«Если ты беспокоишься о настоящем моменте, настоящий момент беспокоится о тебе» — такова была моя любимая присказка из всего, что говорил Мастер.
Утром после Випассаны все организационные вопросы снялись сами собой. Американцы, приехавшие чуть свет снимать видео с Праджни-Джи, любезно предоставили мне камеру со штативом, установили его на фоне сосен. Такие могли бы расти как в Подмосковье, так и в Андах.
Вторая удача — привезенная американцами газета «Нью-Йорк Таймс» со вчерашним числом. С индийской прессой в Ришикеше было туго.
Завязав волосы в хвост, одетая в джинсы и водолазку, я смотрела в черный глазок объектива, готовясь произнести речь, которую набросала за ночь и уже пару раз обсудила с Сергеем, и никак не могла начать. Не волноваться не получалось. Особенно после того, как мне удалось зарядить планшет из рюкзака Валеры и подключиться к интернету.
Я не была готова к потоку грязи, который обрушился на наши головы. В новостях старых и поновее осуждали извращенца-убийцу-маньяка Черкасова, и везде рядом размещали фотографии «жертвы» — меня. При виде некоторых я заливалась краской. В Ютубе с кучей просмотров висело даже видео из комнаты на третьем этаже. Смотреть его я не стала, и без того зубы свело от воспоминаний. Похоже теперь даже продавщицы в магазине станут заглядывать мне в глаза и спрашивать что-то участливо-фальшивое. Сложно было представить, что теперь роится в головах моих родственников, коллег, знакомых… Что думал папа…
От увиденного хотелось промыть глаза, заткнуть уши, поменять облик на новый скафандр и натянуть другое лицо. Или остаться здесь навсегда, среди санниясинов и просветленных, не читающих новости.
Я узнала о мытарствах Валеры и ужаснулась масштабам травли. Она была массированной, целенаправленной и явно хорошо проплаченной. Не удивительно, что он бежал от людей подальше, в далекую от шумихи Индию. Решив натравить на Черкасова всех собак, совсем недавно полиция обвинила его и в убийстве Ивана Демидова в Ростове-на-Дону, заявляя о наличии улик.
Меня изумил тот факт, что несмотря на весь ужас, Валера открыл благотворительный фонд в Великобритании, который, правда, тут же закрылся. В образ практичного бизнесмена никак не укладывался побег из Англии за день до суда. Это было по-мальчишески импульсивно и не логично. Я в который раз убедилась, что слишком мало его знаю.
Внутренний голос прогундел менторским тоном: «А стоит ли спасать человека, из-за которого от твоего доброго имени не останется камня на камне?»
Я сжала влажные пальцы и улыбнулась в камеру: неизвестно, есть ли у меня что-то, кроме нынешнего момента. Возможно, «сейчас» — это всё, что имеется. И завтра мне будет совершенно не важно, во что оденут это тело и как будут склонять мое имя. «Имя — это не я. Я — больше», — повторяла я про себя, делая глубокие вдохи и выдохи, пока, наконец, не успокоилась.
Прокашлявшись в кулак, я щелкнула кнопкой пульта к камере на штативе. Та ожила, и я заговорила:
— Я, Варвара Константиновна Невская, обращаюсь к главе Следственного Комитета Российской Федерации с заявлением о том, что я жива. Я нахожусь в здравом уме и твердой памяти. И обращаюсь к вам по доброй воле, надеясь на справедливость российской законодательной системы. Вы можете видеть дату свежего выпуска газеты «Нью-Йорк Таймс», которая подтверждает, что взятый под стражу Валерий Михайлович Черкасов не убивал меня. Так же я утверждаю, что господин Чекасов не похищал меня, все действия между нами произошли по обоюдному согласию, как бы это ни выглядело со стороны.
Более того, у меня есть неопровержимые доказательства того, что Ивана Демидова, застреленного 18 сентября в Ростове-на-Дону, Валерий Черкасов не убивал. Я стала свидетелем этого убийства и записала его на камеру мобильного телефона. Как я узнала позже, человек, стрелявший в Ивана, — это генерал полиции, руководитель особого Ростовского подразделения Т, Александр Шиманский. Запись я могу предоставить следствию. До ареста Валерия Черкасова я не считала нужным обнаруживать себя, так как меня как единственного свидетеля уже неоднократно пытались убить. Мою подругу, Веронику Кандыба, похитили и пытали с целью выяснить мое местонахождение. Опасаясь за свою жизнь, я не могу прийти лично в Следственный Комитет, но готова отвечать на все запросы через адвоката господина Черкасова, Юрия Витальевича Морфина.
