с советской стороной проходили далеко не бесконфликтно…

Р. ФИШЕР: Причиной разногласий стали финансовые предложения стран-организаторов. Я высказался за Аргентину, поскольку там была самая большая премия победителю, а кроме того, эта страна близка к Соединенным Штатам.

ВОПРОС: Но ведь были и другие предложения. Не считаете ли Вы, что Ваш матч мог бы состояться и в Европе?

Р. ФИШЕР: Я был уверен, что русские откажутся от Аргентины. Они рассматривали кандидатуры Югославии и Греции, но, думаю, им было все равно где играть – лишь бы остаться в Европе. На это много причин. В Западном полушарии они вообще добиваются не очень хороших результатов. Вспоминаю, что матч в США в 1954 году для них тоже был нелегким. Когда же американцы приехали в Советский Союз, то проиграли без борьбы. Русские помнят такие вещи, и из-за этого процедура определения места матча проходила острее, чем можно было ожидать.

ВОПРОС: А как к кандидатурам Греции и Югославии отнеслись Вы?

Р. ФИШЕР: Буэнос-Айрес лучше всего. Это прекрасный город и там отличные бифштексы.

ВОПРОС: И только?

Р. ФИШЕР: В пользу Аргентины говорили ее максимальный призовой фонд и организационный опыт. А это главное. Для Петросяна деньги были не так важны, потому что ему помогало государство. Я верил, что ФИДЕ выскажется в пользу Аргентины.

ВОПРОС: Итак, Вы настаивали на Буэнос-Айресе, Петросян – на Афинах. Компромисса не достигли, и тогда судьбу финального матча претендентов решил жребий. Как известно, он оказался благосклоннее к Вам. Наверное, это придало дополнительную уверенность в успехе?

Р. ФИШЕР: Когда начался матч, все эти соображения отошли на второй план. Могу только сказать, что и в физическом, и психологическом отношении подготовился хорошо. Понимал, что Петросян значительно опаснее Тайманова и Ларсена, так что играть против него будет очень трудно. Еще вспомнил, как в 1970-м во время турнира в Виньковцах Тайманов и Ларсен недооценивали мои возможности, а от Петросяна я получил самые щедрые комплименты. «Вот поэтому-то с ним и будет труднее всего», – подумал я.

ВОПРОС: Как проходила подготовка к матчу?

Р. ФИШЕР: Я готовился в нью-йоркском отеле «Шератон» – 100 долларов в день! На 17-м этаже мне обеспечили полный покой. А это, может быть, самое важное. Я разобрал здесь довольно много партий. А когда хотелось немного развлечься, отправлялся в ближайший шахматный клуб и там смотрел за партиями любителей. Многие были новичками, но мне это не мешало.

ВОПРОС: Перед началом матча компьютер предсказывал Вашу победу с перевесом в «+4». Этот прогноз оказался точным. А каков был счет «микроматча» Фишер – Петросян до начала единоборства?

Р. ФИШЕР: Боевая ничья! Каждый выиграл по три партии, еще двенадцать завершились вничью.

ВОПРОС: И вот матч начался. В первой же партии Вы продолжили уникальную серию побед, доведя ее до 13, но в дебюте попали на домашнюю заготовку. Почему Вы так охотно пошли на предложенный соперником дебютный вариант?

Р. ФИШЕР: Мне было интересно узнать, что заготовили русские, – рискнул и выиграл. А после этой победы я решил, что одолею Петросяна с меньшей затратой сил и больше не буду интересоваться, какие дебютные заготовки есть в запасе у русских.

ВОПРОС: Это благодушие привело Вас к поражению во второй партии матча. После 13 побед кряду Вы, можно сказать, проиграли по теории вероятности. И все же Петросян победил в лучших традициях Вашего, фишеровского, стиля. Высказывалось даже мнение, что Петросян, перехватив игровую и психологическую инициативу, оказывал давление всю первую половину матча. Согласны ли Вы с такой точкой зрения?

Р. ФИШЕР: В третьей и пятой партиях Петросян имел лучшие шансы, но ничего не добился, а в четвертой мы сделали быструю ничью, не нарушившую равновесия в матче. Многие спрашивали: почему? Я все еще находился под впечатлением неудачи во второй партии и поэтому был доволен передышкой в четвертой.

ВОПРОС: Позднее эксперты заключили, что именно здесь Петросян, что называется, «упустил свой шанс»…

Р. ФИШЕР: Возможно. Тем более что на старте я чувствовал себя неважно. Но когда в четвертой встрече Петросян, игравший белыми, уже в дебюте отказался от «агрессии», понял, что матч выиграю.

ВОПРОС: Какая партия стала переломной?

Р. ФИШЕР: Шестая! Я выиграл ее, сломив упорное сопротивление соперника.

ВОПРОС: Да, пресса единодушно отметила, что судьба матча решилась при доигрывании шестой партии. Но, говоря объективно, был ли в отложенной позиции выигрыш?

Р. ФИШЕР: Мне так же трудно было ее выиграть, как Петросяну – сделать ничью…

ВОПРОС: А какую партию можно считать лучшей в матче?

Р. ФИШЕР: Седьмую! «Фишер не только проник в самую суть позиции, реализовав минимальное преимущество – изолированную пешку у противника, – писал Роберт Бирн, – но и добился этого против шахматиста, всегда признававшегося непревзойденным мастером защиты».

ВОПРОС: Факт остается фактом – под занавес Вы одержали четыре победы подряд… А как проходила подготовка к матчу со Спасским?

Р. ФИШЕР: В Южной Америке я пробыл до начала 1972 года – выступал с лекциями и сеансами одновременной игры. Затем возвратился в США. В Гроссингерсе, где обычно тренируются боксеры-профессионалы, начал подготовку к матчу.

ВОПРОС: Кто помогал Вам? Сразу ли был решен вопрос о секунданте?

Р. ФИШЕР: Я работал один, опасаясь сговора за моей спиной. Но потом решил взять секунданта – Уильяма Ломбарди.

ВОПРОС: Какой срок начала матча представлялся Вам наиболее оптимальным?

Р. ФИШЕР: Я узнал, что Спасский хотел бы начать в конце мая. Я же считал самым ранним сроком конец июня.

ВОПРОС: Предполагали ли Вы досрочное окончание борьбы?

Р. ФИШЕР: Я считал, что матч вряд ли будет продолжаться все 24 партии. Моя отвественность была очень велика – публика ждала от меня многого, и у меня было желание подготовиться как можно лучше.

ВОПРОС: Как проходил выбор главного арбитра?

Р. ФИШЕР: В принципе, я был не против Глигорича. Но в тот момент еще решался вопрос о месте матча, и, чтобы повысить шансы Югославии, Глигорич снял свою кандидатуру. После дополнительных консультаций ФИДЕ указала на Лотара Шмида… Я, правда, не знаю, этично ли быть главным судьей действующему шахматисту.

ВОПРОС: Где Вы хотели играть?

Р. ФИШЕР: Я сразу поинтересовался, кто и сколько предлагает наградных денег. А Спасский сказал, что благоволит стране, похожей по климату на его родной Ленинград. Для меня же самая главная вещь – деньги. И только потом приходит черед климата.

ВОПРОС: С этой точки зрения «благополучнее» всех, наверное, казалась кандидатура Югославии?

Р. ФИШЕР: Я был согласен, но при условии, что там предложат наибольшую сумму, больше, чем предлагала ФИДЕ.

ВОПРОС: А каков был официальный выбор обеих сторон?

Р. ФИШЕР: Спасский предложил Рейкьявик, Амстердам, Дортмунд и Париж. Я – Белград, Сараево, Чикаго. Позднее Эдмондсон внес в заявку Буэнос-Айрес и Монреаль.

ВОПРОС: Объясните, каким же образом ФИДЕ утвердила Рейкьявик, не имевший опыта организации крупных соревнований и не обещавший максимального призового фонда?

Р. ФИШЕР: Изучение списков городов-кандидатов, предложенных участниками матча, убедило президента ФИДЕ д-ра М. Эйве в их полной несовместимости. Я решительно отказывался от Рейкьявика. Спасский отвел кандидатуры Белграда и Сараево. Тогда Эйве предложил встретиться за круглым столом. Эдмондсон и руководство ФИДЕ склоняли меня согласиться на Рейкьявик, поскольку до сих пор я играл в Западном полушарии. Но призовой фонд Рейкьявика ниже, чем в Белграде на 27 тысяч долларов! И я сказал нет! Эйве принял решение разделить матч на две части – первую половину провести в Белграде, а вторую – в Рейкьявике.

ВОПРОС: Как к этому решению отнеслась советская сторона?

Р. ФИШЕР: Вначале была против, настаивая на Рейкьявике, но потом согласилась с решением президента ФИДЕ. Амстердамское соглашение, подписанное в марте 1972 года, предусматривало смешанный призовой фонд в размере 125 тысяч долларов. Это, возможно, устраивало русских, но только не меня!

ВОПРОС: Вы потребовали дальнейшего увеличения призового фонда?

Р. ФИШЕР: Я настаивал как минимум на его двукратном увеличении. Кредитный экспортный банк Югославии телеграфировал, что это невозможно. Однако я не так наивен, чтобы не знать – шахматные чемпионаты, подобно съездам политических партий, способствуют притоку в город-устроитель больших барышей.

ВОПРОС: И что дальше?

Р. ФИШЕР: В ответной телеграмме югославы заявили, что после подписания амстердамского соглашения они не пойдут ни на какие компромиссы. Их финансовые условия меня не устраивали, и я отвел кандидатуру Белграда.

ВОПРОС: Но ведь под амстердамским соглашением стояла, от Вашего имени, подпись г-на Эдмондсона?!

Р. ФИШЕР: Эдмондсон поддался на уговоры русских и ФИДЕ. У него не было полномочий решать за меня. После того как он стал закулисным политиком, мне пришлось отказаться от его услуг…

ВОПРОС: Ваш отказ от кандидатуры Белграда пресса назвала нелогичным, почти ненормальным поступком. Комментируя амстердамское соглашение, гроссмейстер Керес, например, заявил, что на подобных условиях можно играть даже на Северном полюсе!

Р. ФИШЕР: Возможно, такие условия вполне приемлемы для других, но недостаточны для меня…

ВОПРОС: Вероятно, ФИДЕ сделала ответный ход?

Р. ФИШЕР: Чтобы определить мое отношение к амстердамскому соглашению, ФИДЕ предъявила ультиматум Шахматной федерации США. Там говорилось, что в случае несогласия с принятыми решениями мое право на матч со Спасским потеряет юридическую силу! Срок на размышление – до 4 апреля 1972 года. Неслыханно! Даже Глигорич убеждал меня телеграфировать о согласии с условиями ФИДЕ. Однако, не имея гарантий того, что матч вообще состоится, югославы сами сняли кандидатуру Белграда. Эйве был удивлен. Он пытался уговорить югославских организаторов. Но к тому времени жизнеспособной оставалась только кандидатура Рейкьявика.

ВОПРОС: Как Вы отнеслись к предложению исландской федерации?

Р. ФИШЕР: Я помнил, что Рейкьявик был предложен Спасским. Меня, можно сказать, вынудили играть на его поле. Да еще на краю света. Это нанесло большой вред рекламе матча.

ВОПРОС: Чтобы спасти матч, потребовалась специальная санкция президента ФИДЕ, которой Рейкьявику давались широкие полномочия. При условии, что будет соблюден дух амстердамского соглашения, свое согласие дала шахматная федерация СССР. А каким образом было получено согласие американской стороны?

Р. ФИШЕР: Мне сообщили, что Исландский шахматный союз собрал по подписке «фонд престижа» в размере 95 000 долларов и, кроме того, согласен выплатить участникам матча по 30 процентов общей суммы от киносъемок и показа матча по телевидению. Я понял, что сделан шаг в правильном направлении. В те же дни мой адвокат П. Маршалл телеграфировал в штаб-квартиру ФИДЕ: «Бобби Фишер согласен играть в Исландии в назначенное время, но заявляет протест».

ВОПРОС: Официальное открытие матча Спасский – Фишер состоялось 1 июля 1972 года. Вашего прибытия в Исландию ожидали всю последнюю неделю июня. Но Вас не было в Рейкьявике ни в день торжественного открытия, ни в день первой партии матча. Что случилось? Почему Вы прибыли только 4 июля, поставив матч под угрозу срыва и едва не добившись дисквалификации?

Р. ФИШЕР: Я слишком увлекся финансовым спором с исландскими организаторами. Во-первых, я требовал увеличения призового фонда, чтобы матч за мировое первенство хоть чем-то напоминал поединки Мохаммеда Али. Во-вторых, я хотел получить в виде аванса долю побежденного. В-третьих, я настаивал на 30-процентных отчислениях от входной платы. Наконец, у меня вызывала серьезные сомнения кандидатура главного арбитра.

ВОПРОС: И, выдвигая эти новые требования, Вы по-прежнему не покидали пределов США?

Р. ФИШЕР: Я находился в Лос-Анджелесе, а потом вместе с мастером Энтони Сейди вылетел в Нью-Йорк. Я долго колебался, лететь ли в Рейкьявик, – мой адвокат Пол Маршалл телеграфировал, что организаторы матча отказываются увеличить призовой фонд. Так продолжалось до тех пор, пока не пришло письмо от банкира Слейтера.

ВОПРОС: Пресса сообщала, что британский бизнесмен выложил на бочку 130 тысяч долларов?

Р. ФИШЕР: Да, Слейтер, как я того и требовал, удвоил призовой фонд. Не такая уж большая жертва для тех, кто ворочает миллионами. Но главное – он хотел знать, почему я не еду в Рейкьявик. Ведь газетчики взахлеб кричали, что я боюсь Спасского! «А ну, петушок, – писал мне Слейтер, – теперь выходи на арену и докажи всем, что ты не трусишка!» Резона оставаться в Нью-Йорке больше не было, и я первым же самолетом вылетел в Рейкьявик. Позднее писалось, что меня уговорил Генри Киссинджер. Но ведь он не предлагал 130 тысяч…

ВОПРОС: Вы, конечно, знаете, что в столице Исландии в это время бушевали отнюдь не шахматные страсти. Вы игнорировали открытие матча, на котором были президент страны, «команда» чемпиона мира, руководство ФИДЕ и судейская коллегия. Вы не явились на первую партию, и только вмешательство Эйве, хотевшего спасти матч, помешало Вам «заработать» первый минус еще до начала игры. Поредел и лагерь Ваших сторонников. Раздавались даже голоса, требовавшие исключить Вас из международного сообщества шахматистов. Как Вы оценивали создавшееся положение и какие действия предприняли, чтобы нормализовать обстановку?

Р. ФИШЕР: После моей неявки на первую партию доктор Эйве объявил, что будет перенос игры без ущерба моим интересам. Правда, позднее меня информировали, что советская шахматная федерация хотела это решение опротестовать. Вероятно, с каким-то замыслом, ибо вначале русские не настаивали на потере мною права первой партии. Однако я был убежден, что Спасский хочет играть, ведь большой призовой фонд не только в моих, но и его интересах. Было, правда, заявление его секунданта Геллера, что я начал психологическую войну. От меня потребовали письменных извинений. Перед жеребьевкой я написал Борису письмо…

ВОПРОС: О чем?

