С лёту упав лицом в подушку, я проснулась и открыла глаза из света во тьму. Села на кровати и, потерев переносицу, с содроганием вспомнила жуткую смерть Матхуравы. Следом в голове всплыло не менее четкое продолжение истории о Соне. Оно не растаяло, как это обычно случается со снами, а прописалось в ячейках памяти, словно реальное воспоминание о вчерашнем дне. Слишком живое, болезненно яркое. Еще одна смерть, пусть и не моя…

На меня накатила грусть: в той жизни случилась сказка наоборот — мы умерли в один день, но совсем не были счастливы. А в этой? Никто не ответит, есть только один вариант узнать — прожить. А вообще странно, откуда возникло это видение? Я же не держала Валеру за руку… Еще одна загадка или подсказка Вселенной.

Я выдохнула и опять подумала о Валере — я ведь так и не узнала, тут он или показалось… Видимо, мне очень хотелось в это верить, потому что его запах, приятный, чуть сандаловый, распространившийся вокруг меня в крошечной келье, не мог быть настоящим. Я провела рукой по лицу, отгоняя иллюзию, и ощутила жжение в ладони. Такое же неприятное ощущение шершавой, обжигающей змейкой проскользнуло по другой руке, плечу, талии. Поранилась? Обожглась? Когда?

Я оторопела, не понимая, как огонь, в котором погиб Матхурава, мог коснуться меня в реальности. С изумлением нащупала приклеенную лейкопластырем марлевую салфетку на плече. Тронула ладонь, которую что-то стягивало, и… увидела повязку, синеватую в темноте.

Дыхание перехватило — увидела?!

Сердце гулко застучало, разгоняя кровь и остатки дремы. Я протерла глаза. Кажется, передо мной была стена. Оглянувшись, я разглядела густую тень на полу у тумбочки, рассеянные пятна лунного света, струящегося в окно без занавеси. Не может быть! Я вижу?! Я… вижу… Вижу! Я вижу!!!

Из моих глаз брызнули слезы счастья. Спасибо, спасибо, Вселенная!!! Господи, я вижу!!! Я подскочила, не помня себя от радости, принялась вертеть головой, рассматривая такие знакомые и в то же время совершенно новые предметы — вещи на стуле, наволочку с цветочками, чемодан в углу, кроссовки, туфли… Боже, какое это все было удивительное! Красивое! Реальное!

Захлебываясь от волнения и восторга, я натянула первое попавшееся платье. Сунула ноги в шлепанцы и распахнула дверь. В лицо полыхнуло горной прохладой, а в глаза — фонтаном электрического света из окон стоящего неподалеку здания. Я зажмурилась, продолжая наблюдать сквозь плотно закрытые веки расплывчатые желтые пятна. Осторожно, как выползающий из норки барсук, я приоткрыла глаза снова. Свет никуда не исчез!

Все еще не веря себе, я уставилась вверх — в высокой сине-фиолетовой глубине неба сияли серебром звезды, из-за тонкой полосы облаков выплыла щербатая луна. Легкий ветер шевелил кроны деревьев, пробегал по кустарникам и пальмам. Мир щедро дарил мне свое волшебство, заставляя замирать от восхищения и жадно впитывать отвыкшими глазами его невероятные чудеса: мотыльков и мошек, кружащихся в танце под фонарем; дорожки, усыпанные гравием, баньяны с висящими корнями, источающие пьянящий аромат желтые цветы; здания, крыши, кошек… Все вокруг трепетало, шевелилось, жило и было прекрасным! «Лишь испытавший голод может понять настоящий вкус хлеба», — говорила моя бабушка. И теперь я могла добавить: «Лишь испытавший мрак может понять красоту каждой зримой вещи».

Ненасытная в своей эйфории, я подумала: «А что, если?…», и, закрыв веки, сконцентрировалась на третьем глазе. Прежняя способность видеть излучение живого — растений, ящериц, мелькающих по дорожкам, ночных птиц — тоже вернулась. Громко выдохнув, я открыла глаза, рассмеялась с облегчением и благодарностью: разве возможно, чтобы меня одарили так щедро?!

Я распахнула руки и, продолжая улыбаться, закружилась, от всего сердца благодаря Целое за счастье. Хотелось скакать по-детски, бежать, не натыкаясь на препятствия, делать все быстро, ведь мне теперь была подарена эта Свобода!

