Старый Чжан Сяо сидел в каморке, что в коридорчике возле лифта. Он часами просиживал здесь, среди тряпок для пыли, ведер со швабрами и моющих средств.
Горничные отеля привыкли и не гнали его со своей территории.
К тому же Чжан Сяо не просто бывший служащий отеля, пристрастившийся к курению опиума, он еще и родной дядюшка управляющего. Если бы товарищ Пей Ли, главный менеджер этого фешенебельного отеля на Нанкин Роуд был против визитов своего родственника, он бы давно прекратил эти визиты. Верно ведь?
Чжан Сяо прислушался. Он ждал приезда новых постояльцев, караулил их в надежде на чаевые.
Сегодня в отеле наплыв посетителей. Ему шепнул об этом портье. Вышколенный молодой человек, свободно говорящий на нескольких иностранных языках и в совершенстве владеющий компьютером, он, как и горничные, жалел старика и никогда не выдавал его начальству.
Племяннику не нравится, когда Чжан Сяо показывается на глаза постояльцам отеля. Чжан это знает, поэтому старается не попадаться на глаза ему самому. Не хочет огорчать.
У него хороший племянник. Заботливый и уважительный. Пей Ли помнит добро, ценит то, что сделал для него дядюшка, и не его это вина, что он бывает с ним строг. Он вынужден вести себя так, это его работа.
Пей Ли ему как сын. Чжан Сяо с женой растили его с малолетства, с тех самых пор как мальчик потерял отца.
Когда Чжан Сяо узнал, что его сестра, живущая в деревне, овдовела, он написал, что хочет взять ее старшего сына к себе. Сестре трудно одной с тремя ребятишками, а в Шанхае у мальчика будет больше возможностей.
Они с женой растили его как своего сына, не делали между мальчиками никакого различия. Будь сейчас жив старший сын Чжан Сяо, они были бы ровесниками.
Но его мальчика нет в живых. Сын погиб совсем молодым, пал жертвой «культурной революции».
Это было в 1967 году. Мао Цзэдун почувствовал, что контроль над партией начинает от него ускользать и переходить к так называемым сторонникам капиталистического пути и объявил о начале «Великой пролетарской культурной революции». Это была попытка стареющего председателя КПК покончить со старыми ценностями партии, общества и культуры, якобы препятствовавшими достижению коммунизма.
В течение десяти лет Китай находился в тисках фантазий и предрассудков престарелого Мао, одержимого идеей перманентной революции.
Отряды «красных охранников», хунвейбинов, к которым он обратился с призывом снова зажечь очистительный огонь революции, опустошили страну.
Молодые хунвейбины, набранные из числа учащихся средних школ и студентов, развязали кампанию террора. Политических оппонентов по всей стране отправляли в ссылку, пытали и убивали.
Были уничтожены многие бесценные произведения искусства, архитектурные памятники и достижения науки. Храмы, книги, картины, оперные декорации — все горело в огне фанатизма «красных охранников».
В 1967 году сын Чжан Сяо учился в шанхайском университете. Был студентом второго курса. Его мальчик мечтал стать инженером.
Как получилось, что тихий, застенчивый юноша, дни напролет проводящий за книгами, вступил в отряд хунвейбинов и стал ярым адептом «культурной революции» — судить сложно?
Кто его знает? У Чжан Сяо ответа на этот вопрос нет.
Не знает он и того, как и при каких обстоятельствах погиб его сын. Чжан Сяо знает только, что трагедия произошла в провинции Сычуань.
Он никогда и ни в чем не винил своего сына. Его мальчик заплатил за свои ошибки ужасную цену — он поплатился за них жизнью.
Трудно смириться с потерей единственного сына. Невозможно!
Именно тогда, вскоре после похорон, Чжан Сяо впервые отправился в опиекурильню.
Он понимал, что пристрастие к опиуму — это не что иное, как добровольно рассчитанное самоубийство.
Понимал, и все равно прибегнул к опиуму.
Чжан Сяо жаждал тогда одного — забыться. Забыться, чтобы не думать о сыне, о его гибели.
Ему нужна была передышка.
Он устал. Жутко устал. Он думал о сыне ежечасно, ежеминутно. Эти мысли разрывали его сердце. У него не было больше сил.
