Долгие обследования, наконец, завершились. Нас пригласили в кабинет. Я почувствовала за спиной мягкую спинку кресла, в очередной раз удивляясь яркости телесных ощущений. Они были не важны и совсем не заметны тогда, когда я полагалась в основном на зрение. Сейчас я могла поклясться, что кресло было кожаным, даже не прикасаясь к нему ладонью — хватило упругости, тихого звука, «сцепления» поверхности с тканью моего костюма. Внимание или просто игра воображения?

Контур профессора развел руками, и от него, словно по воде, расплылись в темноте «лунные» круги.

— Первый случай в моей практике: функционально ее глаза в порядке, но она действительно не видит.

— Такое возможно? — подал голос Валерий, по-прежнему напряженный.

Мое сердце радостно стукнуло, узрев надежду на свет.

— Истерическая амблиопия или психогенная слепота, — продолжил профессор, — это полное или частичное снижение зрения в результате психотравмы. Имелись ли у вас, Варвара, поводы для сильного стресса перед потерей зрения?

— Имелись, — за меня сдавленно ответил Валерий.

— Могу поинтересоваться?

— Сначала покушение на убийство, — он кашлянул, борясь с сухостью в горле. — Потом… изнасилование.

— Не люди вокруг, изверги, — сокрушился медик. — Вы в полицию уже заявили?

— Не волнуйтесь, приму меры, — ответил изверг. — Это можно исправить? Я готов заплатить любые деньги.

«Любые деньги» — снова эта фраза! Я не сумела побороть в себе презрение: что же он меряет все деньгами? А поступки? А человечность? А желание помочь, в конце концов? Разве можно откупиться от совести? И тут же поймала себя за шиворот: так-то я принимаю? Какую однако причудливую форму заимствовала моя гордость, накрыла голову дырявым платом бессребреницы и задрала нос, по которому не далее, как сегодня ночью получила… И вот, пожалуйста, еще одно зеркало: презрительное отношение Валерия ко мне, мое — к нему. Не часть ли это паззла? Матхурава тоже слишком гордился более высокой кастой…

Профессор наклонился, заглянул куда-то, наверное, в монитор компьютера, потом повернул голову к нам.

— Вам не офтальмолог нужен, а психиатр. Сразу видно, девушка тонкая, по-видимому, очень восприимчивая, с подвижной психикой. Я могу порекомендовать хорошего специалиста.

— Мы к нему обратимся. А сейчас что делать? — спросил Валера.

— В таких случаях рекомендуется принимать бромиды, валерьяну, обеспечить покой и оградить пациента от источников стресса. От этих нелюдей, которые… ну, вы поняли.

— Понял. — Похоже, каждым словом профессор забивал по гвоздю в совесть Валерия, искры вины гроздьями алели в пространстве рядом с ним, вот-вот вспыхнет костер, его потрескивание уже слышалось в срывающемся, хриплом голосе. — Лечение длится долго?

— От нескольких часов до месяцев. Психиатрия, знаете ли, не моя область. Проконсультируйтесь с Топчаняном. Вот его координаты. А так, навскидку, знаю, что от стресса хорошо помогает смена места, травяные чаи, теплые ванны, ароматерапия, медитация, дыхательные упражнения. И, конечно, же покой. Одну нашу общую знакомую, — с хитрецой в голосе добавил профессор, — после известного нам с вами случая муж возил в ашрам к индийскому гуру. Не знаю, что помогло: поездка или мудрец, но дама от депрессии избавилась. Попыток суицида больше не было. Вам нужна, прежде всего, психотерапия!

* * *

Когда мы с Валерой вышли в пустой коридор клиники, я все еще чувствовала оскомину собственной гордыни как новое доказательство того, что мы с ним одинаковы: два отражения мутного зеркала, искаженных и только теперь более-менее обретающих ясность. Усмехнулась про себя: это в полной-то темноте!

Правде в лицо смотреть неприятно, даже если ты слепа.

— Ну вот ты и не солгал никому, — тихо сказала я, — мне действительно требуется психиатр.

— Зачем ты это делаешь? — вспылил Валерий.

— Что делаю? — не поняла я.

— Успокаиваешь меня… После всего… Хочешь выглядеть святой мученицей?

— Я не святая, — пробормотала я. — Далеко не святая.

— Угу, особенно когда так говоришь. И смотришь сквозь меня, словно видишь что-то эдакое. Не всматривайся, не стоит. Перед тобой изверг и нелюдь, — бросил он с показным равнодушием, но я увидела, как внутри него взорвалось что-то кислотное, разъедающее всё, как химический ожог.

И я с удивлением обнаружила подкравшееся удовлетворение от того, что не одна страдаю, что он тоже теперь мучается. «И пусть помучается!» — жестко, с улыбочкой утверждал голос внутри. Мой? Я прислушалась к нему внимательно, и попав под наблюдение, голос зазвучал чуждо, невнятно, затихая в темноте, будто виниловая пластинка с шипением и треском.

