Высокое серое здание в стиле «ар деко» я заприметила издалека. Оно выделялось среди других небоскребов Нанкин Роуд своим старомодным классическим фасадом.

Я напряженно всматривалась в знакомые очертания. Элегантный, узкий, как у сталинских высоток, фасад в верхней своей части сужается еще больше.

Похоже на «Пикарди»?

Похоже. Очень похоже! До того похоже, что даже не верится.

Я замедлила шаг и принялась пересчитывать этажи подозрительно знакомого мне здания. Если их окажется двадцать, значит, это, действительно, он, наш отель.

Один, два, три, четыре…

Считать на ходу с такого дальнего расстояния было сложно. Глаза слезились от яркого солнца, нагретый воздух большого города дрожал от жары и выхлопных газов.

Один, два, три, четыре, пять…

Тьфу ты, черт!

Несколько раз я сбивалась со счета, несколько раз пересчитывала. Пересчитывала до тех пор, пока не получилось двадцать.

Двадцать? Двадцать. Двадцать!

Нет, это невозможно!

Неужели я нашла его? Нашла случайно?! В громадном, чужом, многомиллионном городе… Не зная адреса!

Вот так вот запросто шла, шла и нашла?! Это нереально! Это полный абсурд! Этого не может быть!

Я посмотрела на Алсуфьева. Видит ли он?

Он не видел. Тяжело загребая ногами, он шел, рассеянно скользя взглядом по зеркальным витринам магазинов, шел, погруженный в свои мысли, полностью отрешившись от мирской суеты многоголосой Нанкин Роуд.

«Устал», — виновато подумала я.

Еще бы ему не устать! Это я в Китае на отдыхе, порхаю, как беспечная птичка, не зная забот.

А он, бедный, все эти дни работает. Сплошные совещания-заседания, переговоры и деловые встречи.

К тому же переезд этот дурацкий на поезде. Одних только чемоданов сколько перетаскать пришлось!

И зачем я так много шмоток с собой всегда набираю? Уму непостижимо! Натолкаю вечно барахла… Дальше некуда! Чтобы закрыть чемодан, крышку коленом подпирать приходится.

Идиотка несчастная!

Вполне могла бы в этой поездке обойтись парой деловых костюмов да парой джинсов с футболками. Знала ведь, что еду не с мужем.

Это Славочка у нас любитель поднимать тяжести. И дома, и на даче по всем углам гири понаставлены.

Одним чемоданом меньше, одним чемоданом больше — моему благоверному без разницы. Он привык.

Алсуфьев же мало того что неспортивный, так он еще и холостой! Тяжело ему с дамскими чемоданами с непривычки приходится.

Нет, он, конечно, крепится, виду не подает. Но я-то не слепая, все вижу!

Видела ведь, что он уж часа два, как начал томиться. Как только свернули с респектабельной солидной набережной Бунд на шумную, пеструю Нанкин Роуд, так он и заскучал.

Правду сказать, я его понимаю. С непривычки от такого обилия магазинов любой заскучает.

Мне ведь тоже непросто. Вон сколько роскошных универсальных магазинов, и в каждый хочется зайти!

И не просто зайти посмотреть, пробежавшись по холодку из конца в конец, да проехаться на эскалаторе, а рассмотреть все товары внимательно, с чувством, с толком, с расстановкой. А потом из этого насмотренного что-то выбрать, из выбранного что-то примерить, из примеренного что-то купить.

А я терплю! Жалею Алсуфьева. Понимаю, что для него все эти магазины и магазинчики — клиническая смерть.

Я это понимаю. Поэтому взяла себя в руки и остановилась уже после захода в третий универмаг. Сказала себе: «Хватит, Наташечка, потерпи. Потерпи, моя дорогая, до завтра. Завтра утречком пойдешь одна, без Алсуфьева, и нашопишься всласть. Будем считать, что сегодня у тебя разведка боем!»

Я шла и не сводила глаз с серой громады заинтриговавшего меня здания.

Все-таки странно, что у нас дома нет ни одной фотографии «Пикарди»! Согласитесь, столько времени прожить в гостинице и не удосужиться ее сфотографировать, это противоестественно! Ведь в тот период своей жизни мои родители увлекались фотографированием.

У нас дома целый семейный альбом с фотографиями из Китая. Это мы на отдыхе в Циндао, это на званом обеде у директора завода, это на концерте, это Татуля кормит рыбок в Ханчжоу, это мама на шелковой фабрике в Сучжоу, здесь папа с учениками на ходовых испытаниях, папа там, мама сям, я повсюду….

