Еще не пришли с той стороны, куда заходит на отдых Хорс-Солнце, настоящие осенние дожди, еще не наполнили они обмелевший за лето Днепр свежей водою, не покрыли выступившие из воды длинные песчаные косы, отделившие от русла широкие заводи, обильные рыбой и перелетной птицей. Все вокруг желто, все отдает земле взятое у нее за лето: и деревья, и трава, и камыш. Даже вода – и та парит под лучами утреннего солнца, обдает тело осенней свежестью, бодрит и требует движения. Рыба плещет на прогреваемом солнцем мелководье, а то вдруг взметнется черный раздвоенный хвост и так саданет по поверхности воды, что брызги летят во все стороны саженей на десять, и молодь начинает выскакивать целыми стаями, спасаясь от прожорливых зубастых пастей. По мелководью важно вышагивают белые цапли, замирают, а затем, точно копьем, бьют острым клювом, выхватывая из воды зазевавшуюся рыбешку, глотают ее, и та скользит вниз по тонкой шее и пропадает в зобу. Утки разных пород полощутся среди камышей, выбирая рачков и личинок, залегшие на дно водоросли. А вон и лебеди плывут неразлучными парами, гордо выгнув белоснежные шеи; по берегу бродят гуси и журавли – у них своя пища, они другим не мешают. А вверху на широко раскинутых крыльях скользят орлы и коршуны, высматривая свою добычу. Сокола и ястреба сидят на ветках ив и тополей – у них та же забота. Все жирует, одни – готовясь к зиме, другие к дальней дороге.

С утра князь Святослав таился с отроками своей молодшей дружины в тальниковых зарослях, подстерегая гусей, лебедей и всякую иную птицу, выцеливая ее по древку длинной стрелы не шибко тугого охотничьего лука. Не столь набив, сколь распугав осторожных птиц, принялись за ловлю рыбы, выметывая с челнов заводные сети. Рыбалка – дело шумное, веселое, артельное, в ней своя страсть и свой норов. И Святослав с удовольствием отдавался этой страсти, оставив в стороне всякие заботы и хлопоты.

Над Днепром далеко разносится напевный голос старшины рыбарей:

– И-эх, у-ухнем! Да еще раз ухне-ем! Да подда-али-и! Да поднажа-али-и! Кому уху есть, тому и счет весть! Кому о-окунь, кому щу-ука! Эх, да поднажа-али-и! Ну-ка, ну-ка, ну-ка, ну-ка!

Артельщики упираются в сырой податливый песок босыми ногами, тянут сеть, напрягая жилы. С ними и князь Святослав. Порты князя закатаны выше колен, голое тело бугрится налитыми мышцами, оселедец, намокший от пота, липнет ко лбу.

От высокого правого берега отвалил легкий челн-долбленка и ходко пошел поперек реки, рассекая волну острым носом. Вот ткнулся в белый песок, с челна соскочил русоволосый отрок в красном кафтане, опоясанном кушаком, с коротким мечом у бедра. Найдя глазами князя, отрок поспешил к нему, остановился в двух шагах.

– Княже! Матушка-княгиня зовет тебя в палаты: гонец примчал с порубежья, сказывал, будто козары идут великим посольством, – сообщил он с поспешностью, стащив с головы круглую, с отворотами, шапку.

– Когда будут? – спросил Святослав, не переставая тянуть вместе с другими рыбаками заводной конец невода.

– Дня через два, сказывают, – переступил отрок с ноги на ногу и оглянулся на правый берег, на стены и башни города, точно княгиня могла видеть и слышать его разговор с князем.

– Ништо, успеется. Помогай давай! Чего стоишь?

Отрок с удовольствием ухватился обеими руками за толстую пеньковую веревку и потянул вместе со всеми тяжелую сеть, медленно и неохотно выползающую на песчаный берег. Уже показалась мотня, а в ней вода бурлит от множества спин и хвостов, больших и малых, над нею мечутся чайки с заполошными криками, кидаются вниз, выхватывают рыбешку, дерутся.

Рыбу разделили: что в княжеские хоромы, что рыбарям, что на продажу, а что и на уху.

Тут же, на берегу, развели костры, повесили над ними бронзовые казаны походные, налили в них воду. Для навара покидали в казаны всякую мелочь: пескарей, ершей, костлявых головлей, уклейку и всякую другую без разбора. Туда же бросили пучки дикого лука. Едва варево вытолкнуло на поверхность золотистый жир, рыбешку выловили из казанов и выбросили на съеденье птицам. Затем в ход пошли караси, плотва и окуни. И эти, отдав свой жир, пошли на корм птицам и всякой нечести: русалкам, водяным – владыкам подводного мира, чтобы не мешали ловле, не хватали за ноги, не утаскивали в пучину, не пугали рыбу. И уж под конец дошла очередь до стерляди.