* * *
Через пару часов, снабженное субтитрами на английском, это видео было отправлено адвокату. Еще через час оно было в топе новостей всех онлайн-СМИ. За пятнадцать минут в комментариях «активистов» я была с позором изгнана из несчастных жертв маньяка и причислена к шлюхам, подстилкам и дешевым проституткам.
Я прислушивалась к себе и понимала: несмотря на то, что душа сжималась при первых обвинениях, я все равно оставалась собой — мнение целого мира не может изменить то, что у меня внутри.
И мой мир — тот, что снаружи, тоже был другим. В интернет-реальности было нечем дышать, а рядом со мной гималайские леса дарили свежесть воздуху, несмотря на подкрадывающуюся жару. Меня ненавидели бесчисленные Anonymous, а ребята-американцы светились улыбками, то и дело махали дружелюбно и помогали накладывать субтитры, форматировать видео. На тарелке лежали три желтых шарика Ладу, которые с любовью принесла Падмини. Видимо, мир действительно был черно-белым и округлым, как знак Инь-Янь, где одно перетекает в другое и существует одновременно. Это и есть Целое.
Поддавшись шуму чужих мыслей и аляповатой, базарной суете, я отдала последнюю дань слабости и теперь ощущала себя такой же цельной, как гора, восставшая к небу за парком ашрама. Осознание себя самой стало естественным: я не лучше никого и не хуже. Я уже прошла Матхуравой уроки страстей, одержимости, экзальтированности. Теперь собой я выбрала прозрачность и этот момент, которым дышу. Этого оказалось достаточно, чтобы пришел плотный, нерушимый покой, похожий на звук Ом, пропеваемый густыми басами индийских пандитов.
Хаос мыслей отступил, я была уверена, что делаю лучшее из того, что дается сейчас, из того, на что способна. Мир тёк рядом, а я наблюдала и просто ждала, что он предложит мне.
Через полтора часа на телефон Валеры позвонил адвокат с голосом участника «Клуба Знатоков», Морфин.
— Варвара, рядом со мной стоит представитель Следственного Комитета, Олег Иванович Харитонов, я передаю ему трубку.
Суровый голос из другой реальности не бросался сантиментами и был скуп на слова, но то, что я предвидела еще ночью, он сказал:
— Варвара Константиновна, мы встретим вас в аэропорту, обеспечим полную охрану и неприкосновенность. Ваши показания необходимы для следствия, как и ваше присутствие в суде.
— Хорошо, на суд я приеду. Как только билет будет у меня на руках, я сообщу вам об этом через господина Морфина.
Я отбила звонок и пошла к домику Праджни-джи. Наступило время прощаться. Индиец в оранжевой рубашке катил по дорожке к столовой живописную повозку с овощами, кореньями и фруктами, разложенными на подвявшей, зелеными прядями свисающей с тележки, траве. За ним брела трансцендентная корова, пожевывая на ходу ароматную зелень. В тени под деревьями приезжие на ковриках практиковали йогу. Обезьяна что-то медленно перебирала тонкими черными, почти человеческими пальчиками, забравшись на крышу веранды. Туристы с фотоаппаратами, обмотанные деревянными бусами и браслетами, робко заглядывали в ворота. Ашрам жил своими протяжными, неспешными буднями. А меня ждала Москва. Серый март. Суд.
Потому что я — свидетель, и круг замкнется, когда я сыграю эту роль до конца.
* * *
Двигатели самолета мерно гудели, на соседнем кресле спала старушка, за окном проплывали облака, а я рассматривала золотое колье с рубином — внезапный подарок, затерявшийся в наволочке. От Валеры, от кого еще он мог быть? Украшение упало на пол, когда я собиралась. Я до сих пор удивлялась: каким образом камень нашел своих прежних владельцев?
Память Матхуравы после переживания его смерти прописалась сквозь мою, и теперь не нужны были вспышки воспоминаний, у меня просто были два детства, две юности, две жизни и пока только одна смерть… Их, безусловно, было гораздо больше, но именно нынешняя и та, индийская, сплелись воедино, как нити золотой проволоки в цепочке, лежащей на моей ладони.