Р. ФИШЕР: Я писал: «Пожалуйста, примите извинения за мой неуважительный поступок – отсутствие на церемонии открытия. Дело просто в том, что я увлекся своими мелкими спорами о деньгах с исландскими шахматными организациями. Я понимаю, что оскорбил Вас и Вашу страну – Советский Союз, где шахматы пользуются большим престижем. Я хотел бы также принести извинения доктору Максу Эйве, президенту ФИДЕ, организаторам матча в Исландии, тысячам болельщиков во всем мире и моим друзьям в США». После сообщений о письме в прессе Спасский счел эти извинения достаточными, но попросил недельный тайм-аут. Первая партия была назначена на 11 июля. Жеребьевка определила, что я буду играть черными.

ВОПРОС: Стартовая партия сложилась для Вас драматически – в примерно равном окончании вы побили «отравленную» пешку и остались без фигуры. Но для газет это оставалось сенсацией всего несколько часов – до Вашей неявки на вторую партию. Снова скандал, снова матч под угрозой срыва. Но почему?

Р. ФИШЕР: При доигрывании первой партии я вдруг обнаружил, что операторы кинофирмы «Честер Фокс» ведут съемки прямо над шахматным столиком! Ничего подобного я ранее не допускал. Я протестовал, но съемка продолжалась! Тогда я пригрозил, что не явлюсь на следующую партию. Фокс лишь усмехнулся, узнав об этом. Он значит, имел какие-то права! Быть может, право мешать во время игры? Накануне матча я действительно подписал с ним контракт, но там не было пункта, что работа аппаратуры должна действовать на нервы и мешать при обдумывании хода!

ВОПРОС: Вероятно, Лотар Шмид не разделял Вашей точки зрения?

Р. ФИШЕР: Он присудил мне поражение за неявку, хотя условия игры были недопустимо ниже того уровня, который установлен международными правилами.

ВОПРОС: И тогда Вы заявили протест в апелляционный комитет?

Р. ФИШЕР: Да. Вторая партия планировалась на 13 июля, а утром 14-го я вручил Шмиду письмо, в котором извещал, что в случае отклонения моих требований я покидаю Рейкьявик.

ВОПРОС: Какие требования Вы предъявили апелляционному комитету?

Р. ФИШЕР: Аннулировать «ноль», полученный без игры во второй партии, и сыграть ее в ближайший свободный день; удалить со сцены и из зрительного зала все телекамеры; рассмотреть возможность переноса игры в закрытое помещение, где кроме самих участников только судьи и одна телекамера для трансляции ходов в зрительный зал.

ВОПРОС: Поначалу Ваши новые претензии вызвали бурю возмущения. «Предел терпимого уже достигнут Фишером, и даже с превышением», – заявил Макс Эйве. Он же напомнил, что наличие в зале телевизионных камер предусмотрено амстердамским соглашением и что у Вас нет оснований для протеста. Как же удалось найти компромисс?

Р. ФИШЕР: Казалось, его вообще не будет! Апелляционный комитет отклонил мой протест, оставив в силе «поражение» во второй партии. При счете 0:2 это поставило меня в очень невыгодное положение. Даже без этого «ноля» Спасский имел преимущество на старте, ибо ему, чтобы удержать титул чемпиона, необходимо было набрать 12 очков из 24, тогда как мне, чтобы завоевать этот титул, требовалось из тех же партий 12,5 очка. А теперь, только чтобы добиться того положения, которое Спасский имел перед началом матча, я должен был победить в трех партиях без проигрышей и как бы не считаться с намерением чемпиона мира закрепить свой успех. И все это из-за абсурдного решения засчитать мне поражение без игры!

Узнав о решении апелляционного комитета, я собирался первым же рейсом вылететь в Нью-Йорк. Однако мои представители Фрэд Крамер и Пол Маршалл обратили внимание на второй пункт резолюции, предусматривавший право участников, если они того пожелают, самим обсудить и пересмотреть некоторые условия матча. После консультаций с представителями Спасского мы пришли наконец к соглашению: Фишер больше не настаивает на переигрывании второй партии, однако кинофирма «Честер Фокс» убирает свои камеры со сцены и из зрительного зала.

ВОПРОС: Это соглашение неукоснительно соблюдалось?

Р. ФИШЕР: В целом, да. Хотя, возможно, в зале и оставались скрытые камеры…

ВОПРОС: Но ведь таким образом Вы в одностороннем порядке разорвали контракт с Честером Фоксом! Уже после матча в Рейкьявике ходили слухи, что его кинофирма потребовала от Вас «моральной компенсации» на сумму 1 миллион 750 тысяч долларов, а другие источники называли еще больше – 3 миллиона 250 тысяч долларов! И это при призовом фонде в «какие-то» 250 тысяч долларов… Насколько реальны эти притязания?

Р. ФИШЕР: Вернувшись в Америку, Фокс подал на меня в суд. Он утверждал, что понес убыток на миллион долларов. И еще требовал каких-то санкций. Тогда я решил: разобьюсь в прах, но сделаю так, что эти дельцы не заработают на мне ни цента!

ВОПРОС: По всей видимости, эта судебная тяжба отняла у Вас много времени и сил. Но тогда, в Рейкьявике, компромиссное соглашение с «командой» Спасского дало Вам последний шанс остаться на дистанции. И Вы им прекрасно воспользовались. Когда, по-Вашему, в матче произошел перелом?

Р. ФИШЕР: Со спортивной точки зрения, переломной стала третья партия. Мне впервые удалось выиграть у Спасского, и дальше было уже легче…

ВОПРОС: Эта партия в первый и единственный раз игралась в закрытом помещении?

Р. ФИШЕР: Да. Перед началом партии я имел беседу с Лотаром Шмидом и потребовал пресечь шум в зале. Когда призывы к тишине ни к чему не привели, я предложил перенести игру в резервный зал, без зрителей.

ВОПРОС: Как на это отреагировал Спасский?

Р. ФИШЕР: Он не возражал. Недаром я знал его как спортсмена и джентльмена и не без волнения ожидал шахматных поединков с ним…

ВОПРОС: Какую партию матча Вы считаете лучшей?

Р. ФИШЕР: Моя лучшая партия – шестая.

ВОПРОС: А самая напряженная, волнующая?

Р. ФИШЕР: Пожалуй, тринадцатая. Я победил при доигрывании в совершенно оригинальном эндшпиле – без ладьи, но за три проходные пешки. В один из моментов я продумал над одним ходом около часа!

ВОПРОС: Напомним, что с 3-й по 10-ю партию Вы набрали 6,5 очка из 8. Во второй половине матча Спасский как будто оправился от стартовых неудач. Последовала серия из семи ничьих. Не допускаете ли Вы, что к этому моменту в матче наблюдалось примерное равенство сил?

Р. ФИШЕР: Это справедливо в том смысле, что Спасский играл вторую половину матча сильнее…

ВОПРОС: Сильнее, чем первую половину, или он вообще усилился?

Р. ФИШЕР: Не знаю… На этот вопрос, пожалуй, трудно ответить.

ВОПРОС: Высказывалось мнение, что матч получился зрелищным, но спортивные интересы преобладали над творческими. Вы согласны с такой оценкой?

Р. ФИШЕР: Зачем вам это? Вы все равно перепутаете в своих отчетах атаку Макса Ланге с защитой Мак-Кетчона…

ВОПРОС: Ваши любимые дебюты?

Р. ФИШЕР: За белых – испанская партия и английское начало. Черными – сицнлианская и староиндийская защиты, а также защиты Нимцовича и Бенони.

ВОПРОС: Ходили упорные слухи, что во время матча Вы пользовались услугами компьютера…

Р. ФИШЕР: Какая чепуха! Это совершенно ложные, злонамеренные слухи! Их распространяют мои недруги. Я убежден, что среди них есть и такие, кто даже хотел бы моей смерти.

ВОПРОС: В 1971 году в США вышла книга «Трюки шахматистов». Кое-кто считает, что в матче со Спасским Вы пользовались «советами» из нее…

Р. ФИШЕР: Я читал эту книгу и не нашел в ней ничего нового. Все, о чем там говорится, в разное время применялось против меня.

ВОПРОС: И Спасским тоже?

Р. ФИШЕР: Нет, Борис – джентльмен. После шестой партии, которую я красиво выиграл, он не только поздравил меня с победой, но даже аплодировал вместе с публикой. Я просто не поверил глазам… Я так не могу. Мне Борис как человек очень нравится, и я бы с удовольствием проанализировал с ним наши партии, но, пока мы играли, я должен был видеть в нем врага. Иначе у меня ничего бы не получилось!

ВОПРОС: Но ведь он мог бы уехать из Рейкьявика сразу после Вашей неявки на торжественное открытие матча?!

Р. ФИШЕР: Я, конечно, действовал исключительно из принципа, но, откровенно говоря, вся эта заварушка делу не повредила. Разве без нее газеты уделили бы матчу хоть десятую долю того внимания, которое он получил?

ВОПРОС: В конце 1972 года американский институт Гэллапа провел опрос общественного мнения «Как вы оцениваете поведение Фишера в матче со Спасским?» Почти все опрошенные полагали, что Вы прибегали к психологическим трюкам, но не склонны Вас порицать…

Р. ФИШЕР: Узнаю своих соотечественников! Раз я победил, они готовы простить мне все – даже чего не было. И только потому, что победителей не судят!

ВОПРОС: Но Спасский, возможно, имел на этот счет иное мнение?

Р. ФИШЕР: Не считаю себя в долгу перед Спасским, но был готов играть матч-реванш. Единственное условие – хороший призовой фонд.

ВОПРОС: Однако по правилам ФИДЕ чемпион мира должен защищать свой титул раз в три года…

Р. ФИШЕР: Я хотел играть матчи на первенство мира гораздо чаще, каждый год. Даже если б это не понравилось ФИДЕ. И Спасский был первым кандидатом на матч со мной.

ВОПРОС: С Вашей стороны поступили какие-то конкретные предложения?

Р. ФИШЕР: Техасские магнаты предложили матч-реванш в Лас-Вегасе с призовым фондом в один миллион долларов. Но русские молчали, то ли опасаясь нового поражения, то ли боясь раскола ФИДЕ.

ВОПРОС: Кого, кроме Спасского, Вы считали фаворитами следующего отборочного цикла?

Р. ФИШЕР: До начала матчей претендентов (1974) – Ларсена, Корчного и Петросяна.

ВОПРОС: А сколько лет рассчитывали оставаться непобежденным?

Р. ФИШЕР: Я считал, что буду чемпионом мира долго. Может быть, 10, 20 или 30 лет. А может быть, всю жизнь…

ВОПРОС: Какое место занимали шахматы в Вашей жизни?

Р. ФИШЕР: Шахматы – это и есть моя жизнь. Я добивался того, чтобы к шахматам относились серьезно – как к боксу, теннису, бейсболу. Сколько бы ни запросил за свои выступления Али, я намеревался потребовать больше! Почему? Я профессиональный шахматист, который все свои деньги должен зарабатывать, играя в турнире. Если не играю, денег не получаю.

ВОПРОС: Значит, главное – деньги?

Р. ФИШЕР: Я очень люблю получать большие призы, мечтаю сколотить приличное состояние. В конце концов, чем я хуже тех профессионалов, которые заключают контракты на сотни тысяч долларов? Если для них, рассуждал я, находится место под солнцем, то оно найдется и для меня…

ВОПРОС: И по этой причине Вы отказались возглавить американскую сборную на Олимпиаде в Скопле (1972)?

Р. ФИШЕР: Я требовал за участие 150 000 долларов, но не нашел понимания ни у югославских организаторов, ни у Шахматной федерации США.

ВОПРОС: Но позвольте, сразу после Рейкьявика Вы получили массу выгодных предложений; давать уроки шахмат на грампластинках, рекламировать товары коммерческих фирм, участвовать в популярных телешоу. Стэнли Рейдер, Ваш советник по связям с общественностью, заявил, что за пару лет Вы могли без труда заработать 2,5 миллиона долларов, а гроссмейстер Роберт Бирн назвал сумму в 5 миллионов долларов! И, мечтая стать миллионером, Вы отвергли эти предложения. Почему?

Р. ФИШЕР: Мне предлагали рекламировать виски, пиво, пепси-колу, спортивные костюмы, крем для бритья и еще бог знает что. Все хотели броской рекламы любыми средствами, будь то пинг-понг или хулахуп. А тут как раз шахматная корона… Я не мог спокойно смотреть, как эти подхалимы тучами собирались вокруг. Они все хотели эксплуатировать меня! И я решил оставить их в дураках.

ВОПРОС: За не слишком обременительные услуги Вам сулили десятки тысяч. Большой соблазн! Немудрено, что многие объясняли Ваш отказ новым «симптомом» – болезненной честностью…

Р. ФИШЕР: Я более месяца размышлял, не повредит ли принятие этих предложений моей репутации чемпиона мира, и пришел к выводу, что все они не отвечают интересам шахмат. Шахматы – прежде всего. Занимаясь коммерцией, я уронил бы их престиж.

ВОПРОС: Однако Вы отклонили престижное предложение посетить Белый дом и пообедать с президентом США Ричардом Никсоном!

Р. ФИШЕР: Я ответил отказом, поскольку узнал, что за этот визит мне ничего не заплатят. К тому же это сильно отвлекло бы…

ВОПРОС: К этому времени Вы уже прочно обосновались в пасаденской секте «Всемирная церковь господня»?

Р. ФИШЕР: Я пробыл в секте до 1976 года. Но религия – это моя личная жизнь…

ВОПРОС: Вы являлись полноправным членом секты?

Р. ФИШЕР: Хотя я поддерживал контакты с сектой Армстронга с 60-х годов, меня считали сочувствующим.

ВОПРОС: Как сочувствующий Вы были свободны от денежных обязательств?

Р. ФИШЕР: Я отдал секте десятую часть приза в Рейкьявике. Обращались ко мне и частные благотворительные организации. Но я не хотел бы об этом говорить. Вопрос веры не совместим с разговорами о деньгах!

ВОПРОС: Хорошо, вернемся к шахматам. Вы еще оставались чемпионом мира, когда «Нью-Йорк таймс», а за ней и другие американские газеты подхватили слухи, что Вы находитесь в состоянии депрессии, религиозного мистицизма и т. д. Писалось, что Вы охладели к шахматам и уже тогда решили «отречься» от них…

Р. ФИШЕР: Это домыслы! Я внимательно следил за всеми событиями, изучал партии своих потенциальных соперников, выписывал десятки шахматных журналов. Я, правда, не изучал их столь же скрупулезно, как делал это раньше, но хранил все в надежде, что они еще пригодятся. И в самое ближайшее время собирался вернуться к активной игре!

ВОПРОС: Прокомментируйте сообщение агентства Франс Пресс, что Вы боялись защищать титул чемпиона мира.

Р. ФИШЕР: Наоборот, я хотел играть, причем ежегодно, а не раз в три года, как предусматривали тогдашние правила. Я думаю, что это было бы хорошо и для меня, и для шахмат. Я был готов принять вызов любого из сильнейших советских шахматистов. Если бы русские хотели, вернее могли, вернуть титул мирового чемпиона, они сами вызвали бы меня. Но они не вызывали… Они могли предложить достаточно денег, если б знали, что победят. Я так и не услышал от них ни слова.