По всему берегу растекался сладостный дух вареной рыбы, да такой, что у рыбарей слюньки текли, но даже князь не смел подгонять чародеев рыбьего варева, которые ходили от казана к казану с большими деревянными ложками, пробовали уху на вкус и соль, в полголоса перекидываясь словами, в которых были сокрыты тайны их ремесла, передаваемые из поколения в поколение. Наконец старшина, отпробовав ухи в последний раз, солидно кивнул головой и, обратившись к князю Святославу и протянув ему большую ложку с ухой, предложил:

– Отпробуй и ты, княже. Едал ли ты такую в краях северных?

Святослав взял ложку, шумно втянул в себя обжигающую юшку, похвалил:

– Знатная уха получилась, северной красной рыбе не уступит ни вкусом, ни запахом.

И остаток плеснул себе за спину, чтобы и боги смогли попробовать варева.

После этого все уселись вокруг казанов и принялись есть, степенно таская деревянными ложками пахучую наваристую юшку, заедая ее ситным хлебом. И когда юшка закончилась, дошла очередь и до стерляжьих хвостов. Первая стерлядка – князю. Далее – по старшинству. Остатки – богам.

Потом пошли байки: и кто какую рыбу лавливал, и в какое время года и дня, и с какими чудесами встречался у воды, и какие заговоры надо знать, чтобы удача сопутствовала рыбаку, и какими словами воздавать хвалу подводному богу Нептуну и его подводным же слугам, чтобы и в другой раз сопутствовала рыбаку удача.

– Как-то, еще в отрочестве, – повел свой рассказ старшина рыбарей, – пошел я снимать мережи в протоках. Одну снял – нет ничего. Вторую – опять то же самое. Эк, думаю, тятька смеятися почнут: такой, мол, рыбак никудышный выдался. Ладно. Иду к третьей. Слышу, кто-то там, в протоке, возится. И так шибко шумит, так водой плещет, что меня жуть охватила: ноги не идут – да и только. Взмолился я Хорсу: не дай, мол, в напрасную трату, а я тебе в жертву принесу налима. Сказывал Вакула-волхв, что шибко Хорс на налима падок. Ладно. Вытащил засапожник, крадусь. Приподнялся над кустом, глядь – а там дева сидит на бережку, вся такая ладная, волос долгий, но зелен, тело белое, как у той утопленницы, а ног нетути – вместо ног хвост рыбий, как у сома. Сидит, стал быть, держит мою мережу и рыб из нее вынает и выпущает в протоку. И поет тоненьким таким голосом, а про что поет – не поймешь. А я, стал быть, стою, рот раззявил и гляжу на нее во все глаза. И тут подо мной сухая ветка тресь – дева вздрогнула, увидела меня и нырь в протоку-то, да хвостом так шибко ударила по воде, аж до меня брызги достали. И кто-то как захохочет у меня за спиной, да таким хриплым голосом, таким страшным, что у меня по коже мураши забегали. Оглянулся я – а средь кустов краснотала старик огромный стоит, весь волосом покрыт, борода белая, лохматая, брови, что твоя длань, а из-под них глаза сверкают. Я от страху-то присел и глаза закрыл. От страху-то. Да-а. А когда очухался – нет никого, будто и не было.

И рассказчик покачал головой, точно и сам сомневался, что такое чудо с ним когда-то приключилось.

– Это тебе еще повезло, – заговорил старый рыбак с седой бороденкой и голым черепом. – У нас в деревне вот так же пошел отрок мережи проверять, пошел и не вернулся. Нашли на другой день – мертвый и весь в синяках. А синяки-то не простые, а от поцелуев русалочьих. Зацеловала отрока, стал быть, до смерти, а душу ево с собой под воду утащила.

И все притихли, прислушиваясь, как на отмели время от времени бьет хвостом рыба. А может, и не рыба, а кто-то еще. И губы у многих зашевелились, творя молитву, и руки потянулись к оберегам, весящим на шее. У каждого свой оберег: у кого рыбья кость, у кого искусно вырезанная из дерева страшная голова неведомого чудища, чтобы отпугивала других чудищ, у кого зубы волка, медведя или барса.

– Княже, – прервал тишину отрок. – Матушка-княгиня ждут тебя. – И добавил для пущей убедительности: – Будут гневаться.

Святослав усмехнулся, однако поднялся на ноги, поблагодарил рыбарей:

– И за рыбалку, и за уху благодарствую. Да помогут вам боги.

– И тебе, княже! И тебе! И матушке твоей! – загалдели рыбари.

Князь спустился к воде, где ждал его челнок и перевозчик, пропустил вперед отрока, оттолкнул челн и вскочил в него на ходу, не замочив сапог.