Но еще сильнее захотелось увидеть своими глазами Мастера, Падмини и… Валеру, если он правда был здесь. С замирающим сердцем я направилась к зданию, откуда доносились голоса. Ноги узнали дорогу к медитационному залу. Необычно было идти, не выставляя перед собой руки, и видеть… Всё видеть!

В момент, когда я, щурясь с непривычки, вошла в зал, люди внутри начали петь бхаджаны. Я остановилась в нерешительности, оглядывая просторное помещение, где на циновках, на стульях, подушках и ковриках сидели неизвестные мне люди. С радостью узнала фото просветленных мастеров, украшенных гирляндами цветов на широкой полке под бревенчатым потолком: Пападжи, Рамана Махарши, Ошо, Муджи, Нирсагадатта Махарадж, Анандамайи Ма…

На возвышении пустовало кресло Мастера под золотым символом Ом на синем фоне. Индийские музыканты в белых одеждах поднимали бубны и барабаны, отбивая медленный ритм, европеец с бородкой играл на странном подобии переносной фисгармонии.

— Ом Шива Ом, Ом Таре Ту Таре Ту Ре Со Ха… — вторил им стройный хор в зале.

Впереди по центру поднялся высокий парень с затянутым на затылке хвостом кудрявых волос, весь в белом, с намотанным, как у Валеры, шарфе. Мое сердце замерло. Но, плавно водя по кругу лампадкой с горящим огнем, чуть покачиваясь в такт барабанам, парень повернулся, и я увидела красивое, но совсем незнакомое лицо. Я растерялась. Возможно, мысли о Валере были всего лишь выдумкой? Внезапно рядом со мной повеяло теплым запахом корицы, ванили и гвоздики. Падмини? Я не успела обернуться, как оказалась в мягких объятиях индианки.

— Как моя девочка? — шепотом спросила она на хинди, щекоча пухлыми губами моё ухо.

Я обернулась, узрев завернутую в яркое бирюзовое сари полную индианку, улыбка на ее приятном немолодом лице лучилась материнской любовью. Я прильнула к кухарке, шепча в ответ:

— Я вижу, Падмини, я вижу!

Она потянула меня за руку и уже на улице сказала:

— Гуру хочет говорить с тобой, — а затем сложила руки в намасте и просияла, затмевая луну: — Варья, такое счастье! Глазки голубенькие твои светятся! Пойдем, моя сладкая Лакшми, пойдем. Праджни-Джи уже заждался.

* * *

— Когда углубляешься в темноту, как это только возможно, и научаешься любить ее, она превращается в свет, — говорил Мастер, за зрачками которого плескалась вся Вселенная, готовая постучаться в мою душу. Хотя… она уже была во мне, а я в ней. Чтобы почувствовать это, достаточно было долгого, благого молчания просветленного и его взгляда. Небольшого роста, щуплый пожилой мужчина с волосами и бородой, как у хиппи, заполнял своим светом всю комнату с расшитыми подушками, не новой мебелью и ручной работы ковриками, стоило мне переключиться на третий глаз.

«Я люблю…» — светлой мелодией изливалось вовне сердце, и сейчас я бы не сказала, к кому именно была адресована эта любовь — к Праджни-Джи, к Падмини, стоящей в дверях, к Валере или ко всему живому. Она просто лилась, как вода, переполнившая сосуд, потому что ее было слишком много, и она была самой главной, подвижной, изменчивой, прозрачной. Любовь дышала мной, делая воздух чистым и сладким. Любовь смотрела моими зрачками и была причиной всему.

— Карма переплавляется и переплавляет. Это закон причины и следствия. Боль заставляет человека искать себя, развиваться. Это движущая сила, лучше которой еще никто не придумал, — проговорил гуру. — У тебя была длинная дорога, и ты готова смело идти дальше, но ты уже дома. В любом месте. Прямо сейчас.

— Да, Мастер.

— Нами случаются чудеса, — сказал он задумчиво и без вступлений и экивоков принялся рассказывать мне историю одной из великих учениц Будды — монахине Исидаси, познавшей несчастье в браке и решившей посвятить себя Богу, в итоге она вспомнила прошлые жизни и, узнав причины своих горестей, стала просветленной. Гуру посмотрел на меня пристально и вернулся к первой фразе:

— Нами случаются чудеса. Один человек в этом ашраме очень хотел чуда. Он так хотел чуда, что сделал его своей практикой. Он отказался от всего и погрузился в мауну на неопределенный срок, пока чудо не случится. Оно случилось сегодня. Тобой.

