— Зачем так переживать, Наташечка? — Пыхтел Алсуфьев, старательно заталкивая тяжелый чемодан на верхнюю багажную полку. — Ничего страшного не случилось. Мы же успели! Не надо расстраиваться.

— Гм, успели. Вскочили в самый последний момент в отходящий поезд!

— Но ведь вскочили же! И уже едем. Успокойся.

— Легко сказать «успокойся». У меня сердце колотится как овечий хвост. Я до сих пор в себя прийти не могу. А если б я оступилась и упала с платформы? Вниз?! На рельсы?!! Ой, даже представить страшно… Лучше не напоминай мне об этом. Я и так вся на нервах. Ты знаешь, Сережа, я поражаюсь, есть же люди настойчивые! Видят, что мы спешим, нет, пристали как банный лист к одному месту! Идиоты, прости, господи! Они же мне все вещи скомкали. Распотрошили весь чемодан, раскидали все по грязному столу, перепачкали, перемяли и обратно запихали как ни попадя. Теперь придется все заново перекладывать. Можно подумать, мне делать больше нечего, как только по два раза на дню чемодан переупаковывать. Я и так еле на ногах держусь. Кстати, где он? — Я растерянно оглядела тесное пространство купе.

— Кто, Наташечка?

— Мой чемодан.

— А-а, — понимающе закивал он и показал пальцем вверх. — Вон он, лежит на полке.

— Как на полке? Когда ты успел? Нет, Сережа, это невозможно. Зачем было запихивать такую тяжесть на самую верхнюю полку. Теперь придется опять снимать. Я ведь сказала, что мне надо заново аккуратно сложить вещи. Не могу же я ходить по Шанхаю мятым чучелом, будто меня корова жевала.

— Не переживай так, Наташечка. Право, не стоит. Ты в любом случае выглядишь отлично. К тому же в отеле, наверняка, найдутся и утюг, и горничная, которая выгладит все за символическую плату.

— Я тебя умоляю, — я раздраженно передернула плечами. — Приехать за тридевять земель на какие-то несчастные три дня и два из них потратить на глажку. Нет уж!

Я решительно встала на цыпочки.

Алсуфьев поспешно вскарабкался на нижнюю полку и потянул громоздкий чемоданище на себя.

Тот даже не шелохнулся.

Алсуфьев беспомощно сверкнул очками.

— Подожди, не трогай, я помогу, — я бестолково запрыгала, пытаясь дотянуться до багажной полки.

Последовать примеру Алсуфьева и встать ногами на нижнюю полку я не решалась, боялась, что мой неуклюжий приятель меня с нее спихнет или же, чего доброго, уронит на меня мой же чемодан. Нет, нужно всегда сохранять свободу для маневра.

Я огляделась в поисках чего-нибудь подходящего.

— Вот, — я протянула Сергею белое махровое полотенце, лежавшее на подушке. — Возьми и просунь его одним концом под ручку чемодана. Правильно, вот так, и передай оба конца мне. Так, изумительно. А теперь ты сверху, я снизу, на счет «раз» тянем за полотенце рывком на себя. Хорошо?

Алсуфьев понимающе кивнул.

Я скомандовала:

— И-и, раз!

Раздался оглушительный треск рвущейся материи, я повалилась вверх тормашками. Следом за мной спланировал и Алсуфьев, и приземлился ровнехонько возле меня.

Это, конечно, плюс. Все могло быть значительно хуже. Алсуфьев мог спланировать прямиком на меня.

К тому же упали мы не в проход, а на полку. Там все-таки помягче.

Хотя, кто его знает, что хорошо, а что плохо. Время покажет. Сейчас я в шоке и боли не чувствую, а что со мной будет дальше после такого падения еще неизвестно. Может, я из-за этого Алсуфьева вообще инвалидом останусь.

Тьфу, тьфу, тьфу! Я постучала по деревянной обшивке купе. Не дай, бог, конечно.

Алсуфьев с кряхтением поднялся и помог встать мне.

— Ручка оторвалась, — удивленно сообщил он, вытаскивая из полотенца ручку от чемодана.

— Ну, и пес с ней! — Отмахнулась я. — Велика важность, ручка. У чемодана еще одна есть.

— Есть, но она с другой стороны. Боюсь, мне к ней не подобраться, а без ручки мне с твоим чемоданом не справиться. Надо, наверное, было его другим концом положить.