Он нуждался в помощи…
Приятное умиротворение наступило после первой же трубки. Чжан Сяо почувствовал удивительное спокойствие. Опиум открыл ему видения необычайной красоты, опиум научил его предаваться мечтам.
Чжан Сяо хватило тогда всего двух затяжек.
Впрочем, с одной трубки больше не сделаешь. Опия, приготовленного с благовониями, в металлическую чашечку трубки закладывается очень мало. Хватает на одну, две затяжки. Курильщик тянет дым сильно, ведь длинный бамбуковый чубук в том конце, где насаживается курительная трубка, в которой горит опиум, имеет отверстие не более булавочной головки.
Для новичка бывает довольно одной, двух трубок.
Сейчас Чжан Сяо может курить по несколько часов. За последние годы он превратился в раба этого адского зелья. Он стал натуральным опиофагом.
А ведь он не притрагивался к трубке с опиумом почти три десятка лет.
Тогда, сорок лет назад, он сумел побороть в себе это пагубное пристрастие.
Избавился от привычки к опиуму в одночасье, хотя успел уже побывать в опиекурильне не раз и не два. Он ходил туда несколько субботних вечеров подряд.
Чжан Сяо сказал себе: «Нет!», как только узнал, что его жена ждет ребенка. У него получилось, он сдержал данное самому себе слово.
Слишком велика была его неожиданная радость.
Ведь Мэй Лю было уже далеко за сорок. Они и не мечтали о том, что она сможет забеременеть.
Беременность у жены протекала сложно. «Соответственно возрасту» — говорили врачи. Роды тоже были тяжелыми, с осложнениями.
Мальчик появился на свет в срок. Он родился на редкость здоровым и крепеньким. Их младший сын был самым умным, самым красивым ребенком на свете!
Дети — это великое счастье!
К несчастью, сама Мэй Лю после родов так полностью и не оправилась. За первой операцией последовала вторая, после двух наркозов у жены стало сдавать сердце.
Чжан Сяо пришлось взять на себя почти все заботы по дому. Но он не унывал. Своя ноша не тянет!
Он работал, занимался хозяйством, растил сына.
Можно сказать, что они с Мэй Лю были тогда счастливы. Счастливы, несмотря на потерю старшего сына и тяжелую болезнь жены.
Они растил сына, строили планы, мечтали о его будущем.
Их младший сын погиб в 1989 году. В Пекине. Он был среди сотен других студентов, устроивших демонстрацию на площади Тяньаньмэнь, когда правительство отдало приказ разогнать их танками.
Оба сына Чжан Сяо погибли совсем молодыми. Они даже жениться не успели. Поэтому у него нет родных внуков. Только внучатые племянники. Дети Пей Ли. Два мальчика, погодки, семи и восьми лет.
Племянник с женой поначалу не думали о втором ребенке, не хотели идти против государственной политики «одна семья — один ребенок». Ведь за рождение второго ребенка в Китае полагается штраф.
Чжан Сяо сумел их переубедить. Что значит штраф в три тысячи долларов США по сравнению с жизнью ребенка?! Дети — это такая радость! Его племянник может себе это позволить. Он занимает в «Парк Отеле» большую должность и получает хорошую зарплату. Собрать три тысячи долларов для него не проблема.
Племянник прислушался к его словам и теперь у него два сына. А у Чжан Сяо два внучатых племянника. Это прекрасно! Что может быть лучше большой семьи?
Чжан Сяо сам всегда мечтал о большой семье. Пожалуй, с тех самых пор, как подростком приехал из деревни в Шанхай и поселился у дядюшки.
Его дядюшка работал садовником у русского фабриканта, который жил со своей семьей во Французском квартале Шанхая в красивом особняке, окруженном большим тенистым садом. Он и посейчас стоит на Линг Сен Роуд, этот каменный дом с большими колоннами. Там располагается какое-то важное учреждение. Сохранился и сад, и высокие каменные ворота, и даже гараж, к которому некогда примыкал маленький домик садовника.
Чжан Сяо жил в этом маленьком домике вместе с дядюшкой и его женой, которая работала в доме прачкой. Сам Чжан поначалу был младшим помощником садовника, а потом, когда дядюшка стал совсем стареньким, занял его место.