Моя душа затаилась, кожу покрыли мурашки. Скрипнула дверь. Я в волнении вскинула глаза, ожидая увидеть Валеру, но это всего лишь вышла из комнаты Падмини.

— Мастер, вы говорите о Валерии Черкасове? — не выдержала я.

— Да.

— Где он?

— Полагаю, на пути в Россию, — провел пальцами по бороде гуру.

— Почему… почему он уехал?

— Его арестовали.

— Как?! — воскликнула я. Но ответ был не нужен. Перед глазами возникло грубое лицо с рубленными чертами дровосека, которое с поворотом головы обрело черты смуглого, как коричное дерево, Прабхакара. Валеру увез Шиманский! — догадалась я. Мурашки от эйфории сменили гусиная кожа, холод и дрожь.

— Что мне делать, Мастер? — с пересыхающими от волнения губами спросила я.

— Человек вправе выбирать свой путь. Валери выбрал путь воина. Это трудно. Это красиво. Какой путь выберешь ты, знаешь только ты сама. Если захочешь, поговорим об этом утром, дитя. Намасте.

Гуру поднялся, показывая, что разговор окончен. Мне хотелось готового решения, но прослушав столько бесед с Праджни-Джи, я понимала, что единственное, что он посоветует сделать — прислушаться к сердцу и Безмолвию. Поэтому я сложила ладони перед грудью и поклонилась. В коридоре ко мне подошла Падмини и протянула полосатый рюкзак.

— Это сумка Валери. Не мог забрать. Очень хороший человек, Валери, очень огненный.

Огорошенная новостями, я побрела через парк, повесив на плечо увесистый рюкзак. Ночь сгущалась, пробирая ветром до костей. Но это было даже хорошо. Отрезвляло. Пальмы клонили веера листьев на тонких стеблях к земле, сильнее запахло влагой и можжевельником. Я всматривалась не столько в черную полосу Ганга, стоя на берегу, сколько в собственную душу. Любовь в ней затянула грозовая туча. Я ощутила вкус, терпкий, перчённый, словно горячее терновое вино с индийскими специями.

Но это была любовь. Моя любовь. Она изменилась, как погода, но осталась со мной, готовой вот-вот вспыхнуть гневом. Он был близок, ведь мысли о том, что нам с Валерой не дали даже взглянуть в глаза друг другу, что судьба-злодейка снова посмеялась над нами, пролетали в уме и задевали рикошетом. Я не обратила на них внимание. Мысли можно и нужно не додумывать…

Можно было вернуться к электрическим лампам комнат, домиков и фонарикам дорожек, заставленных кадками, но я слишком привыкла к темноте. Потому иссиня-черные очертания ночи были мне ближе. Я не чувствовала страха, понимая, что Шиманский где-то рядом, что он все еще охотится за единственным свидетелем его злодеяния. Страх переплавился в том огне, что сжег Матхураву. Не тогда, но сейчас. И бояться больше было нечего, разве только за Валеру.

Я покопалась в недрах большого рюкзака и извлекла оттуда смартфон. Усмехнулась, вспомнив «бабушкинские» телефоны у Валеры и Сергея и задалась вопросом, почему они отошли от собственной моды. Ткнула пальцем в круглую кнопку у основания экрана. Тот зажегся, одарив меня списком контактов и светлой идеей.

* * *

— Алло, — послышался сонный голос Ларина. — Лерыч, ты соизволил-таки позвонить и толкнуть речь? В тот момент, когда я, черт побери, только заснул? Ты три недели молчал, до утра подождать не мог?!

В моем горле сжался комок — Валера выдерживал мауну так долго? Ради чуда? Ради… меня?!

Выдохнув, я сказала:

— Это я, Варя.

И тем прервала поток ругательств начальника охраны.

— Варя? — наконец, переспросил он.

— Прости, что разбудила, — медленно проговорила я, заразившись этой манерой от Праджни-Джи, хотя хотелось тараторить и рассказать все сразу длинным предложением без запятых. — Я подумала, что ты можешь помочь. Валеру сейчас экстрадируют в Россию.

— Твою ж мать! Шиманский?

— Скорее всего да. Скажи, в чем конкретно обвиняют Валеру?