ВОПРОС: Зато не было недостатка в других предложениях. В 1973 году президент Филиппин Ф. Маркое пригласил Вас на крупный международный турнир в Манилу – Вы ограничились ролью почетного гостя… Белградское радио предложило радиоматч с кем-нибудь из европейских мастеров – Вы так и не решили, кого предпочесть… Американцы приглашали Вас в Лас-Вегас, обещая призовой фонд в 1,4 миллиона долларов, – Вы заломили 10 миллионов… Наконец, представитель Вашего «штаба» как-то объявил, что планируется турне по странам Восточной Европы. Но, увы… Почему всякий раз находился предлог не играть?

Р. ФИШЕР: Это были интересные предложения, но мне прежде всего хотелось решить вопрос о вознаграждении. Не забывайте и о моих судебных процессах, отнимавших много времени и сил. Но я хотел играть и все время ждал подходящих предложений.

ВОПРОС: В 1973 году начался новый претендентский цикл, опровергший многие прогнозы. Кто Вам виделся фаворитом еще до старта?

Р. ФИШЕР: Таль. Он играл блестяще. Но к межзональному турниру в Ленинграде (1973) оказался растренированным. Видимо, неправильно распределил силы. Кого я побаивался, так это Корчного. Я совершенно не понимаю его ходов и не знаю, как бы с ним сыграл. Но я верил, что Корчной до меня не дойдет.

ВОПРОС: В те годы велись разговоры о Мекинге. Бразильский гроссмейстер вышел победителем второго межзонального турнира в Петрополисе (1973) и сразу заявил, что встретится с Вами в матче 1975 года…

Р. ФИШЕР: Мне кажется, что Мекинг отнюдь не жаждал встречи со мной, а просто набивал себе цену. Этот хвастун однажды заявил: «Я думаю, что если Фишер и проиграет мне, это не повредит его репутации». Болтун! Я проиграю Мекингу только в том случае, если меня ужалит ядовитая змея!

ВОПРОС: Бытовало мнение, высказанное, кажется, Ларсеном, что ленинградский межзональный был представительнее бразильского, ведь в первом турнире играли и Карпов, и Корчной, и Таль. Вы разделяли эту точку зрения?

Р. ФИШЕР: Участники обоих турниров показали интересную, содержательную игру, однако, в каком именно мастерство шахматистов было выше, я сказать не могу.

ВОПРОС: К концу 1973 года определилась восьмерка претендентов: Корчной, Спасский, Карпов, Петросян, Мекинг, Полугаевский, Портиш и Бирн. Кого в этом послужном списке Вы Считали фаворитом?

Р. ФИШЕР: Если б я кого-либо выделил до начала претендентских матчей, то этим одних бы деморализовал, а других встревожил. Я не хотел ни того, ни другого.

ВОПРОС: Поставим вопрос иначе: чьи шансы казались Вам предпочтительнее с учетом опыта, эрудиции, психофизического состояния?

Р. ФИШЕР: Лучшим претендентом оставался, пожалуй, Спасский, а следом за ним шел Карпов. Возможно, Спасский уже не являлся игроком № 2, но я полагал, что они очень-очень близко стоят – он и Карпов.

ВОПРОС: В четвертьфиналах 1974 года Спасский легко победил Бирна, в более упорной борьбе Корчной – Мекинга, Петросян – Портиша, Карпов – Полугаевского. Что-то оказалось в этих матчах для Вас неожиданным?

Р. ФИШЕР: В четвертьфиналах ничего, а вот полуфинальные матчи Спасский – Карпов и Петросян – Корчной удивили многих. Что случилось со Спасским, я не знаю. Петросян же, видимо, не успел восстановиться после тяжелого матча с Портишем.

ВОПРОС: Вы полагаете, что если б к матчу с Корчным Петросян пришел в хорошей спортивной форме, то итоги турнира претендентов могли быть иными?

Р. ФИШЕР: Думаю, что болезнь Петросяна одинаково неприятна как побежденному, так и победителю. Однако если досрочное окончание матча как-то ставит под сомнение его закономерность в глазах непосвященных, то по признанию экспертов Корчной в Одессе (1974) показал свою лучшую игру.

ВОПРОС: На финишную прямую вышли два претендента – Карпов и Корчной. Но прежде чем московский матч (1974) назвал имя победителя, произошли известные события на конгрессе в Ницце. Сразу первый вопрос: почему Вы вновь отказались возглавить олимпийскую сборную США?

Р. ФИШЕР: Помимо обычных финансовых требований, я выдвинул специальное – играть в отдельной комнате, без зрителей. Это было разумно, ибо исключало ажиотаж, который наверняка создали бы журналисты. Но судьи сказали: нет!

ВОПРОС: А почему?

Р. ФИШЕР: Пресса писала, что это противоречит олимпийскому духу, когда все шахматисты – и новички, и чемпионы мира – играют вместе.

ВОПРОС: Второй вопрос, пожалуй, поважнее – конгресс в Ницце (1974) обсуждал, как известно, регламент матча 1975 года. С какими предложениями направился в Ниццу Ваш представитель Фрэд Крамер?

Р. ФИШЕР: В телеграмме, посланной мной конгрессу, я выдвинул программу из 63 пунктов. Главными, пожалуй, были три: играть матч до 10 побед, без учета ничьих; не ограничивать матч лимитом партий; при счете 9:9 считать матч закончившимся вничью. Естественно, возникал вопрос о судьбе чемпионского титула. При ничьей его сохранял чемпион.

ВОПРОС: Следовательно, претендент мог рассчитывать на победу только до «контрольного» счета 10:8, или, другими словами, обязывался создать запас прочности как минимум в два очка?!

Р. ФИШЕР: В этом нет ничего необычного. Именно на таких условиях игрался матч Ласкер – Шлехтер в 1910 году. А во втором матче Стейница и Чигорина (1892) специально оговаривалось, что при счете 9:9 игра продолжается до трех побед одной из сторон. Справедливое решение, ибо последняя, 10-я, победа может оказаться случайной – в результате ажиотажа и нервного срыва. Маэстро прошлого знали толк в шахматах и не хотели зависеть от слепого случая!

ВОПРОС: Но ведь речь идет не о продолжении игры, а о форе в два очка! Разве это справедливо, по-спортивному честно?!

Р. ФИШЕР: Какая чепуха – называть мои условия нечестными! Я отнюдь не мелочен, наоборот, я щедр! Если матч закончится со счетом 9:9, я предлагал разделить призовой фонд пополам!

ВОПРОС: И тем не менее, чтобы стать следующим чемпионом мира, претенденту пришлось бы покрыть дефицит в два очка…

Р. ФИШЕР: А я и не требовал, чтобы при счете 9:9 меня объявили победителем. Речь шла только о сохранении титула. Я вовсе не настаивал, чтобы матч прекращался после того, как чемпион одержит 9-ю победу. Наоборот, матч должен продолжаться либо до его 10-й, окончательной победы, либо до победы претендента, сравнивающей счет. В зависимости от этого и происходит дележ приза. Так что же тут несправедливого? О'кей?

ВОПРОС: Однако чемпионы последних десятилетий не выдвигали подобных условий. Быть может, возводя перед претендентом дополнительные барьеры, Вы все-таки боялись проиграть матч?

Р. ФИШЕР: Что? Я боялся проиграть?! Этого еще не хватало! Вы вообще не знаете, что несете!

ВОПРОС: А что решил Конгресс ФИДЕ в Ницце?

Р. ФИШЕР: Делегаты конгресса проголосовали против моих предложений. Они посчитали, что я требую себе исключительных привилегий!

ВОПРОС: Изучение документов конгресса показывает, что из 63 Ваших требований было принято по крайней мере 61…

Р. ФИШЕР: А что толку, если ФИДЕ отвергла два главных – играть безлимитный матч и при счете 9:9 объявить почетную ничью! В телеграмме руководству ФИДЕ и участникам конгресса я ясно изложил свои предложения. И нечего их обсуждать! Решив по-своему, ФИДЕ высказалась против моего участия в матче 1975 года. В связи с этим я отказался от звания чемпиона мира ФИДЕ.

ВОПРОС: Вы без борьбы сложили свои чемпионские полномочия или только отказались признать верховную власть Международной шахматной федерации?

Р. ФИШЕР: Я отказался только от звания «чемпиона мира ФИДЕ», но намеревался играть матчи как настоящий чемпион. И только с теми претендентами, кто заявит о своем выходе из ФИДЕ.

ВОПРОС: Значит, конфронтация?

Р. ФИШЕР: Да, но только в интересах дела. В конце концов, надо быть сильнейшим, а с ФИДЕ или без нее – это не имеет значения!

ВОПРОС: Но даже с такой оговоркой шахматный мир не принял Вашего «отречения». Делались попытки спасти матч. И какой ценой! В начале 1975 года Филиппины предложили беспрецедентный призовой фонд в 5 000 000 долларов. А чрезвычайный Конгресс ФИДЕ в Бергене в марте 1975-го сделал еще одну уступку. Под давлением американской делегации было решено играть безлимитный матч. Как и до конгресса в Ницце, всех волновало одно – выйдете ли Вы на старт?

Р. ФИШЕР: Это зависело не только от меня. Я полагал, что если ФИДЕ примет все мои условия, то буду играть.

ВОПРОС: К этому времени шахматный мир уже знал имя Вашего соперника – Анатолий Карпов! Что скажете о таком раскладе?

Р. ФИШЕР: Пожалуй, матч с Корчным потребовал бы от меня большего напряжения. Но, возможно, шансы Карпова уже котировались выше шансов Корчного.

ВОПРОС: В чем, на Ваш взгляд, секрет успехов Карпова?

Р. ФИШЕР: Как шахматист он рос так стремительно, что было трудно определить предел его возможностей.

ВОПРОС: Не поколебало ли это Вашу уверенность в конечном успехе?

Р. ФИШЕР: Ни в коем случае! Я был уверен в победе.

ВОПРОС: В те дни, когда атмосфера вокруг матча накалилась до предела, и советская, и американская пресса выступили со взаимными обвинениями. Писалось о намерении одной стороны сорвать матч, возложив вину на неуступчивого претендента, а другой – без игры провозгласить «бумажного» чемпиона мира. Как Вы отнеслись к этим контрупрекам?

Р. ФИШЕР: Я не верил кампании взаимной ненависти, раздутой безответственными представителями прессы. Они, например, приводили якобы мои слова: «Я сотру Карпова в порошок!» И за эти вольности я должен отвечать?

ВОПРОС: Мы подходим к самой, пожалуй, больной теме. Не получив Вашего согласия с последними решениями конгресса и констатировав «просрочку времени», 3 апреля 1975 года ФИДЕ лишила Вас звания чемпиона мира. Международная общественность была единодушна – Ваш уход стал большой потерей для всего шахматного мира. И Вы, конечно, понимаете, что «загадка Фишера» не разгадана и по сей день…

Р. ФИШЕР: Повторяю еще раз: я не собирался играть по правилам ФИДЕ в их тогдашнем виде. А мое главное условие – при счете 9:9 чемпион мира сохраняет свой титул – было отклонено. На меня оказывали давление, предлагали солидный гонорар, но я остался верен своим принципам… Я готовился к матчу до последнего момента, изучал партии Карпова… Но сейчас это не имеет никакого значения!

ВОПРОС: Гроссмейстер Глигорич высказал мнение, что на Ваше фатальное решение повлияла публикация книги Брэда Дарраха «Бобби Фишер против остального мира»…

Р. ФИШЕР: Эта книга, вышедшая вскоре после матча со Спасским, нанесла мне моральный ущерб. Она оскорбила меня! Вмешательство в личную жизнь недопустимо, а Шахматная федерация США даже рекламировала ее. Я подал на Дарраха в суд и потребовал компенсации – 20 миллионов долларов.

ВОПРОС: Так много?

Р. ФИШЕР: Не так уж и много. Даррах оскорбил и предал меня. В беседах с ним я высказывал взгляды и мнения, не подлежавшие широкой огласке. Даррах обещал молчать, но, как только представилась возможность хорошо заработать, наплевал на все! Не остановился даже перед ложью!

ВОПРОС: Что решил суд?

Р. ФИШЕР: Дело рассматривалось дважды – сначала в Нью-Йорке, затем в Лос-Анджелесе. И, представьте, иск отклонили! Жулик оказался честным человеком! Непостижимо! В знак протеста я отказался платить подоходный налог… Я презираю вас, журналистов! Вы разносите свои бредни по всему миру, совершенно не заботясь о тех последствиях, к которым это может привести. Вы превращаете в предмет сплетен и спекуляций все, к чему прикасаетесь!

ВОПРОС: Пресса сообщала и о других Ваших судебных процессах…

Р. ФИШЕР: В начале 70-х годов я предъявил иск Дмитрие Белице. Он опубликовал наши беседы, в которых говорилось не только о шахматах. Но с ним я быстро договорился и сохранил приятельские отношения. Затем тяжбы с кинофирмой «Честер Фокс» и Брэдом Даррахом, о них вы знаете… Еще я судился с Шахматной федерацией США – из-за конфликта в матче с Решевским. В 1976 году я привлек к суду журналиста из «Лос-Анджелес таймс», обвинив его в нарушении обязательства выплатить гонорар за интервью. А Пол Маршалл, мой адвокат, подал в суд на меня. Эти судебные процессы поглотили все мои средства.

ВОПРОС: В те же годы в печати промелькнуло сообщение о Вашей размолвке с религиозной сектой…

Р. ФИШЕР: Руководители секты – страшные лицемеры. Я им верил процентов на десять, не больше. Но когда они возвестили о скором пришествии Христа и обманули, они даже не извинились! После Рейкьявика я им уже выплачивал пятую часть моих доходов. А всего это стоило мне 94 тысячи долларов! Я выдвинул обвинение в мошенничестве и предъявил иск на 3 миллиона долларов, но прокурор Пасадены отказался рассмотреть его! Конечно, я вышел из секты…

ВОПРОС: Что ж, можно сказать, что мир потерял гениального шахматиста, не приобретя даже удачливого истца. Чтобы узнать цену этой метаморфозы, быть может, следует напомнить о многочисленных проектах Вашего возвращения к шахматам? Какие матчи с Вашим участием планировались уже после 1975 года?

Р. ФИШЕР: Недостатка в предложениях не было. Ко мне не раз обращались частные фирмы и общественные организации, не говоря уже о письмах новоиспеченных гроссмейстеров. Интересные предложения поступили от Мекинга, Глигорича, Корчного, Тиммана, Любоевича, Брауна. Кампоманес очень хотел организовать мою встречу с кем-нибудь из шахматистов Юго-Восточной Азии. Я чуть было не договорился о матче с исландцем Поулссоном, моим другом, но журналисты подняли такой шум, что от этой идеи пришлось отказаться.

ВОПРОС: Вы умолчали о самом, пожалуй, интригующем проекте – матче Фишер – Карпов…

Р. ФИШЕР: Уже в апреле 1975 года я прочитал сообщение о том, что Карпов выразил желание играть со мной неофициальный матч. Я не поверил своим глазам, считая это красной пропагандой. Главный вопрос, который меня интересовал, – можно ли считать эту информацию достоверной?