Кроме семьи старого садовника в доме было еще девять слуг. Так было принято. Семью из пяти человек (сам хозяин, жена хозяина, его мать и двое детей) обслуживали двенадцать человек, по двое слуг на каждого члена семьи.
Белый человек не должен был сам снимать ботинки. Нельзя. Бою звонили, чтобы тот принес стакан воды.
Таковы были неписаные правила колониальной жизни.
Его Мэй Лю тоже работала в этом доме. Она была няней у детей хозяина.
В 1949 году в Китае произошла революция. К власти пришли коммунисты во главе с Мао Цзэдуном. Была провозглашена Китайская Народная Республика. Национальная освободительная армия Китая вошла в Шанхай.
В стране установился другой режим. Постепенно прекращали свою деятельность иностранные концессии, иностранные фирмы отзывали своих служащих. Иностранцы и состоятельные китайцы начали покидать эту новую страну, с новыми правилами и законами, не дожидаясь, когда официально объявят национализацию. В Шанхае началась спекуляция продуктами и товарами первой необходимости. Город постепенно пустел.
В начале пятидесятых решились на переезд и измученные неопределенностью русские хозяева Чжан Сяо. Уехали все, всем многочисленным семейством. И стар, и млад. Продав за бесценок дом и фирму, они переехали на постоянное жительство в Австралию. Подальше и от России, и от Китая, так неожиданно для них повторившего почти через три десятилетия путь их исторической Родины.
Все четверо: Чжан Сяо, его жена и престарелые дядюшка с тетушкой — потеряли работу. Относительно сытое благополучие их большой семьи рухнуло в одночасье. Они остались ни с чем: ни работы, ни крыши над головой.
Чжан Сяо с содроганием вспоминает то время. Они поселились в самом бедном квартале на окраине Шанхая. Денег хватило только на то, чтобы снять половину маленькой хижины, крытой травой. Кроме них там ютилось еще и многодетное семейство хозяина жилища.
Хижина была настолько мала, что спать им приходилось на улице. Выносили вечером циновки, раскатывали их прямо перед хижиной, на проезжей части, и укладывались спать. Соседи не удивлялись. В этом квартале многие так спали. Даже семейство менялы — владельца меняльной лавки, человека по местным понятиям достаточно обеспеченного, летом предпочитало спать на улице.
Чжан Сяо не сидел без дела. Хватался за любую случайную работу, не гнушался ничем, соглашался на любые условия. Лишь бы прокормить семью!
Сын накормлен, сами сыты, и ладно! О том, что будет с ними со всеми завтра, он старался не думать.
Им тогда повезло. И года не прошло после отъезда хозяев, как Мэй Лю нашла постоянную работу. Ее взяли няней в огромный фешенебельный отель на Нанкин Роуд. А потом и Чжан Сяо приняли в этот отель лифтером.
Супруги получили эту работу благодаря тому, что знали русский язык.
В Шанхае опять появились русские.
Вначале это были советские военные — коммунисты во главе с Мао Цзэдуном обратились к СССР за помощью.
Затем по приглашению китайского правительства из Советского Союза приехали советские специалисты. Они-то и поселились в роскошном двадцатиэтажном отеле на Нанкин Роуд.
Чжан Сяо, конечно же, говорил по-русски далеко не так хорошо, как его жена. Ведь Мэй Лю была няней и целыми днями общалась со своими воспитанниками, которые говорили на русском. А он был всего лишь садовником. Ему достаточно было понять, что хочет от него хозяин. И Чжан Сяо хорошо понимал русский, он был прилежным работником.
Администратор «Парк Отеля» счел, что знаний русского языка для работы лифтера у Чжан Сяо достаточно.
Спустя неделю после того, как он начал работать в отеле, его вызвали к директору.
Директор был не один, в его кабинете находился человек, представившийся сотрудником Бюро Государственной Безопасности. Он сказал, что отныне Чжан Сяо поступает в его подчинение и должен будет присматривать за советскими специалистами, которые живут в этом отеле.
Так Чжан Сяо стал осведомителем БГБ.
Изо дня в день он наблюдал за советскими специалистами и их женами, прислушивался к разговорам, а потом докладывал обо всем, что видел и слышал своему руководству в Бюро безопасности.
Чжан Сяо встрепенулся. Сквозь дремоту ему послышалась русская речь. Русские туристы дают хорошие чаевые. У русских широкая душа, а ему нужны деньги.