Стюардесса прошла по салону, предлагая напитки, я взяла минеральную воду и снова принялась рассматривать антиквариат. Сегодня он стоит, наверное, целое состояние, учитывая размер камня и его древность. Подушечкой пальца я нащупала крошечное перышко, обвившее иероглиф, — клеймо. Именно в том месте, где я ставила его более двух с четвертью тысяч лет назад…
Я поднесла к глазам рубин, ограненный в виде капли. Показалось, будто вчера я большими мужскими руками особым молоточком с острым концом откусывала миллиметр за миллиметром все лишнее от корунда. А затем, нажимая босой ногой педаль колеса, похожего на гончарное, полировала грани. Долго и кропотливо. С одной мыслью — этот камень, прекрасная алая Ратнанайяна, должен был родить любовь в сердце Соны. Покорности мне уже было мало. Хотелось радости в ее глазах, иного трепета, приязни.
С каждым днем росла тревога в душе, что девушка сбежит и влюбится в кого-то другого. И, если хоть в чем-то были правы астрологи, подаренный с надеждой на взаимность рубин должен был сблизить любимых, усилить влечение и внутреннюю силу. Казалось, что будто совсем недавно, а не в пра-пра-прошлой жизни я брала пинцетом, подставляла камень под яркий огонь лампады, и рубин отзывался на свет, играл, окрашивая красными тенями инструменты.
Я зажала в кулаке драгоценность. Подарок был символичным — «Сона» вернула привязку «Матхураве» — последний крючок расцеплен. Никаких больше чар, никакого принуждения, при котором не рождаются и уж точно не выживают настоящие чувства. Возможно, когда развяжется последний кармический узел, нам с Валерой будет просто нечего друг другу сказать, и мы взглянем в глаза, кивнем и разойдемся каждый в свою сторону, чувствуя освобождение и переворачивая новую страницу в жизни. Сердце защемило. Оно еще не готово. Посмотрим, что произойдет после суда. Если, конечно, удастся попасть на него живой.
Как сказал Сергей, у Шиманского была поддержка в московской полиции, а у Валеры — высокопоставленные враги, которые были как-то связаны. И тем, и другим было не нужно, чтобы я выступила с показаниями.
«У нас есть догадки, но так и не известно, кто заказал Черкасова. Не расслабляйся до самого конца. Полагайся на чуйку», — посоветовал Сергей.
И я поняла, что надо оставаться в настоящем, с полным вниманием в глазах, слухе и без разброда в мыслях. Потому что сделать надо больше, чем кажется возможным, чтобы Валеру не постигла ужасная участь в тюрьме, чтобы моя бедная Ника, пострадавшая за меня, больше не плакала по дому, а вернулась к сестре, наконец.
Для этого надо остаться живой. Надо не заснуть в мыслях о прошлом и будущем.
Объявили посадку. Самолет прилично тряхнуло. И шум в моей голове потек мимо меня, позволяя наблюдать то, что происходит. Прямо сейчас. Видеть. Слышать. Чувствовать. Старушка рядом проснулась и затараторила на французском об ужасной погоде. Я улыбнулась и ответила. За время практик и медитаций в ашраме во мне накопилось много психической энергии, а когда ее не тратишь на обмусоливание провалов и падений, прислушиваешься только к тому, что сейчас, замечаешь удивительные вещи. Особенно если делаешь это не в первый раз, а уже привычно плывешь в настоящем, как во многочасовой Випассане. Чувствуешь ритм жизни, нюансы, детали, словно ловишь вай-фай хорошего качества. Всё просто: настоящее предлагает тебе что-то, и ты сонастраиваешься с ним.
Боинг приземлился. Мы вышли на трап в серый мороз и колкий ветер. Я поддержала соседку-бабульку под руку, отшатнувшуюся от русского холода обратно в салон, словно там можно было спрятаться, закутаться в лоскуты индийского зноя. Старушка повисла на мне, и я помогла ей взобраться в автобус. Нас подвезли к терминалу.
Неосязаемый маячок просигналил мне тихой тревогой. Я осмотрелась — наверху, на выходе с эскалатора толпились встречающие. Закрыв веки на пару секунд, я сконцентрировалась на «третьем глазе». Мир привычно осветился искристыми пятнами, шарами, всплесками световых волн. Мое внимание выловило среди них знакомый уже контур. Малейшего напряжения памяти хватило для того, чтобы вспомнить — я видела его возле офтальмологической клиники среди тех, кто арестовывал Валеру.
«Меня встречают».
Я открыла глаза, удерживая концентрацию на «дополнительном вúдении». Мир обрел световое оформление. Бабулька уронила шарф, я наклонилась поднять его в тот самый момент, когда голова амбала повернулась в мою сторону. Три эскалатора выходили на одну площадку, прямо к головорезам в руки.