ВОПРОС: Но, в принципе, Вы были «за»?

Р. ФИШЕР: Я был готов играть, но ни в коем случае не на условиях, продиктованных ФИДЕ. А чтобы понять намерения Карпова, я принял предложение Кампоманеса встретиться втроем где-нибудь на Филиппинах – я, Кампоманес и Карпов. Летом 1976 года Карпов как раз играл на турнире в Маниле. Потом было решено, что «секретная» встреча состоится в Токио.

ВОПРОС: И на этой встрече обсуждался регламент будущего матча?

Р. ФИШЕР: Карпов сразу заявил, что речь может идти только о неофициальном матче, а матч за мировое первенство чемпион мира должен играть против претендента, победившего в турнире кандидатов. Однако он признал, что наш матч необходим, он способствовал бы популяризации шахмат. Я ответил, что мне должны как минимум предложить миллион долларов, и повторил, что никогда не буду выступать на условиях, продиктованных ФИДЕ. А мои условия – начать игру через 3 – 4 месяца и играть до 10 побед, без лимита общего числа партий.

ВОПРОС: Почему именно до 10 побед?

Р. ФИШЕР: Я хорошо изучил историю встреч на высшем уровне и считаю, что формула до 10 побед, без лимита, способствует обострению борьбы и исключает случайный результат.

ВОПРОС: Но тогда матч может сильно затянуться?

Р. ФИШЕР: Конечно. Наш матч мог продлиться около полугода. Но если учесть, что и я, и Карпов проигрывали не часто, это не так уж и много. Кроме того, Карпов ведь уже согласился на такой регламент в 1975-м…

ВОПРОС: Однако с тех пор кое-что изменилось – претендент стал чемпионом.

Р. ФИШЕР: Об этом всегда помнил и Карпов! Он сказал, что в 1975-м согласился на безлимитный матч только под угрозой дисквалификации, но что неофициальный матч должен играться с ограниченным числом партий. «Очень длинный матч не способствует лучшему проявлению творческих возможностей, и я не хочу, чтобы в результате такого матча шахматный мир лишился сразу двух выдающихся шахматистов», – добавил он.

ВОПРОС: Как проходили переговоры по другим пунктам регламента?

Р. ФИШЕР: Я хотел играть как можно скорее – месяца через три. Было важно договориться в принципе. Однако Карпов заявил, что если матч состоится, то не раньше чем через год, поскольку в декабре 1976-го он собирался играть в чемпионате СССР, а затем нужно время для специальной подготовки к матчу.

ВОПРОС: Надо полагать, сроки, предложенные Карповым, в свою очередь, не устроили Вас?

Р. ФИШЕР: Я не играл уже четыре года и хотел начать матч в самое ближайшее время. До этого я отклонил немало предложений, ибо не собирался участвовать в турнирах. Только в матчах и в зависимости от того, кто будет моим соперником. Конечно, я видел его не простым гроссмейстером, а одним из сильнейших шахматистов мира. Думаю, в этом была заинтересована и шахматная общественность. А как иначе выколотить из организаторов приличный призовой фонд?!

ВОПРОС: Председатель Шахматной федерации Японии г-н Мацумото, присутствовавший на этой встрече, сообщил, что призовой фонд матча Фишер – Карпов планировался в размере 5 миллионов долларов, а «Нью-Йорк таймс» позднее уточнила: 7 миллионов долларов! Не могли бы Вы прокомментировать эти, прямо скажем, сенсационные сообщения?

Р. ФИШЕР: Я давно не играл в шахматы и хотел играть. Но не бесплатно! Не забывайте, что к тому времени я уже достиг возраста бизнесмена…

ВОПРОС: В какой атмосфере проходили Ваши переговоры с Карповым?

Р. ФИШЕР: Я бы сказал, в благожелательной. Поздоровавшись со мной, Карпов сразу сказал, что не испытывает ко мне чувства неприязни. Там, в Японии, мы нашли общий язык и даже составили проект соглашения.

ВОПРОС: Это что-то новое! Советская пресса опровергала любые слухи о соглашении. Так было оно или нет?

Р. ФИШЕР: Карпов как будто принял решение играть. Мы договорились на конец 1976 года. Однако он колебался, давая понять, что в настоящий момент не может принять окончательного решения. «Я должен подумать и согласовать некоторые вопросы», – сказал он.

ВОПРОС: Какое решение, по-Вашему, приняла советская сторона?

Р. ФИШЕР: Могу лишь предположить, что для русских этот матч был нежелателен, поскольку в случае поражения не оправдывался ни высоким призовым фондом, ни благородными спортивными принципами. Когда Кампоманес прибыл в Москву для подписания протокола, советские представители заявили, что матч возможен не ранее 1979 года, уже после окончания очередного цикла мирового первенства, и что Карпов настаивает на ограничении общего числа партий. Надо было договариваться о приемлемом регламенте, по которому как раз и возникли принципиальные разногласия!

ВОПРОС: Предпринимались ли усилия, чтобы их разрешить?

Р. ФИШЕР: Организовать матч Фишер – Карпов очень хотел будущий президент ФИДЕ Флоренсио Кампоманес. При его содействии я еще дважды встречался с Карповым – в августе 1976-го в Кордобе и в октябре 1977-го в Вашингтоне. Я по-прежнему предлагал играть до 10 побед, без учета ничьих, а при счете 9:9 играть еще до трех побед. Карпов отказывался категорически. Создавалось, правда, впечатление, что еще можно спасти матч, приняв регламент Карпова. В Вашингтоне Кампоманес склонял меня на компромисс, расписывая достоинства лимитированного матча. Я колебался. Но потом понял, что ставки неравны – одна сторона ищет предлог, чтобы оставить все как есть, другой важны принципы, чтобы избежать случайного результата…

ВОПРОС: Вполне возможно, у советской стороны есть на этот счет другая точка зрения, но трудно опровергать неопровержимое – любители шахмат так и не дождались «матча века». Из сообщений о Вашей шахматной деятельности в позднейшие годы вспоминаются слухи о «секретных» матчах с Любомиром Кавалеком, Питером Байасасом, Бернардом Цукерманом, а также с наставником в Ваши юношеские годы мастером Коллинзом. Более определенно можно сказать о Вашем «единоборстве» с программой Грин-блата из Массачусетского технологического института в 1977 году. Матч «гроссмейстер – ЭВМ» принес Вам победу с традиционно «сухим» счетом – 3:0, а партии матча быстро просочились в печать. Во всяком случае, это то немногое, что доподлинно известно о Вас после Рейкьявика. Хотелось бы узнать о каких-то новых деталях…

Р. ФИШЕР: Откровенничать ради сенсации – не в моих правилах. Могу лишь сказать, что игра с машиной имеет свои преимущества: когда компьютер проигрывает, он не обвиняет соперника в гипнозе или телепатии. Однако будущее шахмат тревожно. Боюсь, что оно – за сверхмощными ЭВМ.

ВОПРОС: Однако раньше Вы скептически отзывались о мощи шахматных компьютеров…

Р. ФИШЕР: Тогдашние компьютеры ходили в коротких штанишках. Да и сейчас, по правде говоря, их общий уровень оставляет желать лучшего. Однако не исключено, что через несколько лет может появиться компьютер, способный победить гроссмейстера. Я считаю, что это вполне возможно.

ВОПРОС: Ботвинник как-то сказал, что шахматные машины победят всех и станут чемпионами мира. Неужели такая мрачная перспектива?

Р. ФИШЕР: Да, вероятно.

ВОПРОС: Хотели бы Вы сыграть с такой машиной?

Р. ФИШЕР: Я не прочь иметь персональный компьютер, чтобы играть с ним в шахматы…

ВОПРОС: С 1984 года шахматный мир, затаив дыхание, следит за единоборством «двух К» – Анатолия Карпова и Гарри Каспарова. А не видится ли Вам модель шахмат будущего в этих поединках?

Р. ФИШЕР: Накануне их первого матча я полагал, что победит Карпов, но матч будет длиться очень долго. Каспаров мог рассчитывать на выигрыш одной-двух партий. Но потом они как бы поменялись ролями – Карпов играл интересней, а выигрывал Каспаров. Я, однако, победил бы обоих. Они делают много ошибок.

ВОПРОС: В Ваших словах чувствуется прежний боевой задор – от тех времен, когда Вы сами штурмовали шахматный Олимп. Однако имеются сведения, что Ваша борьба с «остальным миром» проходит еще более конфликтно. Так, пресса сообщала, что 26 мая 1981 года Вы были задержаны в полицейском участке Пасадены и по подозрению в ограблении (!) банка два дня содержались под стражей. Два дня унижений, оскорблений и побоев! А вместо удостоверения личности – только просроченные водительские права… Вас действительно схватила полиция, приняв по ошибке за грабителя банка?

Р. ФИШЕР: Моего мучителя зовут Гэри Беннет. Ему, я бы сказал, тогда было под тридцать или чуть-чуть за тридцать. Он худ, гибок и доволньо высок. Он сверхагрессивен, как пес, который лает, щелкает пастью и оскаливает клыки. К тому же он весьма коварен. Он посадил меня на стул, заломил руки за спину и, вцепившись руками в горло, стал душить… Меня морили голодом и не давали пить. Раздели донага. Бросили в таком виде в холодный карцер, где гулял сквозняк и нечем было укрыться. Чтобы не замерзнуть, я распотрошил пластиковый матрас и залез внутрь. Тогда мне «пришили» еще одно дело – порчу тюремного имущества! Я просто не мог поверить, что здесь, в цивилизованных Соединенных Штатах, американские граждане могут так обращаться с другим американским гражданином. И все это вершилось без суда, без предъявления мне обвинений. Мое преступление состояло лишь в том, что мне было нечего сказать этим гангстерам – полицейским Пасадены!!! Невероятно, но факт… Я не мог молчать! Я написал книгу «Как меня пытали в тюрьме Пасадены».

ВОПРОС: Да, эта книга, доллар ценой, сразу стала бестселлером. В те же годы американская пресса писала, что Вы начали «менять курс» – от практических шахмат переключились на составление программ для ЭВМ, занялись политической философией и, прервав общение с друзьями, стали вести крайне уединенный образ жизни. В чем причина такого отчуждения от общества?

Р. ФИШЕР: Я живу в Калифорнии – то в Пасадене, то в Сан-Франциско, то в Лос-Анджелесе – и хочу только одного: чтобы меня оставили, наконец, в покое! Какое вам дело, чем я занимаюсь и вернусь ли к шахматам? Чтобы избавиться от непрошенных визитеров и их глупых вопросов, я сменил фамилию, но меня продолжают преследовать! Меня уже не интересуют ни слава, ни деньги. А ваша информация из газет похожа на приключенческий роман с продолжением, читать который ежедневно у меня нет никакого желания. Журналисты писали, что так нелогично может поступать только анархист-мистик. Но ведь так «нелогично» поступает каждый, кто в этом продажном мире борется за свои принципы, кто противостоит заговору против всех честных людей!

ВОПРОС: С момента Вашего отречения от шахмат прошли годы. Но до сих пор причины этого шага, как и обстоятельства «ухода», вызывают различные, иногда диаметрально противоположные оценки. Многое интригует и настораживает. Эксперты выдвигают несколько версий:

1) Вы желали играть матч 1975 года до десяти побед, без лимита партий, с почетной ничьей при счете 9:9, и отказались от игры в знак протеста против иного решения ФИДЕ;

2) начав борьбу за права шахматистов, Вы бросили вызов общественному мнению, не поддержавшему Вас ни в столнковениях с Международной шахматной федерацией, ни в судебных тяжбах с Честером Фоксом и Брэдом Даррахом;

3) после нескольких лет затворничества Вы уже не могли восстановить свою былую мощь, стали бояться поражений, а может быть, усомнились в справедливости спортивного, соревновате„1ыюго нринципа самой игры, заставляющей в каждой новой партии безжалостно подавлять «эго» соперника;

4) под влиянием религиозного мистицизма Вы в смятении ожидали предсказанного евангелистами в год матча пришествия Христа;

5) Вы стали жертвой неких политизированных сил, желавших с Вами делового сотрудничества, но помешавших Вам подготовиться к матчу 1975 года;

6) находясь на грани нервного и физического истощения, Вы уже не могли выдержать напряжения спортивной борьбы.

Как видите, версий много, в том числе самых неожиданных. Какую же предпочесть?

Р. ФИШЕР: Никаких комментариев!

 

2. «Война» с ФИДЕ

ВОПРОС: Гроссмейстер! Во всем мире Вы известны как самый непримиримый, хотя не всегда дипломатичный, критик Международной шахматной федерации. Многие даже полагают, что эта конфронтация нередко переходила в «военные действия». Если это так, то в чем причина конфликта и каковы средства борьбы?

Р. ФИШЕР: ФИДЕ не раз пыталась дискредитировать меня – засчитать поражение без игры, исключить из престижного турнира, отклонить предложение, ставшее позднее основой нового регламента. Условия же многих турниров, проводимых ФИДЕ, чрезвычайно плохи. Поэтому я в них в виде протеста не участвую. И, мало того, ФИДЕ вмешивается в дела шахматистов, диктует им условия, на которых они должны играть, даже на каком ходу следует соглашаться на ничью! На Олимпиаде в Варне (1962) судьи запрещали ничьи до 30-го хода. Помню, в финале я сделал с Падевским ничью на 20-м ходу. Тогда Флор, главный арбитр, остановил меня в дверях и сказал: «Надо играть до 30-го хода!» Почему? С какой стати? Я ответил ему, что знаю лучше, чем вся их ФИДЕ, какая позиция ничейная, а какая нет…

ВОПРОС: Но, вероятно, были и другие, более важные причины для разногласий?

Р. ФИШЕР: Разумеется. Прежде всего я критиковал систему розыгрыша мирового первенства и финансовую политику ФИДЕ.

ВОПРОС: Расскажите об этом подробнее.

Р. ФИШЕР: Я полагаю, что качество отборочных соревнований ФИДЕ низкое, так как сильнейшие претенденты играют между собой вничью, стремясь обыграть заведомо слабых. К тому же эта система слишком медлительна. Поединки за титул чемпиона должны проводиться ежегодно или каждые два года. Хотя сама система матчей претендентов не вызывает у меня нареканий.

ВОПРОС: Нет ли здесь противоречия?

Р. ФИШЕР: Несовершенство нынешней системы заключается не в структуре, а в частностях. Матчи претендентов слишком коротки и дают большое преимущество тому, кто удачно стартовал. Матчи должны быть более продолжительными, до определенного числа побед.

ВОПРОС: Какая же система розыгрыша мирового первенства представляется Вам наиболее рациональной?

Р. ФИШЕР: Прежде всего необходимо добиваться изменения регламента матчей кандидатов. Я предложил бы, чтобы матчи игрались до 6 или более выигранных партий. Ничьи не должны считаться. Сейчас матчи коротки. Шахматист случайно может выиграть одну партию, и это приобретает решающее значение. Я предложил бы также, чтобы матчи за звание чемпиона мира игрались бы до определенного числа побед, без учета ничьих. Межзональные турниры стоит, по-моему, сохранить.