Хозяин опиекурильни сказал ему, что не даст больше выкурить в долг ни одной трубки.
Чжан Сяо с трудом поднялся и на дрожащих ногах побрел к двери.
Проклятый опий! Он убивает не только морально, он разрушает физически.
Человек, принимающий опиум превращается в развалину. Тело его сгибается, руки дрожат, в ногах нет устойчивости, лицо покрывают морщины. Бледный, с блуждающими глазами опиоман походит на живой труп.
Чжан Сяо открыл дверь и выглянул в холл. Он не ошибся. В холле действительно звучала русская речь. Разговаривали двое незнакомцев: мужчина и женщина.
Он вышел из своей каморки и, подойдя чуть ближе, увидел, что высокий рыжеволосый мужчина — это, оказывается, товарися Алисуфиев. Советский инженер из Ленинграда, проживающий с женой и сыном в трехкомнатном номере на восьмом этаже гостиницы.
Чжан Сяо смутился. Не узнать постояльца, прожившего в отеле не один год… Такое с ним случилось впервые.
Правда, товарися Алисуфиев выглядел сегодня довольно-таки странно. В первую очередь это касалось его одежды. Строгий европейский костюм и рубашку с галстуком советский специалист почему-то сменил на легкую рубашку поло ярко-синего цвета и белые джинсы, неприлично обтягивающие ягодицы.
Чжан Сяо осуждающе покачал головой.
Советские специалисты не носят таких штанов. Им это запрещено!
Немцы и венгры — эти да, эти и на работу могут заявиться в шортах. Советские не позволяют себе такого, даже отправляясь в свой выходной день на экскурсию.
Он неодобрительно фыркнул. Отмочил сегодня товарися Алисуфиев!
Под стать штанам была и прическа. Аккуратная короткая стрижка «полубокс» непостижимым образом превратилась в хаотичный рыжеволосый беспорядок.
Свои привычные очки в тонкой темной роговой оправе советский инженер сменил на несолидные дымчатые стеклышки с металлическими дужками.
Чжан Сяо внимательно разглядывал изменившийся облик постояльца из 803 номера, чтобы в мельчайших подробностях доложить обо всем по инстанции.
Он посмотрел на часы. Четверть восьмого, точнее сказать, девятнадцать часов пятнадцать минут.
Это важно. Его начальство в Бюро Государственной Безопасности требует соблюдения точности при составлении отчета.
Товарися Алисуфиев между тем внимательно слушал свою собеседницу, которая выговаривала ему что-то с недовольной миной.
Между этими двумя определенно существуют какие-то отношения. Это не похоже на случайную встречу двух незнакомых людей.
Чжан Сяо забеспокоился. Он не узнавал эту женщину. Он был уверен в том, что видел ее впервые. Она никогда раньше не приходила сюда. Если быть точным, она ни разу не появлялась в отеле в его смену.
Он бы ее запомнил. Увидев раз, такую экстравагантную особу не забудешь. Не китаянка, а в брюках. К тому же эта необычная для советской женщины прическа…
Чжан Сяо негодующе фыркнул. Конский хвост! Жены советских специалистов не носят «конских хвостов». Они вообще не носят распущенные волосы, а либо скалывают их в пучок на затылке, либо коротко стригут и делают шестимесячную завивку. Перманент!
Ему эта новоиспеченная знакомая товарися Алисуфиева не понравилась. Не по годам вертлявая, капризная, командирша…
У Чжан Сяо складывалось впечатление, что товарися Алисуфиев каким-то образом от этой женщины зависит.
Любовная интрижка? Похоже на то.
Морально устойчивый до недавнего времени товарися Алисуфиев позволил себе кое-что лишнее на стороне, и теперь боится, что об этом узнает его жена.
Раньше он назначал свои встречи с любовницей где-то вне отеля, а сегодня она неожиданно заявилась прямо сюда и грозится устроить скандал?
Женщина надменно вскинула голову и показала рукой в сторону лифта.
Товарися Алисуфиев поспешно кивнул.
Чжан Сяо двинулся было вперед, поближе к лифту, чтобы послушать их разговор и убедиться в правильности своей догадки, но увидел, что портье подает ему предупреждающие знаки.
Он понял, что скоро в холле появится его племянник, и поспешил вернуться в свою каморку.