— Да какая разница, Сережа? Что ты пристал к этому чемодану? В Шанхай приедем, носильщики нам его в два счета достанут. Давай лучше чай пить. Стакан крепкого чаю с коньяком, и, возможно, я доживу до завтрашнего утра. Иначе я за себя не ручаюсь.

— Гм, гм, конечно, — согласно закивал Алсуфьев и оправился на поиски проводницы.

Отсутствовал он довольно долго. Я даже синяки на ногах пересчитать успела.

— Чаю у них нет, — растерянно сообщил он.

— То есть как это нет? — Я опустила штанину. — Совсем нет, или будет, но позже.

— Совсем нет. Не предусмотрено. Но зато есть вагон-ресторан.

— Про вагон-ресторан я и без них знаю. Мы же его видели, когда мимо пробегали.

— Верно, совсем недалеко от нас. Всего через пару вагонов пройти, если не ошибаюсь. Может, и правда сходим?

— Нет, это невозможно, Сережа, я тебя умоляю, как это сходим? Ты что забыл? Нас же предупреждали, что в поезде в ресторан ходить нельзя. Помнишь? На фуршете? Это нам молоденькая аспирантка твоего знакомого профессора из пекинского университета сказала, когда узнала, что мы едем в Шанхай на поезде. Линь, кажется, ее зовут. Помнишь, она еще очень удивилась, что мы поездом, а не самолетом, и предупредила, чтобы еду в дорогу взяли с собой, а в вагон-ресторан ни в коем случае не ходили. Помнишь? Я специально нам булочек вкусненьких в ресторане отеля купила, тех, что с повидлом, думала, чаю попьем… А ты говоришь, что чаю у них нет. Ты, наверное, что-нибудь не так понял, Сережа, не может быть, чтобы в поезде в вагоне повышенной комфортности нельзя было выпить стакан чаю. Сходи, пожалуйста, уточни. Если нет чая, попроси просто стаканы. Пустые. У меня есть пакет апельсинового сока.

— Бесполезно, Наташечка… — неожиданно заупрямился обычно покладистый Алсуфьев. — Я ведь уже спрашивал.

Я выразительно фыркнула:

— Нет, если тебе трудно, то, конечно…

— Дело не в том, что мне трудно, — уныло возразил Алсуфьев. — Дело в том, что это невозможно по определению. Китайские проводницы меня в принципе не воспринимают. Ни меня, ни мой английский.

— Но у тебя ведь хороший английский! — Я вспомнила свой печальный опыт общения с пекинским таксистом.

— Очевидно, не настолько хороший, чтобы напиться чаю в поезде «Пекин — Шанхай». Посуди сама, я им говорю, айд лайк ти, плиз, дескать, я бы хотел чая, пожалуйста, а они в ответ только глазами хлопают да извиняются, дескать, извините, не понимаем. Что характерно, извиняются, на английском. Вполне сносном, кстати сказать. Я тогда с другого боку зашел, ту гласиз, говорю, айд лайк ту гласиз оф ти, плис, я бы хотел два стакана чая. Они только плечами пожимают, да хихикают. Может быть, ты мне объяснишь, что я такого смешного сказал? В общем, и так я у них чаю просил и этак, и жестами себе помогал, и мимикой, театр одного актера устроил, все впустую, не понимают они меня, хоть плачь. Потом вроде сообразили, удивились, правда, обе несказанно, в кулачок прыснули и говорят: ах, гласиз! Я обрадовался, гласиз, говорю, гласиз. Думаю, бог с ним, с чаем, обойдемся. Пусть хоть стаканы дадут, не из горлышка же нам с тобой «Курвуазье» распивать. Во-от… — он неожиданно смолк и принялся озираться по сторонам. — Кстати, где он?

— Коньяк? Здесь! — Я постучала по дорожной сумке, стоящей возле моих ног. — Под надежным присмотром. А вот стаканы?.. Алсуфьев, скажешь ты мне, в конце концов, где же те гласиз, которые тебе посулили смешливые китаянки.

— Ты не поверишь, Наташечка, но они принесли мне… Очки!

— Очки?!!

— Очки.

— Очки?!! Ну, да, гласиз! Правильно. Очки по-английски тоже будет гласиз. Но почему, Алсуфьев? Я тебя умоляю, почему они решили, что ты просишь у них очки, а не стаканы? Ты ведь и так в очках! Зачем тебе вторые очки? Ты же не в оптику пришел?! Мы же в поезде едем. Ой, не могу! — Я так и покатилась со смеху. — Бедные девочки! Представляю себе их растерянность. Пришел всклокоченный бородатый дядька в очках и просит у них еще одни. Своих ему, видите ли, мало. Какие просит? С какими диоптриями? Не важно! Любые сгодятся! Были бы очки, а там разберемся.