ВОПРОС: Вы критиковали также финансовую систему ФИДЕ. Вы недовольны размерами призов?

Р. ФИШЕР: Несомненно! Руководство ФИДЕ отлично понимает, что мы согласимся играть на любых условиях. Но я не желаю довольствоваться подачками! Я работаю целый месяц, играю с сильнейшими, опытными и продувными мастерами, и ФИДЕ платит за это каких-то 750 долларов! Гроссмейстерам нужно платить больше. А такие деньги взять да и выбросить. Я много в своей жизни мучился и хочу кое-что значить.

ВОПРОС: Но разве за последние годы не наметился прогресс?

Р. ФИШЕР: Об этом спросите у Мохаммеда Али или Пеле! В то время как в шахматах речь идет о тысячах, в крайнем случае десятках тысяч долларов, дельцы от бокса, тенниса, футбола ворочают миллионами!

ВОПРОС: Гроссмейстер, уже много писалось о Ваших конфликтах с организаторами турниров. Яблоком раздора были Ваши требования приемлемых условий игры. Что это за условия?

Р. ФИШЕР: Играть только при лампах неонового освещения без бликов и теней; запретить фото и телесъемки во время игры; не допускать зрителей и журналистов к столикам играющих; сделать нейтральную зону для поглощения шума между сценой и зрительным залом; не впускать в зал людей с карманными шахматами; предоставить участникам стандартные комплекты шахмат, а также право пользования своими фигурами; считаться с религиозными верованиями и разрешить перенос игры на другие часы; до завершения партии запретить чью-либо помощь в анализе; обязать участников сначала сделать ход, а потом его записать. Это основные требования, не считая специальных. В Рейкьявике, например, я выдвинул предложения устранить семь первых рядов зрительного зала, установить шумовые ловушки на входах, не заменять штатскую одежду работников сцены на униформу швейцаров, при низкой эффективности всех предложенных мер играть в отдельной комнате. А как иначе, если шахматный матч скорее похож на окружной стадион в Милуоки?!

ВОПРОС: Не слишком ли много «основных» и «специальных» требований?

Р. ФИШЕР: Когда я сажусь за доску, то хочу работать «на все сто» и не желаю зависеть от случайностей, будь то шум зрителей или невежливое поведение соперника.

ВОПРОС: Какие шаги предпринимались Вами для того, чтобы улучшить деятельность ФИДЕ?

Р. ФИШЕР: Я много раз обращался в Шахматную федерацию США и ФИДЕ с предложениями изменить финансовую и организационную структуры. В 1962-м я предложил заменить турниры претендентов матчами кандидатов, в 1966-м – играть за трехлетний цикл не один, а несколько матчей за мировое первенство, в 1970-м – проводить претендентские матчи до определенного числа побед. Теперь по финансовым вопросам. В середине 60-х годов я выступил с предложением увеличить призы межзонального турнира до 5 тысяч долларов, матчей претендентов – до 2,5 тысяч долларов, призовой фонд матча за мировое первенство – до 10 тысяч долларов. После 1972-го года эти требования, конечно, возросли, но все равно это очень мало, если сравнивать с финансовым обеспечением других видов спорта.

ВОПРОС: Как к Вашим предложениям отнеслись руководители ФИДЕ? Соперники по турнирам и матчам?

Р. ФИШЕР: Какие-то требования находили целесообразными и признавали необходимость изменений. В 1962-м Конгресс ФИДЕ проголосовал за матчи претендентов. На конгрессе в Скопле в 1972-м было решено играть претендентские матчи до определенного числа побед, но с лимитом общего числа партий. Наконец, дело дошло до безлимитных матчей за мировое первенство. Но после первого матча Карпов – Каспаров (1984 – 1985) ФИДЕ вернулось к старой системе – на большинство очков из 24 партий, когда можно дотянуть до финиша, делая одни ничьи.

ВОПРОС: Почему, на Ваш взгляд, большинство экспериментов ФИДЕ не так эффективны, как ожидалось?

Р. ФИШЕР: Все дело в половинчатости принимаемых решений, в готовности удовлетвориться компромиссом. В начале 80-х годов я объявил, что, возможно, вернусь к шахматам. Но только в том случае, если ФИДЕ проведет серьезную организационную перестройку.

ВОПРОС: Что конкретно Вы имеете в виду?

Р. ФИШЕР: Мне не нравится, что в турнирах последних лет произошла девальвация гроссмейстерского звания. Я призывал отказаться от помощи секундантов, увеличить контроль времени с 5 до 6 часов, чтобы заканчивать большинство партий в один присест, без доигрывания и анализа отложенной позиции. Только тогда можно избежать вмешательства третьих лиц – всех этих доброхотов и советчиков. Мое последнее предложение еще не получило широкого распространения, но я читал, что шестичасовой контроль уже применяется на некоторых турнирах.

ВОПРОС: Послужила ли доступность гроссмейстерского звания популяризации шахмат или затруднила ее?

Р. ФИШЕР: Думаю, что затруднила… На мой взгляд, шахматное искусство в последние годы деградировало, и вину за это несет ФИДЕ. Слишком много стало турниров с гроссмейстерской нормой. Каждый стремится как можно скорее стать гроссмейстером, и многие становятся, не имея на то ни малейших оснований. Видимо, их мало заботит, что этим они не столько возвышают себя, сколько обесценивают звание. Я до сих пор получаю предложения сыграть матч с такого рода «гроссмейстерами». Если бы речь шла о том, чтобы дать им сеанс одновременной игры, я бы, может быть, и согласился, а так – слуга покорный!

ВОПРОС: Но почему Вы полагаете, что существует прямая зависимость между популяризацией шахмат и увеличением призового фонда? Не слишком ли примитивная философия успеха?

Р. ФИШЕР: Добиваясь увеличения призового фонда, а значит, престижа, можно повысить и интерес к шахматам. Не говоря уже о том, что тем самым поощряются молодые таланты. В Рейкьявике приз составил 250 000 долларов, в 1975 году – 5 000 000 долларов. Не так уж и мало, если вспомнить, что за финальный матч претендентов с Т. Петросяном я получил 7500 долларов! Не могу, однако, похвастаться, что эта борьба увенчалась полным успехом. Большинство моих требований, и в первую очередь по финансовым вопросам, ФИДЕ отклоняла, прибегнув к машине голосования.

ВОПРОС: В чем был главный пункт разногласий?

Р. ФИШЕР: Меня обвиняли в коммерциализации шахмат, в желании урвать куш, как можно больше заработать. Представитель СССР на Конгрессе ФИДЕ как-то сказал, что я хочу вернуть шахматный мир к тому хаосу, который существовал до разработки существующей ныне системы борьбы за первенство мира. И тогда я понял, что найти с ФИДЕ общий язык невозможно. Отныне я имел дело только с теми претендентами на матч со мной, которые заявили о своем выходе из ФИДЕ. А после конгресса в Ницце (1974), где мне пришлось отказаться от звания чемпиона мира ФИДЕ, я пришел к убеждению, что шахматистам необходим свой профессиональный союз. Ведь играть в супертурнирах можно и без ФИДЕ. Тогда и призы, и условия игры будут что надо. Труднее договориться с русскими. Но с ними можно иметь дело через контрактную систему… Я предлагал это, а меня обвиняли в расколе. И что же?! Как я, сейчас думают очень многие.

ВОПРОС: Но почему, чтобы осознать эту необходимость, потребовалось так много времени?

Р. ФИШЕР: Это вина самих шахматистов. Я не знаю, какими они были раньше, но сейчас они мало похожи на джентльменов. Когда в шахматы играли в основном аристократы, шахматы были в большом уважении. А теперь…

ВОПРОС: А что Вы делаете для развития шахмат в Вашей стране?

Р. ФИШЕР: Я старался больше играть в шахматы и вкладывать в свои выступления максимум сил. Это единственное, что я мог делать для шахмат, не считая предложений, внесенных через ФИДЕ. Правда, я еще написал несколько книг и думаю, что они оказались полезными…

ВОПРОС: Поговаривали, что у Вас был соавтор…

Р. ФИШЕР: Я хотел бы выразить благодарность Ларри Эвансу, моему другу и коллеге, за неоценимую помощь в литературной обработке текста и составление тонких и умных предисловий к партиям.

ВОПРОС: Нашли ли Ваши труды читательский отклик?

Р. ФИШЕР: Да, и, судя по всему, большой. Моя книга для новичков излагает довольно быстрый, эффективный и очень увлекательный способ обучения игре в шахматы. Я не хотел ограничиться просто написанием обычного учебника шахматной игры и использовал новый метод, который называется программированным обучением. Ранее он уже применялся с отличными результатами на производстве и в учебных заведениях. Программа состоит из ряда малых ступеней подачи информации, называемых уроками, и активно обучает содержащемуся в ней материалу. Когда вы закончите изучать эту книгу, то увидите, что можете выиграть у соперника, проводя такие комбинации, какие ранее вы и не заметили бы. А сборник партий из турниров 1957 – 1967 годов выдержал десятки изданий в разных странах мира. Но вот что любопытно – за книгу «Фишер учит шахматам» я получил 10 тысяч долларов, а за первое издание сборника «Мои 60 памятных партий» почти в два раза меньше! Что делать – в примечаниях к одной из партий я как-то писал, что за технику эндшпиля медалей не дают…

ВОПРОС: Вероятно, можно сказать, что сборник избранных партий – Ваша авторская исповедь?

Р. ФИШЕР: Все 60 рассмотренных партий, включая три поражения, содержат для меня что-то памятное и волнующее. Я попытался быть откровенным и точным в моих комментариях, надеясь, что они помогут заглянуть в лабораторию шахматиста и приведут к более глубокому пониманию шахмат и процесса игры.

 

3. О шахматах и шахматистах

ВОПРОС: Гроссмейстер! Человечество знакомо с шахматами вот уже три тысячелетия. В чем, по-Вашему, секрет их притягательной силы?

Р. ФИШЕР: Об этом хорошо сказал второй чемпион мира Эмануил Ласкер: «На шахматной доске лжи и лицемерию нет места. Красота шахматной комбинации в том, что она всегда правдива. Беспощадная правда, выраженная в шахматах, ест глаза лицемеру».

ВОПРОС: Какова природа шахмат?

Р. ФИШЕР: Шахматы, как и жизнь, это тотальная война!

ВОПРОС: А каковы средства к достижению цели?

Р. ФИШЕР: Свою главную цель я вижу в том, чтобы подавить «эго» соперника.

ВОПРОС: Но ведь на этом пути возможны неудачи?

Р. ФИШЕР: Разумеется. Однако никто не любит вспоминать о них.

ВОПРОС: Что Вы все-таки чувствуете после поражения?

Р. ФИШЕР: Очень злюсь, когда проигрываю без борьбы. Впрочем, с надеждой жду следующей партии.

ВОПРОС: И, несмотря на поражение, в следующей партии играете «на все сто»?!

Р. ФИШЕР: Русские писали, что раньше я плакал, когда проигрывал. Ерунда! Теперь я холоден, как айсберг! Когда я проиграл Спасскому в Зигене (1970), то сдался, как Капабланка. Если я сейчас проигрываю, то чувствую себя королем, подающим милостыню нищему. (1971)

ВОПРОС: Вы говорите, что, проиграв партию, холодны, как айсберг. Кое-кто с этим не согласен…

Р. ФИШЕР: А русские вообще, когда проигрывают, заболевают и берут тайм-аут! Они берегут своего чемпиона и позволяют ему играть, только когда этого требует ФИДЕ! (1971)

ВОПРОС: Почему Вы такой оптимист?

Р. ФИШЕР: Этого требуют шахматы.

ВОПРОС: Чем являются для Вас шахматы?

Р. ФИШЕР: Интересной и очень волнующей игрой. Хочу верить, что в шахматы будут играть повсюду: на скамейках и столиках парков, в шахматных клубах, в школах, колледжах, армии, тюрьмах…

ВОПРОС: Как бы Вы охарактеризовали свой внутренний мир?

Р. ФИШЕР: Мой мир – черно-белая доска. В моих ходах динамика и искусство – спасибо, если Вы можете это понять. А кто не может понять, того мне жаль.

ВОПРОС: Что Вас больше всего привлекает в шахматах?

Р. ФИШЕР: Возможность путешествовать, деньги, шахматная атмосфера. Я очень люблю шахматы… Все же шахматные профессионалы теперь могут жить. Продолжительное время я не играл в турнирах, но шахматы давали мне средства на жизнь. Еще у меня есть ежемесячный доход в размере 300 долларов за ведение шахматной рубрики в одном молодежном журнале. Я не делаю все за деньги, но живу шахматными заработками. (1970)

ВОПРОС: Дают ли Вам шахматы больше, чем Вы им, или наоборот?

Р. ФИШЕР: Это соотношение примерно равно.

ВОПРОС: Если Вы живете только на шахматные доходы, то как преуспеваете в этом?

Р. ФИШЕР: Только на шахматные и вполне хорошо. (1968)

ВОПРОС: Многие спорят, что есть шахматы: спорт, наука или искусство. Если признать эстетическое начало, то каков критерий красоты?

Р. ФИШЕР: Шахматы, несомненно, искусство, но над этим я не задумывался. Красивой же может быть только точная, сильная игра… Точность, пожалуй, прежде всего. В конце концов все решает класс игры. И тогда получается красивая игра. Но, чтобы играть красиво и точно, надо многое знать и уметь…

ВОПРОС: Можно ли сравнить шахматы с другими видами спорта?

Р. ФИШЕР: Шахматы в чем-то сродни баскетболу. Иногда приходится долго вертеться возле корзинки, прежде чем удастся выйти на удобную позицию для броска…

ВОПРОС: Составные успеха?

Р. ФИШЕР: Талант, знания, тренированность, хорошее психофизическое состояние.

ВОПРОС: Какое значение Вы придаете психологическим факторам, роли характера например?

Р. ФИШЕР: Очень важное! В 1970 году в Герцег-Нови я принял участие в международном блицтурнире. В партии с Петросяном мы то и дело обменивались шахами, причем он произносил это слово по-русски, а я – по-английски. В момент, когда у обоих уже начал зависать флажок, я вдруг возьми и скажи по-русски: «Вам шах, гроссмейстер!» Он был настолько поражен, что на какой-то миг забыл о флажке и тут же просрочил время.

ВОПРОС: Бытует мнение, что худой мир лучше доброй ссоры. Согласны ли Вы с этим утверждением применительно к шахматам?

Р. ФИШЕР: Нет и еще раз нет! Я ненавижу ничьи. Ничья в шахматах – это глупость, ненормальность. Только победа делает шахматы игрой!

ВОПРОС: Что, на Ваш взгляд, престижнее – победа в матче или турнире?

Р. ФИШЕР: Могу сказать только о себе. Меня гораздо больше интересует игра в матчах, так как турниры – соревнования не очень серьезные, это – показательная выставка. Поэтому результат каждой отдельно взятой партии для меня важнее, чем общая победа в турнире.

ВОПРОС: Следуете ли Вы какому-либо стилю, направлению?