И ни одной фотографии на фоне «Пикарди».

Я взяла Алсуфьева под руку. Не хотела пропустить момент, когда мы подойдем настолько близко, что можно будет прочитать название отеля. Я ни минуты не сомневалась в том, что это наш отель, и так и шла с открытым ртом, дожидаясь, когда смогу крикнуть Сергею:

— Смотри! Пикарди!!!

Сюрприза для Алсуфьева у меня не получилось. Сам виноват. Все испортил!

Оторвавшись от созерцания собственных ботинок, он неожиданно вскинул голову и, радостно всхлипнув, удивленно сказал:

— Наташечка!

— Да, вижу я. Вижу! Давно уже вижу! А ты только сейчас заметил?

— Э-э-э…

— Ну что? Что скажешь, Сережа? Ты тоже так думаешь? Это, правда, он?

— Посмотрим, — уклончиво сказал Алсуфьев и прибавил шагу.

Я припустила следом за ним. Серое здание притягивало нас как магнит. Мы спустились в подземный переход, чтобы перейти на другую сторону проспекта с оживленным автомобильным движением, затем пересекли небольшую площадь, усаженную деревьями, перешли еще одну оживленную улицу и остановились как вкопанные.

— Park Hotel, — потерянно прочитала я надпись над входом.

— Park Hotel, — эхом повторил Алсуфьев. — Мы ошиблись, Наташечка. Это не наш «Пикарди».

— Что значит ошиблись, Сережа? — Оптимистично возразила я. — Я не могла ошибиться. Я уверена, что уже видела это здание когда-то. Определенно видела.

— Конечно же, видела, Наташечка. Это же «Парк Отель», известнейший отель колониального Шанхая. Он назывался так с тридцатых годов прошлого века, с момента постройки. О нем столько написано! Взять те же мемуары Натальи Ильиной. Ты ведь читала!

— Ну и что, что читала? Может быть, его переименовывали. Временно. Знаешь, как это бывает? Когда в Шанхае жили русские белоэмигранты, мемуары которых мы читали, он назывался «Парк Отель», а когда жили мы с родителями — «Пикарди», а сейчас опять называется «Парк Отель». — Я вопросительно посмотрела на Алсуфьева.

Он неопределенно пожал плечами:

— Есть еще кое-что, — устало сказал он, — на что я сразу не обратил внимания. Посмотри! — Он развернул меня спиной к отелю. — Видишь? Дорога? А в «Пикарди» дороги не было. Там перед входом был сквер. Помнишь?

— Круглый? — Меня не так-то легко сбить с толку.

— Круглый.

— С чугунной оградой?

— С чугунной оградой.

— А это, по-твоему, что?! — Я торжествующе показала на небольшой полукруглый сквер на другой стороне улицы. — Смотри! Даже решетка чугунная сохранилась!

— Не думаю, что это та же самая решетка, Наташечка.

— Ну, почему ты такой скучный, Алсуфьев? Я тебя умоляю. Ведь столько лет прошло. Не могло же все остаться без изменений! Согласись, что в целом все очень похоже. Окна, например. В «Пикарди» были такие же окна, как здесь. Я помню, что любила сидеть на подоконнике и смотреть на улицу, на этот вот сквер.

— Разве я спорю, Наташечка? Это действительно очень похоже на нашу гостиницу. Вот только название…

— Зачем напрасно спорить, Сережа? Давай, зайдем внутрь и там все узнаем. Мне кажется, я помню, как выглядит холл. Мы сразу поймем, если это не наш отель. Вот увидишь!

— Наташечка…

— Подожди, подожди, не перебивай, я сама его опишу, а ты скажешь потом, так ли это на самом деле. Ты ведь постарше Сережа, я на твою память больше полагаюсь. Может, я это все себе напридумывала в своих детских фантазиях на тему из прошлого. Подожди!

Я зажмурилась (чтобы отрешиться от шума улицы и настроиться на нужную волну) и представила, как у входа в отель стоит маленькая девочка в легком синем пальтишке с пелеринкой и вязаном капоре.

Значит, я попала в зиму. Ни летом, ни весной, ни даже осенью в Шанхае в вязаной шапочке не походишь. Здесь ведь субтропики, пальмы растут, чего вы хотите?

Девочка постояла, задрав кверху голову в пушистой оранжевой шапочке, полюбовалась на плывущие по небу тучи, а потом шагнула вперед и потянула на себя тяжелую дубовую дверь…

Стоп! Вру! Этого я не помню. Я не помню, чтобы тянула дверь на себя. И вообще, я не помню, как открывались тогда двери в отель.