— В твоем похищении. И убийстве. А ты, глянь-ка, жива-живехонька. Скажи, где ты пряталась, пока его арестовывали? — съязвил Ларин. — Решила отомстить за бурную ночь? Нет, Черкасов порядочная сволочь, конечно, что так с тобой поступил, но…

— Приятно, что ты стоишь за Валеру горой. Но то, что произошло между нами, никого не касается, — перебила его я. — Речи о мести нет. Все совсем наоборот.

— Ты правда его простила? Вот так запросто? — едко спросил Сергей. — А подставить Валерку, сымитировав собственное убийство — это тоже из серии прощения?

— В каком смысле?

— В Тель-Авиве нашли твою вырванную прядь волос и кровищу, в доме все было перевернуто, стекло перебито. Ника утверждает, что вы так заметали следы: чтобы Черкасов подумали, что тебя убрал Шиманский, а полиция, что тебя укокошил маньяк-миллионер.

— Ника?! Мы?! — я замолчала, пораженная. Как один и тот же человек может одновременно совершать благородный поступок, спасая друга, и низость, пытаясь очернить невиновного?! Пожалуй, это понять невозможно. Но требовалось все поставить на места, поэтому я пояснила: — Когда мы уезжали из коттеджа, я упала и сильно порезалась, разбив сослепу стеклянный стол. Ника сказала, что все уберет. У меня в волосах запутались осколки, она остригла прядь и усадила меня в такси. Как ты помнишь, я совершенно ничего тогда не видела. Мне жаль, если моя подруга решила подставить Валеру. Я планировала только оставить записку. И уехать.

— Допустим. А какого ляда вы вообще смотались?

— Валера снова повел себя со мной грубо, и я боялась, что всё, что случилось той ночью, повторится. Я в принципе боялась Валеру.

— А теперь чего рвешься защищать?

— Теперь не боюсь. Много чего произошло.

— Отчего мне не верится?

— Оттого, что ты сам не можешь себя простить. В одной из прошлых жизней ты не оказал ему помощи в критический момент. Это стоило Валере жизни, — спокойно проговорила я, пожалуй, впервые не боясь обидеть словом и вообще ничего не боясь. Сожженный до пепла страх был развеян, словно мертвец над Гангом, а любовь с привкусом чили придавала мне силы и решимости. — Наверняка тебя постоянно гложет чувство, что ты что-то не доделал. Ты оправдываешь свою работу на взбалмошного шефа большим заработком, и ты, правда, любишь деньги. Но ты бы работал на Валеру и бесплатно, верно?

Сергей молчал. Сдавленно, настороженно. Я попала в точку. Это было просто — Радж сочувствовал Соне, но струсил, не пошел против матери. В результате девушка, которая ему очень нравилась, в которую он был даже влюблен, погибла. Такое в два счета не выветривается из архивов памяти.

— Ладно, — выдавил Ларин. — Но ты должна знать, что Лерыч чуть мозгом не подвинулся, когда вы исчезли. Точнее, на какое-то время и сдвинулся. Вел себя в Лондоне вообще неадекватно. Я думал, что сопьется или, в конце концов, переселится в дурку. Чтоб ты знала, мать из-за тебя от него отказалась.

— Мать?! Как она узнала?

— СМИ и полиция постарались.

Ночь стала холоднее, я поежилась.

— Я не знала этого. И того, что хоть сколько-нибудь важна для Валеры. Всем своим поведением он демонстрировал обратное.

— Да ладно! Ради не важных людей не пытаются преступать закон. Ты вроде не дурочка, и должна была понимать, что спасая тебя и Нику от Шиманского, Черкасов сжигал мосты для возвращения на родину. Шиманский, кстати, планировал приложить к делу твой труп и уже подтасовал «орудия убийства», чтобы засадить Черкасова лет на двадцать.

У меня перехватило дух, но смартфон жалобно пропищал, сообщая о разряженной батарее и о необходимости говорить поскорее.

— Ни у кого из нас не было инструкций, что делать в сложившихся обстоятельствах, — ответила я. — Каждый принял решение, которое на тот момент казалось оптимальным. Но прошлое есть прошлое. Давай заниматься настоящим. Не будем терять время. Я готова дать показания в защиту Валеры прямо сейчас. Заявить, что жива и здорова, что никто меня не похищал. Это можно сделать по телефону? По скайпу? Как связаться со следователями или прокуратурой? Увы, я совершенно безграмотна с юридической точки зрения. Подскажи мне, пожалуйста.