Р. ФИШЕР: Я не пытаюсь следовать определенному стилю, а только ищу хорошие идеи, точные ходы.

ВОПРОС: Ваше кредо спортсмена?

Р. ФИШЕР: Я люблю забирать материал, пожертвованный соперником из общих соображений, и дальнейшей игрой доказывать некорректность этой жертвы, крах всего замысла…

ВОПРОС: Другими словами, нечто большее, чем столкновение деревянных фигурок. И, значит, конфликт личностей. Уже на склоне лет Вильгельм Стейниц говорил: «Шахматы – не для людей слабых духом. Шахматы требуют всего человека, полностью. Они трудны, и всю их глубину и смысл видишь лишь после тщательного анализа». Он же, кстати, призывал и к самоконтролю. Вспомним его знаменитое: «Только безжалостная критика ведет к цели…» Неужели для того, чтобы хорошо играть, необходим какой-то «комплекс преодоления»? И если так, то адекватны ли, на Ваш взгляд, эти жертвы общественному статусу шахмат?

Р. ФИШЕР: Конечно нет! Сколько бы я не работал над шахматами, до сих пор встречаются люди, которые толком не знают американец я или эскимос! Неслыханно, но от произвола не защищен ни один маэстро. Мы все страдаем от непорядочности организаторов и зрителей. Им все равно что организовывать и на что смотреть. В этом мне приходилось убеждаться не раз…

ВОПРОС: Например?..

Р. ФИШЕР: Матч с Решевским (1961) игрался в «Беверли Хилтон Отеле» в Лос-Анджелесе, и мне никогда не забыть бурной реакции зрителей, думавших, что мы оба по очереди «зеваем». В зале попеременно слышалось: «Фишер выигрывает!», «Решевский выигрывает!» А в одной из партий с Талем на турнире претендентов 1959 года каждый ход вызывал в зале шум и свист. Позднее я узнал, что среди зрителей было много спортивных болельщиков. Видимо, не состоялся какой-нибудь футбольный матч, и шахматы в тот день оказались в центре внимания в Белграде.

ВОПРОС: Не из-за подобных ли «проклятых» противоречий, слишком сложных для «просто» игры, Борис Спасский однажды в сердцах сказал, что чемпион мира должен иметь душу убийцы?! Это, кстати, чем-то созвучно Вашему признанию о необходимости подавлять «эго» соперника…

Р. ФИШЕР: Но это самая справделивая и демократичная игра из всех, данных человечеству. Ведь чемпион мира может родиться в любой стране…

ВОПРОС: Тогда опять «вечный» вопрос: какими средствами и какой ценой? Ваш частный пример, когда шахматный Олимп штурмовал гений-одиночка, только укрепил общее правило готовиться к штурму заоблачных шахматных высот целыми «штабами», противодействовать командами – с многочисленным штатом советников и экспертов, походными шахматными библиотеками, а в последнее время и сверхмощными компьютерами. В этой связи уместен вопрос: что ждет шахматы в будущем? По милости божьей (а вернее, тех, кто, по словам В. Стейница, «умеет не держаться рабски за пройденное, а самостоятельно пытается исследовать глубины шахмат») они не раз спасались от «ничейной смерти», но вот смогут ли пережить нарушение «экологии духа»?

Р. ФИШЕР: Шахматная игра должна быть точным отражением индивидуальных способностей игрока, а не отражением силы и способностей команды его консультантов, справочных пособий и компьютеров. «Командные» шахматы приведут к катастрофе. Быть может, кто-то и поинтересуется результатом такой игры, но уже никто не скажет: «Если бы зрители видели, как интересно я мыслю за шахматной доской!»

ВОПРОС: Значит ли это, что образ «Бобби-компьютера», созданный досужими журналистами, далек от правды оригинала и Вам больше по душе роль Гамлета шахматной доски, сомневающегося, а потому творящего, а значит, существующего?

Р. ФИШЕР: Об этом судить не мне…

ВОПРОС: Однако Ботвинник полагает, что природа Вашего таланта – быстрый расчет элементарных функций. Именно поэтому Вы быстро и точно разбираетесь в тактических осложнениях, где есть форсированные варианты, но заметно слабее в иррациональных позициях, где в первую очередь необходима интуитивная оценка положения. Вы согласны с этим утверждением?

Р. ФИШЕР: Ботвинник действительно писал, что я считаю варианты лучше, чем другие. Он говорит, что я – вычислительная машина. Я, мол, необыкновенный человек. Но ничего необыкновенного во мне нет. Я просто профессионал – целый день играю в шахматы, учусь и стремлюсь знать больше. Еще я учусь с помощью магнитофона и стремлюсь улучшить старых мастеров. Я знаю сейчас больше, чем они. Но Роберт Джеймс Фишер – не вычислительная машина, как кое-кто хочет. Я всего лишь человек. Я родился под знаком Рыбы. Большая рыба жрет маленькую. Я большая рыба. Я «проглатываю» гроссмейстеров. И только в этом смысле – человек необыкновенный.

ВОПРОС: Будущее шахмат? Неужели оно все-таки за сверхмощными ЭВМ?..

Р. ФИШЕР: Ботвинник прав. Шахматные машины поднимутся на такой уровень, что побеждать их станет трудно.

ВОПРОС: Профессионалам, значит, придется искать другую работу?

Р. ФИШЕР: Почему же, я по-прежнему верю, что шахматы для них всегда будут хорошим источником доходов. Ни в одной области жизни я, например, не достиг бы того, чего достиг в шахматах…

ВОПРОС: Верить ли молве, что Вы играете, как машина, не делая ошибок?

Р. ФИШЕР: Нет, иногда я делаю ошибки, а так как машина не может ошибаться, значит, я не машина.

ВОПРОС: Но как Вы научились так хорошо играть?

Р. ФИШЕР: Я прочитал, наверное, тысячу шахматных книг и взял из них все самое лучшее.

ВОПРОС: Ваша самая памятная партия?

Р. ФИШЕР: Мне было 13 лет. Я играл в турнире на Кубок Розенвальда (1956) партию с Дональдом Бирном. Она долгое время была моей самой красивой партией. (1965)

ВОПРОС: Позднее Ваше мнение изменилось?

Р. ФИШЕР: Нет. Самую лучшую партию я сыграл против Дональда Бирна в 1956 году. (1970)

ВОПРОС: А какое шахматное событие произвело на Вас наиболее сильное впечатление?

Р. ФИШЕР: Считаю, что ни один турнир без моего участия не будет особенно интересным…

ВОПРОС: Ваше отношение к блицу?

Р. ФИШЕР: Вообще-то, я люблю «пятиминутки» за азарт борьбы. Но блицы, как и сеансы одновременной игры, вредны для творчества. Блиц убивает идею!

ВОПРОС: Молодые шахматные «звезды»?

Р. ФИШЕР: Думаю, что выделяется Мекинг. Импонирует мне и пуэрториканец Каплан. (1970)

ВОПРОС: О чем Вы хотели бы напомнить молодым шахматистам, от чего предостеречь?

Р. ФИШЕР: Недостаточно, как заметил Тарраш, быть хорошим игроком, нужно еще хорошо играть.

ВОПРОС: Лучшие шахматные страны?

Р. ФИШЕР: СССР, потом США, Югославия, Аргентина и Венгрия. (1970)

ВОПРОС: Что Вы можете сказать о развитии шахмат в СССР?

Р. ФИШЕР: Советский Союз – первая шахматная держава мира и, наверное, еще долго будет ею. (1970)

ВОПРОС: Чем объясняется превосходство советских шахматистов?

Р. ФИШЕР: Они были и остаются сильнейшими, так как имеют исключительно хорошую профессиональную подготовку: теоретическую, физическую, психологическую. Они очень много времени посвящают шахматам и всегда в пике спортивной формы. Государство оказывает им большую поддержку. Это именно то, чего до недавних пор не имели их противники. Сейчас, правда, положение меняется. Шахматы начинают пользоваться все большей популярностью в США и других странах, растет число международных турниров, увеличиваются призы… (1970)

ВОПРОС: Когда, по Вашему мнению, шахматисты Запада будут иметь реальные шансы в борьбе за титул чемпиона мира?

Р. ФИШЕР: О сроках говорить трудно. С советскими гроссмейстерами сражаться нелегко, так как их мастерство все время совершенствуется. Еще труднее играть с ними в командных соревнованиях. Но русские уже не всегда первые, так как условия более или менее выравнялись. (1970)

 

4. Сквозь призму времени

ВОПРОС: Ваша страна дала несколько имен, поразивших шахматный мир, – Морфи, Пильсбери, Маршалл, Файн, Решевский… и Вы. Как Вы относитесь к тому, что заняли столь видное место в истории шахмат?

Р. ФИШЕР: Ничего определенного сказать не могу. Я не сторонник культа героев…

ВОПРОС: Вас не раз вдохновляли идеи мастеров прошлого. Значит ли это, что их фантазия была богаче, чем у современных шахматистов?

Р. ФИШЕР: Да. Они мыслили самостоятельно и творчески гораздо в большей степени, чем это делается в наши дни.

ВОПРОС: Сильнейший шахматист всех времен?

Р.ФИШЕР: Капабланка. (1961)

ВОПРОС: Кто из чемпионов мира Вам импонирует больше всего?

Р. ФИШЕР: Морфи и Стейниц. (1968)

ВОПРОС: А если выбрать кого-то одного?

Р. ФИШЕР: Морфи! Это был блистательный, фантастический шахматист. (1970)

ВОПРОС: Что Вы знаете о нем?

Р. ФИШЕР: Я читал книгу о жизни Морфи. Он происходил из богатой семьи в Новом Орлеане. Еще при жизни стал шахматной легендой. Совершил путешествие в Европу, где его противниками были шахматисты, с которыми он никогда прежде не встречался. И всех победил. Некоторым поначалу проигрывал, но потом, освоившись с их манерой игры, сокрушал. Причем не только слабых противников, но и таких, как Андерсен. Никто не остался непобежденным.

ВОПРОС: Однако наше время, вероятно, уже не может дать ни одного шахматного Колумба. Теперь побеждать труднее…

Р. ФИШЕР: Да… В моих партиях часто случалось, что я видел красивую комбинацию, но осуществить ее не удавалось, так как ее видел и соперник. Он мог, например, отдать пешку и перейти в затяжной эндшпиль. Но Морфи не виноват, что его противникам это часто бывало не под силу.

ВОПРОС: А если бы Морфи выступал в современных турнирах?

Р. ФИШЕР: Он добился бы хороших результатов, но надо месяцев шесть на подготовку. Впрочем, даже без этого он мог бы спокойно сесть за доску, играть и выигрывать.

ВОПРОС: Допустим, его противником стал Фишер…

Р. ФИШЕР: Мог бы Фишер победить Морфи? Да, однако он был великим игроком, редким талантом. Теперь шахматисты больше знают, теория усовершенствовалась и развилась. Морфи было бы тяжело играть и с мастерами, ибо они отлично знают теорию. (1969)

ВОПРОС: Значит, итог матча Фишер – Морфи был бы все-таки предрешен?

Р. ФИШЕР: Не знаю, чем бы кончилось дело… (1970)

ВОПРОС: Вы считаете себя лучшим шахматистом всех времен, сильнее Ласкера, Капабланки, Стейница, Морфи?

Р. ФИШЕР: Мне не нравится, когда такие вещи появляются в печати, но на Ваш вопрос я могу ответить только утвердительно. (1961)

ВОПРОС: Кого Морфи победил бы из современных шахматистов?

Р. ФИШЕР: Трудно сказать, но, как я уже отметил, он успешно выступил бы в турнирах.

ВОПРОС: Почему, на Ваш взгляд, Морфи отошел от шахмат?

Р. ФИШЕР: Возможно, он разочаровался в шахматной сцене и ее актерах. Морфи считал, что многие из них недостойны высокого предназначения шахмат. Особенно на него подействовал срыв матча со Стаунтоном. В ходе переговоров о матче Стаунтон всячески избегал встречи, потому что не сомневался в своем поражении. Но Стаунтон хотел представить дело так, будто Морфи отказался от игры.

ВОПРОС: Можно ли утверждать, что Морфи величайший шахматист в истории, даже не игнорируя довольно высокий уровень теории сегодняшнего дня?

Р. ФИШЕР: Трудно сказать. Шахматы прогрессируют… Здесь, как в боксе. Удалось бы кому-либо из боксеров прошлого победить Мохаммеда Али?

ВОПРОС: Охарактеризуйте стиль Морфи. В чем секрет его превосходства?

Р.ФИШЕР: Я восхищен его фантазией, стилем… А в двух словах… Очень емкий, блистательный стиль. Морфи отлично понимал своих соперников. Это главное. Он был великим шахматистом. Мне бы хотелось сразиться с ним.

ВОПРОС: А есть ли, на Ваш взгляд, партия, наиболее полно характеризующая его стиль?

Р. ФИШЕР: Прекрасная победа над герцогом Брауншвейгским и графом Изуар. Это была легкая партия, но многие легкие партии Морфи остались в истории как шедевры, настолько интересно он играл… Любопытно, что в одном моем сеансе одновременной игры в Сараево в двух партиях встретился тот же дебютный вариант. Может быть, мои соперники хотели проиграть так же, как консультанты против Морфи?

ВОПРОС: Вам нравится эта партия?

Р. ФИШЕР: Очень! Это исключительно красивая партия. Морфи и сам с удовольствием отозвался о ней.

ВОПРОС: А могли бы Вы по тому же принципу назвать десятку величайших мастеров в истории шахмат?

Р. ФИШЕР: Пол Морфи, Говард Стаунтон, Вильгельм Стейниц, Зигберт Тарраш, Михаил Чигорин, Александр Алехин, Хосе-Рауль Капабланка, Борис Спасский, Михаил Таль и Самуэль Решевский. (1964)

ВОПРОС: Охарактеризуйте каждого представителя Вашей десятки.

Р. ФИШЕР: Версия о том, что ПОЛ МОРФИ проиграл бы лучшим шахматистам современности, очень далека от истины. В матче Морфи победил бы любого из живущих сегодня. В открытых дебютах за последние сто лет не было значительных улучшений, и природного таланта Морфи было бы достаточно, чтобы победить лучших игроков XX столетия. По точности игры Морфи, вероятно, превосходил всех когда-либо живших шахматистов. Он обладал абсолютным видением доски и никогда не допускал промахов, несмотря на то, что играл очень быстро, лишь в редких случаях тратя на обдумывание хода более пяти минут. (У его противников на это часто уходили часы: шахматных часов в ту пору еще не существовало.)

Я переиграл несколько сот партий Морфи и неизменно поражался и восхищался его изобретательностью Порой мне нужно было минут двадцать, чтобы найти правильный ответ на ходы Морфи. Морфи никогда не терял присутствия духа в тяжелых позициях и находил возможности выигрыша в положениях, которые казались безнадежными. Вдобавок он обладал великолепной техникой в окончаниях. Пожалуй, ею единственная слабость, наиболее проявившаяся в матче с Андерсеном, заключалась в разыгрывании закрытых дебютов, как, например, голландская защита. Но даже в этих случаях находчивость Морфи обычно позволяла ему выходить из борьбы победителем.