Я открыла глаза и внимательно посмотрела на блестящие вращающиеся двери «Парк Отеля».

Нет, тогда вход выглядел иначе. В этом я уверена.

Вполне возможно, двери были именно такими, какими я их только что себе представила — добротными и внушительными, как в сталинских высотках из старых советских кинофильмов.

Вот только открывала я их не сама. За меня это делал кто-то другой: либо мама, либо папа, либо мой непременный паж Алсуфьев.

Я с сомнением посмотрела на задумавшегося приятеля.

— Сережа, когда мы здесь жили, то дверь открывал швейцар?

— Что? — встрепенулся он.

— У входа раньше стоял швейцар? — Я ткнула пальцем в стоящий у входа вазон с цветами.

— Нет, прости, я задумался, швейцара в нашем отеле не было. Был сторож, охранник, его называли по-разному. Кому как вздумается. Он стоял у ворот и не пропускал на территорию посторонних. Здесь раньше ограда была, если помнишь. Сторож открывал нам ворота или калитку, а двери постояльцы открывали сами.

— Понятно.

Я снова крепко зажмурилась.

Моя девочка вошла в вестибюль. Высокие потолки, деревянные панели. Достаточно мрачно, внушительно, все в казенном стиле интерьера середины прошлого века. Это действительно вестибюль, никак не холл.

Девочка посмотрела налево и поздоровалась с портье, молодым человеком в синей хлопковой толстовке, стоящим за конторкой.

— Ни хао, Натаса, — улыбнулся он.

Девочка повернула направо и направилась к лифту.

— Тунчжи, маманди! — неожиданно для себя громко сказала я и вопросительно посмотрела на Алсуфьева. — Что я сейчас сказала? Так говорили лифтеру, чтобы он подождал и не отправлял лифт?

— Верно, Наташечка, — растроганно сказал он. — Лифтеру кричали: «Тунчжи, маманди!», что значит «Товарищ, момент!».

— Товарищ? «Тунчжи» это по-китайски «товарищ»?

— Абсолютно верно. Товарищ. Помнишь в пекинской опере китайца за соседним столиком? Он крикнул мне «тунчжи!».

— Помню, — скрепя сердце призналась я. — Только мне тогда показалось, что он крикнул вовсе не это. Мне послышалось слово «туше!». Вот почему я так сильно испугалась.

— Туше? Но это же на французском. Тебе показалось, что китаец крикнул мне по-французски?

— Сережа, я, в отличие от тебя, не знаю французского языка, но я знаю, что в фехтовании «туше» это значит касание. Укол! А твой китаец радостно заорал «туше!» именно в тот момент, когда копье вонзилось в спинку твоего стула.

Я изо всех сил пыталась оправдать свое вчерашнее поведение. Какой дурой, должно быть, выглядела я в глазах Алсуфьева. Полной дурой и трусихой!

Всех переполошила. И в опере, и в отеле. Стыдно представить. Даже не верится, что это была я.

До конца жизни, наверное, буду съеживаться от неловкости при одной только мысли о пекинской опере. Вот уж действительно тот самый случай: как вспомнишь, так вздрогнешь. Хоть в оперу теперь не ходи!

Еще и разговор этот дурацкий затеяла вчера за завтраком. Поистине, у страха глаза велики!

Какие тайны? Господи ты боже мой! Кому мы нужны со своими замшелыми тайнами? Ведь столько лет прошло!

Битва с тенями прошлого!

Верочке спасибо надо сказать. Это с ее подачи я и папу своего, царство ему небесное, вспомнила, и Алексея Евгеньевича покойного сюда же приплела. Что было, чего не было и быть никогда не могло — все в одну кучу смешала. Понапридумывала себе, бог знает что.

Какое-то воспаленное воображение!

— У тебя живое воображение, Наташечка, — сказал Алсуфьев, словно прочитал мои мысли. — Живое воображение и феноменальная память. Я и представить себе не мог, что ты столько всего помнишь.

— Скажешь тоже, — я расплылась в улыбке, не сумев скрыть удовольствия, — феноменальная память! Скажи, пожалуйста… Я просто хочу себя лишний раз проверить… Сережа? Лифтер? Он ведь был в белой униформе?

Алсуфьев радостно закивал:

— Совершенно верно, Наташечка, совершенно верно. Лифтеры, в отличие от портье, носили не синюю, а белую форму. Лифтеры и уборщики были в белом, охрана и портье в синем.

Я удовлетворенно кивнула:

— Можем идти. Мне кажется, я все вспомнила.