Надувшийся было Алсуфьев тоже рассмеялся, не выдержал:

— Очевидно, в китайских поездах стаканы — предмет более экзотичный, нежели очки.

Мы посмеялись.

Алсуфьев достал из сумки приобретенную еще в питерском аэропорту бутылочку «Курвуазье ХО» и предложил мне хлебнуть коньячку прямо из горлышка.

Я не стала жеманничать, глотнула. Он последовал моему примеру.

Мы выпили, закусили вкуснющими слоеными булочками с ананасным повидлом, потом еще выпили, потом я вспомнила про персики, выпили и под персики, и просто так, за все хорошее, а потом еще и за Шанхай, и за удачную поездку в целом…

На этом коньяк у нас закончился, и Алсуфьев стал укладываться спать. Заявил, что устал, перенервничал и валится с ног. Ему, дескать, необходимо как следует выспаться, чтобы прийти в себя.

Можно подумать, я не устала. Устала, да еще как! И перенервничала не меньше, чем он, если не больше.

К тому же настроение, которое поднялось было после истории с очками-стаканами, катастрофически стало портиться.

А когда я в плохом настроении, то все равно не усну, пока не успокоюсь.

Я доела последнюю булочку, убрала со стола, и меня потянуло на разговоры.

— Сереж, — позвала я, устраиваясь поудобнее. — Сережа?

— М-м?

— Ты уже спишь?

— Почти.

— Подожди, не спи. Поговори со мной.

— О чем, Наташечка?..

— Какая разница?!! — Возмутилась я. — Мне абсолютно все равно, о чем ты будешь со мной разговаривать. Я просто хочу отвлечься, чтобы успокоиться. Я на пределе, Сережа. Вполне возможно, ты не обратил внимания, но у меня сегодня весь вечер глаза на мокром месте. Еще немного, и я за себя не ручаюсь, — беззастенчиво педалировала я.

На самом деле я прекрасно знаю, что каждый человек потенциально способен выдержать любой стресс. Ведь самый сильный физический и психологический шок каждый из нас уже испытал при появлении на свет.

Вот только восстанавливаются люди после стресса каждый по-своему.

Согласитесь, все мы разные.

Кто-то, как Алсуфьев, восстанавливается сном, кто-то свои стрессы заедает, кто-то предпочитает алкоголь, кого-то тянет на душевные разговоры.

Да мало ли способов, привести себя в чувство. Сколько людей, столько и мнений.

Кому, как не психотерапевту, знать об этом.

— Ну что ты так расстроилась, Наташечка, — проникновенно сказал Алсуфьев, адекватно среагировавший на мои стенания. — Все идет хорошо. Я уверен. Нет, если ты хочешь поговорить, давай, конечно же, поговорим. Хоть я и думаю, что нет никаких причин для беспокойства.

— Нет причин для беспокойства! — передразнила я. — Все идет замечательно! Тебя, Алсуфьев, послушать, так ты просто вселенский утешитель, а не психотерапевт. По-твоему, все, что не убивает нас, — делает нас сильнее.

— Это не по-моему, Наташечка, это Ницше сказал: «Was mich nicht umbringt, macht mich starker».

«Ну наконец-то пробудился», — мысленно поаплодировала себе я, а вслух сказала:

— А то я не знаю, что это Ницше. Весьма приблизительный перевод, кстати сказать.

— Абсолютно с тобою согласен, весьма приблизительный.

Я удовлетворенно кивнула и открыла занавески.

— Кошмар какой! — через секунду заявила я, разглядывая черноту за окном.

Такая темень, хоть глаз коли. Время-то детское, всего восемь вечера, а за окном не просто сумерки, а самая настоящая южная ночь. Я ведь думала, поедем на поезде, будем в окошко смотреть. Пекин и Шанхай — это еще не весь Китай. Помню, когда мы со Славочкой ездили в Штаты, то специально поехали из Нью-Йорка на Ниагару автобусом. Далековато, конечно. Девять часов езды. На самолете за час бы управились. Зато «одноэтажную Америку» посмотрели. Девять часов туда да девять обратно. Сережа, вот интересно, китайские крестьяне по-прежнему носят конические шляпы из рисовой соломы, помнишь, как на пасторальной картинке в школьном учебнике, или же перешли на бейсболки?