Общеизвестно, что в 1859 году Морфи оставил шахматы. Его разочарование относилось больше к шахматистам, чем к самим шахматам.

ГОВАРД СТАУНТОН был самым глубоким исследователем дебютов всех времен. Как теоретик он выше, чем практик, но тем не менее он был сильнейшим шахматистом своего времени. Знакомясь с партиями Стаунтона, я обнаружил, что они носят абсолютно современный характер. В отличие от Морфи и Стейница, отвергавших фианкеттирование слонов, Стаунтон применял этот метод развития. Наряду со Стейницем он должен считаться первым современным шахматистом. Помимо создания стандартного типа шахматных фигур, слава Стаунтона покоится на четырех шахматных руководствах, вышедших из-под его пера.

Стаунтон, по всей видимости, боялся встретиться за шахматной доской с Морфи, и я думаю, что его опасения были вполне основательными: Морфи победил бы его, но их матч не был бы «игрой в одни ворота», как ныне полагают многие авторы. Матч прошел бы в упорной борьбе.

Стаунтону часто не удавалось побеждать более слабых шахматистов с такой же легкостью, как его современникам, в его партиях редко встретишь красоты. Но когда Стаунтон, играя черными, в закрытых системах сицилианской защиты фианкеттировал своего королевского слона, противники ничего не понимали в его действиях и в результате обычно оказывались разбитыми в пух и прах. А ведь то была не какая-нибудь «мелюзга», а лучшие шахматисты того времени.

Право Стаунтона быть включенным в список десяти величайших шахматистов всех времен твердо зиждется на глубине его прозрений, особенно в теории дебютов, и огромном богатстве его эрудиции.

ВИЛЬГЕЛЬМ СТЕЙНИЦ был первым шахматистом, удостоенным звания чемпиона мира. Сам он претендовал на этот титул со времени своей матчевой победы над Андерсеном в 1866 году. Стейница называют отцом новой шахматной школы. До него король считался слабой фигурой, и шахматисты признавали только прямую атаку на короля. Стейниц же утверждал, что король может сам себя защитить, а атака против него возможна лишь при наличии определенного позиционного преимущества. Пешки следует оставлять на исходных полях, настаивал Стейниц, ибо они могут двигаться лишь вперед и не смогут вернуться назад, чтобы снова защитить тот же участок доски.

Стейниц был на год старше Морфи. Два великих шахматиста встретились лишь однажды в Новом Орлеане, если верить молве. Вызывает сожаление, что им ни разу не довелось сыграть друг с другом или обсуждать шахматные вопросы.

По знанию шахматной литературы Стейниц не шел в сравнение с Морфи. Не в пример Морфи, который обычно довольствовался разыгрыванием дебютов «по-книжному», Стейниц, бывший человеком большого ума, всегда старался выискивать совершенно оригинальные продолжения.

Стейниц превосходил Морфи в понимании роли полей и внес большой вклад в развитие теории. Впрочем, возможно, что и у Морфи могли быть собственные теории, но он их никогда не излагал. Красивой комбинации Стейниц часто предпочитал грубый выигрыш фигуры путем ее связки. В отличие от многих других шахматистов (особенно Морфи) Стейниц не избегал стесненных положений, если считал, что в его позиции нет существенных слабостей.

Шахматистов вообще можно разделить на две главные группы: одни руководствуются только правилами, аксиомами, планами-трафаретами и держатся их догматически; другие также признают правила и аксиомы, но не преминут воспользоваться непредвиденными изменениями обстановки на доске. Лучшие шахматисты должны сочетать в своей игре оба подхода, избегая крайностей и того, и другого. Тарраш как, вероятно, ведущий представитель германской школы гораздо ближе к первой категории.

ЗИГБЕРТ ТАРРАШ был шахматистом, для которого существовали только непреложные правила: например, кони всегда стоят на краю доски плохо или же слоны сильнее коней, независимо от позиции. Это последнее правило может быть верным в девяти случаях из десяти, но надо быть готовым к тому десятому случаю, когда оно оказывается недействительным. Стейниц установил много правил, но считал себя выше их, в то время как Тарраш всегда следовал своим собственным правилам, но делал это столь блистательно, что ему по праву принадлежит место среди величайших шахматистов.

Игра Тарраша была острой, как бритва. Несмотря на приверженность Тарраша к этому псевдонаучному методу игры, его партии часто отличались остротой и красотой. Он был великим теоретиком в области дебютов, значительно превосходя в этом отношении Эмануила Ласкера, который был несведущ по части дебютов и не понимал принципов позиционной игры.

Тарраш высмеивал Стейница за такие приемы, как ранний, уже на втором или третьем ходу, ввод в игру ферзя, хотя в некоторых случаях, например в шотландском гамбите, таким путем можно выиграть пешку. Тарраш был на 30 лет моложе Стейница, но не имел его глубины. И все же, несмотря на то, что Тарраш вырос из германской школы, которая столь тяжело довлела над ним, он был великим шахматистом…

Русские называют МИХАИЛА ЧИГОРИНА отцом советского шахматного стиля. В действительности, он был одним из последних представителей романтической школы и выдающимся всесторонним шахматистом, несмотря на то, что почти все его теоретические нововведения давно вышли из употребления.

Чигорин, дважды побежденный Стейницем в матчах, был лучшим мастером эндшпиля своего времени, хотя, судя по его примечаниям, он часто переоценивал свою позицию. Стейниц и Чигорин были соперниками – они представляли в шахматах старую и новую школы. После победы над Чигориным Стейниц, хотя он и был старше на 20 лет, с удовлетворением писал: «Молодость восторжествовала!»

Чигорин обладал в высшей степени агрессивным стилем и был великим мастером атаки. Он всегда хотел экспериментировать, а это часто влекло за собой поражения от более слабых шахматистов. Чигорина легко было обескуражить – качество, которое помешало ему достичь еще больших высот. В игре ему недоставало объективности; порой он продолжал употреблять забракованные дебютные системы даже после того, как они были опровергнуты. В последние годы своей карьеры, после испытаний и заблуждений, Чигорин отказался от попыток опровержения методов Стейница и сам начал их применять.

Чигорин был первым великим русским шахматистом и до сих пор остается одним из величайших шахматистов России всех времен…

АЛЕКСАНДР АЛЕХИН – шахматист, которого я по-настоящему никогда не понимал; странно, но если вы видели одну алехинскую партию, то как бы видели их все. Он всегда стремился добиться превосходства в центре, маневрировал своими фигурами в направлении королевского фланга и около 25-го хода начинал играть на мат. Алехин не любил размены, предпочитая позиции с большим количеством фигур на доске. Его игра отличалась фантастической сложностью, в этом отношении он превосходил всех шахматистов – до него и после него.

Даже Ласкеру Алехин однажды нанес поражение в 23 хода: его фигуры сосредоточились на королевском фланге, и партию решил неожиданный убийственный удар.

Алехин никогда не был моим героем, и я никогда не брал себе в пример его стиль игры. Этому стилю чужды легкость и безмятежность; Алехину он приносил успех, но вряд ли принес бы успех кому-нибудь другому. В своих партиях Алехин создавал колоссальные концепции, полные неистовых и беспримерных идей. В его партиях трудно обнаружить ошибки, но в известном смысле его метод игры в целом был ошибкой.

Шахматное развитие Алехина происходило гораздо медленнее, чем у большинства. В возрасте 20 – 30 лет он был еще ужасным шахматистом и достиг зрелости только далеко за тридцать. Но Алехин обладал богатым воображением, по глубине позиционного проникновения он не имел себе равных во всей истории шахмат. Алехин не любил ясных позиций. Если противник хотел придать позиции ясность, то ему приходилось платить за это цену, продиктованную русским. Выдержка – вот что было для Алехина ключом к победе. Именно в самых сложных положениях Алехин создавал свои наиболее грандиозные концепции.

Многие считают Алехина великим теоретиком в области дебютов, но я не разделяю этого мнения. Он применял системы, почерпнутые из руководств, но знал их не очень хорошо. Алехин всегда полагал, что благодаря природному таланту он выберется из любого трудного положения.

За доской Алехин излучал неистовое напряжение, которое часто действовало на его противников устрашающе…

Милое дитя шахматного мира, ХОСЕ-РАУЛЬ КАПАБЛАНКА уже в 12 лет стал чемпионом Кубы С этого времени и до самой смерти, последозавшей в 1942 году, он пользовался совершенно незаслуженной репутацией (как ныне Петросян) величайшего мастера эндшпиля всех времен. Вспоминаю партию Капабланки с Верой Менчик, в которой он сделал в эндшпиле три грубейших промаха. Этот пример, хотя и не совсем типичный, свидетельствует о том, что Капабланка не знал простейших ладейных окончаний. Рассказывают, что за свою жизнь он переиграл более тысячи ладейных окончаний, но я не могу этому поверить.

Капабланка принадлежит к числу величайных шахматистов, но не благодаря своему мастерству в эндшпиле. Его конек – просто разыгрывать начала, а потом с таким блеском играть в миттельшпиле, что партия оказывалась решенной (хотя противники не всегда осознавали это) до перехода в эндшпиль.

Капабланка никогда по-настоящему не посвящал себя шахматам, редко готовился к соревнованиям. Приписываемая ему простота – это миф. Почти полное отсутствие теоретических знаний вынуждало Капабланку прилагать крайние усилия в попытках выжать максимум из любой позиции. Каждый его ход должен был отличаться сверхостротой, чтобы сделать нечто из ничего. Это накладывало на игру Капабланки печать напряжения. По сравнению с другими ему приходилось прилагать больше усилий, потому что исходная точка была столь малой.

Капабланка созрел рано и создал свои лучшие партии в возрасте между 20 и 30 годами. Он был единственным великим шахматистом Латинской Америки, который когда-либо появлялся на мировой арене…

БОРИС СПАССКИЙ, русский шахматист, фигурирует в этом списке главным образом благодаря своему уникальному стилю. Для его игры характерны сверхострые начала, вдобавок он имеет свои собственные дебютные системы и частичные улучшения, которые приносят ему большой успех.

Спасский предпринимает жертвы с полнейшей невозмутимостью. Вспоминаю партию, которую он играл с Бронштейном в одном из русских чемпионатов. Бронштейн напал пешкой на ладью Спасского. Тот оставил ладью под боем и пошел конем. Спасский отдал ладью, впридачу пожертвовал коня и уже через пять ходов дело кончилось для Бронштейна матом.

В партии, которую я сам играл со Спасским несколько лет назад, он потерял пешку без всякой компенсации. Теряясь в догадках, что же происходит в его голове, я допустил промах и проиграл. Спасский сидит за доской с тем же застывшим выражением: он ли матует или матуют его. Он может просмотреть потерю фигуры, но вы никогда не определите, просмотр это или фантастически глубокая жертва.

У Спасского есть некоторые слабости, но он играет так, что противнику трудно ими воспользоваться. Спасский не очень уверенно разыгрывает закрытые положения позиционного типа. Зато всегда кажется, что он чуть превосходит вас по знанию теории… Динамичный, неповторимый стиль игры обеспечивает ему место в этом списке…

В своей партии со Смысловым, игранной в турнире претендентов 1959 года, МИХАИЛ ТАЛЬ отдал слона без всякой компенсации, просто с целью создать атакующую позицию, и в конце концов одержал победу. Это одна из самых необычных жертв, когда-либо виденных мной. Она типична для отваги, характеризующей игру этого русского шахматиста.

Таль всегда настороже в поисках какой-нибудь эффектной жертвы подобного рода. Таля не особенно интересует, у кого игра лучше или надежна ли его собственная позиция. Главное для него – найти такой удар, такой эффектный прорыв, который принесет ему победу.

Спасский, несмотря на неровности в его игре, в действительности более основательный шахматист, чем Таль, но Таль более блестящий. Создается впечатление, что Таль не питает никакого почтения к своим противникам и почти на всех действует устрашающе. Говоря по совести, я должен заявить, что никогда не испытывал страха перед Талем; даже после проигрыша ему четырех партий подряд на турнире претендентов 1959 года я по-прежнему считаю, что он играл некорректно.

Шахматные авторы любят рассуждать иа тему «взлета и падения» Таля, но этот взгляд далек от истины. Он никогда не взлетал так высоко и никогда не падал так низко, как они утверждают. История Таля еще не закончена, и никто не может предсказать, что ему дано совершить в будущем…

На протяжении десятилетия – между 1946 и 1956 годами – САМЮЭЛЬ РЕШЕВСКИЙ был, вероятно, сильнейшим шахматистом мира. Я уверен, что сыграй он матч с Ботвинником в эту пору, то одержал бы победу и стал чемпионом мира.

По шахматным знаниям Решевский, вероятно, уступает любому другому ведущему шахматисту: многие второразрядные шахматисты знают теорию дебютов лучше, чем он. Если бы Решевский по-настоящему изучал теорию вместо того, чтобы пробавляться штудированием немногих столбцов основных вариантов «Современных шахматных начал», то ему сейчас игралось бы куда легче.

Решевский подобен машине, рассчитывающей все варианты, и считает себя обязанным найти каждый ход в процессе исключения. Он способен рассматривать больше вариантов за меньшее количество времени, чем большинство когда-либо живших шахматистов. От случая к случаю действительно его осеняют новые ходы – интуитивные идеи, возникающие без всяких знаний.

Однако за это Решевский расплачивается невероятными цейтнотами. Иногда ему приходится делать 20 ходов за минуту, но десятки раз ему удавалось выходить «сухим из воды» и даже побеждать.

Ныне, кажется, Решевский знает теорию дебютов лучше, чем когда-либо в жизни, но его сила концентрации несколько ослабела. В 52 года он уже являлся старейшим среди ведущих американских шахматистов (а когда-то был самым молодым). Благодаря своему упорству и способности превозмогать исключительно неблагоприятные условия Решевский заслуживает места в этом списке… (1964)

ВОПРОС: Бросается в глаза, что в Вашем списке нет таких корифеев, как Ласкер, Ботвинник, Петросян…

Р. ФИШЕР: Называя десятку величайших мастеров, я придавал решающее значение качеству их игры, а не успехам и результатам.

ВОПРОС: Но позвольте, Ласкер, например, был чемпионом мира 27 лет!

Р. ФИШЕР: Если кто-то был чемпионом мира много лет, это еще не значит, что он великий шахматист, так же как мы не назовем властелина великим только потому, что он долго правил…

ВОПРОС: Тогда – Ваше мнение о Ласкере?

Р. ФИШЕР: Эмануил Ласкер был «кафейным» шахматистом – малосведущим по части дебютов и иногда игнорировавшим принципы позиционной игры.

ВОПРОС: Но все же чемпион мира…

Р. ФИШЕР: Я не понимаю его игры! Он почти в каждой партии стоял хуже, но каким-то образом ухитрялся выигрывать большинство из них…

ВОПРОС: А чемпион мира Тигран Петросян?