Алсуфьев толкнул дверь, и мы вошли в сверкающий холл «Парк Отеля».

Я разочарованно крутила головой во все стороны. Ничего мало-мальски похожего на то, что я только что себе представляла.

Роскошь, мрамор, светлые тона. Абсолютно ничего общего с интерьером нашего старого доброго «Пикарди».

Разве что ресепшен тоже находится слева, а лифты — справа.

Алсуфьев между тем вступил в оживленную дискуссию об истории «Парк Отеля» с молодым китайцем за стойкой для портье.

Обе стороны показали хорошее знание предмета, но к консенсусу не пришли.

Портье твердо стоял на своем: ему ничего неизвестно о том, что «Парк Отель» был некогда временно переименован, он также ничего не может нам сказать о некоем шанхайском отеле с названием «Пикарди», так как никогда и ничего не слышал о таком.

Алсуфьев настаивал и засыпал собеседниками все новыми и новыми подробностями о мифическом отеле из нашего детства. Он добивался положительного ответа на свой отнюдь не тривиальный вопрос.

— Э-э-э, — возбужденно посверкивая очками, не унимался он, — возможно, на наш вопрос сможет ответить кто-то другой, тот, кто работает в вашем отеле уже долгие годы. Возможно, такой служащий лучше владеет этим вопросом. Не могли бы вы быть столь любезны и пригласить сюда этого человека, чтобы мы могли порасспросить у него самого.

— Нет, — молодой человек с сожалением развел руками. — В настоящий момент такого служащего в отеле, к сожалению, нет. Но вы можете пройти в наш музей. Он находится на втором этаже. Я надеюсь, что там вы найдете ответы на все вопросы, связанные с историей «Парк Отеля».

Алсуфьев рассыпался в благодарностях и направился к лифту.

Я поспешила юркнуть в сверкающую золотом и зеркалами кабину.

— Сережа, — жарко зашептала я, едва дождавшись, чтобы двери лифта закрылись, — он нас обманывает. Этот портье! Я уверена.

— Почему? — искренне удивился наивный до одурения маститый психолог.

— Потому! Ты не обратил внимания на китайца?

— На китайца?

— Ну да. Старый китаец в синей тужурке и черных матерчатых туфлях. Он стоял в том закуточке, что справа возле лифта, и все это время, пока ты разговаривал с портье, наблюдал за нами. Наблюдал и прислушивался. Мне даже показалось, что он хочет что-то сказать, а портье его не позвал. Да еще выдумал, что никого из старых сотрудников отеля сейчас нет на месте. А этот китаец тогда, по-твоему, кто?

— Не знаю, Наташечка. Я ведь не видел его.

— Правильно, ты его не видел, но я-то видела! Видела своими собственными глазами. И если уж этот старик не старый служащий отеля, то и свинья была бы не красавица!

— Ну что ты, Наташечка. Ты сегодня чудесно выглядишь, впрочем, как и всегда, — скороговоркой пробормотал Алсуфьев, внимательно изучая фотографии, развешанные по стенам холла.

— Гм, — я только рукой махнула.

Что толку объяснять Алсуфьеву, что он ошибся? Ослышался. Что вовсе не себя я имела в виду, а свинью! Это поговорка такая. Любимая поговорка моей бабушки, между прочим.

Ну что тут скажешь? Алсуфьев в своем репертуаре. Уткнулся в надписи под старыми фотографиями и весь в счастье. Не видит и не слышит ничего вокруг. Вот такой вот у меня приятель. Всю жизнь такой! С детства.

— Ну, что там? — нетерпеливо поинтересовалась я. — Нашел что-нибудь?

— Э-э-э, — пожевал губами Алсуфьев.

— Зря я тебе сразу про него не сказала. Наверное, надо было самим к нему подойти. Он так смотрел на нас, как будто узнавая. А, вдруг, он нас знает? Сережа?! А что?! Вполне вероятно. Мне ведь тоже показалось, что я его где-то видела. И он, кстати сказать, тоже смотрел на нас, как на старых знакомых. Сережа?! Ты меня слышишь?

— Я весь внимание, Наташечка. Э-э-э… Весь внимание. Смотри! На этих старых фотографиях «Парк Отель» как две капли воды похож на нашу гостиницу.

— А надпись? — я полезла в сумочку за очками. — Что там на нем написано?

— Написано «Парк Отель».

— Раз написано «Парк Отель» значит это не наш «Пикарди»! — Меня не так-то легко сбить с толку.

— Да, но здесь нет ни одной фотографии конца пятидесятых годов. Тридцатые годы, сороковые… И фотографии последних лет. — Он двинулся осматривать фото по второму кругу.