Еще одна сторона гордости? — решила я. — Нет, спасибо.

Злорадство, чувство отмщения распространяло вокруг себя сладковатый, пропитанный трупным запахом туман. Вряд ли за ним таился ключ от выхода. Клубясь мнимым удовлетворением, месть манила, как мираж в пустыне. Но ведь она не избавляет от жажды, она приводит в еще более глубокие слои тьмы, в ловушку голодных духов, ничего, кроме жажды, не знающих…

Надо же, оказывается, я мстительна и горделива, не замечала за собой раньше. Нужно принять и это? Хорошо, принимаю, — вздохнула я, а вслух сказала:

— Я не знаю, как смотрю. И куда. Я сама растеряна… Полагаю, это действительно выглядит странно.

И отвернулась от него. Вдалеке, наверное, за окнами, шумело шоссе, мрак рассекали штрихи, пятна, круги света, смешиваясь в световую какофонию. Находясь рядом, мы с Валерой так или иначе причиняли друг другу боль. Как бы я ни старалась, одно его присутствие вызывало во мне нечто болезненное, неприятное, словно он был триггером для всех моих негативных сторон. Уверена, я вызываю у него то же.

Принятие только в мыслях было легким, на самом деле я уговаривала себя, пыталась загипнотизировать. Я не плыла, я спотыкалась о собственные мысли и буксовала в эмоциях, как трактор в сибирских болотах. Это надо было прекратить. Я бы ушла прямо сейчас, если бы видела хотя бы углы зданий и машин.

— Отправь меня домой, — колеблясь, сказала я. — Мы выяснили, это не травма. С остальным я справлюсь…

— Не стоит забывать о Шиманском.

— Наш договор можно аннулировать: ни один суд не примет показания слепого свидетеля, которому одна дорога — к психиатрам.

— При чем тут договор? Я исправлю то, что сделал сам. Потом больше не потревожу тебя, — мрачно сказал Валера.

— Хорошо.

— А пока извини, мне придется подать тебе руку. Впереди лестница.

— Спасибо.

Я подумала о Сергее, с ним было бы проще, оперлась о ладонь Валеры и вздрогнула, снова увидев Сону, реальную, во плоти и крови. Перед ней стоял Радж, младший брат Матхуравы, на образ которого накладывался облик нынешнего Сергея.

— Не бойся, красавица, — говорил молодой индус, походя все ближе. — Я не мой старший брат. Я защищу тебя от него.

— О господин, не смейтесь над бедной девушкой, — бормотала Сона в смущении.

Радж рассматривал ее блестящими глазами.

— Отчего моему брату достается всё самое лучшее: наследство отца по праву старшинства, признание, самая красивая в мире девушка? Он не достоин этого, поверь!

Сона опустила ресницы.

— Уходите. Ваш брат разгневается, увидев вас здесь. Он скрывает меня от людей.

— Да, он жаден, — проговорил Радж. — Но не бойся, он уехал.

Парень отступил, словно желая показать, что не станет злоупотреблять ее доверием. Это понравилось Соне. Радж был не так красив, как его старший брат, но улыбался по-дружески, и в душе девушки возникло расположение. Ей так давно никто не улыбался! Сона улыбнулась в ответ.

Радж пылко проговорил:

— Я исполню любое твое желание ради одного поцелуя.

Соне не хотелось целовать его. Суровый Матхурава был единственным ее мужчиной, он подчинил ее и раздавил, заставив забыть о мире за стенами. И Сона почти забыла о другой жизни и об остальных людях, привязавшись к похитителю, словно за все эти дни и ночи он пророс сквозь нее, опутал корнями запретов, страсти, ласк и роскоши ее незрелую душу. Оттого даже разговор с посторонним казался Соне предательством, но он сулил то, о чем она не могла и мечтать. И всё же Сона покачала головой:

— Нет, господин, уходите.

— В доме никого нет, о, прекрасная деви, я отослал всех слуг с поручениями, — улыбался Радж и казался совершенно безопасным. — Скажи, ты видела, как восхитительна Паталипутра в свете заката?

Сердце Соны сжалось.

— Нет. Я никуда не выхожу из этих комнат с тех пор, как хозяин привез меня сюда.

— Жестокий! Но пойдем, это недолго. Он не узнает. Я покажу тебе башни великих храмов.

— И солнце? — по-детски спросила Сона.

— И солнце. Мы заберемся на крышу, чтобы увидеть солнце. Там так красиво! Мой брат ничего не узнает, клянусь тебе! Его позвали во дворец, и до полуночи он точно не вернется!