— Хм, ладно. Надо сделать видеообращение к Следственному комитету. У тебя есть Валеркин смартфон, камера была бы лучше, но, в принципе, и так сойдет.

— Я хочу представить доказательства убийства, которое совершил Шиманский. Телефон с записью у меня.

— С этим придется подождать. Обнародовать такое нельзя. Но ты можешь сказать в видео, что у тебя есть доказательства против Шиманского, хотя…

— Зрение ко мне вернулось. Я все вижу.

— Рад за тебя. Не выдавай открыто свое местоположение. Банда Шиманского — нелюди. Твоя подруга…

— Что-то с Никой?!

— Жива… Ты только снова не ослепни, ладно? — пробормотал Сергей.

— Не беспокойся. Что с Никой? Я думала, она отдыхает со своим парнем в Гоа.

— В Гоа-то в Гоа, но за ее парнем приехали и эти отморозки ростовские. Егора до сих пор нежелательно транспортировать в Россию, черепно-мозговая травма. А Нику гопота мариновала долго. Держала в подвале. Толком не есть, ни пить не давали. Били… Короче, пытались выведать, где ты.

У меня в животе похолодело, порывы ветра с реки показались невыносимо ледяными. Я опустилась в траву. Из леса донесся рык хищника. Говорят, здесь видели пантер…

— Не знаю, как она смогла всё это выдержать, — продолжал Ларин, — но тебя не сдала. Сначала Ника поводила мразей за нос. Заставила смотаться в Тель-Авив, назвала адрес якобы знакомой, у которой ты живешь. Оказался липовый. Потом отправила в Нячанг на свой страх и риск. Надеялась сбежать, но не вышло… Ложь ей дорого обошлась. Если б мы не подоспели, уже и больница была бы не нужна. Черкасов выделил деньги на лечение, я все организовал, так что индусы стараются.

— Спасибо, — хрипло сказала я, чуть не прибавив «Радж». В голове не укладывалось, что с Никой могли так обойтись.

— Да не за что. Вот не выпендривались бы вы обе, остались бы с нами, ничего бы не случилось. Ладно уже, давай к делу. Как только люди Шиманского узнают, где ты, ты — труп. Прости за прямоту.

Да уж, так тихо и славно летели эти месяцы в ашраме, зачем Ника поехала в Гоа? Я ведь предупреждала! Увы, беда не приходит одна. Возможно, мы сами приглашаем в свою жизнь столько бед, чтобы просто не оставить себе выбора — какой путь предпочесть? Моя душа болела и разрывалась: ехать в Гоа, к Нике или спасать Валеру? О собственной безопасности я не думала, будто эта опция была отключена. Вспомнились слова Праджни-джи, сказанные только что: «Карма — это слепой механизм, она не учитывает обстоятельства и причины, только сами действия. Кто пытал час, того будут пытать два…».

Я сглотнула, в памяти пронеслись мучения Соны, запертой в хлеву и сносящей издевательства Шри Дэви. Теперь моей бедной Нике карма предъявила счет, и не известно, когда и как она выйдет на сухой остаток. По моей щеке скатилась слеза. Я закусила губу, не желая думать о том, как еще действия Шри Дэви отразятся на жизни любимой подруги. Надо было понять, как ее уберечь, как смягчить удары. Пока, увы, ничего в голову не приходило, и оттого было тошно. Сергей продолжил:

— Не вздумай сюда приезжать только. Ника рыдает, хочет домой. А ее страшно даже покурить на балкон выпустить. Пока Шиманский на свободе, вам домой не попасть. Если благодаря твоим показаниям его и сообщников посадят, ты решишь не только проблему Черкасова. Так что ты очень вовремя прозрела.

Я сжала кулаки и решительно сказала:

— Я сделаю все, что нужно. Убьют, так убьют.

— Не пори горячку, Жанна Д'Арк, спалиться всегда успеешь, — хмуро оборвал меня Сергей. — В любом случае Черкасова должны доставить из Дели в Москву, потом из аэропорта в КПЗ. Это займет по минимуму от восьми до двенадцати часов. По дороге они с ним ничего не сделают. И пару дней тоже, только допросы. Заказчику нужен показательный процесс. Это уже потом… в СИЗО парню устроят сладкую жизнь. Не теряйся, телефон не выключай, я обмозгую и перезвоню.