Нет, это невозможно! Терпеть не могу такую манеру ходить по музеям. Сколько раз можно рассматривать одно и то же?

— На нет и суда нет! — безапелляционно заявила я. — От того, что ты еще раз все здесь своим носом проутюжишь, ничего нового не появится.

— Это точно, Наташечка, — пробубнил он, не приходя в сознание.

Я достала фотоаппарат и сделала несколько снимков с тех фотографий, к которым прилип Алсуфьев.

— Все! Хватит, Сережа. Я тебя умоляю. — Я потрясла фотоаппаратом перед его носом. — Видишь, я уже все сфотографировала. Дома еще раз посмотрим. А сейчас пойдем лучше вниз, я хочу, чтоб ты увидел этого китайца. Пока он еще не ушел. Сережа! Говорю же тебе, он мне безумно кого-то напоминает. Чем больше думаю, тем больше в этом убеждаюсь.

Я потянула Сергея к лестнице. Мне казалось, так будет быстрее, чем спускаться на лифте.

Меня охватило непонятное возбуждение. Какой-то охотничий азарт. Так бывает, когда идешь по следу. Наверное, бывает. Я ведь никогда не была на охоте.

Едва сдерживаясь, чтобы не перепрыгивать через две ступеньки, я ринулась вниз. Алсуфьев сопел следом.

Китайца, понятное дело, на месте не оказалось!

— Вот здесь! — упавшим голосом сказала я. — Он стоял здесь, в этом самом коридорчике, и наблюдал за нами.

Я оглядела холл.

Пусто! Никого! Никого, кроме швейцара, портье и толстого американца, рассматривающего большую китайскую вазу в углу.

— Здесь, говоришь? — Алсуфьев толкнул закрытую дверь, рядом с которой мой китаец стоял всего каких-то несколько минут назад.

Дверь не поддалась.

В слабой надежде я подергала за дверную ручку. Бесполезно. Заперто!

Старый китаец испарился бесследно.

— У вас проблемы? — Старший менеджер подошел незаметно.

— Нет. Спасибо. Никаких проблем. Мы просто осматриваем ваш отель. С любезного разрешения, — Алсуфьев махнул рукой в сторону ресепшен, — вашего сотрудника.

Я не сводила глаз с портье. Болезненно напряженный, он смотрел в нашу сторону.

Что-то здесь не так! Чего он боится, этот парнишка?

— У вас очень красивый отель. Великолепный! Он нам очень понравился, — мелким бисером рассыпался между тем Алсуфьев.

— Очень! — вклинилась я, сияя улыбкой до ушей. — Очень, очень. Вот только я хотела бы у вас спросить… Здесь только что стоял человек… Возле этой двери… Пожилой господин…

Тонко очерченные брови служащего вопросительно поползли вверх.

— Очень пожилой. Совсем старый китаец, — сочла нужным добавить я и, в свою очередь, с ожиданием уставилась на своего собеседника.

— Мы хотели бы с ним сфотографироваться, — непринужденно пояснил Алсуфьев. — На память.

— Нет, к сожалению, это невозможно, — бесстрастно огорчился менеджер. — Этот господин, он очень болен. Очень! Его сейчас нет в отеле. Он дома. Да. Дома.

— Жаль, очень жаль. Э-э-э…

— Спасибо, — пропищала я, подталкивая своего приятеля к выходу.

— Да, спасибо. Спасибо вам. Спасибо большое. Извините нас за беспокойство. Всего доброго, — усердно расшаркивался Алсуфьев, уходя восвояси.

— Черт знает что! Кошмар какой — то! — прошипела я, хватая его под руку. — Пойдем отсюда, Сережечка. Не оглядывайся. Ты видел, как они на нас смотрели? Ужас! Что они себе позволяют, Сережа? Они что, сговорились? Я уверена, что это была наша гостиница. Посмотри! — Я махнула рукой на оставшееся за нашими спинами здание. — Видишь?! Они врут, будто ничего не слышали про «Пикарди»! Причем делают это нагло и неумело.

— Зачем, Наташечка? Какой смысл?

— Если это не наглая ложь, то что? Что это было? Объясни! — Я энергично тащила за собой своего медлительного приятеля.

— Не знаю, — уныло признался он, останавливая такси.

— Вот и я не знаю, — плюхнувшись на сиденье, устало проворчала я.

Я поняла, что безумно устала.

Дался нам этот отель с его названиями! Честное слово! Иногда сама себе удивляюсь.

Скорей бы добраться до постели. И спать, спать, спать…