«Один поцелуй, — думала Сона, — всего один. И на него у меня просят разрешения. Никто и никогда не просил меня о таком». За полгода девушка превратилась в покорную рабыню, еще один инструмент странного ювелира, самый ценный, но не более одушевленный, чем тигель или молоток. Голова Соны закружилась от мысли: у нее есть то, что можно обменять на желание. Неужели она имеет право желать?

— Я хочу увидеть солнце, господин, — подняла она глаза. — И башни.

Скоро они взобрались на плоскую крышу. Здесь сушились на досках ароматные половинки абрикос. Приятные ветерок защекотал кожу Соны, девушка жадно поймала взглядом оранжевый диск солнца, медленно спускающийся к башням белого дворца. Запрокинула голову, пытаясь объять всё небо, наливающееся синевой на востоке и еще светлое, розово-желтое на западе, отвлеклась на пролетающую стайку птиц и принялась изучать деревянные, соломенные крыши вокруг, кроны деревьев и башни вдалеке. Счастье, особенно сладкое от того, что было запретным, опьянило Сону.

Утянув девушку за выступ, скрывающий молодых людей от чужих глаз, Радж коснулся ее губ. Это прикосновение не вызвало того приятного возбуждения, окрашенного страхом и трепетом, какое вызывали поцелуи Матхуравы. Его младший брат прикрыл от удовольствия веки, прижимая к себе девушку.

— Я ведь лучше, лучше него? — бормотал он.

А Сона, равнодушная к домогательствам, не отвечала, она смотрела на солнце, продавая за него свои объятия. Все равно небесное светило было важнее, чем ее маленькое тело. Нужно продавать то, что продается, — решила Сона, обдумывая, что запросит за поцелуи в следующий раз. А он будет, — девушка не сомневалась — Радж завидовал брату, и потому не успокоится, пока не получит всё, чем тот владеет. А она, Сона, выторгует себе свободу… По крайней мере, попытается.

* * *

— Варя! Варя, ты заснула, что ли?! — голос Валеры вернул меня в темноту, в Москву, на лестницу.

— Прости, это снова случилось, — пробормотала я, нащупывая свободной рукой гладкий поручень.

— Случилось что?

— Видение, — ответила я, решив, что не было смысла скрывать.

— Какое еще видение? Почему снова? — он был встревожен больше, чем сердит.

— Потому что это происходит с того момента, как я ударилась головой. Я вижу прошлые жизни.

— Час от часу не легче.

— Да, — кисло улыбнулась я, — ты все равно собираешься везти меня к психиатру. Диагнозом больше, диагнозом меньше.

— То есть ты признаешь, что это галлюцинации.

— Нет. Хотя очень похоже. Я ослепла, но вижу не только контуры. Прикоснувшись к человеку, я вижу его реинкарнации. Как в Ютубе.

Валерий выругался и выпустил мою руку. Испугался? Глупый, уже поздно.

— Ладно, давай не будем об этом, — сказала я с улыбкой. — Психиатру психиатрово.

— Да. Пойдем. — Он опять подхватил меня под локоть. — Сергей нас уже заждался внизу.

Я закусила губу.

— Насчет Сергея… доверяй ему с осторожностью. Он пользуется тобой, твоими деньгами…

— Все пользуются. Людям от меня ничего, кроме денег не нужно, — отмахнулся Валера, и сквозь показное равнодушие промелькнула бесконечная хмарь одиночества.

Лестница закончилась, мы прошли через холл. Валерий придержал двери, и мы оказались на улице. Сентябрьский воздух пах дождем, прохладой и опасностью.

Навстречу нам продвигались контуры мужчин, Сергея нигде не было видно. Нас окружили.

— Валерий Черкасов? — произнес один из них казенным тоном.

— Да.

— Пройдемте с нами. Вы обвиняетесь в похищении человека.

— Кого? — опешил Валера.

— Варвары Невской.

— Погодите, но это я, — я сделала шаг вперед. — Меня никто не похищал.

— Нас предупредили, что вы так скажете, что вас запугали. Пойдемте, девушка, этот мерзавец больше ничего вам не сделает. — Незнакомец подхватил меня под руку и отодвинул от Валеры. От незнакомца полыхнуло жесткостью. Что-то было не так! Где Сергей?

— Предъявите свои удостоверения, — потребовал Валерий.

— Обойдешься!

— В таком случае я отказываюсь…

В темноте замельтешил калейдоскоп световых пятен и линий, послышался шум потасовки, посыпались ругательства. Двое амбалов скрутили Валере руки и потащили прочь, во мрак. Отчаянный страх за него толкнул меня вслед.

— Валера!

Кто-то грубо дернул меня назад и развернул одним движением. Учиться принимать было поздно. Опасность, пахнущая казармой, мужскими ботинками и резким одеколоном, опасность, похожая на мерцающую в глубоководной тьме зубастую рыбу, стояла прямо передо мной. С выдохом я расправила плечи и подняла голову ей навстречу:

— Вы хотите меня убить?