— Не знаю, Наташечка.

— Вот и я не знаю, а хотелось бы посмотреть. Я читала, в Китае лотос на специальных плантациях выращивают. Представляешь, большие водные пространства и все в цвету. В бело-розовом. Красиво, наверное. А лотос когда цветет?

— Не знаю…

— Жаль. Я вообще не понимаю, зачем мы поехали поездом. Только время теряем, и выспаться толком не выспимся, и впечатлений никаких. Знать бы, что в Китае так рано темнеет, полетели бы самолетом. Тем более что процедура досмотра у них, что в аэропорту, что на вокзале — одинаковая. Все перемяли, перелапали…

— Ложись спать, Наташечка, — попытался переключить меня с неприятной темы Алсуфьев. — Поезд приходит рано. Завтра у нас большая программа, целый день на ногах. Надо отдохнуть.

— Уже, ложусь, — мирно сказала я, убаюканная перестуком колес. — Вот только, — я попышнее взбила подушку, — мне интересно, что же они у нас такое искали?

— Кто?

— Как это кто? Сережа! Я вижу, ты уже спишь, а вот я не смогу уснуть, пока не пойму, что же искали в наших вещах китайские милиционеры? Ты ведь с ними разговаривал.

— Да, бог с ними, Наташечка, забудь. Ничего в этом нет интересного.

— То есть как это нет? Я ведь должна знать… Сережа! Не спи!

— Я не сплю, Наташечка.

— Ну?

— Наркотики…

— Наркотики? У нас?!! Это они тебе сказали?

— Нет, никто мне ничего про наркотики не говорил. Я сам догадался.

— Почему это? — Меня не так-то легко сбить с толку.

— Ты на собаку обратила внимание?

— На кокер-спаниеля? Конечно, обратила. Хорошенький такой…

— Так вот этих, как ты говоришь, хорошеньких, во всем мире натаскивают на обнаружение наркотиков. Вот и делай выводы.

— Кошмар какой! А мы здесь при чем? Сережа! Я не понимаю. Как-то это все странно. Странно и неприятно. Почему китайцы решили, что у нас могут быть при себе наркотики? Собаке только наши вещи понюхать давали. Больше ничьи. Милиционеры с собакой ни к кому другому не подходили. Я видела. Ты же знаешь, я внимательная.

— Я знаю, Наташечка, — еле слышно пробормотал полусонный Алсуфьев.

— Сережа, не спи! Я боюсь. Я читала, в Китае за наркоту расстреливают. Почему подошли именно к нам? Разве мы похожи на наркоманов?

— Ну что ты, Наташечка, конечно, нет. Ты-то уж точно не похожа. Я думаю, это случайность. Обычный выборочный досмотр. Так масть легла. Нам повезло!

— Ничего себе, повезло! Мы из-за них чуть на поезд не опоздали.

— В том смысле, что не повезло. Все, Наташечка, давай лучше поспим.

— Хорошо, давай. Но сначала ответь мне, пожалуйста, на один вопрос. Только честно ответь. Обещаешь? — Неразборчивое бурчание Алсуфьева было растолковано мною, как согласие, и я с жаром продолжила. — О чем они у тебя спрашивали?

В ответ все то же глухое, неразборчивое бормотание.

Я встала с полки и подошла к Алсуфьеву. Нет, это невозможно, так я и знала, он давно уже спит. Нагло спит и в ус не дует.

— Алсуфьев? — Я склонилась над спящим и потрясла его за плечо. — Ты меня слышишь, Алсуфьев, я ведь все равно не отстану. Не спи! О чем тебя спрашивали менты?

— Э-э-э…

Я тряхнула приятеля посильнее:

— Сережа!

— Про шампунь, — выпалил несчастный и отрубился.

Я вернулась на свое место. Продолжать беседу со спящим Алсуфьевым не было смысла. Несет какой-то бред про шампунь. Пусть лучше поспит.

Мне тоже надо поспать. Завтра действительно тяжелый день.

Я легла и закрыла глаза.

Ту-ту-ту-ту, ту-ту-ту-ту, мерно стучали по рельсам стальные колеса.

Этот перестук успокаивал, усыплял. Сознание стало путаться. В голове бились отрывки несуразных мыслей: пятью пять — двадцать пять, три лицевых, накид, одна изнаночная, одну снимаем, пользуйтесь шампунем против перхоти «Head & Shoulders», летайте самолетами Аэрофлота.