В моей голове перестали шуметь мысли, на которые я давно не обращала внимание, и появилось ощущение — шаг вправо. Будто подал сигнал оператор. Я шагнула, передо мной оказался широкий дядечка в светло-коричневом кашемировом пальто и кроссовках. Хвостом за ним я шмыгнула на эскалатор.
У подножия соседнего бабулька француженка подняла шум — кто-то наступил ей на ногу, она кричала неприличное «Merde» и требовала полицию. Поймала обидчика за конец шарфа, он споткнулся, перед ступенями эскалатора началась настоящая свалка и ругань. Головы встречающих громил автоматически повернулись туда.
Еще один импульс — легкий толчок в спину сзади заставил обернуться. Молодой человек извинился, что зацепил меня портфелем. Одновременно стоящий передо мной дядечка наклонился к жене, и меня могли бы увидеть, но…
«Быстро три шага вперед и влево». Я поддалась ведущей меня интуиции. Дядечка в пальто пошел в сторону амбалов, а я оказалась среди индийских студентов, которые забросали меня веселыми вопросами о столице, морозе и медведях, приняв за москвичку.
Еще десять шагов вперед. Приоткрытая служебная дверца. Я подалась в нее. Перевела дух.
— Сюда нельзя! — выступила из-за стеллажа родная российская уборщица в синем переднике.
— Да, извините, — улыбнулась я дружелюбно и сказала правду: — Заметила среди встречающих человека, с которым я очень, просто совершенно не хочу встречаться. Из-за этого на другой конец света пришлось уехать. Едва вернулась, и снова он…
— Бывший, что ли? — покосилась женщина. Явно замученная дополнительной работой, но тщательно накрашенная, не в брюках, а в юбке под передником, со взглядом одиночки, привыкшей решать самостоятельно жизненные проблемы. Из тех, кто отчаянно ищет спутника жизни, но выпивая по рюмочке с подругами, говорит «Все мужики сволочи».
— Был один неприятный эпизод, — ответила я. — Боюсь, сейчас снова пойдет все наперекосяк.
— Ну, так он тебя по любому увидит, если пойдешь за багажом.
— У меня только этот рюкзак.
— А где твой мужик?
— Стоял у крайнего правого эскалатора, в черной куртке. Высокий и очень плотный, с коротким ежиком.
Тетка выглянула и вернулась обратно.
— Ничего такой, но небось мерзавец, да? Не говори, и так вижу. Все они… — Она махнула рукой. — Ладно, пойдем к тому проходу, за углом он тебя не заметит, а там по коридору выйдешь через другие ворота.
— Спасибо большое!
Женщина улыбнулась с понимающим видом и, подхватив ведро и швабру, повела меня к противоположной двери.
— Ты, похоже, давно не была в России? Выговариваешь как-то… медленно и странно…
— Довольно давно. Так приятно снова слышать русскую речь вокруг, — призналась я.
— Ой, не говори. У меня как-то узбек был. Всё прокляла.
Беспрепятственно, всё так же не теряя концентрации, сливаясь с массой приезжих, я вышла из аэропорта к маршрутным такси. Заняла место. И только когда белый, с приподнятой крышей Форд направился по забитой трассе к Москве, я поблагодарила Вселенную и позволила себе включить мысленный анализ.
Избежать встречи с людьми Шиманского мне удалось чудом, благодаря онлайн-трансляции настоящего момента — можно и так сказать. То, что головорезы оказались в зале для прибывающих означало одно: меня сдал либо кто-то из Следственного Комитета, либо адвокат. Или я еще чего-то не учитываю.
Но покуда «интуитивная трансляция» закончилась, не стоило прямо сейчас никому из заинтересованных лиц сообщать о себе. В суде среди бела дня меня не похитят. Скорее всего. По крайней мере, я дам свидетельские показания.
Но до того момента меня станут искать усиленно и оголтело. На кону будущая жизнь Шиманского — в тюрьме или на свободе. Думаю, он готов землю рыть, чтобы я не добралась до суда живой.
Итак, близится ночь, в гостинице мне останавливаться нельзя — даже при оплате наличкой там должны регистрировать паспорта приезжих. Я подумала о Деде — жаль, я не знала адрес байкер-бара, только слышала что-то про Кузьминки. И телефона Деда у меня не было, он остался у Ники.
Я залезла в карман Валериного рюкзака и достала карточку Александры Морозовой. Все верно, она живет в Москве. Александра сама предлагала помощь, так что, возможно, с моей стороны не будет особой наглостью попроситься переночевать. В любом случае, за спрос не бьют в нос.