Р. ФИШЕР: Он, конечно, очень тонкий игрок…

ВОПРОС: Комментируя этот список сильнейших, Макс Эйве писал, что Вы сознательно (или несознательно) принижали прямых конкурентов в борьбе за мировое первенство за счет возвышения шахматистов «старой гвардии», уже менее опасных для вас…

Р. ФИШЕР: Но ведь тот же Эйве признал, что каждый имеет право на симпатии, так же как и на свое мнение о силе игры и величине таланта того или иного шахматиста. Нет ничего удивительного, что я воспользовался этим правом…

ВОПРОС: За годы своей шахматной деятельности Вы встречались, пожалуй, со всеми выдающимися шахматистами второй половины, точнее второй трети, XX столетия. Не могли бы Вы хотя бы вкратце охарактеризовать каждого из них?

Р. ФИШЕР: Экс-чемпион мира доктор МАКС ЭЙВЕ в течение нескольких десятилетий считался крупнейшим авторитетом в области дебюта.

ВАСИЛИЙ СМЫСЛОВ никогда не играет легкомысленно. Проанализировав его партии, я пришел к выводу, что он величайший мастер эндшпиля.

МИХАИЛ БОТВИННИК лучше играет в матчах, чем в турнирах, а ЕФИМ ГЕЛЛЕР, наоборот, очень опасный турнирный игрок.

Наиболее сильное впечатление в Ботвиннике на меня производит его самодисциплина. Он стал школой того, как избегать поверхностности. Я нахожусь также под впечатлением его самообладания и железной логики. Ботвинник неподражаем в своем стиле, он играет с точностью машины. Вспоминаю мою единственную встречу с ним на Олимпиаде в Варне (1962).

Партия была отложена, и о том, что она завершится вничью, стало известно во время завтрака. Столы советской и американской команд были расположены рядом. Кто-то спросил Ботвинника, что он думает об отложенной позиции. Едва оторвавшись от еды, чемпион мира пожал плечами: «Ничья». Это слово распространилось с быстротой молнии, и я слышал, как кто-то за столиком английской команды сказал: «Русские говорят, что Фишер мог выиграть до откладывания…»

ПАУЛЬ КЕРЕС с 1938 года считался одним из лучших шахматистов мира. Начав свою карьеру как шахматист атакующего стиля, он затем переключился на позиционную игру. На его невозмутимом лице всегда можно было прочитать, что он делает самый естественный в данном положении ход…

Когда-то претендовавший на мировую корону венгерский гроссмейстер ЛАСЛО САБО выступал в 60-е годы уже неровно. Мне хорошо запомнилась наша партия на Олимпиаде в Лейпциге (1960). Никогда не забуду огорченного лица Сабо, когда он взял своего короля и, сдаваясь, тихо положил его в центре доски…

ТИГРАНА ПЕТРОСЯНА трудно сбить с пути даже хорошими ходами. Он придерживался своего плана игры. Меня всегда поражало его умение, добившись отличной позиции, все время находить маневры, усиливающие ее. Он любил играть в «кошки-мышки», надеясь, что его партнер ошибется, когда нет прямой угрозы. Самое поразительное, что они действительно ошибались! Петросян хорошо умел видеть и устранять опасность за 20 ходов до того, как она возникает! Если бы он играл поактивнее, то был бы сильнее всех…

БЕНТ ЛАРСЕН остается одним из немногих упрямцев, которые не хотят расставаться с вариантом «дракона» в сицилианской защите. А ведь атака белых здесь развивается сама собой… Слабые шахматисты одолевают ею гроссмейстеров. Однажды, когда «югославская атака» только появилась, я, просматривая «Шахматный бюллетень», обнаружил, что из каждых десяти партий белые выигрывают около девяти. Удастся ли черным усилить вариант? Поживем – увидим… Как правило, Ларсен избирает самые инициативные продолжения, но, переоценивая свои возможности, попадает в сомнительные позиции. Он часто находится во власти иллюзий.

Его партнер по многим матчам и турнирам ЛАЙОШ ПОРТИШ хорошо искушен в тонкостях староиндийской защиты. Но ему не хватает уверенности в своих силах.

С югославским гроссмейстером СВЕТОЗАРОМ ГЛИГОРИЧЕМ я сыграл более дюжины партий, и до 1966 года он был «трудным» для меня соперником. Помню нашу партию на турнире в Бледе (1961), закончившуюся вничью. Глигорич был настолько уверен, что я найду единственный спасающий ход, что записал его на своем бланке, пока я задумался на минуту, пытаясь найти что-нибудь посильнее…

ЛЕОНИД ШТЕЙН был талантливым шахматистом, блестящим гроссмейстером и хорошим другом. Я был потрясен его смертью в 1973 году. Он умер от инфаркта совсем молодым, ему не было и сорока. Он сам разрушал свое здоровье беспрерывным курением. Однажды я засек на часах как долго продолжалась его затяжка. 31 секунду! Просто удивительно, как взрослый человек может так хищнически относиться к своему здоровью и рыть могилу собственными руками!

ВИКТОР КОРЧНОЙ – мастер конкретной игры, и чем запутаннее позиция, тем увереннее он себя в ней чувствует. Каждый его ход ставит соперника перед необходимостью решать сложные задачи. Я не представляю, как играл бы против него в матче, так как совершенно не понимаю его стиля игры. Но я верил, что Корчной до меня не дойдет…

С АНАТОЛИЕМ КАРПОВЫМ, последним из мировой элиты, ставшим гроссмейстером на рубеже 60 – 70-х годов, я уже не играл. Он рос так стремительно, что трудно было определить предел его возможностей…

Игра ГАРРИ КАСПАРОВА отличается живостью. У него привлекательный стиль. Но зачем он иногда рискует, ставит партию на грань поражения? В их матчах с Карповым очень много ошибок…

 

5. По течению жизни

ВОПРОС: В чем цель Вашей жизни?

Р. ФИШЕР: Моя цель – лучше всех двигать деревянные фигурки, завоевать титул чемпиона мира по шахматам, добиться всеобщего признания. Но, быть может, это не единственная цель.

ВОПРОС: Что же тогда еще?

Р. ФИШЕР: Надо сделать все возможное, чтобы шахматы стали в Америке главным спортом. И еще – я хочу стать первым шахматным миллионером…

ВОПРОС: В таком случае Вам придется добиваться сверхгонораров. Возможно ли это?

Р, ФИШЕР: Я никогда не имел слишком много денег, хотя достиг такого положения, когда могу жить за счет доходов от шахмат. И все же я не могу похвастаться, что живу хорошо!

ВОПРОС: Если не секрет, сколько зарабатываете за год?

Р. ФИШЕР: Еще не столько, сколько хотелось бы. Но радуюсь, когда растет мой счет в банке. Хочу иметь шикарный автомобиль и роскошную виллу… (1968)

ВОПРОС: Что для Вас важнее – шахматы или деньги?

Р. ФИШЕР: Неумный вопрос! Неужели, познав в детстве нужду, я не имею права хоть сейчас жить так, чтобы не заботиться о завтрашнем дне?!

ВОПРОС: Сколько времени уходит у Вас на шахматы?

Р. ФИШЕР: Если готовлюсь к турниру – работаю много, а если нет – отдыхаю… Обыкновенно сплю очень долго, часов до двенадцати дня. Но это не главное. Шахматы – это и есть моя жизнь. Я так усердно изучаю их, что многие считают меня дураком.

ВОПРОС: Владеете ли иностранными языками?

Р. ФИШЕР: Я знаю прилично сербскохорватский, русский и испанский. И, конечно, английский…

ВОПРОС: А в какой степени владеете русским?

Р. ФИШЕР: Художественная литература для меня еще трудна, но шахматные книги на русском языке я читаю свободно.

ВОПРОС: Как проводите время, когда не участвуете в турнирах?

Р. ФИШЕР: Занимаюсь спортом. Читаю, слушаю радио и хорошие грампластинки.

ВОПРОС: Создается впечатление, что для Вас много значит одежда…

Р. ФИШЕР: Да, это правда. До 16 лет я одевался плохо. Люди ко мне относились не очень-то уважительно. Они как бы хвастались: да, он может побеждать нас в шахматы, но сам – невоспитанный мальчишка. Мне не нравилось это. И я решил показать, что они ничуть не лучше меня. Поэтому я решил хорошо одеваться.

ВОПРОС: Одежда – ваша слабость?

Р. ФИШЕР: Нет, скорее сила… (1961)

ВОПРОС: Где-то писалось, что у Вас большая коллекция костюмов?

Р. ФИШЕР: Все они пошиты на заказ. Из семнадцати моих костюмов два шиты у портного, который обслуживал президента Америки Джона Кеннеди! (1964)

ВОПРОС: Кроме шахмат и одежды, есть ли какие-либо другие интересы?

Р. ФИШЕР: Пожалуй, нет… Как-то решил научиться дзюдо, но, осмотрев нью-йоркскую спортшколу, пришел к выводу, что слишком низкий класс преподавания, слишком много шума и нет даже места, куда можно сложить одежду… Какое-то время интересовался оккультными науками и гаданием по руке. Это настоящая наука, а не глупость, как астрология. (1961)

ВОПРОС: И все?

Р. ФИШЕР: Много интересов! Особенно – актуальные события в мире, политика и другие новости. (1968)

Люблю музыку, спорт, телевидение. Раньше собирал костюмы, но теперь бросил. У меня нет машины, но в Белграде, на «матче века» (1970), я получил приз – машину «москвич» новейшей серии. Я, правда, боюсь автомобилей. У нас в Соединенных Штатах в прошлом году было 56 тысяч смертных случаев от автомобильных катастроф. И я решил: лучше ездить в автобусе. (1970)

ВОПРОС: Вы боитесь оказаться во власти слепого случая или влияния каких-то «инородных» сил?

Р. ФИШЕР: В шахматах, как и повсюду, коммунистические проходимцы стараются навредить свободному миру. Они опасаются гения Фишера и готовы на все, чтобы его уничтожить. (1962)

ВОПРОС: Были какие-то конкретные угрозы?

Р. ФИШЕР: Эти агенты, знаете ли, способны на многое… (1974)

ВОПРОС: В городе большей частью ездите в метро?

Р. ФИШЕР: К сожалению, да. Но там так грязно! Люди ездят в рабочей одежде, ломятся в вагон, как стадо животных. Это ужасно! (1961)

ВОПРОС: По своей натуре Вы аскет?

Р. ФИШЕР: Не берусь судить… Выпиваю, но не много – предпочитаю молоко или свежий апельсиновый сок. Люблю лирическую и рок-музыку, иногда захаживаю в ночные кафе, но не танцую, а только смотрю…

ВОПРОС: Ваше хобби?

Р. ФИШЕР: Пожалуй, играть в шахматы с самим собой. Я предоставляю своему «эго» сражаться со своим вторым «я». И хотя стараюсь играть в полную силу за обе стороны, почти всегда побеждает мое «эго»…

ВОПРОС: Но многие эксперты утверждают, что такие «поединки» невозможны!

Р. ФИШЕР: Отчего же. Это хорошая тренировка. Ведь чтобы победить – нужно разрушить само «я» соперника.

ВОПРОС: Как объяснить ваш «духовный экстремизм» и «тягу к высшему разуму»?

Р. ФИШЕР: Религия помогает мне лучше играть в шахматы – и это все, что меня в ней интересует. (1964)

ВОПРОС: Ваше отношение к славе?

Р. ФИШЕР: Сейчас я уже кое-что значу, а завтра буду еще известнее. Только неграмотные не слышали обо мне. И все же шахматы недостаточно популярны в Америке. Но, представьте, в поезде, пересекавшем Югославию, никто меня не узнал! А я много играл в Югославии, здесь меня любят и даже пишут мне письма, нередко с брачными предложениями… (1970)

ВОПРОС: Сладко ли бремя славы, так сказать, в зените популярности?

Р. ФИШЕР: Я не сторонник культа героев. Все равно многие не знают – американец я или эскимос. (1972)

ВОПРОС: Любите ли Вы время, в котором живем?

Р. ФИШЕР: Да!

ВОПРОС: Есть ли у Вас друзья? Гроссмейстер Горт однажды сказал, что шахматисту трудно иметь друзей среди шахматистов…

Р. ФИШЕР: Он прав. Ведь среди шахматистов жив дух соперничества. Мы соперники. Точнее, мы друзья-соперники. А вообще, у меня много друзей.

ВОПРОС: Кто именно?

Р. ФИШЕР: Все, кто любит шахматы, – мои друзья!

ВОПРОС: По какому принципу Вы выбираете друзей?

Р. ФИШЕР: По-моему, другом может стать каждый хороший человек.

ВОПРОС: Вы любите общение?

Р. ФИШЕР: Да! (1970)

ВОПРОС: Разговаривать, спорить?

Р. ФИШЕР: Да, да, именно спорить, скорее дискутировать.

ВОПРОС: Кого Вы боитесь за шахматной доской?

Р. ФИШЕР: В матчах – никого, а в турнирах много опасных соперников.

ВОПРОС: Кому завидуете?

Р. ФИШЕР: Никому и ничему.

ВОПРОС: Есть ли такая категория людей, которыми Вы безгранично восхищаетесь?

Р. ФИШЕР: Не знаю… Ах да, аристократы! Да, я восхищаюсь аристократами. (1961)

ВОПРОС: Ваш любимый актер?

Р. ФИШЕР: Марлон Брандо.

ВОПРОС: Что Вы думаете о другой звезде мирового экрана – Брижит Бардо?

Р. ФИШЕР: Я с нею знаком, но она не кажется мне такой красивой, как ее все считают.

ВОПРОС: Любимый писатель?

Р. ФИШЕР: Уоллес…

ВОПРОС: Как часто Вы бываете счастливы?

Р. ФИШЕР: Иногда…

ВОПРОС: Разбираетесь ли в кулинарном искусстве? В других хозяйственных вопросах?

Р. ФИШЕР: Немного.

ВОПРОС: Почему женщины играют в шахматы слабее мужчин?

Р. ФИШЕР: Они не вникают в суть настолько, насколько этого требует игра…

ВОПРОС: Предвидите ли Вы такую возможность, что когда-нибудь представительница слабого пола все же победит сильнейшего шахматиста-мужчину?

Р. ФИШЕР: Никогда!.. Готов любой женщине дать фору – ход и фигуру!

ВОПРОС: Даже чемпионке мира?!

Р. ФИШЕР: Дам ей вперед ход и ферзевого коня. И все равно выиграю!

ВОПРОС: Не слишком ли Вы строги к представительницам слабого пола?

Р. ФИШЕР: Женщины – это не серьезно. Юноши только теряют на них время. Шахматы – вот что приносит удовлетворение и может также приносить деньги. Я никогда не был непристойным – говорю то, что думаю, вот и все. (1961)

ВОПРОС: Были ли Вы влюблены?

Р. ФИШЕР: …

ВОПРОС: Намереваетесь ли жениться?

Р. ФИШЕР: Надеюсь. (1968)

ВОПРОС: Когда же?

Р. ФИШЕР: Вот стану чемпионом мира – тогда и женюсь… (1971)

ВОПРОС: Вы женаты?

Р. ФИШЕР: Нет. Еще не нашел подходящей персоны. (1973)

ВОПРОС: А в чем видите главную трудность?

Р. ФИШЕР: Большинство людей любит меня лишь эа славу и деньги, а не как человека… (1976)

ВОПРОС: О чем Вы мечтаете?

Р. ФИШЕР: Закончить беседу. Кстати, не пора ли?..